Текст книги "Пес государев"

Автор книги: Максимилиан Уваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

 

 – Давай, Феденька! Спой для меня песню громкую. Чтобы почувствовал я тебя не токмо телом, но и душою.

 

 

Лишь под утро Царь Федьку отпустил. Измучил он его своею любовью странною. Все тело синяками да ссадинами покрыто после утех тех царских. Федька на себя рясу черную нацепил да из опочивальни вышел.

 

За окном природа бесится. Молнии небеса на части рвут. И на душе Федькиной гроза бушует. Обида всполохами сверкает. Ненависть, будто гром, в голове грохочет.

 

«Ничего, Малюта Батькович! Я так просто тебе не сдамся! Повоюю я еще за любовь Царскую! Не будь я Федькою Басмановым!»

 

========== Глава 17 ==========

 

Дорожка лесная все дальше и дальше вьется. Вокруг птицы песни веселые щебечут. Зайцы из-под ног коня вороного разбегаются. Солнце сквозь листву молодую палит нещадно. Едет Федька в глушь дремучую, и сердце его от страха сжимается. Не божье дело задумал он, греховное.

 

«Ой и зря ты мне, тятя, енто присоветовал! Не к добру дело сие. Грех большой на душу свою беру. Только нет у меня, видать, другого выхода. Токмо ведовство мне и осталося!»

 

Вот и чаща гуще становится. Елки кособокие тропу преградили. Птицы петь перестали. Солнышко ясное в облаках скрылось. Спешился с коня Федька да сквозь бурелом на своих двоих пошел. Лапы еловые ему по лицу хлещут. Корни длинные из-под земли вылезают да за ноги его цепляют. Чудится Федьке, что сама природа-матушка не хочет пускать его к ведьме лесной.

 

Деревья вдруг расступились, и оказался Федька на прогалинке лесной. На полянке той хатка простенькая. Из стволов деревьев собранная, а поверху ветками да мхом покрытая. Подошел к двери Федька да только хотел кулаком в нее стукнуть, как услышал он голос глухой да хриплый.

 

– Заходи, милок! Чего у порога мнешься?

 

Федька в маленькую горенку вошел. Посередь нее стол да две лавчонки хиленькие. В углу печка кривая да полати бревенчатые.

 

– Здравствуй, бабка, – Федька шапку снял да на иконы в углу красном перекреститься собрался. Только нет там ни икон, ни свечек. Лишь паук сети свои вяжет да мух ловит.

 

– Присаживайся, касатик, да сказывай, с чем пожаловал? – бабка усмехается, Федьке зубы гнилые показывая.

 

– Говорят, ты зелья разные варить здорова́, – Федька от улыбки той ежится, но на лавку садится.

 

– А тебе, никак, приворот нужон любовный? – бабка с лавки поднимается, оправляет обноски истлевшие на теле корявом да к печке подходит.

 

– А и правду про тебя говорят, – Федька вздыхает с облегчением. – Все-то ты знаешь про людей, все ведаешь!

 

– И про тебя всю правду расскажу, красавец писаный, – ведунья на полке кривой роется, достает мешочек кожаный, щепотку порошка из него вынимает да в огонь бросает. Вспыхнул в печи огонь черный, как ночь безлунная. Вздрогнула бабка да на Федьку обернулась. – Зачем пришел ко мне, колдун черный? За каким лядом я тебе понадобилась, коли ты и сам все можешь?

 

– Ты чего-то, бабуля, заговариваешься, – Федька хмурится да с лавки вскакивает. – Али грибов поганых объелася? Али угорела от печи?

 

– Неужто не знаешь ты силы своей? – колдунья спрашивает. – Ну тогда слушай меня внимательно. Не помогут тебе мои снадобья, ибо сам ты сумел приворожить силою своей. И приворот тот посильнее чар моих будет.

 

– Об чем говоришь ты, ведьма, никак в ум не возьму? – Федька плечами пожимает. – Да и не умею я ворожить да колдовать.

