Текст книги "Любовь в Буэнос-Айресе"

Автор книги: Мануэль Пуиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Аэропорт Сан-Паулу почти безлюден в этот час. Вот-вот должен взлететь последний ночной самолет – рейсом на Фоз де Игуазу, небольшой бразильский городок у самой границы с Аргентиной. Поскольку рейс это внутренний, документов, имен и тому подобного при покупке билета на него не требуется – все равно что для проезда в метро. Еще до восхода солнца самолет приземляется в городке, расположенном посреди дикой сельвы. Вдали, точно гром непрерывно бушующей грозы, слышен рев водопадов: там, всего в нескольких шагах протекает река, по которой проходит естественная граница между Бразилией и Аргентиной. Сидя в нанятой за несколько долларов лодке контрабандистов, преступник не отрывает глаз от приближающихся огней аргентинского берега. Цветные фонарики, не гаснущие всю ночь, отмечают место нахождения приграничного борделя. Преступник входит, заказывает выпивку, рассматривая между тем густо накрашенные лица проституток. Скоро уже рассветет. Издалека доносится звук марак, играющих под аккомпанемент тамбуринов. Древняя бронзовая кровать, залитая мертвенным красным светом. Сидящий на кольце какаду наблюдает за вошедшей в комнату парочкой. Преступник хочет скоротать остаток этой длинной ночи. Женщина раздевается и ложится на постель. Ноги ее раздвинуты, она не выказывает ни малейших признаков сопротивления. Преступник гладит рукой податливую плоть женщины, затем зажимает ей рот, боясь, как бы она не закричала от боли и кто-нибудь не прибежал ей на выручку. Глаза проститутки широко открываются. До рассвета остается всего несколько минут, но тропическое небо еще черно. По телу женщины пробегает дрожь – однако страх ее напрасен. Спустя секунду он отпускает ее: податливая плоть проститутки вызвала у него лишь отвращение. Та выходит из комнаты, зажав в руки отсчитанные им банкноты, и оставляет дверь приоткрытой. У него уже нет сил ни на что – даже на то, чтобы закрыть дверь – но не выпущенное им наружу вещество бродит в его теле, отравляя плоть и не давая сомкнуть глаз. Он безвольно наблюдает, как в оставленный зазор просовывает морду и затем входит борзая собака в лишайных пятнах. Преступник закрывает глаза. Борзая вываливает желтоватый язык и принимается лизать ему между ног. Ночь осталась позади. Водопады переливаются всеми цветами радуги в солнечных лучах; солнце, бьющее в зазор между раздвинутыми парусиновыми занавесями, освещает объекты, рассеянные по полу просторного зала: ржавые железяки, источенные куски дерева, проколотый резиновый мяч, окровавленный якорь, проломленный череп женщины, пятна крови и лужицу белесой тягучей жидкости. Ночь позади, начинается новый день. Борзая наступает лапой на мерзкую белесую лужу и, оставляя за собой липкий след, выходит из комнаты.

Глава XII

Молодой композитор (скользя взглядом по лесу, отражающемуся в водах озера Науэль Уапи).Странно, что этот вид не вызывает у вас трепета, поскольку ваша душа должна быть чувствительна к красоте.

Меча Ортис (таинственная женщина, о которой известно лишь то, что она некоторое время тому назад овдовела и отказывается говорить о своем прошлом).Что вы можете знать о моей душе?

Молодой композитор. Мне кажется, я понемногу начинаю узнавать ее.

Меча Ортис (враждебным тоном).Чтобы узнать чью-нибудь душу, нужно сначала овладеть ею.

(«Лебединая песня», Лумитон)

Арестованная проститутка (в тюрьме города Калэ, только что выслушавшая, затаив дыхание, длинную повесть старой воровки, которая выдает себя за леди Гамильтон, легендарную любовницу адмирала Нельсона).А что было после смерти Нельсона в Трафальгаре? Вы ведь были тогда еще молодой и красивой? Что случилось с вами потом?

