Текст книги "Адекватность (СИ)"

Автор книги: Марат Мельник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Соль его, оставшаяся на коже, под действием солнца, испарившего воду, начинает приятно жечь, избавляя от мелких морщин. Мои волосы стали жестче от той же морской соли, что как воск отделяет локоны в самостоятельные пряди, время от времени подрывающиеся на ветру.

В ушах любые звуки мешаются с затмевающим все шумом океана. В нос резко ударяет соленый воздух, насыщенный благовониями усохших водорослей на песке, раздражающих слизистую горла. Полость рта немеет, как от наспех выкуренного косяка травки. Я вновь закрываю глаза и наслаждаюсь умиротворенным хаосом дикого пляжа.

Вокруг меня нет ни единой живой человеческой души. Я впервые испытываю настоящее наслаждение одиночеством, познав его исконно новый уровень.

Между пальцами ног забивается песчаная пыль, из-за которой загар заканчивается белой полосой нетронутой солнцем сухой кожи вокруг стоп. От раскаленных под солнцем в полдень песчинок кожа стоп огрубела и не ощущает, как осколки ракушек впиваются в них от ходьбы.

Воплотившаяся в реальность бесконечно непринужденная жизнь, рай на земле. Мечты имеют свойство сбываться, и я наслаждаюсь своей свободой.

Полная воздуха грудь не может больше сдерживать в себе всех нахлынувших эмоций, я кричу во всю мощь, простой крик, лишенный смысла, но такой будоражащий сознание, что способен возвратить краски в мою жизнь.

Как черно-белая кинолента адаптируется к современному кино, так точно все четче и ярче наливаются светом однотонные образы, окружающие меня, словно светящиеся изнутри под ультрафиолетом солнца.

Мед тягучей струей льется на мою душу, лишая последних тревог, расслабляя лучше любого алкоголя мое тело. Координация движений больше неподвластна моим желаниям.

Словно в бреду, вся картинка плывет и мешается расплавленными образами пестрых декораций.

Наконец, я прихожу в себя, все возвращается на свои места, шум в ушах утихает и мне останется только спокойно насладиться пляжем, лишенным человеческого внимания, лишенным страха, отчаяния, обид, лишенным общества и норм морали, лишенным стандартов и стереотипов, лишенным притворства и лжи, лишенным искусственного, и полным единой девственно чистой, не подвергнутой пагубному влиянию человека природой пляжа.

Ко мне радостно несется пес, я точно знаю, что он мой. Я как прикованный сижу на песке. По мере приближения животного лишь ощущаю, как мои вдохи превосходят по объему выдохи, вызванные внезапностью появления бегущего навстречу мне пса, от чего я начинаю слегка задыхаться.

С улыбкой на морде пес гребет лапами по песку, вращая ими словно по кругу и разбрызгивая крупные, зачерпнутые с глубины впившимися в песок когтями, песчинки. Его приближение замедляется только собственным языком, развивающимся на потоке встречного ветра от движения, что со всех сил пытается не отставать от своего обладателя. Усы невольно прижимаются к морде, стараясь не нарушать обтекаемость всего туловища зверя, покрытого глянцем черной шерсти.

Все ближе ко мне – и все дальше кажется момент нашей встречи. Глаза его становятся все крупнее в предвкушении прыжка на меня.

Последний миг и замах языком, и вот он уже валит меня на песок, со всей любовью покрывая все мое лицо своим языком, уверяя в своей безграничной преданности.

20.

Канун Рождества, сегодня все случится. Это была моя первая мысль, когда я очнулся ото сна, впервые не тревожащего меня за столь долгое время. Его приятный осадок наконец разбавился реалией, я не был дома, как представлял себе начало этого дня, хотя и чувствовал себя на удивление спокойно у Джеки, что, по правде, тихо терзало мою совесть.

Давно я не просыпался так поздно, на часах все стрелки скоро собирались указать на двенадцать часов, знаменующие полдень. Они не могли пробить время, но будь у них такая возможность, еще самую малость, и они бы разбудили меня.

