Текст книги "Изгои"

Автор книги: Маргарет Мерфи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Глава 15

Весь следующий день стоял густой тяжелый туман. Заползал в пустые подвалы Фолкнер-сквер и Хоуп-стрит, в окна заброшенных зданий в Кенсингтоне и на Уэйвтри-роуд. Через реку Мерси взад и вперед вслепую ползали паромы, и за те двадцать минут, что требовались на переправу, песни «Битлз» взрывались в тумане с такой частотой, что даже туристы обалдевали от многократных повторов. Дальше, в устье реки и по направлению к Ирландскому морю, туман стоял плотным молочно-белым валом, и только бесконечные унылые гудки удерживали паромы с острова Мэн от столкновения с дублинскими.

Рикмен провел день на чердаке, стирая пыль с воспоминаний, которые охотнее похоронил бы в памяти навсегда. Наконец он нашел ледериновый альбом, засунутый в картонную коробку без надписи, вытер его, долго на него смотрел, но так и не смог заставить себя открыть. Когда он прикрыл за собой дверь чердака, в руках у него было пусто.

До него донесся отдаленный звонок. Он понял, что разрывается телефон в холле, и рванул вниз по лестнице, борясь со смутной тревогой за Грейс.

Но это был Хинчклиф.

– Ты можешь срочно подъехать? – спросил тот.

– Я же в отпуске, – напомнил ему Рикмен.

– Жду тебя в течение часа, – сказал Хинчклиф. – Осторожно, гололед. – И положил трубку.

Рикмен задумался над загадочным советом начальника: «гололед» – что это означает? Хинчклиф не дурак. Узнал об участии Ли Фостера? Но когда он открыл дверь и вышел на улицу, его обожгло ледяным ветром и он увидел, развеселившись над собственной подозрительностью, что забота Хинчклифа была искренней. Вся земля была покрыта толстым слоем инея. Инеем были оторочены деревья в саду перед домом. Иней покрыл ослепительно белыми иголками каждую голую ветку и края еще не облетевших листьев. Поверх всего лежал туман.

Рикмен натянул перчатки, но пальто застегивать не стал, с удовольствием ощущая покусывание морозца и прикосновение влажного воздуха. Туман разрывался, курясь, как дым, пока он быстро шагал сквозь него, скручивался и вихрился в воздушных воронках, созданных полами его пальто, затем снова оседал в пустом белом безмолвии.

В коридоре он обогнал Фостера, лишь бросив ему отрывисто: «Доброе утро». Некоторые пялились на него с удивлением и быстро отводили глаза, если встречались с ним взглядом. Он прошел прямо в кабинет старшего инспектора.

Хинчклиф сидел за столом, Мэйли – на стуле справа от двери.

– Дежавю, – пробормотал Рикмен.

Хинчклиф, похоже, иронии не оценил. Он устремил на Рикмена глаза-бусинки и пригласил:

– Входите, инспектор.

Рикмен не уловил ничего похожего на желание извиниться ни в его тоне, ни в поведении, но попытался успокоиться.

Когда он сел, Хинчклиф кивнул Мэйли.

– Мы обнаружили аномалию в пятнах крови на блузе жертвы, – сообщил Мэйли.

– Аномалию… – повторил Рикмен.

Хинчклиф бесстрастно смотрел прямо перед собой, но Мэйли, как показалось Джеффу, был смущен, что Джефф посчитал добрым знаком.

– Они попали туда не в результате обычного кровотечения, – продолжил Мэйли.

– Что… аномально, – констатировал Рикмен. Не то чтобы у него было чувство обиды на Мэйли – тот сделал свою работу беспристрастно, как делал ее всегда, – он только желал, чтобы все поскорее выяснилось.

– В пробе обнаружено присутствие химиката, – вступил в разговор Хинчклиф.

– Этилендиаминтетрауксусная кислота, ЭДТУ, – пояснил Мэйли.

