Текст книги "Телесные повреждения"

Автор книги: Маргарет Этвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Комната, в которую их поместили, примерно пять на семь футов, с высокими потолками. Стены сырые и холодные, склизкие, как будто покрыты плесенью. Рубашка отсырела и противно липнет к спине Ренни. Впервые за время пребывания здесь Ренни чувствует холод.

Пол каменный и тоже сырой, но им удается найти крохотный сухой уголок. У дальней стены зарешеченная железная дверь, она открывается в залитый светом коридор, свет льется на них через прутья решетки. Кто-то написал на стене «Долой Вавилон! Возлюби ближнего!» На другой стене, напротив двери, чуть повыше маленькое окошечко, на нем решетка. В него светит луна. В камере нет ничего, кроме красного пластикового ведра, пустого. Его назначение не вызывает сомнений, но ни одна из узниц еще не решилась воспользоваться им.

– Как ты думаешь, они долго нас тут продержат? – робко спрашивает Ренни.

Лора смеется.

– Ты куда-нибудь спешишь? Если так, то лучше им об этом не говорить. Важно не сколько тебя продержат, а что с тобой сделают.

Лора жадно затягивается сигаретой, и выпускает дым.

– Вот тебе и тропический рай.

Странно, что Лоре оставили ее сигареты и даже спички. Хотя поджигать здесь нечего, сплошной камень кругом.

Жалко, что у них нет с собой ни карт, ни хоть какого-нибудь чтива. Здесь вполне достаточно света, чтобы можно было читать. Ренни бьет в нос табачный дым, к нему подмешивается еще какой-то слабый неприятный запах, смесь дезодоранта с потом. У Ренни начинает ломить виски. Она отдала бы все, чтобы оказаться в своей квартире в Торонто. Она так стосковалась по ночному бдению перед телевизором, по программам для полуночников. Хватит с нее мрачной реальности. Ей бы сейчас кукурузных хлопьев.

– Который час? – спрашивает Лора.

– Они забрали мои часы. Около одиннадцати, наверное.

– Всего-то?

– Надо попытаться поспать, – предлагает Ренни, – хорошо бы они выключили свет.

– Ладно. Ты устала?

– Нет.

Они выскребают днище котелка, соскабливая подонки. Для Ренни отсутствует некий высший смысл: подонки – они и в Африке подонки, а Лора воспринимает это как пародию на свою жизнь.

– История моей жизни, – с мрачной иронией говорит она. – Можешь написать об этом книгу.

Им приходится непрерывно занимать себя разговорами, нести все, что придет в голову – это единственный способ не поддаваться панике.

Лора достает сигареты, закуривает, выпускает из носа струю дыма.

– Хочешь? У меня еще парочка осталась. Ах да, я забыла, ты же не куришь.

Она умолкает, ожидая ответа. Лора и так говорит не переставая. Ренни довольно трудно вспомнить что-нибудь из своей жизни, что могло бы заинтересовать Лору. Ее жизнь кажется ей похожей на книжку, которую ей в свое время давала почитать Иокаста, ультрамодную, в стиле новой волны, под названием «Смерть от стиральной машины», хотя никаких стиральных машин там и в помине не было. Главный герой срывается с крутого обрыва на шестьдесят третьей странице, и больше ничего не происходит.

Ренни рассказывает Лоре о человеке с веревкой. Она подозревает, что у той в запасе есть истории и покруче, по меньшей мере, что-нибудь вроде убийств при помощи складного топора.

– Мрак, этих подонков даже сажать бессмысленно, проще привязать цемент к ногам – и в воду. А то лет через двадцать их выпустят и они возьмутся за старое. Один маньяк хотел привязать меня к ножке кровати. «Не выйдет – предупредила я его. – Для начала обуй козу в галоши. А там посмотрим.» – Думаешь подействовало?

– Вряд ли.

– Уж насиловали бы по-простому, не изголяясь. Все не так страшно. Я бы предпочла старый дедовский метод.

Ренни чувствует, что между ними возникает некая напряженность. Вдруг она понимает, что Лора рассказывает историю, приключившуюся с ней на самом деле.

– Боже, как же ты выпуталась?

