Текст книги "Брусиловский прорыв"

Автор книги: Максим Оськин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Планирование русскими фронтовой операции как прорыва укрепленных позиций противника на широком фронте, вне сомнения, сковало оперативную свободу австрийского командования в смысле маневрирования резервами в пределах полосы наступления армий русского Юго-Западного фронта. Но и только. Опять-таки, собственным планированием не занимались и командующие армиями. Как считает компетентный исследователь, планирование действий войск со стороны командармов не могло привести к оперативным успехам на фронте, ограничившись исключительно тактическими победами, так как не ставилась задача дальнейшего развития наступления после удачного прорыва. «Это было, по существу, чисто фронтальное сражение с нанесением ударов на широком фронте и с ограниченными целями разбить живую силу противника и овладеть его позициями»[46]46
  Ветошников Л. В. Брусиловский прорыв. – М., 1940. С. 38, 67.


[Закрыть].

Прорыв осуществлялся на четырех армейских и девяти корпусных участках в 450-километровой полосе (в дальнейшем полоса наступления армий Юго-Западного фронта расширилась до 550 километров, достигнув глубины в 8 – 120 километров). Каждый армейский корпус, если он не использовался для участия в главном ударе, должен был производить частную вспомогательную атаку, дабы принцип сковывания сил противника по всему фронту был использован в наибольшей степени. В ночь на 22 мая специальные команды разведчиков и подрывников приступили к уничтожению искусственных препятствий перед неприятельскими позициями в местах, намеченных для прорыва.

Общее соотношение сил и средств в полосе наступления армий Юго-Западного фронта исчислялось примерно в 573 300 штыков и 60 000 сабель у русских против 448 150 штыков и 27 300 сабель у австрийцев. Против 1770 полевых и 168 тяжелых орудий у русских австрийцы могли выставить 1300 полевых и 545 тяжелых орудий. По другим данным, русские имели в своих рядах 603 184 штыка, 62 836 сабель, 223 000 бойцов обученного запаса и 115 000 безоружных при 2 017 орудиях, 2480 пулеметах и 13 взводах бронеавтомобилей против 592 330 штыков и 29 764 шашек при 2731 орудии у австрийцев. Можно также привести и такие цифры, где австрийцы имеют существенное превосходство над русскими в пехоте и технике: 573 307 штыков, 60 036 сабель при 2372 пулеметах и 1928 легких и 168 тяжелых орудиях у русских против 597 330 штыков, 29 884 сабель при 2563 пулеметах и 2747 легких и 374 тяжелых орудиях у австрийцев. Австрийцы дают исчисление собственных сил в 573 300 штыков и 20 000 сабель при 2690 орудиях и 2258 пулеметах[47]47
  См.: Строков А. А. История военного искусства. – М., 1994. Т. 5. С. 467; Нелипович С. Г. Наступление Юго-Западного фронта летом-осенью 1916 г.: война на самоистощение? // Отечественная история. – 1998. № 3. С. 43; Военная мысль. – 1941. № 9. С. 83; Последняя австро-венгерская война. Издание австрийского военного архива. – М., 1929. Т. 4. С. 335.


[Закрыть]. Каким бы цифрам ни следовать, можно сделать два важных вывода. Во-первых, русские намеревались наступать, не имея решительного превосходства даже и в численности (максимум преимущества в живой силе – пятнадцать процентов). Во-вторых, в технических средствах ведения боя, и особенно в тяжелой артиллерии (один к трем в пользу неприятеля), русские уступали австро-венгерским войскам. И, наконец, сама-то оборона – готовившиеся более полугода оборонительные рубежи – тоже ведь чего-то стоила.

