Текст книги "В тихом омуте"

Автор книги: Маргарет Миллар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 13

В то время, когда сыновья Рона и Эстер Гэлловей дожидались почтальона у ворот своего дома в Торонто, Агги Шанц направлялась в маленькую сельскую школу в окрестностях Мифорда. Зимой Агги всегда ходила по дороге из-за того, что снежные заносы не позволяли из любопытства сделать крюк, это было рискованно и почти невозможно. Но сейчас уже наступила весна, и снег оставался только в расселинах скал и в дуплах деревьев, куда его намело зимой.

Агги была тихая девочка одиннадцати лет от роду. В школе отличалась примерным поведением, дома была послушна, и никто никогда не подумал бы, какая страсть к приключениям таилась под каштановыми косами и черной шапочкой и какими непоседливыми были ее обутые в парусиновые галоши сапоги. Агги росла в семье меннонитов[6]6
  Меннониты – одна из христианских религиозных сект, отличающаяся аскетизмом.


[Закрыть], связи которых с внешним миром были весьма слабыми, а когда надо было съездить в церковь или на другую ферму, запрягали лошадь в кабриолет. Агги мечтала о большом мире. Когда на уроке географии она смотрела на карту, голова ее начинала кружиться, оттого что она думала о сотнях и тысячах мест, где хотела бы побывать. И это все были места с эпитетами в превосходной степени – самая высокая гора, самый большой океан, самый крупный город, самая холодная страна, самая жаркая пустыня, самый высокий водопад, самые стремительные пороги, – Агги собиралась увидеть их все по очереди.

Хотя мечты ее были сумасбродными, планы побега показывали здравый смысл и изобретательность. Живя в деревне, она достаточно знала о лошадях, чтобы посчитать их слишком медленным и несовершенным средством передвижения. Лошадей надо кормить, поить, устраивать на ночлег и отдых, расчесывать им гривы. Поезда и автобусы тоже не годились, потому что у Агги не было денег. И она обращала взоры к озеру, смотрела на флотилии рыбацких баркасов, на проходившие вдали грузовые суда – ведь они такие огромные, что никто и не заметит маленького пароходного зайца. Ее было не оторвать от озера, она прочесывала его взглядом постоянно, словно спаслась после кораблекрушения на необитаемом острове и ждала, голодная и замерзшая, помощи оттуда.

Когда весеннее солнышко согнало снег с прибрежных скал, Агги стала ходить в школу окружным путем. Неся в руке парусиновый портфель с книгами и завтраком, она забиралась на вершины скал, а затем вниз, к самому берегу по особой крутой тропинке, облюбованной ловкими мальчишками и смелыми собаками. Полоска песчаного пляжа была здесь очень узкой, не более шести футов шириной, к тому же была усыпана валунами и булыжниками всех размеров. Чтобы не обрызгали волны, Агги жалась к скалам и прыгала с камня на камень, что не так легко, и вот в это утро она присела на минутку отдохнуть, скромно подогнув ноги под длинную, хлопчатобумажную юбку. Судя по времени, пора было отправляться в школу, а то можно и опоздать, меж тем как у нее уже выработалось сознание, что опаздывать не следует.

– А не то меня взгреют, черт побери, – вслух сказала Агги, и это запретное выражение опьянило ее как некий южный экзотический напиток. – Может, я когда-нибудь и доберусь до тех краев. Ну и жарища там!

Чуточку испуганная, чуточку восхищенная своей дерзостью и сообразительностью, она невольно захихикала, повернув голову, так что лицо почти спряталось в складках черной шапочки. И тогда краешком правого глаза заметила красно-черную клетчатую кепку, застрявшую в расселине между скал.

Ей нередко случалось находить на берегу какие-нибудь вещи, особенно летом – кусок старой покрышки, мокрую разползшуюся туфлю, ржавую консервную банку или пустую бутылку, но то все были вещи бесполезные, брошенные их владельцами в полосе прибоя. А эта кепка была сухая и новая, с иголочки, такую никто не выбросит. С прозрачным пластмассовым козырьком и алым помпоном, и для Агги, у которой никогда не было ничего яркого, этот головной убор олицетворял красоту. Она откинула свой колпак, оставив его висеть за спиной на резинках, и надела на голову кепку из шотландки. Та смешно налезла ей на глаза и уши, но девочке было невдомек, что так головные уборы не носят. И она, как все одиннадцатилетние девчонки, не рвалась к зеркалу, чтобы посмотреть, как она выглядит. В доме, где Агги жила, зеркала были под запретом, и она могла себя видеть только мельком в оконном стекле или в пруду за конюшней в тихую погоду. Поэтому Агги и не понимала, что выглядит смешно, она видела только, что кепка красива, значит, она будет смотреться нарядной, на кого бы ее ни надели.