– А что я могла сделать? У него был нож. Мне еще повезло, что он не стал размахивать им направо-налево. Я готова была себя убить, что не удосужилась заменить защелку на окне.

Ренни видит, что Лоре доставляет удовольствие шокировать собеседника. Она с наслаждением наблюдает за реакцией Ренни. Она будто выставляет напоказ нечто среднее между шедевром и уродством, с каким-то налетом куража, как если бы демонстрировала след от ранения, или дуэльные шрамы. В ней чувствовалась гордость уцелевшего.

Ренни понимает, на какую реакцию рассчитывает Лора. Ужас, сочувствие. Но она неспособна ни на то, ни на другое. Вместо этого она подавлена и разочарована собственной неспособностью развлечь собеседницу. Лора куда лучшая рассказчица, и у нее явно есть что рассказать.

Ренни, как зачарованная, наблюдает за движением Лориных губ: когда они приоткрыты, видны когда-то великолепные, а теперь изъеденные никотином зубы, вся сцена напоминает кино, в котором выключили звук. Сказать, что она недолюбливает Лору, значит ничего не сказать. Ренни сильно ее не любит. Их не связывает ничего, кроме того, что они обе оказались здесь. Смотреть, кроме Лоры, не на кого, слушать тоже. Ренни подозревает, что ее неприязнь возрастет до предела к тому моменту, когда они отсюда выберутся.

– Господи, ты меня слушаешь или нет? – перебивает Лора ее мысли. – Мы с тобой вынуждены просиживать здесь свои задницы, болтая об этих мерзавцах и подонках, словно институтки какие-то, только там мы обсуждали мальчишек.

– Ты можешь предложить что-нибудь еще? – с сарказмом отзывается Ренни. В конце концов, они влипли по Лориной вине. Лора пропускает намек мимо ушей.

– Окажись здесь пара мужиков, думаешь, они бы стали сплетничать о женщинах? Ничего подобного. Они либо подкоп сделали, либо охранников придушили.

– Как в кино. – Лора встает, потягивается. – В сортир хочу. Хорошо хоть, что мы избавлены от необходимости срать прямо на пол. Хотя те, кто был здесь до нас, похоже, именно так и поступали. Вонь стоит просто невыносимая.

Лора стягивает с себя трусики, расправляет юбку над ведром наподобие парашюта, присаживается на корточки. Ренни устремляет глаза на стену, слушая как струя ударяется о пластик. Ее коробит мысль, как Лора будет выходить из положения: туалетную бумагу им может заменить либо одежда, либо собственные руки. Выбор к сожалению невелик.

Ренни поджимает под себя колени, ей холодно. Если они лягут на пол, то отсыреют до костей, поэтому они продолжают сидеть, прислонившись спиной к стене. Из-за бьющего в глаза резкого света невозможно уснуть. Ренни опускает голову на колени и закрывает глаза.

– Попробуй выглянуть в окно, я подсажу тебя, – говорит Лора.

Ренни открывает глаза. Она явно не понимает, зачем это нужно, но, по крайней мере, нашлось хоть какое-то занятие. Лора подставляет руки, Ренни ставит на них правую руку, Лора помогает ей вскарабкаться. Ренни удается подтянуться и ухватиться за прутья решетки; ее голова достает до отверстия в стене.

Это обычный внутренний дворик, похожий на множество своих собратьев, окруженных стеной, напротив стоит еще одно здание. Ее глаза находятся почти вровень с землей. Двор зарос травой, белые джунгли в лунном свете. Над травой высится помост виселицы, покинутый заброшенный город. С трех сторон дворик окружен морем. По запаху угадывается, что неподалеку находятся свиньи. На дворике ни души. Похоже их поместили около свинарника.

– Ничего не видно, – Ренни спускается вниз.

– Ты тяжелее, чем я предполагала, – Лора растирает руки.

Они вновь усаживаются на пол. Так проходит минут пять, а может и полчаса, как вдруг из окна доносится какой-то звук, скрип, топот чьих-то лапок.

– Крысы, – убежденно констатирует Лора, – в округе их называют кокосовыми грызунами. Они питаются кокосовыми орехами.

Ренни старается думать о чем-нибудь другом. Она закрывает глаза: есть вещи, о которых лучше не задумываться. Например, о том, что она не в силах ничего изменить.

