Текст книги "Адекватность (СИ)"

Автор книги: Марат Мельник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Annotation

«Исповедаться, уйдя в себя… Я не сумасшедший, но… Да, это всегда чревато… Впрочем, как иначе понять, что есть одиночество, страдание, несправедливость?.. Это моя адекватность». Главный герой обнаруживает себя заблудившимся ночью посреди дороги, окруженный тишиной нескончаемых полей вокруг. Не помня, как он здесь очутился, он продолжает отвлекаться от дороги воспоминаниями своего детства, навеянными пейзажами за окном, как однажды провел лето в деревне, пока не замечает одиноко стоящий вдали дом. Незнакомке, живущей в том доме, он доверяет самое сокровенное, на ощупь пробираясь по пути к своему главному открытию и озвучивая тревожащие его мысли. Впервые испытав настоящее спокойствие, герой задерживается на дольше, чем мог предположить, излечиваясь, как ему кажется, душевными разговорами. Он не задается лишь вопросами, почему судьба завела его в эти края и как суметь сохранить пережитое чувство. Вероятно, жизнь готовит его к новому испытанию? О ценности разговоров, излечении беседами; о поиске утешения, умиротворения; о доверии сокровенного незнакомцу; о крике потерявшейся души; об отрицании общества, навязанных стандартов, логических решений; об относительности реальности и сумасшествии.

Пролог

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

20.

21.

22.

23.

24.

Нуждающимся.

Пролог

Знаете, я не раз по себе замечал, когда приходит ночь, человек становится другим. Вполне вероятно, перемены эти столь незначимы, что даже не всякий может распознать их в себе. Мне кажется, ночь заставляет чувствовать себя живим, в то время когда все, пожалуй, спят. От этой мысли я испытываю слегка будоражащее волнение – вероятно, в организме происходят сложные процессы, порой выброс адреналина.

Довольно угнетающая картина. На улице было то самое время суток, когда без часов не разобрать, стемнело ли только или скоро будет светать. Небо было затянуто – об этом можно было легко судить, так как тьма была кромешная. В этих краях при лунном свете или даже просто при ярких звездах не сбиться с пути. Я не уверен, как должным образом назвать эти несколько домов вдоль дороги. Да и разве современный человек смог бы назвать оставшийся след автомобильных колес на земле дорогой? Мне нравится называть эти места деревушкой. Для человека среднего роста открывается одна картина – вокруг лишь бесшумно колышется растительность полей. Где-то вдали пейзаж искажается розовыми горами, да и те находятся, кажется, так далеко, что их не стоит причислять к этим краям…

Сон этот столь сладок,

что я готов был признать свою слабость,

уснув раз – не проснуться,

приняв другую реальность.

Нет нам спасенья, душа оголена –

знаю, сам тому виною я.

Боюсь, мне вещий сон во сне приснился.

Я был уже один, на том же месте во вселенной.

Тревога овладела мною,

И опьяневший чувствами, как от вина,

я знал, я видел свысока –

ночь, теплые огни, туман, стелящийся к утру.

Я слышал звон –

как тот, что людям счастья на санях развозит,

разрезая небо пополам.

Мне он сулил печаль, оттенки страшной грусти.

Что сделал я, как я остался сам?

Всему виною я.

И вот он я – теперь не я. На тех же санях,

я словно новогодний шар, в себе хранящий тайны.

Нас много там, но я один живой –

любил и все еще люблю.

Мое холодное стекло так бережно хранит уютную картинку –

фигурки нас былых, застывшие навеки.

И вновь все как наяву, я знаю точно, я смогу –

забравшись высоко, в преддверьях жизни, я заслужил на смерть лишь.

Я нахожу спасенье –

лишенный сил, я вырываюсь и устремляюсь вниз.

Тишина, покой, я слышу звуки скрипки –

и вот теряются они.

Свободное паденье –

казалось, жизнь была короче;

морозный ветер отрезвляет,

охладевает грудь, спина.