Вивьен Ли (которой, когда она говорит правду, никто не верит, так что ей приходится воровать и забывать при помощи спиртного о своем одиночестве и бедности).Потом?..

Проститутка. Ну да, что было потом?

Вивьен Ли. Ничего. Потом ничего не бывает.

(«Божественная леди», Юнайтед Артистс)

20 мая 1969 года

Уже знакомый кабинет в Отделении полиции

Офицер. – Вот и все. Просим извинить, что заставили вас прийти.

Леопольдо Друскович.– Что вы! Спасибо, что поставили меня в известность.

О.– Представьте, хотя донос был анонимным, мы решили, что за всем этим действительно что-то стоит и срочно начали следствие. Так что вы должны нас простить.

Л. Д.– Нет, напротив, я вам весьма признателен.

О.– Вчера пришел ответ из Интерпола – и на этом, думаю, дело можно считать закрытым.

Л. Д.– О, вы работаете в контакте с Интерполом!

О.– Да, связываемся с ними в случае необходимости по телетайпу. Так было и в этот раз. Погодите-ка: у меня где-то в ящике есть перевод... Одну секунду...

Л. Д.– Ничего, ищите спокойно – если только я не отнимаю у вас время... Не нашли? Ну и Бог с ним...

О.—Нет, я точно помню, что только что его видел!

Л. Д.– Мне совестно отрывать вас...

О.– А! Вот, наконец... Итак: «Сан-Паулу, 19.05.69. На ваш телекс № 438 от 16.05.69 относительно дела № 38967 сообщаем: гражданка Амалия Карт де Сильвейра, проживающая в Рио-де-Жанейро, находится в настоящий момент в Сан-Паулу для координации участия Аргентины в Бьеннале в июле этого года. Документы подтверждают подлинность личности Амалии Карт де Сильвейра, бывшей Друскович. Брак с Леопольдо Друсковичем заключен был в Кармело, Уругвай, и расторгнут в той же стране постановлением Гражданского суда Монтевидео за № 17897 от 07.12.64. Повторно вышла замуж в Рио-де-Жанейро 03.09.67. По заявлению Амалии Карт, она находится с бывшим мужем в дружеских отношениях – в подтверждение чего ею предъявлены бумаги, свидетельствующие о деловых контактах с Леопольдо Друсковичем в организации Бьеннале, – и не знает, чем вызван поступивший в Управление полиции Буэнос-Айреса сигнал. Конец сообщения».

Л. Д.– Все это истинная правда.

О.– Получить эти сведения оказалось очень просто. Мы связались здесь, в Буэнос-Айресе с семьей вашей бывшей супруги, они назвали нам ее нынешний адрес, а остальным занялся Интерпол.

Л. Д.– Отличная работа.

О.– Вы не можете подсказать нам какую-нибудь зацепку: кто, по-вашему, была та женщина, автор ложного доноса?

Л. Д.– Не знаю...

О.– Подумайте как следует. Если у вас есть хоть малейшая догадка, вы должны поделиться с нами. Мы сможем прояснить это дело, ведь женщина, оклеветав вас, совершила преступление. Может статься, она на этом не остановится и будет продолжать преследовать вас и создавать все новые осложнения... Ваше право – оградить себя от этих посягательств. Вы вправе даже возбудить дело о диффамации. По словам неизвестной, вы опасны, занимаете свое нынешнее место незаслуженно, нездоровы рассудком и превращаете все, к чему бы ни прикоснулись, в... как же она сказала?.. Не могу вспомнить...

Л. Д.– Неважно...

О.– Если пока вам не приходит в голову, кто бы это мог быть, закончим разговор, и я вас больше задерживать не буду. Но будьте начеку и при первом же подозрительном признаке звоните нам.

Л. Д.– Благодарю вас и обещаю позвонить, как только мне что-то станет известно... Я могу быть свободен?

О.– Да, разумеется!

Л. Д.– Скажите, а донесшая на меня женщина знает об ответе из Интерпола?

