Текст книги "Праздничный поединок (ЛП)"
Автор книги: Марен Мур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
– Да. Чувствую себя превосходно.
Он осторожно разводит мои ноги в стороны, и я чувствую горячее дыхание на моем клиторе. Я так возбуждена, так пылаю, так хочу его прикосновений, что не могу не умолять.
Лаская мою задницу, он раздвигает меня. ― Скажи мне, что тебе нужно.
– Твой… Твой рот. Пожалуйста.
Его усмешка вибрирует на моей коже, и я хнычу от этого ощущения.
– Только потому, что ты так вежливо попросила.
Его язык двигается по моей влажной коже от клитора до задницы, лижет меня снова и снова, пока я не начинаю извиваться, впиваясь ногтями в ладони, когда я толкаюсь к его рту.
Это непристойно и грязно, когда он ест меня сзади, вжимая лицом в матрас со связанными руками.
Я хочу большего.
Моя спина выгибается, когда он прижимается к моему клитору и сосет его, слегка царапая зубами. Это острое ощущение, но оно так приятно, что я уже на грани оргазма и кричу, не в силах молчать.
Я раскачиваюсь на коленях, отчаянно желая, чтобы наслаждение нарастало внутри меня. Выше. Выше. Выше.
– Я собираюсь… ― задыхаюсь я. Его палец обводит мой вход и проталкивается внутрь, подушечка его пальца тут же находит точку G и поглаживает ее до тех пор, пока мое зрение не расплывается.
Перед глазами мелькают черные точки, и я опускаю веки.
– Боже… Джексон… Пожалуйста.
Он трахает меня пальцем в том же ритме, в котором его язык ласкает мой клитор, и проводит языком по нему, когда засасывает его в рот.
Я кончаю сильнее, чем когда-либо в своей жизни, на грани потери сознания, все мое тело содрогается, когда он использует свой искусный рот и палец, чтобы выбить из меня оргазм. Он не перестает ласкать то место внутри меня, которое продлевает мое удовольствие, до тех пор, пока я не теряю сознание, а мое тело не становится совершенно невесомым.
Я никогда не испытывала ничего подобного, а Джексон каким-то образом делает это без усилий.
– Я хочу еще, ― говорит он. ― Ты справишься, Снежинка?
Еще? Сейчас я даже не уверена, что смогу пошевелиться, но я киваю.
Я слышу шорох ткани, а затем кровать прогибается за мной, и он осторожно поднимает меня, пока моя спина не оказывается вровень с ним, а его пальцы нежно прижимаются к моему горлу.
До сих пор я и не подозревала, что я так могу.
– Я хочу увидеть, как ты берешь мой член целиком, растягиваясь вокруг меня, пока я наполняю тебя своей спермой.
Свободной рукой он проводит толстой головкой члена по губам моей киски, смачивая его, один раз, затем еще раз, прежде чем он двигает бедрами, ударяясь о мой клитор. От этих ощущений моя спина выгибается, и в этот момент он всаживает в меня свой член до упора, и мы оба стонем в унисон.
– Черт, ты совершенна, ― стонет он, приникая губами к моей шее и посасывая чувствительное местечко под ухом. Я вздрагиваю, когда он вынимает свой член и снова подается вперед, сильно толкаясь. При каждом толчке его бедер моя грудь колышется, и мне хочется дотронуться до сосков.
Он тянется ко мне спереди и грубо обводит мой клитор, звук ударов наших бедер раздается вокруг нас, создавая непристойную симфонию, которая заставляет меня нестись навстречу оргазму, в возможности которого я не была уверена. Не после того, как он уже добился его.
Этот мужчина точно знает, что нужно моему телу, и использует его как самый восхитительный инструмент.
Сочетание грубых, глубоких ударов его бедер и его пальцев, кружащих по моему клитору, приводит к тому, что я теряю сознание от удовольствия.
Я чувствую, как он прижимается лбом к моему плечу, как его зубы впиваются в мою кожу, как он прикусывает и стонет, входя в меня.
Боль, смешанная с наслаждением, пронзает мое тело, и мы кончаем вместе, его рука у моего горла, а другая продолжает кружить вокруг моего сверхчувствительного клитора, пока я не обмякаю в его руках, не в силах больше держаться на ногах.