Разумеется, австрийцы знали о готовящемся наступлении русских: скрыть подготовку подобного масштаба было просто-напросто невозможно. Однако, во-первых, они верили в непреодолимость своих оборонительных линий, что наглядно доказали неудачные русские атаки конца 1915 – начала 1916 года. Так, австрийские рубежи обороны накануне наступления Юго-Западного фронта, как правило, имели восемь-десять рядов кольев и четыре-пять рядов рогаток – все это было густо переплетено колючей проволокой. Уже в августе начальник инженеров Юго-Западного фронта ген. К. И. Величко в своем обзоре захваченных позиций противника отметит: «…схема австрийских укрепленных полос представляет собой ряд сильных узлов, находящихся в артиллерийской связи между собой, а в промежутках – несколько сплошных рядов окопов, подступы к которым обстреливаются фланговым артиллерийским огнем и пулеметным – из изломов и специальных капониров, расположенных в окопах промежутка. Их дополняет система отсеков, опирающихся на узлы». Правда, надо сказать, что успех русского прорыва на обоих флангах – в 8-й и 9-й армиях – облегчило то обстоятельство, что тыловые позиции перед Луцком и у Коломыи были укреплены всего в одну линию[48]48
  Наступление Юго-Западного фронта в мае-июне 1916 года. Сборник документов империалистической войны. – М., 1940. С. 101.


[Закрыть].

Во-вторых, австрийское командование чрезвычайно полагалось на свое превосходство в тяжелой артиллерии. Русские армии существенно уступали неприятелю в тяжелых орудиях. По данным А. А. Строкова, это: 76 против 174 на участке 8-й армии, 22 против 159 на участке 11-й армии, 23 против 62 на участке 7-й армии, 47 против 150 на участке 9-й армии. Все-таки более чем трехкратное превосходство у обороняющейся стороны. И при этом австро-венгерское командование сетовало, что из 7-й армии ген. К. фон Пфлянцер-Балтина много тяжелых батарей было выведено на Итальянский фронт. 7-я австрийская армия противостояла 9-й русской армии. То есть трехкратное превосходство войск генерала Пфлянцер-Балтина в тяжелой артиллерии представлялось недостаточным.

И, наконец, в-третьих, австро-германскому командованию не очень-то верилось, что после тяжелейших поражений 1915 года русские смогут провести мощное наступление. Неудачные русские атаки, с большими потерями, конца 1915 года на Стрыпе и марта 1916 года в районе озера Нарочь, как нельзя лучше подтверждали это предположение. Например, 14 мая, за неделю до начала русского наступления, в штаб-квартире австро-венгерской армии в Тешене начальник штаба армейской группы «Линзинген», оборонявшейся на Луцко-ковельском направлении, генерал-майор Штольцман заявил, что считает «исключенной возможность успеха русских». Каждая ревизия, проводимая высшими штабами в отношении качества подготовки обороны на Восточном фронте, подтверждала этот вывод: «Все офицеры генерального штаба и инженерных войск, посланные для осмотра оборонительных сооружений, высказались благоприятно относительно всего виденного. Равным образом, и маршал Линзинген, в мае осматривавший боевые окопы… нашел все в полном порядке. Поэтому, с точки зрения главного командования, казалось, что и у Луцка все было подготовлено наилучшим образом для отражения грозящего наступления. Теперь войска даже хотели русского наступления, так как ожидание сильно действовало на нервы»[49]49
  Последняя австро-венгерская война. Издание австрийского военного архива. – М., 1929. Т. 4. С. 517.


[Закрыть].

Таким образом, готовясь к оборонительным боям на Восточном фронте, австро-германское командование имело все необходимые сведения – от примерной численности русских армий до времени наступления. Австрийцы знали даже, что главный удар на Юго-Западном фронте будет наноситься против Луцка силами 8-й русской армии. Другое дело, что Конрад был уверен в успехе обороны – неудачи русских на Нарочи и на Стрыпе были еще свежи в памяти. А. А. Свечин говорит, что удар на Стрыпе, невзирая на внешний неуспех, имел именно позитивный результат: «Блестяще отбив наше наступление, австрийское высшее командование получило иллюзию неуязвимости австрийского фронта для русской армии и перебросило лучшие части пехоты и многие тяжелые батареи с Русского фронта в Тироль, где подготавливалось наступление против итальянцев. Таким образом, последние неудачи русских явились лучшей подготовкой для летних прорывов под Луцком и в Буковине – так называемого Брусиловского наступления»[50]50
  Великая забытая война. – М., 2009. С. 120–121.>. Противником скорее предполагалось, что русские просто попытаются отвлечь внимание австро-германцев от Западного и Итальянского фронтов не слишком мощными, локальными ударами.


