Текст книги "Том 12. Пьесы 1908-1915"
Автор книги: Максим Горький
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Антипа (подмигивая Павле). Видишь? А я – втрое боле его выпил. И таков я во всём – больше людей.
Павла. А чего вы боитесь?
Антипа (удивлён). Я – боюсь? Как это – боюсь?
(Софья оживлённо, тихонько говорит с Целованьевой, но вслушивается в слова брата.)
Павла (заметив это, весело говорит). Вы зачем же конфузите моего жениха?..
Антипа. Чем я его конфужу? Он мне – сын… я помню…
Павла (тише). Что вы на меня так смотрите?
Антипа. Под одной крышей будем жить, – узнать хочу – с кем? Вот, ты говорила – в монастыре хорошо, тихо… У нас тоже будто монастырь… Разве иной раз Софья буянит…
Павла. А ведь вы – добрый…
Антипа (хмурясь). Ну… не знаю! Со стороны, конечно, виднее. Ты всё о своём… занимает это меня! Нет, я, пожалуй, добротой не похвастаюсь. (Вспыхнул.)Может, и было, и есть в душе доброе, хорошее, да куда ж его девать? Его надо к месту, а нет в жизни места для добра. Некуда тебе сунуть хороший твой кусок души, понимаешь ты – некуда! Нищему что хошь дай – всё пропьёт! Нет, Павла, не люблю я людей… У меня дома один хороший человек – Тараканов, бывший помощник исправника…
Софья. Спасибо!
Антипа. Ты? Ты – молчи! Ты – чужая… ты – другая… Бог тебя знает, кто ты, сестра! Разве ты – добрая? Мы ведь про доброту говорим, а ты не добрая, не злая…
Софья. Хорошо ты меня рекомендуешь!..
Антипа. Не плохо, Софья! Вот, Анна Марковна, – она меня моложе почти на два десятка, а в тяжёлый час я к ней, как к матери, хожу.
Софья. Что это ты… разговорился? Странно…
Антипа. Стало быть – так надо! Да. Тараканов… его за доброту со службы прогнали – это верно! Он умный, знающий, а – неспособный ни к чему. На него только смотреть хорошо… как на забавную вещь. Встарину его бы шутом домашним сделали…
Софья (улыбаясь). Выдумал! Почему – шутом?
Антипа. Так мне видится. А ты – ты уж не нашего, Зыковых, гнезда, ты шесть лет за дворянином замужем была, в тебе барская кровинка есть…
Софья. Перестал бы ты, Антипа…
Антипа. Нет, погоди! Ты – умница и всякому делу хозяйка: так ведь ты – женщина, птица вольная, снялась да и полетела. А я – остался один! И мужчина не всегда знает, чем он завтра будет, а женщина твоего характера и подавно – это уж так!
Целованьева. А Михайло Антипыч?
Антипа (угрюмо). Сын? Что ж… Хорошего про него я мало знаю, коли правду говорить, а мы – честное дело затеваем, – тут – вся правда нужна. Мало Михаил хорошего накопил… вот – стишки складывает, на гитаре играет… Училище реальное – не окончил, не хватило уменья… А уменье – это терпенье… Положим – терпеньем и я не похвастаюсь…
Павла (взволнованно). Что же вы про меня думаете, говоря так о сыне вашем, моём женихе?
Антипа (негромко, как бы про себя). Правильно спросила…
Целованьева (беспокойно). Милые мои, послушайте меня, мать…
Софья (строго). Ты обдумал то, что делаешь?
Антипа (встал на ноги, внушителен). Размышлять – не умею! Пускай кто хочет размышляет, а я – знаю, чего хочу… Павла Николаевна, встань, выдь со мною на минуту…
(Встали все три женщины; Павла, как во сне, улыбаясь, идёт в комнату рядом с кухней, Антипа, тяжело и угрюмо, за нею. Дверь не затворили, слышен возглас Антипы: «Садись… погоди, соберусь с мыслями!»)
Целованьева (опускаясь на стул). Господи! Чего он хочет? Софья Ивановна, что же это?
Софья (взволнованно ходит). Ваша дочь – очень умная девушка… если я верно понимаю…
(Закуривает, ищет глазами, куда бросить спичку.)
Целованьева. Ведь это он сам хочет…
Софья. Позвольте…
Антипа (в комнате). Какой он тебе муж? Годами ты ему ровесница, душою – старше. Иди за меня! Он меня старее, он – дряблый! Это я тебя буду молодо любить, я! В ризы одену, в парчу! Трудно я жил, Павла, не так, как надо… Дай мне иначе пожить, порадоваться чему-нибудь хорошему, прислониться душою к доброму – ну?
