Текст книги "Гарабомбо-невидимка"

Автор книги: Мануэль Скорса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава двадцать восьмая,
содержащая сон, который Скотокрад не захотел рассказать

Изборожденное рубцами воскресенье пересекло пампу и удалилось. Прежде чем твердо взять власть, декабрь попустил светлый, сияющий понедельник. Люди все шли и шли. На самой заре весело и шумно явились общинники Ярусиакана, а к полудню – гордые победой общинники Роко. Они покончили с беззакониями Риспы, измывавшегося над ними уже полстолетия! Больше того, община Роко не только забрала земли: выборный их, Котрина, бывалый торговец (дважды в год обходил он бескрайнюю пуну со своим товаром – ситцем, горшками, обливными железными тарелками, никогда не проводил в одном селенье больше трех дней и только по просьбе Роко остался там помочь им), итак, Котрина точно подсчитал, что, по вине помещика, общинники за полвека споров отсидели в общей сложности двести пятнадцать лет, восемь месяцев в тюрьме. Понимая, что склочный Риспа вернется с полицией, Котрина решил уничтожить все следы, и община в тот же день начисто снесла усадьбу. Назавтра они. распахали землю, где она стояла. Теперь помещик мог сколько угодно доказывать, что на этом поле был его дом. На радостях выпили водки, ее прислал со Скотокрадом Дон Антонио Роблес, у которого была теперь лавка в Чипипате. В полдень – держать совет лучше под ярким солнцем – главы общин созвали общую сходку. Тысячи мужчин и женщин собрались под знаменем Янауанки. Кайетано был в черном костюме и в белой рубашке, и это означало, что готовится нечто важное. Беспокойные слухи бежали по пампе. Сам Анчи Роке привез газеты, испещренные тревожными заголовками: «Лавина коммунизма в Центральной Сьерре!», «Правительство готовит войска, гражданская война неизбежна». Представительные сельскохозяйственные ведомства требовали немедленного вмешательства. Правительство, по мнению разъяренных владельцев, проявляло прискорбную слабость. Ассоциация овцеводов Перу опубликовала во всех столичных газетах статью на целую Полосу.

Анчи Роке читал медленно, как всегда:

ВТОРЖЕНИЕ В ПОМЕСТЬЯ ПАСКО. Как всем известно, за последнее время в департаменте Паско общинники вторглись в крупные и небольшие поместья. Вину их отягощает то, что они неоднократно сообщали о своем намерении соответствующим властям.

Хотя руководство общины в присутствии префекта департамента подписало соглашение о том, что общинники мирно покинут в субботу, 2-го числа текущего месяца, захваченные земли, соглашение это не выполняется. По-видимому, злоумышленники не намерены его выполнять, что они прямо и сказали делегации, посетившей сегодня захваченную зону.

Беспорядки усилились ввиду излишней терпимости, ибо специальный выборный правительства попускает такую ситуацию. Тем самым вопрос становится все острее, а это может в любой момент породить анархию, последствия которой для страны предусмотреть невозможно.

Правительство прекрасно знает о существовании мятежных планов, знает оно и имена подстрекателей. Однако оно еще колеблется, не решаясь проявить необходимую твёрдость и власть.

Руководство общин и профессиональные смутьяны, породившие эти беспорядки, показали со всей ясностью, что личные и предвыборные интересы для них выше, чем интересы страны и даже чем интересы самих общинников, не говоря об уважении к собственности и к правам, дарованным нашей конституцией, которые по долгу своему защищает Высшая Власть.

АССОЦИАЦИЯ ОВЦЕВОДОВ ПЕРУ выражает серьезную озабоченность и протестует против терпимости, недопустимой в правовом государстве.

Лима, 7 декабрях 1961 года.

АССОЦИАЦИЯ ОВЦЕВОДОВ ПЕРУ.

– А Что правительство говорит?

– Некогда им говорить, они жуют!

Но смех скоро угас, очень все тревожились.

– Грегорио Корасму и нашего адвоката Мандухалеса заставили поехать в Лиму, – сообщил невозмутимый Роке.

– Зачем?