Но раз она красивая, носить ее ей запрещено. Агги оглянулась – не видит ли кто – и, убедившись, что она одна, приплющила кепку как можно аккуратней и засунула под лиф. Под ее свободными одеждами кепку не так просто было заметить, даже можно сказать, никто бы и не заметил, если бы Агги сама постоянно не помнила, что она там спрятана; с одной стороны, ее распирала гордость, с другой – она чувствовала неловкость, оттого что головной убор находится не там, где ему положено.

В ту минуту, когда Агги подошла к небольшому кирпичному зданию школы, звенел последний звонок, и ученики выстроились перед входом, чтобы войти. Агги, раскрасневшись, тяжело дыша и скрестив руки на груди, стала на свое место в строю и прошла вместе с остальными в меньшую из двух классных комнат.

Здесь мисс Барабу учила (или пыталась учить) четыре старших класса. Группа получилась смешанная не только по возрасту и способностям, но также по происхождению и религии. Сама мисс Барабу была пресвитерианкой из французской канадской семьи, а в числе ее учеников находились и представители англиканской церкви, и баптисты, и меннониты, и христианские доктринеры, и методисты, и даже двое духоборов из Альберты. Подобно многим школьным учительницам, мисс Барабу выбирала любимчиков и любимиц, исходя в основном из послушания. Духоборы были диковатыми и недисциплинированными, частенько срывали уроки или отказывались повиноваться, и с ними мисс Барабу была строга, сурова и язвительна. Меннониты, напротив, были очень послушны, никогда не оспаривали власть старших, не критиковали их поступков и не завидовали их положению. Мисс Барабу ни в грош не ставила верования меннонитов, но не раз испытывала благодарность к их доктрине за результаты ее исповедания, и главной любимицей учительницы была Агги. Правда, завидовать тут было нечему, ибо мисс Барабу и многого ждала от своих любимчиков, и приходила в отчаяние, когда они не оправдывали ее надежд.

После того как дети, склонив головы, отбубнили молитву Господу, они сели по двое за свои парты и начали доставать книги из портфелей.

Мисс Барабу села за учительский стол. Это была крупная, величественная особа, и, хотя она редко наказывала учеников, все ее боялись.

– Пришла весна, – с довольным видом объявила мисс Барабу, как будто и она приложила немало усилий к тому, чтобы это событие свершилось. – Кто-нибудь видел малиновку по дороге в школу?

Поднялись руки, и она насчитала семь малиновок. Борис, один из духоборов, заявил, что видел американского грифа, но его сообщение было отвергнуто по причине его невероятности.

– У нас здесь американские грифы не водятся, Борис.

– Но я-то его видел.

– Вот как! Ну, опиши его.

Борис описал птицу совершенно точно, и мисс Барабу была явно поражена. Но решимости не утратила:

– В этой части страны американские грифы не водятся. И никогда не водились. Теперь пусть кто-нибудь запишет семь малиновок в наш журнал регистрации птиц. Ты, Агата?

Агата сидела молча и не шелохнулась.

– Агата, я обращаюсь к тебе. Ты знаешь, где мы храним журнал для птиц?

– Да, мэм.

– Так пожалуйста, запиши наши семь малиновок.

– Я не могу.

– Это еще почему?

– Не могу найти мои цветные карандаши.

– Только перестань ерзать, сядь как следует.

– Я не могу.

– Что ты этим хочешь сказать: что не можешь перестать ерзать или не можешь поискать свои карандаши?

Агата не ответила. Щеки ее пылали, язык стал сухим и шершавым.

– Если у тебя чесотка, Агата, пойди, пожалуйста, в туалетную комнату и почешись, – в отчаянии сказала мисс Барабу, а сама подумала: "Как ужасно они одевают своих детей; ничего удивительного, если у них чешется все тело. Готова держать пари, на ней не менее шести одежек". И добавила уже мягче: – Агата, что-нибудь случилось?