Софья (волнуясь). Слышите? Хорошо говорит! Зрелые люди любят крепко…
Целованьева. Ничего я не понимаю… Богородица всемилостивая – на тебя вся надежда моя: пожалей дитя моё, пощади от горя; мною всё горе испытано, и за неё, за дочь, испытано!..
Софья. Вы – успокойтесь! Я – тоже поражена… Хотя это в его характере… что же теперь сделаешь? И ваша дочь, видимо, не против…
Целованьева. Не знаю вас, никого! Приехали сватать сына, племянника, – вдруг – что такое стало? (Идёт в комнату, где дочь и Антипа.)Я желаю слушать, я – мать… я не могу…
Антипа. Ты мне на дороге богом поставлена… Анна Марковна – слушай!
(Закрыли дверь, Софья, кусая губы, ходит по комнате; в окне лицо Муратова – насмешливое, под глазами – отёки, острая бородка, лысоватый.)
Софья (сама с собою). Ах, боже мой…
Муратов. Приветствую!
Софья. Ой… что это вы?
Муратов. А что? Мне ваш Личарда, Шохин, сказал, что вы здесь, и я счёл долгом засвидетельствовать…
Софья. Через окно?..
Муратов. Ба! У нас нравы простые, как вы знаете…
Софья. Вы всё опрощаетесь?
Муратов. Ирония? Да, всё опрощаюсь. А вы – сватаете?
Софья. Уже – известно?
Муратов. Конечно! Известно, что и невеста не вполне при своих мозгах…
Софья. Вы, разумеется, слышали о моём якобы романе с вами?
Муратов. Слышал. Люди предупреждают события…
Софья. Вы не опровергали этот слух?
Муратов. Зачем? Я горжусь им…
Софья. А вы не сами пустили его?..
Муратов. Вот что называется – воткнуть вопрос иглой в око… Но, когда со мною говорят в этом тоне, я становлюсь нахалом…
Софья. Я всё-таки попрошу вас уйти из-под окна.
Муратов. Ну, что ж? Ухожу. В воскресенье можно к вам?
Софья. Пожалуйста. Но можно и не приезжать.
Муратов. Я лучше приеду! Почтительно кланяюсь. Всяких удач и успехов… всяких!
Софья. Не забудьте моей просьбы о копиях описи…
Муратов. Я ничего не забываю…
Михаил (входит). Нельзя достать шампанского в этом чортовом углу. Кого вижу!
Муратов. Ты что же путешествуешь одиноко, жених?
Михаил (делает ему рукой прощальный жест). Вечером увидимся.
Муратов. Надеюсь! За тобой – мальчишник!..
Михаил. Конечно… (Муратов исчез.)А где же все?
Софья (пристально смотрит на него). Там, в той комнате…
Михаил. Меня – исключают? Да, что ли? Я ведь слышал отцово красноречие…
Софья (почти с презрением). Ты, кажется, везде будешь лишним…
Михаил. Я тебе говорил, что эдак будет лучше… Но – зачем было тревожить смирного мальчика? Вот те и мальчишник! Тётя Соня – тебе скучно?
Софья. С вами? О, да! С вами – больше, чем скучно… с вами – ужасно!..
(Входят Павла и Антипа, Анна Марковна в слезах.)
Антипа (торжественно). Вот, сестра Софья… видишь ты… Решили мы, что…
(Схватывается рукой за сердце.)
Павла. Софья Ивановна – поймите меня, простите…
Софья (обнимает её). Не знаю, что сказать вам… Не понимаю вас…
Антипа. Михайло… ты, того… не обижайся! Ты – молод, невест – много…
Михаил. Я очень рад… Честное слово! Павла Николаевна – я сказал, что очень рад, – вы не сердитесь! Я ведь знаю – не пара я вам!
Антипа. Ну, вот, Анна Марковна, видишь, я говорил…
Павла (Михаилу). Мы будем дружно жить…
Михаил (кланяясь). О, конечно…
(Тихонько, пьяно смеётся.)
Антипа. Анна Марковна – будь спокойна! От моей вины – богом тебе клянусь – дочь твоя ни одной слезы не прольёт…
Целованьева (опускаясь перед ним на колени). У тебя мать была, любила тебя… добрый человек – вспомни свою мать! Матери твоей ради – пожалей дочь мою!
(Антипа, Павла – поднимают её; Софья отвернулась к стене, отирает глаза платком; Михаил – взволнован и пьёт рюмку за рюмкой.)
Павла. Мамочка, полно, всё будет хорошо!
Антипа. Ну – я тебе слово дам, какое хочешь… Все зароки беру на себя, встань! Двадцать пять тысяч кладу в банк на её имя – ну, ладно!
Софья. Довольно, господа! Миша, налей чего-нибудь! Анна Марковна, я с вами в матерях, хоть и молода для такого бородатого сына. (Антипе.)Ты что трясёшься, точно тебя под суд отдали?
