Текст книги "Пес государев"

Автор книги: Максимилиан Уваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

 

 

А во дворце суматоха. Царь из похода вернулся. По дворцу служки мечутся. В кухне повара подмастерьев гоняют. Все хотят Царю-батюшке услужить. А тот по своим хоромам хаживает да последние новости от шута слушает.

 

– Сказывают, что ты к землям своим еще пару уделов прикрепил? – шут спрашивает.

 

– Опричнина моя растет, как грибы по дождю, – Царь довольно руки потирает. – А среди народа что слыхать?

 

– Говорят, что ты людей почем зря губишь, – шут тихо говорит да подальше от Царя отходит. – Сказывают, что ты шибко лютуешь. Наш государь никогда народ простой не губил почем зря. А тут ты цельные деревни с лица земли стираешь. Опричников твоих зовут кромешниками. Говорят, что ты подле себя палача держишь и с ним вместе над людьми измываешься.

 

– Это они про Малюту Скуратова? – Царь усмехается да к кубку тянется. – А где Федя мой? – удивленно вокруг озирается.

 

– Федор к отцу на часок поехал проведаться, – шут отвечает и совсем тихо добавляет: – Говорят, что Басманов душу у тебя украл. Дьяволом его кличут. Что от жены ты своей законной отворотился и грехом содомским с Федькой занимаешься. А про Царицу поговаривают, якобы с солдатами молодыми она прелюбодействует.

 

– Стервы! – Царь зло в стену кубок кидает да на шута гневно взирает. – А ты слова дурацкие повторяешь!

 

– Не гневись, государь, – Васька Царю кланяется. – Ты ведь сам неспроста власяницу носишь? Значит, грехи великие за собою чуешь.

 

– Да как смеешь ты, смерд, на грехи Царя намекать? – Иван как коршун к Ваське кидается да за грудки его хватает. – А не ты ли сам те слухи и разносишь?

 

– Государь! – шут испуганно в руках его трясется. – Кто, ежели не твой шут верный, тебе правду скажет?

 

– Правду, говоришь? – Иван словно змей шипит. – Стало быть, Царь твой грешен? Эй, стража! – в дверь он кричит. – Взять его. Да готовьте во дворе кострище! Я видеть хочу, как эта гадина в огне будет корчиться!

 

 

Федька ко двору стрелой прилетел да с коня у ворот спешился. А на площади пред дворцом народу скопилось, как огурцов в бочке. Все стоят молча да на шута, к столбу привязанного, поглядывают. А столб тот вязанками дров сухих обложен. Царь на крыльце сидит да руки потирает.

 

– Чего случилось, государь? – Федька у Царя спрашивает. – В чем шут твой провинился?

 

– Он посмел меня, Царя, уму разуму учить! На грехи мои указывать! Вот и решил я казнь учинить, чтоб неповадно было, – Царь отвечает и факел горящий Федьке в руки сует. – Накажи его за наговор да клевету на Царя свого.

 

Басманов факел из рук царских принял да поклонился покорно. Поднял он глаза да государю в лицо глянул. И снова побежали по спине Федькиной мурашки со страху. Не узнал он Царя. Чисто сам сатана на троне восседает. В глазах огонь кровавый плещется. Уста в улыбке дьявольской перекошены. Руки, словно когти птицы кровожадной, в подлокотники трона вцепились.

 

Спустился Федька с крыльца дворцового. Подошел к шуту привязанному. Перекрестился три раза да губами одними прошептал ему прощение. Вспыхнули ветки сухие разом. Охватили огнем одежды шутовские. Облизали кожу языками красными. Забился Васька в судорогах от боли адской. Из последних сил отрыл он рот и взглянул в сторону крыльца дворцового глазами, огнем обожженными.

 

– Пропади ты пропадом, ирод окаянный! – шут выкрикнул и огнем захлебнулся.