– Нет, мэм.

Вот тут-то мисс Барабу и обратила внимание на то, что перед Агатой на парте ничего нет.

– Где твои книги, Агата?

– Н-не знаю.

– Значит, ты потеряла свой портфель?

– Я не знаю.

Остальные дети начали хихикать и шушукаться, прикрываясь ладошками. Мисс Барабу резко приказала им начать работать над сообщениями о прочитанном и пошла по проходу к парте, за которой сидела Агги, ступая твердо и тяжело и тем самым призывая класс к порядку. Теперь она была уверена, что с Агги что-то случилось: цвет ее лица был каким-то странным, и она вся дрожала. "Видно, чем-то заболела, – подумала мисс Барабу. – Только и не хватало, чтобы у нас вспыхнула эпидемия. Впрочем, если она будет серьезной, школу закроют, и я получу дополнительный отпуск".

– Тебе нехорошо, Агата? – спросила мисс Барабу, немного приободрившись при мысли об отпуске. – Покажи-ка язык.

Агги высунула язык, и мисс Барабу изучила его, точно врач.

– Не вижу ничего ненормального. Голова болит?

– Наверное.

– Как я помню, корью и ветрянкой ты переболела в прошлом году. Свинкой не болела?

– Нет, мэм.

– Ладно, подумай о лимоне.

– О чем?

– Представь себе, что ты ешь лимон. Или маринованный огурец. Можешь ты себе это представить?

– Кажется, да.

– Отлично, а не саднит ли у тебя в горле под самым подбородком?

– Нет, мэм.

– Может, ты не очень старательно думаешь? Вообрази огурчик, он очень-очень кислый, а ты его ешь. Ну, теперь чувствуешь что-нибудь?

– Нет, мэм.

Сильвия Кремер подняла руку и сообщила, что у нее в коробке с завтраком – самый настоящий маринованный огурчик, и она с радостью отдаст его для проведения опыта. Мисс Барабу ответила, что в этом нет необходимости, и повела Агги в туалетную комнату, дабы установить диагноз путем более тщательного осмотра.

– Агата, никто из твоих братьев и сестер не заболел?

– У Билли зуб болит.

– Это к другим не пристанет. А что ты все время ерзаешь и хватаешься за грудь?

Агги лишь покачала головой.

– У тебя там болит?

– Нет, мэм.

– Ей-богу, это преступление – так одевать детей. Ты все еще носишь свою длинную нижнюю рубашку?

– Да, мэм.

– У меня есть все основания написать записку твоим родителям. Учить детей не так-то просто, а уж страдающих зудом – и подавно. Судя по всему, у тебя вши.

Глаза Агги наполнились слезами. Она часто заморгала, и две слезинки покатились по щекам.

– Агата, – уже совсем ласково сказала мисс Барабу, – а теперь скажи мне правду: что с тобой?

– Я потеряла портфель.

– Может, ты забыла его дома?

– Нет. Я потеряла. На берегу.

– Когда ты успела побывать на берегу?

– Сегодня утром по дороге в школу.

– Берег тебе не по дороге. Кроме того, вам всем велено не ходить на берег поодиночке. Место безлюдное, кто знает, что там может случиться. – Мисс Барабу многозначительно помолчала.

– С тобой там что-нибудь случилось?

Агги посмотрела на учительницу снизу вверх недоуменно и испуганно, и мисс Барабу поняла, что для девочки ее слова – пустой звук. Попыталась терпеливо объяснить, что девочкам нельзя гулять в одиночестве на пустынном берегу, потому что есть на свете нехорошие мужчины, которые могут сделать с ними какую-нибудь гадость.

– Видела ты там каких-нибудь мужчин?

– Нет.

– Не хочу подозревать тебя, Агата, или придираться к тебе. Но у меня создалось совершенно четкое впечатление, что ты говоришь мне не всю правду.

Голос мисс Барабу звучал ласково, однако взгляд ее стал таким пронзительным, что Агги показалось, будто учительница сквозь лиф видит красно-черную клетчатую кепку.

– Что случилось с тобой на берегу, Агата?

– Ничего.

– Ты же знаешь, как важно говорить правду. Что бывает дома, если ты скажешь неправду и об этом узнают?

– Дадут ремня.

