Текст книги "Я не боюсь (СИ)"

Автор книги: Максим Ковалёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Я не боюсь

   Они пошли в старый парк, когда солнце уже клонилось к закату. Не лучшее время для прогулки в подобное место. Но Анна сказала, что это лишь добавляло интереса. Тими и Ром согласились, пусть каждый и назвал её дурой-глупой. Конечно, только в мыслях. Выказать свой страх перед девчонкой, стало бы позорнейшим из всех позоров. Тем более, если эта девчонка тебе... ну, нравится.

   Дом на холме прежде считался богатейшим во всей Ольвской округе и когда-то принадлежал семье Оркриджей. Оливер Оркридж – наследник купеческого рода торговал зерном и медовухой, нанимал раз в год корабль на восток за дорогими шелками, где только и умели их шить, а также владел несколькими фермами, держа наёмных работников в железных рукавицах. Кроме того, он слыл в близких друзьях (а заодно и кредиторах) у доброй половины городских нобилей. Ходит байка, будто лет двести назад первый из Оркриджей, получивший здесь в лен участок земли, начал сколачивать своё состояние с того, что продавал крестьянам особый навоз. Брать простой у него никто бы не стал, как говорится, спасибо, своего хватает. Другое дело – навоз особый. Якобы, он смешивал его из строго выверенных долей коровьего, лошадиного и свиного помётов, с добавлением перегноя и иглишника. И, опять-таки якобы, именно данная смесь позволяла получать с той же скудной земли двукратный урожай, супротив обычного.

   Всё это было враньём. Наверное.

   Но денежки у Оркриджа водились, и после смерти он оставил сыновьям неплохое наследство. А те, не будь дураками, пустили его в оборот, приумножая барыши похлещи папаши.

   Нынешний Оркридж ввязывался в самые рисковые сделки, если те сулили прибыль, и ни одна монета не проскользнула бы мимо его цепких пальцев, коли он положил на неё глаз. Так что, содержать выстроенный ещё дедом двухэтажный особняк с огромным прилегающим парком, где кусты были подстрижены в причудливые формы и цвели лучшие розы в округе (может и удобряемые особым навозом), он мог себе позволить. Народ ходил смотреть на богатый дом, увенчавший вершину холма на городской окраине, как на местную диковинку. И приезжую родню водил смотреть.

   Продолжалось это ровно до тех пор, пока с Оркриджами не случилась та жуткая история, когда за одну ночь не стало ни самого Оливера-богача, ни его жёнушки, ни двух их детишек. Собственно, с той ночи особняк на холме и начали именовать, не иначе как проклятым.

   Фамильное гнездо позже не раз перепродавалось. Ольвские богатеи, желая покрасоваться, спускали на него свои состояния. Но, сколь бы ни являлось в дом новых хозяев, дольше пары месяцев никто из них в нём не задерживался. Длилось так лет десять, а потом особняк вовсе бросили. Никто не хотел покупать его и за самую низкую цену. Даже колченогую мебель с бархатной обивкой удалось распродать лишь частично. И то верно – кому нужно недоброе место, к которому и при свете дня подойти-то страшно, как и любая вещь, носящая на себе его отпечаток? А то, что городской храмовик отслужил очищающий молебен, народ в его успевшем устояться мнении насчёт старого особняка нисколько не переубедило.

   Дом стоял брошенный с наглухо заколоченными окнами. Черепичная крыша просела с южной стороны. Изъеденные дождями и солнцем доски фасада обветшали, приобретя серый, уже совсем не представительный вид. Постепенно особняк превращался в мрачного призрака с торчащими рогами каминных труб. Проходящие мимо продолжали коситься на него, но теперь по другой причине, и осеняя себя при этом святым знамением.

   Вместе с Оркриджами не стало и их садовника Уилли. Никто более не следил за приходящим во всё большее запустение парком. Деревья и кусты в нём быстро приобретали дикий вид. Яблони с вишнями плодоносили, как и прежде, а вот удобренную землю цветников заполонили сорняки и разросшаяся сверх всякой меры малина. Городские власти махнули на особняк рукой, ожидая, когда тот сгниёт и развалится сам по себе, перестав мозолить взгляды. Странно, что за минувшие годы его ещё не поджог какой-нибудь доброхот или разгулявшаяся молодёжь.