 

– Все ты умеешь, касатик. Все разумеешь, – бабка к столу садится да на Федьку глазами белыми, слепыми смотрит. – Силушка у тебя от бабки твоей – ведуньи. А приворот был сделан пляской сатанинской.

 

– А что мне с ворогом моим да завистником делать? – Федька к бабке придвигается да из сумы мешочек со звонкою монетою вынимает.

 

– Не знаешь ты еще мощи своей, красавец, – бабка деньги в одежду рваную припрятывает да дальше сказывает, бельмами прямо в душу Федькину глядя. – Ты свого соперника его же силою и победи. Знаешь ведь, что он умеет ладно? А ты лучшим в ентом стань!

 

– Хм… спасибо, бабушка, – Федька затылок чешет. – А и правда, чем я хужее его? А скажи-ка ты мне, ведьма, что мне ждать дальше? Как судьба моя сложится?

 

Бабка снова к печи подошла. Другой мешочек достала да горсть белого порошка в огонь кинула. Вспыхнул огонь светом красным. Языки кровавые аж до бабкиных лохмотьев из печи кинулись.

 

– Кровь кругом… Смрад гнилой… Крики страшные… Люди… Нет, не люди то… покойники… Кто с веревкою на шее, кто огнем объят, кто без головы вовсе… Не могу я боле это видеть! Страшно, будто в аду! Уходи отсель, колдун черный! И путь-дорогу сюда забудь! – бабка кричит да палкой на Федьку замахивается.

 

Глянул Федька на лицо ведьмы, пламенем озаренное, и в глазах ее белых всю свою жизнь увидел. Подхватил он шапку да кинулся из избы прямо в чащу лесную.

 

 

Вот и купола слободы Александровской вдали показались. Страх утих. Сердце успокоилось. Едет Федька до дому, и думу думает.

 

«А ведь права ведьма старая! Не зря бабку мою пуще черта люди боялися! Значит, перешла ко мне ее силушка. И про пляску ту, старая, правду сказывала. Приворожил я Царя, присушил к себе. Только… в чем этот приворот, мне не ведомо. А с Малютой я еще повоюю. Нехай думает, что он лучше меня Царя повеселить сможет! Я еще покажу государю, на что Федька Басманов годен!»

 

 

Коридоры длинные народом кишат. Столовничие бегают, на столы в трапезной харчи мечут. Спальники перины с улицы заносят после солнца жаркого. Охранники на постах меняются.

 

Федька в трапезную вошел да за стол уселся. Глядь, а за ним следом Малюта Скуратов в дверях очутился. Обвел он глазами опухшими столы да на Басманова удивленно воззрился.

 

– Это откудова ты такой потрепанный возвернулся, – скривив губы усмешкою, у Федьки спрашивает.

 

– Да вот, место для охоты Царской приглядывал, – Федька в ответ улыбается.

 

– Думаешь, охотою Царя повеселить? – Малюта подле Федьки садится. – Только дело это глупое. Царь давно уже к охоте охладел.

 

– Ну, от моей охоты государь наш не откажется, – Федька лихо Скуратову подмигивает да огурчик соленый на зуб кладет.

 

 

А в ночи, как всегда, Федька к Царю в опочеваленку крадется. Будто вор, от чужих глаз прячется. Увидит в коридоре дозорного да тут же в уголок темный схоро́нится.

 

– Чтой-то долго ты сегодня, Феденька, – Царь в объятия крепкие полюбовничка свого заключил.

 

– Я подарок тебе готовил, государюшко, – Федька нежно губами щеки Царской касается.

 

– Так давай его сюды! – Царь руку свою в порты Федькины засовывает.

 

– Ой, не там ты подарок свой ищешь! – Федька смехом заливается да руку цареву вон выпроваживает.

 

– Федя… Феденька… Сокол ты мой ясный! Ты одежу-то с себя скидывай да ложися! Я на тебя полюбоваться хочу да телом твоим насладиться! – Царь шепчет ему на ушко страстно.