О.– Да. К сожалению, мы недостаточно технически оснащены и не в состоянии установить место нахождения звонящего. Единственное, что оказалось в наших силах – сообщить ей истинное положение вещей и пригрозить, что если она будет упорствовать в своих инсинуациях, то мы организуем особое расследование и выведем ее на чистую воду.

Л. Д.– Ну хорошо... Я могу идти?

О.– Да-да. Вы ведь не виновны в убийстве своей бывшей супруги – по той простой причине, что она находится, слава Богу, в добром здравии.

Л. Д.– Тогда желаю вам всего доброго и благодарю за проявленную вам обо мне заботу.

О.– Это наш долг.

Л. Д.– До свидания, и спасибо еще раз.

О.– Не за что, для этого мы тут и находимся.

Л. Д.– Всего хорошего.

О.– И вам так же.

Леопольдо Друскович вышел из Отделения полиции и направился к своей машине. Ему предстояло еще заехать в редакцию журнала, чтобы забрать кое-какие официальные бумаги, а затем – в государственное ведомство, где необходимо было уладить формальности, связанные с участием в Фестивале Сан-Паулу. Несмотря на срочность этого дела Лео решил прежде выехать куда-нибудь на открытое место вдохнуть свежего воздуха. Выбор его пал на порт, однако на подъездах к нему Лео заметил, что полиция останавливает возвращающиеся из гавани автомобили и обыскивает их на предмет контрабанды. Он развернулся, вырулил на длиннейший проспект и через полчаса езды, осложнявшейся обилием транспорт, выехал к городской черте, за которой начинались пригороды. Лео выбрал широкое, просторное шоссе, отъехал от города километров сорок, затем остановился возле придорожного бара выпить газировки. Напившись, он попросил разрешения у бармена воспользоваться его телефоном (автомата поблизости не оказалось), чтобы сказаться коллегам по редакции больным и отпроситься до конца дня. Однако пришлось звонить через междугородную станцию, и все линии были заняты. Он вернулся в машину и собирался уже отъехать, как вдруг его догнал официант и попросил уплатить за выпитую воду: Лео в своей озабоченности забыл это сделать. Оплатив счет, он накинул чаевые, призванные компенсировать произошедшее недоразумение.