Слишком много "если бы", но я был серьезно намерен услышать, как часы пробивают двенадцатый час.

За окном на улице надвигающиеся грозовые тучи, окрашенные в краски, словно нарочно смешанные с черной сажай, предвещали приближение бури. В воздухе носились пылевые вихри, вздымая с земли осевшие мелкие крупинки. Чем ближе над головой к тучам я направлял свой взгляд, тем их скорость казалась большей.

Через неплотные рамы окон дома вовнутрь проник свежий воздух, насыщенный влагой и пронизанный холодом.

Предчувствие начала урагана было не безосновательным. Ветер набирал большую силу, от действия которого сухая растительность прилегающих к дому полей хаотично вздрагивала, будто каждый стручок в земле исполнял свою партию смычковых в оркестре, где дирижером была сама природа.

Встревоженные птицы, предвестники приближение угрозы, как сумасшедшие носились низко над землей, чуть не задевая друг друга в своем бешенном полете.

Свет снаружи стремительно угасал, и в доме стало достаточно темно, чтобы возникло желание включить искусственный свет электрических ламп. Искаженные прямоугольники пятен света на полу, проникавшего с окон, все меньше выделялись в темноте комнаты, не в способности больше изгнать оставшуюся с ночи тьму.

– Доброе утро, Джеки! – я поздоровался, будучи рад увидеть ее на пороге коридора.

– Доброе! Как спалось? – она скрестила пальцы рук на уровне пояса и оперлась боком о дерево дверной рамы прохода в комнату.

– Отлично, спасибо! По правде, мне давно не удавалось так благотворно провести ночь. Не помню, когда столько спал.

Джеки улыбнулась, испытывая радость за меня, ведь она видела все это время, как мне приходилось мучиться со сном.

– Ты знаешь, мне здесь снятся странные сны.

– Правда? Что же в них особенного?

– Уж больно они четкие для снов, я обычно не помню столько деталей. И знаешь, они будто несут какой-то смысл, как наставления, что ли…

– Ну, многие люди трактуют сны по своему. Мне кажется, они все несут смысл, главное уметь почерпнуть нужное с них, чтобы вынести что-нибудь полезное для себя. Хотя многие не воспринимают их как нечто большее, чем выдумку спящего разума.

– Сегодня мне снился остров. Почти уверен, он был безлюдный, с диким пляжем. Я наслаждался ним. Песок, океан, ни души вокруг… Редкое состояние, может, потому так мне приятное, не знаю. Уверен лишь в том, что я почувствовал себя удивительно спокойно.

– Рада это слышать, приятные сны всегда хороший признак.

– Я думаю, может, этот пляж – это то, чего я хочу? В том смысле, что это то, в чем я нуждаюсь. За всей этой рутинной суетой я будто все больше и чаще отдаю должное кому-то, не испытывая никаких приятных чувств, усиливая только собственную тревогу. Хотя я не мог себе четко ответить, чего же именно мне хотелось.

– Ты боишься рискнуть, дать душе то, что ей нужно. Потому что боишься потерять все то, к чему шел долгие годы? Это звучит разумно, но совсем не значит, что так правильно. Если ты знаешь, что сделает тебя счастливее, не стоит самостоятельно создавать себе лишние преграды.

– Этот пляж, это то, чего я хочу. Непринужденная, свободная жизнь, без навязанных кем-то стандартов.

– Хорошо.

– И всего-то? Просто "хорошо"? – выдержав паузу, после которой не последовало больше слов, переспросил я, по доброму пораженный простотой слов Джеки, не смог сдержать своей улыбки.

– Конечно, все предельно просто. Все в твоих руках. Никак иначе быть не может.

– В том то и дело. Настолько все кажется простым, что практически нереально.

– Самое сложное перебороть самого себя, отвергнуть мысли, что диктует расчетливый разум. Нереальным все кажется лишь потому, что разум не может логически объяснить твое желание. Изменить же свою жизнь вовсе не сложно.

Мы недолго обсуждали еще мои сны. На самом деле, мы не касались их сюжетов вовсе. В конечном счете, мы незаметно сменили тему разговора, не придав особого значения произведенному на меня эффекту и вполне реальному видению странных снов, что мне представилось увидеть здесь. Мы оставили эту тему без ее логического финала.