 

«Может, в этом и есть сила моя над государем? – Федька думает, покуда Царь на него взгромождается. – Может, ентим и удержу я его на веки вечные? Ах ты, ведьма чертова! Что ж ты сразу мне про енто не сказала?!»

 

========== Глава 18 ==========

 

Лето пьянит запахом трав пряным. Лучи солнечные с неба теплом одаряют. Лес шумит листьями. Птицы на ветках голосят, ликуют и радуются.

 

Царь на черном скакуне едет. Конь под ним гарцует, охоту чует. Впереди псари идут да за шлеи длинные собак держат. Те возбужденно гавкают да воздух нюхают.

 

– Долго ли еще? – Царь Федьку спрашивает. – Давненько я не охотился. На кабана идем, али на зайца?

 

– Лучше, государюшко, намного лучше, – Федька ему подмигивает да на Малюту Скуратова косится.

 

«Ох и умою я рыло твое свинячье, – Федька думает. – Не тягаться тебе со мною, Скуратов. Ни в смекалке, ни в постели тем более!»

 

На пригорок выйдя, остановились охотники. Перед ними поляна, травою высокой заросшая. На поляне той в окружении стрельцов молодых девки в кучку сгрудились. Все растрепанные да перепуганные. Бо́сые да в простые рубахи одетые.

 

– Полюбуйся, государь, – Федька Царю подмигивает. – Вон та, что чернявая да самая старшая, племянница князя Оболенского, что ты год назад казнил. Мои солдатики ее в деревне в сараюшке нашли. Она там хоронилася. Вот та, что с косою отрезанной, дочка Рязанцева. Шебутная девка. Кусалась да рвалася так, будто бесы в нее вселились. Пришлось косу ей топором рубить, чтобы утихла маленько. Вот та, что малая самая, внучка Шевырева. Ну а остальные – сродсвенницы опальных бояр. Внучатые племянницы да сестры троюродные.

 

– Погоди-ка, Феденька, – Царь с восторгом на девок перепуганных глядит. – Уж не они ли сегодня наша охота?

 

– Угадал, государь! – Федька улыбается, подбоченясь удало. – Вот решил тебя порадовать да из хором вытащить. А то как бы ты не захворал в казематах сырых, – говорит да на Скуратова недобро смотрит.

 

– Ай да Басманов! – Царь Федьку по плечу хлопает. – Ай да молодец! Так давай же, командуй своими солдатами. Да потешь Царя своего.

 

 

Из-под копыт лошадиных ошметки земли вырываются. Ветер в ушах от скачки бешенной свистит. Ветки деревьев по щекам хлещут. Но не чувствует этого Царь. Несет его конь черный вслед за рубахой белой, что в кустах мельтешит. Собаки впереди лают, девка загнанная от страха, как подкошенная, на колени падает. Глазами заплаканными на собак бегущих да на всадников смотрит. Рубаха белая, изодранная, раны на теле молодом открывает. Кровь с тех ран течет да на землю капает.

 

Собаки с девкою поравнялись, на секунду обернулись на всадников.

 

– Хо! Хо! Куси! – громко Царь кричит.

 

И кинулись псы драть тело девичье. Лоскутья кровавые во все стороны полетели. Крики жертвы потонули в собачьем рычании.

 

– Эта последняя будет? – Царь Федьку вопрошает, обходя тело разодранное.

 

– Внучка Шевыревская осталась, – Федька смотрит на месиво кровавое и взгляд брезгливо воротит. – Она мала́я самая да шибко шустрая. От собак на дереве сховалась, а от всадников в овраге пряталась.

 

– Потеряли ее? – Царь нахмурился.

 

– Нет, государюшко! От молодцев моих непросто уйти, – Федька ему отвечает. – Пока ты девку безкосую нагайкой охаживал, мои солтатушки малýю нашли да к болоту погнали.

 

Царь на коня вскочил да бока ему пришпорил. Тот под ним на дыбы взвился да с места в галоп ринулся.

