Текст книги "Том 12. Пьесы 1908-1915"
Автор книги: Максим Горький
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
Лузгин (кланяясь). Был бы рад… был бы очень рад!..
Наташа. Так что же? Сделайте меня наследницей, а? Вы садитесь… Сделайте – ведь вам всё равно, да?
Лузгин. Решительно всё равно! (Садится, посмеиваясь.)
Ефимов (смеясь). Чёрт знает, что! Чудак вы…
(Клавдия входит из кухни, торопливо накрывает стол, посматривая на Лузгина. Яковлев – тоже из кухни.)
Ефимов. Что ж вы уходите, не запирая магазин?
Яковлев. А какой дурак зайдёт в него?
Лузгин (вставая). Вот я зашёл.
Яковлев (смущён). Извините… Живём в таком глухом углу. Вы?..
Лузгин. Я бы часы починить хотел…
Яковлев. Можно. Пожалуйте в магазин.
Наташа. А потом – расскажите мне о наследстве – хорошо? Большое наследство, да?
Лузгин. Невыносимо большое! (Идёт за Яковлевым, вглядываясь, подмигивая Наташе. Она, Ефимов и Клавдия смотрят вслед ему.)
Клавдия. Что это такое? Какое наследство?
Наташа. Странно… Зови крёстного обедать.
Ефимов (озабоченно). Наследники могут быть… если действительно существует имущество…
Клавдия (взбегая, по лестнице). Неприятный какой…
(Полина из кухни, затем с верха спускается Кемской, за ним Клавдия и Глинкин.)
Наташа. Чувствую, что наследница – это я. Можете поздравлять…
Ефимов. Гм… Ведь и я… человек… (Вспомнил Лузгина, смеётся.)
Лузгин (выбегает из магазина, схватив Ефимова под руку, тащит его к авансцене). А не заходил к вам такой… похожий на меня? Нет?
Ефимов (усмехаясь). Нет.
Лузгин. Нет?
Занавес
Сцена вторая
Вечер. В комнате скучно прибрано: она приняла нежилой, неуютный вид. Из открытой двери магазина слышно торопливое разнозвучное тиканье часов. Шум, – запирают дверь с улицы. Выходят из магазина – Стогов, с папиросой в зубах, Яковлев, в руке ключи, – взволнован, суетлив, оглядывается, говорит негромко.
Яковлев. Никого. Никого нет. Жена с племянницей в церковь пошли, дочь с крёстным – гулять. (Стогов бесшумно ходит, молчит. Яковлев – вопросительно, тревожно.)Так – как же, а?
Стогов (небрежно). Решайте.
Яковлев. Опасное дело…
Стогов (так же). Опасное.
Яковлев. А работа – отличная!
Стогов. Отличная работа.
Яковлев. Дайте ещё раз взгляну.
(Стогов, не останавливаясь, бросил на стол золотую монету.)
Яковлев (разглядывает монету в лупу, руки трясутся). Вот оно – жёлтенькое… Имя ему – зо-ло-то. Три удара – слово. Добро и зло в нём… и счастье… а? Всё зависит от того, как взять. Ведь если подумать…
Стогов. Жизнь – коротка, думать не стоит.
Яковлев (мечтает). Кума моего, Кемского, я бы – в шею… Зятя наречённого, навязанного им, – в шею…
Стогов (усмехаясь). Дочь обеспечите.
Яковлев. С деньгами много добра можно сделать.
Стогов. Граммофон купить можно. Автомобиль… (Позёвывает.)
Яковлев. Я бы дрозда певчего купил, тут один парикмахер дрозда продаёт. (Вздохнул.)Замечательный дрозд – два года любуюсь им. Сказочная птица! (Положил монету на стол.)Да… но людей обманывать – грех.
Стогов (равнодушно). Дело – ваше. Я предложил, а уговаривать не стану.
Яковлев. Грех…
Стогов. Все люди грешат, только вы хотите быть праведником. Скучно будет вам, одиноко будет.
Яковлев (снова взял монету, взвешивает её на ладони. Пристально смотрит на Стогова). Н-да… Шутите вы… Непонятно вы шутите. И как это вы сразу начали говорить со мной о таком деле?
Стогов (остановился, спокойно). Да ведь когда-нибудь, с кем-нибудь надо же было мне начать этот разговор. Вот, я вижу – человек вы бедный, живётся вам трудно, – ну, и начал…
Яковлев. И – не боитесь?
Стогов. Чего же?
Яковлев (тихо). А вдруг я полиции объявлю?
Стогов. Вы? Зачем же?