Еще несколько реплик и я, кажется, первый заговорил о том, что мне пора в путь, был почти полдень, не могло быть речи о том, чтобы задерживаться более, если я желал поспеть к празднику домой.

Я неловко и просто, но искренне, поздравил Джеки с наступающим праздником.

Оставался лишь последний шаг, попрощаться и продолжить свой затянувшийся путь.

В окна с нарастающим грохотом начали бить песчинки пыли, поднятой в воздух сильным ветром, так что даже наши голоса начали теряться в их шуме. Джеки легко метнулась к лестнице, попросив дождаться ее, отлучившись на миг.

Она о чем-то пошутила по пути наверх, стараясь разрядить неловкий момент скорого расставания, что нелепо отвлекло наши мысли. Я с все еще не сошедшей с лица улыбки отвернулся от лестницы, повернувшись лицом к комнате, будто хотел последний раз окинуть взглядом ее всю. На душе было по-прежнему спокойно, пока я продолжал быть окружен согревающей атмосферой дома.

Звук ударов все более крупных частиц, может даже мелких камушков, захваченных шквалами, становился все громче, они тарабанили во все окна, предвещая, как небо скоро разразится могучим ливнем, как бы подготавливая барабанные перепонки к ударам грома и молний.

21.

– Эй, братишка…

Тихо и осторожно прозвучавший со спины голос пронзил грохот оглушающей тишиной, которой сменился шум в моей голове.

Снова столь знакомый привкус железа во рту, снова тяжелая головная боль.

Я резко обернулся, не отдавая отчета в происходящем, опешивший увидеть перепуганных брата с сестрой. У них был устрашающий вид. Они испытывали отдышку, жадно дыша, волосы обоих были растрепанны ветром с улицы. Их глаза излучали страх. Сестра стояла позади, прикрываясь спиной Фрэнка, держась обеими своими кистями рук о его предплечье.

Будто увидав привидение, я оцепенел перед ними, не в состоянии выдохнуть перенасыщенный углекислым газом воздух с легких, начавший одурманивать мое сознание.

Не передать моего удивления от встречи с братом и сестрой, которых я не ожидал здесь встретить, более того я не мог даже в мыслях представить подобного. Но не от того только в моем теле возникла дрожь, меня начало нервно трясти.

– Нет… Нет, уйдите… – невольно, стараясь отогнать от себя восходящие воспоминания, я начал отмахиваться то ли от все более четких мыслей, настигнувших меня, то ли от приближения ко мне сестры.

– Братишка, родной!.. – со всей деликатностью, как пытаются не спугнуть загнанного в угол зверя, они оба заговорили, приближаясь с протянутыми ко мне руками.

Слишком поздно. Мне не удавалось более хранить эти воспоминания так далеко от себя самого, чтобы уверить себя в обратном. Я больше не мог лгать себе самому.

Перед глазами проносились образы, как мерцавшие картинки. Тот вечер, они позвонили мне с дому. Я помню, что со мной случилось, я знаю, почему не мог вспомнить толком, как уехал с общежития домой.

Я вспомнил все, но как в бреду все еще отказывался поверить в случившееся.

– Родителей больше нет…

Он сказал это. Как последний, добивающий жертву, удар отрезвил мое сознание. Не было больше возможности лгать себе, я больше не мог верить в ложь.

– Прочь, – тихо вымолвил я. – Прочь! Прочь! – перейдя на крик, в агонии пытался я спастись от услышанного.

Горечь сочилась со всех слизистых, все лицо и уши пылали от жару, линия губ, казалось, невозможно исказилась, в глазах все сливалось от густо заливших зрачки слез.

Как только что скошенный слабый колос, я рухнул с ног, удержавшись от удара вовремя подставленной рукой.

Фрэнк и Кэти бросились ко мне, пытаясь подхватить под локти. Я совсем ослаб, чтобы противиться их помощи, как желал в тот миг.

