Текст книги "Я не боюсь (СИ)"

Автор книги: Максим Ковалёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

   Но он был здесь. И он знал.

   Две могилы принадлежали Оливеру Оркриджу и его жене – на её холмике лежал букетик увядших полевых цветов. Теперь Ром разглядел и его. А две другие...

   Цветы. Откуда они тут? Понятно, откуда. Кто-то принёс и положил. Цветы завяли, но ещё не высохли, а значит, были сорваны не так уж давно.

   Ром заскулил громче.

   – Я случайно провалился. Случайно... – прогнусавил он.

   Штаны его вновь намокли. По ногам потекло тёплое.

   – Я не хотел увидеть это!

   Тими обманул его. Он всё же убил их и захоронил в подвале их же собственного дома. Потому Оркриджей никто больше не видел. Никуда они не уезжали... И Он продолжает навещать их.

   Страшилки не врали. Но Ром никому о том не расскажет. Ведь скоро здесь появится ещё один криво сколоченный крест над свежим холмиком земли... Мёртвое свечение погрузило комнату в зелёные сумерки. Луна вышла из-за туч. Её круглая морда-череп кровожадно скалилась, тёмные провалы на месте глаз предвкушали расправу над не в меру любопытным мальцом, залезшим туда, куда ему залазить не следовало.

   Теперь Ром мог бы в подробностях рассмотреть лежащие на столе предметы, а так же тот, что помещался на каменном кубе. Такого желания у него не возникло.

   Слёзы. Бегут по ледяным щекам. Тонюсенькая струйка воздуха со свистом пробивается через сжатое незримой рукой горло. Всхлипы, похожие на жабье кваканье, в пространстве подземной западни.

   Он отдал бы всё на свете, лишь бы очутиться сейчас где-нибудь ещё. Где-нибудь подальше.

   Ром не мог двинуться с места. По-прежнему не мог. И не надо – он уже пропал. Он слышал скрип шагов, приближающихся снаружи кладовки. Это безумный садовник Уилли крался узнать, кто же залез в его берлогу. В руках у него громадные ржавые ножницы с острыми как пики концами...

   На холмиках могил что-то зашевелилось.

   Ром смотрел на них, не в силах отвести взгляда.

   Что-то шевелилось, но не «на», а «внутри» могил.

   Все четыре креста покачнулись. Один из меньших даже упал, выдрав заострённый конец с земляным комлем. Букет цветов скатился со своего холмика. Что-то лезло из подвальной земли. Что-то почуяло близость и бессилие Рома, почуяло и полезло.

   Из ямы, оставшейся от упавшего креста, высунулась детская ручонка с короткими грязными пальцами. И принялась отбрасывать землю в сторону, откапываясь.

   – Я не хотел!

   Убитые много лет назад покидали свои последние пристанища. Они чуяли его, жаждали его крови и свежей плоти.

   – Я не хотел! Я не специально! – твердил Ром.

   Мысли бежать даже не возникло. Он был обречён.

   Холмики могил сотрясались всё сильнее. По их прибитой поверхности расходились трещины. А маленькая ручка старательно откидывала землю, высунувшись уже по плечо.

   – Кхе-кхе...

   Кто-то хрипло откашлялся за его спиной. Совсем рядом, буквально ему в затылок. Зловонная струя смрада ударила в нос.

   Ром не смог бы сказать, что перещёлкнуло у него внутри, но он подпрыгнул как ошпаренный, разом вернув власть над своей головой и ногами. И тут уж он побежал.

   Разрывая горло в крике. Забыв про боль в дважды подвёрнутой ступне. Почти ничего не видя, и уж точно не слыша ничего, кроме своего вопля. Слепо размахивая руками по воздуху, он вылетел из «склепа». Перемахнул через порог в сгорбленном прыжке, чудом не расшибив лоб о притолоку. На всём ходу врезался в дощатую стену ближней клетушки, проломил её, едва не увязнув в обломках досок. Но выкарабкался и рванул дальше. На миг подавив вопль, набирая в грудь новую порцию воздуха, он услышал топот неуклюжих, плохо гнущихся ног позади себя. А ещё упорное голодное сопение. О том, чтобы оглянуться, не могло быть и речи!