– Добавляется в пробы крови для предотвращения свертывания, – сказал Рикмен. Это знал любой человек, закончивший полицейскую школу, и уж тем более каждый, получивший специальное образование. – Ах да, еще в кровь, сданную для переливания. А это означает, что кровь на одежду жертвы попала из донорской партии, как я и предполагал.

– Это заставляет меня вернуться к моему изначальному вопросу, – подхватил Хинчклиф, пристально глядя на него. – Почему?

– Возможно, мне просто не повезло. – Рикмен повернулся к Мэйли. – Вы проверяли сданную кровь? Есть недостача?

Прежде чем ответить, Мэйли взглянул на Хинчклифа, затем произнес:

– В вашей порции не хватает примерно пятидесяти миллилитров. С пятьюдесятью миллилитрами крови можно наделать много гадостей.

– А то я не знаю, – произнес Рикмен с горечью. – Еще какие-нибудь контейнеры с кровью повреждены?

– Мы сейчас проверяем, – ответил Мэйли. – Некоторые должны были уже использовать.

Рикмен посмотрел на Хинчклифа:

– Восстановите меня.

– Полицейский участок Хай-Парк-стрит. Завтра же с утра.

Рикмен покачал головой:

– Нет.

Хинчклиф прищурился. Прежде чем он успел разозлиться на такое грубое нарушение субординации, Рикмен продолжил:

– Видите ли, сэр, я должен закончить это расследование.

– Не может быть и речи, – отрезал Хинчклиф.

Мэйли начал подниматься со стула:

– Мне нужно… – Он махнул в сторону двери.

– Сядь, Тони, – сказал Хинчклиф.

Мэйли бросил на Рикмена извиняющийся взгляд и сел.

– Сэр, – настойчиво продолжил Рикмен, – если вы направите меня на другую работу, вы тем самым подтвердите, что все-таки что-то было в этой… – Он пренебрежительно взмахнул рукой – … улике и что я с помощью какой-то уловки сумел вывернуться. – Он посмотрел Хинчклифу прямо в глаза. – Будут думать, что вы мне не доверяете.

Он шел на риск, при свидетеле заявляя начальнику, что тот не прав и как ни трудно старшему инспектору изменить свое решение, но, отодвинув проблему сейчас, он получит еще большую в будущем.

– Восстановите меня, – еще раз повторил Рикмен.

Он ждал ответа тридцать мучительных секунд.

Рикмен заглянул в свой кабинет. Хинчклиф добросовестно переориентировал его работу. Лоток для входящих был пуст, в нем лежал только один лист с указанием, набранным крупным шрифтом: «Всю корреспонденцию, пришедшую на имя инспектора-детектива Рикмена, следует переправлять в кабинет старшего инспектора-детектива Хинчклифа».

Фостер оторвался от позднего ланча, состоявшего из сандвича с ветчиной и хрустящего картофеля в пакетике, и поднял глаза.

– Все в порядке? – спросил он.

Обычно эта фраза служила универсальным приветствием. Сегодня это был вопрос.

Рикмен усмехнулся:

– Больше, чем в порядке. – Он повесил пальто за дверью, затем взял из лотка памятную записку и, скатав в шарик, бросил в корзину. – Я хотел бы назначить срочное совещание. Собери всех, кого только сможешь. Не хочу, чтобы мое возвращение выглядело так, будто я тайком пробрался через заднюю дверь.

Первыми Фостер оповестил офицеров, работавших в тот момент в отделе. Одного из детективов он послал на кухню – посмотреть, не шатается ли там кто-нибудь. Потом поручил обзвонить офицеров, занятых на опросах и других направлениях расследования.

Совещание было запланировано на шестнадцать часов, и реакция последовала исключительная. Прибыла почти вся дневная смена: никто не хотел пропустить развязку этой маленькой драмы.