Я знаю, недалеко уже земля –

небо устремляется все прочь от меня.

Вина моя неискупима, лишь там внизу –

земля избавит меня от мук.

Готов, бери, уж вовсе близок я,

уж нет в душе следов тревоги.

Нет, не суметь мне обмануть тебя;

лишь только я поверю в это –

могучая медвежья лапа окажет мне услугу.

Хватает и терзает − мучает меня,

от боли не вымолвлю я больше слова –

того, что подарил мне миг.

1.

Я бы с трудом мог назвать себя ребенком каменных джунглей, но большую часть своей осознанной жизни я провел именно в городе. В памяти лишь смутно всплывают картинки, как будучи детьми, мы с моими братом и сестрой, провели почти все лето у тетушки, маминой сестры. У родителей тогда были финансовые проблемы, им трудно было справиться с тремя детьми, двое с которых были подростками, к тому же на самом пике переходного возраста.

В нашей семье без сомнений обитает любовь, но как в любой нормальной семье ссоры неизбежны, как неизбежны черные полосы в жизни. Тогда это был тот самый период, когда все, казалось, шло не должным образом. Родители решили, что нам может пойти на пользу лето в деревне – свежий воздух, единение с природой, отсутствие городской суеты и нажитых дома проблем. Это были основные аргументы. В чем я уверен точно, это не был повод избавиться от нас, просто на то время это действительно был лучший вариант, и в глубине души каждый это понимал, пусть даже со стороны все выглядело не так перспективно.

Тогда родители вспомнили о дальней родственнице. Пожалуй, все было наоборот, сначала они вспомнили о нашей тетушке, а уже затем появилась мысль отвезти нас к ней. Проблема заключалась в непростых отношениях сестер: моя мама никогда прежде и более не говорила о нашей тетушке Джил подолгу. Ей лишь отводилось должное внимание, которое следует уделять дальним родственникам. Не дальней по счету родственной связи, а по дальности проживания от нашей семьи, к сожалению. Такое внимание предусматривает рождественские открытки, поздравления с днем рождения, днем независимости и не более того.

Отношения двух сестер не были напряженными, просто со временем они отдалились друг от друга, и общие темы и интересы постепенно пропали, как угасла родственная связь. Тетушка осталась в родительском доме, моя мама же уехала к западному побережью, о котором мечтала долгие годы своей молодости.

Семья их жила бедно, содержала небольшой дом, трудились все по хозяйству. Другого выбора практически не было, так как до ближайших даже небольших городков было трудно добираться. Две молодые девушки вечерами строили планы и мечтали о том, как они хотят, чтобы сложилась их жизнь в будущем, однако уехать с дому не позволял ряд мелких проблем, которые в конечном счете сливались в непреодолимую занавес. У семьи не было денег, кто-то должен был помогать по хозяйству, да и чем заниматься в городе без образования, «уж лучше работать на себя в своем доме» (эта фраза звучала все чаще, тем самым теряя к себе расположение домочадцев) – в большей степени все упиралось в финансы, но отчасти мешало чувство долга. Родителям, в первую очередь. Да и всякий раз, когда засыпая, кто-то с детей представлял, как они уедут с дому, они испытывали досаду и даже ностальгию по родным местам.

Мне не известны подробности, но я знаю, что после потери своих родителей – вначале смерти отца, а затем и матери, − две молодые незамужние девушки, двадцати трех и двадцати пяти лет остались одни. И, кажется, они обе понимали, что уедет только одна, слишком велико было чувство долга – кто-то должен был сохранить дом, оставшись в тех местах, где они выросли.

