Текст книги "Паспорт 11333. Восемь лет в ЦРУ"

Автор книги: Мануэль Эвиа Коскульюэла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Верность

Курсы, о которых я писал в предыдущей главе, позволили американцам установить прямые отношения с полицейскими в стране. Особенно носились с полицейскими чиновниками, которые казались наиболее послушными. Некоторые из них заранее продавались американцам, других приходилось склонять к сотрудничеству постепенно. «Охота за ведьмами» и составление черных списков – неизбежное следствие организации курсов.

Однажды я побывал в Мело, где были организованы курсы полицейских из департамента Серро – Ларго. Вечером мы группой в несколько человек отправились на танцы. Там произошли интересные эпизоды.

В самый разгар веселья пришел субкомиссар этого района по фамилии, если не ошибаюсь, Течера. Его зоной действия был район предместий Мело. Он явился в поисках лиц, незаконно носящих оружие, а также, чтобы заодно пропустить один – другой бесплатный стаканчик рома. Худощавый, розовощекий, с лицом сводни, он вошел с очень важным видом.

Приказав остановить танцы, он по очереди осмотрел всех присутствующих, а затем удалился в ожидании бразильского виски «а – ля рока». Кто‑то ему представил меня, в шутку сказав, что я секретарь Саенса. Лицо субкомиссара сразу же утратило презрительное выражение. Он стал услужливо просить меня, чтобы я передал Саенсу, что запрошенные списки он уже подготовил.

– Но я их не выслал, – сказал он, – так как боялся использовать официальные каналы. Вы ведь знаете, какие это люди…

Его боязнь показывает, что грубое вмешательство американцев являлось причиной бунта даже в среде безропотно подчиненных. Однажды Саенс и Бернал в моем присутствии беседовали о «присяге на верность», обсуждая, нужно или не нужно требовать ее. В тот момент я не придал значения этому разговору, считая, что речь идет о чем‑то формальном. Однако причины обсуждения были серьезнее, чем я думал.

В январе 1970 года, во время моей беседы с субкомиссаром Фернандесом Флейтасом, с Хорхе Васкесом и еще с одним офицером из управления разведки и контрразведки, речь зашла о предоставлении стипендий в Вашингтоне и о скорой поездке туда Флейтаса на учебу в полицейскую академию. Присутствующие обсуждали в связи с этим требование приносить «присягу на верность» не только уругвайскому режиму, но также и режиму Соединенных Штатов.

Васкес отказался подписать присягу и был лишен стипендии. Фернанде Флейтас отрицал существование такого документа вообще. Васкес на это ему возразил:

– Не рассказывай мне сказки, лучше вспомни о том, что от подписавшего присягу как раз и требуют, чтобы он отрицал наличие такого документа.

– А я тебе говорю, что такой присяги не существует, – настаивал Флейтас.

– Если хочешь, я прочту тебе ее наизусть. Кроме того, в одном надежном месте я храню ее копию, вдруг когда‑нибудь пригодится.

В конце концов, субкомиссар признался, что подписал «присягу». Не сделай он этого, ему бы не видать ни стипендии, ни службы в управлении. Он полностью зависел от американцев, так как в отличие от Васкеса не был сыном покойного полковника, не имел связей и не мог рассчитывать на поддержку Акуньи.

Постепенно их разговор свелся к перечню обид на американцев, которые требовали информацию, но сами делились ею только в том случае, когда это было им нужно. В управлении ходили слухи, что посольство США за спиной уругвайского правительства хочет войти в контакт с «Тупамарос». Упоминали также о том, что готовится государственный переворот.

Эти пересуды свидетельствовали о неуверенности некоторых уругвайских полицейских чиновников, которые боялись оказаться жертвенными баранами, если янки для спасения режима придумают какую‑нибудь уловку.

Наряду со стипендиями в полицейской академии в Вашингтоне существовали и другие стипендии, в том числе на технические курсы. Так, Гонсалес, радиоспециалист из Главного полицейского управления, был направлен в США на шестимесячные курсы повышения квалификации. После этого он стал связным между миссией и радиоотделом управления.