Рядом лежит рука Лоры. Это немного успокаивает. Ренни думает о белых холодильниках, битком набитых всякой всячиной: напитки, молоко, кофе в прозрачных бумажных пакетах, яйца, сложенные аккуратными рядами в своих ячейках; хромированные блестящие металлические краники; ванная, целый склад ванн и душей, мыло в изящной обертке, названия английских трав и тому подобные мелочи.

Лора до сих пор говорит. До Ренни плохо доходит смысл ее слов, она до смерти хочет есть. Когда наступит утро? Им наверняка что-нибудь принесут, иначе быть не может, под ложечкой нестерпимо сосет, Ренни надеется, что только от голода.

Глаза будто засыпаны песком, Ренни чувствует нарастающее раздражение против Лоры, это она во всем виновата, Ренни хочет спать, есть, ее мучит жажда. Однажды ее застигла снежная буря на автобусной станции, когда она ехала домой на Рождество, до города далеко, закусочная еще закрыта, туалет не работал, вонь стояла омерзительная, нечего и думать, чтобы до рассвета прошел хоть один автобус: они будут дожидаться, пока ветер немного поутихнет, иначе не проехать; люди зевают, засыпая на ходу, дети капризничают, автомат для приготовления кофе сломался. Но все было бы ничего, если бы возле нее не примостилась страшно словоохотливая особа в вишневом пальто с перманентом на голове. Она щебетала без умолку, какие-то тройняшки, больные полиомиелитом, автокатастрофы, операции больных водянкой, аппендициты, внезапные смерти, мужья, бросающие своих жен, тети, дяди, двоюродные братья-сестры, несчастные случаи, браки между родственниками, в которых невозможно разобраться, литания – и так без конца, она выпаливала это со странной смесью скорби и бьющей через край энергии, чуть ли не с веселостью, залихватски, по-детски радуясь, что ей выпало пережить и запомнить столько бессмысленных страданий. Правдивая исповедь. Нескончаемая. Ренни прислушивается, разглядывая профиль спящей напротив них женщины, примостившейся на скамейке: ее голова откинута в сторону, на корсаже болтаются рождественские колокольчики и серебряные шарики-бубенчики, к массивной груди крепко прижат пакетик с подарками от Санта-Клауса…

– Да ты совсем не слушаешь, – с упреком обнаруживает Лора.

– Извини, я жутко устала.

– Может, мне вообще лучше заткнуться, – в голосе звучит обида.

– Нет-нет, продолжай, это очень интересно. – Может быть за ней скоро придут, чтобы вести на допрос. Тогда она сможет все объяснить, она скажет, что произошла ошибка, что она оказалась здесь случайно. Все, что ей остается – это терпеливо ждать; рано или поздно что-то непременно должно произойти.

Ренни идет по улице, вдоль которой стоят дома из красного кирпича, по улице, на которой она живет. Дома солидные, ухоженные, где-то пристроены крылечки, на некоторых красуются башенки, другие просто разрисованы белой краской и издали похожи на имбирные пряники. Здесь люди заботятся о своем жилище, гордятся им. «Главное создать уют», – говорила бабушка Ренни, сама большая мастерица в этом деле.

Ренни в кругу семьи, мама, бабушка. Сегодня воскресенье, они вернулись из церкви. На дворе осень, листопад, желтые, рыжие, красные листья кружат в медленном танце с партнером-ветром, опускаясь на землю. В воздухе морозно, Ренни рада, что вернулась в теплый уютный дом. Но никто не обращает на нее внимания. У нее замерзли руки, она поднимает их, чтобы рассмотреть, согреть, но они не слушаются ее. Чего-то не хватает.

– Мы пошли, – говорит мать.

– Я не хочу умирать, – жалуется бабушка, – я хочу жить вечно.

Небо темнеет, поднимается ветер, мокрые листья летят вниз, они алыми пятнами оседают на бабушкиной белой шляпе.