 

========== Глава 22 ==========

 

Солнышко красное в оконце улыбается. Шлет последние лучики летние на землю уставшую. Урожай собран давно да по закромам спрятан до зимы холодной. Огурцы соленые да яблочки моченые в бочках схоронились. В амбарах зерно томится. Репа в погребах в песок зарылась. Кто лето работал, зимой сытым будет.

 

В опочивальне царской свежо. Из окошка ветерок легкий дует. Федька на мягких перинах лежит да яблочком наливным хрумкает.

 

– Ты чегой-то, государюшко, невесел? – потягиваясь сладко, у Царя спрашивает. – Али я тебя не долюбил?

 

– Из Москвы митрополит удрал. В монастыре прячется, – Царь хмурится да в письмецо смотрит, что гонец утром принес. – Второй уже сбегает. Не любы им, видишь ли, деяния мои.

 

– Так пущай ставленник твой митрополитом станет, – Федька огрызок яблочный точно в окошко кидает и поближе к Царю придвигается. Руку ему на плечо кладет да глазами черными в глаза смотрит.

 

– А ведь и правда твоя, Федя! – Царь себя по лбу рукой бьет да Федьке улыбается. – Федора Колычева, игумена Филиппа, надо с Соловков звать.

 

– Кто таков? – Федька лениво через Царя к блюду серебряному тянется. Да новое яблочко берет.

 

– То человек честности особливой, – Царь руку Федькину перехватывает да яблочко откусывает. – Только ему я довериться могу.

 

– А я тебе на что? – Федька брови соболиные хмурит, и летит наливное яблочко в окошко.

 

– Ты, Феденька, лекарство мое, для души больной, – Царь Федьку за плечи берет и в губы целует. – А Филипп – моя совесть.

 

Федька от поцелуев Царевых млеет, ноги длинные разводит и на государя своего смотрит призывно глазами масляными.

 

– Ты весь мой, государь! Клянись, что я для тебя слаще меда! Что спать без меня не можешь. Что токмо мне доверяешься! – тело белое под руками горячими извивается. Уста алые признания шепчут. Кудри темные по плечам широким расплескались.

 

– Жениться тебе надобно, Федя, – Царь говорит, грудь Федькину поцелуями покрывая.

 

– Ты чего удумал, государь! – Федька с кровати вскакивает да к окну подходит. Аль не мил я тебе стал? Надоел тебе пес твой преданный? Хочешь его за порог выставить?

 

– Что ты, душа моя чистая, – Царь к Федьке подходит и за плечи обнимает. – Чтобы слухи лишние про нас не бродили, хочу, чтобы женился ты. Да не кабы на ком! Княжну Сицкую Варвару тебе в жены отдаю. Племянницу моей покойной супружницы Анастасии.

 

Услышав такое, Федька хмыкнул тихонько, Царю улыбнулся сладко да поцелуем одарил.

 

 

Свадьбу осенью сыграли. Баба Федьке досталась справная. Телом статная, характером мягкая. Федьку за бога считала. Сама ноги его омывала. Сама с рук кормила. Умом Варвара, правда, не блистала, да только это Федьке на руку было.

 

– Уж я так свого Феденьку люблю. Соколика ясного! Уж такая мне радость в жизни случилася, – мягко княжна мурлыкает да к Федьке ластится. – А куды ты, Феденька, на ночь-то глядючи собираешься?

 

– У меня служба государева, – Федька порты надевает да кафтан красный.

 

– А до утра дела енти не погодят? – Варвара, расстроенная, слезу утирает.

 

– Ты белены, что ли, давеча объелася? – Федька на жену недовольно зыркает да кушаком подпоясывается. – Мне государь дело важное поручил. Я в поход собираюсь!

 

– Так ты же мой теперь? Перед богом мы венчанные! – Варвара в голос рыдает да Федьку за рукав хватает.

 

– Я перво-наперво пес государев, а ужо потом муж твой, – Федька руку свою отдергивает и, уходя, дверью хлопает.