Истерика нарастала, я все менее контролировал себя, всхлипывания от слез и жжение в горле от удушающего кома затмевали мой разум.

– Литий, где он? Где мой литий, черт возьми?! – Я нервно кричал на своих брата с сестрой, не в силах вырваться с их объятий.

Кэти не выдержала моего виду, от чего, словно поддавшись моему состоянию, сама забрала свои руки от меня, тотчас же закрыв ими свое лицо от хлынувших слез.

Я приложил последние силы, достаточных чтобы вырваться от брата, и, чуть споткнувшись, бросился к входной двери.

Ураган снаружи набирал нешуточные обороты, в воздухе начали витать крупные холодные капли дождя, все еще не достигавшие земли, будто снежные хлопья, носящиеся вокруг.

Я бросился к своей машине, у которой стояла старая родительская, и замер, испытывая страх приблизиться ближе, даже не испытав на себе силы инерции, что должна была повалить меня на землю от резкой остановки от бега.

Видение исчезло в тот же миг – я замер, увидев за рулем отца и мать, сидящую подле него. Они счастливо смотрели друг на друга.

Нет, их там не было. Машина стояла здесь по одной причине, Фрэнк и Кэти приехали на ней.

Пассажирская дверь, со всей силы открытая мною, больно ударила меня по ногам, когда я вскочил в салон, оставив ноги снаружи. Нервно выбрасывая все со своего бардачка, я, наконец, наткнулся на наполовину опустошенный флакончик, сразу же достав оттуда несколько таблеток и глотнув их на сухую, от чего ощутил их режущее мягкие ткани движение в глотке.

Даже мысленно не испытав утешения, я кинулся обратно в дом, задев вышедших за мною сестру и брата. Кэти уже держалась в стороне, не в состоянии найти силы видеть меня таким.

Джеки. Мне нужно было к ней.

– Джеки! Джеки! – я начал кричать в пустоту, направляясь к лестнице.

Она была нужна мне сейчас, как никто.

– Брат, прошу не нужно. Пожалей Кэти, ты пугаешь ее сильно. Посмотри, что ты делаешь с нами! – Почти криком пытался достучаться до меня Фрэнк.

– Джеки, прошу, спустись! Джеки, ты слышишь? – умолял я.

Я не обращал на них никакого внимания. Переборов робость, я все же поднялся лестницей на второй этаж дома, где не бывал раньше.

На стене висело фото – перед моими глазами предстало старое черно-белое фото. Семейное фото моей семьи, я видел его раньше, молодые мои дедушка с бабушкой со своими дочерьми – моей мамой и тетушкой Джил еще детьми.

Тетушка Джил, это ее дом. Или Джеки, как когда-то звала ее семья.

– Джеки… – неуверенно продолжал я звать ее.

Свет повсюду был выключен, и пролитая полоса искусственного света, доносящаяся с первого этажа через лестничный пролет, по-прежнему давала большее освещение, чем излученный тусклый свет с окон.

Одна комната, вторая, третья дверь. Джеки нигде не было. Все с меньшим энтузиазмом я открывал новые двери и носился с взывающим о помощи криком с одной комнаты в другую, так и не находя Джеки и все больше теряя надежду.

– Прошу тебя, ее здесь нет. Пойдем с нами, – брат произнес это, когда я был готов сдаться и бросить поиски, от чего у меня вовсе опустились руки.

Потеряв последние следы чистого рассудка, я был не в силах понимать что-либо, я поддался уговорам, не помня, как брат с сестрой увезли меня с собой.

22.

Мы были в пути, когда я начал воспринимать происходящее вокруг. Я не был в отключке, но был не в состоянии понимать что-либо. Когда я опомнился, я застал себя аморфно расположившимся на заднем сидении. Затем я медленно, будто испытывая затруднения в любых движениях тела, прислонился лбом к стеклу, еле испытав его холод на своем пылающем лице.

На фоне тихо слышались голоса. Таблетки, вероятно, начали действовать, я все еще ощущал помутнение рассудка, но без следов тревоги. Я бы с легкостью мог воспринять все происходящее за сон, но даже они обычно более реальны.