В этот момент, когда сердце колотится в груди, пульс бьется, лента связывает запястья, его губы касаются моей кожи… я понимаю, что уже не будет возврата к тому, что было до Джексона.
Глава 10
Зеленый – не мой цвет
Джексон
Свет проникает сквозь тяжелые бархатные шторы, и, хотя я знаю, что нам пора вставать, чтобы ехать в город, мне хочется остаться в теплой постели, прижавшись к обнаженному телу Эмми. Я хочу притвориться, что этой дурацкой чертовой вечеринки не существует и что, как только мы уедем, реальная жизнь не разрушит все.
Потому что как только мы выйдем за эти двери, мы снова начнем делать вид, что ненавидим друг друга, вместо того, чтобы признать, что вместе у нас самый лучший секс в жизни. И что на самом деле мы вовсе не ненавидим друг друга.
Может быть, это потому, что чем больше времени я провожу с Эммой, тем лучше понимаю, что я ошибался. Она – полная противоположность всему, что я от нее ожидал. Может быть, это потому, что я единственный, с кем Эмма может расслабиться и не быть идеальной. Показать свое истинное «я», не стесняясь, не прячась за стеной, которую она возвела вокруг своего сердца.
– Доброе утро, ― мягкий, сонный голос Эммы доносится от моей шеи, где она уютно устроилась.
– Доброе утро, Снежинка.
Мой голос все еще хриплый от сна, и я не делаю никаких движений, чтобы встать, вместо этого крепче обнимая ее.
– Как бы я не был против, мы должны поторопиться, если планируем достичь чего-то, кроме оргазмов, в эти выходные.
Я чувствую, как ее губы прижимаются к моей коже, и я опускаю свои к ее волосам в целомудренном поцелуе, затем укрываю ее одеялом и направляюсь в ванную.
Что-то подсказывает мне, что после прошлой ночи ей нужно время, чтобы… прийти в себя. Очевидно, что произошел какой-то сдвиг, и я не знаю, как она к этому отнесется. Я знаю только, что не могу быть единственным, кто это почувствовал. Поэтому, пока я принимаю душ, я дам ей время, чтобы она все обдумала, а потом мы проведем остаток дня, выполняя задания из ее списка.
Эмма
― Честно говоря, я забываю, как сильно люблю этот город, пока не приеду сюда, ― говорю я, засовывая руки в карманы куртки. ― Он прекрасен. Здания, все рождественские украшения.
Джексон кивает.
– Ты бы переехала сюда? Покинула Клубничную Лощину?
– О боже, нет. Конечно, здесь красиво, не пойми меня неправильно, но я твердо убеждена, что дом ― это место, где сердце. Там мои родители, мои друзья, моя работа. Я не знаю, как могла бы жить в другом месте.
– Да, тоже самое. Я думал об этом. Уехать, ― говорит он, пока мы идем по людному тротуару. Вокруг нас кружится мелкий снег, а в воздухе витает запах засахаренных орехов из киосков, выстроившихся вдоль оживленной городской улицы, ― небольшое напоминание о доме. ― Еще до того, как я решил открыть компанию Pearce Builders. Я думал о том, чтобы уехать, пока есть возможность, а потом понял, что нигде и никогда не будет такого дома, как в Клубничной лощине.
Я киваю.
– У этого места есть забавная манера покорять твое сердце и делать так, что ты не можешь его покинуть.
– Да. ― Он улыбается. ― Итак, что мы будем делать сегодня?
Я достаю из сумки телефон и открываю список, который я составляла с момента нашей встречи в мэрии, стараясь не чувствовать себя подавленной и совершенно потерянной из-за вечеринки, которая подкрадывается к нам.
– Нам нужно найти группу, сходить к флористу, встретиться с пекарем, а затем продумать все мелкие детали. Оставшиеся украшения, сервировка стола и т. д. и т. п. Заказать доставку всего, что нужно для вечеринки, так как это единственный раз, когда мы сможем приехать в город.
– Веди.
Прошло несколько часов, и мы вычеркнули из списка две вещи: оркестр и цветочные композиции на столы.
Теперь самое сложное.