[Закрыть].

Глава 2
Юго-Западный фронт: Луцкий прорыв

Наступление 8-й армии

Около трех часов утра 22 мая во всех армиях Юго-Западного фронта началась мощнейшая артиллерийская подготовка, возвестившая разбуженным австрийцам о предстоящем решительном наступлении русских на русско-австрийском фронте. Распределенная по фронту поэшелонно сравнительно многочисленная русская артиллерия била по заранее намеченным целям, стремясь нанести неприятелю максимальный урон уже в период огневого удара. При этом сами армии должны были наступать разновременно, пользуясь результатами артиллерийской подготовки. Так, от начала ударов русской артиллерии до первой пехотной атаки прошло времени: в 8-й армии – двадцать девять часов, в 11-й армии – шесть часов, в 7-й армии – сорок пять часов, в 9-й армии – восемь часов.

Главная роль в предстоящей операции отводилась войскам 8-й армии ген. А. М. Каледина, которая, став, по сути, ударной армией, должна была сыграть в наступлении решающую роль. В 8-ю армию была передана треть пехоты фронта (тринадцать дивизий) и половина тяжелой артиллерии (девятнадцать батарей). Равномерное распределение австрийским командованием своей тяжелой артиллерии по фронту всей армии сослужило плохую службу. Именно здесь русским в наибольшей степени удалось разрешить проблему взлома эшелонированной неприятельской обороны при примерно равном (прежде всего, в огневом отношении) соотношении сил и средств.

Командующий 8-й русской армией ген. А. М. Каледин

Бесспорно, что теория прорыва укрепленной полосы противника в условиях позиционной войны еще не была разработана должным образом. Боевые действия по прорыву мощной обороны неприятеля пока еще строились на опыте войск и их военачальников. Только в кампании 1918 года опыт действий русских армий Юго-Западного фронта будет использован союзниками и противниками в маневренных операциях на Западном фронте. Пока же следовало возлагать надежды на превосходство в силах и средствах на избранном для главного удара направлении. То есть там, где концентрировались для атаки войска наиболее сильной армии – 8-й. Согласно теоретическим выкладкам, разработанным уже после войны, к ударной армии предъявляются следующие основные требования:

«1) Осуществление начального удара, обеспечивающего быстрое преодоление оперативной обороны противника;

2) Проведение в дальнейшем последовательных операций на глубину, обеспечивающую разгром и уничтожение в целом основной неприятельской группировки;

3) Преодоление в ходе этих операций (в условиях меняющейся обстановки) максимального сопротивления противника;

4) Обладание высокой оперативной подвижностью, обеспечивающей беспрепятственное и непрерывное развитие маневра в глубину.

Первое из этих условий, то есть успешное преодоление оперативной обороны противника, в свою очередь, предъявляет к ударной армии два основных требования:

а) безотказный прорыв тактической обороны противника и

б) ликвидацию неприятельских оперативных резервов.

В свете этих двух последних требований и в целях переключения тактических успехов в успех оперативного масштаба ударная армия должна располагать возможностью осуществить оперативное воздействие на всю глубину оборонительного расположения противника. Это требование является важнейшим и решающим; без предъявления такого требования исчезает самый смысл применения ударных группировок оперативного масштаба»[51]51
  Варфоломеев Н. Ударная армия. – М., 1933. С. 173–174.


[Закрыть].

Части 8-й армии ген. А. М. Каледина, состоявшие из тринадцати пехотных и семи кавалерийских дивизий, насчитывали в своих рядах 225 000 бойцов при 716 орудиях (напомним, что противник на всех направлениях против всех русских армий имел значительное превосходство в тяжелой артиллерии). На направлении главного удара на шестнадцатикилометровом фронте Носовичи – Корыто стояли два ударных корпуса, 8-й и 40-й армейские, в составе восьмидесяти батальонов и двухсот пятидесяти семи орудий. Противостоявшие русской 8-й армии австрийские войска 4-й армии эрцгерцога Иосифа-Фердинанда имели 147 000 штыков и сабель при 549 орудиях.