   Наверно, подсознательно он стремился к тому месту, где в полу первого этажа зияла дыра, к месту своего падения в ад. Вместо этого свернул совсем не в ту сторону.

   Оставшееся за спиной свечение масленой лампы помогало ориентироваться. Не сразу, но Ром понял, что все клетушки куда-то исчезли. Вместо них оказалась пустая площадка с полками на стенах. На них что-то стояло, что-то тёмное. Это был другая часть подвала! Он осознал совершённую ошибку, лишь когда очутился перед лестницей из полудюжины сбитых каменных ступеней. И там находилась дверка. Маленькая, через такую даже он должен был бы проходить наклоняясь, не говоря уж о слугах Оркриджей.

   Глаза Рома выпучились ещё больше, хотя казалось, больше уже некуда. Он единым махом взмыл по ступеням и, не сбавляя разбега, лишь прорычав нечто нечеловеческое впечатался плечом в створку двери.

   В разраставшемся многие годы без всякого ухода малиннике, что вымахал в сущие дебри, чьи корни подкопались под фундамент особняка, а цепкие плети обвили ставшую не различимой за ними подвальную дверку, гулял усилившийся к ночи ветер. Дверкой этой прежде пользовались, чтобы сносить овощи и фрукты из сада сразу в хранилище, не проходя через кухню. И она вдруг содрогнулась от мощного толчка. С дверки осыпались комья зелёного мха. Рядом с ветки вспорхнул устроившийся на ночёвку скворец. В следующий миг, будто из-под земли, донёсся сдавленный вскрик. За ним последовали ещё удары. Каждый следующий слабее предыдущего. Опутанная кустарником створка захрустела и слегка прогнулась...

   Привычная для этого места тишина вернула свои права. Умиротворённо шелестел ветер. Небеса темнели. Под деревьями заброшенного парка сгущались сумерки. А в десятке шагов от кустов малины лежало неподвижное тело девочки.

   Он поможет Рому выбраться из погреба (или тут правильнее говорить подвала?) а затем они найдут Анну и хоть за косу, хоть как, выволокут её прочь из этого дома, что наводит жуть одним своим видом. Не говоря уж о других его... странностях.

   Тими отвечал за этих двоих, как самый старший.

   Следуя за котом – почему-то он сразу решил, что это кот, а не кошка, – Тими прошёл из столовой на кухню. Здесь господствовал большой очаг с широкой плитой, на которой могли бы уставиться разом десяток сковородок. Света, проникающего через ставни, переставало хватать, и нутро дома заполнял сумрак. Кроме печи он разглядел несколько столов, буфеты, где хранили посуду, и целых два рукомойника. В углу были свалены старые плетёные корзины и деревянные вёдра. На вбитых в стену колышках когда-то висели связки лука с чесноком. На одном из столов лежала разделочная доска, рядом стояла глиняная крынка, в какие обычно наливают молоко. Такие крынки делали в гончарной у мастера Зильбера. Скоро он сам сможет слепить много, что покрасивее. Мастер Зильберт называл его старательным и обещал годика через три взять в подмастерья. Пока же он за пару медяков лишь помогал Вану-оглобле месить глину. Воспоминания о гончарне показались Тими такими далёкими.

   – Кис-кис.

   Облезлый кот, возможно, прежде жил на этой кухне. Может ещё котёнком. Когда дом покинули, он оказался брошен и одичал. Жалько, если так. Но в мире хватало жестокости и несправедливости. Дети из бедных мещан познавали сию истину с малых ногтей. Сюсюкаться с ними родителям было некогда, равно как и всему прочему миру. Что тоже весьма печально, если подумать.

   Сейчас кот спрятался где-то под столами.

   С ним нужно поосторожнее, напомнил себе Тими. Как бы не цапнул. Если он ещё и бешенный – что кот болен, сомнений не оставалось, – то после его укуса умрёшь в ужасных корчах. Так что протягивать руку, чтобы погладить зверюгу, он точно не станет.

   А вот Анна сделала бы это в первую очередь. На то она и девчонка.

   Тими тяжко вздохнул. Надо было ему сначала найти её. Как будущий мужчина он должен заботиться о женщинах. И девочках. Даже если они ведут себя как ненормальные. Отец любил повторять, что мужчины всегда что-то должны этим женщинам. Мать хлопала его за такие слова ложкой по лбу.