– У нас не будет шестиярусного ванильного торта, Эмми. Господи, это, наверное, самая скучная хрень, которую когда-либо придумывали. ― Он наклоняется ближе, прижимается губами к моему уху и шепчет: ― И теперь я знаю, что в тебе нет ничего ванильного. Особенно после прошлой ночи.
Низкий тембр его голоса заставляет мои бедра сжиматься, а клитор пульсировать, когда я думаю о той ленте и обо всех тех восхитительно грязных вещах, которые он делал с моим телом, не испытывая при этом ни капли стыда.
Нет нужды говорить, что, хотя изначально я не была в восторге от того, что застряла в номере для новобрачных с Джексоном Пирсом, мы окрестили его не один раз.
– Джексон! ― воскликнула я, оглядываясь по сторонам, не услышал ли его кто-нибудь. ― Веди себя хорошо. Мы должны выполнить все пункты списка, и мы никогда не закончим, если ты не будешь вести себя как… джентльмен.
Его губы растягиваются в наглую ухмылку, но он держит свои комментарии при себе, хотя я знаю, что это его убивает.
– Ладно, раз уж у тебя такое явное… отвращение к ванили. Что ты предлагаешь?
– Хммм… как насчет пряников?
Прикусив губу, я обдумываю это предложение. Вообще-то… неплохая идея.
– Я слушаю.
Сексуальная ухмылка на его губах перерастает в полноценную улыбку, способную сбить меня с ног или, по крайней мере, выбить дыхание из моих легких.
Он так красив и совершенно недоступен, он даже не часть картины.
Умопомрачительные оргазмы? Это одно, но эти чувства… это совсем другая история.
Последнее, что нам нужно, чтобы еще больше усложнить ситуацию, ― это чувства. Мы просто два взрослых человека, которые по обоюдному согласию занимаются очень горячим, очень жарким сексом наедине, а когда другие рядом, мы ― два человека, которые всегда ненавидели друг друга.
Ни больше, ни меньше.
– О чем ты задумалась? ― спрашивает он.
Моргнув, я качаю головой, возвращая свое внимание к нему, пока мы стоим в пекарне.
– Извини, отвлеклась. Что ты сказал?
Он прищуривается.
– Я сказал, что мы можем заказать торт со вкусом пряника и белой глазурью, чтобы он соответствовал твоей «эстетике». ― Он поднимает пальцы и делает воздушные кавычки. ― В этой пекарне самый лучший пряничный торт от этого места до побережья. Поверь мне.
Я киваю.
Он подходит к прилавку, приветствует женщину, работающую за ним, и улыбается, разговаривая с ней. Она очарована им с первых же слов, и, Боже, как я ее понимаю. Невозможно не поддаться его обаянию.
Через несколько минут они оба подходят к тому месту, где я стою.
– Привет! Я Эйвери, я только что разговаривала с Джексоном, и он рассказал мне о вашей рождественской вечеринке, которая, кажется, будет такая милая! Он сказал, что ты – мозг, принимающий решения, и я могу обсудить с тобой несколько идей, которые у меня есть?
– Да, конечно, ― говорю я ей, натягивая улыбку, хотя и испытываю легкую иррациональную ревность от того, что она постоянно смотрит на Джексона и хлопает ресницами.
– Ладно, хорошо. Мы можем сесть здесь, если хотите. Я только на секунду возьму ручку и блокнот. Она убегает, ее маленький хвостик подпрыгивает, а я сижу, скрестив руки на груди, сознательно избегая взгляда Джексона.
Через минуту Эйвери возвращается с огромной папкой, блокнотом и карандашами, затем выдвигает стул, садится и сразу же погружается в свои идеи по поводу праздничного торта. Несмотря на то, что ей пришлось несколько раз сделать паузу, чтобы улыбнуться Джексону, и она не раз положила руку на его дурацкие вены на предплечьях, ее идеи хороши, и я думаю, что она сделала хорошую работу по воплощению того, что мы оба хотели, в нечто реальное.
– Было очень приятно познакомиться с вами, ребята, ― говорит она, закрывая папку и поднимаясь со стула. ― Вот моя визитка, и мой номер телефона на обороте, если он вам понадобится. Для чего угодно.
Она говорит это вызывающе, глядя прямо на Джексона с явным интересом, и я, честно говоря, не знаю, что на меня сегодня нашло. Я подхожу к нему ближе, переплетая пальцы с его пальцами, и улыбаюсь ей. ― Конечно. Я свяжусь с вами, если у меня возникнут вопросы. Большое спасибо, Эйвери.