 

 

Мертвое место болотистое. Тут и птицы молчат, и листва словно замерла. Лишь лягушки квакают да выпь кричит, будто оплакивает кого. По краю болота всадники стоят. Рядом с ними псы замерли, как каменные. Не решаются они в болото лезть. Знают, смерть там ждет любого.

 

А девчушка лет тринадцати смело по болоту идет да палкой длинною, куда ступить, проверяет.

 

– Уйдет же, – Царь вздыхает. – Ты б солдат за ней пустил. Пусть порубят ее саблями да бердышами.

 

– Погоди, государь! Не время еще, – Федька рукой его останавливает. – Те болота никому не ведомы. Ни один человек по ним не хаживал. Ежели она далеко уйдет, так мои ребята из пищали ее достанут.

 

Тут оступилась девонька. Палка из рук вырвалась, ноги босые в самую жижу с кочки соскользнули. И чем больше девчушка трепыхалась, тем глубже ее болото засасывало. Вот уже над жижей зловонной одна головка белая осталась. Повернулась к ним девица, глаза, как небо голубое, на мучителей своих подняла и закричала, о пощаде моля.

 

– Пристрелить ли, государь? – Федька за пищаль хватается. – Я ей в глаз легко попаду отсель.

 

– Погоди, Федя, – Царь руку его от оружия убирает. – Нет ничего интереснее, чем смотреть в глаза умирающему. Видеть, как жизни искры яркие гаснут. Как губы чернеют. Как рот в последнем вдохе открывается.

 

Федька в глаза Царю взглянул и увидел там огонь дьявольский. Языки пламени горячего обожгли душу его страхом смертным. Плечами Федька от ужаса передернул да от Царя подале отъехал.

 

 

Всадники черные по полю скачут. Лошади громко фыркают. Собаки брешут возбужденно. Морды их кровью измазаны. Из пастей красных языки вываливаются.

 

– Погоди-ка, Феденька, – Царь коня Федькиного за удила придерживает. – Давай отстанем от всех. Хочу тебя за службу верную наградить по-царски, – и подмигивает ему игриво.

 

Привязали они коней к дереву в рощице небольшой. Сами в чащу пошли. Царь Федьку по спине ласково оглаживает. Слова нежные на ушко шепчет.

 

– Уж я тебя, сокол мой ясный, награжу. Вижу преданность твою да усердие. Так ты еще немножко Царю послужи. Утоли страсть мою неуемную.

 

Федька шапку черную козьим мехом подбитую снял да подрясник за ней. Кинул на землю пояс широкий да березку белую руками обнял. Замер в ожидании ласк царских.

 

Но не торопится государь награду отдавать. Обходит он Федьку со всех сторон, руки его крепко поясом скручивает, в рот ему рукавицу охотничью сует.

 

– Ну что, Феденька? Готов ли ты Царю послужить?

 

Федька мычит испуганно. На его спине рубаха трещит да рвется. Погладил Царь его спину белую. Взвизгнула в воздухе нагайка тонкая и обожгла она кожу огнем болезненным.

 

Охнул Федька. Всем телом вздрогнул, но удар вытерпел. Вот второй удар. Вот и третий. Федька от боли дрожит. Мычит, слезами умывается. А у Царя глаза огнем горят. Руки сильные нагайку сжимают. Губы в улыбке сладострастной кривятся. Вот и награда твоя, Федя! Вот и царское благословение!

 

========== Глава 19 ==========

 

Федька на лавке лежит, шипит да охает. А отец ему спину снадобьями лечебными мажет да уму разуму учит:

 

– Тебе, Федя, терпеть надобно. Ежели хочешь свою власть над Царем иметь, зубы сожми да терпи ласки государевы. Малюта, конечно, в пытках дока, но не тягаться ему с тобой в любовных утехах. Царь на его морду щербатую да на тело уродливое не позарится.

 

– Нет, тятя, не понимаешь ты, что Царю милее ласк моих могут Скуратовские казематы стать. Не видал ты, как его глаза горели, когда он девке загнанной горло ножом резал. Словно он агонию любовную переживал, – Федька вздыхает да рубаху на спине поправляет. – Придется мне не только побои от него терпеть, но еще и с Малютой соперничать.