Итак, как можно видеть, война сама производила отбор военачальников. Оба противостоявших друг другу командарма вступили в войну в меньших чинах. При этом, если сорокадвухлетний эрцгерцог Иосиф-Фердинанд в 1914 году командовал усиленным 14-м армейским корпусом (четыре пехотные дивизии) – так называемая «группа Иосифа-Фердинанда», то пятидесятитрехлетний генерал Алексей Максимович Каледин вступил в Первую мировую войну в качестве командира 12-й кавалерийской дивизии. Теперь же, спустя всего лишь два года, этим людям доверили уже командование армиями.

Командующий 4-й австрийской армией эрцгерцог Иосиф-Фердинанд

Подготавливая наступление, командующий армиями фронта, разумеется, должен был с наибольшим тщанием готовить прорыв на главном направлении, который наносила 8-я армия. Именно поэтому генерал А. А. Брусилов лично побывал в расположении 8-й армии, когда готовился участок для главного удара. Понятно, что от успеха войск 8-й армии зависели и дальнейшие действия других армий, и даже в какой-то мере – успех армий Западного фронта, которому передавался главный удар в русской Действующей армии. Тем более что все равно львиная доля артиллерии и резервов Юго-Западного фронта находилась как раз в 8-й армии.

Войска 8-й армии атаковали на день позже своего соседа, 11-й армии, 23-го числа (в этот день, кстати, в Ставку из Успенского собора Московского Кремля по распоряжению царя была доставлена икона Владимирской Божьей Матери), чтобы лучше подготовить производство прорыва шквальным артиллерийским огнем. Поэтому артиллерийская подготовка шла целых двадцать девять часов, вминая все живое в неприятельских окопах в землю. В девять часов утра первые шесть русских дивизий пошли на штурм полуразрушенной оборонительной полосы противника. При этом плотность войск в 8-й армии была наибольшей: на фронт атаки каждой дивизии приходилось всего две с половиной версты. Артиллерийский удар по неприятельской обороне в период Брусиловского прорыва осуществлялся по методу, предложенному В. Ф. Киреем, который непосредственно в ходе операции находился в частях 9-й армии. Исследователь говорит: «Заслуживает внимания впервые разработанный подполковником Киреем способ подготовки огня артиллерии. Он заключался в том, что каждая артиллерийская батарея и отдельные орудия получали координаты заранее выявленных целей и заблаговременно готовили по ним данные. Для введения противника в заблуждение в ходе ведения огня были спланированы переносы его на вторую линию позиций и ложные паузы, обычно предшествующие началу атаки. В результате в течение восьмичасовой артиллерийской подготовки русская артиллерия полностью подавила огневую деятельность противника и разрушила его укрепленные позиции, что позволило атакующим почти без потерь прорвать вражескую оборону»[52]52
  Лобов В. Н. Военная хитрость в истории войн. – М., 1988. С. 66.


[Закрыть].

Как говорилось выше, на острие удара находились 8-й армейский корпус в составе 14-й (ген. В. И. Соколов) и 15-й (ген. П. П. Ломновский) пехотных дивизий, усиленных 4-й Финляндской стрелковой дивизией (без 16-го полка) ген. В. И. Селивачева. Всего в корпусе насчитывалось тридцать восемь тысяч штыков при ста шестидесяти четырех пулеметах и ста тридцати четырех орудиях (в том числе, двадцать гаубиц и шесть 4-орудийных тяжелых батарей). Помимо 8-го корпуса, плечом к плечу с ним атаковал 40-й армейский корпус генерала Кашталинского (вследствие престарелости комкора-40 войсками фактически руководил его начальник штаба ген. М. М. Бутчик). Подразделения 40-го корпуса также не были обижены в артиллерийском отношении. Так, наносившая главный удар 4-я стрелковая дивизия получила 40-й мортирный дивизион, две батареи 18-го тяжелого дивизиона, 8-ю батарею 6-й тяжелой бригады и 10-см гаубичную батарею. Как комментирует это насыщение русских войск техническими средствами ведения боя начальник 4-й стрелковой («Железной») дивизии ген. А. И. Деникин, «…никогда за всю войну Железная дивизия не обладала такой мощной техникой, и нам казалось, что, в условиях Русского фронта, мы достаточно сильны для прорыва и победы». В течение тридцатишестичасовой артиллерийской подготовки батареи 4-й стрелковой дивизии выпустили 27 700 снарядов: «Первый раз наша артиллерия получила возможность выполнить основательно ту задачу, которая до тех пор достигалась ценою лишней крови»[53]53
  Деникин А. И. Путь русского офицера. Статьи и очерки на исторические и геополитические темы. – М., 2006. С. 357, 359, 366.


