Текст книги "Любовь в Буэнос-Айресе"

Автор книги: Мануэль Пуиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Взаимное соглашение с родителями

По обоюдному соглашению с родителями, завершив среднюю школу, Гладис поступила в государственное учебное заведение пластических искусств, чтобы продолжить занятия скульптурой. Одновременно она записалась на курсы английского языка и решила давать частные уроки рисования. Таким образом, день у нее бывал целиком занят. В новом институте она вскоре сошлась с одной из студенток, Алисией Бонелли. Той шел тридцать второй год, и она работала преподавательницей начальных классов. Алисия отважилась возобновить занятия ваянием, несмотря на стеснение, причиняемое сознанием, что она намного старше остальных студентов.

Последующие четыре года прошли для Гладис спокойно. Проблема с кем бы сходить куда-нибудь в выходные, которая мучительно переживалась ею из-за отсутствия ухажеров, разрешилась сама собой благодаря Алисии, которая неизменно составляла ей компанию в ее походах в театры и кино. Тем для общения им хватало, поскольку обе были одержимы любыми проявлениями искусства. Как-то, при удобном случае новая подруга рассказала Гладис – откровенно, хотя и с должной целомудренностью – историю своей связи с одним женатым мужчиной, с которым она перестала встречаться несколько месяцев назад, когда решила вернуться к творчеству.

Политическое сознание

15 сентября 1955 года произошла революция, свергнувшая режим Хуана Доминго Перона. В тот день Гладис не пошла на занятия, опасаясь уличных беспорядков, встала поздно и попросила домработницу, которая служила у них в доме всего несколько месяцев (в последнее время прислуга менялась часто, из-за того, что Клара Эвелия экономила на питании), чтобы та приготовила ей кофе. Домработница налила чашку и, не в силах далее сдерживать слез, выбежала в подсобное помещение. Гладис, наполнившись состраданием к девушке, отправилась за нею вслед и, не видя другой причины, принялась утешать ее, говоря, что новое правительство не бросит на произвол судьбы трудящихся и что, наоборот, обеспечит стране прогресс и благосостояние. Однако та продолжала плакать, ничего не отвечая. Гладис спросила себя саму, почему ей доставляет такое удовлетворение крах Перона. Потому, что его режим был фашистским, ответила она на собственный вопрос, а нельзя забывать, на что оказались способны Гитлер и Муссолини, очутившись у власти. Кроме того, с уходом Перона больше не приходилось опасаться запрета на ввоз журналов мод и иностранных фильмов. И, наконец, у матери не будет больше возникать проблем с прислугой. И удастся остановить инфляцию.

Профессиональное формирование

Что касается ее профессионального формирования, Гладис продолжала совершенствовать технику лепки, однако не скрывавшееся ею стремление соблюдать классические каноны, и даже неосознанная тенденция колировать великих мастеров снижали ее способность к самовыражению. По мнению ее хулителей именно этот конформизм и подражательность позволили ей в 1959 году получить единственную присуждавшуюся ежегодно государственную стипендию, которая давала право на пятнадцатимесячную стажировку в Соединенных Штатах. К тому времени ей исполнилось двадцать четыре. Поданная заявка и надежда на присуждение стипендии составляли смысл ее жизни на протяжении двух лет по окончании художественного Института. Гладис была уверена, что стажировка разрешит все ее проблемы: в Соединенных Штатах ее, как иностранку, будет окружать ореол таинственности и привлекательности, и на каком-нибудь светском рауте она познакомится с экстравагантным дирижером симфонического оркестра – венгром или австралийцем – и, возможно, в придачу, с английским романистом, что положит начало классическому любовному треугольнику. В воображении она всегда отдавала предпочтение европейцам, как правило, изгнанникам – жертвам какого-либо трагического конфликта, подобного Второй мировой войне.