 

 

Вот и осень свои косы рыжие распустила. Начала ночью к себе зиму подпускать да лужицы льдом затягивать. А днем с летом усталым заигрывать да поливать леса и долины лучами теплыми солнечными.

 

Вот и Покров Пресвятой Богородицы наступил. Молебен праздничный Царь отслужил, самолично в колокола вдарив, и со служками на клиросе пел во время литургии. Опосля молебна со своими слугами преданными пир закатил.

 

Столы велел на дворе расставить. Для развлечений Федькой бои медвежьи устроены. Для рукопашной со зверем лесным созвали лучших бойцов во главе с Гришкой Мажаевым.

 

Царь на пиршестве вино хлебает да в ладоши хлопает, ежели медведь кого лапой до крови зацепит. Федька по праву руку от него сидит и довольно ухмыляется да глазами врага своего злейшего, Малюту Скуратова, ищет.

 

А вот и он. Явился, не запылился. Прямо к Царскому столу идет да Федьке улыбается. Дескать, рано ты, Федя, свою победу празднуешь.

 

– Государь, с праздником тебя великим! – шапку с головы Малюта снимает да Царю поклон бьет.

 

– И тебе благодати желаю, – Царь ему отвечает.

 

– Смотрю я, ты бои медвежьи любишь? – Малюта хитро улыбается.

 

– Верно, – Царь кивает да Федьке чарку пустую протягивает. – Вот Басманов меня повеселить решил. Потешить душу мою.

 

– А я вона, тоже тебе веселье придумал, – Малюта руки потирает да слуге своему кивает. – Привел я тебе чудо чудное. Мишку своего личного. Коль прикажешь, так он с медведем твоим поборется.

 

Царь головой кивнул и с интересом на поляну воззрился. А там уже слуги Скуратовские диковинку выводят. Издали и не поймешь, кто это. Не то зверь чудной, не то человек в шубе медвежьей. Только голоса его не слышно. Одно мычание. И смрад от него такой стоит, что по всей площади он, как туман, сеется.

 

– Что за чудо-юдо такое? – Царь с интересом подарок разглядывает.

 

– А помнишь месяца два назад ты ко мне боярина Савина приводил? С сыном его, – Малюта Царю подмигивает.

 

– Так он помер тогда. Не сдюжил дознания нашего, – Царь удивленно бровь вскидывает.

 

– Верно, государь, – Малюта кивает. – А сынок евонный крепче оказался. Так вот я с него местами кожу-то содрал да в освежеванную шкуру медвежью и зашил. Не поверишь, государь, сросся он с кожей медвежьей. Только вот гной иной раз из швов текет да смердит он, как черт.

 

Федька в ужасе весь передернулся. Смотрит он на Царя и видит, как глаза у того огнем вспыхнули. Будто ребенок малый игрушке радуется.

 

А тем временем тело изуродованное, шкурой обшитое, в загон толкнули, где медведь его ждал.

 

Мишка на задние лапы привстал, носом воздух втянул. Посмотрел глазом черным на жертву свою да стал к заборчику пятиться. А пленник прям на медведя идет да руки к нему тянет. Воет и стонет он при каждом шаге. А медведь все дальше от него отступает.

 

– Что ж ты, мишка, пужаешься? – из толпы ему кричат.

 

– Это токмо человечишка слабый! – толпа медведя подбадривает.

 

– Ату его, мишка! Рви на части!

 

Вдруг пленник пред медведем на колени падает и кричать начинает, что есть мочи.

 

– Убей ты меня! Пожалей несчастного! Нету сил боле терпеть муку адскую! Я живьем гнию! Прекрати мои страдания!

 

Медведь к нему ближе подошел, лапы огромные на плечи положил и сдавил шею узника что есть мочи. В тишине полной захрустели кости сломанные. Тихо рыкнул медведь и отпустил тело мертвое из объятий своих смертельных.