Целованьева. Милая моя…
(Обняла дочь и плачет беззвучно.)
Антипа. Мне – сесть да помолчать хочется, как делают перед дальним путём…
Софья. Вот что: здесь душно! Павля, ведите всех в сад…
Павла (Антипе, матери, беря их за руки). Идёмте…
Михаил. А – выпить хотели?
Софья. Потом, оставь! Эх, ты… дитятко! (Обняла его за плечи, гладит голову.)Ну, что?
Михаил. Ничего, тётя Соня… Право же – мне всё равно!..
Софья. Идём в сад…
Михаил. Не пойду…
Софья. Почему?
Михаил. Не хочу…
Софья (заглядывая в глаза ему, тихо). Значит – не всё равно, а?
Михаил (усмехаясь). Неловко как-то – за отца. Такой он красивый мужик, такой – литой, цельный… Ему ли пряники есть?..
Софья (уходя, с улыбкой). Что делать? Человеку всегда хочется немножко счастья… немножко!..
Михаил (подошёл к столу, наливает вина, бормочет). Зачем же – немножко? Немножко – скучно…
Занавес
Действие второе
В саду у Зыковых. Слева – широкая терраса барского дома, против неё, под липой, за столом Павла вышивает что-то, Михаил с гитарой, Тараканов – длиннобородый старик, одетый в парусину, очень странный, смешной. В глубине сада, у конца террасы Целованьева варит варенье, около неё девочка-подросток – Стёпка.
Тараканов. Это всё оттого, что образовалось смятение понятий и никто не знает точно – где его место…
Павла (задумчиво повторяет). Смятение понятий.
Тараканов. Именно.
Михаил (перебирая струны). Вы бы, Матвей Ильич, рассказали что– нибудь из жизни и без философии…
Тараканов. Без философии – ничего нет, ибо во всём скрыт свой смысл, и его надобно знать.
Михаил. Зачем?
Тараканов. Как это – зачем?
Михаил. А если я не хочу ничего знать?
Тараканов. Этого нельзя.
Михаил. А я – не хочу…
Тараканов. Каприз юности.
Павла. Вы не спорьте, вы говорите просто…
Тараканов. Тебе скажут – посторонись, а ты не поймёшь…
Михаил. Ну?
Тараканов. Ну, и сшибут с дороги.
Михаил. Посторониться, Матвей Ильич, я всегда сумею, я – брезглив…
Павла (мельком взглянув на него). Не надо сердиться… В сердцах чаще всего ошибаются…
Тараканов. Не понимаю – что значит брезглив?
Целованьева. Перестаньте вы тоску-то сеять! Павля, хочешь пенок?
Павла. Нет, спасибо! Ты лучше вели сделать мне блинчики к ужину…
Михаил. Почему же только вам? Я тоже люблю блинчики, может быть…
Павла (вздыхая). Пьющие – сладкого не любят.
Михаил. Это называется афоризм.
Павла. Что?
Михаил. То, что вы сказали.
Павла. Почему – афоризм?
Михаил. Чорт его знает…
Тараканов. Странный вы человек, Миша…
Михаил. Все люди – странные, и понять ничего в них нельзя. Вы тоже странный, вам надо бы служить, взятки брать, а вы – философствуете.
Тараканов. Мне взятки брать не к чему, я человек одинокий.
Павла. А я слышала – сын у вас есть?
Тараканов. Я от него отрёкся…
Павла. Совсем? За что?
Тараканов. Окончательно. За то, что он Россию не любит…
Павла (вздохнув). Не понимаю…
Михаил. Матвей Ильич сам ничего не понимает.
Целованьева. Со стариками-то как нынче говорят!..
Михаил. Старики сами сознаются, что живут в смятении понятий. Значит – подождите учить!
Целованьева. Разве я учу? Бог с тобою!..
(Идёт на террасу. Стёпка, оглянувшись, насыпает в карман себе сахар.)
Павла. Да не обижайтесь вы друг на друга! Зачем?
Тараканов. Для развлечения больше.
Михаил. Вот именно…
Павла. Миша, сыграйте вашу песенку про девушку…
Михаил. Не хочется…
Павла. Ну, пожалуйста…
Михаил (взглянув на неё). Родителей надо слушаться.
(Настраивает гитару, Тараканов набивает трубку, раскуривает.)
Михаил (говорит речитативом, аккомпанируя тихонько на гитаре).
Полем девушка тихо идёт.
Я не знаю – кто она?
Не её ли моё сердце ждёт,
Грустью околдовано?
Тараканов. Что же это за девушка?
Павла (с досадой). Не мешайте! Это – мечта.
Тараканов (вздыхая). Вообще, значит, девушка. Понимаю. Но в этом случае – надобно жениться…
Павла. Ах, да не мешайте же!