Моя мама покинула родные места, не имея ни гроша, устроилась официанткой, встретила моего будущего отца, успешного бизнесмена, и они создали новую семью. Тетушка Джил же осталась в деревне. Наверное, то самое напряжение или чувство чьей-либо вины, каждый раз повисшее в воздухе, когда речь в нашей семье заходила о тетушке, заставляло мою маму считать себя виноватой в том, что Джил осталась одна. Но как всегда все решили конкретные обстоятельства и конкретное время. На самом деле, Джил могла уехать точно так же, они бы могли справиться со всем вместе, но тогда она встречалась с молодым парнем, отношения с которым стремительно развивались, казалось, в нужном направлении. Потому в случившемся – а в итоге, Джил осталась одна, когда тот самый парень бросил ее, − нельзя винить кого-либо. И все же моя мама знала, что ее сестре тогда требовалась поддержка, которую она была не в состоянии оказать.

Размышления об одном и том же по кругу не приводило ни к чему, кроме как к смирению и сожалению о случившемся. Человеку иногда легче забыть, даже вычеркнуть кого-то из своей жизни, чтобы тревожащие мысли не сбивали с толку. Потому сложилось так, что мы не навещали нашу тетушку, а у нее самой не было достаточно денег добраться до нас, преодолев расстояние в тысячи миль. Так родные сестры стали дальними родственниками, подавляя в памяти общее прошлое, и стараясь жить новой жизнью.

К своим двадцати двум годам я видел свою тетушку лишь единожды, и тогда мне было не больше десяти лет, потому любые воспоминания больно нечеткие, лишь смутно встают какие-то образы, застывшие мгновения, которые ничего с себя толком не представляют, но каким-то образом впечатлившие меня на подсознательном уровне и оставшиеся со мной по сей день. Родители привезли нас с братом и сестрой на целое лето к Джил, и больше мы никогда не виделись с ней. Разумеется, они с мамой продолжали созваниваться и мне при удобном случае давали трубку передать «привет», свои поздравления, пожелания и что-то в том же духе. От этого я чувствовал себя весьма неловко. Ведь я мог бы проявить желание и позвонить сам в любое время (а уж после поездки к Джил все как один сошлись во мнении, что я понравился тетушке больше своих брата с сестрой – да и уж считается ли это таким большим открытием, если учесть, что я был самым младшим?), но вновь, иногда человеку легче вычеркнуть кого-то, чтобы мысли не тревожили попусту.

Я ощущаю, то лето оставило весомый след. Я знаю, потому что проникся жизнью в деревне, я был совсем ребенком и целыми днями слонялся без определенного дела, но все с каким-то новым для себя открытием. Мои же брат и сестра, будучи старше меня, когда несущественная разница в шесть-семь лет в возрасте со мной казалась непреодолимым барьером, проводили со мной совсем немного времени, постоянно совершали какие-то выходки, но тетушку они совсем не сердили, она была рада провести с нами время. Кажется, такое лояльное отношение и любовь тетушки еще больше злило брата с сестрой в их переходном возрасте, добивающихся совсем иной реакции – «революционерам мир не нужен!»

Что же касается меня, я был совсем еще небольшим, чтобы проявлять свой характер, который дал о себе знать гораздо позже. Мне понравилось проведенное время в деревне.

Мне показалось странным, что я раньше не рассуждал так о том лете. Я, конечно, не был равнодушен к природе и любил деревню, но меня никогда по настоящему не тянуло к такой жизни. Похоже, отпечаток тех летних деньков оказался куда более глубоким в моей душе.

Хотя зачем мне обманывать себя самого, с момента поступления в университет я только и думаю о той спокойной жизни, возможной только в деревне. Скорее всего, я не задавался вопросом, откуда у меня такие мысли, подразумевая, что ответ мне очевиден. Я поступил в университет, и мне пришлось уехать от родителей, столкнулся с первыми трудностями, которые мне было решать своими силами. Пожалуй, все случилось слишком быстро. Я поступал так, как требовалось по обстоятельствам, не отдавая отчет, с чем мне придется столкнуться. Я просто шел к своей цели – поступлению в высшее учебное заведение. Затем был переезд от родителей с дому через половину материка. Когда я осознал, где очутился, оставалось только оглядеться, и лишь с недоумением задаваться вопросами о быстротечности времени. Мне все реже удавалось уснуть, и каким-то странным образом я нашел себе утешение деревенской жизнью. Конечно, насквозь пропитанный городом я бы не смог жить в деревне, но желание уехать на какое-то время разрасталось во мне. Мысли о такой размеренной жизни успокаивали меня.