 

– Никак игрушка твоя сломалася, – Федька от картины страшной взгляд отворачивает. – Неужто мишка мой сильнее оказался?

 

– Не сильнее он его… – Малюта вздыхает. – Слишком медведь твой жалостливый. Мог бы сначала наиграться, а потом уж и убить смертника.

 

 

Посередь заседания думского подошел к государю воевода Басманов да на ухо шепнул:

 

– Там с Ярославля гонец. Говорит, что с делом важным до тебя.

 

– Кто таков? – Царь хмурится.

 

– Да дьякон Перфирий из Спасской, – воевода отвечает.

 

– Пущай войдет! – Царь рукой машет.

 

В двери открытые солдаты дьякона седого втолкнули. Тот на колени упал да прямо до царского трону пополз.

 

– Челобитная к государю! – выкрикивает он, Царю кланяясь.

 

– Говори! – Царь вперед подается.

 

– Я к тебе с доносом, государь! На князя Ростовского. Он к пленным больно милостив. Слухи ходют, что хочет он бежать к королю польскому и воевода полоцкий обещал ему озаботиться о доставке его невредимым, – дьякон отвечает.

 

– Отправить за князем отряд опричный! Лишить предателя головы! – Царь с трона подпрыгивает да посохом об пол бьет.

 

– Разреши мне, государь с войском ехать, – Федька к нему поднимается. – Засиделся я без дела. Хочется размяться да службу тебе сослужить!

 

– А поезжай, Федя! – Царь с ним соглашается. – Исполни волю мою царскую. Будь десницею моей справедливой! Покарай предателя да изменника!

 

========== Глава 20 ==========

 

И снова ночь на землю спустилась. Закутала небо облаками, словно перинами белыми. Встряхнула их и засыпала землю снегом белым. Вот и третья ночь… без сна и без отдыха…

 

Царь в углу опочивальни сидит. Голова тряпицею покрыта. В руках свечка догорает, пальцы обжигая воском горячим. Только Царь боли не чует. Трясется он всем телом, будто болезнью охваченный. И хрипит он тихо молитвы странные.

 

– Господи… господи… господи… Пощади! Пусть они замолчат! Все замолчат навеки! Пусть сгинут с глаз моих, господи!

 

– Государь! Ты чего это в угол забился? – Васька в опочивальню царскую заходит да перед Царем на корточки присаживается.

 

– Кто тут есть? – Царь испуганно вздрагивает.

 

– Так это я – шут твой. Васька, – удивленно скоморох отвечает и тряпицу с головы царской снимает.

 

– А ты живой ли? – Царь глаза красные на шута поднимает да лицо его рукой трясущейся щупает.

 

– Живой покуда, батюшка, – Васька Царю подняться помогает да ведет его до полатей.

 

– Это хорошо, что живой, – Царь, как ребенок послушный, из рук шута чашу с водой принимает. – А то меня по ночам только мертвые навещают. Вона гляди… – Царь рукою на дверь показывает. – Опять пришел кто-то. Кто ты есть? Иди отсель! Не мучай меня!

 

– Государь, – Васька на дверь смотрит да от страху плечами передергивает. – Нету там никого.

 

– Как нету? Там Воронцов. Помнишь его? – Царь залпом воду пьет да чашу в дверь кидает. – Уходи, Степан! Прочь иди! И не смотри на меня с укором! Ты сам в своей смерти виновен. Не я!

 

– Государь… Воронцова уж как год нету, – шут его одеялом накрывает. – Ты спи лучше. Завтра совет думский, а ты третью ночь бредом маешься.

 

– Вели, чтобы в колокола не били! – Царь подскакивает. – Скажи им, что устал я от звона ентого! Пусть замолкнут окаянные!

 

– Скажу, батюшка, скажу… – шут Царя снова на перины укладывает да из опочивальни выходит.

 

 

– Как он? – воевода Басманов поутру у шута спрашивает.

 

– Плохо, – шут вздыхает. – Как бы совсем умом не тронулся. Снова ночь не спал. Кричал страшно, глазами ворочал да сына твого звал.