(Во время чтения на террасе явился Муратов, в костюме для верховой езды, с хлыстом в руках. Слушая Михаила, он иронически морщится.)
Муратов (сходя в сад). Какая поэтическая картина: варенье варят, сладкие стихи читают… Добрый день, Павла Николаевна, вы всё хорошеете! Отставной проповедник правды и добра – приветствую! Здравствуй, Миша…
(Его встречают молча, он садится рядом с Павлой; она жмётся, отодвигаясь от него. Тараканов, молча поздоровавшись, уходит в глубь сада, угрюмо оглядываясь на лесничего.)
Муратов. Прошёл насквозь весь дом – пусто!
Павла. Тётя Соня дома…
Муратов. Потом услыхал тихий звон гитары… Чьи это стихи, – твои, Миша?
Михаил. Мои… А – что?
Муратов. Плоховато. Впрочем, для домашнего употребления, вероятно, и это годится.
Павла. Позвать тётю?
Михаил (усмехаясь). Сиди, я позову…
Павла. Лучше я…
Муратов. Почему же – лучше?
Павла. Не знаю. Ну, пускай Миша…
(Михаил идёт, оставив гитару; Муратов взял её, наклонил голову к Павле.)
Муратов. Хорошо быть военным писарем, – это очень смелые люди – они прекрасно ухаживают за барышнями и дамами. Как вы находите?
Павла. Я не знаю, не видала.
Муратов. Писаря – и парикмахеры тоже – очень любят играть на гитарах.
Павла. Да?..
Муратов. Вы – плохая Ева, у вас мало любопытства… Вас не интересует, почему я стал так часто бывать здесь, а?
Павла (смущённо). Нет… Не интересует…
Муратов. Очень сожалею. Хотелось бы, чтобы вы подумали об этом…
Павла. Вы – старый знакомый тёти Сони…
Муратов. Знакомый я старый, но душа у меня молодая, и её влечёт к молодому, как вас, например, к Мише, очень глупому парню…
Павла (волнуясь). Он – вовсе не глупый…
Муратов. Я его знаю лучше, чем вы… Он же постоянно пьянствует со мною…
Павла. И меня вовсе не влечёт…
Муратов (тихо напевает). «Старый муж, грозный муж…»
Павла (встала). Это – неправда!
Муратов. Что – неправда?
Павла. Всё! Всё, что вы говорите! И я не хочу с вами… Вы нарочно меня…
Муратов. Что – нарочно?
Павла. Я не знаю, как сказать. Вы надо мной смеётесь…
(Быстро идёт прочь.)
Муратов (вынимая портсигар, следит за нею, вздыхает). Дурочка…
(Тихонько бьёт кончиком хлыста по струнам гитары. Из-за угла террасы выглянула Целованьева и – спряталась. Из дома выходит Софья, остановилась на верхней ступени, глубоко вздохнула.)
Софья. День-то какой прекрасный…
Муратов (вставая навстречу ей). Жарко и пыльно… Здравствуете?
Софья. Вы чем Павлу расстроили?
Муратов. Я?
Софья. Ну, ну, не играйте, не поверю ведь…
Муратов. Она меня очень забавляет.
(Анна Марковна у жаровни. Стёпка около неё.)
Муратов. Что – скоро идиллия превратится в драму?
Софья (строго). Не говорите пустяков! Вы привезли, наконец, бумаги?
Муратов. Нет. Мой письмоводитель такой лентяй!
Софья. Ну, и вы тоже трудолюбием не отличаетесь.
Муратов. Я – принципиально ленюсь. С какой стати я буду трудиться для диких людей, которые неспособны оценить значение моего труда?
Софья. Это вы говорили не однажды…
Муратов. Значит – я говорю это серьёзно.
Софья. А не ради оригинальности?
Муратов. Я живу среди людей бесчестных, ленивых, некультурных… и не хочу, нахожу бесполезным делать для них что-либо… Это – понятно, надеюсь?
Софья. Понятно, но – не лестно для вас…
(Анна Марковна, взяв Стёпку за ухо, ведёт её куда-то.)
Муратов. Да? Что ж делать! Кстати, этот ваш Хеверн…
Софья. Не станем говорить о нём…
Муратов. Почему?
Софья. Я не хочу…
Муратов. Чтоб я говорил о нём?
Софья. Да.
Муратов. Вот как? Гм! А я отчасти затем и явился, чтобы сообщить вам об этом господине…
Софья (спокойно). Этого господина зовут Густав Егорович, и я его очень уважаю…
Муратов. А если окажется, что он – жулик?
Софья (встала, твёрдо и гневно). Вам что угодно?
Муратов (немножко испугался). Позвольте…
Софья. Я только что сказала вам, как я отношусь к этому человеку…
Муратов. Но – ведь можете же вы ошибаться!