Алисия Бонелли никогда не симпатизировала США, однако воздержалась от каких-либо критических замечаний по поводу проекта Гладис, покуда тот не начал принимать реальные очертания. Когда же это случилось, она осудила Гладис, заявив, что США – спрут, душащий Латинскую Америку, и поехать туда учиться значит предать свою родину. Гладис возразила, что по ее убеждению, наоборот, эта страна – колыбель демократии. На что Алисия запальчиво отвечала, что будь Гладис негритянкой, она бы так не считала. Гладис решила не продолжать дискуссию, подивившись лишь про себя, как может Алисия симпатизировать СССР вопреки свидетельствам таких книг, как «Ночь миновала» Яна Валтина и «Я выбрал свободу» Виктора Кравченко, а также фильма «Железный занавес» с Джин Тирни и Дэной Эндрюс.

На чужбине

К ее приезду Вашингтон был заметен снегом и в таком виде казался идеальной рамой для тех картин, которые рисовались Гладис в воображении. Дом, где она поселилась, представлял собой чудесное двухэтажное шале. Окна ее комнаты выходили в маленький дворик, где резвились внуки хозяев дома, когда приезжали в гости к дедушке с бабушкой на выходные. В остальное время мистера и миссис Эллисон почти никто не навещал, и тишину дома нарушал лишь слабый звук голосов, доносившихся из телевизора. Гладис не стала ничего менять в интерьере своей комнаты, ибо ей нравился обезличенный характер ее обстановки, типичной для отелей тридцатых годов: гладкие поверхности и строгая отделка. Пришлось ей по вкусу и радушное, хотя и несколько отстраненное обращение стариков: ей ни разу не пришлось давать объяснений, если какую-нибудь субботу или воскресенье она просиживала одна в своей комнате.

Гладис так и не сумела заинтересоваться теоретическими занятиями в Вирджинском центре искусств. Не отважилась она и потратить деньги на приобретение необходимых принадлежностей для работы. Волнения, которые она переживала при посещении музеев – куда имела возможность ходить бесплатно, – вполне удовлетворяли ее потребность в духовном обновлении. Что касается жизненных планов, то они созрели очень быстро: она попросит предоставить ей вид на жительство, чтобы по окончании стажировки остаться в стране и найти работу. Исходя из этих соображений, Гладис сократила до возможного предела свой бюджет и отказалась от выходов в город с представителями противоположного пола – так как при этом расходы, по американскому обычаю, делились пополам, а кавалеры предпочитали посещать заведения, где подавали спиртное: роскошь, которая для нее теперь стала непозволительна. Гладис предвидела, что работу ей придется еще хорошенько поискать.

Ассимиляция к среде

На занятиях по истории искусств Гладис познакомилась с пятидесятилетней слушательницей курса, которая живо напомнила ей Алисию. К слову сказать, письма от последней она получала каждый четверг и пунктуально отвечала на них, Новую пожилую знакомую звали Мэри Энн Хэккер, и вскоре Гладис поймала себя на том, что повторяет в письмах к Алисии те же слова, что она говорила Мэри Энн, будь то на лекциях или в квартире, где та жила со своим супругом Ральфом. Это была бездетная пара. Ральф с девяти утра до пяти вечера работал в рекламном отделе одной крупной фирмы, в то время как Мэри Энн выполняла домашние обязанности, посвящая остаток времени занятиям керамикой, которые были рекомендованы психиатром, консультировавшим ее после того, как Мэри Энн вынуждена была оставить работу по причине сильнейшей нервной депрессии. Ральф не противился ни одному решению супруги из опасения вызвать у нее истерику и с огромным облегчением воспринял появление Гладис, с которой жена вела нескончаемые разговоры, позволяя ему спокойно читать газету, решать кроссворды и смотреть по телевизору многосерийные боевики. Когда срок ее стажировки подошел к концу, Гладис, благодаря поручительству Мэри Энн, добилась разрешения на проживание в стране, о которой давно мечтала. Поручительство состояло в том, что Мэри Энн направила властям письмо, в котором, как гражданка США, гарантировала порядочность девушки и принимала на себя ответственность за ее действия.