На секунду она не может скрыть расстроенное выражение лица, но также быстро, как оно появилось, оно исчезает, и на смену ему приходит веселая улыбка. ― Конечно! Спасибо!
Во время нашего обмена любезностями я замечаю, что Джексон не отстраняется. Более того, он крепко сжимает мои пальцы и стоит рядом со мной с лукавым выражением на лице.
Более того, он вообще ничего не говорит, когда я отпускаю его руку и выхожу из булочной на тротуар перед домом. Только тогда он спрашивает.
– Что это было, Эмми?
Избегая его взгляда, я ковыряюсь в розовом лаке на ногтях, что выглядит гораздо привлекательнее, чем признаться ему в том, что это было. ― Не совсем понимаю, о чем ты, Джексон.
Он делает шаг вперед и берет меня за руку, успокаивая мои пальцы, прежде чем поднять мой подбородок так, чтобы мои глаза оказались на его. ― Ты ревнуешь?
– Ну да, конечно, ― усмехаюсь я, но в горле у меня все сжалось, когда я попыталась проглотить это чувство. ― Как будто.
Я сосредотачиваюсь на дымчатом кольце его радужки, а не на том, как мне нравится его запах, как его твердое тело прижимается к моему посреди оживленной улицы или как мое тело реагирует на его тело при одной только его близости.
– Я думаю, ты ревновала, Снежинка. И знаешь, о чем это мне говорит?
– Ммм?
Он наклоняется еще на дюйм ближе, пока его губы не касаются моих. ― Что ты хочешь меня, и не только из-за моего члена.
Как бы я ни старалась подавить дрожь, которая пробегает по позвоночнику, это непроизвольная реакция на слово «член», произнесенное его глубоким, хриплым баритоном.
Я открываю рот, чтобы возразить против его глупого обвинения, но его большой палец появляется передо мной и проводит подушечкой по моей нижней губе. Протест замирает на языке, и я тяжело сглатываю.
– Я думаю, что ты не привыкла к этому ощущению. И это пугает тебя так же, как и возбуждает.
Не сводя с него взгляда, я шепчу:
– Я думаю, что ты бредишь, Джексон Пирс.
Только это не так, и я ненавижу признавать, что он прав.
Глава 11
Мой любимый подарок
Джексон
― Отлично, выберешь со мной уродливый рождественский свитер, а я посмотрю, как ты катаешься на коньках, ― говорю я, скрестив руки на груди.
Она закатывает глаза. ― Я пойду с тобой выбирать свитер, если ты пойдешь со мной кататься на коньках.
Чертова женщина.
Мы договорились оставить одно разногласие для новогодней вечеринки ― она хотела, чтобы был дресс-код наряды для коктейля, а я хотел то, что моя семья делает уже несколько десятилетий. Уродливые свитера.
Это традиция Пирсов. Чем уродливее, тем лучше.
И это не только традиция, но и веселье, которого, как мне кажется, Эмме не хватает.
В какой-то момент прошлой ночью я заставил ее согласиться, съев ее киску, пока она не стала слишком измученной, чтобы спорить. Но теперь ее ответ в силе.
В приглашении, которое будет разослано в понедельник, будет сказано о коктейльном наряде или наряде в уродливом свитере, и, хотя это кажется несерьезным, это включает в себя то, что хотели бы видеть обе наши семьи.
– Договорились, ― говорю я, когда мы направляемся в сторону универмага. Я останавливаюсь и беру ее за руку, сжимая в своей. Это кажется… естественным. Держать ее за руку и идти вместе по улице, не обращая на это внимания. Здесь мы просто два человека, держащиеся за руки, но дома… Я думаю, что мы могли бы остановить движение, если бы кто-нибудь увидел, как мы идем по главной улице рука об руку.
Может, это никого и не касается, но сплетен это не остановит.
– Знаешь, я тут подумал. ― Я смотрю на нее, пробегая глазами по ее розовым от холода щекам. Она выглядит чертовски очаровательно в своей шапочке и с хлопьями снега, прилипшими к ресницам. ― Я думаю, что мы должны провести остаток дня, наслаждаясь городом. Повеселиться. Прежде чем завтра мы вернемся в Клубничную Лощину.