Софья. За ошибки мои я расплачусь сама. И я чувствую людей не хуже, чем вы…
Муратов. Моего отношения к вам вы, однако, не чувствуете.
Софья. Это – неправда! (Усмехнулась.)Вы, я знаю, не верите мне, не уважаете меня…
Муратов (вздохнув). О! Как вы ошибаетесь…
Софья. Да не – о!.. И – не ошибаюсь. Я для вас – купчиха, бывшая замужем за помещиком, испорченная и утомлённая им. Женщина богатая, хитрая, в мыслях грешная, но – трусливая. И – глупая; ведь это в расчёте на глупость вы рисуетесь предо мною цинизмом?.. Да?
Муратов. Я не циник, а скептик, как все неглупые люди…
Софья. Я хорошо помню ваши первые атаки, тогда ещё, при жизни мужа… (Вздохнула.)Знали бы вы, как я тогда нуждалась в участии, в честном отношении ко мне…
Муратов. Я относился к вам честно, как умею…
Софья. Ну, вы плохо умеете! И вы тогда нравились мне: вот, думала я, хороший, умный человек…
Муратов. Я тогда был глупее, чем теперь…
Софья. Я вам не уступила, и на время это зажгло ваше самолюбие, ваше упрямство.
Муратов. Не упрямство, а – страсть!
Софья. Ах, полноте! Вы – и страсть…
Муратов. Мы, кажется, ругаемся?..
Софья. Да, я горячусь, извините…
Муратов (кланяясь). Ничего! Я готов слушать и дальше. Какой-то такой разговор должен был быть между нами…
Софья. Да? И мне тоже кажется.
Муратов (оглянувшись). Так продолжайте.
Софья (смотрит на него). Однажды я едва не поверила в ваше чувство…
Муратов. Когда?
Софья. Это всё равно для вас.
(Встаёт, ходит.)
Муратов (помолчав). А хотел бы я знать, что вы обо мне думаете?
Софья. Нехорошо я о вас думаю.
Муратов. Ну – начистоту! И если попадёте в сердце…
Софья. То – что будет?
Муратов. Как сказать? Что-то будет…
Софья (подумав). Знаете, ведь вы вашим якобы роковым чувством ко мне пользуетесь, чтоб прикрыть вашу лень, оправдать вашу плохонькую жизнь…
Муратов. Для начала – недурно.
Софья. Вы очень нечестный человек…
Муратов (встаёт, усмехаясь). Позвольте однако…
Софья (подходит близко к нему). Нечестный. Честный человек не может всем пользоваться, ничего не платя, ничем не отвечая за то, что берёт…
Муратов. Не помню, что я взял у вас…
Софья. Говорят – вы строгий законник, а я думаю, что вы преследуете людей потому, что не любите их, скучно вам с ними, и вы мелко и злобно мстите им за то, что вам скучно… Властью, данной вам, вы пользуетесь, как пьяница или как мой покойный муж, больной человек… Плохо я говорить умею, всё какие-то не свои слова на языке. Но – я очень чувствую всё и – скажу по душе: жалко мне вас…
Муратов. Не благодарю…
Софья. Ужасно вы живёте…
Муратов. Да?
Софья. Никого и ничего не любя…
Муратов. Да, я не люблю людей…
Софья. И дело ваше вы не любите.
Муратов. И дело не люблю. Охранять леса? Нет, это меня не забавляет. Далее!
Софья. А ведь вы этому учились – охранять леса.
Муратов. Именно этому.
Софья. Как же так?
Муратов. Ошибся. Что ж, это обычная ошибка русского! Русский человек стремится прежде всего уйти из своей родной среды, а – куда, каким путём – это всё равно! С тем нас возьмите. Вы всё сказали, что хотелось?
Софья. Да.
Муратов. Какой же вывод?
Софья. Сделайте вывод сами.
Муратов. Может, вы надеетесь, что я, после сей философической беседы, застрелюсь? Нет, я не застрелюсь. Таких, как я, – тысячи, и жизнь – наше поле, сударыня! Таких, как вы – единицы, десятки; вы совершенно лишние люди в жизни сей. И девать вам себя – некуда. Раньше вы в революцию ходили, но революция никому больше не нужна, и – сделайте-ка отсюда вывод!
Софья (усмехаясь). Я, кажется, попала-таки в сердце вам.
Муратов. В сердце? Нет!
Софья. Но – мы кончили?
Муратов. Вы – умнее, чем я думал. Удивляюсь, как вы можете терпеть всё это… эту пошлость вокруг вас… (Вздохнув.)Всё-таки есть у меня к вам нечто в душе…
Софья. Совершенно ненужное ни вам, ни мне…
Муратов. Простенько вы смотрите на людей, сударыня; очень уж несложно!