– Никто не знает.

– А у меня Тоже весть, – сказал Скотокрад.

– Какая?

– Майор Боденако уже в Серро.

– Когда же он прибыл?

– Вчера, и с отрядом.

– Боденако… Боденако… Боденако…

Фамилия Гильермо Мясника упала в толпу, как камень в заводь.

– А я. знаю другое, – весело сказал Гарабомбо. – Префект бежал из Паско!

– Префект убежал… префект убежал… префект убежал… – понеслось по рядам.

Кайетано вскочил на Нипороро, буланого коня с живым нравом, которого было опасно седлать, он трижды лягал всадников. Кайетано вскочил на коня, поднял глаза к солнцу и стал объезжать ряды. Ветер лишь подчеркивал его неколебимое достоинство.

– Общинники! Много вестей бродит по нашей пампе. Одни радуют нас, другие пугают. Чего же нам бояться? Кому суждено умереть, умрет где угодно! Что бы ни случилось, мы не отступим, пока нам светит солнце.

Нипороро беспокойно загарцевал.

– Общинники! Не по дерзости решили мы назвать эти поля своими! Нас вынудил голод, который острее шпор. Мы сыты бедою! Довольство причитается нам по праву! Боденако уже в Серро. Плевали мы на Боденако! Завтра мы, быть может, умрем. Так умрем же откормленными!

Он согнулся от смеха.

– Тут много ворованного скота. Мальпартиды и Лопесы забирали стада, которые им пригоняли Альборносы. Я знал дона Мельчора, он красно говорил и стрелял без промаха. Имя селенья Чинче вселяло в людей ужас. Мельчор Альборнос держал здесь стада всех несчастных, попавшихся ему на пути. У него на груди было родимое пятно, похожее на льва, и всякий раз, как он вспоминал тех, кого ограбил, он бил себя в грудь и каялся: «Из-за этого льва я такой злой!» Он плакал. А сколько народу плакало по его вине? Он и его сыновья рыскали повсюду и сгоняли стада в Чинче. Дон Мельчор был выше, чем Гарабомбо! Выше дерева!

Хохот его несся по рядам. Он кричал и смеялся. Нипороро нетерпеливо бил копытами.

– Глава непобедимой янауанкской общины приказывает забрать по корове и по барану на каждое дитя в семье!

Пампа задрожала от криков.

– Хозяев больше нет! Забудьте слово «мое»! Сегодня мы распределим участки, где кому сеять. Алькальды и помощники алькальдов, идите, получайте наделы! Сперва дадите бедным, немощным и вдовам. Нет больше хозяев!

– Земля или смерть! – крикнул тихий Освальдо Гусман.

– Кто-то едет! – сообщил часовой.

Все забеспокоились. На горе Эро что-то блестело.

– Солдаты!

И впрямь солдаты въехали на голую гору и спешились, борясь с ветром. Они медленно разгрузили мулов. Потом стали вбивать колья для зеленых палаток. Все застыли.

– То-то мне снилось… – печально сказал Скотокрад.

– Что же ты видел? – спросил Конокрад.

– Сон, – отвечал Скотокрад. Он не хотел говорить, что снился ему Конокрад, весь в бумажных лентах, и в красных, и в желтых, и в голубых, и в зеленых! Сильный такой, на коне, снега и не замечает. Увидел друга, поздоровался, и раньше, чем он натянул поводья, его конь, по кличке Золотой, а на самом деле буланый, с белой мордой, взял и остановился. Все ж Конокрад исчез за скалой, Скотокрад подождал, и через одно мгновенье оттуда пошли Конокрады – первый, второй, третий, десятками, все высокие, все гордые, все в лентах, все в серебряных шпорах. Они молодцевато загарцевали по пампе. Какой же из них настоящий? Скотокрад проснулся в слезах.