   Тими ещё раз окинул взглядом просторное, явно рассчитанное на многую прислугу, но уже долгие годы обезлюдевшее, а от того выглядящее особо уныло пространство кухни. Не верилось, что когда-то тут текла бурная жизнь: кругом среди вкусных запахов суетились кухарки в передниках, в чугунках кипела наваристая похлёбка, а на сковородках жарилось мясо и яичница. Теперь же лишь пыль – на столах, буфетах, даже в печи, одна лишь пыль.

   Ему здесь делать нечего.

   Кстати, что это там за приоткрытая дверка? Скорее всего, ведёт в кладовку. Кот мог улизнуть туда. И там же, скорее всего, находилась лестница в подвал.

   Ром, не иначе, с ума сходит, оставшись один в подвале. Тими был единственным, кому Ром однажды признался, что больше всего на свете страшится заблудиться где-нибудь в дремучем лесу. Особо ночью. Страсть, если представить. Тими тогда хотел рассказать, что есть кое-что, чего он сам боится пуще смерти. Уже и рот открыл. Но... Впрочем, это была такая глупость, что и говорить о ней не стоило.

   Держись дружище!

   Тими пустился бегом за пронырливым котом.

   Окна в кладовке не имелось, а дверь он за собой не придержал. Вступив в тесную, чем-то заставленную коморку и ещё толком ничего не успев разглядеть, Тими очутился в кромешной темени.

   Сердце его тут же заколотилось гулко и как-то неровно. А ещё оно взялось подниматься к самому горлу. Всё гульче, всё выше.

   Чтобы унять волнение, он сказал себе:

   – Спокойно. Уж темноты-то я не боюсь ни капли.

   Помогло это или нет, сразу было не понять. Но сердце хотя бы передумало выпрыгивать прямо через горло. Тими отступил на шаг назад, снова открыть дверь и пустить света. Его пальцы прошлись по поверхности стены в том месте, где была дверь. Прошлись в одну строну. Потом в другую. После чего он развернулся полностью и его ладони начали беспорядочно метаться уже по всей стене.

   И они не находили двери, через которую он только что вошёл сюда. Дверь захлопнулась за ним и теперь он не находил её. Ни косяка, ни створки, ни хотя бы какой-то щели. Вообще никаких перепадов на плотно пригнанной поверхности досок.

   – Этого не может быть, – уверенно сказал себе Тими.

   Наверно, он искал не в том месте. Если бы не темень, он бы сразу увидел ручку. Если только её не отломали с этой стороны.

   Он искал. Обшарил ладонями всю стену сверху донизу. Раз пять обшарил. Доски. Ровные доски. Никаких дверей.

   Тими почувствовал, что задыхается. Ему переставало хватать воздуха. Тот воздух, что ещё оставался в узкой тёмной кладовке, сделался жарким и совсем душным. Тими разом взмок под рубахой.

   Где же она... должна быть тут... где же она... где она...

   Мелькнула мысль, что он ищет вовсе не на той стене. Во мраке перепутал стены, повернулся не туда... Он даже бросился к противоположной. Никакой двери там, конечно, не оказалось и оказаться не могло. Тими снова стал как слепой водить руками по правильной стене. Дверь не находилась. Её просто не было там, где она обязана была быть!

   И почему тут так темно? Щелей в старых стенах должно быть полно, и почему через них не проходит хоть какой-то свет? В кухне-то его всё-таки хватало. А тут... Он словно бы в самом деле вдруг ослеп. Он ведь не ослеп, что за глупость!

   Мелкие занозы от досок впивались в ладони. Сплошные доски. Крепкие ровные доски. Он как в деревянном ящике. Закрыт в тесном ящике в кромешной темноте, как в...

   Это всё проклятый дом! Ему не нравится, что они залезли в него. И он спрятал дверь.

   Тими прекратил водить ладонями по стене и постоял секунду без движения. Сейчас он слышал лишь своё хриплое дыхание.

   Тише-тише. Ему надо просто успокоиться и подумать. Зачем он пугает сам себя, выдумывая всякое...

   Здесь ведь должна находиться вторая дверь – ведущая в подвал к Рому! Если они будут вместе, то справятся со всем.