Я снова свернул куда-то с трассы, и в который раз мысленно отругал себя, что не подготовился к поездке лучше. На этот раз я превзошел самого себя – я оказался не просто на пустой трассе, а уже практически на голой земляной дороге. Поглощенный мыслями о деревенской жизни и завороженный местностью вокруг – полями, горами и бездонным небом, − я очутился уже весьма далеко от трассы, чтобы понять, что вокруг ни души, помимо моей.

Не скажу, что стало жутко остаться одному ночью посреди полей без единой звезды на небе под слоем густых облаков. Не по себе стало от того, что свет фар терялся во мраке. Кажется, свет перестал мне освещать дорогу, он лишь засвечивал глаза и не давал увидеть всего вокруг.

Я решил, будет разумно сделать остановку, пора бы немного передохнуть. Заглушив двигатель и выключив свет, я подтвердил свои догадки. Без света было видно куда лучше, перед глазами открывался весь горизонт. Вот так ирония, нужно бы запомнить это. Мелькнувшая мысль породила сильное желание закурить сигарету, я знал, что не смогу себе отказать. Я мог еще курить, меня никто бы не засек!

Я не спеша вышел с машины и, не закрывая водительской двери, оперся локтями на крышу автомобиля, зажег сигарету. Всего лишь на миг пожалев о своем поступке, я тотчас откинул сомнения и продолжил затяжку. Перед выездом я обещал себе не курить в пути, но обманывая себя самого, я пожал плечами: «ничего не поделать, уже зажег».

2.

Устроившись поудобней на капоте своего автомобиля и скрестив ноги, я сделал затяжку посильнее, и никотин здорово ударил в голову, отчего во всем теле возникла слабость и появилась слегка заметная дрожь в пальцах. С самого общежития, как я выехал с утра, я держался без сигареты, наверное, потому она, первая за день, так удачно расслабила меня. Я не придумал ничего лучше, чем опереться спиной на лобовое стекло и устремить взгляд в небо. Было такое чувство, будто я хотел там что-то увидеть, но оно было прочно затянуто темными облаками. Задержав веки закрытыми несколько дольше обычного моргания, я вдруг уловил еле слышный писк комара, и провел так несколько минут, стараясь проникнуться атмосферой дикой ночной природы, пока не распознал музыку где-то вдали на фоне. Я приподнялся и стал хорошенько всматриваться вдаль. Мне не показалось, дальше по дороге находился дом, едва освещенный тусклым светом уличного фонаря так, что у меня даже на мгновение проскочила мысль, издавал ли тот писк комар или это гудела нить раскалывания лампы на столбе. Впрочем, услышать бы ее было невозможно, дом был слишком далеко для этого.

Я не мог знать, как меня воспримут обитатели того дома, но раз они не спали в столь поздний час, я посчитал, что не случиться ничего плохого, если я узнаю у них, куда забрел.

Подъезжая все ближе к дому, я слышал музыку все четче, и на моем лице скользнула улыбка, когда я окончательно убедился, что играла композиция Чарли Фетерса. Я еще больше проникся желанием однажды провести время в такой местности, расслабляясь под схожую музыку.

Последние пять метров на машине я приближался медленнее ходьбы, словно не хотел уделять силы такой мелочи, как вождение, пока все мое внимание было занято музыкой, доносившейся со двора.