   Но не подожгли.

   Детвора со всех концов Ольвска знала историю дома на холме. Более того, по установленной неведомо кем традиции самые отчаянные стремились побывать в нём, дабы доказать своё мужество. Требовалось влезть через выломанную доску окна и пробыть внутри какое-то время. Можно прямо у окна. Конечно, при этом должен был быть свидетель, подтверждавший, что храбрец заходил в дом на самом деле, а не только в своих заверениях.

   Ни Тими, ни Ром в особняке ещё не бывали. А девчонки туда тем более никогда не совались. Но Анна любого мальчишку за пояс заткнёт. Она-то их и подбила, хотя они собирались пройти испытание только на следующее лето. Даже поклялись друг другу в этом. Вообще-то, некоторые уже дразнили их «маленькими сосунками», и даже переросток Ван-оглобля, что как и Тими месил глину в гончарной у мастера Зильбера – про него говорили, что вымахал он с тролля, а ума осталось как у десятилетнего, и кроме замеса глины иной работы ему не доверяли – утверждал, что сам он уже сто раз лазил в особняк. Его дружок Ранд ему поддакивал и насмехался над ними, хотя был старше их всего-то на три годка.

   В общем, всё сложилось одно к одному. Только явились сюда они уже к вечеру, а не в полдень, когда ходили остальные. Но, если Анна что-то вбила себе в голову, спорить с ней бесполезно. Проще было упросить валун сползти с места.

   Они втроём пересекли парк по мощёной дорожке, некогда тщательно выметенной, а теперь сплошь заросшей травой. Ром сорвал с нависающей ветки маленькое зелёное яблоко. Откусил, сморщился и выплюнул.

   – Фу, горькие.

   – Что, проголодался уже? – поддела крепыша Анна. Сама-то тоньше тростинки, кажется, дунь и сломается.

   – Я сегодня рано пообедал, – чуть смущённо оправдался Ром.

   – А у меня сейчас и кусок пирога в рот не полез бы, – признался Тими.

   – Боишься? – прищурилась теперь на него девчонка.

   – Ещё чего! Просто, не полез бы и всё.

   Анна хмыкнула, тряхнула двумя своими косицами и прибавила шагу. Приятелям приходилось едва ли не бежать, чтобы не отставать от неё.

   Деревья подступали к самому дому. Молодые берёзки пробились прямо из-под неподъёмных булыжников фундамента. Раскидистая акация так вымахала, что перекрыла собою дорожку. Из-за неё дом был почти не виден. Но они ходили тут уже много раз и знали все тропы. В зарослях кустарника здорово игралось в разбойников. Конечно, не подходя при этом к груде чёрных брёвен, поросших полынью и крапивой, на месте, где прежде стоял домик садовника. Осенью же в парке можно было вдоволь наесться тех же яблок, вишен и слив. А родителем знать о том вовсе необязательно.

   К нужному окну от мощёной дорожки ответвлялась особая тропка. Анна первой свернула на неё, раздвигая ветки подобранной с земли палкой и прикрывая лицо рукой. Тими и Ром, храня сосредоточенное молчание, шагали следом. Все разговором как-то сами собой стихли. Да, они играли прежде в парке, чувствуя чуть щемящее чувство страха от осознания своей близости к столь жуткому месту. Игры от того становились особо захватывающими. Наряду с густым кустарником и сливами, это была третья из причин, так манящая сюда ребятню.

   Семейное гнездо Оркриджей выплыло из зарослей акации, разом представ пред ними во всей красе. Невольно они замерли, запрокинув головы.

   Над крышей особняка, проломленной в одну из осенних бурь упавшей ветвью тополя, плыли барашки кучевых облаков с малиновым окрасом. Небо выцветало. Солнце клонилось к закату, но было ещё достаточно светло. Вот только, особняк уже словно бы лежал в тени. Лишь конёк крыши с круглым чердачным окно и торчащие балки, оставшиеся от некогда пристроенной к нему голубятни (господин Оливер слыл известным заводчиком голубей), купались в золотистом окрасе. Первый же этаж, укрытый раскидистыми кущами кустов, погрузился в сумрак.