Жизнь в США

Гладис быстро нашла место секретарши для ведения испаноязычной корреспонденции в одной экспортно-импортной компании, где трудилась восемь часов в день. Ее смутные планы снять помещение под студию и возобновить занятия скульптурой оказались отложенными на неопределенное время. Прежде всего понадобилось скопить тысячу долларов, необходимых для внесения залога, который позволил бы ей дальше продолжать жить в стране без чьего-либо поручительства – ибо ей претило быть обязанной Хэккерам. Когда задача эта была выполнена, появилась новая цель: когда ей предоставят на работе отпуск, съездить с Мэри Энн в Калифорнию. После того, как и это желание оказалось исполненным, она задумала обновить свой гардероб, затем – приобрести телевизор и начать собирать коллекцию книг по искусству.

Так прошло три года, в течение которых она успела пересмотреть все свои любимые фильмы – «Алжир», «Дама с камелиями», «Гранд Отель», «Фатальность», «Нежная подруга», «Женщины» и много других, – а также сменить несколько мест работы в качестве секретарши со знанием двух языков, всякий раз с увеличением оклада, покуда не решила осесть в одной из фирм, руководствуясь при этом особыми соображениями. Дело в том, что сын одного из совладельцев фирмы дважды в неделю появлялся в конторе, осуществляя координацию деятельности местного филиала с головной фирмой в Нью-Йорке, где он постоянно жил. Гладис ожидала его приездов с тем же нетерпением, с каким прежде переступала порог музеев.

Еще не видя молодого Роберта Джюсто, Гладис решила, что он должен соответствовать одному из трех идеалов американца, которые сложились в ее воображении еще дома, в далекой Аргентине (хотя все равно не дотягивали до взлелеянного ею идеала европейца). Это были три следующих типа: а) молодой наследник, сверхчувствительный и мягко невротичный, с лицом актера Монтгомери Клифта; б) женатый владелец нескольких предприятий, поглощенный лихорадочной деятельностью, властный, но в то же время испытывающий дефицит понимания в том, что касается самого сокровенного, с лицом Джона Кеннеди; в) молодой студент университета, спортивной внешности, неопытный, наивный и полный веры в будущее, с лицом белокурых бейсболистов из тех, что рекламируют в журналах различные товары. Роберт, которого все называли просто Боб, оказался высоким, спортивным, загорелым, с правильными чертами и невинным выражением лица, приветливо обходительным и слегка застенчивым – то есть, объединял в себе все три воображаемых типа. Если бы не один недостаток: он должен был вскоре жениться на денежной невесте; и Гладис в этот предшествовавший его браку промежуток времени, сделав над собой усилие, приняла предложения встретиться от двух других молодых людей. Однако те физически не отвечали вкусам девушки, не говоря уже об одном изъяне, который в глазах Гладис был совершенно непростительным: неумение вести беседу. Убедившись, что им неизвестны ее любимые романисты (Манн, Гессе и Хаксли), она пришла к заключению, что им не о чем говорить.

Возвратившись как-то субботним вечером в сентябре 1962 года с концерта, где они были с Мэри Энн, Гладис обнаружила подсунутую под дверь телеграмму. К моменту ее прилета в Буэнос-Айрес отец уже умер, и, уступив мольбам матери, она позвонила своему начальству и попросила двухнедельный отпуск, который был ей предоставлен. Во время этих двух недель, проведенных в Буэнос-Айресе, Гладис узнала, что некоторые ее прежние товарищи по институту уже удостоились персональных выставок в крупнейших галереях страны, а один из них даже сделал блестящую карьеру в Париже. До сих пор не женившихся или не вышедших замуж осталось немного. Все это поведала ей Алисия, переписку с которой она прервала некоторое время тому назад. Та заявилась к Гладис с подружкой подчеркнуто богемной внешности, и, улучив момент, когда мать ее вышла из комнаты, гостьи обнялись и открыли порядком опешившей девушке, как им хорошо вдвоем. При следующей их встрече Алисия призналась бывшей наперснице, что женщины всегда сексуально влекли ее, и героем некогда поведанного ею Гладис романа был вовсе не женатый мужчина, а женщина.