Машина заглохла в нужном месте, а перед моим взором открылась потрясающая картина. Во дворе танцевала женщина, с изящно и непринужденно поднятыми к верху руками, вся ее фигура и движения тела завораживали. Глаза у нее были закрыты, и когда она повернулась ко мне так, что я мог рассмотреть ее лицо, она все еще не видела меня в машине у своего дома. Мне понравилась мысль, что я открыл для себя – она была удивительно красивой, что-то в ее виде было необычного. Она была не тощей, а скорее, просто худой, но это только притягивало. Длинные кисти, высокая шея, белые, будто припудренные, волосы, зачесанные назад и достигавшие своими кончиками лопаток на спине. Тонкая линия губ, аккуратный слегка вздернутый нос, узкий разрез глаз. Все в ее образе было необычным. Ей с виду было больше сорока лет, и она сразу мне понравилась.

На ее губах выразительно застыла улыбка, так что я бы не набрался смелости прервать ее, окликнув или тем более посигналив с авто.

Она вновь повернулась спиной ко мне, так и не заметив меня, музыка начала затихать и хозяйка дома подошла отключить проигрыватель. Я счел разумным выйти с машины, чтобы в тишине она смогла услышать мое присутствие, но так, чтобы не напугать ее.

Она обернулась и на ее лице по-прежнему оставалась та же улыбка, с которой она исполняла свой танец. Заметив меня, она лишь возвела брови и с приподнятым настроением заговорила ко мне:

− Простите, я слишком громко слушала музыку!

− О нет, что Вы! Я бы не решился прервать… Чарли Фетерса. − Я слегка погодил с именем исполнителя, сперва намереваясь сказать, что не осмелился прервать ее, но попросту постеснялся, поэтому адресовал комплимент записи.

Она, казалось, улыбнулась еще шире, испытывая явное удовлетворение от того, что мне понравился ее выбор музыки.

− Я похоже сбился с пути, водитель с меня никудышный – уже который раз за сегодня сворачивал не в ту сторону.

− Так Вы с далека?

− Достаточно далеко заехал, не знаю, чем я думал! С картой я не дружу – это выяснилось как раз в пути, старался ехать по указателям, но все равно съехал с трассы. Не помню, как очутился здесь… − я скорчил слегка наигранное лицо, подловив себя на мысли, что стараюсь выглядеть непринужденно, расслаблено, и более того я старался понравиться этой женщине, от чего испытывал легкое волнение.

Она внимательно слушала меня, немного подавшись всем своим телом вперед и раскрыв шире глаза. Затем ладонью правой руки взялась за пальцы левой, находясь как бы в замешательстве от услышанного – мне этот жест показался каким-то на удивление родным, и волнение постепенно улетучивалось.

Она дала мне договорить, но той паузы, которая обычно дается собеседнику, чтобы понять, что реплика окончена, не последовало. Она резко переменилась в позе, расставив руки запястьями по бокам, и приподняла голову, устремив свой изумленный взгляд в небо, произнесла:

− Как жаль… − сделала глубокий вдох, то ли чтобы продемонстрировать сочувствие без лишних слов, то ли просто испытав желание наполнить легкие свежим воздухом, любуясь ночным небом и тишиной, отчетливо порожденной шумом полей. Тишина стояла и впрямь завораживающая, пожалуй должный эффект был достигнут после умолкания приемника. − Знаете, при свете дня в этих местах очень красиво!

Она покосилась на меня, выжидая, как я отреагирую на ее слова.

− Похоже, я уделил излишнее внимания полям вокруг, − я улыбнулся. – Даже ночью здесь очень красиво, невероятно спокойно. Как раз размышляя об этом, я и не заметил, как далеко забрался.

− Что же, тогда Вы не откажитесь от чашечки чая.

− О что Вы, я не хочу доставлять Вам хлопот. Я услышал музыку, доносящуюся с дома, подумал, что могу узнать, где оказался… − Я начал тараторить, поскольку действительно не намеревался злоупотреблять гостеприимством, и начал было объяснять, почему остановился у ее дома, что будь сейчас не глубокая ночь, я бы не чувствовал себя так неловко, дерзко врываясь в чью-либо жизнь, и что я набрался смелости остановиться в такой час, только убедившись, что хозяева не спят, и… И речь могла бы продолжаться еще очень долго, пока женщина не перебила меня, усердно качая головой и словно отмахивая руками мои слова, как совершенно бессмысленные.