Рикмен подождал еще несколько минут после назначенного времени. Он знал, что Фостер не объяснял причину столь раннего сбора, поэтому представлял, сколько слухов незамедлительно возникнет – как о его отставке, так и о реабилитации. Уж Рикмен-то знал копов. Он только надеялся, что о реабилитации будут болтать с большим энтузиазмом.

Он вошел, и воцарилась тишина. Проходя через комнату, заметил несколько удивленных взглядов. Рикмен знал, что ему придется найти способ еще раз объединить участников этого дела в команду, сплоченность которой нарушена спорами, был ли он виновен или произошло недоразумение. Ему необходимо было привести их к согласию. Быстрый осмотр комнаты подсказал Рикмену тему для обсуждения. Пакет с вещдоком был засунут под один из стульев, рапорты валялись на столах, хотя им давно надлежало быть подшитыми и заархивированными. Повсюду пластиковые стаканчики, пакетики из-под сластей и картофеля, корзины переполнены картонками из-под сандвичей и выброшенными бумагами.

– В этом помещении, – произнес он выразительно, – ужасающий бардак.

На лицах некоторых офицеров он увидел негодование. Это те, предположил он, кто поставил против него.

– Мы проводим расследование особо важного дела, сидя в комнате, напоминающей спальню тинейджера.

Люди начали переглядываться. Даже те, кто был у него в чести, почувствовали себя пристыженными. Ну что ж, ладно. Значит, они не будут злорадствовать над товарищами и делиться на группы.

– Вещественные доказательства должны быть упакованы, подписаны, зарегистрированы и сданы в хранилище сразу же по прибытии. Никаких отклонений, никаких проволочек. Рапорты должны быть написаны немедленно по возвращении в офис и сданы диспетчеру группы «Холмс». Все понятно?

Им было понятно.

Он затребовал устный отчет о проведенной работе за этот день. Служба поддержки беженцев продолжала гнуть свою линию, утверждая, что они не в состоянии работать быстрее по идентификации девушки, поэтому чиновник по связям с общественностью попросил помощи у землячеств: возможно, удастся таким способом достичь некоторого прогресса.

– Хорошо, – сказал Рикмен. – Я организую пресс-конференцию, покажем портрет девушки, выполненный художником, в выпуске региональных новостей. Быть может, это поспособствует пробуждению чьей-нибудь памяти.

– Сэр? – Рикмен узнал слегка пришепетывающий ланкаширский акцент Танстолла. – Не хочу выглядеть глупо, сэр, но почему бы просто не предъявить ее фото?

– Потому что не хочу расстраивать показом фотографии мертвой девушки всех этих мамочек-папочек, смотрящих телик вместе с детьми во время вечернего чая.

Танстолл не уловил сарказма в голосе Рикмена.

– А-а, – проговорил он довольно. – Понятно.

Рикмен колебался. Он не знал, как объяснить факт своего возвращения к этому расследованию. Он не хотел, чтобы его слова прозвучали как попытка обороны, но и не желал, чтобы эта история осталась предметом дальнейших кривотолков.

– Сэр? – Это снова Танстолл. – Вы навсегда вернулись, сэр?

– Да, Танстолл, – сказал Рикмен.

– Просто мы слышали, что ваш брат совсем больной, сэр.

Рикмен не мог сказать, был ли этот человек превосходным актером или непроходимым тупицей: в его голосе не было ни капли иронии, а на лице – ни тени ухмылки. Зато все остальные шутку прекрасно поняли.

Перед ним была дилемма: сохранять достоинство и выглядеть при этом идиотом либо воспринять все с юмором. Рикмен ответил, как будто вопрос был ироническим:

– Скажем так, произошло чудесное исцеление.

Улыбок мало. Смех, выдаваемый за кашель.

Танстолл, единственный, кто шутки не понял, не унимался:

– Ну а что за штука с этой донорской кровью, сэр?

Рикмен не ожидал такой наглости. Он заметил, что некоторые неловко заерзали, считая, что товарищ слишком далеко зашел. Посмотрев в лицо Танстоллу, он увидел лишь кроткое смущение. Тот понял, что допустил ляп, но не знал где и как. Что ж, это давало Рикмену возможность разрядить атмосферу.