[Закрыть].

Именно 40-й армейский корпус достиг наибольших успехов. К вечеру этого дня корпус вклинился в оборону врага на глубину до двух километров, буквально раздавив центр 4-й австрийской армии. Стрелки – 2-я (ген. Ю. Ю. Белозор) и 4-я (ген. А. И. Деникин) стрелковые дивизии – атаковали с такой яростью, что противник не мог не дрогнуть. Неудивительно, что именно части 40-го корпуса окажутся впереди прочих. Напор русских частей, бросившихся вперед после соответствующей артиллерийской подготовки, не смогли сдержать никакие фортификационные укрепления. Участник этих боев, служивший во 2-й стрелковой дивизии, так характеризует австрийские укрепления: «Шагах в 500 примерно перед нами простиралась укрепленная линия окопов и перед нею полоса проволочных заграждений в шестнадцать рядов кольев, последние ряды которых были на самом бруствере. Местами окопы были двухъярусные и укреплены железобетонными кубами, почти в метр по сторонам. В общем, австрийцы, будучи на чужой земле, не жалели на оборудование позиций ни русского леса, ни русских сел и использовали все максимально и для укрепления позиций, и для удобного в них пребывания»[54]54
  Военная быль. – 1974. № 127. С. 23–24.


[Закрыть].

В ковельском направлении наступали 30-й армейский корпус (71-я (ген. А. П. фон Будберг) и 80-я (ген. М. Д. Китченко) пехотные дивизии) генерала Зайончковского, которого всегда хвалил сам А. А. Брусилов, и 39-й армейский корпус (102-я и 125-я пехотные дивизии) ген. Стельницкого. За три дня ожесточенных боев эти войска отбросили врага за реку Стырь, после чего 16-й стрелковый полк Железной дивизии ворвался в Луцк на плечах бегущего неприятеля. Полностью Луцк был взят после тяжелого ночного боя частями 15-й пехотной дивизии ген. П. Н. Ломновского (8-й корпус) и 4-й стрелковой дивизии (40-й корпус) ген. А. И. Деникина. Одним из первых в Луцк ворвался командир 15-й автомобильной пулеметной роты георгиевский кавалер штабс-капитан Сыробоярский, тяжело раненный в бою за Луцк.

В состав 4-й австрийской армии входили 2-й (ген. Ю. Кайзер) и 10-й (ген. Г. Мартини фон Матастов) армейские корпуса, корпус генерала Фата, кавалерийский корпус ген. Л. фон Хауера, польский легион генерала Пухальского, германский резервный корпус ген. Г. фон Гронау. На счастье русских, успеху наступления споспешествовали трения между австрийцами и германцами.

Дело в том, что немцы постепенно подбирали к рукам управление австрийскими войсками как более слабым союзником. Разумеется, что военно-политическому руководству Двуединой монархии наметившийся германский диктат не мог нравиться, но отступать было поздно. Недоразумения на личностном уровне сказывались и в оперативном отношении. В частности, немцы не осведомляли австрийцев о своих действиях на Французском фронте, считая, что это только их дело. О начале Верденской операции было сообщено австрийскому командованию буквально накануне удара. Точно так же австрийцы втайне от немцев планировали наступление в Италии, и потому германцы, считая, что русское наступление обречено на неуспех (после Стрыпы и Нарочи), не только ослабили собственные силы на Восточном фронте во имя наращивания удара по Вердену, но вывели и свои войска из австро-венгерских укрепленных линий. Между тем ослабление австрийцев на Востоке в артиллерийском отношении (тяжелые батареи уходили в Италию) делало соотношение сил в артиллерийском огне более благоприятным для русских, хотя и все равно австро-венгры имели преимущество, но теперь уже не столь впечатляющее. Поэтому в составе австро-венгерских линий осталось лишь две германские дивизии, в 4-й армии, чтобы прикрывать ковельское направление, – корпус генерала Гронау. свои войска из австро-в