Политических дебатов Гладис изо всех сил старалась избегать, однако Алисия вытянула-таки ее на разговор, обрушившись на США за блокаду Кубы: «ну, теперь видишь, что они собой представляют – стоит какой-нибудь латиноамериканской стране захотеть самой определять свое будущее, как янки тут же спешат ее задушить!» Гладис возразила, что Куба – ужасная страна, где отсутствует все, что только может отсутствовать. К счастью, дискуссия не успела разгореться, так как Гладис поспешила перевести разговор на другую тему, заговорив о вдовстве своей матери.

Трудные времена

По возвращении в Вашингтон Гладис обнаружила, что ей трудно снова войти в привычный жизненный ритм. Больше всего ее тяготила бессонница, привезенная из Буэнос-Айреса, однако принимать снотворное она отказывалась, опасаясь привыкания. Единственным утешением стало известие, что Боб временно разошелся с женой.

29 ноября у Гладис произошла неприятность на работе: ошибка, допущенная ею по рассеянности, обернулась для фирмы досадным запозданием с выполнением одного заказа. По дороге домой она заметила первые украшенные к Рождеству витрины – приближались главные в году семейные праздники. При мысли об этом она разразилась истерическими рыданиями, которые ей никак не удавалось подавить, так что пришлось свернуть с маршрута и сделать изрядный крюк, чтобы дать себе время успокоиться. В тот вечер она решила не ходить к Мэри Энн. Та наверняка заметила бы ее состояние и вновь стала убеждать, чтобы Гладис обратилась к психиатру или, по крайней мере, попробовала принимать те же таблетки, которые прописали ей самой. В последнее время Гладис вообще избегала посвящать ее во все свои огорчения, опасаясь настойчивости, с которой Мэри Энн склоняла ее к использованию испытанных средств. Сопротивление Гладис психотерапевтическому вмешательству проистекало из единственной основополагающей причины: расходы на лечение, обещавшие быть немалыми, никак не укладывались в ее планы скопить денег на приобретение какой-нибудь недвижимости.

Когда слезы иссякли, Гладис уже почти дошла до своего дома, но, точно повинуясь некоему голосу, она решила проехать остаток пути на такси – тем более, что успела порядком промерзнуть, а простуда была одним из постоянно терзавших ее навязчивых страхов. Удержись Гладис в этот момент и отправься она дальше пешком – ей бы не миновать встречи со старинным знакомым, некогда пленившим ее автором Икара. Молодой человек находился в Вашингтоне проездом и, изнывая под грузом многообразных проблем и зная, что Гладис живет в этом городе, был бы не прочь повидаться с ней, если бы ему только был известен ее адрес.