Обратно в столицу он ехал медленно. При выезде на окружную дорогу ему нужно было повернуть в правую сторону, к дому, но под влиянием внезапного внутреннего сопротивления Лео свернул влево. Проезжая через благоустроенный район, населенный, очевидно, благополучными представителями среднего класса, он увидел автостанцию, объявление на которой обещало, что его машину вымоют за пару минут до блеска. Он спросил, сколько времени займет процедура и, узнав, что час, решил заполнить его прогулкой по окрестностям. Через пару кварталов Лео ощутил жажду, зашел в кафе-мороженое и попросил дать ему порцию мороженого. Официант осведомился, какой сорт он предпочитает. Сосредоточиться клиенту оказалось трудно, и он бросил беспомощный взгляд на меню – однако там значилось никак не менее двадцати сортов. Он уже собирался было ответить, что ему все равно, но передумал, так как подобный ответ мог показаться официанту странным. Лео вновь уставился в меню, ища подсказки. Взгляд его уперся в первую строчку, где было написано «Лимонное». Он заказал его, тут же подумал, что никогда не любил ничего лимонного, пробормотал начало какой-то извиняющейся фразы, но не докончил... Мороженщик бросил на него недоумевающий взгляд, не прерывая, впрочем, уже начатого выполнения заказа. Клиент все еще стоял, вперив в него напряженный, полуотсутствующий взор. Тогда бармен попросил, чтобы тот оплатил в кассе свой заказ и вернулся с чеком. Лео автоматически поплелся к кассе, но дойдя до нее, не обнаружил при себе бумажника: очевидно, расплатившись с официантом у придорожного бара, он сунул его в «бардачок», а потом забыл переложить, и тот так и остался в машине. Он снял с себя куртку и сказал, что оставляет ее под залог, покуда сбегает за забытыми деньгами. Кассир ответил, что это не обязательно, однако клиент уже положил куртку возле кассы и вышел. Уже на дорожке, ведущей к выходу, его окликнул бармен, прося забрать свое мороженое. Лео вернулся, взял вафельный рожок, и вновь широким шагом направился прочь. Во рту у него горело, он отхватил сразу полмороженого – и от внезапного холода зубы его нервно заныли, так что он дал себе слово лучше слизывать понемногу. Между тем рука его накренилась, и из рожка вылилось несколько растаявших капель, запачкав ему брюки возле самой ширинки. Внутри у него все похолодело: при виде этих белых непристойных пятен встречные прохожие могут Бог знает что подумать! Он ощупал карманы в поисках платка, однако тот остался в куртке. Попытался кое-как очистить брюки рукой. Поспешно дошагал до станции автосервиса. Прошел прямиком в туалет и замыл водой остававшиеся белесые следы – но теперь, с мокрым пятном от ширинки и почти до колена, вид у него получился не менее двусмысленный. Чтобы ликвидировать основания для насмешек, он решил вымочить и верхнюю часть брюк, до самого пояса. Машину его все еще не помыли, поэтому Лео предпочел не ждать, а отправиться в кафе-мороженое все так же пешком. Уже на подходах к кафе ему пришло в голову, что все его поведение до сей минуты было столь подозрительным, что, возможно, кассир успел уже позвонить в полицию – и любой последующий допрос может обернуться против него. Но у входа полицейской машины не было. Впрочем, она могла появиться в любую минуту. Лео подумал, что если поторопиться, схватить куртку и выбежать – то хозяева кафе не смогут его задержать без ордера на арест или без помощи оружия. Он ускорил шаг и решительно вошел в кафе, расплатился, взял куртку, поблагодарил и поспешно вышел. Оказавшись на улице, он, стараясь сдерживать шаг, дошел до угла, свернул и, очутившись уже вне поля зрения оставшихся в кафе, пустился бежать во весь дух и пробежал без остановок три квартала, сворачивая на каждом перекрестке, – пока, наконец, усталость не вынудила его остановиться и прислониться к дереву. К этому моменту ход его мыслей принял совершенно определенное направление: Марии Эстер Виле теперь известно, что он не убивал никакой женщины; из этого она может вывести заключение, что в ту давнюю ночь на пустыре им совершено было иное преступление; новый ее звонок в полицию может направить ищеек по верному следу; в ходе нового расследования те опросят всех его знакомых, включая психотерапевта, который вспомнит, как подозреваемый исповедовался ему в том, что когда-то в юности нанес другому тяжкое физическое увечье кирпичом.

Несколько мгновений он недвижно стоял, опершись о дерево, затем отправился за своей машиной. Всю обратную дорогу он вел автомобиль крайне осторожно, опасаясь быть остановленным служащим автоинспекции, которому необходимо было бы предъявить документы. У последнего поворота перед домом он еще сбросил скорость, чтобы проверить, не стоит ли возле подъезда полицейская машина, однако ничего подозрительного не заметил. Тем не менее он дал круг, дабы убедиться, что глаза его не обманывают, и лишь после этого, припарковав автомобиль в паре кварталов от дома, пешком вернулся вспять и с деланно безмятежным видом вошел в подъезд. К тому времени ход его мыслей, в целом, развивался следующим путем: если он убьет какую-нибудь женщину, то тем самым сумеет убедить Марию Эстер, что всегда был одержим именно этой идеей – и та не станет докапываться до истинных обстоятельств преступления, совершенного на пустыре.