 

 

Осень дождем мелким рыдает. Дороги все развезло, как мужика пьяного после баньки. Кони копытами скользят, грязью по самые седла забрызганы. Небо серое тучами низкими хмурится. Едут опричники по дороге в слободу Александровскую докладать Царю о подвиге. Еще волость одна к царской вотчине присоединилась. У опричников вся одежда гарью да кровью людской пропиталась. Но не видно того, ведь одежа вся черная, кромешная.

 

Глядь, посередь дороги обоз небольшой стоит. Пять телег да пара наездников. У одной телеги колесо отвалилось. Чинят его служки церковные, подолы ряс за пояс заткнув. В той телеге человек, в схиму укутанный. Руками на посох опирается да на картину осеннюю тоскливую смотрит.

 

Федька коня пришпорил да прямиком к телеге направился.

 

– Куда путь держите? Что везете? – незнакомца окликивает.

 

– Здравствуй, мил человек! – незнакомец ему отвечает, голову подняв. А из глаз его серых такие спокойствие и благодать льются, что у Федьки сердце заходится.

 

– И тебе не хворать, отец, – Федор голову клонит слегка. – Назовись слуге государеву!

 

– Филипп я, игумен Соловецкий, – тот отвечает да руку Федьке протягивает.

 

Федька к руке припадает да на Филиппа глазами прищуренными смотрит. Не обидела природа-матушка игумена. Статный да ладный. В плечах широк, руки сильные, лицо доброе в морщинках мелких. А глаза… Будто в душу глядят да все твои грехи видят.

 

– А я кравчий государев. Федор Басманов. Дозволь тебя в слободу сопроводить? – Федька у Филиппа спрашивает. – Государь про тебя сказывал. Ежели хочешь, я коня тебе дам доброго. Войдем в слободу плечом к плечу. Как равные.

 

– Не ровня мне палач царский, – Филипп ему отвечает. – Так что езжай к своему хозяину да доложи ему о своих деяниях зверских, что в вотчине сотворил. А я и в телеге доеду да дорогой души тобой убиенные оплакивать стану.

 

Федька ничего ему не ответил. Усмехнулся только злобно да коня нагайкой ошпарил. Взвился под ним конь вороной, копытом о дорогу раскисшую ударил да грязью схиму Филиппа обдал.

 

«А я разумел, что мы подружимся! – Федька думу думает. – А ты решил, видать, все к своим рукам прибрать? Не выйдет, игумен Соловецкий! И на тебя дыба да костер найдутся! Погоди! Вспомнишь еще Федьку Басманова!»

 

========== Глава 23 ==========

 

Мухи белые с неба сыплются на землю, от дождей размокшую. Деревья у дороги стоят голые, словно покойники в саванах истлевших. Костры на сторожевых башнях чадят да в небо серое дым черный пускают. Собака уличная по грязи бредет, хвост поджав, да поскуливает от голоду.

 

А Царь из храма не выходит. Денно и ношно молится да беседы с игуменом Филиппом ведет задушевные.

 

– Совсем я заблудился в мыслях своих, Филипп, – говорит он Колычеву. – Будто в лесу темном брожу. А вокруг токмо волки воют да глаза филинов из темноты светятся. И некому меня из лесу того вывести!

 

– Все мы странники в жизни этой, государь, – Филипп ему руку на плечо кладет да похлопывает. – Кто знает, что предначертано, идет своей дорогою смело. Кого с пути сбивают советом глупым. А кто, как ты, в потемках плутает. Тебе нужно свет увидеть, государь. На свет все проще идти.

 

– Я думал, что видел свет и шел на него, – царь вздыхает да с лавки поднимается. – Только тот свет огнями болотными оказался. Засосало меня по самую шею.

 

– Скажу по чести, государь, – Филипп хмурится. – Не по нраву мне то, что ты творишь. Сколько душ невинных загубил! Сколько судеб поломал. А все из-за чего?

 

– Из-за чего? – Царь скалится. – Ну-ка, просвети меня. На то ты и слуга божий!