− Ну что Вы, не стоит оправдываться. Вы ни в чем не виноваты, я ведь бодрствую, прошу Вас, Вы доставите мне удовольствие своим присутствием. Не отказывайтесь, пойдемте в дом!

В любой другой похожей ситуации я бы все равно отказался, понимая, что мое присутствие принесет только неудобства, но слова ее звучали крайне искренне, так что я с удовольствием принял приглашение. Она была незнакомкой, но то, как искренне она говорила, сразу расположило меня к ней, хотя в данной ситуации я скорей бы должен был волноваться о произведенном впечатлении. Порой друзья не с такой охотой пригласят к себе в гости, как это сделала она.

Все это время мы разговаривали на необычном для диалога двух людей расстоянии. Я не отошел от машины больше пары шагов, тем же самым привнеся твердости в свои слова о намерении не вторгаться в ее личное пространство. Она же находилась метрах в пяти от меня, практически посередине двора. Она жестом пригласила меня войти − так иногда подзывают к себе маленького ребенка. На удивление это придало мне смелости, и все же я неловко, даже смущенно, но послушно, зашагал к ступенькам крыльца.

3.

Изнутри дом оказал на меня еще большее влияние, в голову здорово ударил колоритный запах воздушной смеси с ароматов скошенной травы, несколько отсыревшего дерева и даже плесени. Внутри было очень мило и еще спокойнее (я с восторгом отметил для себя, что ошибся, когда подумал, что спокойствие, царящее вне дома, можно было принять за эталонное).

С маленькой прихожей мы сразу двинулись на кухню.

– Джеки.

Она представилась, пока мы разувались с улицы. Манера, с которой она сделала это, сразу бы оставила на ней клеймо в любом большом городе. «Она явно выросла здесь и живет всю свою жизнь». Она старше меня в два раза, но не сочла необходимым представиться полным именем. Жаклин, Дженнифер, Джозефин. Мне это показалось хорошим знаком, и в ответ я решил не уточнять, сокращением от какой формы было Джеки. На мгновение мне даже стало стыдно, что в моей голове возникли подобные мысли, и осознал, что на мне также клеймо, только противоположного плана. Жизнь в деревне мне бы точно пошла на пользу.

Кухня была весьма небольшой, но не казалась таковой за счет того, что переходила в большую комнату, и была отгорожена от последней только обеденным столом, стоявшим у стены одной половиной ножек еще в комнате, другой − на кухне. Если поставить еще один стул с противоположной стороны стола, против стены, то сидящий на нем человек загородил бы связующий комнату с кухней проход.

Вошли мы с прихожей, Джеки сразу поставила чайник и показала на тот самый стол, чтобы я мог сам выбрать, с какой стороны устроиться. Я выбрал половину, находящуюся в комнате, чтобы, во-первых, не занимать без того малое пространство кухни, а во-вторых, не оказаться спиной к хозяйке дома. Со скромным интересом я прошелся глазами по обстановке комнаты, она оказалась больших размеров, так как заворачивала еще за угол. Решив не демонстрировать избытка интереса, я сделал лишь шаг в сторону, куда уходила комната, но не достаточно большой, чтобы разглядеть все за углом. Впрочем, я не был воспитан так, чтобы злоупотреблять гостеприимством, так что с легкостью преодолел неведенье.

Она заговорила первой после небольшой паузы, необходимой человеку, дабы комфортно устроиться за столом.

− Я заварю нам чай, кофе окажет ненужное влияние на организм в такую пору. Вы давно уже в пути?

− С самого утра, не помню точно, во сколько выехал.

− Так много?! – Она не на шутку перепугалась за меня, сделав ударение на оба слова. – Вам нужно отдохнуть, нельзя столько времени проводить за рулем, к тому же уже ночь.