Глава двадцать девятая
О том, как общинники Чинче узнали, что Гарабомбо начисто исцелился, и о том, как они остались глухи к мудрым советам субпрефекта

Вторник, среда, четверг прошествовали сквозь ливень. О снеге и речи быть не могло. На дорогах тонули даже Конокрадовы кони. Да, вовремя поставили хижины! Штурмовые отряды так и торчали на Эро, на высоте в пять тысяч метров. Холод гнал их вниз, больше трех часов они простоять не могли. Да и все они выдерживали только двое суток, потом их сменяли отряды из Серро-де-Паско, а они уходили туда, чтобы немного очухаться. А в пятницу к общинникам приблизились жандармы на конях из Учумарки, которых узнал Подсолнух. Еще метров за триста народ узнал толстого субпрефекта Валерио в сопровождении военных.

– Офицеры!

Солнце сверкало на касках. Ехали пришельцы шагом. Чайки, гонимые ветром, летели на горные озера. Кайетано дал знак, десять членов Совета двинулись вперед и остановились в ожидании. Субпрефект помахал им рукой. Общинники сняли шляпы. Конь субпрефекта стал на месте.

– Общинники! Я к вам от правительства! Станьте кругом! Кто из вас будет говорить за всех?

Отведя рукой черное пончо Кинтаны и синюю куртку де ла Росы, Гарабомбо вышел вперед. Неровные ряды заколебались. Гарабомбо прошел несколько шагов и стал, расставив ноги.

– Я за всех, сеньор.

Солнце светило на толстые щеки субпрефекта. Он беспокойно дергался, зеленые шинели оставались невозмутимыми.

– Вы меня слышите? Я хочу говорить с теми, кто у вас главный, Кто главный? – кричал субпрефект.

Он не видел человека, стоявшего в трех метрах от его коня! Не видел!Народ окаменел от страха. Его не видно!

Кайетано пошел было вперед, отирая лоб. Гарабомбо удержал его знаком и сделал еще один шаг.

– Не видят его!

– Быть не может!

– Да ты что, не веришь? Не видят!

Толпа все сильнее трепетала.

– Я буду говорить за всех, сеньор, – спокойно и тихо сказал Невидимка.

Субпрефект заморгал и через мгновенье длиной в месяцы узнал его.

– Как живешь, Гарабомбо? Ты что, тут главный?

– Никто тут не главный, сеньор, я ото всех. Говорите со мной.

Его увидели!Толпа перевела дух и с радостным облегчением, и с печалью. Видят! Гарабомбо сделал, что обещал: он исцелился! Теперь никому их не победить. Значит, все правда: «Меня не исцелят ни знахарь, ни колдун. Я вылечусь, когда вы будете смелыми. Я вылечусь, когда встану во главе вашей конницы!» И вера, которая тверже скал, выпрямила их.

– Поздравляю тебя! – уязвленно проговорил субпрефект. – Хорошо ты меня надул с этой школой!..

Гарабомбо осторожно улыбнулся. Субпрефект заговорил официальным тоном.

– Общинники! Я прибыл, чтобы сообщить вам, что ваши власти договорились с правительством. Выборный общины и доктор Мандухалес подписали соглашение с представителями лимских властей. Вас не выгонят силой, вам дадут мирно уйти. Выборный и адвокат обещали, что община очистит территорию за семьдесят два часа. Приношу мои поздравления! Правительство со своей стороны обещает решить земельный вопрос. Помещики согласны передать вам часть своих пастбищ. Правительство пришлет экспертов, которые вникнут в ваши нужды. Все разрешится мирно. Выборный правительства даст вам даром белье, продовольствие и прочие необходимые вещи. Вас просят об одном: очистить захваченные земли. Уходите спокойно! У вас трое суток. Войска здесь только для того, чтобы смотреть, как вы уходите.

Лицо Гарабомбо стало серым, как пуна. Кайетано и весь Совет окружили его.

– Корасма не смел такого обещать!

– Да, – кивнул Кайетано. – Кто давал ему право?

Лишь тогда Боденако, неподвижно смотревший на горизонт, пробормотал:

– Читать умеешь?

– Да, майор.

Вилли, по прозвищу Исполнитель, сунул руку в карман зеленой шинели и вынул конверт.

– Тогда читай!

Гарабомбо открыл письмо, поглядел на него и стал читать.

– Читай вслух!