Яковлев. Фабрикантов этого товара здесь давно ищут.
Стогов. Да? (Подошёл вплоть к Яковлеву.)Что же вы скажете полиции? Свидетелей беседе нашей – нет. А золото, может быть, настоящее.
Яковлев (подскочив на стуле). То есть… как? Как же это – настоящее? Позвольте – зачем же тогда?.. Удивляюсь я…
Стогов. Удивляться – занятие пустое…
Яковлев. Но если монета настоящая, тогда, значит…
Стогов. Что же тогда?
Яковлев (сел). Вы – вроде дьявола!
Стогов (вздохнув, усмехаясь). Э, нет, куда мне.
Яковлев. А… а вы – не агент полиции?
Стогов (отходя от него). С вами говорить бесполезно. (Идёт к двери в кухню.)
Яковлев (тревожно). Подождите, постойте… О, господи!.. Послушайте, – ведь мне хочется правду знать! Как же дело делать, не зная правды? Правда – нужна?
(Стогов смотрит на него вопросительно, молчит.)
Яковлев (жалобно). И… и потом: ведь если б господь не допускал греха, так люди не грешили бы? Не грешили бы, а?
Стогов (грубовато). Этого я не знаю. А знаю вот что: вы Кирова помните?
Яковлев (испуган). Я? Позвольте! Какого? Кто это?
Стогов. Лицо известное. Музей в Нижнем Новгороде обворовал, старинные монеты – помните? Он у Бобовой на квартире жил, – забыли? А Бобова краденое принимает, это вы должны знать, вы же сами подделываете для неё старинные вещи.
Яковлев (растерялся, испуган, усмехается, потирает руки). О-о… да, вот как? Значит, вы действительно?.. Ага! Зачем же эта игра со мной? Вы бы прямо сказали… если Киров – приятель вам? Приятель. Или вы?.. Вы агент? Зачем игра эта?
Стогов (закуривая новую папиросу). Надо испытать человека… Дело серьёзное.
Яковлев. Ну, что ж? Значит я – в руках у вас?
Стогов. И любопытно видеть, как человек, прижатый в угол, извивается, изгибается…
Яковлев. Я согрешил один раз…
Стогов. Мне всё равно – один или одиннадцать. (Он сел к столу и, незаметно для себя, засунул локтем, монету под кружок из клеёнки, на котором стоит лампа.)
Яковлев. Я на грех шёл для других, для дочери… На худое ради хорошего… Господь тоже добр… Он меня не накажет.
Стогов. За что же наказывать вас, если вы грешите ради других?
Яковлев. Шутите вы!
Стогов. Нет. Я шутить не умею. (Идёт к двери в кухню.)
Яковлев (за ним). Позвольте… как же мы решили? Кто же вы будете? Ведь нельзя же так… поговорили – а конца нет…
(Ушли. С лестницы идёт Глинкин, – в руках бумаги. Подошёл к столу, бросил бумаги, вынул папиросу. Бормочет: «Хамство… Хамы». Не глядя, ищет на столе спичек, нащупал монету, взял её, делает такой жест, как бы вставил монокль в глаз, развалился на стуле, вытянув ноги, осматривает монету. «Странно… Гм… Очень странно…» Прячет монету в карман. Снова вынул, улыбаясь разглядывает. «Замечательно». Из двери в кухню – Лузгин и Ефимов. Глинкин, как бы поправляя папиросу, торопливо сунул монету в рот.)
Лузгин (как бы поддразнивая). А дети-то, дети – тоже Ефимовы будут, – Ефимовы…
Ефимов (решительно). Детей – не надо!
Лузгин. У-у-у – не надо?
Ефимов. Если все мои предки ничем в жизни не отличились, не могли себя поставить заметно и меня сделали, так сказать, невидимым, то я, человек рассуждающий, протестую против своей пустой природы и, не желая распространять её далее, обязан не родить детей.
Глинкин. Вы точно прошение читаете!
Лузгин. Так – так – так… Не родить?
Глинкин. Да, незначительные люди – лишние.
Ефимов. И вообще человек – вещь ненужная!
Лузгин (серьёзно). А кому же наследство? А? Наследство-то кому?
Ефимов (озабоченно смотрит на него). Не верится в наследство. Что же – наследники – находятся?
Лузгин. Ищу. День и ночь всё ищу, всё думаю.
Глинкин. Не забудьте, что мои предки были англичане, Гленквэн. Возможно, что один из них переселился н Америку и там…
Ефимов (искоса взглянул на Глинкина). Врёте вы! Англичане – французы – не верю…
Глинкин. Не смеете не верить! (Лузгину.)Наследство – в деньгах или в земле?