Прикрываясь мнением о непреодолимости созданных укрепленных полос, австрийцы ввели в заблуждение и себя, и своего союзника. После переброски части сил и средств в Тироль ставка делалась на пехоту. Здесь необходимо отметить, что и в 1916 году австрийские корпуса почти всегда состояли из трех пехотных дивизий (у русских – только ударные корпуса). Конечно, русские дивизии были больше по численности, нежели австрийские (шестнадцать батальонов против двенадцати), но вот артиллерии в австрийском корпусе, безусловно, получалось больше. Вдобавок для усиления численного состава австрийских армейских корпусов в их состав могли вливаться ландштурменные бригады или кавалерийские дивизии (если австрийцы имели кавалерийские корпуса, то они всегда были сводными, составляемыми на период конкретного сражения).

В любом случае австрийцам не помогли ни укрепления, ни превосходство в тяжелой артиллерии. Исход сражения в полосе атаки 8-й армии решился всего за три дня. Именно 25 мая была окончательно разгромлена 4-я австрийская армия. Тогда же 14-я пехотная дивизия ген. В. И. Соколова форсировала реку Стырь, 30-й армейский корпус переправился через реку Иква, а 4-я стрелковая дивизия заняла Луцк. За четыре дня с начала русского наступления 4-я австрийская армия потеряла не менее 82 000 чел., в то время как потери 8-й русской армии составили 33 000 чел. К 29 мая австрийский 10-й армейский корпус имел в своем составе не более трех тысяч штыков (менее одного полка!).

В течение первых нескольких дней после начала атаки в 8-й армии были достигнуты столь грандиозные успехи, что уже давно не выпадали на долю стран Антанты. Австрийские позиции в центре удара были прорваны на фронте в восемьдесят километров и на ряде участков аж на тридцать верст в глубину. Все то, что оказалось под ударом русского молота, было либо уничтожено, либо стало трофеем победителей. Как впоследствии вспоминал начальник штаба Юго-Западного фронта ген. В. Н. Клембовский, «пленные австрийцы показывали, что потери их распределяются так: в первой линии окопов – восемьдесят пять процентов убитых и раненых и пятнадцать процентов пленных; во второй линии – по пятьдесят процентов каждой категории; в третьей линии – все сто процентов пленных»[55]55
  Стратегический очерк войны 1914–1918 гг. – М., 1920. Ч. 5. С. 43.


[Закрыть].

Начальник австро-венгерского Полевого Генерального штаба ген. Ф. Конрад фон Гётцендорф

Результаты наступательного порыва русских армий южнее Полесья были столь впечатляющи, что позволяли надеяться на решительный перелом в ходе войны уже в ходе кампании 1916 года, буде наступление продолжится с неослабевающей энергией, а почин солдат и офицеров брусиловских армий будет поддержан и другими фронтами. Именно на это, по-видимому, рассчитывали и в Ставке. Уже на следующий день после начала наступления армий Юго-Западного фронта ген. М. В. Алексеев сообщил военному министру Д. С. Шуваеву, что начавшееся сражение «явится, вероятно, решающим в ходе войны… Армия вправе рассчитывать, что ее труды и жертвы встретят поддержку в развитии энергии нашего центра, иначе жертвы будут напрасны»[56]56
  Наступление Юго-Западного фронта в мае-июне 1916 года. Сборник документов империалистической войны. – М., 1940. С. 206.


[Закрыть].

Как видно, Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего отлично сознавал, что даже успешная операция одного из фронтов не создаст решительного перелома в ходе войны, что для этого необходимо совместное наступление всех трех русских фронтов. Выиграть войну силами одного, пусть даже и самого сильного фронта, было невозможно. Поэтому-то оперативно-стратегическое планирование кампании 1916 года и подразумевало стратегическое наступление на Восточном фронте усилиями всей русской Действующей армии, объединенных в группы трех фронтов – Северного, Западного и Юго-Западного. Успешный почин армий Юго-Западного фронта в двадцатых числах мая стал первой удачной ласточкой в ряду предстоящего общего наступления на Востоке.