− Да, Вы правы, конечно. Но я вовсе не чувствую усталость. Я останавливался несколько раз по пути в придорожных кафе, чтобы перекусить и набраться сил.

− Все равно здоровье нужно беречь, не стоит тратить все силы на дорогу! – Это были обычные слова, почти стандартные для такой беседы. На ее месте другой бы произнес в точности то же, но только ее слова казались живыми, наполненными каким-то смыслом, в отличии от пустых шаблонных фраз, так что мне даже стало стыдно за свой поступок.

Я промолчал, лишь сжав несколько губы, − все уж лучше, чем оправдываться.

− Так куда, Вы говорите, держите путь? – ее голос стал несколько выше от смены темы, она не стала продолжать отчитывать меня за безответственное отношение к своему здоровью.

− О, я еду домой, к родителям, уже давно их не видел! – Я заметно оживился, от чего Джеки тоже, казалось, расцвела. − Думаю ехать еще столько же, − добавил я.

Она стояла у плиты, опершись спиной на столешницу и скрестив руки и ноги. Я сам часто принимал подобную позу, и, пожалуй, будь бы я на ее месте, я принял бы точно такую же позу. «Значит, не все потеряно для меня, я не так много отличаюсь от деревенских» − мелькнуло в голове параллельно нашей беседе.

− Домой на праздники? Как замечательно! Вы учитесь?

− Да, пошел второй год. Этот семестр начался еще летом, с тех пор я не был дома. Тогда я провел только месяц дома, и уже тянет невероятно! Последнее время все мысли только о том, как будем встречать Рождество! Соберется вся семья, приедут брат с сестрой! – я рассказывал с неприкрытым восторгом, Джеки понравилось услышанное.

− Вы уже нарядили елку к празднику? − я обернулся, словно мне нужно было осмотреться, хотя был точно уверен, что в комнате нет дерева, разве что за тем самым углом, что не давал мне покоя.

− Нет, как видите. Спешка ни к чему. За елкой нужно ехать в город, я пока все откладываю.

− Но уже меньше недели! Так могут разобрать все самые лучшие!

− В свою защиту могу сказать, что никогда не выбирала елку по ее внешнему виду. Мне становится тревожно от мысли, что некоторые деревья могут так и не исполнить своего предназначения просто потому, что не удались внешне. В этом доме нечасто бывали симметричные ели. Так что чем позже я поеду за ней, тем больший выбор «таких красавиц» мне предоставят!

Меня это улыбнуло, на деле же я проникся этими словами.

− Вы столько жестикулируете! – не сдержался я, восхитившись.

− О, простите, это уже неконтролируемо. Вам мешает?

− Вовсе нет! – тут же возразил я. – Напротив, это даже симпатизирует. Мне самому часто говорили то же. Но мне не довелось встретить кого-то со столь же развитой жестикуляцией.

Чайник начал свистеть, громко требуя внимания к своей персоне, так что я тотчас приподнялся и предложил свою помощь Джеки. Хотя это было не больше чем проявление манер, мне все же хотелось подсобить чем-нибудь.

Резкое движение напомнило о моей головной боли, так что мне даже пришлось на момент присесть обратно на стул, не удержавшись и обхватив всей ладонью поверхность лба, инстинктивно надавив на виски большим и средним пальцами, пытаясь остановить пульсирующую боль. Все случилось слишком быстро, так что Джеки не заметила моей слабости.

Я предложил расставить чашки в помощь, но она велела вместо этого достать печенье с верхней полки и варенье с нижней. «Не пить же один чай!» − ее точные слова.

Я было по привычке подался к холодильнику, когда искал варенье, как оно обычно хранилось в нашем доме, не найдя его на нижних полках. Но не рискнул заглядывать в него без одобрения хозяйки. Джеки поняла это, заметив, как я отдернул потянувшуюся к дверце холодильника руку.