– Кровь была похищена из донорской партии, – начал он, тщательно подбирая слова. Поднявшийся ропот изумления заставил его повысить голос: – Служба внутренней безопасности ведет расследование, но я хотел бы предложить и вам опросить весь персонал, работавший на донорском пункте в тот день, я подчеркиваю – всех, от регистратора до водителя. – Эти слова встретили всеобщее одобрение, и Рикмен кожей почувствовал, что выигрывает. – Где детектив Харт?

– Здесь, босс, – откликнулась Наоми.

Она назвала его «босс», принимая его восстановление в качестве руководителя расследования и ясно показывая остальным, что она думает по этому поводу.

– Я хотел бы, чтобы вы возглавили расследование этой маленькой грязной аферы.

– Есть. – Она выглядела довольной.

Это самое малое, подумал Рикмен, что он может сделать для нее за то, что она всегда была на его стороне.

Глава 16

– Тебе не кажется, что ты пьешь слишком много кофе? – спросила Грейс.

В пять часов они с Натальей устроили небольшой перерыв.

– Я столько курю, что не стоит переживать о лишней чашечке кофе. – Наталья встряхнула головой, отбрасывая волосы назад, и искоса посмотрела на Грейс. – А вот тебе взбодриться кофеином не помешало бы.

Грейс взяла карту следующего пациента:

– Возможно, ты и права.

Джефф спал плохо, вскочил в три утра и в постель уже не вернулся. За завтраком он заметно нервничал, словно ожидая, что вот-вот что-то произойдет. Они так и не поговорили.

Она вздохнула и потянулась к телефону сообщить в регистратуру, что ее кофе-брейк закончился.

Следующей пациенткой была чешская цыганка. В ее медицинской карте значилось, что ей двадцать семь, но выглядела она гораздо старше: усталое, изнуренное лицо испещрено морщинами, волнистые иссиня-черные волосы собраны в пучок. Пока она говорила – с Натальиным переводом, гладким и ненавязчивым, как всегда, – Грейс заметила, что женщина избегает смотреть на нее. Цыганка обращалась к Наталье, немного отвернувшись от Грейс. «Словно хочет от меня спрятаться», – подумала Грейс.

– Они живут ввосьмером в доме с двумя спальнями, – переводила Наталья с чешского. – Там нет воды. Ее малышка болеет.

– Ребенок здесь? – спросила Грейс. Чехи часто приходили на прием целыми семьями. – Я могла бы ее посмотреть.

Наталья перевела, и женщина, нервно потирая ладони, что-то ответила по-чешски.

– Она говорит, что пришла сюда не из-за ребенка.

Грейс ждала, и женщина заговорила снова.

– Она пришла из-за своего жилья. Оно совсем не годится для восьми человек, – перевела Наталья.

Грейс удивленно подняла брови.

– Если ваш ребенок болеет, я могу помочь вам заставить домовладельца улучшить ваши условия – сделать ремонт, например, – сказала Грейс. – Но, простите, обеспечение жильем – не моя работа.

Женщина слушала Наталью с возрастающим раздражением. Наталья, похоже, не хотела переводить последовавшую реплику.

– Смелее, – подбодрила Грейс. – Я толстокожая.

– Это было оскорбление.

Грейс продолжила:

– Представители Службы поддержки беженцев будут здесь завтра. Вам стоило бы переговорить с ними. – Она подождала, пока Наталья переведет. – Если вы болеете, я буду вас лечить. Вот это моя работа.

Пока Наталья переводила последнюю фразу Грейс, цыганка смотрела на доктора с укоризной, в ее черных глазах блестела горькая обида.

Затем она что-то сказала уже Наталье, и та сердито ответила. Женщина подхватилась и живо направилась к двери.