Прорыв неприятельской укрепленной полосы по сравнению с той рекламой, что давалась австрийцами об ее неприступности, дался русским сравнительно легко. Одной из основных причин такого успеха русского прорыва явилось господство в австрийской армии взглядов ген. К. фон Пфлянцер-Балтина о неприступности первой линии обороны при условии ее максимальной насыщенности войсками. Уже после войны уполномоченный германского верховного командования при австрийской ставке генерал Крамон говорил, что генерал Пфлянцер-Балтин вообще пользовался в армии «довольно печальной репутацией». По словам Крамона, переданным отечественным исследователем, в войсках «составлялись песенки о его стремительном, порывистом и беспокойном командовании, о его вечном движении взад и вперед, при котором безо всякой осмотрительности разрывались военные единицы на мелкие группы, где смешивались все языки монархии. Сосед не понимал соседа, и командование в бою требовало больше лингвистических познаний, чем боевого глазомера»[57]57
  Котляревский С. А. Австро-Венгрия в годы мировой войны. – М., 1922. С. 35.


[Закрыть].

С другой стороны, сам ген. Ф. Конрад фон Гётцендорф называл генерала Пфлянцер-Балтина «своим лучшим командующим армией». Эта оценка базировалась как раз на действиях командарма-7 в ходе боев за Карпаты зимой 1914–1915 годов и в кампании 1915 года. Наверное, столь крупный и, несомненно, умнейший военачальник, как Конрад, не мог ошибаться радикальным образом. Вся соль заключалась в том, что в период позиционного затишья 1915–1916 годов австрийцы сосредоточили главные усилия по возведению фортификационных сооружений на первой линии обороны. Это-то и стало главной ошибкой: «Все силы ушли на длившиеся месяцами работы по постройке первой позиции. Вторая позиция уже не могла быть оборудована так тщательно, так как на это не хватало рабочих рук. Третья позиция была нанесена на картах штаб-квартир большей частью в виде кое-как устроенных окопов или в виде линии. Вся позиционная система походила на броневой купол с сильной внешней стеной и слабыми внутренними переборками»[58]58
  Последняя австро-венгерская война. Издание австрийского военного архива. – М., 1929. Т. 4. С. 658.


[Закрыть].

Если немцы строили свою оборону на мощных контрударах из глубины обороны по своей же первой линии, захваченной противником, то австрийцы полагали, прежде всего, удержать первую полосу, где и нанести неприятелю поражение. Следовательно, вторая и третья линии укрепленной полосы неприятеля были слишком слабы, и потому, когда русские ворвались в первую линию, австрийцы не смогли удержаться в глубине своего расположения.

Конечно, неприятель имел в первой линии сильные узлы обороны, которые и задержали атаку ряда русских частей, пулеметные точки и замаскированные скрытые артиллерийские батареи наносили русским тяжелые потери. Но, тем не менее удачный прорыв сразу на ряде участков фронта немедленно ставил австрийцев перед фактом поражения: организация же прорыва в войсках Юго-Западного фронта была превосходной. Участник войны пишет: «Несмотря на правильность идеи, положенной в основание укрепления позиций, а именно сильных узлов сопротивления как основания позиций, – существенным промахом, как показал боевой опыт, со стороны австрийцев было перенесение всей обороны в первую линию и пренебрежение маскировкой, то есть были нарушены как раз те требования к укрепленной позиции, кои выдвинулись боями на Французском фронте под Верденом и на р. Сомме»[59]59
  Капустин Н. Оперативное искусство в позиционной войне. – М.-Л., 1927. С. 244–245.


[Закрыть].