Добравшись до дома, Гладис приготовила себе бутерброд с тунцом и томатным соусом, налила в стакан молока и пожелала спокойной ночи старичкам-хозяевам. Затем включила телевизор и просмотрела без всякого интереса два фильма сороковых годов. Было уже за полночь, а сна все еще не было и в помине. У нее раскалывалась голова, и сил смотреть третий фильм уже не было. Она в тысячный раз обвела взглядом различимые в полутьме контуры знакомой мебели. Ее снова одолевали обычные мысли – зависть к своим бывшим однокашникам, теперь женатым и преуспевающим, к которой теперь еще примешивалось унижение от допущенного на службе промаха. Гладис одним прыжком вскочила на ноги и опять включила телевизор. Но его серебристое свечение терзало ей сетчатку, делая головную боль совсем нестерпимой. Она решила хорошенько одеться и пойти прогуляться несколько кварталов, чтобы развеяться и успокоить нервы. Район коттеджей с палисадниками, простиравшимися порою до окаймлявших аллею старых деревьев, лежал погруженный в тишину и мрак. Гладис вдохнула свежего воздуха – и почувствовала мгновенное облегчение. Она неспешно прошла до угла, намереваясь там повернуть и дать короткий круг, обойдя свой квартал. И тут чья-то сильная рука остановила ее, а вторая зажала рот. Гладис видела лишь черный кожаный рукав, обхвативший ее сзади за талию. Сквозь одежду она ощутила напружиненный член нападавшего. Тот затолкнул ее в палисадник чьего-то коттеджа и пригрозил утыканным шипами кастетом, чтобы она не вздумала кричать. Гладис, очутившись на газоне, знаками пообещала молчать. Мужчина был в маске. Стоя над нею, он спустил брюки и продемонстрировал ей свой член, который, как успела заметить Гладис, был меньше тех размеров, которые она полагала обычными для мужчин. Затем снял маску, явив ее взгляду свой беззубый рот и блуждающие глаза маньяка. Гладис, не сдержавшись, закричала. Маньяк нанес ей удар в глаз своим кастетом, но вопль нестерпимой боли, изданный девушкой, был столь пронзителен, что тот, заметив зажегшиеся в окнах огни, кинулся наутек.

Старания медиков стоили Гладис всех ее сбережений, а повторная операция, предпринятая специалистами пластической хирургии и завершившаяся, по мнению друзей пострадавшей, весьма успешно, загнала ее в долги. Удар кастета переломил ей кость, образующую бровную дугу, порвал веко и пробил глазное яблоко. Гладис отказалась от стеклянного глаза – взамен хирург сделал так, чтобы левое веко ее казалось опущенным, но не проваливалось внутрь. Она решила не снимать темных очков с очень крупными стеклами, а когда начальник командировал ее в помощь Бобу в Нью-Йорк, во время пребывания там одного важного южноамериканского бизнесмена, девушка приняла еще одно решение.

Нью-Йорк

Вдохновленная слухами о новой размолвке между Бобом и его женой, последовавшей за их недолгим примирением, Гладис на второй день своего пребывания в Нью-Йорке, когда Боб после ужина проводил ее до дверей отеля, пригласила его подняться к ней в номер. Молодой человек принял приглашение и, едва они очутились в номере, с готовностью поцеловал ее. Гладис затрепетала. Боб попросил, чтобы она ничего не рассказывала на службе, но заметив, что девушка вся дрожит, поинтересовался, в чем дело. Та не ответила. Может быть, она еще девушка – спросил Боб. Гладис кивнула, и молодой человек попрощался, пообещав, что они еще вернутся к этой теме.

Оставшись одна, Гладис все никак не могла унять дрожь. Она нажала кнопку, вызывая коридорного, и вскоре у ее двери возник тучный, немолодой служащий отеля, который, однако, отказался в столь поздний час принять у нее заказ на двойную порцию виски. Пришлось самой спуститься в бар, располагавшийся на первом этаже. Возле стойки сидел господин с радушными глазами и в безупречном костюме. Зажигалка Гладис отказала – и он тут же поспешил ей на помощь, а затем, чтобы завязать разговор, спросил, не работает ли она в ООН. Гладис, поддавшись искушению солгать, ответила «да». Разговорчивый господин поведал ей о своих многократных поездках в Мексику и о морозах, которые обрушиваются зимой на Чикаго, где он живет. Наконец, Гладис поднялась, и ночной собеседник проводил ее до двери номера, где, поднеся ее руку к губам, почтительно поцеловал. Девушка ощутила, как в груди у нее словно что-то оттаивает и из этого куска льда, который она носила внутри, сочатся слезы. Они вошли в номер. Мужчина усадил ее к себе на колени и заключил в объятия своих длинных англосаксонских рук. Стало жарко. Он освободил Гладис от некоторых предметов ее туалета и уложил на постель. Своим единственным, но зорким глазом та следила за каждым его движением. Мужчина потушил свет, разделся и раздел донага девушку, которая чувствовала лишь страшное утомление и неспособна была как-либо реагировать на происходящее.