Из окна на узниц льется поток горячего света. Решетки раскалились от жары. Ренни чудится, что она видит пар, идущий от стен, пола, красного ведра. Лампы в коридоре по-прежнему горят; Лора спит, голова прислонена к стене, у которой они сидели, рот слегка приоткрыт, она похрапывает. Во сне Лора разговаривает, но сколько Ренни не прислушивается, разобрать ничего не удается.

В коридоре наконец-то слышится шарканье шагов, звяканье ключей. Дверь отпирают, входит полицейский; на нем двухцветная голубая форма и заплечная кобура. Ренни трясет Лору за плечо. Вдруг от них потребуют встать по стойке смирно, как это было принято в ее школе, когда в класс входил учитель.

За ним входит еще один человек, одетый в костюм из дешевой серой ткани. Он несет ведро, как две капли похожее на то, что стоит у стены, в котором уже забродила моча от жары, две алюминиевые тарелки и две чашки, поставленные друг на друга. Он ставит все это на пол, рядом со старым ведром. Полицейский остается в коридоре.

– Привет, Стенли – говорит Лора, протирая глаза.

Вошедший украдкой ухмыляется, он чем-то напуган, и пятится назад. Полицейский невозмутимо запирает дверь, как будто он ничего не слышал.

На каждой тарелке лежит тоненький ломтик хлеба, на нем светится прозрачный до невидимости слой масла. Ренни заглядывает в ведро. На дне плещется коричневатая жидкость, Ренни с надеждой думает, что это чай. Она наливает Лорину чашку и передает ей вместе с тарелкой.

– Спасибо, – благодарит Лора. – Что это такое? – она вытягивает ноги, сплошь усыпанные красными точками от чьих-то укусов.

– Утренний чай, – Ренни радуется, что в этой дыре чтут милую сердцу англичан традицию.

Лора пробует жидкость на вкус.

– Ты что, издеваешься? Ты случайно не перепутала посудины? – она сплевывает «чай» на пол.

Чай соленый. «Наверное, они ошиблись и положили соль вместо сахара», – думает Ренни. Она выливает и свое пойло и медленно жует сухой хлеб.

В подвале невыносимая жара. Ренни взмокла. Зловоние от ведра такое, что лучше не дышать вовсе. Ренни гадает, настанет ли момент, когда она перестанет его замечать. Говорят, ко всему можно привыкнуть.

Когда же наконец появится, если вообще появится, представитель власти, которому она сможет все рассказать, который найдет ее. Как только станет известно, кто она такая, ее сразу отпустят. Полицейский совсем не походил на представителя власти. Ренни владеет непоколебимая уверенность, что она имеет право на свободу, но она знает, что не все разделяют ее точку зрения.

Судя по солнцу, утро в самом разгаре; в дверях возникает следующая пара, на этот раз оба из полиции, один черный, другой – коричневато-розовый. У них более дружелюбный вид, чем у предыдущих, они начинают скалиться прямо с порога.

– Бери ведро и иди за нами, – говорит розовый. Ренни думает, что обращение адресовано ей. Она делает шаг вперед.

– Меня интересует, могу ли я видеть надзирателя, – с вызовом начинает она.

– Мы не с тобой разговариваем, – грубо обрывает ее черный, – а с ней. – Кивок в сторону Лоры.

– Привет, Сэмми, – откликается Лора. – Не горячись.

Она выходит вместе с ними, взяв с собой ведро с испражнениями.

Лора долго отсутствует. Возвращается она с пустым ведром. Ренни, не на шутку встревожившись, спрашивает, почему так долго?

– Успокойся, ничего не случилось. Просто перекинулась парой слов с такими же, как мы. Там вырыта яма. И все выкидывают туда свое дерьмо. – Она ставит ведро на место и идет в сухой угол.

– Принца держат этажом выше, – сообщает она. – Они устроят мне с ним свидание через пару дней. – Лора вся светится от счастья, ее переполняет возбуждение. В Ренни шевелится недоброе чувство. Она завидует. Ей бы так.

– Хочешь новость? Марсон попался.

– Неужели? Он тоже здесь?

– Балда! Он уже покойник. Его пристрелили.

– Кто-то со Святой Агаты? – уточняет Ренни. – Ее воображение рисует Марсона, несущегося через кусты, вверх по холму в своих скользких кожаных сапогах, за ним погоня из десяти человек, они хотят опередить полицейский катер, входящий в бухту, и разобраться с Марсоном самостоятельно.