Чтобы сделать более привлекательными тренировочные курсы в провинции, на заключительной церемонии слушателям вручались различные подарки: «зеркальца и бусы», как говорил Саенс. Раздавались чемоданчики с набором инструментов для проведения расследований. Обращаться с ними умели только специалисты. Но «следственные чемоданчики» производили большое впечатление на полицейских начальников, которые хвастались ими перед своими друзьями. Потом их забрасывали в какой‑нибудь дальний угол. Другим видом подарков было оружие и принадлежности к нему. Стрельба была одной из ведущих дисциплин, преподаваемых на курсах. Вначале в миссию поступило 500 револьверов 38–го калибра. Половина была роздана в Монтевидео. Остальные предназначались для вручения каждому обучающемуся при закрытии курсов.

Были выписаны также два автоматических устройства для набивки обойм. Одно было передано столичной гвардии, а другое – Институту профессионального обучения. Здесь набивались обоймы не только для собственных нужд, но и для провинциальных полицейских управлений.

Республиканская гвардия не получила такого устройства и выразила по этому поводу протест.

Миссия всегда считала эти полицейские части второстепенными, которые в дальнейшем должны исчезнуть или в лучшем случае сохранить один сильный, хорошо обученный и вооруженный эскадрон.

Он должен был иметь снаряжение, предназначенное для борьбы с беспорядками. В числе этого снаряжения были пластиковые каски. Они выдавались столичной гвардии и специальному эскадрону, созданному по инициативе американских советников при управлении безопасности, который использовался только этим управлением для патрулирования проспекта 18 Июля. В снаряжение входили также винтовки. Сколько горя принесли они семьям жителей Монтевидео! Следует сказать, что американские советники, передавая эти специальные винтовки для подавления беспорядков, предупреждали, что с ними следует обращаться осторожно, что их дальнобойность выше обычной.

Другим видом поставок были боевые отравляющие вещества. В числе их были газовые гранаты, используемые столичной полицией. Они начинялись двумя видами газов: СН и CS. СН – это обычный слезоточивый газ, а CS содержал химические элементы, действующие на нервную систему. Только в 1967 году в Уругвай было поставлено, согласно моим очень скромным подсчетам, 17 800 таких гранат.

Точно установить количество поставляемого в страну вооружения и химических средств мне никогда не удавалось. Сейчас это сделать еще труднее: все поставки идут на адрес посольства. Это может подтвердить, например, полковник Борхес. Полковник отвечал в министерстве внутренних дел за оформление документов на таможне. Некоторые грузы оружия под видом пропагандистских материалов приходили в адрес ЮСИС или американского посольства.

На мой взгляд, публиковавшиеся в то время в прессе разоблачения о поставках оружия США в Уругвай не отражали и половину того, что американцы ввезли в страну. В эти сведения не входили поставки вооруженным силам. В те годы американцы старались укрепить столичную гвардию, как наиболее насыщенное в стране огневой мощью подразделение, включая и военный округ № 1. Столичная гвардия получала и автоматы, и тяжелое вооружение. Уже тогда заботились о том, чтобы дни траура пришли на землю Уругвая.

ФБР сдается

Было бы абсурдно полагать, что даже такой параноик, как Саенс, мог думать, что можно соперничать с параллельным аппаратом ЦРУ. Саенс не был столь наивным, Он искал нечто другое.

Нет доказательств того, что ФБР пыталось создать другой аппарат, может быть, ведущаяся борьба преследовала лишь цель оказать влияние на принятие некоторых решений и оправдать предложения об увеличении сметы. Но давайте на время оставим обсуждение этих гипотез.

Создавая собственную информационную сеть, Саенс хотел укрепить свое влияние внутри Главного полицейского управления – и в этом отношении он мог получить указания или пожелания от ФБР. При наличии этой сети облегчался его доступ к послу: он мог передавать ему собственную информацию. И в этом, конечно, он был заинтересован как в личном, так и в служебном плане.

Этим страдал не один Саенс. Даже такой непоколебимый человек, как Кантрелл, придавал значение самой ничтожной детали, которая позволила бы ему проявить себя перед вышестоящими начальниками или перед послом. Однажды, когда Кантрелл проводил заседание вместе с Сампогнаро в министерстве внутренних дел, в здание посольства была брошена бомба с краской.

Я об этом узнал из полицейского радиодонесения и сразу же попытался связаться с советником, но телефон Сампогнаро не отвечал. Тогда я пошел в министерство. Кантрелл немедленно покинул заседание и поспешил в посольство, чтобы показать, что он на месте и всегда начеку. Позже Кантрелл выразил мне признательность за то, что я не поленился прийти в министерство и предупредить его. Он добавил, что было чрезвычайно важно прибыть на место события: самое серьезное оправдание его отсутствия могло дать повод для недружелюбной критики.