   Над деревьями пронёсся порыв ветра, и вместе с ним пролетело что-то шумно хлопающее. Они вжали головы в плечи, подавшись ближе друг к другу.

   – Это голуби! – первой поняла Анна. В просветах меж ветвями тополя действительно мелькнуло несколько сизых силуэтов, опустившихся на крышу. – Я и забыла, что они ещё живут здесь.

   – Угу, – проворчал Ром. – На центральной площади покормятся и сюда спать летят.

   – Опять ты про еду. Пошли, чего встали.

   Но Ром не шевельнулся, продолжая смотреть на чердачное окно. Оно было единственным во всём доме, не запертым ставнями и не заколоченным досками. Наверно, тот, кто этим занимался, хотел поскорее закончить с делом и лезть на крышу посчитал слишком тяжким трудом. Теперь окно зияло вывалившейся от ветра рамой, походя на круглый тёмный глаз, взирающий свысока за всем парком, а если учесть, что особняк стоял на холме, то и за всей округой. Последний зрячий глаз, которым заброшенный дом продолжал смотреть на мир. Смотреть на них троих в этот самый момент.

   Ром сглотнул вставший в горле ком.

   – Вы идёте или как? – обернулась к ним Анна. Карий взор на веснушчатом лице был упрям, почти как у взрослой.

   – Может, не пойдём? – взмолился Ром, чуть разжав губы. – Поздно ведь уже. Лучше завтра придём. Какая разница?

   – Пошли, – подтолкнул его Тими. Если Анна полезет в дом, то и он полезет. Не отпустит её одну. А если с ними будет ещё Ром – втроём оно всё лучше, чем вдвоём. – Оглядимся там по-быстрому и сразу домой. Ужинать. А завтра в гончарной всё расскажем Вану с Рандом – больше они не станут носы задирать.

   Ром тихо застонал и подтянул спадающие штаны.

   Крыльцо с двумя толстыми деревянными колоннами сохранилось почти в прежнем виде, его лишь оплели стебли вьюнов да засыпала палая листва. Они не стали подниматься по ступеням, всё равно, входная дверь была заперта. Зато ставен у окна слева от крыльца не имелось, дорогое стекло давно разбили, может, когда в доме пытался навести свои порядки кто-то из новых владельцев, а осколки ребятня растащила на «ножики». Одну из забивавших его досок выломали, открыв тем проход – совсем узкий, но как раз пролезть, – в пустующее нутро особняка. Через него виднелся кусочек большой мрачной комнаты. Такие вроде назывались – залы.

   На когда-то цветочных клумбах вымахала крапива в человеческий рост. Но здесь её примяли. И ещё в жгучих зарослях стоял приволоченный кем-то чурбан, чтобы с него было удобнее доставать до подоконника.

   – Чем ближе подходишь, тем страшнее он выглядит. – Тими встал на цыпочки, пытаясь рассмотреть что-нибудь внутри дома.

   – Всё-таки трусишь. Вы оба трусите! – заключила Анна, пригибая палкой ближайшие стебли крапивы. – Мне вот мать строго настрого запретила даже приближаться к этому месту, но я ни капли не боюсь.

   Тими ничего не ответил. Ром лишь облизал пухлые губы. Всегдашний румянец на его щеках сошёл без следа. Или так только казалось из-за сгущающихся теней.

   – Кто первый? – не унималась Анна.

   Первым быть никому не хотелось, но кто-то им должен был стать.

   – Я залезу, а потом помогу вам, – вызвался Тими. Сердце его при этом сначала сжалось, а потом побежало вскачь. – Осмотрим ту большую комнату, пока ещё света хватает, и уйдём.

   – Туда и сразу обратно, – поддакнул Ром.

   Ободрённый страхом друга – оказывается, бывает и такое, – Тими запрыгнул на шаткий чурбан, схватился рукой за доски и ещё раз заглянул через пролом окна.

   Он сразу ощутил сухой щекочущий запах пыли, что копилась тут многие годы, смешанный с кислой вонью плесени. В большой комнате ещё осталась некоторая мебель. Вдоль стен громоздились холмы из когда-то белой, а теперь посеревшей материи, под которой угадывались очертания столов и шкафов. Меж двух из них даже на противоположной стороне комнаты Тими разглядел громадную – никогда ещё он не видел такой большой – паутину, похожую на растянутое полотно ткани. Он, кажется, даже видел в её центре круглое как картошка тело паука. Здоровенного паука!