Гарабомбо поднял раскосые глаза, в них было смущение. Ветер скреб его огромные уши. Он решился на унижение.

– Я вслух не умею, майор! Я только про себя, – сказал он и все же похвастался: – А есть у нас такие, которые как хочешь читают. Маргарите!..

Крепкий парень с медным лицом и густыми волосами подошел к нему;

– Читай!

Парень поглядел на мрачное лицо майора. Солнце отсвечивало от автоматов, субпрефект нервничал.

– Не умею!

Он умел! Он, единственный в Чинче, кончил школу в Серро-де-Паско, но от страха у него отшибло память. Эдильберто де ла Роса, дрожа и бледнея, выхватил у него письмо.

– Я прочитаю!

Он узнал закорючку Корасмы и размашистую подпись Мандухалеса и стал читать, что они, «…сознавая серьезность ситуации, сложившейся в департаменте Серро-де-Паско, и стремясь избежать насилия, приняли обещание правительства назначить комиссию для изучения и решения сложных сельскохозяйственных проблем данной местности». Представители янауанкской общины в свою очередь обещали уйти с занятых земель за 72 часа, считая с момента, когда политические власти провинции сообщат о соглашении общинникам. Правительство же со своей стороны…

Все побледнели. Гарабомбо вскочил на коня и крикнул:

– Давали вы такую власть Корасме и адвокату?

– Не согласны!

– Повесить выборного!

– Ничего не– знаем!

– Предали нас!

Майор Боденако выхватил пистолет.

– Говорите правду! – сбивчиво начал субпрефект. – Эти сеньоры приехали к вам издалека. Уйдете вы или нет?

– Не уйдем! Не уйдем! Не уйдем!

Гарабомбо почтительно снял шляпу.

– Видите, сеньор субпрефект, община не согласна.

– Раз-вернись! – скомандовал майор.

Субпрефект побледнел. Голос его стал мягче, словно он умолял.

– Общинники! Я как верховная власть провинции советую вам: согласитесь! Правительство вошло в ваше положение. Вас не просят, чтобы вы ушли сразу. Вам дают трое суток. Никого не накажут. Даю честное слово!

Все молчали.

– У вас дети, жены! Стоит ли платить жизнью за кусок земли? Что тут растет? С майором Боденако шутки плохи. Вспомните селенье Ранкас! Они оказали сопротивление и потеряли все. Зачем это вам?! Вы трудились годами, не рискуйте же ради минутной прихоти! Поймите! Мы ни за что не отвечаем, мы выполняем. приказы!

Майор Боденако поднес к губам черный свисток. Отряд развернулся. Гарабомбо услышал, как у многих стучат зубы.

Педро Марсело, только что женившийся, еще безбородый, вышел вперед. Он дрожал.

– Правда, братцы! Сеньор субпрефект говорит верно! Уйдем по-хорошему! Зачем нам то, что было в селенье Ранкас?

Гарабомбо захлестнула ярость, и он крикнул:

– Почему ты говоришь за нас, Марсело? Хочешь уйти, уходи один. Не зови нас. Так и скажи: «Ухожу!»

Субпрефект погрозил ему рукой.

– Гарабомбо, если что случится, ты один ответишь. Если кто умрет, мы тебя расстреляем!

Гарабомбо снял пончо, свитер, грязную рубаху, рваную сорочку и, голый до пояса, ударил себя в крепкую грудь:

– Стреляйте! – Он повернулся к всадникам: – Занять места!

Кони рванули. Майор опять увидел под пончо какие-то чертовы выступы. Ружья? Он в упор поглядел на де ла Росу. Тот был в форме. Предатель!

– Отступай! Соединимся наверху!

Жандармы, натянув поводья, взлетели на гору. Остановились они высоко на Уагропате. Теперь между ними и общиной лежали тысяча метров суши и недоверия.

Глава тридцатая
О том, как Грегорио Корасма узнал, что адвокаты до добра не доведут

На склоне Испака показалось пятно. Оно росло, то были лошадки, и вскоре общинники узнали черную шляпу с обвисшими полями, ее носил Корасма. За ним ехали восемь общинников Испака, все в толстых пончо. Кричащая и спорящая толпа утихла и стала ждать. Выборный соскочил на землю, он был забрызган грязью, измучен, почти что стар.