– Ты прекрасно знаешь, что у меня нет ремня, а если бы и был, я бы им не воспользовалась. Ты никак собираешься плакать?

Агги уже плакала. Крупные слезы катились из ее глаз, и она была вынуждена утирать их рукавом. Для этого пришлось поднять руку, и в тот же миг мисс Барабу заметила утолщение под лифом.

– Бог ты мой, что такое ты запихала под лиф? Так вот почему ты ерзала! У тебя там что-то спрятано. Что это, Агата?

Агги беспомощно потрясла головой.

– Я не стану тебя наказывать, если скажешь правду. Даю слово. Ну, перестань плакать и скажи мне... Нет, лучше покажи, что там такое.

– Ничего. Я это нашла.

– Как же можно найти ничего? – сухо заметила мисс Барабу.

– Это невозможно по смыслу и неправильно грамматически. Что ты нашла?

– Кепку. Старую кепку, которую кто-то оставил на берегу, потому что больше не хотел носить ее.

– Ну, что ж ты сразу не сказала! Столько шума и суеты из-за старой кепки. Честное слово, я порой понять не могу, как вы, дети, живете дома и почему боитесь говорить правду. Доставай кепку, мы оставим ее здесь, в туалетной комнате, на полке, а после занятий ты сможешь забрать ее домой.

Агги повернулась спиной к мисс Барабу, вытащила кепку из-под лифа и отдала учительнице. Мисс Барабу удивилась:

– Какая странная кепка! Первый раз вижу такую. Где ты ее нашла, Агата?

– Между скал, как раз там, где я присела. Подумала, что кто-то выбросил эту старую кепку.

– Она вовсе не старая. Наоборот – новенькая, будто ее никто и не носил.

– Мне она показалась старой.

Меж тем мисс Барабу как будто потеряла интерес к Агги. Она осмотрела подкладку кепки и сказала, обращаясь скорей к самой себе, чем к стоявшей перед ней девочке:

– Здесь фирменное клеймо: "Аберкромби энд фич, Нью-Йорк". Странно. В это время года не часто встретишь в наших краях американца. Кепка новая, это несомненно. И дорогая. "Аберкромби энд фич"; вроде бы они торгуют спортивными товарами. Интересно, для какого вида спорта предназначен такой головной убор. Похоже, для керлинга[7]7
  Керлинг – шотландская игра, в которой бросают на лед гладко отшлифованные камни, снабженные ручками.


[Закрыть], только я никогда не видела шапочку для керлинга с козырьком. Может, для гольфа? Но соревнования по гольфу начнутся Бог знает когда. Я даже не могу наверняка сказать, мужская это кепка или женская.

– Мисс Барабу...

– Иди в класс на свое место, Агата.

– Ведь это моя кепка, раз я нашла ее?

– Вот этого я тебе обещать не могу, – задумчиво сказала мисс Барабу. – Мне надо посоветоваться с мисс Уэйли.

Мисс Барабу проводила Агги обратно в класс, объявила, что девочка здорова и с ней можно общаться, затем предупредила всех, что не надо ни с того ни с сего выдумывать симптомы болезни. После этого поручила одному из старших учеников следить за порядком и направилась прямехонько к мисс Уэйли, класс которой находился рядом.

Общение между учительницами в часы классных занятий было строго-настрого запрещено школьным инспектором. Но инспектор находился за десятки миль от школы, и раньше, чем через месяц, его здесь не ожидали.

Мисс Уэйли, узнав о положении дел, велела всем своим ученикам, в том числе тем, кто еще не научился писать, работать над сочинением на тему: "Как я буду проводить летние каникулы". Затем обе учительницы уединились в небольшой комнате в глубине здания, где они съедали свои бутерброды и варили кофе во время большой перемены и вообще занимались своими личными делами. Комната была холодная и неуютная, но имела два несомненных преимущества: замок на двери, который даже многоопытный Борис не мог открыть отмычкой, и телефон, установленный прошлой зимой, после того как снежная буря на сутки отрезала школу от остального мира.

Мисс Уэйли закурила сигарету, сделала три быстрых затяжки и притушила ее, прежде чем дым мог просочиться через дверные щели и переполошить учеников или навести их на подозрения. Сунула окурок в пустую коробочку из-под бинта, лежащую в аптечке первой помощи.