Находясь в сонном и уставшем состоянии, в машине я слышал голос брата, теряющийся под звуками капель разразившегося ливня, разбивающихся о стекло.

Через беспомощно приоткрытые щели своих напухших глаз я мог видеть только размытые огни машин с трассы, проносящиеся в потоке. Дождь и водяные стены, возникшие на стекле, искажали их всех, сливая в бесформенные светящиеся огоньки самых разных размеров.

– Хорошо еще тот встревоженный сосед не стал вызывать полицию, не хватало, чтобы еще они вмешались сюда, а набрал нас, он ведь мог подумать, что в дом тетушки забрался какой-то сумасшедший…

– Ему нужна помощь, медицинская… Помощь профессионала…

Они говорили обо мне. И еще я слышал слова Кэти, так же обрывками смутно звучавшие и повторявшиеся в моей голове, но на которые я не мог отреагировать, целиком и полностью лишенный эмоций, начисто подавленных лекарственными препаратами, сродными успокоительным:

– Он искал тетю Джеки… Ты помнишь, как он сожалел, когда не смог приехать на ее похороны?.. Он только начал учебу, он не мог приехать… Да, ему было стыдно, но что он мог поделать?.. Не было выбора…

"Выбор есть всегда", окончательно осудив себя этими словами, я снова отключился крепким и глубоким сном, лишенным любых сновидений.

Истощенный сил я не мог больше оставлять глаза открытыми и концентрировать остатки своего внимания на словах брата с сестрой.

Сплошные провалы, чередующиеся одинокими вспышками осознания своей потерянности. Монотонное укачивание от поездки, вибрация трущихся колес об асфальт, шорох дождя и шепот собственных несвязных мыслей в голове. Влажный воздух, холодное стекло, прислоняющееся к моей коже, и запотевшее пятно от моего дыхания на нем, в котором уже было не разобрать силуэты за окном.

Свернув куда-то, мы остановились. По видимому, на ночь, потому как уже совсем стемнело и с мутного стекла полился яркий свет мерцающей вывески, вероятно, с названием мотеля, в который нас занесло.

– Побудь пока здесь, ладно?

Будто я мог куда-то деться, мое тело все еще было не подвластно мне. Фрэнк с Кэти вышли куда-то, хлопнув за собой дверьми, после чего последовала тишина, провоцирующая нарастающий писк в ушах.

Они вернулись, как мне показалось, слишком быстро, открыв мою дверь, на которую я опер всю массу своего тела, так что с трудом смог удержаться, чтобы не выпасть с машины.

Фрэнк бережно приподнял меня за плечи, максимально осторожно пытаясь выбраться со мной с машины, но я лишь ощущал, как мои руки и ноги беспомощно свисают под собственной тяжестью на теле Фрэнка. Ему пришлось буквально тащить меня на себе.

Мы оказались в номере, войдя с самой улицы в него. Внутри было слишком душно и влажно, не смотря на общее похолодание снаружи. Мне стало труднее дышать, и к примеси горечи во рту теперь добавилась сухость, стягивающая ткани полости рта. Я попытался собрать как можно больше слюны, чтобы сплюнуть этот привкус, но попытки были безуспешными. Я добился лишь того, что с моего подбородка стекала слюна. Кэти вытерла мое лицо полотенцем, и во мне проснулось первое чувство, не стыда, а безысходности и собственной ничтожности.

Мое лицо снова скривилось всеми складками, испытывая максимальное напряжение всех своих мышц, будто пытаясь выжать со всей силой так и не последовавшие слезы.

Меня уложили в постель, и я будучи не раздетым, не позволив сделать этого, наконец самостоятельно пошевелился, сумев только перевернуться на бок, чтобы поджать к себе колени и со всей злостью сжать подушку под головой, в которую окунул свое лицо в желании скрыться за ней от всего, продолжая отрицать случившееся.

Очередной провал. Организм не мог более функционировать нормально. Поддерживая только жизненно важные свои функции, он отключал мое сознание, с каждым разом прилагая все больше внутренней мощи запустить нормальную работу. Как непослушный автомобиль глохнет все чаще под усердными попытками завестись от поворота ключа в замке зажигания, так же я пытался прийти в себя.