– Нет. В этом-то и соль, что это дело рук полиции. Эллис постарался.

– Но он же сам работает на ЦРУ.

– Ходит множество разных слухов. ЦРУ, Эллис, какая разница. Эллис хочет, чтобы все поверили в подлинность случившегося, только революция может заставить Штаты раскошелиться, и вот пожалуйста; Канада расщедрилась, об этом даже передавали по радио. Иностранная помощь. Теперь он сможет финансировать свой наркобизнес, и торговля наркотиками пойдет в гору. – Лора замолкает, глядя на Ренни. – Некоторые считают, что Миногу убил Поль.

– Не может быть, – ужасается Ренни.

– Почему бы и нет? – туманно отвечает та.

– Но зачем ему это?

– ЦРУ. Ведь именно Поль снабжал Марсона оружием.

– И что?

Лора заливается смехом.

– Ничего, ведь ты сразу поверила. А это всего-навсего слухи. Знаешь, что еще говорят?

– Ну, – Ренни неохотно соглашается, страшась услышать что-нибудь похлеще.

– Что ты – шпионка! – Лора оскорбительно хихикает.

– Кто говорит? – Ренни не верит своим ушам. – Полиция?

– Все говорят. – Лора усмехается. – Только они до сих пор не вычислили, для кого ты стараешься.

– Где ты наслушалась этого бреда?

Лора насмешливо улыбается. Неторопливо достает из кармана юбки пачку «Бенсона» и коробок шведских спичек.

– Там же, где достала это. У меня везде свои люди.

Ренни надоели эти таинственные намеки.

– Где?

– Я женщина деловая. Вот я и заключила сделку.

– С кем? – Ренни кажется это невероятным.

– С теми двумя, которые только что приходили. Мортон и Сэмми. Я знала, что рано или поздно они здесь появятся; им потребовалось некоторое время, чтобы все устроить, но зато они позаботятся о нас. Им ни к чему, чтобы мы торчали тут вместе со всеми. Они сбывали для меня товар на Сан-Антонио и охраняли меня. Кроме Поля, никто не знал об этом. Естественно, они боятся, что об этом кто-то пронюхает. – Лора прикуривает и бросает спичку на сырой пол. – Они были замешаны в поставке и разгрузке товара. Были в курсе, что и когда должно прийти, знали, что вместе с дурью из Колумбии приходило оружие, знали о содержимом коробок Эльвы; конечно, их посвящали не во все, но они знают достаточно, и молчат, иначе их обвинят в пособничестве контрабандистам. А Эллису это вряд ли понравится. Он не жалует предателей. Какие-нибудь мелкие аферы еще сошли бы им с рук, но только не это. За такое можно запросто угодить в тюрьму. Их тогда просто уничтожат. Я их крепко держу в руках.

– Они могут освободить нас?

– Не надо гнать волну. Я не хочу на них давить, они и так запуганы до предела. К тому же пока я у них на виду, им спокойней. Они не хотят, чтобы я попала к кому-нибудь другому, кто будет меня пытать. Достаточно одной горящей сигареты, потушенной об меня, и я заговорю. Они позаботятся обо мне, они знают, что если я засыплюсь, то потащу их за собой. Я их предупредила. Случись что со мной, им не поздоровится.

– А что мешает им просто тихо закопать тебя на заднем дворе?

– Ничего. – Это предположение развеселило Лору. – Чистой воды блеф. Я сказала, что у меня есть покровитель.

– А он есть?

– Поль. Где бы он ни был, – коротко ответила Лора.

Ни одной из них не хотелось развивать эту тему.

На завтрак им принесли холодный рис и цыплячьи спинки. Видимо их варили, но явно недостаточно. Из мяса сочится розовый сок. Лора вдохновенно со вкусом обгладывает кости, ей в отличие от Ренни бодрости не занимать.

– Можешь доесть мое.

– Не пропадать же добру.

– Может попросить их доварить?

– Кого попросить?

Ренни не приходило в голову задуматься об этом. Наверняка, здесь есть кто-то, к кому можно обратиться.