– Ну, выселять нас не будут!

Никто ему не ответил.

– В Паско полно военных. Прибыли отряды из Оройи, из Уанкавелики, из Уанкайо и Уануко. Ни въехать, ни выехать. Хотели нас сегодня выселять. Доктор Мандухалес добился подождут.

– Кто дал тебе право это подписывать? – крикнул Гарабомбо.

– Они хотели сегодня напасть. Приказ, чтобы не нападали пришел в двенадцать. Не выселят нас силком!

– Кто дал тебе право это подписывать? – снова спросил Гарабомбо.

– Адвокат наш придумал, это такой ход.

– Какой еще ход? – криво улыбнулся Кайетано.

Женщины подходили ближе, собирая камни. Корасма растерялся.

– Да они объявили осадное положение! Префект Корсо сбежал. Всем заправляют военные. Теперь вместо префекта полковник Маррокин. Я сам видел: идут, и с пулеметами. Доктор Мандухалес говорит, надо уйти, пока они не уберутся. Потом мы вернемся! Уберутся они, мы и придем.

Гарабомбо трясло от злости.

– Что для тебя народ, игрушки? Что, по-твоему, люди работу бросили ради прогулки? Сколько мы лет их уговаривали?

– Если мы уйдем, мы не вернемся, – сказал бледный де ла Роса.

– Доктор Мандухалес говорит, если не уйдем, кровь польется.

– Его кровь или наша? – крикнул Мелесьо Куэльяр. – Когда это адвокаты проливали кровь?

– Предатель ты!.. – И Гарабомбо плюнул.

Корасма быстро повернулся, глаза его сверкнули, он схватил хлыст, но подумал и гордо сказал:

– Я трое суток не сплю! Если община думает, я ее предал, что мне тут быть? Не согласны, так я ухожу. Выбирайте другого!

Никто не ответил. Он растерялся.

– Я вас не обманывал, на место это не лез. Вы меня выбрали по доброй воле. Я вам служил. Состарился от хлопот. День и ночь ездил по пампе, уговаривал. А к чему? Чтобы меня оскорблял вор?

Он кинулся на Гарабомбо, ударил его по лицу, и они, сцепившись, упали на землю. Тут их огрел хлыстом Амадор Кайетано.

– Стойте! На нас полиция смотрит, сукины вы дети! Каждую минуту могут напасть.

Старуха Сульписия подняла камень, и другие женщины подходили к Корасме с камнем в руке. Гарабомбо увидел страх на ненавистном лице, обрадовался было, что враг умрет, но крикнул:

– Нет! Не сметь!

Венец ненависти остановился над головой Корасмы.

– Нет, Сульписия! – повторил Гарабомбо и выплюнул зуб. Хуже будет. Давайте пошлем еще кого-нибудь.

– Другого выборного! – крикнул общинник из Чулана.

Корасма опустил голову.

– Выберем, выберем!

Кайетано тут же сказал:

– Предлагайте имена!

– Травесаньо! Эксальтасьон Травесаньо! – закричали все.

Травесаньо не двигался, пока шла свара, но сейчас принялся поправлять шляпу. Спускались сумерки.

– Травесаньо, Травесаньо!

Кайетано сказал:

– Эксальтасьон Травесаньо, выбрали тебя!

Сумерки огласились криком. Травесаньо снял шляпу.

– Хорошо, только у меня условие.

– Какое?

– Возьмем другого адвоката! Я Корасму знаю. Он не предатель. Он верно служил нам. Мандухалес его обманул.

Корасма поднял глаза, полные слез.

– Не надо было такого брать. Он обманул Корасму. Он его провел. Это не первый раз. На него нельзя положиться. Одной общине он выиграл тяжбу, а что было? Запросил больше денег, чем и земля-то стоила! Они не могли заплатить, а он наложил арест на ихние вещи. Вышло хуже, чем раньше!

– Другого! Другого адвоката!