 

А тем временем Федька до Ярославля добрался. Утром ранним морозным вместе с опричниками в храм вошел. Окинул взглядом удалым толпу молящихся, заприметил в ней князя Ростовского да кивнул опричникам. Те молящихся по полу раскидали, подняли за руки князя да к Федьке подвели.

 

– Князь Ростовский, ты пленник велением великого князя! – говорит Басманов да посох из рук князя вырывает.

 

Сорвали опричники с князя одежды, нацепили на него рубаху простую да в сани кинули. Вместе с князем еще и сородичей его взяли да сподвижников. И потянулся обоз с пленниками до слободы Александровской.

 

 

– Чего это мы посередь реки остановилися? – у Федьки Аркашка Голова спрашивает.

 

– Да вот думаю коней напоить, – Федька ухмыляется. – Гони-ка княжьих прихвостней сюда да скажи, чтоб прорубь рубили.

 

– Ты чего задумал-то, Федор? – Аркашка удивляется.

 

– Так Царь приказал головы князя лишить. Так накой мы его целого везем? – Федька отвечает да, коня пришпорив, к саням с пленником подъезжает.

 

Ветер ледяной с тела рубаху руками железными рвет. Волосы черные в ледяном крошеве, будто в седине. Глаза, гневом горящие, на мучителей взирают.

 

– Чего медлишь? – ветер перекрикивая, князь Федьку спрашивает.

 

– А куда мне торопиться? – Федька с коня лениво слезает. – Сейчас коней напоим да дальше тронемся.

 

– Не для коней вода сия, – князь хмурится. – Чую я, смерть моя недалече. Только не спужаюсь я ее. А ты, пес государев, бойся!

 

– А чего мне бояться? – Федька ухмыляется.

 

– Я свою судьбу-то знаю. А вот ты свою покуда не ведаешь, – князь ему отвечает. – Сейчас тебя хозяин твой сладко кормит да по голове гладит. Но не ровен час оступишься. Или оскалишься не вовремя. Или просто надоешь. И что тогда с тобою станется? А я скажу. Не пощадит тебя твой хозяин. И не вспомнит он, как ты ему рьяно служил. Да руки, кровью залитые, лизал!

 

– Замолчи! – Федька кричит громко. Выхватывает он из ножен саблю острую да со всего размаху княжью голову рубит.

 

Поднял он ее со льда, враз кровью напитавшегося, да ногою тело пнул.

 

– Скиньте тело в прорубь. Пусть им рыбы покормятся. А голову… – Федька в глаза потухшие князевы глядит, – я государю свезу. Пущай порадуется.

 

 

Только Федька у ворот кремлевских спешился, как к нему отец подскакивает да за рукав кафтана черного тянет.

 

– Пойдем, Федя! Государю совсем не можется. Он ужо три дня из опочивальни не выходит, а коли кто к нему сунется, он в него подсвечник кидает.

 

 

Федька дверь знакомую отворяет да в покои царские заходит. В комнатенке смрадно и душно. Пахнет едой прокисшей да гарью. Иван в угол забился. Глазами страшно ворочает да под нос себе что-то нашептывает.

 

– Государюшко… Свет мой ясный! – Федька к Царю кидается. – Да чего же это с тобою случилося?

 

– Федя? – Царь глаза безумные на Басманова поднимает. – И ты помер? На что ты меня покинул, Феденька? Не жить мне без тебя, сокол мой ясный! Совсем меня колокола замучили. Гудят денно и ношно, окаянные. А еще мертвые ко мне ходить повадились. Заходют, на полати ко мне садятся. Глядят на меня глазницами пустыми и молчат.

 

– Живой я, батюшка! – Федька царя за плечи обнимает и тело его, дрожащее, к себе прижимает.

 

– Хорошо-то как… – Царь вздыхает облегченно. – И тихо… и нету никого боле.

 

– А я тебе вот подарочек припас, – Федька Царя на лавку усаживает и из сумы голову мертвую на стол кладет.