   Он на ощупь пошёл вдоль стены и сразу обо что-то запнулся. Со сдавленным вскриком рухнул на кучу какого-то хлама. Каких-то глиняных плошек и корзин. Они с хрустом раздавливались под ним. И что-то больно оцарапало ему руку.

   Тими крепче сжал зубы. Слюна вспузырилась на его губах.

   Как же больно!

   Он не заплачет. Не заплачет. Ни за что не заплачет...

   Глаза так и не смогли привыкнуть к темени даже немного. Держась за стену и ничего не видя, Тими медленно поднялся с пола. Зло отпихнул ногой хлам – сломанные корзины, ещё некие тряпки, – чтоб вновь не запнуться об них. Если здесь есть спуск в подвал, то его заставили всякой всячиной. Но ему надо найти эту дверь. Хоть какую-нибудь дверь.

   Руки продолжали искать выход, наугад плавая во мраке и скользя по шершавым доскам стены.

   В кладовке делалось всё жарче. Пот катился по лицу, словно он очутился в бане, глаза щепало, Тими вытирал их о плечо. Он дышал ртом, и гортань уже пересохла. Ничегошеньки не видно. Где он, куда ступает, обо что ударяется, что рядом, что вокруг, что это за вещи, зачем их снесли сюда? почему он не может найти дверь? где эта чёртова дверь!.. Тими слышал своё свистящее жаркое дыхание... возможно... это ведь невозможно... он задыхается, он задохнётся!.. тесно и становится всё теснее... словно сжимается и разогревается... ладони ощупывают стены, голые стены, тесные... его замуровали... воздуха не хватает, он уже издышал весь воздух... ведь ничего не видно, ничегошеньки... он умрёт здесь... я умру здесь, меня замуровали... я не хочу умирать!

   Он сейчас точно разревётся. Уже начал.

   Тими слизнул солёные капли с губ. Глотнуть бы водички...

   Ну, Анна – дура! Зачем она придумала идти сюда! Такая дура!

   А ты сам ещё больший дурак, раз согласился...

   – Мяу...

   Тими взвизгнул и замер на месте. Каждая его мышца, каждая жилка звенели от напряжения. Хотя разве он что-то чувствует?

   Нет зрения. Его ладони потеряли все стены. А есть ли у него ещё эти ладони. Они же должны болеть от заноз... У него нет тела, он его лишился. Осталась лишь его голая запуганная душонка.

   Одинокая крохотная пылинка посреди бесконечного НИЧТО.

   Где он? Он не представлял где. Одинокая крохотная пылинка в пустоте чернильного НИЧТО.

   Это уже не та же тесная кладовка. Он больше не находит её стен. Он куда-то провалился. В совсем другое место. Туда, где нет места. Где нет ничего. Только пустота. Пустая пустота...

   Стой... Но ведь его ступни ощущают пол! Хотя бы они-то ощущают. И его правой ноги касается какой-то мусор. Настоящий.

   Тишина.

   – Кис-кис-кис, – вовсе не своим голосом позвал Тими.

   Кот может напрыгнуть на него? Дикий кот. Расцарапает всё лицо, уж он-то видит во мраке как днём. Да пусть и прыгнет!

   – Мяу...

   Очень близко. Среди наваленного здесь хлама зверюгу ни за что не найти. Но Тими хотя бы вновь ощутил окружающие его предметы, не видел их, но ощущал. И ладони вновь нашли стену. Вот под его ступню попало что-то круглое и твёрдое, а пальцы нащупали какую-то выемку в доске стены, может от выпавшего сучка. Скорее всего. Эта выемка-дырочка с неровным краем была настоящей. И значит, он тоже настоящий и всё вокруг настоящее...

   – Мяу! – прозвучало в третий раз. Настойчиво. Раздражённо.

   Тими прижался к стене. Ничего не видно, сколько ни тарасща. Такой темени не бывает даже ночью под одеялом. Он вновь слизал солёные капли с губ.

   Кто-то скулит. Ведь это я скулю, кто же ещё?

   Почти на уровне его лица совсем рядом вспыхнул красный огонёк. Как красная звёздочка, проклюнувшаяся в спеленавших её бархатных складках тьмы.

   Это кошачий глаз... всего лишь кошачий глаз.

   Но разве он может так гореть? И почему он так высоко?