Лузгин. В земле, в земле! И – в деньгах, да, да! И в деньгах. Шш! Молчок! Наследство – вот! (Смеётся, сделав руками широкий круг.)
Ефимов. Неубедительно.
Глинкин. Сыграем в преферанс?
Ефимов. Четвёртого нет.
Глинкин. С болваном.
Ефимов. Кемской прогонит.
Глинкин. В кухне.
Ефимов. Это можно.
(Пока они говорят, Лузгин, осматривая комнату, увидал в зеркале своё отражение. Это испугало его, он отскочил, прижав портфель свой ко груди. Но, всмотревшись в отражение, тихонько засмеялся, погрозил ему пальцем.)
Глинкин (Лузгину). В преферанс – хотите?
Лузгин. Я? Хочу.
Глинкин. Только четвёртого нет.
Лузгин (показывая в зеркало). А – вот! Вот он!
Глинкин. Ну, это неостроумно.
Лузгин (Глинкину). Вы – честный?
Глинкин (гордо). Что за вопрос!
Лузгин (тише). Тут не был эдакий… похожий на меня, а?
Глинкин. Не видал. Да разве есть такой?
Лузгин (подмигивая). Есть – один…
Глинкин (усмехаясь). Трудно быть похожим на вас!
Лузгин. Очень! Очень трудно! Но он – умеет! Он – может!
Ефимов. Кто?
Лузгин. Есть такой.
Ефимов (серьёзно смотрит в зеркало, потом на Лузгина). Продолжая разговор, скажу: каждая икринка хочет быть рыбой…
Лузгин (внимательно). Икринка – рыбой? Верно!
Ефимов. И даже не просто рыбой, а – щукой.
Лузгин (восторженно). Верно! От этого и всё такое… (Разбалтывает руками воздух.)
Глинкин (пренебрежительно). Это – чепуха, и всем известно.
Лузгин (толкнув его локтем). Чепуха? А зачем необыкновенный галстучек носите? А? Галстучек-то – зачем?
(Отошёл к окну. Дуня и Клавдия вбегают. Клавдия, увидав мужа, сделала гримасу, шепчет на ухо подруге. Ефимов, надув щёки, смотрит на жену. Лузгин, оглядываясь, идёт в кухню. Глинкин – за ним, но остановился.)
Дуня. Здравствуйте, господа! Вп'очем, я всех видела, кроме искателя наследников. Нашли?
(Лузгин тихонько смеётся.)
Ефимов (жене). Весело было в церкви?
Глинкин. Сколько тысяч метров показывали?
Клавдия. Ну да, была в кинематографе! Ну, что ещё скажешь?
Ефимов. Ты ко всенощной пошла…
Дуня. А я её утащила с собой…
(Лузгин озабоченно разглядывает всех, считает на пальцах.)
Глинкин. Ну, идёмте играть! Дуняша – в преферанс хотите?
Дуня. Очень. Мне в картах – везёт.
(Все идут в кухню. Клавдия, взяв с буфета самовар, – за ними. Из кухни идёт Полина.)
Клавдия. Откуда? Всенощная давно кончилась.
Полина. Гуляла.
Клавдия. Ты? Это новость!
Полина. Муж дома?
Клавдия. Во флигеле у постояльца.
(Ушла. Полина, медленно перейдя комнату, остановилась у окна около буфета. Её не видно с лестницы. Клавдия вошла, вынимает из буфета чайную посуду.)
Полина. Ты сердита?
Клавдия. Муж… Уксус проклятый. Ох, как вы все надоели мне! Ходят, как ограбленные… На тебя тошно смотреть.
Полина. Мне, Клава, плохо, тяжело мне, грустно…
Клавдия. Всем не весело, а – веселятся!
Полина. Ты думаешь, не улыбнулась бы я? Если б было чему!
Клавдия. Кому, а – не чему.
Полина. Ах, как улыбнулась бы! Всей душой… Господи!
Клавдия (передразнивает). Господи! Ну, и улыбнись какому-нибудь весёлому мужчине.
Полина. Кроме этого – ничего нет для нас?
Клавдия. Кроме – чего? Конечно – нет ничего, кроме мужчины.
Полина. В прятки играть, дрожать от страха?
Клавдия (гневно). И – подрожи! В прятки! Скажите, какая праведная! У меня, матушка, муж двуглазый, да – играю, а тебе – с кривым…
(Наташа и Кемской идут по лестнице, они не видят Полину за буфетом.)