   – Ну, чего застыл?

   Если так натерпится – вот и лезла бы первой!

   Тими поглубже вдохнул, напрягся, забрасывая ногу – доска, за которую он держался, предостерегающе заскрипела, – и вот он уже стоит на подоконнике. Посмотрев, не валяется ли что-то с другой стороны, он протиснулся через дыру и спрыгнул. От поднятой его башмаками пыли защипало в носу.

   Какая же тут внутри была темень! И почему-то ему почудился запах горелой похлёбки.

   Пол в комнате – Тими слышал, как некоторые называли её не просто залой, а Большой Залой – был сложен из маленьких, плотно пригнанных друг к другу дощечек. Кое-где он вздулся, а в одном месте подгнил из-за капающей с крыши протечки, но в общем-то был ещё крепок.

   – Как там? – спросил снаружи Ром.

   – Ничего особенного. – Тими не хотел поворачиваться спиной к этим горам из белой ткани, скрывающим мебель, а также мало ли что ещё. Но ему надо было помочь приятелям. – Давайте руки!

   Второй через дыру легко проскользнула Анна. С визгом спрыгнула, оправила на коленях свой вздувшийся сарафан и сразу заозиралась вокруг. Особо её заворожил свисающий с потолка в виде капли и также укрытый пыльным покрывалом вычурный светильник.

   – Красотища какая! – даже прижала ладони к щекам.

   Тими помог взобраться на подоконник пыхтящему Рому. Они втроём замерли у окна, светящегося полосами щелей, и уже с другой его стороны.

   Глаза постепенно привыкали к полумраку, и тот переставал казаться таким уж тёмным, скорее светло-серым. Они разглядывали убранство Большой Залы через вихри витающей в воздухе пыли. Да в одной этой комнате, что служила Оркриджам передней, мог бы поместиться целиком каждый из их домов!

   – Представляете, как здорово здесь было жить?! – продолжала восхищаться Анна.

   – Уж лучше я у себя дома поживу, – поморщился Ром.

   – А ты бы хотела тут жить? – спросил Тими.

   – Наверно, – взгляд Анны перемещался с капли-светильника на выстроенные вдоль стен «холмы» и снова на оштукатуренный ровный потолок. – Моя мама работала у Оркриджей прачкой, я ведь вам говорила? Она рассказывала, что у госпожи Оркридж были десятки платьев из льна, шерсти и лучшего бархата! Представляете? И что она часто устраивала званые обеды. Хотя мама считает, что богатство развращает людей, но я всё равно не отказалась бы пожить в их доме!

   Тими хмыкнул, задумчиво и чуть печально.

   – И тоже кончила бы, как они! – влез Ром.

   – Дурак! Думай, чего говоришь?!

   – А чего я говорю?

   – Да ладно вам! – оборвал вспыхнувшую перепалку Тими. – Раз уж залезли, пошли, немного пройдёмся. Только надо держаться всем вместе.

   В дальней части Залы имелось два дверных проёма, ведущих в другие комнаты, но туда им не надо. Слева от двустворчатой, накрепко забитой входной двери был устроен зев камина, сложенный в форме арки из красных кирпичей. Его закрывала решётка железных прутьев с кончиками в виде острия пик, а на стене над ним висели три волчьих головы. Шкуры от пыли казались седыми, пасти оставлены раскрытыми, чтоб виднелись устрашающие клыки, вместо глаз вставлены стеклянные шарики.

   Ром попятился от них, пока не упёрся задом в подоконник.

   – Ты чего? – обернулся к нему Тими. – Ранд и другие ведь говорили про эти головы. Господин Оливер вроде был охотником. Это, наверно, его трофеи. Ранд клялся, что даже погладил одну из голов.

   – Врал, небось, – чуть дрожащим голосом сказал Ром. От окна он отошёл с плохо скрываемым смущением.

   – Конечно, врал! Он ведь ещё заверял, что на рухнувшую голубятню лазил и видел от туда аж Ельный Кряж! А до него на лошади три дня ехать. Так что, никуда он не лазил и ничего не видел.