– Подождите. – Грейс поняла, что не давало ей покоя во время приема. Ей была знакома эта женщина.

Та остановилась и повернулась, глядя с откровенным презрением.

– Спроси, у нее есть сын шести лет? – сказала Грейс.

Женщина слушала Наталью, и выражение ее глаз менялось: теперь во взгляде сквозил страх.

– Как Томаш? – спросила Грейс, адресуя вопрос женщине напрямую.

Услышав имя, та побледнела.

– Простите, – сказала она по-английски. – Вы ошибаетесь. – Цыганка быстро направилась к двери и поспешно вышла.

Грейс вскочила, готовая догнать, но ее остановила Наталья.

– Оставь ее, Грейс, – попросила она.

– Не помнишь ее? – Грейс возбужденно схватила «мышку» и стала просматривать в компьютере файл пациенток со ссылками на анамнезы детей. – Она была здесь в прошлом году. Но только под другим именем. Заявление о предоставлении убежища было отклонено, и их выслали на родину.

Наталья выхватила у нее «мышку».

– Ну и что с того, что она бывала здесь раньше? – спросила она нервно и продолжила, понизив голос: – Цыганам нужно пробыть здесь всего несколько месяцев, чтобы заработать денег на сельскохозяйственных работах. Что в этом такого? Больше желающих-то нет.

Раньше чешские цыгане могли приезжать в Англию на несколько месяцев в летне-осенний период для работы на фермах за плату ниже узаконенной минимальной. Им этого было достаточно, чтобы по возвращении содержать семью в течение всей зимы. Но теперь законы изменились: цыгане должны были подавать прошение о предоставлении убежища, иначе их, как положено, высылали домой.

– Я знаю, для чего они едут, Наталья.

Гнев сверкал в темных глазах подруги, поэтому Грейс добавила:

– Я ничего не имею против нее.

– Тогда почему ты ее травишь?

Грейс ушам своим не поверила.

– Я? Травлю? – повторила она. – Боже праведный, ты же не думаешь, что я донесу на нее в иммиграционную службу?

Наталья, похоже, смутилась, но пересилила себя и, расправив плечи, осведомилась:

– Тогда к чему все эти вопросы?

– А к тому, – проговорила Грейс, чувствуя, что сама закипает, – что у ее сына Томаша диабет. Если Томаш не получит нужного лечения, он может умереть.

Пораженная, Наталья прижала руку к груди.

– Прости меня, – сказала она. – Это все из-за… той убитой девушки…

Сердце екнуло. Грейс показалось, что она на грани какого-то признания, но Наталья, видимо, передумала продолжать.

В сознании Грейс опять пронеслось как вспышка: полудетское лицо, пустые пугающие зеленые глаза, густая кровь, выползающая из бака.

– При чем здесь она? – спросила Грейс, подавляя подступившую тошноту.

Наталья опустила голову:

– Полагаю, меня это выбило из колеи.

У Грейс появилось ощущение, что та старательно уходит от другой, более страшной темы.

– Но почему на тебя это так подействовало?

– Вечно тебе надо все знать! – взорвалась Наталья.

Грейс была ошеломлена этим упреком:

– Наталья, да разве я когда-нибудь лезла тебе в душу?!

– Пойду покурю. – Наталья, не отвечая на упрек Грейс, схватила свою куртку и сумочку.

Следующих двух пациентов Грейс приняла, объясняясь с помощью мимики и простейших английских слов. Она никогда раньше не видела, чтобы Наталья так нервничала. Та несколько раз, пока курила на морозе, звонила кому-то по мобильному телефону. Грейс слышала приглушенные обрывки фраз на сербскохорватском.

Грейс сделала запись для патронажной сестры, чтобы та дозвонилась до цыганской семьи и осмотрела детей. Понадобится переводчик, но, видимо, Наталья тут им не помощница.