Кемской. Чай – скоро?
Клавдия. Сейчас будет.
Кемской. Почему не в саду?
Клавдия. Можно и в саду. (Ушла в кухню. Оттуда возгласы: «Черви», «Пики», «Две черви», «Трефы».)
Кемской (морщится). Трактир. Не хватает только балалайки и канарейки. Это ужасно. Вообще – ужасно! Мачеха твоя – ни ума, ни души – ничего! Раньше таких женщин не было. Например – твоя мать, – о!.. Ты очень похожа на неё.
Наташа. Да, маркиз, вы говорили мне это пятьсот шестнадцать раз – и я знаю, что моя мать была женщиной, очень похожей на меня. О других её достоинствах вы, маркиз, ничего не говорите…
Кемской. Она была тоже остроумна.
Наташа. Понимаю: ещё раз похожа на меня. А вот зачем вы хотите выдать меня замуж за Глинкина – не понимаю!
Кемской (недовольно). Я же объяснил: будешь дворянкой.
Наташа. Это очень украсит меня? Я всё ещё не нахожу вкуса в дворянстве. Это – всё?
Кемской. Ну, знаешь… надо выходить замуж!.. (Раздражается.)Здесь пахнет этим… швейными машинами, постояльцами, глупостью…
Наташа. Шш… Не буяньте. Идите в сад, кормить комаров. Идите, я вам плед принесу. (Бежит наверх. Кемской идёт в кухню. Полина, стоя у окна, ощипывает с цветка увядшие листья. Наташа сбегает с лестницы, неся плед. Заметила Полину, обняла.)
Наташа. Ты меня любишь?
Полина (прижимаясь к ней). Да. Очень.
Наташа. Почему?
Полина. Об этом не спрашивают.
Наташа. Я обо всём спрашиваю. Ты меня любишь потому, что здесь больше некого любить, – пока. И за то, что ты любишь меня пока, до завтра, мне хочется обидеть тебя.
Полина (гладит её голову). Что с тобой?
Наташа. Ты… плохо действуешь на меня! Ты заставляешь думать о тебе, а я и о себе думать не умею. Тебе никто не нравится, это потому, что ты сама себе не нравишься. Эх ты… (Отошла, остановилась.)Впрочем, я себе тоже не нравлюсь. Я сегодня печальна, как гитара… мне плакать хочется. Не всегда весело жить шутя, – вот до чего меня довели, до каких мыслей. Веселюсь, веселюсь, а может быть, я, как все, тоже невесёлая? А?
Полина. Трудно ты говоришь, – не понимаю…
Наташа (другим тоном). Тебе нравится этот… Стогов?
Полина (резко). Нет.
(Клавдия входит, взяла посуду, ушла, сердито взглянув на Полину.)
Наташа (удивилась, подозрительно). Что это, как ты?..
Полина (тише). Нет.
Наташа (пытливо заглядывая в лицо её). Меня он интригует. Он похож на американского актера… в нём есть что-то, эдакое! (Щёлкает пальцами.)Я хочу пофлиртовать с ним. (Обняла Полину.)Так – не нравится?
Полина (тревожно). Нет, Ната, – право, нет! И не надо флиртовать, не надо, чтоб он тебе нравился!
Наташа. Почему?
Полина (горячее). Не надо – поверь!
Наташа. Почему так загадочно? Поля, у меня два глаза. (Показывает пальцами.)Два! И оба видят, что этот не милостивый государь – твой старый знакомый. Так, да?
Полина (испугалась). Нет! Ты ошибаешься. Нет!
Наташа. А ты – врёшь! (Тихо, пытливо.)Это – он? Да? Тот, твой первый?
Полина (отступая от неё). Не надо спрашивать – не теперь…
(Лузгин вошёл из кухни, беззвучно смеётся, разглядывая золотую монету.)
Наташа. Почему не теперь?
Полина. Шш…
Наташа (заметив Лузгина). Отнеси плед крёстному – он в саду. (Лузгину.)Вы что же, прячетесь от меня, а? Заинтриговали каким-то наследством и – прячетесь…
Лузгин (играя монетой перед её глазами, посмеивается, затем лицо его странно изменяется, он отступает и поёт визгливо из «Демона»). «И будешь ты царицей мир-ра-а…»
Наташа (смеясь). Это – смешно, однако этим не проживёшь! Нет, вы мне скажите: наследница я или нет? (Ефимов мрачно смотрит на них из двери кухни.)
Лузгин. Вы – ангел!
Наташа. Двадцати трёх лет. Ну-с?