Подъезд был совершенно безлюден: после девяти вечера привратник запирал двери и уходил до следующего дня. Лифт оказался на последнем этаже, и Лео, испугавшись необходимости ждать его на нижней площадке, поднялся на свой этаж по лестнице. Прежде чем войти в квартиру, проверил, не горит ли в щели под дверью свет. Внутри было темно. Он бесшумно приник ухом к двери. Голосов или шагов сыщиков, которые могли бы в этот момент рыться в его вещах, слышно не было. Он отпер дверь и вошел, не став закрывать ее изнутри на ключ и задвижку: если кто-нибудь стережет его за шторами, в шифоньере или под кроватью, то в случае спешного бегства все эти замки и запоры отняли бы у него драгоценные секунды. Лео шаг за шагом обыскал квартиру и, никого не обнаружив, немного успокоился. Налил себе виски со льдом и собирался уже было выпить, как вдруг подумал, что ночью, может статься, придется принимать снотворное, которое в соединении с алкоголем может оказаться для него смертельным. Выплеснул виски в мойку и смыл его водой, чтобы улетучился запах. К этому моменту ход его мыслей можно было бы вкратце обрисовать так: ему необходимо переубедить Марию Эстер; для этого лучше всего, чтобы она оказалась на месте преступления сразу вслед за тем, как он расправится с избранной им жертвой; действуя с умом, он мог бы обратить подозрения против самой Марии Эстер, если бы удалось засвидетельствовать ее – самой явной соперницы – присутствие при убийстве Гладис Эбе Д'Онофрио; однако при всей логичности этого плана будет трудно воплотить его так, чтобы не угодить в тюрьму на весь остаток жизни.

Лео вдруг обнаружил, что держит в руке свое снотворное – хотя никак не мог вспомнить, чтобы он открывал пузырек и отсчитывал нужное количество таблеток. Он напряг память, и перед его мысленным взором всплыл стакан воды, выпитый им после того, как он выплеснул из него виски и ополоснул. Быть может, он запил им уже принятые таблетки? На всякий случай он решил воздержаться от снотворного. Вместо этого он набрал номер отеля, где обычно останавливалась Гладис, и ему ответили, что та уже несколько дней как покинула столицу. Помедлив, он задал наиболее интересовавший его вопрос: не зарезервировала ли она номер на случай нового своего приезда? Нет. Не хочет ли сеньор оставить для госпожи какие-нибудь сообщения или хотя бы передать, кто о ней осведомлялся? Он назвался Эдуардо Рамиресом и солгал, что хотел предложить госпоже Д'Онофрио персональную выставку в одной из галерей города Росарио. Все это он изобрел на ходу, опасаясь, что его отказ назвать имя и цель своего звонка может вызвать подозрения. Уже положив трубку, он с облегчением вспомнил, как в отделении полиции ему сказали, что они не в состоянии установить источник звонка. К этому моменту ход его мыслей развивался следующим образом: если подстроить так, чтобы Мария Эстер появилась на месте, где якобы должно совершиться преступление (убийство женщины), и, по всей видимости, помешала бы ему – то у нее не оставалось бы уже ни тени сомнения, что он намеревался убить женщину; таким образом. Мария Эстер убедилась бы, что давнее преступление, совершенное им на пустыре, носило аналогичный характер.

Глава XIII

Генерал австро-венгерской армии (в маскарадном костюме).Шампанского?

Марлен Дитрих (вытаскивает непонятно откуда дамский пистолет и направляет его на генерала).Нет, благодарю...

Генерал (который вдруг осознает, что эта девушка разведчица, обнаружившая в его мундштуке секретное сообщение).Должно быть, дом уже окружен полицией?

Марлен Дитрих. Мне жаль, но это так.

Генерал (с искренним сожалением).Какую чудесную ночь мы могли бы провести вместе, не окажись вы разведчицей, а я предателем!..

Марлен Дитрих (так печально и разочарованно).Да, но в этом случае мы бы никогда не повстречались...

(«Фатальность», Парамаунт Пикчерс)

В ночь с 20 на 21 мая 1969 года в голове у Лео сложился план действий, который он тут же принялся осуществлять. Гоня машину на предельной скорости, он еще до рассвета сумел добраться до Плайи Бланки и оставил автомобиль в двадцати метрах от дома Гладис. Без труда преодолев изгородь, он прошел через сад к дальнему концу дома, куда выходило окно ее спальни. Жалюзи на окне были опущены, а само окно лишь слегка приоткрыто и защищено снаружи решеткой. Лео подергал за приоткрытую створку. В ответ раздался легкий шорох: Гладис приподнялась с постели. Лео почти шепотом попросил ее не пугаться – это, мол, он, Лео. Много раз Гладис представлялось, как он вот так появляется возле ее окна... Он попросил ее выйти, чтобы им не разбудить мать. Гладис также не хотелось, чтобы та проснулась, но предпочла впустить его внутрь: близость матери могла бы служить гарантией против возможной вспышки ярости со стороны Лео (у нее в памяти еще были свежи угрозы физической расправы, которые ей пришлось выслушать от него во время одной из их последних встреч в Буэнос-Айресе).