 

– А ты не скалься! – игумен посохом об пол стукает. – Все из-за обиды детской! Да, досталось тебе во младенчестве, так зачем на всем боярстве отыгрываться? И детей боярских губить неча!

 

– Дык яблоко от яблони… – Царь начинает, но Филипп движением руки его останавливает.

 

– Сын за дела отца своего не в ответе!

 

– Ты кому рот затыкаешь? – Царь взвивается да коршуном к Филиппу подлетает.

 

– Так тебе, государь, – спокойно Филипп отвечает и смело навстречу Царю встает. – Вокруг тебя одни подхалимы да угодники. Кто тебе еще правду в глаза скажет, как не друг?

 

– Верно молвишь, – Царь разом успокаивается, лишь взглянув игумену в глаза чистые. – Токмо обещай мне, Филипп, всегда правду-матку говорить!

 

– Обещаю, государь, – Филипп отвечает да на лавку обратно Царя усаживает.

 

– Уважь просьбу мою, батюшка! – Царь игумена за руку берет да к груди своей прижимает. – Займи престол Московской митрополии, прими митрополичий сан!

 

– Коли обещаешь, что слушать меня станешь, соглашусь сан принять, – Филипп ему кивает. – Верой и правдой служить буду. На том крест целую, – и крест с груди своей к губам подносит.

 

 

А тем временем в доме своем Федька у оконца сидит да отваром липовым с медом янтарным балуется. Супротив него Варвара, глаз с супруга не сводит.

 

– Чего-то ты, Феденька, смурной? Не уж-то приключилось чего? – говорит да к мужниной руке тянется.

 

– Не твого ума дело, – Федька не со злобой ей бросает.

 

– Дык может, я пособить чем смогу? – Варвара не унимается.

 

– Твое дело счас мое дитя носить, – Федька от жены отмахивается да к окну отворачивается.

 

А за окном морось осенняя. На яблоне перед домом ворон черный сидит, нахохлившись, и голосом охрипшим каркает.

 

«Что же ты раскаркался? – Федька думает. – Али беду близкую чуешь? Врешь! Я так просто не сдамся! – и окно распахнув, в ворона мокрого кружкой глиняной кидает. – Филипп всеми мыслями царскими завладел. Это правда! Только не сможет Царь с плотью своей совладать, коли меня увидит! Так что, игумен? Твое дело супротив моего тела?»

 

К изгороди высокой конь вороной подлетел. С него всадник удалой спрыгнул да в ворота громко нагайкой стукнул.

 

Охранники воротину перед ним отворили да к дому провели.

 

– Тятя! – Федька навстречу отцу поднимается да в объятия его заключает. – Давно ли с походу возвернулся? Как наказ царский исполнили?

 

– Ох, Феденька… – воевода кафтан мокрый в руки снохе дает. – Дела дивные творятся. Мы только в поход выдвинулись. Дошли почти до вотчины князя Юрьева, а тут гонец от государя нас догнал. С грамотой странною. В том письме Царь свой указ отменил. Повелел нам в слободу вертаться да князя ентого не трогать.

 

– Варвара! Накажи, пусть нам водки принесут да закуски поболе, – Федька жене приказывает. – И пусть к нам никого не пущают. Разговор у нас тута сурьезный намечается!

 

 

Федька во дворец быстрым шагом вошел и прямо в покои царские направился. Охране рукой махнул, мол, уйдите с глаз моих, да в дверь уверенно кулаком стукнул. В голове его отца напутствие звучит: «Ты, Федя, Царя должен снова к себе приветить! Надевай на себя платье, как он любит. Брови подведи да улыбку на морду разлюбезную надень! Дай все, что ему так в тебе нравилось! От ентого вся наша жизнь зависит. Ежели Филипп ему про грех содомский напоет, так и до опалы недалече. А с тобою вместе и мы с Петькой на дыбу пойдем».