Похожий случай произошел и в связи с отставкой Барлокко и его заменой полковником Агирре. Пуртшеру пришла в голову мысль навестить в эти дни Главное полицейское управление. Как читатель помнит, его имя было занесено в черный список посольства. Кто‑то из шутников сказал, что, хотя Пуртшер принадлежит к партии «Бланко», он будет назначен начальником генерального штаба полиции или обязательно вернется в столичную моторизованную полицию. Мы от души посмеялись, видя, как Саенс, Кантрелл и даже Бернал заторопились в посольство, чтобы первыми сообщить новость.

Была еще причина, почему Саенс хотел создать свой собственный аппарат. Если бы посол официально одобрил его идею, у него появилось бы прекрасное прикрытие для своих коммерческих делишек. Но создаваемая Саенсом сеть так и осталась в зачаточном состоянии. У Саенса не было средств для ее организации. Он ограничивался лишь обещаниями, используя свое влияние в Главном полицейском управлении, и мелкими подарками.

Я знал несколько чиновников, прямо связанных с частным «аппаратиком» Саенса: ими были Имасул Фернандес из ЮСИС и два англоуругвайца из АИД – Джон Белл и Нормал Мор – Дэвис. Были и другие полезные ему чиновники, но они снабжали его информацией как официального высокопоставленного американца. Поэтому я не включаю в это число инспекторов Герру, Герреро, Морана Чаркеро [29]29
  Полицейский инспектор. Известный бонвиван, старавшийся не впутываться в политические вопросы, предпочитая обделывать свои делишки, используя служебное положение. Окончил международную полицейскую академию в Вашингтоне. После того как усилилась борьба с городскими партизанами, он стал известным специалистом по допросам с пытками. Его последний подвиг был таким: он вырвал сосок из груди одной арестованной женщины. За это партизаны приговорили его к смертной казни, и приговор был приведен в исполнение.


[Закрыть]и других.

Нам для охраны помещения было придано несколько полицейских. Одним из них был агент следственного отдела Вальтер Спинелли. Это был типичный «тира», почти неграмотный, он еле умел расписываться. Он испытывал чуть ли не патологическую ненависть к гражданскому населению. Когда он садился в пикап миссии, то, со злостью сжав руль, носился по улицам, ища пешехода, которого можно было бы напугать и излить на него накопившуюся у него злость против общества, обрекшего его на положение, лишь едва отличающееся от положения скота.

Спинелли ютился вместе с женой и детьми в трущобе на улице Инка-2400. В конце концов, жена его бросила: она таяла на глазах от недостатка пищи и нескончаемых абортов, тогда как он распивал виски с Саенсом и сорил получаемыми сверх зарплаты деньгами, подражая американским советникам.

Он ненавидел дисциплину, которую пытался внедрить Кантрелл. Ее игнорирование стало его самоутверждением. Ему приходилось сопровождать Саенса во время его походов по злачным местам, и вражда Кантрелла особенно обижала его, так как он считал себя доверенным лицом шефа миссии. Он был парнем на все случаи жизни – от курьера до сводника, однако начинал испытывать страх оттого, что слишком много знал.

Саенс хотел избавиться от свидетеля своих похождений и сумел перевести его в отдел общественного порядка, однако продолжал подбрасывать ему напитки и сигареты. Но когда Саенс уехал, Спинелли впал в абсолютную немилость. Правда, вскоре он оправился, так как его куриные мозги были котирующимся товаром. Он стал личным телохранителем полковника Сина Фернандеса, который в то время был переведен на работу в Главное полицейское управление. Приобретенный Спинелли с Саенсом опыт оказался полезным и для полковника – на попойках, устраиваемых на загородной даче Чакра [30]30
  Официальная дача полиции и подсобное хозяйство, снабжающее полицейские столовые яйцами, птицей, овощами, молоком и т. д.


[Закрыть].

Спинелли годился в основном для участия в полицейских операциях. Но однажды сумел раздобыть относительно интересные данные с помощью своей любовницы Лилиан Родригес, студентки педагогического училища. Он познакомил ее с Саенсом, и она стала его осведомительницей среди учащейся молодежи.