– А кого? Нас никто защищать не захочет, – задумался Корасма.

– Хенаро Ледесму, – предложил Кинтана.

– У него звания нет!

– Есть, – сообщил Анчи Роке. – Община Янаканчи платила за его учение.

Так оно и было. Через несколько дней после того, как Хенаро Ледесма, бывший тогда алькальдом в Серро-де-Паско, произнес пылкую речь на похоронах убитых общинников селенья Ранкас, он увидел, что в муниципалитете переменили замки. В тот же день его взяли и отвезли в Уануко, в тюрьму. Когда он вышел, в жалкой комнатушке гостиницы «Франция» его ждало сообщение от инспектора Искьердо о том, что ему запрещается преподавать историю в местных школах. Общины как раз начинали готовить свои требования, им не хватало адвокатов. Ни один настоящий адвокат не взялся бы защищать людей, из-за которых ты неизбежно становился врагом крупных помещиков. Тогда Фортунато Эррера из Янакочи сказал, что Ледесма – почти адвокат.

– Ему осталось работу защитить.

– Ноль равен нулю…

– Община могла бы платить за его ученье. Как вы?

В тот же день они пришли к Ледесме и спросили, согласен ли он.

– Да мне еще год нужен.

У нас целый век не было адвоката. Что ж нам год не подождать?

Корасма встал. Он вытер кровь со рта, надел черную шляпу сел на коня. Вскоре тьма поглотила его.

– Кто за то, чтобы взять адвокатом Ледесму?

Подняли руки почти все.

…– Значит, чтобы без промаха!

– Он важный человек, начальник!

Усач погладил усы.

– А если он алькальд?

– За алькальда – десять тысяч.

Усач вздохнул.

– Только давай поскорей!

– На лету подстрелим!

– Хорошо, вот тебе тысяча. Остальное, когда сделаешь.

Де ла Роса указал на солдат, грозивших с Уагропаты.

– Здесь мы мало защищены. Спустимся в лощину Путака.

– Тут опасно, горы. Конница ничего сделать не может!

– Хорошо! – одобрил Травесаньо. – А пока спустимся! – и крикнул: – Мужчины – в Путаку, женщины – по домам!

Они отпустили поводья. Ледяной ветер выбивал слезу. Начали спускаться. Внизу что-то двигалось. Полиция?

– Янаканча! – радостно крикнули часовые.

Чуть дальше тоже двигался кто-то, это были общинники Роко. Толстый Котрина, их выборный, пошел навстречу, размахивая бутылкой.

– Я думал, вы в лагере! Что случилось?

– Да уж кое-что!

– А куда вы?

– В лощину спускаемся, поговорить.

Котрина извлек заржавевший револьвер.

– Мы тут, и мы с вами! Что надо?

– Бутылку твою!

– Просим!

Они вошли в лощину. Котрина нырнул вглубь, поискать пещеры; часовые принялись собирать помет. Разожгли огонь, вскипятили воду в жестянках. У общинников Роко были сахар, хлеб и творог. Янаканча раздавала маис и вяленое мясо. Ожидая снегопада, приготовили соломы, чтобы не замерзнуть ночью. Власти поднялись в пещеру. Да, одеяла прихватили не зря, будет снег!

Когда Травесаньо все рассказал, Котрина промолвил:

– Да, предали вас! Этот Мандухалес истинная скотина. А что ж ваш выборный?

– Поверил! Ну, мы его сменили!

– Это хорошо. Не в игрушки играем!

– А срок-то идет…

– С утра другие поедут в Паско просить, чтоб не трогали.

– Допросятся?

Ветер выл, как пес, увидевший привидение.

– Что ж мы не посоветуемся? – сказал Кайетано.

Они уселись, вынули кожаные мешочки, тыковки с известью, роздали хрусткие листья. Одеяла взяли не зря, будет снег. Ветер хлестал неподвижных стражей. Пустили по кругу бутылку; потом принялись Молча жевать коку. Прошло больше часа, когда Травесаньо сказал:

– У меня горчит!

Над угасающим пометом шипели летучие мыши. Старый Басилио Вивар сообщил:

– И у меня горчит! Быть беде!