– Я себя всегда утешаю, что все могло бы быть гораздо хуже. Надо надеяться на лучшее. Есть бедняги, которые и дома так не едят.

Ренни тщетно пытается себе это представить. Лора уже приканчивает и ее порцию. Она целится костью в ведро, но промахивается, вытирает руки о свою юбку. Под ногтями грязь, кожа вокруг воспалена. Ренни отводит глаза. Теперь к уже имеющейся вони скоро добавится запах тухлых куриных объедков.

– Нужно выяснить насчет чая.

– Что? – с набитым ртом переспрашивает Лора.

– Про соль в чае. Надо сказать, что они перепутали соль с сахаром.

– Ты что, глупая? Они ничего не перепутали. Им так приказано. Это все делается нарочно.

– Но почему? – Ренни еще может понять их скудный рацион, но зачем поить узников непригодной для питья жидкостью? Что за злобствование? Это же низко.

Лора передергивает плечами.

– Это цветочки. Они еще и не на такое способны.

Стемнело. Весь ужин состоит из кусочка хлеба, и соленого чая, вода отдает прогорклым маслом. В камере полно москитов. Из окна слышно поросячье хрюканье. Сквозь прутья решетки просовывается любопытный пятачок.

Все темы для разговоров исчерпаны. Ренни раздражает запах их немытых тел, вонь от параши. У Лоры кончились сигареты, она ожесточенно грызет ногти. Это выводит Ренни из себя. Они обе уже на пределе, близки к полному моральному и физическому истощению. Ренни потеряла счет дням, она с трудом умудряется вести какой-то счет их пребыванию здесь. Она сердится на себя, что не догадалась сразу же делать зарубки на стене. Может быть, именно сегодня истекает срок ее билета, кончается трехнедельная «экскурсия». Может, ее сейчас уже ищут, может, спасение уже близко. Если она сохранит веру, не позволит себе упасть духом, то ей удастся выкрутиться из этого переплета. Скорей бы уж все осталось позади. Еще немного, и она сойдет с ума. Она ни о чем не может думать, кроме еды. Временами она впадает в забытье, ей мерещатся всякие блюда; не привычная пища вроде шпината с беконом, грибами и белым сухим вином, а цыплята «а ля Кенел Сандерс», гамбургеры, пончики, посыпанные шоколадом и толчеными орехами, чашечки с дымящимся ароматным кофе; от этих видений рот наполняется слюной; картофельные чипсы, карамельки и сладости, которые продаются на каждой станции метро, изюм в шоколаде – она лихорадочно повторяет про себя знакомые названия. Как лунатик во сне она мысленно идет по Иокдж-стрит, заглядывая по пути во все дорогие изысканные рестораны. Никаких забегаловок.

Может у нее начинается бред?

Чтобы отвлечься от гастрономических мыслей, Ренни рисует в воображении картинку-загадку – она складывает голубые квадратики, и квадратики превращаются в бескрайний голубой простор.

– Попробуй достать расческу или гребешок. Если сможешь, – просит Ренни.

– Уже пыталась. Ничего не вышло. Арестованные ухитряются перерезать ими себе вены. А наши тюремщики считают, что право оставить или отнять жизнь принадлежит исключительно им.

– Может щетку?

– У тебя есть деньги? – Лорины подначки выводят Ренни из себя, но она сдерживается. Смотреть на Лору противно – кожа да кости, причем очень грязные и плохо пахнущие. Белая блузка давно потеряла первоначальный цвет, фиолетовая юбка вся в сальных пятнах, глаза ввалились, под ними четкие темные круги, ранка на ноге Лоры никак не заживает, волосы свалялись. Ренни пытается представить, на кого она сама похожа, и ее передергивает. Поначалу она предложила Лоре заниматься гимнастикой, но та лишь удивилась: зачем, а у Ренни не хватило выдержки и силы воли проделывать упражнения в одиночку. Как же ей недостает привычных вещей, вроде зубной щетки, зеркала. И кого-нибудь, кто вызволит их отсюда.

– Давай заплету, – предлагает она.

– Что заплетешь? – внимание Лоры явно отвлечено.

– Я могу заплести тебе косу, – терпеливо повторяет Ренни. – По крайней мере, дальше путаться не будут.

– Давай.