   Ром кивнул. От выступившего пота его щёки влажно лоснились.

   – Не хотел бы я оказаться один в этом доме. – Ром с трудом заставил себя отвести взгляд от камина и висящих над ним трофеев.

   – Я бы тоже, – согласился Тими. И вовсе не из-за облезлых голов (это всего лишь чучела, что они могут сделать?). Другое дело, что в этих стенах наверняка водилось полно живых тварей, одна мысль о которых заставлял желудок сжиматься в комок. Крысы... конечно крысы. Но ещё и всякие мерзкие мокрицы и тараканы, не говоря уж о пауках (он старался держать в поле зрения ту паутину и лохматую «картошку» в её центре), и возможно, даже змеях, что могли устроить себе гнёзда в сыром укромном уголке где-нибудь под полом. Подобных тварей в старых домах всегда сползается тьма-тьмущая. Впрочем, знать об его страхах – совсем детских, Тими прекрасно понимал это, но легче от того не становилось, – не знал даже Ром, а уж Анна и подавно. Что немного успокаивало.

   Пока они говорили о чучелах, Анна всё ахала да охала и так вертела головой, что странно, почему вовсе не открутила её с шеи.

   – Как же я рада, что мы пришли сюда! Я-то думала, что тут один хлам. А тут... Если бы я знала, что здесь так здорово, я бы уже давно сюда залезла!

   Ром прошептал: «ну и дура», но так тихо, что даже стоящий рядом с ним Тими едва это расслышал.

   На стенах Залы, обтянутых когда-то новой и дорогой, а теперь совсем выцветавшей обивкой висели рожки масленых ламп. Меж них помещалось несколько тяжёлых деревянных рам с портретами, на которых под слоем пыли угадывались чьи-то лица. Важный усатый дядька с залысинами, сидящий в кресле. У него на коленях – двое кудрявых как одуванчики мальчишек. Похожих будто братья, только у одного на щеке крупная родинка. С другого портрета строго взирала чопорная худолицая женщина в тёмном платье с волосами, собранными в тугой пучок на затылке.

   – Это же Оркриджы! Господин Оливер, его жена и дети! – догадалась Анна.

   – Похоже на то. – Тими казалось, что нарисованные люди осуждающе смотрели на них. Ещё бы, как бы вы отнесли с тем, кто без спроса залез к вам в дом?

   Напротив камина располагалась широкая закручивающаяся лестница с резными столбиками перил, застланная в своё время ярко-красной, а ныне тёмно-бардовой дорожкой. Вела она на второй этаж особняка.

   – Наверно, здесь хозяева встречали гостей, а сами жили наверху, – выдала очередную догадку Анна. – Там же должна находиться комната госпожи Оркридж. Мама говорила, что у неё была отдельная комната, где она хранила свои наряды. И почему мама ушла отсюда работать к этой ругачей сеньоре Пуане?

   Отец тоже этого не понимал. Работать мать стала в два раза больше, а получать меньше. Но мама была непреклонна. Даже, не смотря на появляющиеся на её руках синяки, после того, как она просила Анну «пойти погулять» и они с отцом запирались дома. Анна, приложив к двери ухо, слышала, как они орали друг на друга.

   – Ну, наверх мы точно не полезем, – поспешил добавить Ром. – Не полезем ведь? Вдруг там все полы уже сгнили? Провалишься ещё. Мы ведь не полезем туда?

   – Конечно, не полезем, – сказал Тими.

   Анна промолчала.

   Они стояли возле окна – единственного выхода наружу, – стояли плечом к плечу, едва ли не держась за руки. Длилось это весьма долго, так что страх, сжавшей своей холодной рукой их сердца, успел притупиться, а затем незаметно смениться живейшим интересом. Раз уж они осмелились залезть в дом – самое трудное, считай, сделано! – то почему бы теперь не осмотреться получше, чтоб их рассказать об увиденном здесь, стал ещё захватывающее. Другие если и бывали тут, то при ярком свете дня, а никак ни в сумерках!

   Ещё немного робея, они отошли от окна.