– И у меня добра не предвещает! – сказал, как ни было ему тяжело, Мелесьо Куэльяр.

Но попозже Хуан Борха воскликнул:

– У меня хорошая!

К полуночи Руфино Осерко сообщил:

– И у меня хороша, честное слово! Ничего не будет!

Они продолжали жевать. Уже светало, когда Освальдо Гусман произнес:

– Совсем хороша!

Гарабомбо вздохнул:

– Выпить бы…

– Это можно, – сказал Травесаньо.

Гарабомбо выпил и встал поговорить с верными людьми: Элеутерио де ла Росой и Флоренсио Трухильо.

– Седлайте коней!

Они повиновались, не спрашивая.

– Где Конокрад?

– Пришел с общиной Роко.

– Разбудите!

Они пошли в пещеры, где под соломой, сжавшись в комок, спали люди, и разбудили Конокрада.

– Что там у вас? – спросил он, протирая глаза.

– Седлай! – сказал Гарабомбо.

Конокрад натянул пончо, ушел и вернулся с красавцем конем.

– Проедемся на Уагропату!

Пампу убелил снег. Они поднялись по склону. Лагерь был почти не виден. Они спешились и отпустили лошадей попастись.

– Я вот что думаю, – начал седой от инея Гарабомбо.

– Что?

– Солдаты из Лимы на такой высоте не могут. Воздуху им не хватает. Без коня они никуда не годятся. Может, уведем у них.

– А если пристрелят? – тихо спросил де ла Роса.

– Часовые сидят в палатках. Холода не выносят!

– Как же мы уведем? – спросил Конокрад.

– Это уж тебе знать. Поговори с приятелями! Не боишься?

– Ладно, пойду. Давайте шкуры!

Они расседлали коней и вынули из-под седел овечьи шкуры.

– А на что они?

Конокрад засмеялся.

– Овцами нарядимся, нас и не тронут!

– Как бы не подстрелили! – беспокойно сказал Элеутерио – У солдат всегда часовые. Берегутся они.

Гарабомбо понял, что де ла Роса падает духом.

– Останься при конях. А мы дальше пойдем.

Они проползли по снегу триста метров.

– А часовых и нет! – сказал Конокрад, завидев пятно сбившихся вместе лошадок.

– Привязаны они?

– Нет, на свободе.

Конокрад пошел туда, издавая странные звуки. Кони навострили уши, забеспокоились, потом присмирели.

– Братцы, – говорил им Конокрад, – у меня плохие вести! Эти люди, которых вы возите, карательный отряд. Днем они нападут на нас. Они хотят нас убить. Вы меня давно знаете. Мы землю не забирали. Это помещики ее забрали. Вы знаете и Лопесов, и Мальпартиду, и Проаньо.

– А что такое карательный отряд? – спросил Подсолнух.

Конокрад почесал за ухом.

– Ну… это…

– Что такое карательный отряд? – не отставал конь.

– Это… такие люди, в форме…

– А что такое форма?

Гарабомбо спокойно жевал коку.

– Они одинаково одеты, все как один…

– Значит, и мы в форме?

– Не дури, Подсолнух. Вечно ты выдумываешь! Много я терпел, но сейчас не до шуток.

– Ты сам начал. Объясняй!

– Это люди, которые карают от имени правительства.

– А что такое правительство? – не отставал Подсолнух, наклонясь к траве.

Конокрад совсем извелся.

– Это те, кто правит. Главные.

– Они знают, где пастбища, где водопой, когда грози опасность?

– Нет, не совсем…

– Не понимаю!

– Прошу тебя, Подсолнух! – взмолился Конокрад. – Не до шуток теперь!

– А ты мне объясни! Я не человек, мне надо понять.

Гарабомбо и Трухильо тревожно переглянулись. Назойливость Подсолнуха грозила все провалить. Конокрад обливался холодным потом.

– Карательные отряды убивают тех, кто забрал чужую землю.

– А что значит «чужая»?

Конокрада никогда не выспрашивали так дотошно. Он беседовал с лошадьми попросту – как пройти, где встретиться; а сейчас к Подсолнуху уже прислушивались другие кони.