– Мы не можем. У нас так много дел для вече…, – начала она, но я прекратил идти и повернулся к ней лицом, обхватив ее челюсть рукой.
Мой большой палец проводит по ее щеке. ― Ты заслужила один день развлечений, Эмма. Послушай, ты работала круглые сутки, чтобы устроить эту вечеринку. Ты купила украшения. Мы заказали торт, нашли бармена, заказали группу. Мы многое вычеркнули из твоего списка. Один вечер отдыха не перечеркнет всего достигнутого. В оставшееся время ты моя, хорошо?
На секунду я подумал, что она может сказать «нет», что она не заинтересована в том, чтобы быть моей в течение какого-то времени, даже если это всего лишь день.
До недавнего времени я и не подозревал, что Эмма несет на своих плечах столько груза. Я всю жизнь считала ее заносчивой, претенциозной принцессой, которая слишком хороша для всех остальных, но теперь, когда у меня появилась возможность узнать ее получше, я понял, что ошибался. Конечно, она перфекционистка. Она хочет, чтобы все было идеально организовано, но она также трудолюбивая и страстная, когда чем-то увлечена. Она открыта к компромиссам и поиску решения, которое сделает счастливыми обе наши семьи. А не только ее. А когда она раскрепощается, с ней очень весело.
В Эмме Уортингтон есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд, и я хочу узнать все, что она не показывает миру.
– Знаешь, Джексон, я не думаю, что у нас хорошо получаются эти ситуации с «одним разом», ― шепчет она, не сводя с меня глаз. ― Прямо сейчас мы вместе.
Я пожимаю плечами. ― Может быть, нам просто нужно больше практики, Снежинка. Ну же. Дай мне один день.
Она наклоняет голову в сторону и морщит носик, явно делая вид, что обдумывает мою просьбу, хотя мы оба знаем, что она согласится.
– Хорошо. Один день.
Я не могу сдержать улыбку, которая приподнимает мои губы, да я, черт возьми, и не пытаюсь. У меня есть один день, чтобы заставить ее улыбнуться, напомнить ей, что Рождество ― это нечто большее, чем просто эта чертова вечеринка, сделать ее счастливой. Сделать что-то, не имеющее отношение к списку дел. Если она хочет покататься на коньках, то и хрен с ним, пойдем кататься.
Прежде чем я успеваю остановить себя, я касаюсь ее губ целомудренным поцелуем, а затем беру ее руку в свою. ― Один день. Давай сделаем это.
― Боже мой, это просто отвратительно, ― говорит Эмма, когда я выхожу из примерочной, и недовольно морщит нос. ― Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься это покупать.
– О, детка, он точно поедет со мной домой. ― Я ухмыляюсь, поворачиваясь, чтобы она могла видеть спину: ― И ты тоже купишь.
– Я уверена, что моя мама сожжет его, если я приду в нем. ― Она хихикает, и все ее лицо загорается.
Черт, мне нравится этот звук больше, чем я мог себе представить.
Выбрать самый уродливый свитер, чтобы рассмешить ее: миссия выполнена.
Она не ошибается. Он действительно чертовски отвратителен, но, опять же, разве не в этом смысл? Чем уродливее, тем лучше.
Он ярко-красный и покрыт блестящей золотой мишурой, украшенной большими зелеными колокольчиками, которые звенят при каждом моем движении.
– Иди, примерь свой. Мне нужно доказательство того, что я действительно заставил Эмму Уортингтон надеть уродливый свитер, ― говорю я, подмигивая.
Эмма закатывает глаза, но встает со стула напротив примерочной, снимает свое пальто и оставляет его там. ― Боже, не могу поверить, что я вообще это делаю.
Я присаживаюсь в кресло, колокольчики на свитере звенят. Ладно, может быть, это немного раздражает, но это чертовски празднично, так что я оставлю его себе.
Как только она оказалась в примерочной, я достал телефон и открыл уведомления. С тех пор как мы уехали, он не перестает звонить, но кроме сообщения о том, что моя семья в безопасности после урагана, я все проигнорировал.