Софья (пылко). Ах, оставьте вы эту сложность, постыдитесь её, наконец! Ведь вы за нею скрываете только ложь и разврат.
Муратов. Вы сердитесь? Ухожу. Я люблю сам сердиться, но когда другой – особенно женщина – отдаёт себя наслаждению злостью, это мне не нравится… (Не торопясь идёт в дом, на ступенях террасы остановился.)А я не считаю, что мы поссорились, – можно?
Софья (негромко). Как хотите….
Муратов. Не считаю. До свидания, более приятного для меня.
(Софья, оставшись одна, ходит, пожимает плечами, усмехаясь.)
Стёпка (выглядывает). Софья Ивановна, меня бабушка за ухи оттрепала…
Софья (не глядя на нее). А ты что сделала?..
Стёпка. Сахарку немножко взяла…
Софья. Надо было попросить.
Стёпка. Так ведь не дала бы она…
Софья. А ты у меня спроси.
Стёпка. А тебя не было!
Софья. А ты бы подождала меня…
Стёпка. Разве что так! Дура я…
Софья (гладя её волосы). Конечно – дурочка…
Стёпка. А когда я умной-то буду?
Софья. Подожди, будешь… Ступай, посмотри, кто приехал.
Стёпка (убегая). Гляди – немец твой…
Софья (усмехается, заглядывает за угол террасы). Анна Марковна, вы что прячетесь?
Целованьева. Беседовали вы тут… У меня вон варенье-то прикипело. Девчонку эту напрасно вы ласкаете, она сахар ворует…
Павла (с террасы). Тётя Соня – там приехали!
Софья. Знаю, иду… Ты что грустная?
Павла. Миша рассказывал про училище…
Целованьева. Охо-хо…
Софья. Нужно приготовить холодного чего-нибудь, наверное, спросят.
(Ушла в дом.)
Целованьева. Ох, Павленька, напрасно мы домишко свой продали!
Павла. Пустяки, мамочка…
Целованьева. Свой угол – никогда не пустяки!.. (Понизив голос.)Софья-то тут лесничего отшивала, ай, какая смелая женщина! Видно, решила за немца выйти…
Павла (задумчиво). Она – хорошая…
Целованьева. Все хороши, да – не наши!
Павла. И умная она…
Целованьева. Ну, уж это довольно глупо, ежели женщина всегда умна. Ты бы вот не часто с Михаилом-то…
Павла. Мамаша, оставьте это! Как вы можете напоминать?.. Фу, как скучно с вами! Вы стали злая. На кого злитесь? Удивительно, право…
Целованьева. Ну, ну… На себя обернись… Погляди, какая сама-то стала…
(Скрылась за угол.) (Павла раздражённо толкает гитару. С террасы сходит Шохин, в руках пакеты.)
Павла. Вам кого?
Шохин. Никого. Сахар принёс.
Павла. Вы – Шохин?
Шохин. Шохин. Старшой объездчик.
Павла (тихо). Это вы убили человека?..
Шохин (не сразу). Я-с.
Павла. Господи! Ах вы, несчастный…
Шохин (тихо). Меня оправдали.
Павла. Разве это не всё равно? Ведь вы сами-то себя не оправдаете… Как это вы…
Шохин (сердито). Топором… обухом…
Павла. Ой, я не про то…
Шохин. Ну… Куда это положить? (Кладёт пакеты на стол и вдруг говорит поспешно, резко.)Они в седьмом году – чего делали? Приедут – лес рубят чужой…
Павла. А вы – били их?
Шохин. На то нанят…
Павла. Ах, боже мой! Разве можно из-за этого убивать!..
Шохин. И за меньше убивали…
Павла (смотрит на него и жалобным, ребячьим голосом зовёт). Мамочка!
Шохин (тихо и обиженно). Вы – напрасно это… И ведь ничего…
(В доме шум, он оглядывается, скрывается быстро. Выходит Антипа, усталый, пыльный.)
Антипа (оглядывая сад). Это кто убежал?
Павла. Шохин…
Антипа. Чего он?
Павла. Я не знаю.
Антипа. А Михаило где?
Павла. У себя, должно быть…
Антипа (сошёл, обнял её за плечи). Почему грустная, а?
Павла. Шохин этот…
Антипа. Ну?
Павла. Он ведь человека убил…
Антипа (хмуро). Как же… убил, дурак! Я адвоката ему нанимал, отсудили. Теперь он – собачка верная моя… А если хочешь – могу прогнать…
Павла. Ой, не надо! Тогда он меня…
Антипа. А ты – полно-ка!
Павла. Ну, другого кого… Не надо!
Антипа. Эх ты… Гляжу я на тебя… большие слова в душе ворочаются, а сказать – не умею… Кабы ты поняла! Без слов…
Павла (робко). Я – пойму, подождите…
Антипа. Жду. (Вздохнул.)Только – гляди: времени у меня мало. Я человек короткой жизни. И люблю, чтобы всё сразу открывалось мне…
Павла. Вон, про вас говорят, что переменились вы…
Антипа (хмуро). Я? Как это – переменился? Отчего?