На следующий день, встретившись перед обедом, дававшимся для латиноамериканского промышленника, ни Боб, ни Гладис не поднимали в разговоре темы девственности. А через две недели девушка уведомила вашингтонскую компанию о своем увольнении, чтобы обосноваться в Нью-Йорке, где она нашла для себя подобную работу. В Нью-Йорке она сняла небольшую квартиру и дважды в месяц встречалась со своим приятелем из Чикаго, который, впрочем, очень скоро начал напоминать ей Мэри Энн своей безграничной верой в психиатров. Разочаровало Гладис и то, что удовольствие от занятий сексом она испытывала небольшое, почти никогда не достигая оргазма. Однако открыть это своему партнеру она боялась, так как заранее знала его ответ: курс консультаций у психиатра поставит все на свое место.

Несколько месяцев спустя того направили в Техас в десятимесячную командировку, и он не слишком настойчиво предложил Гладис отправиться туда вместе с ним, ибо жена его должна была остаться с прочими домочадцами в Чикаго. Гладис взвесила это предложение и, решив, что оно не стоит хлопот, сопряженных с переездом и поисками работы на новом месте, предпочла не уезжать из Нью-Йорка.

Через две недели после отъезда господина из Чикаго она открыла, что, несмотря на относительно малый успех своих с ним встреч, успела привыкнуть к регулярной близости с мужчиной. По ночам воспоминания о некоторых ощущениях – к примеру, о канилингусе, которым он возбуждал ее, – лишали Гладис сна, порождая бессонницу, подобную той, что мучила ее в Вашингтоне при мысли об успехе ее бывших аргентинских однокашников.

Нервные расстройства

В течение последующих четырех лет, до своего возвращения в Аргентину, Гладис вступала в половую связь с шестью следующими мужчинами и в следующем порядке: 1) Франсиско, или Фрэнк, упаковщик, служивший в той же фирме, что и она, молодой мулат-пуэрториканец, женатый, отец трех детей; 2) Боб, ее бывший вашингтонский патрон; 3) Лон, негритянский художник, с которым она познакомилась во время одной рискованной вылазки в окраинный театр; 4) Дэнни, студент исторического факультета Вашингтонского университета, побывавший в Нью-Йорке проездом на пасху и привезший ей подарок от Мэри Энн; 5) Рикардо, мексиканец – безработный, с которым Гладис познакомилась во время своего отпуска в Акапулько; 6) Пит, муж одной из соседок по этажу.

Мотивы, побудившие Гладис вступить в половую связь в каждом из этих случаев, были следующими.

1) С Фрэнком – тем самым упаковщиком из фирмы – ее свело то обстоятельство, что как-то раз она непредвиденно осталась с ним наедине в подвальном помещении, а также потребность заполнить чем-то пустоту, оставшуюся после первого любовника. Справедливости ради заметим, что до того момента, как она оказалась в его объятиях, Гладис и не предполагала, что такое с ней может произойти. Была пятница, вечер. Им вдвоем пришлось задержаться после работы, чтобы оформить отправку срочного груза в Южную Америку: Гладис заполняла счета и этикетки на двух языках, в то время как Фрэнк занимался упаковкой груза в тару. Прежде они дольше пяти минут не беседовали, однако на сей раз в 19.30 им пришлось, для подкрепления сил, вместе перекусить – и Фрэнк угостил ее пивом. А еще немного спустя Гладис впервые в своей жизни испытала полноценное сексуальное наслаждение, и уже дома, анализируя происшедшее, пришла к выводу, что столь чудесным результатом она обязана была внезапности соития и отсутствию ожиданий. Ей даже пришло на память изречение одной из ее прежних знакомых: «Самые увлекательные танцы – импровизированные».