– Если землю забрать…

– Земля свободна, – возразил Подсолнух. – Пампа никому не принадлежит. Я пасусь где хочу!

– А вот хозяин твой заплатил шестьсот солей за то, что ты натворил в Учумарке! Ты пасся там без спросу. Я видел, тебя заперли в загон, – сказал Конокрад, радуясь, что прищучил наглого коня.

– Я туда пошел за Травкой! Она в меня влюблена. Да и другие… – Подсолнух блаженно заржал. – Тогда и я был в нее влюблен. Вот и пошел. А то б меня в жизни не словили!

– Да поскорей ты!.. – сказал Гарабомбо.

– Поплачет он у меня, гадюка! – ворчал Конокрад. – Поймают, выкрадывать не стану!

– Ну, что же ты? Объясняй!

– Заткнись, гад!

– С какой стати? Я не знаю, почему вы, люди, вечно все запрещаете. Видел ты, чтобы лошади запрещали?

– Может, им есть хочется… – вздохнул неповоротливый Рузвельт, – потому и убивают!

– Ты что, сбрендил? Они людей не едят.

– А тогда зачем убивать? – не унимался буланый Рузвельт.

Конокрад изо всех сил пытался унять и растерянность, и ярость. Хлебнув из бутылки – ее протянул Гарабомбо, – он немного оправился и объяснил, что творилось в поместьях. Он рассказал, как выгоняли на улицу, как поджигали дома, как измывались. Потом он подробно поведал о том, как общины вернули себе землю.

– Чтобы вы не думали, что я вру, – сказал он, – вот вам свидетель. Звездочка!

Подошла красивая лошадь со звездой на лбу.

– Видела ты или нет, как выгоняли людей из Чинче и Учумарки? Видела, как они спали под открытым небом?

– Видела.

– Помнишь, нам повстречался Гусман, и он плакал, потому что мансанедо забрал у него шерсть, когда он проезжал через Учумарку?

– Помню.

– Не забыла, как в Пакойяне пеон висел три дня подряд?

– Не забыла.

– Мы ничего не знали, – сказала Красотка. – Нас обманули!

– Я думал, это ученья, – сказал Пингвин, вороной конь с белой мордой, которого все очень почитали.

– Это не ученья, лошадки. Они хотят на нас напасть!

– Что же делать? – спросил Пингвин.

Остальные молчали. Пингвин был умнее всех. Его всегда слушались.

– Видите склон? Там лощина Путака. Если вы пойдете за мной, они не смогут передвигаться. На такой высоте люди с берега беспомощны.

Ненастье не утихало. Пингвин двинулся вниз по склону.

– Минутку! – сказала Звездочка, глядя на Гарабомбо и Трухильо. – Я хочу пригласить вот их на мое торжество.

– Ты о чем? – спросил Конокрад. Спорить он не хотел, но дрожал от нетерпения.

– Я насчет скачек, – скромно сказала Звездочка. – Я и в прошлом году всех перегнала на карнавале.

– Хорошо, придем, – обещал Конокрад. – Но ты поспеши! Будем болтать, не на скачки они придут, на поминки.

– Иду, иду, – радостно сказала лошадь, но тут тревожно заржал белоногий конь. Конокрад пошевелил ушами. Это всегда успокаивало его друзей, но сейчас ничего не вышло. Тогда он заржал. Теперь и другие кони забеспокоились. Беседа грозила обратиться в спор, кто кого перержет. Конокрад поцеловал землю, потом – свои сложенные пальцы. Наконец белоногий успокоился и пошел за остальными.

– Что это у вас? – спросил Гарабомбо.

Конокрад смущенно объяснил, что год назад он уговорил коней из Пакойяна идти с ним в Уарас. Белоногий был из них. Конокрад всегда продавал их хорошим хозяевам, которых хвалили собственные кони, но тут какие-то жулики его обошли, и белоногий попал к плохому человеку. Конь не забыл, что его полгода били и морили голодом. Но сейчас он все-таки послушался – не ради безответственного Конокрада, а ради общины!