Гладис на цыпочках прокралась к входной двери и позволила Лео войти, после чего приложила к губам палец, показывая, чтобы он не шумел. Лео тихо прошел за нею в спальню, однако после того, как дверь за ними закрылась, сказал, что лучше им будет побеседовать в его автомобиле, который припаркован тут поблизости. Гладис никогда не приходилось заниматься любовью в машине. При мысли об этом она ощутила любопытство и согласилась. Чтобы не шуметь, она решила не переодеваться и идти прямо в ночной рубашке. Поискала шлепанцы, но в темноте никак не могла их нашарить, а зажигать свет было опасно – поэтому пришлось выйти босиком. В прихожей она сняла с вешалки пальто и накинула на себя. В машине Лео извлек свою скандинавскую флягу, в которой намешан был любимый коктейль Гладис – «Плантерс Панч» – смесь рома и фруктового сока. Затем стал говорить, что сожалеет обо всем случившемся. Вскоре Гладис уснула: снотворное, тщательно растворенное Лео в коктейле, подействовало безотказно. Следующий шаг был довольно рискованным – предстояло перенести Гладис на заднее сиденье. Лео осторожно огляделся по сторонам: вокруг никого не было. И все-таки, боясь риска, Лео решил сделать это потом, когда выедет на шоссе, которое в эту пору будет совершенно пустынным.

В девять часов утра он уже был в городе, у подъезда своего дома. Редкие прохожие не обратили внимания на женщину, спящую на заднем сиденье подъехавшей машины. Предстояло преодолеть последний, самый опасный этап: перенести спящую из подземного гаража в квартиру. Лифт все время был занят. Наконец, улучив момент, Лео нажал кнопку вызова. В квартире царил почти полный мрак. Лео опустил Гладис на кровать, раздел, заткнул ей рот шейным платком и связал руки галстуком, который купил когда-то по случаю похорон и которым не думал больше пользоваться. Теперь, чтобы перейти к выполнению второй части плана, надо было прежде всего позвонить Марии Эстер. Но в следующий момент все осложнилось одним обстоятельством: при виде Гладис, раздетой, беззащитной, лежащей в беспамятстве на его кровати, Лео испытал острый приступ желания, противиться которому был просто не в состоянии. Ни о чем другом он думать сейчас не мог. Лео бросился в ванную, смочил кусок ваты хлороформом, вернулся и поднес его к ноздрям Гладис, чтобы продлить ее сон. Когда он сбрасывал с себя ботинки, зазвонил телефон. Это оказалась Мария Эстер. В голосе ее звучали вина и робость. Однако Лео приписал этот новый тон тому, что та, должно быть, догадывается об истинном характере совершенного им некогда преступления, и счел необходимым как можно скорее довести свой план до конца. И с места в карьер заявил Марии Эстер, что Гладис рядом с ним, она без сознания и он уже не в силах себя контролировать. Та поинтересовалась, отчего Гладис без сознания. Лео оставил этот вопрос без ответа. Лишь Мария Эстер в состоянии предотвратить непоправимое, она обязана приехать, – уклончиво сказал он вместо этого.