   Да потому что, гадкий кот влез на какой-нибудь стул или шкаф.

   Кровавый глаз сместился в сторону и погас. Тими услышал мягкий стук. Кот спрыгнул на пол с того, на чём сидел. И вновь его не видно и не слышно.

   – Кис-кис. Как же мы отсюда выберемся? – простонал Тими. В носу чесалось от поднятой пыли, хотелось чихать. И пить. И вдруг очень захотелось помочиться. Очень сильно.

   – Мяяяяяу!

   Тими продвинулся ещё немного вперёд. Осторожно, чтобы не запнуться об хлам. Эта кладовка оказалась не такой уж и маленькой, как показалось сначала. Он вытягивал шею и выкатывал глаза, всё надеясь разобрать хоть что-то. На этот раз он не запнулся, а треснулся лбом. Об какую-то прибитую к стене полку. На миг перед глазами вспыхнули цветастые пятна, что сменились прежней теменью. Тими потёр ушиб. Его зубы скрежетали, руки дрожали. Он крепился как мог. Но он уже не мог крепиться!

   Ему хотелось заорать во всё горло!

   Авось и поможет...

   – Мяу! – приглушённо и словно бы издалека.

   Тими обогнул что-то массивное, ведя по нему ладонями. Точно ведь комод. Чего эти Оркриджы сюда только не напихали!

   На полу за комодом (а может и не комодом) лежало пятно тусклого света. Оно исходило словно бы прямо из стены, но за прочим хламом его нельзя было разглядеть даже почти в упор.

   В стене была дыра, ведущая в соседнюю комнату.

   Да у хвостатого проныры тут тайный ход! И кот указывал его ему!.. Тими хотел сказать слова благодарности, но не смог. В горле набухали горячие слёзы.

   Он отодвинул от комода небольшой сундучок, а стоящую на нём корзину с тряпьём просто бросил подальше в темноту. Сам комод он не смог бы сдвинуть при всём старании – с ним бы и четверо взрослых мужчин справились ни сразу. Но и ладно, сейчас он и так сможет пробраться к дыре за ним.

   Округлая дыра с зазубренными краями, как если бы её прогрызла гигантская крыса. Крыса величиной с собаку.

   – Таких крыс не бывает. Они не могут такими вырасти, – сказал себе Тими. – Если только очень старые и у них было вдоволь еды... Нет. Всё равно не за что не могут!

   Он сел на корточки перед «норой», за которой брезжил свет. Снаружи через неё тянуло сквознячком. Дышать сразу стало легче, но всё равно воздуха не хватало. Тими не мигая, почти зачарованно, смотрел на свет, исходящий из дыры.

   Чтобы выбраться из кладовки (западни) у него был только один путь. Только один.

   Но проход слишком узкий. Я не пролезу через него.

   А, может, и пролезу.

   Он утёр рукавом нос, утёр глаза и рот.

   Дышал он хрипло с присвистом, но уже чуть спокойнее.

   Тими ещё раз огляделся. Уже в метре от того места, где он сидел на полу, вновь сгущалась темень. Душная вязкая темень с громоздящимися в ней со всех сторон грудами различного хлама. И конца кладовки не виделось.

   Неужели он только что прошёл через этот завал?

   Он может вновь попытаться найти дверь... Но он не найдёт её. А пока будет искать, и этот выход «закроется».

   Нет уж, он не останется здесь ни на одно лишнее мгновение!

   Тими встал на колени и заглянул в дыру. С другой стороны промелькнула серая тень. Тими отпрянул.

   Это кот бегает.

   Из дыры вновь пахнуло прохладным сквознячком. Маняще.

   На коленях Тими пополз к дыре. Затем лёг на живот. Он просунул в дыру голову. И сразу выдернул обратно. Он задыхался. Ему не хватало воздуха. Ещё сильнее прежнего!

   Воздух был там, с другой стороны. Как и свет... Тими смотрел в дыру. Он не хотел умирать в тёмной кладовке. И от него ждали помощи друзья. Но сначала он должен помочь самому себе.

   Надо выбираться отсюда!

   Тими снова просунул голову в дыру. Каждому ведь известно, что если голова пролезает, то и всё остальное пролезет. Голове пролезла легко. Она уже была в соседней комнате, – Тими смотрел от пола, закатывая вверх глаза, но он мало что так различал. Следом за головой наполовину протиснулись плечи. Тело пока оставалось в кладовке.