На самом деле было очень приятно отключиться от сети на некоторое время, пусть даже на выходные. Это не то, что я обычно могу себе позволить, учитывая загруженность моей компании.
– Черт. Джексон? ― слышу я из примерочной. ― Кажется, мои волосы запутались в бирке. Ты можешь мне помочь? Мои волосы застряли в этой отвратительной штуке.
Я встаю со стула, кладу телефон в карман и пересекаю комнату несколькими короткими шагами, чертовы колокольчики на свитере все еще звенят при каждом шаге, когда я проскальзываю внутрь примерочной и закрываю дверь так тихо, как только могу.
Что, впрочем, не так уж и тихо, поскольку я, по сути, ходячее рождественское украшение, издающее шум.
Эмма стоит перед зеркалом, ее щеки ярко-красные, что контрастирует с зеленым свитером, на котором изображена рождественская елка с мигающими огоньками и украшениями и надписью: «Зажигай» спереди.
– Черт, Снежинка. Ты выглядишь чертовски сексуально. ― Потянувшись к ней, я осторожно убираю ее волосы с шеи и распутываю прядь волос, намотавшуюся на бирку, освобождая ее. ― Не буду врать, мой член становится твердым от того, что ты выглядишь так… празднично. Это действительно меня заводит, ― поддразниваю я. Я шучу, но, черт возьми, не совсем. Она мне определенно нравится в таком виде.
Она хихикает. ― Честно говоря, я никогда в жизни не чувствовала себя более нелепо.
– Нет. Ты выглядишь достаточно хорошо, чтобы съесть тебя, Снежинка. ― Я облизываю губы, пробегая глазами по ее телу, а затем поднимаясь обратно с медленным удовольствием.
Ее взгляд затуманивается от моих слов, и я подхожу ближе, медленно отвожу ее назад, пока ее спина не упирается в зеркало позади нее. Мои пальцы задевают край ее топа, затем проникают под ткань, проводя по ее коже.
Мне нравится видеть ее такой, расслабленной и беззаботной. Она развлекается, не заботясь о расписании или списке дел. Это наводит меня на мысль…
– Как насчет небольшого веселого рождественского… пари? Я продолжаю скользить рукой по ее животу, пробираясь вдоль грудной клетки к чашечке бюстгальтера, где касаюсь кружева.
Она сглатывает, глядя на меня широко раскрытыми глазами. ― Что за пари?
Вместо ответа я переворачиваю ее лицом к зеркалу, и ее взгляд блуждает по нам двоим в отражении. Я стою позади нее, запустив руки под свитер, ее щеки раскраснелись, глаза горят, ее грудь вздымается, когда я провожу большим пальцем по ее соску.
Пальцы другой руки расстегивают пуговицу ее джинсов и проникают под ткань, проводя по кружеву ее трусиков.
– Я заставлю тебя кончить, прямо здесь, в этой примерочной, ― шепчу я ей в ухо, покусывая мочку. ― И если ты издашь хоть звук, то будешь носить этот свитер до конца дня.
Она опускает глаза, когда я вцепляюсь пальцами в пояс ее джинсов и спускаю их вниз вместе с кусочком кружева, прикрывающим ее киску, ровно настолько, чтобы обнажить ее попку.
– Руки на зеркало, Эмма. Глаза на меня. Я хочу, чтобы ты смотрела, как я ем твою идеальную маленькую киску. И мне нужно, чтобы ты была хорошей девочкой и вела себя тихо, иначе все по ту сторону двери узнают, что я делаю. Что ты кончаешь мне на лицо.
Она кивает, задыхаясь, и наши глаза встречаются в зеркале, когда она наклоняется вперед, упираясь руками в стекло, выгибая спину и открывая мне идеальный вид на ее охренительную попку и мокрую киску.
Блядь, у меня во рту все пересохло, когда я увидел ее розовую и блестящую киску.
Я опускаюсь на колени позади нее и большими пальцами раздвигаю ее пошире, а мой взгляд с жадностью блуждает от тугого колечка ее попки к входу, а затем к клитору.
Она чертовски изысканна, настоящее произведение искусства, и мне отчаянно хочется попробовать ее на вкус.
Когда мой язык проводит по ее клитору, ее киска сжимается, и это самое горячее зрелище, которое я когда-либо видел.