Все меньше с новым пробуждением у меня получалось воспринимать реальность, оставались силы лишь видеть картинки, всплывающие перед глазами. Какие-то пустые воспоминания вперемешку с громкими звуками, что я вряд ли бы мог вспомнить в ясном уме, сливались в полный бред.

И, наконец, Джеки, первая наша встреча, ее танец под светом уличного фонаря, только теперь открывающаяся с разных мне ракурсов. И как на ускоренной киноленте я видел, как воспламенялся кончик моей сигареты. Я ощущал, как клетки организма противятся новой порции яда. Я видел себя устроившимся там, на капоте своего авто, ночью и посреди поля. Застывший кадр, напоминающий, как спокойно мне было тогда.

Беспорядочные звуки сменились моей игрой на фортепиано, но перед глазами был потолок в рождественских огнях, и скользящая поверх рука Джеки, погружавшаяся в мои волосы.

Нет, все было слишком уж реально, я ощущал колени Джеки под затылком даже сейчас, я не мог всего этого вообразить.

Будто в невесомости между далекими звездами я отдался губящему меня потоку. В глазах погасли цвета, и я видел лишь черный фон с переливами мерцающих пятен.

"Дождись меня, я сейчас…" И ослепляющий яркий блик образа Джеки на лестнице, уходящей прочь от меня.

Потеря отрезвляет? Я открыл глаза и внезапно пришел в себя, окончательно на этот раз.

Шум в голове бесследно исчез, как и видения, вызывающие дрожь в теле и холодный пот, который, казалось, стекал ручьем с моего лба, оставляя влажное пятно на подушке.

Голоса Фрэнка и Кэти акустически доносились от запертой двери соседней комнаты. Они оставили меня, считая слишком слабым, чтобы я проснулся еще до утра. Собственно так оно и было, но что-то неестественное заставило меня стать на ноги, я ощутил долгожданный прилив сил.

Я неприятно скоробился от холода остывшего пота, пропитавшего мою одежду, что липла ко мне.

Я поступил так, как считал необходимым. Я знал наверняка, что пришел в себя, но отказывался верить в то, что Джеки была всего лишь видением.

Брелок, запомнившийся с детства, в виде деревянной груши, с которым отец когда-то носил ключи от своей машины, лежал на столе у входной двери. Я запомнил его, конечно, другим – мне он казался раньше большим в размере и куда более светлым. Вероятно, так и было, а тот предмет, что я сейчас видел, был искажен временем и моей детской памятью, не более того.

Меня продолжало тошнить и голова болела с большой силой, но мое желание вернуться в дом Джеки превзошло потребность организма в отдыхе, навязанную здравым смыслом.

По-прежнему тревожное состояние начало вновь побуждать во мне бунтаря, который никак не мог принять на веру столь резко развивающиеся события.

Она просила дождаться ее, я должен быть там, я не сумасшедший, она была там, и я уверен в том, что видел ее так же четко, как сейчас вижу перед глазами этот чертов брелок.

"Она спустится, а меня не будет на месте". Эта мысль вызвала жжение в груди. "Что я за человек, бросить ее там одну?"

Я нервно схватил ключи, озабоченный единой мыслью, как мне добраться скорее к Джеки.

23.

Что со мной происходит? Этого не может быть. Я здоровый человек, я не псих, что за бред, в конце концов?

Трасса была все еще мокрой, но дождь больше не шел. Опустевшая более обычного, но в меру для позднего часа, монотонная дорога не клонила меня ко сну. Напротив, я не находил себе места от возбуждения. Я не могу даже вспомнить, как я сориентировался, с какой части трассы мы приехали, не говоря уже о том, что не припомню знаков вдоль дороги, указавших мне путь.

Я ехал наобум с занятой мыслями головой и с нарастающим волнением, не в способности предсказать точно, что же меня ждет в доме.