За те двадцать минут, что у Марии Эстер заняла дорога от своего дома до квартиры Лео, он успел раздеться, обмотать вокруг бедер полотенце, пропитать еще один клок ваты спиртом, чтобы частично привести Гладис в сознание, положить на мраморную плиту возле мойки ампулу с жидкими витаминами красного цвета, другую, желтого цвета, опорожнить в мойку и поставить на одну из конфорок металлическую коробку для стерилизации игл. Все это призвано было встревожить воображение Марии Эстер. Затем он вернулся в единственную в квартире комнату. В полумраке взгляд его различил марокканский нож, который так понравился Марии Эстер во время одного из ее прежних визитов. Наверняка, вспомнив о ноже, та в случае необходимости захочет прибегнуть к его помощи. Лео сунул нож под кровать. Набор же китайских игл вряд ли может быть использован для самообороны, так что Лео оставил их лежать на письменном столе. И упустил из виду массивные толедские ножницы, брошенные на столе среди газетных вырезок. Заслыша приближающиеся к двери шаги Марии Эстер, Лео схватил револьвер, сунул под нос Гладис пропитанную спиртом вату, чтобы привести ее в чувство, подошел к двери и отпер, спрятавшись за нею. Гостья вошла. Судя по всему, оружия для самообороны при ней не было.

Ощущения, испытанные Гладис при виде Лео и Марии Эстер

Пейзаж: мерцающее ночное небо, темно-синее, но прозрачное, как драгоценный камень, который, несмотря на интенсивность своей окраски, позволяет различать сквозь него переплетение оправы и – дальше – бледную кожу пальца, декольтированной груди или ушной мочки. Однако сквозь это столь похожего оттенка небо не видно ни зги – точно там, за ним, ничего и нет. На переднем плане необычайно яркие звезды, без луны. Лежащая под ними земля безжизненна: ровное гранитное плато с возвышающимися там и сям потухшими вулканами. Гранит темно-серый, с прожилками более светлого или более темного оттенка, кратеры вулканов белеют на этом фоне – но не от снега, а покрывающего их однородного, опалового вещества, которое мягко отражает лучи света. Но во всей этой картине не чувствуется ни малейшего движения, ни ветерка, пыль покоится столь же неподвижно, как звезды и камни. В поле зрения – ни окаменевших лесов, ни издохших хищников, ни человеческих останков. Возможно, они погребены под толстыми слоями лавы. Вновь переведя взгляд на звезды, можно различить, как свет их пульсирует, – свидетельство излучаемой ими энергии. Абсолютный покой пейзажа подчеркивают звучащие откуда-то струнные инструменты, преимущественно скрипки. Исполняемая ими мелодия прилипчива, романтична, однако наполнена предвестием чего-то мрачного.

Ощущения Гладис после того, как она замечает пистолет в руке Лео и напряженное молчание Марии Эстер

Угроза – не совпадающая по времени с созерцанием описанного пейзажа, обязательно предшествующая ему. Симпатичная девушка, чьи черты едва намечены несколькими штрихами карандаша на белом фоне – грива светлых волос, падающая на глаз челка – обнаруживает, что ее жизнь в опасности. Она должна стать следующей жертвой. Симпатичная блондинка прячется от дождя под навесом магазинчика и, несмотря на ощущение близости враждебных ей сил, не может определить, в ком они материализованы. Прежним жертвам это тоже не удавалось. Сетчатка ее глаз не улавливает отблеск, бросаемый время от времени однородной белесой массой, от которой мягко отражается свет звезд: молодые организмы мало восприимчивы к предвестиям неблагоприятных перемен и подставляют себя под удар. Тот, кто готов нанести его, ожидает момента, когда жертва выйдет на открытое пространство. Дождь внезапно заканчивается, оставляя после себя совершенно чистое небо, в котором блещут звезды. Девушка решается выйти из-под укрытия и следовать дальше этой пешеходной улицей, закрытой для транспорта. Мокрый асфальт сверкает, отражая огни светящихся вывесок.

Ощущения Гладис после того, как Лео, при полном бездействии Марии Эстер, вновь подносит вату к ее ноздрям

Красота этих звезд может быть названа блистательной, что не лишает ее возможной зловещей власти. Может статься, что проводником генерируемого ими отравленного тока является воздух, которым дышат ее легкие. Прежние жертвы глубоко вдыхали ночной бриз, на лицах их сохранились бессмысленные гримасы, глаза залиты чернотой, губы приоткрыты. Кровь их заледенела и разорвала вены, которые уже не в силах были удерживать ее напор. Последней из жертв удалось еще приоткрыть глаза и смутно различить гранитное плато. Далекий отблеск кратеров осветил последнее ее болезненное содрогание.