Лузгин. Вы – замечательная! И похожи…
Наташа. Нет, не похожа. Довольно! Ни на кого не похожа!
Лузгин (поёт). «И будешь ты царицей…»
Ефимов. Позвольте! А где доказательства?
Наташа. Какие?
Ефимов. Может быть, наследник – это я?
Наташа (взяв Лузгина под руку). Идёмте в сад, там вы мне расскажете о наследстве…
(Лузгин идёт, подпрыгивая, обернулся, подмигнул Ефимову, тот смотрит вслед им, стоя неподвижно.)
Глинкин (входит навстречу Наташе. Неодобрительно осмотрел её. Ефимову). Обыграл меня этот клоун! Чёрт знает что… (Ходит.)
Ефимов (присел к столу). Н-да. И меня обыграл. Генрику Ибсену при жизни его памятник поставили. А что такое – Ибсен? Написал драму «Нора» и этим всех женщин с ума свёл, от мужей стали бегать.
Глинкин (остановясь у стола, поднимает лампу, смотрит). Вы истории человечества не знаете: жёны всегда от мужей бегали.
Яковлев (входит, потирая руки, за ним, тенью, Полина). Что ж вы чай пить не идёте? Там этот Лузгин с Кемским… смешно слушать… оба сумасшедшие. (Вынул часы, смотрит. Глинкин и Ефимов уходят, переглядываясь. Яковлев, ухмыляясь, мурлыкая, шарит рукой по столу, ворчит.)Соврал. (Грозит кулаком по направлению к окну.)Погоди, я тебя…
Полина (подходит). Мне с тобой поговорить надо…
Яковлев (вздрогнув). Что ты за мной ходишь, как собака?
Полина. Мне нужно поговорить.
Яковлев (снова глядя на часы). Три минуты.
Полина (горько). Больше нельзя?
Яковлев (смотрит на неё, хмурясь). Некогда мне. Ухожу. (Сел. Она стоит.)
Полина. Ты мне муж.
Яковлев. Ну?
Полина. Ты отвечаешь за меня…
Яковлев (обеспокоен). Что такое? Перед кем?
Полина. Перед богом, перед людьми.
Яковлев (спокойнее). Перед богом – это да… А люди… а – полиция… (Снова встревожен). Ты что сделала? С Бобовой что-нибудь? Я же тебе, дура, говорил: вещей у неё не покупай!
Полина (вздохнув). Ничего не сделала я. Но… человек этот… во флигеле…
Яковлев (привстал, ударил ладонью по столу). Молчать! Ты и подходить к нему не смей, – слышала? Вы обе, ты и Наташка, в два голоса… Это – человек нужный мне. Ты его – не видишь! Нет его для тебя – поняла? Слова сказать с ним не смей! Нет его! (Встаёт, схватил жену за плечи, трясёт.)Понимаешь?
Полина (легко оттолкнув его). Слушай, я тебе в ноги поклонюсь – помоги! Я – пряталась, я жила сама себя не видя… как в тюрьме жила в темноте души моей! Я – боюсь. Я – не могу… не могу видеть его!
Яковлев (изумлён её возбуждением). Стой… подожди! Что такое? Ах, чёрт тебя возьми! Влюбилась, проклятая? Сразу, в десять дней?
Полина (очень сильно). Не влюбилась я. Не хочу ничего. Только скажи ему – ушёл бы он. Не мутил бы души моей! Я – убить могу…
Яковлев (испуган). Кого? Меня?
Полина. Себя. Его. Пойми же: он – первое горе моё…
Яковлев. Первое… что? Ага-а? (Между ним и женой – стол. Яковлев наклонился, упираясь руками в край стола. Руки дрожат, слышно, как звенит стекло абажура.)Он был… это он – любовник твой? Ах ты… Вот как? Вот почему он… (Растерялся, не находит, что сказать. Ревность старика борется в нём с жадностью к деньгам. Нашёл.)Ты – ненавидеть его должна, не-на-ви-деть, поняла? Не прикасайся к нему и – ненавидь! Ведь он тебя обманул, да? Говори!
Полина. Я – ненавижу… но – боюсь…
Яковлев. Стой! Он – кто? Сыщик, да? Вор?
Полина. Я – не знаю. Он был кассиром на вокзале.
Яковлев (успокаиваясь). Значит – вор! Ловили? Судили?
Полина. Я не знаю, не знаю!
Яковлев. Конечно – вор! Да… вот как?
Полина. Ты – один у меня, – помоги!