2) Боб – ее бывший патрон – привлек Гладис сочетанием уже описанных ранее качеств. Случайно, после многомесячной разлуки, они столкнулись на Пятой Авеню, и она, чтобы сделаться для него желаннее, соврала, что вышла замуж – «а иначе непременно пригласила бы к себе, чтобы спокойно посидеть и поболтать», – на что Боб ответил, нашедшись, что по субботам утром в офисе фирмы не бывает ни души. Гладис показалась Бобу иной, уверенной в себе, более элегантной (в последнее время она и впрямь решила тратить на себя больше денег) и даже загадочной за ее огромными темными очками. Добавим, что впечатление это не было обманчивым. После происшествия с Фрэнком внешность девушки изменилась под воздействием единственной цели, которую она перед собой поставила с того момента: вернуть этот миг чистого блаженства – разумеется, в объятьях мужчины, способного обеспечить ее будущее. Перед Бобом Гладис пообещала себе изображать опытную и безразличную искательницу приключений, однако оказавшись полураздетой на софе в кабинете своего бывшего героя, который ласкал пальцами ее причинное место, она дала волю чувствам и, меж объятий, поцелуев и ласк, призналась ему во всей своей прошлой к нему любви. Впервые в жизни девушка отдавалась так полно, без остатка и, казалось, вот-вот уж должна была наступить долгожданная кульминация – как вдруг все прервалось, ибо усердие Боба было сведено насмарку ejaculatio praecox [1]1
  Преждевременное семяизвержение (лат.).


[Закрыть], не раз подводившим его и прежде.

3) Лон – художник-негр – пленил ее физической чувственностью африканца и возможностью беседовать об искусстве, к чему присовокуплялась таинственность его богемного образа жизни. Они встречались регулярно, раз в неделю, в течение года на квартире у Гладис – пока того не стала раздражать ее нелюбовь к стряпне и стремление экономить на еде, которую она закупана на неделю и пыталась растянуть как можно дольше. Кроме того, отношения их с самого начала омрачало чувство обиды – после того, как Гладис продемонстрировала Лону несколько своих ранних рисунков, а тот отозвался о них как о посредственных. Лон развил ее в сексуальном отношении и приучил к регулярному половому удовлетворению.

4) В Дэнни ее привлек многообещающий статус студента, перед которым открыты любые пути к успеху. Приезд юноши с ценным подарком от Мэри Энн – индийской шелковой шалью – явился для Гладис сюрпризом. Между ними завязался непринужденный разговор. Он интересовался, какие театры и музеи стоит здесь посетить, она же была в курсе всех культурных событий. Юноша был поражен ее осведомленностью и выразил Гладис свое восхищение, что побудило ее упомянуть об оставленной ею артистической стезе. Юноша, в свою очередь, чтобы поддержать разговор, поведал о том, что ему случалось позировать перед студентками художественного отделения в Университете, так как у него красивый, развитый торс, хотя ноги несколько кривоваты. Он почувствовал непреодолимое желание разоблачиться – возбужденный сознанием, что находится наедине с женщиной, которая опытнее его. Он попросил у Гладис разрешения снять рубашку, чтобы она смогла убедиться в пластических достоинствах его фигуры, та согласилась. Дэнни разделся до пояса и прошелся по комнате, еще раз выразив восхищение ее художественными познаниями. Затем неожиданно взял руку Гладис и положил на свой бицепс, чтобы та оценила его упругость. Гладис же думала про себя, что у этого паренька все впереди и что при надежном руководстве он сумеет сделать блестящую карьеру, обладая одним неоспоримым достоинством: умением слушать и интересом ко всему на свете – искусству, спорту, истории. Во время этой единственной встречи с Дэнни она испытала наибольшую за весь свой опыт полноту чувств, которой способствовало сочетание любовной атмосферы, ожиданий счастливою будущего и физиологической завершенности акта. Единственным неприятным эпизодом стало предложение Дэнни сходить вместе в Музей современного искусства, отвергнутое Гладис на том основании, что она, мол, не переступает больше порога музеев и галерей, поскольку в последнее время они ее угнетают.