− Там ничего нет, он все равно отключен. Должно быть, варенье где-то здесь… − Она присела и начала искать его на других полках за занавесью.

− Как же вы храните продукты? Может, я могу посмотреть его, если он поломался? – я знал, что вряд ли пойму что-либо в случае его поломки, но такого предложения от меня требовала ситуация.

− Нет, он просто отключен с розетки. Но спасибо! Продукты в погребе, остальные я буду докупать в городе, как окажусь там. А пока соблюдаю строгую диету, − Она отшутилась, но мы оба поняли все, поэтому не стали развивать эту тему.

Последующая беседа за столом, сладости, пряности и горячий чай сделали свое дело как нельзя лучше – я начал валиться с ног, глаза смыкались, и я начал заразительно зевать.

Наверное, часть мозга уже начала засыпать, ведь я бы не спросил следующего, находясь в чистом сознании:

− Вы одна здесь живете? Простите, я имел в виду… − сообразив, что задал слишком нескромный вопрос, начал было извиняться, опустив глаза.

− Все в порядке. Я сейчас одна, но жду сына, он скоро должен приехать! Майкл – так его зовут.

Она не стала говорить о нем больше, но то доброе выражение, принявшее ее лицо, дало мне четко понять, с каким трепетом и любовью она к нему относится.

− Мы с ним будем вместе наряжать рождественскую елку! – на ее лице показалась добрая улыбка, и глаза были потеряно устремлены куда-то в сторону от меня, стараясь отвлечься от собеседника и подольше задержать представшую и такую милую душе картинку.

Как все-таки здорово, что существует праздник, способный не только собрать всех родных вместе, но и с трепетом предвкушать каждый миг встречи. Меня тронула та ее фраза, ведь перед моими глазами стояла такая же картина – у многих украшение елки вместе исконно семейная традиция. Это еще один с тех пустяков, которому не придаешь значения, пока миг длится в настоящем, но который надолго остается в памяти, порой навеки.

Мы уже окончили чаепитие, и я знал, что мне следовало уезжать, не смотря на предчувствие, что Джеки предложит мне переночевать.

Вероятно, горячее содержимое моей чашки произвело ожидаемый эффект, так как я ощутил, как силы начали покидать меня, требуя долгожданного отдыха. Пульсация в голове, казалось, приняла нешуточные обороты, так что боль все больше походила на глубоко ноющую.

Как бы я не старался донести противоположное, все же мои глаза не могли не выдать моей настоящей усталости. Я поблагодарил за теплый прием и постарался звучать убедительно, насколько оставался в способности это сделать, когда произвел намерение покинуть место за столом.

− Только не пугайте меня, Вы же не собираетесь, в самом деле, садиться за руль?

− Не беспокойтесь, я вернусь на трассу и сделаю остановку для сна…

− Ну, уж нет, я не позволю Вам в который раз так пренебречь своим здоровьем, Вам следует отдохнуть, не стоит возвращаться в авто. Да и потом, одному Богу известно, сколько у вас займет времени найти что-нибудь приличное для ночевки, а лечь в машине я Вам дать не могу, меня замучают угрызения совести.

− Джеки… − начал, как того требует соблюдение норм поведения, возражать я, аргументируя неловкостью своего положения. Но даже тогда я понимал, что делаю это крайне неубедительно, вероятно все из-за нарастающей вялости организма.

Джеки принесла набор простыней и плед, мы вместе принялись застилать ними поверхность и спинку дивана в большой комнате. Мы продолжали о чем-то говорить, и речь снова зашла о сыне Джеки, на этот раз она довольно много и гордо говорила о нем, пока мы продолжали оборудовать диван ко сну. Все происходящее затем уже представляло собой замедленную и слегка расплывшуюся, будто я смотрел на все еще неумытыми ото сна глазами, картинку. Мне показали, в которой части дома расположена уборная, чтобы я мог воспользоваться ею при необходимости.