Ощущения Гладис при звуке голоса Марии Эстер, спрашивающей Лео, что он задумал

Русоволосая девушка шагает по улице, в переполненном центре города, думая про себя, что если с ней что-нибудь приключится, она всегда сможет обратиться за помощью к любому прохожему. Она уже не сомневается, что за нею следят, – но откуда? Кто-то должен подавать следящим сигналы, причем этот кто-то должен быть человеком, способным узнавать ее в толпе. Поэтому незнакомцев девушка не опасается: в этом городе ее никто не знает. Стало быть, ей следует искать знакомое лицо. Благодаря освещению на центральной улице светло почти как днем, высокие фонари изгибают над нею свои шеи, на конце которых горят ртутные лампы, защищенные алюминиевыми экранами – что еще усиливает их свечение. Вывески же на магазинах составлены из сияющих неоновых трубок – вертикальных и горизонтальных, источник питания которых скрыт за элементами оформления. Русоволосая девушка улавливает нарастающий стрекочущий звук, поднимает голову и замечает, что на вывеске обувного магазина вот-вот произойдет короткое замыкание: между двумя светящимися буквами с интервалом возникает фонтан искр. Она входит в заведение и предупреждает одного из продавцов. Тот отвечает, что, мол, ничего страшного: искрить начало еще несколько дней тому назад и как раз сегодня должны приехать монтеры по осветительной технике. Девушка возвращается на улицу, размышляя о том, что этот продавец из обувного магазина кого-то ей напоминает – или ей уже приходилось его встречать прежде? Она замедляет шаг и оборачивается: тот наблюдает за ней, стоя в дверях магазина, под искрящей вывеской, которая отражается в мокром асфальте.

Ощущения Гладис после того, как Лео на вопрос Марии Эстер отвечает: «Убить ее»

Физическое расстройство: холод, зарождающийся в крови (уже близкой к полному оледенению) производит болезненный эффект: точно тысячи мелких металлических крошек – опилок, рассеянных по всему ее телу, но более всего в висках, горле и сердце, – разом приходят в движение, устремляясь к некоему неизвестно где находящемуся магниту.

Ощущения, испытываемые Марией Эстер, когда, вместо ответа на ее вопрос «За что?», Лео поворачивается к ней своей широкой обнаженной спиной

Геометрическая фигура: высота ее составляет одну треть от ширины, сбоку она не ограничена, отвесная линия высоты образует с плоскостью, на которую она опущена – или основанием, над которым она возвышается – угол в девяносто градусов. Обратная ее сторона в вертикальной проекции напоминает подрамник, какие используют в традиционной живописи маслом. Лицевая же сторона представляет собой гладкую бело-свинцовую поверхность. Основание поначалу кажется горизонтальной плоскостью, однако в действительности оно расположено наклонно, для удобства тысяч зрителей: пару часов назад тут произошла кровавая авария, и решено было воспользоваться этой случайно подвернувшейся поверхностью (которая, возможно, в дальнейшем получит постоянное применение) как экраном для устройства массового зрелища.

Ощущения Марии Эстер после того, как Лео произносит: «Ты об этом никому не расскажешь,» – и, встряхнув Гладис, чтобы окончательно привести ее в чувство, добавляет, – «Я хочу, чтобы она знала, что скоро умрет»

Возможно, происходящее на экране – это прямой репортаж о событиях, которые разворачиваются в этот момент в нескольких километрах оттуда. Телекамеры, зорко фиксирующие все вокруг, спрятаны за обстановкой полутемной спальни. Вопреки настойчивым слухам, трагическое дорожное происшествие не имеет ничего общего с импровизированным спектаклем, каковой разыгрывается именно в силу скопления здесь публики, жаждущей увидеть интимные подробности несчастья, – с тем чтобы, в качестве некой компенсации, предложить ей дополнительное развлечение.