 

Царь на коленях перед иконками стоит. Свечку в одной руке держит, а второй крестится. Губы тонкие молитвы нашептывают.

 

– Дозволь войти, государь? – с порога Федька вопрошает.

 

– Уходи, Федя! – царь испуганно на него смотрит. – Не могу я тебя более видеть!

 

– Аль не люб я тебе стал? – Федька хмурится да кафтан длинный с себя скидывает.

 

А под ним ткань тонкая да нежная. Через нее тело белое призрачно да призывно светится. На шее длинной бусы росою голубой рассыпаны. Запястья тонкие браслеты золотые сковали. Федька из рукава кафтана венок из каменьев дорогих вынимает да на головушку свою черную примеряет. И светятся его глаза как звезды яркие в небе темном. И губы алые в улыбке размыкаются.

 

– Изыди! – Царь тихо шепчет, но глаз от красоты той оторвать не может. – Грех это! Не можно мне до того в глазах божьих опускаться. О душе своей мне думать надоть!

 

– О душе твоей пусть игумен Филипп заботится! А я токмо о теле твоем пекусь, – Федька сказывает да подле Царя на колени садится. – Истосковался я по любви да по ласке твоей, люба моя! Послушай, как сердечко мое в груди бьется!

 

И руку Царя к себе тянет. Рука та дрожит, но не упирается. Ложится она на ткань тонкую и чувствует жар тела молодого да горячего.

 

========== Глава 24 ==========

 

Так и год прошел. Осень ранняя землю дождем моет. Небо тучами хмурыми заволокло. Деревья за окном ветками голыми, как плетями, машут.

 

Душит тоска темная Федьку. Сердце клещами стальными сжимает. Не радует его ни стол богатый, ни жена любящая, ни наследник маленький. Федька на цыпочках к колыбели подходит да на сына спящего смотрит.

 

– Что же будет с нами? – шепчет он да головушку маленькую рукой гладит. – Как нам выжить в это время смутное? Как в немилость царскую не впасть?

 

– Федя? Чего не спится тебе? – жена спросонья ворчит. – Петеньку разбудишь!

 

– Спи! – Федька жене отвечает. – Светает ужо. Мне к заутрене пора.

 

 

Едет Федька улочками темными. По спине и голове его дождь барабанит, но не чувствует он этого. Мысли тревожные ему покоя не дают. Изменился Царь с тех пор, как Филипп приехал. Поначалу ждал Федька, что, как игумен в Московию переберется, все снова на круги свои возвернется. Да не тут-то было.

 

Царь Федьку сторонится. Старается с ним наедине не оставаться. На собраниях глаза отводит. Не смотрит в очи черные да горячие. Но ежели случится их глазам встретиться, вспыхивают царские огнем страстным. Вот тогда Федька лучшее платье на себя надевает да как вор в опочивальню царскую пробирается.

 

А уж там он знает, что делать. Только вот пугает его государь. Бьется жарко он в теле Федькином. Руками сильными бедра до синяков сжимает. Поцелуями огненными кожу обжигает. Только вместо слов ласковых, губы царские молитвы шепчут, от чего у Федьки по спине мурашки бегают.

 

А как слезет Царь с Федьки, сразу власяницу надевает, на колени перед иконками падает да поклоны бьет. И чего бы Федька ему ни молвил, головы не поворачивает. А опосля этого уезжает он в Московию к митрополиту Филиппу. А Федьку в поход дальний отсылает.

 

По двору слухи идут, что прошло времечко любимца царского. Что теперь главный его советник – митрополит Московский и что только его теперь Царь слушает и только ему и доверяется.

 

Федька от всего этого с ума сходит и, дабы всю злость свою высвободить, лютует страшно в походах. Режет и жжет направо и налево, не щадя никого. Кафтан его походный запахом плоти паленой да крови пропитался. Сабля острая, кости человечьи рубить устав, покорежилась.