Наконец, асфальт под колесами сменился землей, но это не заставило меня сбавить скорости, и мне пришлось включить дворники на лобовом стекле, чтобы суметь разглядеть дорогу впереди из-за словно накатывающих волн грязевых потоков, вызванных безжалостным вращением колес в лужах.

В тот самый час, когда я со всех сил пытался разглядеть всплывающую впереди дорогу и, казалось, перестал вовсе видеть что-либо, напряженно вглядываясь вдаль сквозь грязное стекло, в темноте одинокий образ дома возник снова ниоткуда.

Бросив машину во дворе, вблизи своей, оставленной здесь, я почти бежал ко входу. Не думаю, что я снова пережил странные галлюцинации, скорее от моей спешки, картинка в глазах начала прыгать в диссонансе с моим бегом, не совпадая с его амплитудой.

Я обратил внимание, что небо было уже почти ясным, чего я не мог заметить с салона машины. Обезумевший месяц ослепляюще ярко горел над головой, так что я не мог смотреть на него, не ощущая боли в глазах.

Чем ближе я оказывался ко входу, тем большим становилось мое возбужденное состояние.

Я дернул дверную ручку и очутился снова внутри дома, такого же темного изнутри, как краски ночи снаружи.

– Джеки? Джеки!

Я звал ее во всю мочь, не допуская мысли о ее отсутствии. Не включая свет в прихожей я бросился прямиком в комнату, но не обнаружил ее и там. Лунный свет с окон едва ли мог помочь разглядеть что-либо, и мне пришлось включить повсюду электрический свет. В комнате, затем на кухне, в прихожей, и замкнув круг, я вновь был в комнате, по-прежнему пустой.

– Джеки! Прошу тебя, ты нужна мне сейчас, Джеки! – все тише, но столь же истерически, умолял я.

Она возникла, как всегда неожиданно, я ощутил, что она должна была быть за моей спиной, и, обернувшись вокруг себя, я увидел ее.

– Джеки, я знал, что ты здесь, я знал, что я не сошел с ума! – я бросился к ней в объятия, разразившийся горячими слезами.

– Джеки, ты не поверишь, что они говорили, я был не прав, я поверил им, прости меня, я не дождался тебя… Это звучит глупо, но я уже начал думать, что тебя нет, понимаешь?.. – несвязные и спутанные в голове мысли хлынули с моих уст, я не мог толком соединить всех их во едино, не то чтобы высказать свои переживания, окончательно потеряв отличие реальности от вымысла.

– Все хорошо, успокойся, с тобой все в порядке, – негромко и ласково она заговорила ко мне, гладя мою спину, пока я не мог отпустить ее со своих объятий.

Наконец, когда я пришел в себя, она взяла меня за плечи и посмотрела на меня взглядом, который расставил все по своим местам. Я понял, что на самом деле ее здесь нет и мы видимся в последний раз, это наше с ней прощание.

– Я не вспомнил тебя, тетушка.

Моя тетушка Джил, но все звали ее Джеки. Откуда мне было знать или помнить об этом, ведь мама специально стала называть ее полным именем при нас все для того же, чтобы перестать ощущать привязанность ко своей сестре.

– Я не узнал тебя, Джеки… – я тихо продолжал оправдываться перед тетушкой, стыдясь поднять глаза.

– Ты не виноват, мы виделись лишь единожды, ты был совсем ребенком. Ты не мог меня вспомнить, – я отрицательно махал головой, не разрешая тетушке оправдать меня, но она продолжала говорить, не обращая никакого внимания, – я помнила тебя небольшим мальчиком, теперь ты стал совсем взрослым. Ты помнишь то лето? Я его не забуду, мне было очень хорошо с вами всеми, трое замечательных детишек, мои родные племянники и племянница… У меня никогда не было детей, и с того лета я поняла, как сильно сожалею об этом. Я всегда думала, что у меня будет сын.

Я рухнул ей в ноги, не находя больше сил от горечи ее слов.

– Ты должен набраться смелости и осуществить свою мечту, чтобы стать счастливым, поступи наконец так, как велит твое сердце, это твое единственное спасение, – присев, она бережно подняла меня на колени за плечи.