Причина подобного неверного подхода к тактике обороны укрепленной полосы у генерала Пфлянцер-Балтина крылась в его собственной оценке боев в конце 1915 года. В ходе русского наступления на Стрыпе русских 7-й и 9-й армий русские атаки разбились об оборону 7-й австрийской и Южной германской армий. Ген. К. фон Пфлянцер-Балтин и в конце 1915 года, и теперь, в мае 1916 года, командовал 7-й армией. Переоценив силу сопротивления австрийских войск, мощь их укреплений и недооценив качественную подготовку русских солдат и офицеров, генерал Пфлянцер-Балтин сделал вывод о непреодолимости австрийских оборонительных рубежей. Здесь следует отметить, что практически вся русская оборонительная система также зиждилась на неодолимости первой оборонительной линии. Иными словами, данная система была вообще свойственна для Восточного фронта.

Уже после войны выдающийся отечественный инженер Д. М. Карбышев также отмечал, что в условиях малой насыщенности Русского фронта средствами прорыва (тяжелая артиллерия, не говоря уже о танках, вообще отсутствовавших на Востоке) эшелонирование обороны в глубину было, в принципе, не столь уж и необходимым. Данный вывод опирался на личный военный опыт инженера – подполковник Д. М. Карбышев в кампании 1916 года руководил позиционными работами в 8-й армии Юго-Западного фронта. Другое дело, что раз австро-германцы в кампании 1916 года намеревались наступать на Западе (немцы под Верденом и австрийцы в Италии), то они должны были укрепить свою оборону на Востоке до тех пределов, в которых войска могли бы успешно сопротивляться превосходящему в численности противнику. Немцы это сделали, что подтвердили результаты неудачной Барановичской наступательной операции русского Западного фронта, австрийцы – нет.

Офицеры русского штаба

Впрочем, справедливости ради нельзя не сказать, что сосредоточение австро-венгерских войск по преимуществу в первой оборонительной линии во многом зависело и от качества самих войск. Австрийское командование опасалось, что в случае взятия русскими первой линии вторая линия будет просто-напросто смята бегущими войсками. Что говорить, если даже немцы, чьи войска являлись несравненно более стойкими в оборонительном бою, нежели австрийцы, также полагали, что малочисленность войск в первой линии – есть опасный фактор, ибо артиллерийская поддержка непременно стоящих в глубине обороны батарей (дабы не угодить в руки наступающего неприятеля) для войск первой линии всегда будет минимальной. Ген. Э. фон Фалькенгайн (в описываемое время – начальник германского Полевого Генерального штаба) писал после войны: «…если суммировать опыт войны, то едва ли можно будет сказать, что подобное правило всегда оказывалось целесообразным. В нем слишком мало считались с психикой среднего солдата… Когда наставление применялось отборными войсками, притом же хорошо обученными и с надежным командованием, то обычно нужная цель достигалась. Но очень часто случалось как раз наоборот, последствием чего были не только более тяжкие потери в людях, причем проявлялся самый нежелательный из видов потерь – добровольная сдача в плен, но также и утрата позиций. Опыт показал, что в позиционной войне крайне опасно ставить солдата на такой пост, где он чувствует себя покинутым, зная, что ему нечего надеяться на поддержку… Происходит добровольная сдача в плен или преждевременное откатывание назад, не могущее остановить уже и на главной оборонительной линии». Комментировавший данное замечание генерала Фалькенгайна выдающийся русский военный ученый и участник войны А. Е. Снесарев назвал германского генерала «мудрым военным психологом»[60]60
  Фалькенгайн Э. Верховное командование 1914–1916 в его важнейших решениях. – М., 1923. С. 43.


[Закрыть].

Как известно, с осени 1915 года Восточный фронт, как и Западный, застыл в тупике позиционной борьбы. Ученый говорит: «Позиционный тупик», охвативший военное искусство обеих сторон на всех уровнях – от тактического до стратегического, порожденный возросшей огневой мощью оружия (артиллерии и автоматического стрелкового) и отсутствием адекватных средств для подавления ее, связал руки стратегическому творчеству, ограничил его поисками выхода – преодоления превосходства обороны над наступлением»[61]61
  Михалев С. Н. Военная стратегия: подготовка и ведение войн Нового и Новейшего времени. – М., 2003. С. 803.


[Закрыть]. Австрийцы полагали, что их оборона именно непреодолима. Опыт операций на реке Стрыпа и на озере Нарочь, где русские так и не смогли прорвать австро-германскую оборону, убеждал в этом неприятельский генералитет.