Что касается операций, в которых принимал участие Спинелли, я могу рассказать о двух из них. Во время выборов 1966 года была организована группа агентов из следственного отдела. Они носились по улицам Монтевидео, срывали агитационные плакаты, устраивали беспорядки во время митингов и собраний, проводимых неугодными для них партиями.

В основном это были те же агенты, которые во время подготовки конференции в Пунта – дель – Эсте охотились за теми, кто разбрасывал листовки и расклеивал политические плакаты в знак протеста против конференции. Во время потасовок агенты многим причинили тяжелые увечья.

Эта же группа служила ядром для другой, еще более вымуштрованной и специально подготовленной для нападения на прогрессивных депутатов. Подчинялась эта группа младшему лейтенанту Сарторио. Он служил в столичной гвардии, закончил академию в Вашингтоне и являлся видным членом легиона Артигаса – полувоенной фашистской организации, имевшей далеко идущие планы. Члены легиона также мечтали о расправе с прогрессивными депутатами.

К этому времени ЦРУ уже взяло под свой контроль находившийся в зачаточном состоянии аппарат Саенса; Спинелли был заменен другим агентом следственного отдела, Вилой (или Виньей), который позднее был переведен в управление разведки и контрразведки.

В созданную Саенсом частную сеть был втянут и бывший директор учебных курсов в Канелонес капитан республиканской гвардии Хервасио Сомма. Он был женат на богатой женщине и не испытывал материальных затруднений. Ему связи с американцами были нужны, чтобы заручиться их поддержкой в осуществлении путчистских планов, разрабатываемых сторонниками батльистского союза «Колорадо». Большой друг Бернала, он с самого начала был связан с Саенсом, а позже, во время волнений в республиканской гвардии, поставлял информацию для Кантрелла.

В Соединенных Штатах это было время ухода со сцены Джонсона и воскрешения на американской политической арене Никсона. Разгром прогрессивных течений в эпоху маккартизма стал кульминационным пунктом в истории ФБР. После этого начался медленный закат этой организации, которая была создана в основном для слежки внутри страны.

В то же время Центральное разведывательное управление энергично укрепляло свои позиции за границей и осторожно и незаметно вторгалось в дотоле ненарушаемую сферу, находящуюся в компетенции министерства юстиции США. Свое естественное расширение операций ЦРУ оправдывало перед высоким империалистическим руководством всеобщим усилением «холодной войны».

ФБР не было подготовлено к новым временам, отмеченным успехами социализма и возникновением «третьего мира». Отступая, ФБР все‑таки не отказывалось от борьбы. Решив доказать свое умение приспосабливаться к перемене условий, Бюро распространило свою деятельность на зарубеж. В этом оно нашло поддержку со стороны государственного департамента США.

Все эти и другие противоречия, которых здесь не стоит касаться, нашли свое полное отражение в развернувшейся в Монтевидео борьбе между ЦРУ и ФБР.

Несмотря на свои первоначальные успехи, Саенс должен был потерпеть поражение… как и его организация. Ко всему прочему Саенс был очень уязвим в моральном плане. Его личная жизнь и стала той брешью, воспользовавшись которой ЦРУ нанесло ему смертельный удар, устранив с уругвайской сцены.

В конце 1969 года Саенс покинул Уругвай. Хотя Саенс поставил под удар внутреннюю безопасность янки и в связи с этим находился в опале, он сумел избежать тяжелого наказания, так как были приняты во внимание благоприятные отзывы о его первых годах работы в Уругвае.

После отъезда Саенса ФБР стало играть в Уругвае второстепенную роль, взяв на себя традиционные функции слежки за находящимися в стране американцами и обмозговывая планы на будущее.

Интересный институт

Благодаря хлопотам моего друга Кантрелла в марте 1968 тода я стал доверенным переводчиком политического отдела посольства США в Монтевидео. В известной степени это было кульминационным пунктом моей деятельности. Я получил специальные инструкции, подлежащие неукоснительному соблюдению.

Свой уход из миссии я объяснил Саенсу желанием заняться переводческой работой. Еще раньше я неоднократно говорил ему, что хочу получить официальный диплом переводчика, с тем чтобы открыть частное бюро переводов.