   Зря он полез головой вперёд, а не руками, да ещё на животе, а не на спине. Мог бы упереться ладонями в стену и помочь себе. А так руки оказались прижаты к полу. Нет, так не получится. Надо по-другому. Он подался назад, чтобы влезть уже по правильному.

   Только ничего из этого не вышло. Вспять его тело пролезать не желало. Плечи как-то иначе развернулись, как-то их перекосило, кости упёрлись в неровные края дыры, не желая сдвигаться.

   Ладно, ладно, – успокоил он себя. Раз не назад, тогда дальше вперёд. Как-нибудь протиснемся.

   Тими захрипел, извиваясь всем телом. Попытался помочь себе ногами, но колени лишь без толку скребли по доскам пола кладовки. Верхний край дыры больно впился ему в позвоночник.

   Вот балбес! Зачем он так полез! Вот тупица!

   Он застрял!

   Нет-нет-нет-нет-нет!

   – Я не застрял! Нет, Господи... Я почти пролез...

   Он застрял. Завяз как топор в сырой колоде – ни вперёд, ни назад, в какую сторону ни дёргайся.

   – Нет, нет... этого не может быть.

   Застрял. В самом деле, застрял.

   Края досок глубоко вмялись в кожу, как если бы дыра раза в два ужалась в размере. Плечи сковали деревянные колодки. Руки немели, придавленные к полу его же собственным весом. А бесполезные ноги извивались в кладовке, ударяя о комод, шаркая и засучивая штанины. Сначала слетел один башмак, потом и второй.

   Всё напрасно.

   Лицо Тими сделалось красным. Рот кривился от огромного напряжения. Он пытался, пытался... А потом он опал. Растянулся безвольно на полу, словно рассечённый надвое стеною. Уткнулся головою в доски пола и зарыдал. Горестно, навзрыд, так, что его, наверно, слышал весь проклятый дом. Он ещё что-то кричал.

   Он уже не чувствовал рук, те совсем онемели. Спину не иначе как переломило. Ноги... его ноги были где-то далеко.

   Приступ захлёбывающегося рыдания длился долго. Тими ни о чём не думал, он почти умер. Когда-нибудь этот дом рухнет, люди разберут завалы и найдут его высохший скелет всё так же лежащий, наполовину протиснувшись через оказавшийся слишком узкий для него «крысиный лаз».

   Он не запомнил момента, когда приступ схлынул. Странно, но он всё ещё был жив. Слёзы оказались не бездонны. Они излились, и он будто весь опустел. В его сдавленной груди остались только всхлипы. Может, сейчас...

   Тими дёрнулся. И не сдвинулся с места. Ни на чуть-чуть, ни на немножко. Он поднял мутный взгляд.

   Кот сидел возле его лица. Короткая шерсть встопорщена. Рваные уши прижаты к голове. Хвост, состоящий на конце лишь из позвонков, бьёт по впалым бокам. Из раскрытой пасти исходит угрожающее шипение. На изувеченной морде зверюги проглядывали куски влажно лоснящегося мяса, будто какой-то живодёр только что содрал с них лоскутья кожи.

   Тими никогда бы не разглядел таких жутких подробностей в сером сумраке дома, но кот подошёл к нему столь близко, что он ощутил исходящую от него вонь. Вонь мертвечины. Словно этот кот давно издох, его закопали, и он пролежал в земле не меньше месяца, а потом вылез обратно на свет божий. От того и выглядел так... Кот-мертвец стоял у самого его лица и шипел на него. Острые когти впились в доски пола. Тими смотрел на кота, запрокинув шею, и та уже трещала от натуги.

   – Не трогай меня. Я ведь не сделал тебе ничего плохого.

   Кот продолжал хлестать себя хвостом. Хребет искривлёно выгнулся. Когти начали драть доски, вырывая из них целые щепки.

   – Ну, пожалуйста! – взмолился Тими. Он не пытается выбраться из западни, это бесполезно.

   Шипение переходит в визг. Сиплый смех. Кот не нападал, а лишь пугал его, издевался и смеялся над ним.

   Тогда Тими заорал и уже совсем другим голосом:

   – Мерзкая скотина! Пошла прочь! Прочь, я сказал!