   Анна наконец отвела взгляд от ведущей наверх лестницы. Раскинув руки в стороны, она вдруг закружилась по пустому пространству Залы. Подол её серого сарафана, украшенного понизу белой лентой, взвился, открывая ноги до самых колен. Мальчишки смотрели, вытаращив глаза. Ром толкнул приятеля, дескать, «что это с ней?». Тими пожал плечами.

   – Ты чего делаешь? – спросил Ром.

   – Здесь, в этой комнате Оркриджы устраивали званые вечера. Горело множество свечей. Звучала музыка, и женщины в шикарных платьях танцевали парами с прекрасными мужчинами.

   Анна всё кружилась и кружилась, словно вживую слыша эту самую музыку. Её башмаки так и порхали по скрипучим дощечкам пола, вырисовывая в пыли дорожки следов.

   Тими подумал, что вряд ли здесь танцевали именно так.

   А Ром брякнул:

   – И в этой же самой комнате спятивший Уилли Кровавые Ножницы перерезал горло сеньоре Оркридж. Пока она умирала в луже собственной крови, он пошёл наверх, где сеньор Оливер укладывал спать их детей.

   Анна перестала кружиться, уставившись на Рома бешеным взглядом. Затем отвернулась от них. Ещё год назад стоило кому-нибудь бросить в шутку, что садовник Уилли залезет к ней ночью в окно, она сразу начинала рыдать и убегала домой. Но это было год назад – давным-давно.

   – Чего она?

   – Ты же помнишь, как она боится этой истории. – Тими тоже считал её страшной. А ещё – здоровской. Он ведь был мальчишкой. Кроме того, отец объяснил ему, что на самом деле никого из Оркриджей не убивали. Они просто уехали из города, не желая жить в «недобром» месте. В ту ужасную ночь погиб только сам садовник. Сгорел заживо.

   Тими поведал правду Рому, а Анне они собирались рассказать именно сегодня, после того, как побывают внутри особняка и хорошенько пощекочут себе нервы.

   – Она же говорила, что ничего не боится. Даже с нами поспорила, что ни разу не вскрикнет, оказавшись здесь.

   – Все чего-то боятся, – сейчас Тими ощущал себя старше приятеля, как никогда прежде. – Анна тоже боится. И сама хочет побороть свой страх. Знаешь, почему никто больше не шутит с ней про Уилли?

   Ром помотал головой.

   – Потому что, одному из таких шутников она как-то раз расквасила нос и чуть глаз не выцарапала. Я тебе разве не рассказывал? Так что лучше прикуси язык.

   – А-а-а, – протянул Ром. И зачем-то потрогал свой нос.

   Они разошлись по Зале.

   Тими подошёл поближе разглядеть картины на стенах, даже принялся смахивать с них пыль. Полотна на ощупь казались неприятно влажными. Мальчики, что сидели на коленях усатого дядьки, были одного возраста с его младшим братом – лет шесть-семь. Тот до ужаса боялся грозы и всегда прятался под одеялом, когда Творец на Небесах решал погреметь кастрюлями. Эти, может, тоже боялись грозы.

   А уж как они, должно быть, перетрусили, когда домик садовника запылал вместе с его жильцом. Особенно, если тот орал и звал на помощь, а помочь ему никто уже не мог.

   Тими видел, как Ром замер у камина и боязливо тянет руку к одной из голов. Тянет, одёргивает и снова тянет. Стеклянный волчий глаз косился на него с лютой свирепостью.

   Давай, Ром! Ты сможешь, – мысленно подбодрил его Тими.

   Анна крутилась у лестницы. Обследовала стоящие возле неё высокие керамические вазы, в которых прежде, наверно, ставили розы из парка. Каждая из таких ваз стоила больших денег, – Тими теперь в этом немного разбирался. А Анна взялась стучать по ним своей палкой, чтоб те отзывались глухим звуком.

   По стене возле картины с тихим шорохом проползла раздутая жирная мокрица.

   Тими отпрянул, едва не завизжав в голос.

   Как он сумел стиснуть челюсти и не выпустить из них ничего, кроме сдавленного шипения, – он не знал.

   Но эта гадина была размером чуть ли ни с его кулак!

   И в отличие от паука в старой паутине она двигалась.