Яковлев. Он к тебе не пойдёт, коли ты его не поманишь! Ах ты, дьявол тихий… обмануть хочешь меня. Дескать, – я говорила, предупреждала, да? Ну, нет, со мной в эту игру не сыграешь, нет! (Яростно.)Ты помнишь – кто ты? Помнишь, откуда я тебя взял? Я тебя со скамьи подсудимых взял, собака!
Полина (почти с ужасом). Что ты? Ты – защитить меня должен! Тебе бог дал меня…
Яковлев. Не тронь бога, свинья! Бог – не дурак, это я дурак – я!
Полина. Что ты делаешь? Я тебе душу хотела открыть, а ты меня в могилу гонишь…
Яковлев. Плюю в душу тебе!
Наташа (входит). Портсигар крёстный не оставил тут? (Ей не отвечают.)Сегодня ты, отец, ругаешь её молча? (Идёт на лестницу. Полина тоже делает шаг в сторону.)
Яковлев. Стой! Куда?
Полина. Я не могу.
Яковлев. Не криви морду! Смотри, чтобы никто ничего не замечал! (Не знает, что сказать.)Близко большой беды ходишь… Поняла? (Замахнулся на неё.)
Полина (отступив). Прости тебя бог, а я – не сумею… не смогу!
Яковлев (шипит, грозя кулаком). Молчи!
Наташа (идёт с лестницы, играя портсигаром). Шептать начали?
Яковлев. Ты иди, иди!
Наташа. «Вздрогнув от ужаса, девушка исчезла, как тень».
Яковлев (выхватив часы, смотрит на них, говоря угрюмо и зло). Ты меня не перехитришь, ты свой грех на меня не сложишь! Сама неси его, сама! У тебя должна быть своя совесть, свой разум…
Полина. Совесть у меня есть. Разума – нет.
Яковлев. Я ещё поговорю с тобой!
Полина (тихо). Не надо.
Яковлев. Я – знаю, что надо и как надо! (Уходит.)
Полина (идёт к окну, слепо, шаркая ногами, качаясь. Подошла – отскочила). Ох…
Стогов (в окне). Испугал? (Влезает в комнату.)
Полина (отступая от него). Сторговался? Купил меня?
Стогов. Не говоря о том, что муж твой – мерзавец, он ещё и дурак. (Отдувается, нахмурился.)Орёт, шипит, а я – под окном. И тут же этот Лузгин кружится, Ефимов послушать хочет. Почему это к вам присосался Лузгин?
Полина (негромко). Ненавижу я тебя, ненавижу!
Стогов. На здоровье. Рад буду, если от этого тебе легче будет. Полина, хочешь, я мужа твоего в тюрьму спрячу?
(Полина молчит, неподвижно глядя на него.)
Стогов (сел на стул, боком к окну). Предупреждаю: если не я, так другой засадит его. Лузгин, например. Он, кажется, сыщик.
Полина. А ты кто?
(Стогов пожал плечами, закуривает.)
Полина. А ведь ты был хороший человек! Был?
Стогов. Едва ли… Вернее – не был.
Полина. Был! Я – знаю.
Стогов. Тебе, конечно, приятнее думать, что ты любила хорошего человека.
Полина (с робкой надеждой). В тебе ещё и теперь что-то есть.
Стогов. Ничего нет.
Полина. Зачем ты говоришь так? Зачем?
Стогов. Не затем, чтобы покаяться пред тобою. Это – не нужно, ни тебе, ни мне.
Полина. Что тебе нужно? Что? Зачем ты пришёл?
Стогов. По глупости. Ну, слушай, дело вот в чём: я думал, что ты с Яковлевым живёшь хорошо, дружно. Но вот смотрю я на вас вторую неделю и вижу, что ошибся. Мне тебя жалко.
Полина. Не верю.
Стогов. Это – дело твоё, не верь. Но ты можешь снова попасть в тюрьму. Ты знаешь, что Яковлев с ворами в дружбе, краденое скупает? Он и Бобова.
(Полина села, молчит, опустив голову.)
Стогов. Замуж он тебя взял не потому, что пожалел, а потому, что надеялся встретить в тебе удобного ему человека. Поняла?
Полина. Ты сказал, что у тебя совесть есть. Помнишь? Вот здесь ты сказал это.
Стогов. Ошибся. (Встал, ходит.)
Полина. Взгляни на меня…
Стогов (не глядя). Так – как же: хочешь, чтоб я посадил мужа в тюрьму?
Полина (усмехаясь). А я – с тобой, да? Этого не будет!
Стогов. Я и не жду этого.
(Пауза.)
Полина (следит за ним, спрашивает тихо). Не ждёшь? Почему? Что ж тебе нужно?