   Кот отпрянул. На миг хвост прекратил лупить по бокам. Когти, впившись в доски, застыли. Но усы и шерсть топорщились по-прежнему.

   Склонив морду к самому полу, зверюга издал короткий взвизг. Его налитый кровью глаз не отрывался от Тими. Кот медленно двинулся к нему. Голые позвонки хвоста, едва прикрытые клочьями шкуры, с удвоенной силой замахали из стороны в сторону. Ощерив пасть, зверюга снова собрался зашипеть. Но вместо этого хрипло взбулькнул, вроде подавившись.

   – Так тебе и надо! – возликовал Тими. Красное лицо его озарилось жёсткой улыбкой.

   А кот действительно подавился. Вытянувшись вперёд, он зарыгал и с трудом выблевал большой вязкий ком. Но не собственной шерсти, как это у них часто случается, а мелких белых личинок. Тот мокро шлёпнулся под самым носом у Тими.

   Если бы его глазные яблоки не крепились чем-то изнутри к голове, они бы точно выскочили из глазниц, как стекляшки, что вставили чучелам волков. Всё, что Тими съел за сегодняшний и вчерашний дни, дружно устремилось вверх к его горлу.

   Белые личинки – глисты или какие-то другие паразиты, что расплодились в брюхе у кота, – расползались по полу, оставляя за собой в пыли дорожки из кошачьей слюны. Часть их поползла к Тими, к его широко раскрытому, как у выброшенной не берег рыбы, рту.

   Кот изрыгал из себя всё новые и новые комья личинок. Из раны на его боку, где торчали обломки рёбер (теперь Тими видел это со всей отчётливостью), а шкура висела чёрными струпьями, вместе с подтёками густой сукровицы вываливались ещё... Уже не личинки. Длинные плоские черви. Извивающиеся, липки. Внутренности кота были наполнены ими как у гниющего мёртвого зверька – иногда они находили таких с Ромом в придорожных канавах и тыкали в них палками. Кот хрипел и отрыгивал, хрипел и отрыгивал.

   Личинки и черви ползли к Тими. Устремлённо ползли. Слепые гады! Если они и не видели его, то точно чувствовали.

   Не замечая, что края дыры рвут рубаху и едва ли ни кожу, Тими неистово задёргался. Его лицо превратилось в перезрелый помидор, того и гляди, готовый лопнуть. Он заорал, кусая губы в кровь и тараща глаза. Он дёргался, он... он... он... Когда он совсем немного протиснулся вперёд, Тими заорал совсем уж дико. Но теперь от радости. И он продвинулся ещё немного! Оглушительно вопя, ничего не соображая, кроме того, что сдвинулся с мёртвой точки, Тими работал босыми ногами. Его плечи полностью пролезли через дыру. А уж всё остальное, прошло легко.

   Тими упёрся ладонью в пол, вляпавшись во что-то мягкое, – он не смотрел во что, прополз на карачках, вскочил и на подгибающихся ногах ринулся бежать.

   Он увидел дверь – даже две двери! Врезался в одну из них. Та подалась со скрипом и не сразу, но поддалась. Тими вывалился ещё в какой-то короткий коридор и сразу захлопнул за собой проход, привалившись к нему спиной.

   Мерзкого кота нигде не было видно. А то бы он без жалости затоптал его ногами! Может, урод остался в той комнате? Пока Тими боролся с дверью, он мало что запомнил из её убранства. Комната была почти пустой со свисающими со стен клочьями обивки, будто её специально драли когтями. Заколоченное окно. Под ним устроено что-то вроде пары небольших закутков с распахнутыми дверками. В каждом закутке имелось деревянное возвышение с прорезанным в нём отверстием. Понятно, для чего. Тими словно бы расслышал и копошение под этими возвышениями. Кот мог спрыгнуть туда.

   Вот пусть и завязнет там! И сдохнет!.. Хотя, это вряд ли. Там давно уже всё должно было высохнуть. А жаль.

   Мысли проносились в голове лишь мельком. Его разум ещё пылал от пережитого, и глаза застилал бессмысленный ужас. Но он выбрался. Он выбрался. Выбрался...

   Тими вновь едва не разрыдался.