   Теперь Тими не отрывал глаз от портрета. Он следил, как гигантская мокрица забралась под холст, пошатнув тяжёлую раму. Выпирающий бугорок пополз от края картины к другому её краю – сначала над кудрями мальчишки, сидящего на правом колене отца, потом у усатого дядьки вздулось плечо, затем образовался «нарост» на груди. «Нарост» чуть постоял на месте, прежде чем переместиться в голову мальчишки слева и окончательно заметь на его левой щеке, как раз под различающей близнецов родинкой. Только тут Тими разглядел, что этих бугорков на холсте ни один, а три... нет, пять, а вернее – семь или даже восемь штук! Да под картиной сидела целая куча мокриц! Там, должно быть, сгнила вся обивка стены, вместе с досками. Мокрицы копошились в этой влажной трухе. Жрали её... А он только что водил по ним рукой!

   Натужно сглатывая, Тими попятился от портретов, которые ему совершенно перехотелось рассматривать. Уж лучше гладить волчьи головы.

   – Ты как? – спросил он, подходя к камину. Быстро облизнул губы и запретил себе оглядываться на картины.

   – Я? Вроде чуток пообвыкся. – Голос приятеля дрожал, а спутанный вихор на лбу прилизался от пота. – Я тут дотронулся до его клыков. Мне показалось, что зубы... что они мокрые. Будто он только что лакал воду. Представляешь?

   – Да ладно тебе! – с преувеличенной весёлостью отмахнулся Тими. – Это у тебя ладони вспотели и всё.

   Привстав на носках, он сам коснулся клыков крайней волчьей головы, даже засунул ладонь в раскрытую пасть. Кожа на подушечках его пальцев явственно ощутила влагу. И ещё во рту зверя помещался мягкий язык.

   Тими так быстро отдёрнул руку, что Ром отскочил от него с вскриком.

   – Т-ты это брось!

   – Спокойно... – прохрипел Тими. – Я просто хотел немного припугнуть тебя.

   – Тупица ты, Тими! Я же чуть в штаны не наложил!

   Будешь знать, как других пугать.

   Язык... Это не могло быть взаправду. Он бы давно сгнил. Почудилось. Ром смутил его своими глупыми словами, что клыки у чучела мокрые. Вот и чудится всякое.

   Совать руку во второй раз Тими не стал бы и за всё золото мира. Стеклянный глаз, мутно поблескивая, взирал на них сверху. Оскаленная пасть волка словно бы насмехалась.

   Они оба с радостью оставили всякие головы и картины. Здесь без того имелось на что посмотреть. Их шаги разносились по пустым комнатам приглушённым эхом. Никто не мог их услышать, но говорили они шёпотом.

   – Пусть Анна мечтает жить в таком доме, но не я. Тут ведь и заблудиться недолго! – признался Ром со всей серьёзностью.

   – И я про то, – согласился Тими.

   Они заглянули под несколько простыней (но не тронули те, к которым крепилась паутина, хотя её хозяин, похоже, впрямь давно сдох). Нашлись там лишь столы и стулья.

   – Может, пойдём уже? – Ром всё чаще косился на светлый проём в окне.

   – Ага. Только ещё глянем, что вон в том большом шкафу. Может в ящиках что-то забыли. – Тими двинулся к настоящему гиганту, покоящемуся возле камина.

   Ром без охоты поплёлся за ним:

   – Я бы не стал ничего отсюда брать. Мало ли.

   – Эй, вы чего нашли? – окрикнула их Анна.

   Они дружно вздрогнули от её вроде бы и негромкого голоса.

   – Один хлам! – ответил Тими.

   – Конечно. Всё, что было ценного внизу, давно растащили. Надо идти на второй этаж.

   – Не дури, – одёрнул её Тими. – Никто из нас наверх не пойдёт. Мы же договорились.

   – Ну, вы мальчишки и трусы! Как хотите, а я пошла.

   Забыв о всяких ящиках, они уставились на эту... и так понятно кого!

   – Иди-иди, – поддакнул Ром. – Если провалишься и раздерёшь себе ногу – нас даже не зови, не придём. А вот Уилли, может, услышит и придёт. Говорят, его призрак до сих пор ходит по дому.

   Тими пихнул приятеля локтём в бок. Ром прикрыл слишком говорливый рот и поморщился от запоздалого сожаления.