 

С каждого похода Федька Царю «гостинец» везет. То руку врага его отрубленную, то голову, то сердце вырезанное. Приезжает в слободу, в хоромы царские заходит. А перед докладом о подвигах своих из сумы плоть мертвую достает, перед Царем ее выкладывает да говорит:

 

– Пес твой верный, государь, с охоты вернулся с добычею!

 

Федька у крыльца церковного с коня спрыгнул, шапку с головы снял, на икону перед воротами перекрестился и в храм вошел. Отыскал он глазами среди молящихся фигуру плотную, в черные одежды облаченную, пробрался ближе к ней да на колени упал.

 

– Разговор у меня есть до тебя, – Малюте Скуратову шепчет тихонько.

 

– Так ты ко мне приходи, – Малюта ему отвечает, глаза от иконы отводя. – В подвалы мои. Не забоишься? – и Федьке подмигивает.

 

Федька обиду проглотил, кивнул врагу своему коротко, на образа перекрестился да быстро из церковки вышел.

 

 

Вечером поздним Федька ко дворцу царскому подъехал. На задворках коня оставил, оглянулся с опаскою на стражу, что у ворот стояла, да через дверку потайную внутрь юркнул. Прошел он по коридору темному да у лестницы крутой остановился.

 

Сердце у него в груди, как заяц бешеный, скачет. Ноздри тонкие от вздохов тяжелых раздуваются. Страшный запах идет из подземелья, куда он спускаться собирается. Запах боли и страданий человеческих. Федька руку на стену каменную кладет и вздрагивает от омерзения. Кажется ему, что стена та кровью залита. Вязкою, тягучею и мертвою. Руку мокрую Федька об кафтан вытирает и первый шаг по лестнице, в казематы ведущую, делает.

 

– Малюта! Здесь ли ты? – окликает он врага своего.

 

– Кравчий? Решился-таки меня навестить? – слышит он голос насмешливый. – Так спущайся! Чего как гость непрошеный в дверях стоишь? Давно я тебя тут поджидаю.

 

На стенах каменных факелы мерцают. Малюта в рубахе простой по коморе ходит да как хороший хозяин прибирается. Розги в бочку в уголке пихает. Клещи да ножи заточенные по стенам развешивает. Кандалы любовно тряпицей протирает да на крюк цепляет.

 

От всего этого Федьке дурно сделалось. Тошнота к горлу подступила. Да в глазах потемнело. Пошатнулся он да на лавку присел.

 

– Что-то ты, Федя, побледнел, – Малюта усмехается да рядом с ним садится. – Ой, молю тя, ты ведь тоже, палач, как и я. Так чего тебя тут так напужало?

 

– Я, может, и палач, – Федька отвечает тихо. – Только я людей быстро жизни лишаю. Не мучая.

 

– Презираешь меня? – Малюта хмурится.

 

– Как бы я к тебе ни относился, то к делу ничего не имеет, – Федька говорит и смело в глаза Скуратову смотрит. – Сейчас враг у нас с тобою один. И ты знаешь, о ком я говорю.

 

– Что, боишься, как бы Владыко Царю не посоветовал за грехи твои плотские жизни лишить? – Малюта смеется.

 

– Так и тебя участь сия может настигнуть, – Федька отвечает. – Окромя плотского греха, на кой я царя подбиваю, ты его страсти к зверствам потакаешь. Так что под тобою тоже земля горит.

 

– Хм… а ведь ты правду говоришь. – Малюта с лавки встает да в две чарки вина из ковша наливает. – Что же, Федя, – чарку Федьке поносит. – Раз уж мы с тобой в одной упряжке оказалися, надо думать, как Филиппа ентого под монастырь подвести.

 

– Дело это сложное, – Федька вино из рук Малюты принимает да глоток делает/ – Нету за митрополитом ничего. У меня есть человечек верный, к нему приставленный. Так он говорит, что Филипп не греховодит.

 

– Молю тя, раз грехов за ним не водится, – Малюта ему отвечает. – Значит, на его добродетели и нужно нам сыграть.