В присутствии всех я объявил, что могу продолжать делать переводы для миссии, но уже не как служащий АИД, а как владелец предполагаемого бюро переводов. ЦРУ должно было выделить мне деньги на наем скромного помещения и на изготовление визитных карточек.

Я уже почти договорился о помещении на улице Ривера, но в связи с изменением планов не смог воспользоваться им. Перемена в планах не удивила меня: я уже привык к таким вещам и рассматривал их как нормальное явление.

На этот раз меня решили устроить в авиакомпанию «Пан – Америкэн». Получаемая там зарплата смогла бы стать прикрытием для средств, перечисляемых мне ЦРУ. Эта работа имела то преимущество, что я мог там завести знакомства среди служащих других авиакомпаний и получать от них информацию о бронировании билетов и передвижении пассажиров. Эти сведения отказывались предварительно предоставлять властям некоторые компании, в частности «Эр Франс» и САС.

Боясь «засветить» Фернандо Флейтаса, ему не поручали таких второстепенных дел. Чтобы все выглядело нормальным, я написал заявление в «Пан – Америкэн» и стал искать протекцию и рекомендации (одну из них мне дал Саенс). Но от этой работы пришлось отказаться, так как она отняла бы очень много времени, и я бы не успевал делать переводы.

Все планы случайно, но коренным образом нарушил Микале. Он собирался эмигрировать в Соединенные Штаты и проходил усиленный курс обучения английскому языку в институте ЭМЕР. Узнав о моем намерении расстаться с работой в миссии, он предложил, в случае если я не смогу зарабатывать на жизнь переводами, похлопотать о месте для меня в институте.

Об этом разговоре я рассказал Кантреллу. Оказывается, ЦРУ давно интересовал институт ЭМЕР. Его владельцами и директорами были полковник Нери Эганья, начальник оперативного отдела ВВС, и капитан в отставке Сауль Рэй, занимавший также ответственный пост в государственной телефонной компании. Хозяйственными делами института ведал полковник в отставке Армагно, который до недавнего времени был начальником разведки ВВС. Большую часть учащихся института составляли пилоты и офицеры.

Полковник Эганья был известным сторонником соблюдения конституционной системы. Он также поддерживал хорошие официальные связи с американской воздушной миссией. О нем было собрано достаточно сведений, и от меня не требовали информации в отношении его. В мою задачу входила добыча сведений о посетителях и учащихся института, особенно офицеров ВВС.

Кроме того, мне поручалось выяснить, не проходят ли в помещениях института какие‑либо собрания. В общем, я должен был следить за всеми событиями в институте, а также изучить возможность установки электронных устройств для подслушивания разговоров между Эганьей и его сотрудниками. Особый интерес вызывал у ЦРУ ходивший по рукам офицеров документ, связанный с увольнением полковника Малагана.

Этот эксцентричный офицер ВВС во время посещения базы в Дурасно грубо отозвался о делах Хорхе Батлье, бывшего в то время доверенным лицом правительства Пачеко Ареко. После возвращения в Монтевидео Малаган был посажен под арест на базе в Камило – Мендоса, однако сумел передать свою версию происшедшего.

Генеральная инспекция ВВС выпустила документ, дав в нем объяснение событий, но при этом допустила ошибку, обязав офицеров ставить подпись под документом, не читая его. Это было расценено как нарушение воинской этики и создало напряженную обстановку. Причем не вызывавшая удивления причастность Малагана к заговорщицкой деятельности как‑то отошла на второй план.

Меня взяли в институт преподавателем как раз во время развития этих событий. Мои связи с политическим отделом посольства США хранились в глубоком секрете. За исключением работников этого отдела, никто – ни Саенс, ни Бернал, ни другие сотрудники посольства США – ни о чем не должен был догадываться.

Саенс иногда давал мне переводы, чтобы не вызвать подозрений у шефа миссии, то же самое и на виду у всех делал Кантрелл.

Я тогда перевел на испанский язык инструкции ко всему лабораторному оборудованию, установленному техниками ЦРУ в управлении разведки и контрразведки.

Я также давал частные уроки английского языка. Мне разрешил их Кантрелл при условии, что это не отразится на сроках сдачи перевода. В частных уроках Кантрелл усмотрел новые возможности и вскоре потребовал информировать его заранее о моих будущих учениках.