– Я думаю, надо позвонить кому-нибудь, – сказала мисс Барабу.

Но мисс Уэйли увлеклась тем, что примеряла на себя кепку перед пожелтевшим треснувшим зеркалом на стене.

– А что, разве я не выгляжу спортсменкой? Знаешь, она шикарная. Я бы не прочь заиметь такую. В ней я чувствую себя на несколько лет моложе.

– Шутишь.

– Нет, я серьезно.

– А мне кажется, это мужская кепка. Ты не видела в городе какого-нибудь нездешнего мужчину?

– Если бы я такого увидела, – живо сказала мисс Уэйли, – я бы взяла отпуск и выследила его, можешь мне поверить.

– Будь серьезной.

– Не могу. Чувствую себя спортсменкой. Примерь ее на себя, Мари.

– Я не собиралась...

– Давай. Гляди, как она смотрится. Ну, для потехи.

Мисс Барабу бросила быстрый взгляд на дверь, дабы убедиться, что она заперта, потом также примерила клетчатую кепку на себя перед треснутым зеркалом. На миг ей показалось, что и она выглядит спортсменкой, но миг этот тотчас растворился в годах торжества здравого смысла.

– Это смешно. Я ни за что на свете не стала бы носить такую вещь.

– А я носила бы. Так и представляю себе, как мчусь в автомобиле с опущенным верхом...

– Почему с опущенным?

– Потому что кепка для того и предназначена. Я видела такие в кино.

– Значит, вот как это случилось?

– Что?

– Кто-то ехал в открытом автомобиле по дороге над озером, кепка слетела с него и упала на берег, где ее и нашла Агата.

– Ее не могло так запросто сорвать ветром. Вот этот эластичный ремешок проходит под подбородком и не дает ей слететь.

– Как странно, – сказала мисс Барабу и впервые заподозрила неладное. – Может, это глупо, но не кажется ли тебе, что там было совершено преступление?

– Нет, такого счастья нам не видать.

– Ну, пожалуйста, будь серьезной.

– А я говорю серьезно. Я именно это и хотела сказать: нам не везет, здесь никогда не случается никаких происшествий.

– А может, это первое?

Шум обоих предоставленных самим себе классов с каждой минутой нарастал – топот, визг, хохот, свист, – но ни одна из учительниц не обращала на это внимания. Шум входил в их жизнь как составная часть ее, одним децибелом больше или меньше – какая разница.

– Я окажусь в глупом положении, – сказала мисс Барабу, – если позвеню в полицию и окажется, что совершенно напрасно.

– Все-таки позвони. – Мисс Уэйли вытащила из аптечки коробочку, выбрала один из дюжины сигаретных окурков и беззаботно закурила. – Ничего страшного, если дети немного возбудятся, это пойдет им на пользу. Угощайся, возьми хабарик.

– Нет, спасибо. Это негигиенично.

– Извини, целой у меня нет. Как было бы здорово, если бы сигареты у нас продавались так же дешево, как в Штатах.

– Я не знаю, кому звонить.

– Да в полицейский участок. Какое чудесное слово – "участок", верно?

– Не болтай, мешаешь мне думать.

– А что тебе думать? Пускай участок думает. Мы с тобой учительницы, нам платят деньги не за то, что мы думаем, а за то, что мы учим, а это совсем разные вещи.

– Помолчи, Бетти.

И мисс Барабу сняла трубку с телефонного аппарата.

Констебль Леман прибыл в школу в девять тридцать – маленький человек со смешным лицом, который принимал свою работу (но только работу) совершенно всерьез. Он приехал на своей собственной машине, стареньком "бьюике", и поэтому сразу переключил на себя все внимание любопытных школьников. Дело в том, что мотор этой машины без какого-либо злого умысла стрелял в карбюратор. По этой стрельбе добрая половина класса мисс Барабу и даже некоторая часть малолетних питомцев мисс Уэйли тотчас узнали, кто приехал, и пришли в такое возбуждение, что пришлось срочно дать звонок на перерыв.

Дети, за исключением Агги Шанц, толпились на школьном дворе, точно стадо диких пони, а в классе мисс Барабу состоялось совещание перед столом учительницы, на котором была выставлена клетчатая кепка. Агги вовсе не разволновалась, как того ожидала мисс Барабу, а наслаждалась всеобщим вниманием. Повторила свой рассказ во всех подробностях, и Леман, имевший немалый опыт общения с собственными детьми, не прерывал ее, даже когда она сообщала о совершенно несущественных фактах, например, что она съела на завтрак или сколько малиновок видела по дороге в школу.