Стогов (присев на ступени лестницы). Да вот… не хочу, чтоб ты снова в тюрьму попала.
Полина (тихо). Всё это – ложь! Всё, всё – неправда, фальшь. Я спрашиваю: что тебе нужно, что?
Стогов. Тише…
Наташа (ведёт Кемского, окутанного пледом). Вы капризничаете, маркиз.
Кемской. Нет, это невозможно! Всегда кто-то есть! Суются под ноги. Этот Ефимов! Какой-то Лузгин…. полоумный враль. Кто это на лестнице? Вы, квартирант? На лестницах только кошки сидят…
Наташа (Стогову). Не уходите. Я сейчас приду. Мне вас нужно.
Стогов. Слушаю.
Полина. Я ничего, никого не боюсь. Мне – всё равно. (Пауза.)Слышишь?
Стогов. Слышу.
Ефимов (входит). Почему темно?
Стогов. Должно быть, потому, что огня нет.
Ефимов. Зажечь надо!
Полина. Не надо.
Ефимов (сел у окна, освещён луною). Идиот этот, Иванов, ухаживает за Дуней Поповой. В саду сидят. Он ей патоку за шиворот заливает. Говорит: «Трудно быть красивым мужчиной». Каково? Идиот. (Ему не отвечают.)А может быть, он за Дуней ухаживает для отвода глаз… чьих-нибудь? А? Полина Петровна – для отвода глаз?
Полина (тихо). Да. Может быть. Наверное.
Ефимов (вздыхая). Глинкин Лузгину золотой проиграл. Откуда у него золотой?
Стогов. Пять рублей?
Ефимов. Пять. А что?
Стогов. Пять рублей – не много…
Ефимов. Положим… А всё-таки – откуда? Лузгин – рад.
Наташа (сбегая по лестнице). Агафья, уйди, ты мне мешаешь!
Ефимов. Что-о такое? Что за грубость?
Наташа. Пожалуйста – уйди. А то я… (Зажигает лампу.)
Ефимов. Чёрт знает что… (Уходит.)
(Наташа закрывает за ним дверь в кухню, затем окно, затворила дверь в магазин, оглядывается. Стогов следит за нею с усмешкой, с любопытством. Полина встала, хочет уйти.)
Наташа. Нет, мачеха, останься. Сиди. Сядьте и вы, Ипполит… Как? Не помню.
Стогов (стоит). И не надо помнить.
Наташа. Загадочно сказано. Вы, вообще, загадочный человек, а я этого терпеть не могу. И мне нужно знать – кто вы такой?
Стогов (усмехаясь). Замечательно; кроме меня самого – это все хотят знать. Ну, зачем вам? Вам-то зачем?
Наташа. Нет, бросьте эти штучки! Кто вы? Чем занимаетесь?
Стогов. Представьте, что – сыщик, агент полиции.
Полина. Не верь!
Наташа. Не верю. Вы, сударь, лжёте!
Стогов. Разве?
Наташа. Да. Вы занимаетесь сбытом фальшивых денег. Золотых. Так? И вы хотите погубить… отца и всех нас. Да?
Полина. Неправда. Нет, Наташа, это неправда! Нет же!
Наташа (резко). Это он – из-за тебя, мачеха? Ведь он – тот, твой? Говори!
Полина. Да. Это – он! Но – он не из-за меня, нет! Я – ничего не понимаю… Не хочу ничего слышать, видеть… я уйду…
Наташа (строго). Нельзя. Сиди.
Стогов. Пусть уйдёт, это лучше.
Наташа. Почему?
Стогов. Увидите. Иди, Полина.
(Полина медленно уходит к себе в комнату. Оба молча смотрят вслед ей, потом – друг на друга.)
Наташа. Почему вы её удалили?
Стогов. Достаточно с неё.
Наташа. Чего достаточно?
Стогов (не ответив, вынул кошелёк из кармана, достал пять золотых монет, положил на стол). Вот, смотрите: четыре настоящих, одна фальшивая. Найдите – которая?
Наташа. Не хочу.
Стогов. А вы попробуйте!
Наташа. Все – фальшивые.
Стогов. Совершенно серьёзно говорю – одна!
Наташа (подозрительно разглядывая его). Не понимаю, зачем всё это нужно. Я спросила вас… Вы ещё не ответили. (Рассматривает монеты, хмурится, взвешивая их на ладони. Её боевое настроение постепенно падает, уступая место волнующему любопытству. Она несколько досадует на себя, чувствуя, что уже потеряла взятый ею тон.)