 

========== Глава 25 ==========

 

Хороша ты, Русь-матушка! Полями привольна. Лесами богата. Землей плодовита. И людей добрых ты много вырастила. Героев смелых. Мудрецов великих. Певцов голосистых.

 

Митрополит Филипп по саду чинно похаживает. Поступью статной траву молодую мнет. Посохом землю вспахивает. Берет он в руки ветку яблоневую да аромат цветов розовых вдыхает.

 

– Как же мне, Ваня, любо на земле жить, – говорит он племяннику своему, воеводе Ивану Колычеву. – Только посмотри, как природа после зимы просыпается! Почувствуй это благоуханье! Послушай песни птичьи!

 

– Не до красоты мне, Владыко, не до радости! – Иван хмурится да на дядьку своего смотрит. – Царь ищет опальных воевод да сотников. Ты нас у себя схоронил, за то тебе поклон благодарственный до земли. Только… У Царя глаза да уши везде. Как бы ты на себя беды не накликал.

 

– Нешто зазорно поддержать страждущих? Ужель это преступление, героям помощь оказать? – Митрополит головой качает. – И дело то не в Царе. Запутался он. В прошлых болезнях завяз. Ему бы лечить хворобы старые, а он их новыми заменяет. Царь ко мне частенько наведывается. Вот приедет на седмице, я с ним поговорю. Ежели героя победили, то от этого он героем меньше не стал. И поражение получить от неприятеля – то не предательство, а урок важный! А люди только на своих ошибках и учатся.

 

– Эх, Владыко, надеюсь, что сможешь ты Царя убедить, – Иван вздыхает. – Главное, чтобы ему первей тебя кто-нибудь песни не напел.

 

 

А в Алексанровской праздник – Пасха Христова! С утра раннего все колокола церковные песни поют. Люди наряды свои из сундуков достали. Пестрит толпа радостная да шапки в воздух кидает. Народ Царя своего здравствует. Государя-батюшку привечает.

 

Царь до собора доехал, на колоколенку взобрался да сам в колокола отзвонил. В храме молебен отстоял, свечи поставил за здравие да за упокой. Воды святой в купели набрал, освятив куличи да яйца, обратно во дворец вернулся, праздновать.

 

– Государюшко, – Федька к нему на лавку в трапезной подсаживается да чарку с водкой подносит. – С праздником тебя великим!

 

– И тебя, Федя, с праздником, – царь отвечает да чарку опрокидывает.

 

– Может, навестить тебя вечерком? – Федька еще одну чарку наливает и пред Царем ее на стол ставит.

 

– Я опосля трапезы в Москву собираюсь, – тот Басманову отвечает, стараясь в глаза черные не смотреть. – Меня Владыко ждет, да народу стольному показаться надобно.

 

– Опять к Филиппу едешь? – Федька удивляется деланно. – А я думал, что до тебя уж слухи дошли. Про дела митрополита Московского.

 

– Слухи? – Царь всем телом вздрагивает да на Федьку глаза выкатывает.

 

– Тут дьякон один, с Москвы присланный, в кабаке пьяный обмолвился, – Федька шепотом сказывает, – дескать, опальных воевод Филипп у себя схоронил. Поит их да кормит. От тебя бережет.

 

– Враки то! – Царь рявкает громко. – Не верю я в такое предательство!

 

– А ты не кричи, государь! – Федька выпрямляется да в глаза царю смотрит. – Среди тех воевод племянник его. Иван Колычев.

 

 

Царь по коридорам коршуном промчался. Велел коней седлать. Служки его быстро в походное приодели. Царь на коня черного вскочил и, охраны не дожидаясь, из ворот дворцовых вылетел.

 

 

Все тихо во владениях митрополита Московского. Праздничный молебен отслужил. Благословил люд столичный. Хорошо и светло на душе у Владыки. Отдыхает он в саду в беседке чистой. Вокруг него сидят воеводы да сбитень и медовуху душистую попивают.