Лора издергана, она провела бессонную ночь, сигареты кончились, вокруг ногтей обгрызано все до мяса.

– Что делается на воле? Никому нельзя доверять. Я больше не могу здесь торчать.

Ренни впервые слышит, чтобы Лора жаловалась. Плохой признак. Она принимается за ее волосы, это все равно что распутывать по ниточке свалявшуюся шерсть.

– Если дернешь – не страшно. По крайней мере, у нас хоть вшей нет.

– Пока. – Взглянув друг на друга, женщины вдруг начинают истерически хохотать. Они корчатся от смеха, не в состоянии остановиться. С трудом отдышавшись, Ренни продолжает прерванное занятие. Она разделяет волосы на две длинные вьющиеся пряди.

– Что тебе снится? – спрашивает она Лору.

– Много всего. Будто я работаю на судне… Иногда маму во сне вижу. Иногда мечтаю о ребенке. Правда, не имею представления, что бы я с ним стала делать. Хотя из меня могла бы получиться неплохая мать. Когда мы с Принцем выберемся отсюда, может, заведем малыша. Здесь считается поздно рожать после двадцати пяти. Для них я уже старуха. Но мне плевать. Пусть смеются. Эльва будет довольна, она вечно донимает меня, чтобы я родила Принцу сына.

Ренни заканчивает одну косу и берется за другую.

– Если бы у нас были какие-нибудь бусы, я бы причесала тебя как Расту.

– Можно использовать фольгу. Некоторые девчонки привязывают ее на концах косичек. Можно тебя попросить об одной вещи, когда ты выберешься отсюда?

– С чего ты взяла, что я выйду раньше тебя? – удивляется Ренни.

– Знаю, – в голосе звучит такая убежденность, словно речь идет об очевидном факте.

Но вместо радости по этому поводу Ренни чувствует смутное беспокойство. Она укладывает косы вокруг Лориной головы.

– Готово. Теперь ты похожа на немецкую молочницу. Жалко, что нечем заколоть.

– Передай, что я здесь. Расскажи обо всем, что случилось.

Ренни выпускает косы из рук.

– Кому я должна это сказать?

– Не знаю. Найдешь кому.

На грязных щеках Лоры светлые дорожки от слез. Скоро они будут плакать не слезами, а соленым чаем.

Ренни никак не может вспомнить, о чем полагается думать в такие моменты. Она перебирает все варианты, но ничего на ум не приходит. Прошлое, настоящее, будущее – ничего не подходит. Настоящее – нереально и неприятно, размышления о будущем только напрягают, тревожат, словно ее самолет кружит и кружит над аэродромом и никак не может приземлиться. Пассажиры вцепились в поручни кресел, стараясь отогнать мысли о крушении. Ренни устала жить в постоянном страхе, который все продолжается и продолжается и конца ему не видно. Скорей бы что ли уже конец наступил.

Она старается вспомнить тех, кого любила, вспомнить, любила ли вообще кого-нибудь. Это довольно сложно. Она пытается вспомнить Джейка, его тело, ей всегда удавалось это раньше, но теперь она с трудом припоминает его лицо. Может, его и не существовало вовсе. Никаких подтверждений их совместно прожитой жизни нет. Все эти годы бесследно канули в Лету. Поворот головы, улыбка, секс – трудно поверить, что это когда-то было.

Поль. Ренни помнит только ярко-синие глаза. Они с Лорой избегают разговоров о нем. Судя по Лориным словам, о нем ничего не известно. Он как растворился. А это может означать все что угодно. Ренни ежится, думая о выстрелах и взрывах в бухте. Она не хочет думать, что Поль погиб. Тогда им отсюда не выбраться. Лучше совсем ничего не знать. Может быть, она последняя, до кого дотрагивался Поль. Может, он последний человек, который дотрагивался до нее. Последний мужчина в ее жизни.

Однажды Иокаста привела ее в класс, где проводились занятия йогой. Почувствуйте энергию вселенной. Расслабьтесь. Начните с ног. Скажите вашим ногам, ноги расслабьтесь. Теперь колени. Колени расслабьтесь. Пусть вас подхватит поток.