Стогов (потирая лоб). Не найдёте. Я сам сразу не могу найти. Это очень искусная работа. Делают здесь в городе или около.
Наташа (бросила монеты на стол). Все фальшивые или все настоящие. Я не знаю.
Стогов. Вот видите. Иногда думаешь, что настоящих – вовсе нет. То есть – фальшивых нет. Но – эта признана фальшивой. Чтоб отличить её, я поставил знак иглой. Вот…
Наташа (взяв монету). Ну, и что же? К чему всё это?
Стогов. Их было две – таких. Одну я потерял. Она оказалась в руках вашего жениха, а он – проиграл её Лузгину. Это Лузгин сказал вам, что я – фальшивомонетчик? Да?
Наташа (вздохнув). У вас – лицо честного человека.
Стогов. Ошибочное впечатление. Ложное.
Наташа. Или вы – хороший актёр.
Стогов. Не торопитесь понимать. Если актёр – то плохой. Я сказал вам правду – я сыщик. Ловлю фальшивомонетчиков на фальшивую монету. Могу, разумеется, сделать много неприятностей и невинному человеку. Если захочу. Могу жадного спровоцировать. Вашего… Яковлева легко погубить, он – жаден и глуп. Вы, конечно, знаете, что не он – отец ваш, а – Кемской? Об этом все говорят. Так?
Наташа (кивнув головой). Но всё-таки, к чему вы говорите это мне?
Стогов. Вы – умная.
Наташа (смотрит на него с любопытством и страхом, как на воплощённую тень злодея с экрана кинематографа). Ну, хорошо, умная… и что же?
Стогов. Вот, попробуйте-ка, помогите мне… Я несколько… запутался. Яковлев – вполне достоин того, что он заслужил. Но – Полина? Да и вы. Будет скандал. Лузгин, кажется, тоже сыщик… если он не сумасшедший. Сыщик или вор. Это всегда близко одно к другому.
Наташа (тихо). Всегда? Нет!..
Стогов. Не торопитесь жалеть.
Наташа. Его поиски наследников…
Стогов. Средство войти в дом, в душу.
Наташа. Вы ошибаетесь, я думаю! Вы не ошибаетесь?
Стогов. Едва ли. Я достаточно ошибался.
Наташа (возмутилась, стучит кулаком по столу). Я не понимаю… Вы… всё это неестественно! Всё, что вы говорите, кажется неправдой…
Стогов. Верный признак, что я говорю правду. (Указывает на монеты.)Не нашли фальшивую-то. С людьми – так же: настоящего человека отличить от фальшивых можно, только поставив на него свой знак. Но это – портит его.
Наташа. Вы – о Полине? Что вы хотите делать с нею?
Стогов. Ничего. Хотел, но не хочу. (Пауза. Подумал.)Конечно, я не хочу, чтобы она попала в грязную историю с ворами. Тут, видите ли, случилось так… Я людей не люблю, они мне сделали много зла. Встретил я её и… не знаю, так ли это, но вспыхнуло нечто. Может быть, только желание поглумиться, поозорничать. Она – тяжёлый человек. А может быть, совесть. Жалость. Или, как у вас к наследству Лузгина, – любопытство.
Наташа (волнуясь). Всё – не так! Не то говорите вы! Я – не маленькая, я вижу. Вы – вовсе не плохой человек.
Стогов. Повторяю – не торопитесь.
Наташа (встала). Но что же мы будем делать?
3тогов. Мы? Вы – и я? (Усмехается.)
Наташа. Ну да! Что?
Стогов. За себя скажу – не понимаю, что можно сделать для Полины. Спрятать бы её в какое-то спокойное место на время. Но где такое место? Да и – вообще… (Махнул рукой.)Вот, я оставлю здесь одну монету. Ваш жених придёт?
Наташа. Да. Должен принести бумаги. А что?
Стогов. Хотите знать, что будет с золотым? Следите за ним. А я – ухожу.
Наташа (возмущённо). Куда? Мы ведь ничего ещё не решили! И зачем вам Глинкин? Не понимаю…
Стогов (резко). Больше я не могу говорить… с вами.
Наташа. Почему?
Стогов (уходит). Не могу… не умею…
Наташа. Боже мой… Зачем всё это? Я думала – вы из тех, которые тайно учат… чему-нибудь… что-то знают настоящее…
Стогов. Нет, я не из тех. Я – ничего не знаю. И ненавижу тех, которые всё знают, всё осудили. (Ушёл.)
Наташа. Какая же это жизнь? Какая жизнь?
Занавес