   Надо выходить из этого лабиринта комнат. Он даже не представлял, в какой части особняка сейчас оказался. Но возвращаться он не станет. Хотя его так и подмывало заглянуть в одно из тех отверстий. Кто-то ведь там скрёбся, он слышал. Если тот провалился и не мог выбраться... и если быстро подбежать, глянуть и сразу...

   Что он ещё удумал! Нет уж, хватит с тебя соваться, куда не следует.

   Тогда вперёд. В коридорчике, где он стоял, у противоположной стены была дверь. Весь особняк Оркриджей состоял из сплошных коридоров и десятков дверей. Будто дом был живой и специально расставлял их перед ним. Как в кошмарном сне, в котором плутаешь и плутаешь не пойми где, и выход уже кажется – вот он! Но там лишь тупик или очередная дверь, ведущая в никуда.

   Надо идти. Найти Анну, чтобы они вместе вызволили Рома, раз уж он один не может...

   Тими вскинул голову. Он сидел на полу, всё также прислонившись спиною к двери, из которой только что выскочил. И когда он успел рассесться тут?

   Сидеть было приятно. Сидеть и никуда не бежать.

   Он ещё немного отдохнёт, а потом пойдёт за Анной. Если бы он дурак не поддался на её шутку, Рома бы сюда и силой никто не затащил.

   Тими уткнулся лбом в подтянутые к груди колени. Потёр саднящую спину. В рубахе на боку зияла дыра, ободранная кожа под ней горела. Спина болела, и рука болела, и плечо, которое он тоже ободрал. Тими тихо заплакал. Не зарыдал, нет, просто тихо заплакал. Почти без слёз, которые он выплакал все раньше.

   Сам того не осознавая, он засунул в рот большой палец правой руки, как не делал уже многие годы, и принялся сосать его. Он посидит здесь немного, тихонечко посидит, а потом за ним придёт кто-нибудь из взрослых. Его – их всех – спасут. За ними обязательно придут. Нужно лишь подождать на одном месте...

   Тими вздрогнул. Вынырнул из своего то ли сна, то ли забытья, в котором пробыл неизвестно сколько времени.

   Где это он?

   Рука болела, плечо болело. Всё болело.

   А вокруг расстилался мягкий сумрак.

   Осторожно скользя спиной по створке двери, Тими поднялся с пола. Он отсидел себе ноги, и их пронзала сотня маленьких иголок.

   Он что, заснул, сидя тут у двери? В этом чужом доме? В голове немного гудело. Тими вспомнил, что во сне он брёл по какому-то незнакомому ухоженному саду, где кто-то называл его смелым мальчиком. Говоривший с ним носил драный тулуп, огромные сбитые сапоги, вымазанные в земле и навозе, а на его голову был надет необожжённый глиняный горшок, стекающий на лицо размягчёнными наплывами... Тими пробрал холодный озноб.

   Он сухо сглотнул. Как же здесь тихо. А на улице уже совсем свечерело. Он посмотрел на забитое, крепко забитое, не выломать, оконце, что было даже в этом маленьком коридорчике. Через щели между досками едва сочилось жидкое серое свечение.

   Может, Анна с Ромом давно ушли из особняка? Поискали его, покричали, а он и не слышал.

   Пора и ему выбираться отсюда.

   Недолгая дрёма, в которую он провалился, подействовала успокаивающе и вроде даже прибавила сил. Он утёр нос. Просунув ладонь через дыру в рубахе и прижав её к ободранному боку, Тими отстранился от двери, о которую опирался, и побрёл к той, что была в другом конце коридорчика.

   Стоило ему отпустить створку, как за ней сразу же раздалось яростное царапанье. Тими бросился бежать со всех ног.

   Он пролетел насквозь ещё одну комнату, вовсе не рассмотрев её. Прочь. Прочь!

   А потом он попал в... Вроде бы это называлось библиотекой. Местом, где хранились книги. Тими знал, что такое книги и как дорого они стоят, хотя читать не умел. А однажды, храмовик в церкви, после того, как они помогли вымыть все иконы и лампадки, даже дал ему подержать одну в руках. Тогда Тими рассматривал нарисованные картинки – животных и малюсеньких человечков с сияющими нимбами и печальными лицами, выглядевших совсем не похожими на настоящих, но они ему всё равно очень понравились.