Я ласкаю ее задницу, сжимая ее половинки, наклоняюсь вперед и прижимаюсь к ее клитору, с жадностью всасывая его в рот, чередуя с надавливанием языком, пока ее бедра не начинают биться о мой рот. Я перевожу взгляд на зеркало, смотрю на ее отражение, убеждаясь, что она сдерживает свои стоны и нас не застукают до того, как я смогу снять ее напряжение.
Эмма прекрасна. Она прекрасна без усилий. Она привлекает внимание с того момента, как входит в комнату.
Но вот так?
Щеки раскраснелись, губы разошлись, глаза закрыты в экстазе. Совершенно раскованная и уверенная в том, что я позабочусь о ней?
Она так захватывает дух, что у меня голова кружится от желания обладать ею.
Мой палец обводит ее вход, проталкиваясь внутрь на дюйм, и только тогда она издает самый тихий всхлип, который я когда-либо слышал. Ее глаза распахиваются и встречаются с моими, когда она зажимает губу между зубами, прикусывая ее.
– Твоя киска течет, Снежинка. Такая хорошая, грязная девочка, принимающая мой палец. Тебя возбуждает, что кто-то может нас услышать? Знать, что кто-нибудь может войти и увидеть, как ты наклоняешься, как твоя маленькая тугая киска, выставленная напоказ, принимает мои пальцы?
Она откидывает бедра назад, когда я добавляю еще один палец, поглаживая ее точку G, пока я не чувствую, как дрожат ее ноги. Я поглаживаю ее клитор синхронно с пальцами, шепча похвалы ее скользкой коже.
Я чувствую, как она начинает сжиматься вокруг моих пальцев, ее киска сжимается, пытаясь втянуть мои пальцы внутрь.
Тук-тук-тук.
Мы оба замираем от неожиданности. Глаза Эммы распахиваются, и выражение ее лица становится паническим.
– Привет! У вас там все в порядке? ― говорит продавщица с другой стороны двери. ― Я с удовольствием подберу вам другой размер, если нужно?
Я ухмыляюсь на коже Эммы, затем расплющиваю свой язык и провожу им по ее влажной коже. Она громко ударяется лбом о зеркало, стон срывается с ее губ, когда я снова глубоко погружаю пальцы в нее.
Ее попытки сдержать задыхающиеся стоны становятся бесплодными, поэтому я встаю и тянусь к ней, оттаскивая ее от зеркала и засовывая пальцы, которые только что были глубоко в ней, в ее рот, приказывая:
– Соси.
Я не обращаю внимания на женщину по ту сторону двери.
Мы слишком далеко зашли, чтобы останавливаться, и я не выйду из этой примерочной, пока Эмма не кончит.
Не отрывая пальцев от ее языка, я тянусь к ней, чтобы погладить ее клитор, вызвав глубокий стон вокруг моих пальцев в ее рту.
– Эй?
Опять продавщица.
Черт возьми.
– У нас все хорошо, мы собираемся… выйти в ближайшее время. Спасибо, ― хриплю я, обводя клитор Эммы быстрее, грубее, как раз так, как ей нравится.
– Кончи для меня, Эмма, ― шепчу я ей на ухо. ― Будь хорошей девочкой. Посмотри, как моя маленькая грязная шлюшка подавляет свои стоны в раздевалке, пока она кончает от моих пальцев.
От моих слов и ритма моих пальцев на ее клиторе ее спина выгибается, и она кончает, ее ноги дрожат от оргазма. Она прикусывает мои пальцы, пока наслаждается оргазмом, и я с довольной улыбкой ловлю ее за талию.
Она прижимается ко мне, ее голова покоится на моем плече, она пытается перевести дыхание, удовлетворенная и обессиленная, на ее губах играет блаженная улыбка.
Я прижимаюсь губами к ее голове и начинаю помогать ей с брюками. Когда мы добираемся до свитера, она пытается стянуть его через голову, и я останавливаю ее.
– Ни за что, Снежинка. Я выиграл честно. Похоже, ты будешь весь день в этом свитере.
― Это именно то, что мне было нужно. ― Вздохнула Эмма, делая еще один глоток горячего шоколада, разумеется, с добавлением зефира. Еще одна вещь, которую я узнала о ней, ― это то, что, если речь идет о сладостях… она удваивает свою порцию. Неважно, что это.