Павла. Не знаю отчего…
Антипа. Кто говорит-то?
Павла. Люди.
Антипа. Лю-уди! (Свистнул.)
Павла. Дела забросили…
Антипа (усмехаясь). Мои дела; хочу – брошу, хочу – нет… (Присматривается к ней, обняв за плечи.)Удивительно слышать это от тебя, – ребёнок ты, а туда же – дела!
Павла (негромко, оглянувшись). А ещё говорят, что всё хозяйство забирает в свои руки тётя Соня…
Антипа (вспыхнув, сердито). Ну, если я узнаю, кто это говорит, – башку сверну! Да. И ты этих пакостей не повторяй – это я тебе приказываю! Слышишь? Меня с сестрой никому не поссорить – дудки! (Оттолкнул её тихонько.)Скажи, пожалуйста, – куда метят!..
Павла (обиженно и медленно отходит прочь). Вот уж вы и рассердились… А ещё просите – говори со мной обо всём, что думаешь…
Антипа (порывисто схватил её за плечо). Погоди, ты и говори, всё говори! Не обижайся, – это я так, – досадно мне! А ты – говори! Только – своё говори, а не людское… Людское – это от злости больше, от зависти. Несчастливы люди, малосильны, оттого завистливы и слабы…
Павла. Миша и слаб, а – не злой и не завистник.
Антипа (отшатнулся от неё). Что такое? Зачем ты про него?
Павла. Затем, что неверно вы говорите о людях.
Антипа. Неверно? Потому что – сын… да, вот как вышло…
Павла (беспокойно). Вы, пожалуйста, не думайте…
Антипа (пристально смотрит на неё, торопливо). Про что не думать?
Павла (смущённо). Про то, о чём в четверг говорили… Нисколько он мне не интересен…
Антипа (снова обняв её, смотрит в глаза). Я – не про это, ей-богу! Я тебе верю… Сказала – ну, и кончено! Спасибо. Люблю я тебя, Павла… так, что даже задыхаюсь от этого, от силы. Идём к пруду… идём, я те поцелую там…
Павла (тихо). Ну, что это, днём – нехорошо…
Антипа (уводя её). Хорошо будет! Иди, милая… иди, вечера моего заря ясная…
(Ушли. На террасу выходит Хеверн, прищурился и смотрит вслед им. Стёпка приносит серебряное ведёрко со льдом и бутылками в нём.)
Софья (выходит). Ну-с, продолжайте…
Xеверн. Вы сегодня очень весело настроены, и это меня стесняет…
Софья. Да-а? Вам больше нравятся унылые женщины?
Xеверн. О, вы знаете, кто мне нравится…
Софья (с улыбкой). Будь вы богаче, я говорила бы с вами серьёзнее – не обижайтесь!
Xеверн (чуть поморщился). Это очень драгоценная ваша черта – сказать всегда прямо. Но – я буду богаче! Я уже есть богаче! Я хорошо понимаю, что нигде не нужно так быть богату, как в России, где только деньги дают независимость и почтение. И я знаю, что в сорок лет я буду иметь сто тысяч, – мне тридцать четыре года.
Софья. Слишком много арифметики вводите вы в жизнь.
Xеверн. А! Это – необходимость. Нужно уметь считать, хотя бы для того, чтоб в пятьдесят лет не жениться на двадцатилетней девушке. Это никогда не составит семьи и может очень вредить делу.
Софья (холодно). Вы думаете?
Xеверн. О, я уверен! Поздние браки в России всегда неудачное дело. Когда человек торопится домой – дело теряет. От этой торопливости могут пострадать интересы третьих лиц.
Софья. Мои, например…
Xеверн. И ваши. А также – мои…
(Вышел Михаил, молча поздоровался с Хеверном, налил стакан вина, сел на верхней ступени, рассматривает вино на свет. Хеверн смотрит на него сверху вниз, Софья курит и следит за ним.)
Хеверн. Утром ловили окуней, Миша?
Михаил. Ловил.
Хеверн. И – что же?
Михаил. Поймал.
Хеверн. Много?
Михаил. Одного.
Хеверн. Большой?
Михаил. Около фунта…
Хеверн. Очень плохо! Ничто не берёт так много время, как ловля рыб. (Софье.)Вчера я разговаривал с вашим предводителем дворян – это очень странное лицо!
Софья. Да? Почему же?
Хеверн. Очень! Бывал в Европе, интересуется искусством, посетил музеи – и ни однажды не был в рейхстаге! Он не понимает, что социализм – явление историческое, и смеётся над тем, что нужно изучать. Один голый инстинкт собственника-индивидуалиста не может победить социализм, – чтоб успешно бороться, нужно знать врага, – так!