5) Рикардо, мексиканец, околдовал ее своей внешностью и искусством обольщения, заставив поверить в то, что она внушила ему пылкую любовь с первого взгляда. Ловкий молодец замещал в тот день чичероне, который должен был сопровождать группу туристов обоих полов в походе по ночным клубам (называвшемся программой «Ночной Акапулько»), и очень обрадовался, что Гладис говорит по-испански и, стало быть, поможет ему объясняться с остальными членами группы. Разоткровенничавшись, он поведал ей, что пока сидит без работы – после того, как из-за финансовых проблем вынужден был бросить медицинское образование, – и пространно излагал свою мечту эмигрировать в США, где смог бы совмещать учебу с работой. Гладис решила завязать с ним отпускной роман – разумеется, не слишком затянутый и без всяких осложнений вроде последующей переписки, планов встретиться на следующий год и т. п. – и совершенно не предвидела, что может влюбиться. Рикардо же в считанные дни сумел уверить ее в своей полной от нее эмоциональной зависимости, так что Гладис впервые в жизни переживала – по крайней мере, такова была видимость – взаимную любовь. Эти пятнадцать дней в Акапулько казались воплощением всех ее полузабытых романтических ожиданий и поддерживали в ней, в течение последующих двух месяцев разлуки, безграничную веру в скорое воссоединение с любимым.

Когда же формальные процедуры воссоединения стали затягиваться, приступы бессонницы и твердая решимость Гладис воздерживаться от связей с другими мужчинами начали угрожать ее психическому здоровью. Каждую ночь, укладываясь в постель, она не могла избавиться от захлестывавших ее эротических воспоминаний, которые возбуждали ее и прогоняли сон – если только она не принимала небольшую дозу снотворного. По прошествии четырех месяцев с подачи ею прошения разрешить юноше – под гарантировавшийся ею залог в тысячу долларов – иммигрировать в США из американского консульства в Акапулько пришел отказ, мотивированный небезупречным прошлым кандидата на въезд. Вторая, и последняя, поездка Гладис в Акапулько восемь месяцев спустя, на выходные, доказала ей, что роман их окончен: на ее предложение остаться с ним в Мексике – коль уж ему невозможно переехать в США – молодой человек ответил решительным отказом и вел себя на протяжении всего разговора весьма пренебрежительно.

По возвращении в Нью-Йорк Гладис попыталась возобновить отношения с Лоном, но художник, как оказалось, успел за этот промежуток времени жениться. В очередные выходные девушка, под предлогом навестить Мэри Энн, слетала в Вашингтон, где договорилась о свидании с Дэнни, на которое тот явился с невестой.

6) К Питу – соседу по этажу – ее толкнула мучительная потребность забыть предательство Рикардо. Неделя за неделей Гладис не представлялось никакой возможности познакомиться с каким-нибудь представителем сильного пола – покуда однажды, взяв отгул, она не решила постирать и не спустилась в подвал, где стояла платная стиральная машина для общего пользования. Там-то она и встретила соседа – одного из самых, как ей казалось прежде, грубых и стервозных жильцов дома, с которым она боялась входить в лифт. На сей раз, однако, между ними быстро завязался непринужденный разговор. Сосед, проводивший, как выяснилось, целые дни взаперти за переводами – в то время, как его жена отправлялась на службу в свое учреждение – остроумно повествовал ей о своей титанической борьбе с алкогольными наклонностями: о том, как на протяжении бесконечного рабочего дня в окружении лишь иностранных текстов и словарей ему постоянно приходится сопротивляться искушению спуститься вниз и надраться в баре напротив. На прощание он полушутливо спросил Гладис, не пригласит ли она его к себе на единственный глоток чего-нибудь, который он-таки готов себе позволить ради знакомства. Она ответила, что, к сожалению, ей уже пора уходить.