Дэниэл. Вот он завтракает, вполуха слушая последние известия, его осведомленность о том, что происходит в мире, равна нулю. Вот Дэниэл застрял в пробке в час пик, промочил ноги потому, что не слушал прогноз погоды. Он в операционной, на столе перед ним лежит тело, в его руке скальпель. Дэниэл, склонившись над столом, поглаживает руку блондинки, которой он недавно удалил грудь. Дэниэл – врач по призванию, как говорится, от Бога, он хочет помочь всем, он хочет, чтобы всем было хорошо. Стремление к всеобщей гармонии. Вы живы, всегда говорит он ей ласково и многозначительно, как гипнотизер. Вам очень повезло. Слезы застилают ей глаза. Дэниэл воздвиг между собой и окружающими незримую стену, он как астронавт на Луне, защищен невидимым скафандром, как экзотический цветок, заботливо укрытый в теплице. Что с ним произойдет, если его лишить этой непроницаемой брони. Наверное, это все равно, что рыбу вытащить из воды. Когда-то Ренни тоже была защищена такой стеной. Но теперь с нее будто сорвали ее розовые очки.

Сейчас ей трудно поверить, что Дэниэл где-то существует. Невозможно, чтобы в мире одновременно существовали два настолько разных места. Дэниэл – мираж, необходимая иллюзия, талисман, который можно повертеть в пальцах, чтобы не сойти с ума.

Ей надо подумать о своей болезни; шрамы похожи на укусы; будто следы чьих-то зубов, но Ренни бессильна что-либо изменить, да сейчас даже это кажется неважным. Главное, что с ней пока ничего не произошло, она жива и почти невредима. Может, она и умирает, но если это и так, то настолько медленно и незаметно для себя самой, что и говорить не о чем. Другие умирают значительно быстрее: по ночам тишину нарушают стоны и крики, от которых застывает кровь в жилах.

Ренни открывает глаза. Ничего не изменилось. Под потолком осы строят гнездо. Они влетают и вылетают через решетку на окне. Лора окрестила их «испанцами». В память о какой войне?

Надо представить, что все это только сон. Который скоро кончится.

Наступает следующее утро; время даже здесь имеет свои очертания и формы. Ренни уже различает тюремщиков по именам. Их зовут Сэмми и Мортон. Мортон – это розовощекий. Ренни не вступает с ними в разговоры. Она не очень хорошо понимает, о чем идет речь, поэтому все улаживает Лора. Теперь у них есть щетка для волос. Это хоть и не гребешок, но все же лучше, чем ничего. Ренни бы еще хотелось пилочку для ногтей, но она понимает, что об этом лучше и не заикаться, поскольку пилка может быть использована в качестве оружия. Лора не нуждается в пилке, ее ногти обгрызаны до мяса.

«Попробуй достать жевательной резинки», – просит Ренни Лору. Где есть сигареты, там должна быть и жвачка. Суррогат зубной пасты: Ренни давно уже кажется, что у нее во рту помойка. Лора с ведром уходит. Она очень долго не возвращается, и Ренни начинает беспокоиться. В глубине души она опасается, что Лора с ее темпераментом и несдержанностью может в любой момент выкинуть какой-нибудь фортель и это усугубит их и без того плачевное положение. Они окажутся в ловушке. Ренни чувствует, что у нее гораздо больше самообладания.

Но Лора вскоре появляется, никаких видимых изменений нет, ни ссадин, ни синяков. Она ставит на место ведро и присаживается над ним на корточки. Ренни знаком этот запах, запах разгоряченных тел, водорослей, рыбы. Лора вытирается краем подола и встает.

– Я принесла тебе жвачку. В следующий раз попробую раздобыть туалетную бумагу.

Ренни содрогается от отвращения. Она считает, что в человеке должна сохраняться хоть капля самоуважения.

– Спасибо, не надо, – холодно отказывается она.

Лора удивленно смотрит на нее.

– Какая муха тебя укусила?

– Ты стоишь дороже, чем пачка резинки. – Ренни сдерживается, чтобы не поинтересоваться, как все происходило, сколько их было, один или оба. Одновременно или по очереди? Лежа или стоя? Какая гадость!

От изумления Лора сперва не находит, что ответить. Потом разражается смехом.