Софья (задумчиво). Я – тоже не интересуюсь социализмом.
Хеверн. О, для женщины это необязательно! Да, странный человек предводитель… Он так… с яростью говорил о честных заслугах дворян перед Россией – очень красиво! Но, если ему предложить две с половиной тысячи рублей, – он без усилия покривит себе душу…
Софья (смеясь). Почему именно две с половиной?
Хеверн. Так, для примера…
Софья. Вы предлагали?
Хеверн (строго). Н-но, зачем! (Михаилу.)Вы живёте дружелюбно с Павлой Николаевной, да?
Михаил. Она очень хороший человек – честный и добрый…
Xеверн. Да? Это приятно. Но – многие русские, мне кажется, добры только по слабости характера?
Михаил. Не знаю… Вам – виднее.
(Из сада идут Антипа, Павла, порознь, оба притихшие. Все молчат, видя их.)
Антипа (ворчливо, угрюмо). Когда сердце не горит, а тлеет только – это, брат, ещё не жизнь… Ты погоди рассуждать…
Павла (устало). То вы говорите, что я глупая, то – не рассуждай…
Антипа (с досадой). Эх, да ты пойми – о разном говорю!.. (Увидал сына, выпрямился, строго спрашивает.)Ведомость готова?
Михаил. Нет ещё.
Антипа. Отчего? Ведь я сказал…
Михаил. Счета Чернораменской дачи не доставили мне…
Антипа. Как не доставили? Врёшь!
Софья. Счета у меня, не кричи! Их нужно проверить…
Антипа (входя на террасу). Ну, ты всегда заступаешься… где не надо! Проверить… что ж он сам – не может?
(Софья что-то строго шепчет ему, он мычит.)
Xеверн (Павле). Как поживаете?
Павла. Благодарю вас, хорошо…
Xеверн. Я очень рад.
Павла. Это вы – серьёзно?
Xеверн. Что именно?
Павла. Вас серьёзно радует, когда людям хорошо?
Xеверн (удивлён). О, конечно! Как же иначе? Несомненно. Когда всем хорошо вокруг меня – я выигрываю…
Павла. Как это просто и верно…
Xеверн. О, я очень люблю всё простое, оно именно – верно!
Антипа (Хеверну). Идём план-то смотреть…
Хеверн. Пожалуйста…
Антипа. Иди-ка ты с нами, Михаил! Софья, купили мы лес-то у предводителя – знаешь?
Софья. Нет, не знаю…
Антипа (Хеверну). Ты что ж, не сказал компаньонке-то?
Xеверн (хмурясь). Я был уверен…
Софья (брату). Сколько?
Антипа. Двадцать три…
Софья. Ты не хотел давать больше восемнадцати?
Антипа. Не хотел, а пришлось дать.
Софья. Почему же?
Антипа. Конкурент явился новый. После расскажу. Идёмте… Михаило – иди!
(Уходят. Хеверн идёт сзади. Софья, задумчиво покуривая, наблюдает за ним. Павла, прислонясь к перилам, стоит, опустя голову.)
Софья. Ты что грустишь?
Павла. Устала.
Софья. О чём беседовали?
Павла. Да… всё о том же… Он всё говорит, как любит меня… Я же знаю ведь это! А он – всё говорит, говорит…
Софья. Поди ко мне. Эх ты… птица!
Павла. Нет, право, ну – люблю, люблю… нельзя же всё об этом только!
Софья (грустно). Дитя моё, это очень худо, если нельзя говорить только об этом…
Павла. Да и все мужчины… Как он странно смотрит на тебя!
Софья. Кто?
Павла. Густав Егорович.
Софья. А! Он на всё так же смотрит. Хозяин.
Павла. Нравится он тебе?
Софья. Ничего, мужчина крепкий. С ним хорошо по железным дорогам ездить – нигде не опоздаешь…
Павла. Не понимаю. Это ты шутишь?
Софья. Многого ты, дружок, не понимаешь…
Павла (грустно). Да. Всё не так, как я думала…
Софья. Скажи ты мне – зачем ты вышла замуж за брата?
Павла. Я думала – иначе будет. Видишь ли – я очень боюсь всего… Всё чего-то жду… До двенадцати лет – отец пугал, потом – пять лет – в монастыре. Там тоже все в страхе живут; сначала боялись, что ограбят, – и тревожный год казаки стояли у нас и каждую ночь свистели все. Пьяные, песни поют. Монахинь – не уважали, и всё было нехорошо как-то. Все грешат против устава, злые все и друг друга боятся. Бога – тоже боятся, а не любят. Я и подумала: нужно мне встать под сильную руку – не проживу я одна как хочется…