– Мы считаем малиновок весной, – извиняющимся тоном пояснила мисс Барабу. – Ведем журнал регистрации птиц. Для естественной истории, разумеется.

Леман молча кивнул, он прекрасно все понял, так как в свое время сам считал малиновок.

– Я их вижу больше, чем другие, – заявила Агги в приступе скромности, – в первую очередь, оттого что живу дальше всех от школы. А Борис видел американского орла.

Леман поджал губы.

– Что ж, может, и видел. Говорят, в наши края приезжают с каждым годом все больше американцев, почему бы и орлу не прилететь, а? А можешь ты, Агги, показать мне ту заветную тропинку, по которой спускаешься на берег?

– Показать-то могу. Только вам по ней не спуститься.

– Не спуститься? А почему?

– Вы слишком старый.

– Возможно, ты отчасти права, – вздохнув, польстил девочке Леман и одновременно подмигнул мисс Барабу.

Мисс Барабу, которая не привыкла, чтобы ей подмигивали, вспыхнула и в смущении обернулась к Агги:

– Конечно, ты покажешь констеблю тропинку, Агата. Я отпускаю тебя с уроков сегодня. Поедешь с констеблем Леманом.

– Я не хочу.

– Надень пальто и галоши. Агги не шелохнулась.

– Ты слышишь меня, Агата?

– Я не хочу ехать без вас.

– Ты прекрасно знаешь, что я должна остаться здесь и быть со своим классом.

– Вы могли бы отпустить их всех по домам, – с надеждой сказала Агги. – Они не будут возражать.

– Да, я уверена, не будут. Я бы и сама не возражала, если бы не надо было давать объяснения трем десяткам крикливых родителей на другой день. Но почему ты все-таки не хочешь поехать с констеблем?

– Бывают нехорошие мужчины.

– Какие?

– Которые делают разные гадости с девочками на пустынном берегу.

– О, Господи Боже мой! – Краска разлилась по лицу учительницы до мочек ушей и спустилась по шее до воротничка вязаного платья. – Я просто пыталась... да ладно, неважно. Сдаюсь. Я поеду с вами, спорить с ней бесполезно.

Мисс Барабу, устроившись одна на заднем сиденье, держалась прямо, борясь со сладким ожиданием приключения, которое все нарастало в ней с каждым оборотом колес и при каждом взгляде на лицо констебля, наполовину отражавшееся в зеркале заднего вида. "Он очень симпатичный человек. И с чувством юмора. Бетти говорила, он вдовец, все его дети выросли, и он живет один. Пора бы ему подстричься".

Она попробовала привести в порядок свои мысли, подумав об очередном задании по истории Англии для восьмого класса, но никак не могла сосредоточиться. Алый помпон на клетчатой кепке, лежавшей на сиденье рядом с ней, казалось, насмешливо кивал: "Смелей, живи нынешним даем. Великая Хартия давно состарилась, король Иоанн давно умер. Будь спортсменкой".

Мисс Барабу хмуро и серьезно смотрела в окно, хотя в голове у нее было легко и пусто, словно там кружились маленькие озорные пузырьки, возникшие благодаря какой-то странной алхимии, в которой она ничего не понимала.

– Мы почти приехали, – сказала Агги писклявым от возбуждения голоском. – Сразу за следующим поворотом.

– Роджер[8]8
  «Понял вас» или «хорошо» в условном коде для радиообмена.


[Закрыть], – сказал Леман.

– А что это значит?

– Это значит, все в порядке. Роджер – мастак, старый чудак, да я и сам не просто так.

– Ой, как смешно.

– Это я чтоб тебя развеселить.

Он поставил автомобиль на обочину, и все трое вышли на дорогу. Агги все еще хихикала в кулак, мисс Барабу держалась спокойно и с достоинством, будто старалась уравновесить легкомыслие обоих своих спутников. Бросив взгляд на поверхность воды, до которой было футов сто, и на тропинку, по которой предстояло спуститься на берег, она прочла про себя короткую молитву. Агги плясала вокруг взрослых, ей не терпелось спуститься по тропинке.