Ученики – это дополнительный источник информации. Если ЦРУ интересовал будущий ученик, мне разрешалось давать ему уроки и указывалось, какие данные я должен был из него выуживать. Среди моих подопечных попадались самые разные люди, например женатый на дочери генерала служащий центрального отделения банка «Република», преподаватель средней школы, супруга владельца транспортного агентства, управляющий филиалом банка, подполковник ВВС и т. п.

Как‑то я получил задание «пристроить» в институт дочку посла одной из центральноамериканских стран. Через нее я должен был попытаться предложить частные уроки ее отцу. Не знаю, зачем это было нужно. Для меня стали уже привычным делом постоянная добыча информации, проверка и слежка. Я должен был следить за всеми, включая Бардесио. Подозреваю, что в свою очередь у него был приказ следить за мной. А может быть, я и ошибаюсь. Возможно, у меня был другой статут.

Весьма показательно, что простой агент мог следить за комиссаром, директор за сержантом, министр за своим секретарем, а секретарь за министром. В глазах американцев все они были людьми одной категории – уругвайцами. Проблем с занимаемым положением или чинами не существовало, все целиком и полностью зависело от национальности. На вершине, разумеется, были американцы. В их среде могла соблюдаться иерархия. Иное дело – уругвайцы.

После янки шли жившие в Уругвае англичане, потом – латиноамериканцы. По мере спуска по этой лестнице границы, определяющие степень важности каждой нации, становились все более размытыми. Эта схема оставалась в силе и для других стран. Для американцев, работавших в Бразилии, например, на последней ступеньке стояли жители этой страны. Я лично был гибридом – кубинским эмигрантом.

Стоял я где‑то до или после англичан. Поэтому я и не уверен, что Бардесио следил за мной.

Все эти вопросы весьма условные. Здесь нет писаных законов. Американскому персоналу позволялось завязывать отношения с жителями страны пребывания, но до определенных рамок. Мужчинам не возбранялось вступать в любовные связи, но они не должны были переходить в слишком большую привязанность.

Терпимо относились и к тому, когда такие связи появлялись у американских женщин. Не вызывали даже больших нареканий, в частности, ночные похождения начальницы отдела образования Хуаниты, которая завязывала случайные знакомства прямо на улице – на проспекте 18 Июля, причем часто она не знала даже имени своего очередного поклонника.

У секретарши директора АИД Стюарда – Мэри Боган – не было больших проблем до тех пор, пока она не оказалась беременной. Причем нужно сказать, что у Мэри был клиренс – оформленный службой безопасности допуск ко всем секретным документам и архивам посольства. Мэри провела немного времени в Монтевидео. Вспоминаются вечеринки, которые она организовывала для работников АИД и посольства. Они происходили у нее на квартире, находившейся в здании «Панамерикано». Уругвайцев на эти вечера ей приглашать было запрещено.

Летом 1967 года я часто бывал у нее, когда она сняла вместе с двумя подругами коттедж в Пунта – дель – Эсте. У нее всегда был большой запас напитков.

Мне не хочется выглядеть пуританином или лицемером. Я затронул эту тему, чтобы показать систему двойного стандарта, которой неизбежно должна следовать американская дипломатическая служба в отношении своих сотрудников, когда начинается политика проникновения. Душевное сближение между поработителями и порабощенными запрещается из‑за риска, что будут нарушены нормы безопасности. При наличии глубоких любовных отношений такой риск всегда существует.

Лишь иногда какой‑либо мятежник может нарушить монотонность этих правил. Но это случается очень редко. Законы о нормах поведения американских чиновников уберегают их от таких нарушений. Существует механизм для быстрого отзыва из страны, но такая практика применяется лишь в самых сложных и деликатных ситуациях.

В этом отношении показателен случай, происшедший с секретаршей политического отдела посольства США. Она влюбилась в служащего магазина «Лондон – Париж» и надеялась выйти за него замуж. Ее пытались отговорить, но она оставалась тверда в своих намерениях. Тогда ее выслали в Вашингтон, но она увезла с собой и жениха, которому предусмотрительно достала визу. Возможно, в административном плане она не понесла наказания, однако сомневаюсь, чтобы ее снова послали за границу.

Все это произошло в 1964–1965 годах, еще до моего поступления на службу в миссию. Об этом мне рассказала наследница мисс Дюпресс – секретарша Хуана Нориеги – и делопроизводитель политического отдела посольства Банни Денхем, на которую эта история произвела большое впечатление.