– Мои родители, их больше нет, их не стало, и меня не было рядом, как я смогу это пережить?

– Скажи им, что ты хочешь, они слышат тебя, как было раньше, и как будет всегда. Тебе очень плохо, но тебе нужно выговориться, не бойся своих слов.

Я молчал некоторое время, не в силах перебороть ком у горла.

– Я люблю Вас… Мам, пап, я сожалею, что так все получилось, меня не было рядом, – в захлеб слезами я не мог поднять голову, со всех сил смыкая глаза, – Простите меня, за все мои глупости.

Большего мне не нужно было сказать им, эти несколько слов дались мне с таким трудом, что все накопившиеся эмоции, наконец, нашли выход, так что все мое тело съежилось от выплеска остатков горечи, сожаления, обид, слез и всего когда-либо недосказанного, я скрутился как немощное создание в агонии.

– Я знаю, тебе очень трудно. Но только ты сам можешь себе помочь. Доверяй людям, изливай им свою душу, и ошибайся в них, но живи дальше!

– Прости меня, тетушка! Я люблю тебя.

– Ты не виноват. Живи с воспоминаниями о нас, но не думай, что нас нет. Мы всегда рядом. Это так, не сомневайся. Этот день пройдет, и наступит новый. Ты справишься со всем. Верь в себя.

Я молчал, не в способности произнести вслух своих переживаний.

– Утром тебе станет легче, а сейчас приляг, тебе нужно поспать.

Я немощно забрался на свой диванчик, не отпуская рук Джеки со своих, и положил, наконец, голову ей на колени точно так же, как запомнил, я уснул однажды ночью.

– Уже взошла первая звезда на небе. С Рождеством тебя… Все будет хорошо, ты справишься…

Она напевала какую-то детскую мелодию, похожую на колыбельную, когда в падении в сон не разобрать больше слов, и слышен будто один только звук тонкого ангельского голоса, все больше теряющийся в собственном эхо.

24.

Все случилось точным образом, как сказала Джеки. Пришло Рождество и на утро от моего прошлого состояния не осталось следа. Перерождение свершилось.

Тем ранним утро, когда белила неба освещали линию горизонта вместо еще не появившегося солнца, я проснулся один и больше не искал Джеки, а прямиком двинулся к выходу.

Отсутствие боли, это было какое-то новое чувство для меня. Будто человек, изливший все слезы, не в способности больше плакать, я не мог больше испытывать удушение, и освободившись, наконец, с уз, в которых я сам себя пленил, я стал другим человеком.

Если долго не признавать реальности, то когда-то обязательно случится выплеск, это был мой вариант осознания реальности, заготовленный судьбой.

Словно все наставления, что я открыл для себя за эти дни с Джеки, всегда были моим кредо, но я был слишком слеп, чтобы самостоятельно разобраться во всем.

Покинув в последний раз дом тетушки, я огляделся, с теплом запомнив силуэт дома, окруженного полями и уже освещенного девственным утренним солнцем.

Я сел в свою машину, на которой приехал сюда впервые, вставил ключ в замок зажигания и несколько помедлил, прежде чем тронуться прочь, почтив в последний раз оказанную роль этого дома в своей жизни.

Никто не говорил, что будет легко. Мне грустно, что я остался один, но жизнь моя продолжается и она, явно, готовит для меня нечто, раз судьба была благосклонна ко мне.

Признать потерю близких, а для меня самых близких, людей было трудно, но еще труднее оказалось простить себя. Но я знаю, что мои родители и тетушка Джеки, как отныне я ее зову, прожили счастливую жизнь. Возможно, не полную всеми сбывшимися желаниями, но именно потому самую настоящую. И в память о них я должен двигаться дальше.

Радиоприемник в салоне негромко хрипел, издавая сплошной шум, так что я переключил его на проигрыватель диска. Символ паузы мигнул несколько раз, прежде чем в динамиках я услышал концовку той самой композиции Чарли Фетерса, под которую подъезжал к дому Джеки, или, как я запомнил все, под которую она танцевала тогда у себя во дворе.