– Попридержи коней, девочка. Ты нашла эту кепку прямо здесь внизу?

– Нет, сэр. Я шла вдоль берега, пока не устала, тогда присела на камень и тут-то увидела кепку.

– А далеко ли ты прошла?

– Не знаю. Внизу я вам покажу.

– Сначала покажи наверху.

– Не знаю, смогу ли я.

– Попробуй. Ну, идем.

И они пошли по дороге гуськом, Агги возглавляла шествие, точно генерал перед воображаемым войском.

Это была не главная, а второстепенная дорога, хотя на картах обозначалась как "отремонтированная", но агония зимы стерла следы ремонта. Местами покрытие вспучилось, а кое-где образовались ямы, в которые Агги могла спрятать голову.

Леман очень внимательно глядел под ноги, не обращая никакого внимания на отстававшую мисс Барабу. Агги рвалась вперед, вовсе не глядя на дорогу, но обходила каждый бугорок и каждую рытвину, как если бы хранила в памяти все неровности.

– Я начинаю уставать, – сказала она. – Значит, это было где-то здесь.

Она подняла глаза, ожидая, что Леман ее похвалит, но тот слишком озабочен, чтобы обращать на нее внимание. Он смотрел на грязную обочину, щурясь от утреннего солнца.

– Так что же? – сердито спросила мисс Барабу, когда, отдуваясь, догнала своих спутников.

– Посмотрите сюда, мэм.

– Не вижу ничего необычного.

– Так-таки ничего?

– Следы шин, да, конечно. Но это же дорога – что еще тут можно увидеть?

– Но не следы, ведущие к обрыву. – Леман обернулся к Агги, которая снова плясала вокруг них: – будь добра, девочка, стань в сторонке. А в общем, как насчет того, чтобы вернуться в машину?

– Но я же вам еще ничего не показала.

– Ты показала мне гораздо больше, чем я ожидал увидеть.

– А скажите – что?

– Ну, постой спокойно. Видишь эти следы? Они были сделаны шинами автомобиля, нового и большого, скажем, "линкольна" или "кадиллака". Так скажи, куда они ведут?

– Никуда, они обрываются.

– Совершенно верно, обрываются.

Леман подошел к краю скалистого обрыва, и мисс Барабу, широко открыв глаза от волнения, последовала за ним.

– А что это означает? – спросила она.

– Это означает, что внизу, в воде, лежит машина, возможно, с людьми.

– Слюдьми! Но мы должны немедленно что-то сделать, чтобы помочь им.

– Боюсь, слишком поздно. Следы не свежие, а здесь глубоко.

– А не слишком ли это мрачное предположение? Может, они здесь остановились полюбоваться видом, а потом поехали дальше. Это более вероятно, чем...

– Нет следов шин, которые вели бы обратно. Мисс Барабу поднесла руку к горлу:

– Лучше... лучше я отведу Агги в машину.

Но она еще постояла, вглядываясь в поверхность воды, будто надеялась различить контуры машины и силуэты людей. Отражавшиеся от воды солнечные блики слепили глаза, и она отошла от края, почти ничего не видя. Леман взял ее за руку:

– Вы прикиньте: отсюда падаешь с большой высоты.

– Да.

– А машина городская. Я в этом уверен.

– Почему?

– Местный житель в это время года поставил бы на такую дорогую машину зимние шины. У нас такая зима, что без них не обойтись. Но в городе дороги расчищают ежедневно, и зимние шины ни к чему. – Он помолчал. – Одно мне непонятно.

– Что именно?

– Что может заставить человека перемахнуть на машине через край обрыва?

Леман отвез мисс Барабу и Агги обратно в школу и строго наказал никому ничего не рассказывать. Затем позвонил в Полицейское Управление провинции и вернулся к скалистому обрыву над озером. Его дожидались три полицейские машины и спасательная команда пожарных, готовая немедленно приступить к работе.

В этом не оказалось необходимости.

Из Мифорда прибыли две барки с лебедками и драгами, они обнаружили машину на глубине двадцать футов как раз под тем обрывом, где кончались следы шин. Машина почти не была повреждена, уцелели ветровое и боковые стекла, а Рон Гэлловей сидел на месте водителя, притянутый к сиденью аккуратно застегнутым ремнем безопасности.