– Хочешь посидеть немного? Время коньков еще не скоро… ― Я смотрю на часы, чтобы проверить время. ― Тридцать минут.
Она кивает, и мы идем к столику рядом с катком, над которым установлен один из тех больших коммерческих обогревателей. Хотя это и не избавляет от холода полностью, но этого достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно, и чтобы мои пальцы немного оттаяли.
Когда она пытается сесть за стол напротив меня, я беру ее за руку и усаживаю на сиденье рядом с собой.
– Извини, Снежинка. Сейчас чертовски холодно, и мне нужно все тепло тела, которое я могу получить.
После того, как я только что заставил ее кончить в примерочной, последнее, что я хочу сделать, это сесть напротив нее за чертов стол.
– Итак… Какие твои любимые рождественские конфеты? ― спрашиваю я, придвигаясь чуть ближе и небрежно перекидывая руку через спинку скамейки.
Она несколько секунд проводит пальцами по ободку своего горячего шоколада, прежде чем заговорить. ― Определенно мятная кора.
– Мятная что?
– Ты никогда не пробовал мятную кору? Боже мой. Это практически единственное рождественское лакомство, которое моя мама готовила в детстве, и оно одно из моих любимых. Ты берешь измельченные мятные конфеты и смешиваешь их с миндалем в растопленном белом шоколаде, и это просто божественно. Я уверена, что именно с него началась моя любовь к сладкому.
– Я поверю тебе на слово. Может быть, ты когда-нибудь приготовишь его для меня?
Эмма кивает. ― А что насчет тебя? Что ты любишь больше всего?
– Я люблю шарики с арахисовым маслом. Моя мама делает самые лучшие рождественские угощения. Я всегда шучу, что за время праздников набираю не менее пятнадцати фунтов3, потому что каждый раз, когда я ухожу из ее дома мне вручают больше контейнеров, чем я могу унести. ― Я смеюсь. ― Вот такая она. Мы уже выросли, а она все еще готовит нам ужин, приходит и стирает. Все, что угодно, лишь бы чувствовать, что она рядом с нами, даже если мы снова и снова говорим ей, что она не должна делать ничего подобного. Именно она планирует все наши рождественские праздники. Поэтому я и взялся за ежегодную вечеринку ― у нее и так дел по горло.
Ее глаза теплые, а слова искренние, когда она говорит: ― Кажется, она замечательная, Джексон.
– Да, это так. ― Я делаю глоток своего напитка. ― Она – клей, который держит нашу семью вместе, это точно. Расскажи мне о своей семье. Я не так много знаю о них, кроме того, что слышал на протяжении многих лет, и мне хотелось бы услышать о них от тебя.
Она выдохнула, а затем пожала плечами. ― Мои родители… нацелены на карьеру и очень целеустремленные. Мой отец – инвестиционный банкир, а мама очень увлечена благотворительностью. Когда ты рассказываешь о своей маме и своей семье… это звучит совсем не так, как в моем детстве. У нас не было рождественских традиций. Я имею в виду, что кроме открытия подарков на Рождество и ежегодной вечеринки, у нас не было ничего такого, что помнилось бы из детства. Мы не пекли печенье и не смотрели рождественскую классику. Просто мои родители были очень заняты, и я часто оставалась с няней. Поэтому праздник для них так важен ― это единственное, что мы действительно всегда отмечаем вместе. Это всегда было нашей традицией, и мы с нетерпением ждали этого праздника каждый год.
Я люблю все рождественские традиции моей семьи, и мне неприятно, что она не смогла сделать все это со своей. Но я также начинаю понимать, почему этот праздник так важен для нее и ее семьи. Это их самая важная традиция.
Мой взгляд смягчается. ― Мне очень жаль, Эмма.
– Нет, нет. Ты не должен этого делать, Джексон. Послушай, мои родители ― замечательные люди, и они всегда делали для меня все, что могли. Просто, когда я слышу о вашей семье и ваших традициях, мне хочется, чтобы и у нас было больше традиций. Сейчас, уже будучи взрослой, мне кажется, что в то время, когда большинство детей играли в снежки и лепили снеговиков, я помогала маме устраивать праздник. ― Она смеется. ― Совершенно разные рождественские традиции.