Грейс задумалась о людях, которых ежедневно видела у себя на приеме. Что заставляет их идти на риск, всеми правдами и неправдами ища способа остаться здесь вместе с семьями? Через какой ужас должна была пройти Наталья, когда убили ее родителей? И еще она размышляла о Джеффе. Что могло произойти между братьями, если сейчас он не желал помочь попавшему в беду Саймону?

Джефф Рикмен, перед тем как уйти домой, сдал под расписку телефон спецсвязи. Было девять тридцать вечера, он был измучен недосыпом и нервным напряжением, но как все же замечательно снова оказаться на работе! Теперь ему предстоит налаживать отношения с Грейс, потому что утром он был еще в вынужденном отпуске, а когда Хинчклиф вызвал его в участок, уехал, не оставив ей ни записки, ни сообщения.

– Что вы успели сделать? – Он разговаривал с невозможно юным детективом со здоровым румянцем на лице и двухдневной «щетиной», представлявшей собой не более чем пушок на верхней губе и подбородке.

– Массу звонков, босс. Но все они говорят одно и то же. – Он протянул Рикмену пачку бумаги. На каждом листе дата, время звонка, пол, имя и телефон абонента.

Рикмен бегло просмотрел полдюжины первых. Таксисты, проститутки, жители квартир и домов в районе Хоуп-стрит – все утверждали, что жертва искала клиентов.

– Это заставляет нас вернуться на улицы, – сказал он, возвращая записи.

«Это заставляет нас вернуться на улицы», – думал он за рулем по дороге домой. Уличная жизнь, уличные ценности, девицы, зарабатывающие на улице. Мужчины, грабящие этих девиц. И это заставляет его… вернуться к себе. К тому вечеру два месяца назад, когда он потерял контроль над собой и уже почти утратил представление о том, кто он такой. Или порочное бездумное животное, каким он стал в тот вечер, это и есть его истинное «я»? Эта мысль неотступно преследовала его с тех пор, потому что все годы, прошедшие со времени детства, он твердил самому себе, что сможет изменить себя, что ярость не будет управлять им, что правоту нельзя доказывать кулаками.

Он бросил ключи в низкую вазу у зеркала в прихожей, а пальто – на перила лестницы. В доме было тихо.

– Грейс? – крикнул он наверх.

Он нашел ее спящей на диване в гостиной. Медицинский журнал лежал на коленях. Она была бледной, какой-то взъерошенной и выглядела ранимой и беззащитной. Иногда она хмурила брови, когда мимолетное сновидение тревожило ее.

Камин еле горел. Он добавил дров и сел на пол рядом с диваном, глядя, как отблески огня играют на ее лице, смягчая его черты. Он почувствовал обжигающую любовь и страстное желание защитить, хотя он и не знал от чего.

Через какое-то время она завозилась и застонала.

– Ш-ш-ш, – прошептал он, убирая упавший локон у нее со лба. – Все хорошо.

Грейс открыла глаза, и блики огня заплясали в них, как будто она смеялась.

– Привет, – сонно пробормотала она.

– И тебе привет. – Он поцеловал ее, и поначалу она ответила, но затем, словно опомнившись, оттолкнула его, сонная и хмурая.

– Не прикасайся ко мне, Рикмен.

– Что? – спросил он, округлив глаза.

– Сам знаешь что. – Она приподнялась на локте. – Я жду объяснений, Джефф.

– Меня восстановили… – Он надеялся увести ее от более трудных тем.

Она хмыкнула:

– Что, ваш маленький заговор с Ли Фостером увенчался успехом?

Он смотрел на огонь.

– Ну?! – воскликнула она, уже полностью проснувшись. – Почему ты не можешь быть со мной откровенным?

– Потому, – начал он, еще не в силах смотреть на нее, – что я не могу быть с тобой откровенным.

– Я сдаюсь, – сказала она. – Я всего лишь любитель. А у тебя годы учебы у профессиональных трепачей и лгунов.

Он поморщился:

– Я никогда не лгал тебе, Грейс.

– Ну, значит, ты был не вполне правдив.