 

– Никак не ждал ты меня, Владыко! – голос сухой за спиной у Филиппа раздается. Ветки слабые расходятся и открывают лицо Царя, все злобою перекошенное.

 

– Я тебя, гость мой дорогой, всегда жду, – митрополит поднимается Царю навстречу и руку ему протягивает.

 

Царь к перстам припал, но руки не поцеловал его. Принюхался, как пес уличный, носом по руке поводил да, головы не поднимая, сказывал.

 

– Медом пахнет. Словно рука ангела. Вот только пошто ангел сей врагов моих привечает да потчует?

 

– Не враги они тебе, государь, – Владыко отвечает и Царя к столу жестом приглашает. – То герои войны, от смерти спасшиеся.

 

– То трусы и отступники! – Царь выкрикивает да посохом по полу беседки стукает. – Настоящие герои на поле бранном лежать осталися. А эти бежали предательски, посрамив пред ливонцами Русь матушку да Царя свого.

 

– Успокойся, государь! Сядь с нами, медку испей. Да послушай, что я тебе скажу, – Филипп молвит да осекается, в глаза Царю глянув. А в глазах тех мрак кромешный, да огни сатанинские в той темноте пляшут.

 

– Не буду я боле слушать тебя, Владыко, – Царь скалится. – Растратил ты мое доверие поступком ентим.

 

– Чем это я тебе не угодил? Тем, что людей от смерти спас? – Филипп со скамьи поднимается да кулаком об стол бьет.

 

– А ты не смей кричать на государя своего, – Царь змеем шипит. – Али думаешь, раз власть у тебя, то управы на тебя не найдется? Эй! Охрана! Взять сих предателей да под конвоем в слободу Александровскую доставить. А ты, митрополит, жди вестей тута. А чтобы отсель не сбежал никуда, я к тебе ребятушек своих приставлю.

 

 

Быстро до слободы слухи долетели. Весь двор как улей жужжит. Все новости из Москвы обсуждают да Царя дожидаются.

 

Федька снова к лестнице крутой подходит да смело вниз шагает. Малюта за столом сидит да мирно молоком балуется с хлебом свежим да медом душистым.

 

– А-а-а… Пришел? – он Федьке кивает да за стол жестом приглашает.

 

– А чего это ты победу молоком празднуешь? – Федька его спрашивает да на стол ендову с вином ставит. – Вели закуски несть!

 

– Ну, коли ты не травить меня пришел, так отчего не выпить? – Малюта отвечает да в ладоши хлопает.

 

Тут же слуга прибежал и, выслушав приказ хозяина еды принесть, спешно удалился.

 

– А пошто мне тебя травить-то? – Федька ухмыляется. – Мы ведь с тобой теперича в одной упряжке.

 

– Молю тя, после того, как мы врага общего убрали, в разных мы с тобой упряжках, Федя, – Малюта улыбается.

 

– А коли и так, – Федька вино красное по чаркам разливает. – Ведь хорошо сладили! Мой служивый мысль опальным воеводам подсказал у владыки схорониться. А твой слух про то по слободе пустил. Давай-ка на сегодня забудем, что мы с тобой враги. За дело наше выпьем! За опалу митрополита Филиппа! Легкой смерти ему!

 

========== Глава 26 ==========

 

Вот и вернулось все на круги своя. Царь в Москву носа не кажет. Снова в подземелье к Малюте наведываться стал. Новые погромы над боярами учинять удумал. Федьку вновь к себе приблизил.

 

А Федька и рад стараться. Наденет на себя летник нарядный, праздничный, щеки свеклой подкрасит, волосы в косы черные вплетет и пляшет перед Царем ночи напролет. Радуется кравчий, что все на место встало.

 

Все да не совсем…

 

Ночка темная уж к рассвету катится, а Царь по опочивальне как шальной мечется. То к окну подскочит, то у иконок на колени бухнется, то в угол дальний забьется, голову руками обхватит да шепчет что-то, очами красными вращая.