   – Трусы! Трусы! И ты Ром – самый трусливый на всём свете! – затараторила Анна. В её голосе проступила мокрость. – Торчите здесь, сколько хотите, а я пойду! И потом все расскажу, какие вы трусы!

   – Вот и иди! – не удержаться, как не пытался Ром.

   – Вот и пойду!

   – Анна... – Тими никто не слушал.

   Эта девчонка действительно побежала по отчаянно заскрипевшими под ней ступенями, зло стуча палкой по витым столбикам перил. Будучи уже наверху, Анна всё продолжала что-то кричать им. Её голос быстро удалился и затих, словно она перебралась не на другой этаж, а в другой дом. Ни одна доска больше не скрипнула над запрокинутыми головами приятелей.

   Некоторое время они постояли в молчание.

   – Ну и дура.

   – Это да, – не стал спорить Тими, повторно ткнув Рома в мягкий бок. – Но и ты хорош!.. Надо её вернуть, пока она чего не учудила. Идём.

   Ром отстранился, поглаживая бок и насупив брови.

   – Я сказал, что не пойду наверх, и не пойду! Мне вообще домой пора.

   – Ты что, в самом деле, струсил?

   – Сам ты... – всё более горячась, засопел Ром. – Эй, гляди – там чей-то кот ходит!

   – Чего? – не понял Тими. Он проследил за взглядом приятеля. Тот уставился на пустой проём двери, ведущей в соседнюю с Залой комнату. – От города далеко, никакие коты сюда не полезут. Если только дикие.

   – Может он и диким. Тощий был и облезлый.

   – Я иду за Анной. А ты ступай своих облезлых котов лови!

   – И поймаю! И тебе покажу, чтобы ты сначала смотрел лучше, а потом говорил, что кто-то врёт.

   – Я не говорил, что ты врёшь.

   – Конечно!

   Ром отвернулся и решительно зашагал через Залу к дальней стене. Тими от досады стиснул кулаки.

   – Ром, не уходи! Мы должны держаться всем вместе!

   Приятель не ответил. Дойдя до проёма двери, он скрылся за ним. И сразу как в воду канул – ни звука.

   Тими остался среди полутёмной Залы, забитой безликими предметами под пыльными простынями. Волчьи головы скалились над много лет назад погасшим камином. До чего же тут стало тихо.

   Ненормально тихо.

   – Оба вы тупицы, – проворчал Тими. Он посмотрел на лестницу с её широкими ступенями, посмотрел через Залу, где начиналась ещё целая вереница комнат. Тихо. Серо. Мрачно. Будто он один залез в этот особняк, а то, что с ним был ещё кто-то, выдумал сам себе.

   Что за глупые мысли! Он же не совсем спятил.

   И за кем ему идти?.. Анна всё же девчонка, значит, наверх.

   Пока Тими думал, его взгляд вновь наткнулся на злосчастный портрет. Что-то в лице мальца с родинкой дрогнуло, словно тот немного повернул к нему кудрявую голову.

   Это только гадкие мокрицы. Уж сам-то себя ты не пугай.

   Ещё он посмотрел на выломанную доску окна. За ней по-прежнему светило солнце и слышался шелест ветра в ветвях кустарника.

   Тими подошёл к лестнице и стал подниматься по ступеням. До чего же противно они скрипели. Старая дорожка нисколько не смягчала шагов. Будто под досками пищали маленькие крысята – только родившиеся, ещё голые, с липкими розовыми хвостами, копошащиеся в гнезде, сделанном матерью-крысой из свалявшейся шерсти и грязи, и он надавливал на них при каждом своё движении.

   И ты дурак тоже! Незачем нам было сюда соваться, вот и всё!

   «Крысята» пищали, как бы осторожно он не пытался ступать. Тими съёжился, надеясь, что лестница под ним всё же не рухнет.

   Он не преодолел и половины её, когда из глубины дома донёсся громогласный срежет, сменившийся громогласным же грохотом и только потом отчаянным воплем:

   – Ааа!!! По-помогите! Помогите кто-нибудь!.. Тими! Анна! Я... я провалился! Тиииииими!!!

   Кричал Ром. Буквально рвал горло. И голос его, не смотря на хлещущее через край отчаяние, звучал приглушённо. Словно бы исходил со дна колодца.