Он не мог с этим спорить. Он не был правдив. Для этого были причины, но ни одну из них он не мог обсуждать с Грейс.

– Я пытаюсь защитить тебя, Грейс, – выдавил он наконец.

– Это от чего же?

Что тут скажешь? От того, чего он и сам стыдится? От грязной стороны его работы? А может, в конечном счете от самого себя.

Она отлично его знала и будто читала его мысли.

– Работа, – сказала Грейс. – Мужское дело.

Он не ответил. Если это худшее, что она о нем думает, то, вероятно, он еще легко отделался. Они надолго замолчали. Огонь с радостным треском плясал в камине, а он мучился, думая, что же сказать, чтобы не увеличивать расстояние между ними.

Грейс села, спустила ноги на пол и, засунув руки под бедра, пристально разглядывала его профиль, словно внушая рассказать ей все.

– Ты в самом деле не собираешься мне ничего объяснить?

– Это рабочие моменты, – с неохотой произнес он. – Я не могу их обсуждать.

– Ладно, но тогда ты хоть для себя реши: это конфиденциальная информация или ты хочешь защитить меня. – Ее светло-голубые глаза темнели, когда она злилась, вот и сейчас они стали серо-голубыми.

– Извини, Грейс, я и не думал…

– Мне лгать? – подсказала она.

– Я хотел сказать «держать тебя в неведении».

Наконец Грейс вздохнула:

– Твой брат звонил сегодня вечером.

– Вот как. – Его голос вдруг упал до шепота.

Она строго смотрела на него, ожидая продолжения. Он не мог поднять на нее глаза.

– Мог бы и спросить, как он себя чувствует!

– Грейс…

– Он душевно страдает, он сбит с толку. Не понимает, почему брат не хочет его видеть.

– Я был у него, – с трудом выдавил Рикмен. – Дважды.

– Но ты этого не хотел.

Он горько усмехнулся:

– Ну, это совсем другой вопрос.

– У нас впереди уйма времени, – сказала она тихим и печальным голосом, проникшим прямо в его сердце.

Он заговорил, пытаясь рассеять ее обиду:

– Все очень сложно… Я пока не понимаю, как ко всему этому относиться. Я не знаю, о чем стоит говорить, а о чем лучше забыть навсегда.

– Ты полагаешь, нужно отмерять и взвешивать каждое слово, прежде чем мне его сказать?

– Грейс, я не о том. – Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее лица, но она уже встала и уходила прочь, теперь на ее щеках полыхал румянец ярости.

– Проблема в том, Джефф, что ты мне совсем ничего не говоришь.

– Я всю жизнь прятал это глубоко в себе, Грейс.

Она остановилась в дверном проеме спиной к нему, но он ощущал, что она внимательно ловит каждое его слово.

– Я даже вспоминать не хочу свое детство, – сказал Рикмен. – Я справился с этим, сбросил с себя, а теперь мой брат, который, между прочим, ушел двадцать пять лет назад, вдруг желает об этом поговорить. Вот только чертовски поздно!

Грейс повернулась к нему:

– Я не твой брат, Джефф.

Он чувствовал неловкость и не мог смотреть ей в глаза.

– Думаешь, я буду шокирована? – спросила она. – Джефф, я изо дня день работаю с несчастными семьями и их несчастными детьми. Моя работа – помогать людям.

– Я не твой пациент, Грейс. – Он закрыл глаза: «Боже, почему я такой кретин?» – Я хочу сказать, что мне нужна твоя любовь, а не… – Он чуть было не сказал: «… а не твоя профессиональная забота», но это тоже прозвучало бы грубо, а он в самом деле не хотел причинять ей боль.

Но ее прелестное лицо было искажено болью, и она с трудом заставила себя выговорить:

– Я живу… Я люблю тебя. А люди, которые любят друг друга, друг другу и помогают.

Рикмен начал было отвечать, но она уже ушла, закрыв за собой дверь.