 

Царь на голову князя посмотрит да лоб нахмурит. После ухо к губам мертвым подставляет да прислушивается.

 

– Что ты шепчешь-то мне? – у головы спрашивает. – Не виноватый был, говоришь? Врешь! Ты крамольник! Дело ты мое предал. Только теперича не боюсь я шепота мертвого! Федя мой рядом. А ты, князь… Пропади ты пропадом! – и со словами этими хватает он голову за волосы да об стену с размаху кидает.

 

========== Глава 21 ==========

 

На заставе опричной день в самом разгаре. Лошади копытами бьют в стойлах, седоков своих поджидая. Стрельцы в рясах монашеских по двору шастают. Сотники им приказы отдают да в поход сбираются. Воевода Алексей Данилович у оконца сидит и на все это смотрит. По душе ему жизнь такая. В достатке да в роскоши. Сынок крепко при Царе сидит. Тот ему как себе верит. Из Федькиных рук ест и пьет. Вона и в Москву Федьку забрал. Лихо ему без красавца кравчего.

 

Ворота высокие отворяются, и на прытком коне Федор Басманов во двор въезжает. Сам весь в парче да дорогих мехах. На перстах – кольца драгоценные. На шее цепи золотом блещут. Гордо он смотрит на суматоху военную. И улыбка на его устах веселая да задорная.

 

– Федя! Сыночек мой! – воевода на крыльцо выбегает да к сыну бросается.

 

– Здраве будь, тятя! – Федор с коня чинно слезает да отца обнимает.

 

– Как добрались с Московии? Как дела справили? Государь-батюшка жив-здоров? – Басманов вокруг сына вьется, будто дорогого гостя привечает.

 

– Пойдем-ка в избу, – Федька ему говорит да за рукав тянет. – Не знаю я, тятя, что и думать, – говорит он отцу, дверь за собою крепко запирая. – Вроде Царь со мною счастлив. Не отпускает меня от себя ни на час. Советуется. Руки более на меня не подымает, но…

 

– Что, Феденька? – воевода рядом с ним на лавку садится да в глаза черные заглядывает. – Неужто не мил ты ему боле? Неужто Скуратов душою его завладел?

 

– Не в Малюте дело, тятя… Ой не в нем! – Федька головой качает. – Бесы в душе государевой поселилися.

 

– Это как же ты такое уразумел, Феденька? – вопрошает воевода, морщась.

 

– Поначалу все спокойно было. Мы в Москву ехали к митрополиту новому, Герману. Царь благословение с него получить хотел. И тут до него челобитную донесли. Якобы боярин Ушинский по пьяни говаривал, что недолго Царю на Руси свирепствовать. Царь тут же с дороги свернул и вместе с сотней к тому боярину поехал. Знаешь, тятя… – Федька в окно с тоскою взглянул. – Я сам-то тоже не раз жизни людей лишал. И свирепствовал, и муки пострашнее выдумывал. Но от того, что Царь творит, у меня мурашки по спине бегают. Приехали мы в угодья боярские. Он велел всех девок солдатам отдать, а опосля в пруду потопить. Мужиков в сарай загнали да подожгли. Самого боярина с семьей на дворе вздернули. И осталася только дочь его, на сносях. Так Царь приказал ее к пруду тащить. Там собственноручно пузо ей взрезал да ребенка достал. А дитятко-то живехонькое, тятя! От матери к нему пуповина тянется. Царь его за ножки взял да в пруд опустил и ждал, покуда он не утопнет. До сих пор, тятя, слышу я крики женщины, плач детский да вижу, как баба по снегу с пузом распоротым к проруби ползти пытается. А за нею по льду след кровавый тянется, – тяжело вздыхает Федька да чарку водки, отцом поднесенную, опрокидывает.

 

– А ты терпи, Федя! – отец сына учит. – Да его прихотям потакай.

 

– Боюсь я, тятя, – Федька отвечает. – А что будет, ежели кто и на нас Царю донесет?

 

– Да не приведи господь! – воевода мелко крестится да свою чарку залпом опустошает.