Текст книги "Том 6. Пьесы 1901-1906"
Автор книги: Максим Горький
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)
Суслов. Берегись, Юлия!.. Я способен…
Юлия Филипповна. Быть грубым, как извозчик? – я знаю…
Суслов. Не смей говорить так! Развратная!
Юлия Филипповна (негромко, спокойно). Мы кончим эту сцену дома. Сюда идут… Ты ушел бы… У тебя такое лицо…
(Брезгливо вздрагивает. Суслов делает шаг к ней, но быстро отступает и, сказав сквозь зубы свою фразу, исчезает в лесу.)
Суслов. Когда-нибудь… я застрелю тебя!..
Юлия Филипповна (вслед ему). Это – не сегодня? да? (Напевает.)«Уже утомившийся день…» (Голос у нее дрожит.)«…Склонился в багряные воды…» (Смотрит широко открытыми глазами вперед и медленно опускает голову. С дачи Басова выходят: Марья Львовна, очень взволнованная, Дудаков и Басов с удочками.)
Басов (распутывая лесу). Уважаемая… Надо быть мягче, надо быть добрее… все мы – люди… Черт бы взял того, кто спутал мои удочки!..
Марья Львовна. Позвольте!
Дудаков. Видите ли, человек устает…
Басов. Нельзя же так, уважаемая! По-вашему выходит, что если писатель, так уж это непременно какой-то эдакий… герой, что ли? Ведь это, знаете, не всякому писателю удобно.
Марья Львовна. Мы должны всегда повышать наши требования к жизни и людям.
Басов. Это так… Повышать – да! Но в пределах возможного… Все совершается постепенно… Эволюция! Эволюция! Вот чего не надо забывать!
Марья Львовна. Я не требую… невозможного… Но мы живем в стране, где только писатель может быть глашатаем правды, беспристрастным судьею пороков своего народа и борцом за его интересы… Только он может быть таким, и таким должен быть русский писатель…
Басов. Ну, да, конечно… однако…
Марья Львовна (сходит с террасы). Я этого не вижу в вашем друге, не вижу, нет! Чего он хочет? Чего ищет? Где его ненависть? Его любовь? Его правда? Кто он: друг мой? враг? Я этого не понимаю… (Быстро уходит за угол дачи.)
Басов (распутывая удочки). Уважаю я вас, Марья Львовна, за эту… кипучесть… Исчезла?.. Нет, вы скажите мне, чего она горячится? Ведь даже гимназистам известно, что писатель должен быть честен… ну, и там… действовать насчет народа и прочее, а солдат должен быть храбр, адвокат же умен… Так нет, эта неукротимая женщина все-таки долбит зады… Пойдемте, милый доктор, поймаем окуня… Кто это спутал удочки? Черт!
Дудаков. Д-да… много она говорит, по-умному… Очень просто жить ей… Практика у нее есть, потребности небольшие.
Басов. А этот Яшка – шельмец! Вы заметили, как он ловко выскальзывал, когда она припирала его в угол? (Смеется.)Красиво говорит он, когда в ударе! А хоть и красиво, однако после своей первой жены, с которой, кстати сказать, он и жил всего полгода… а потом бросил ее…
Дудаков. То есть разошелся, говорят в этих случаях.
Басов. Ну, скажем, разошелся… а теперь вот, когда она умерла, хочет ее именьишко к своим рукам прибрать. Ловко?
Дудаков. Н-но! Очень неловко. Это лишнее!..
Басов. А он вот находит, что не лишнее… дорогой мой доктор! Идем на реку…
Дудаков. А знаете что?..
Басов. Что именно?
Дудаков (задумчиво, медленно). Вам не странно, то есть вас не удивляет, что мы не опротивели друг другу, а?
Басов (останавливается). Что-о? Вы это серьезно?
Дудаков. Вполне серьезно… Ведь ужасно пустые люди все мы… вам не кажется это?
Басов (идет). Нет, не кажется… Я здоров… Я вообще нормальный человек, извините…
Дудаков. Нет… вы без шуток:
Басов. Шутки? Послушайте… вы, того, доктор… одним словом: врачу, исцелися сам! Кстати, спрошу вас – вы меня в воду не столкнете, а?
Дудаков (серьезно, пожимая плечами). Зачем же?
Басов (идет). А так… вообще… странное у вас… настроение.
Дудаков (угрюмо). Трудно говорить серьезно с вами…
Басов. И не говорите… не надо! А то вы очень уж оригинально понимаете серьезный разговор… Не будем говорить серьезно!
(Басов и Дудаков уходят. Справа выходят Соня и Влас. Из дачи Басова Замыслов, он торопливо бежит к сцене, его встречают шумом. Около него собирается тесная группа, он что-то объясняет.)
Соня. Не верю я в ваши стихи.
Влас. И напрасно… у меня есть талантливые вещицы, например:
Как персик, так и ананас
Природой создан не для нас.
О Влас! Не пяль напрасно глаз
На персик и на ананас!
Соня (смеясь). Зачем вы тратите себя на пустяки? Почему бы вам не попробовать отнестись к себе более серьезно?
Влас (тихо, таинственно). Премудрая София, я пробовал! У меня даже есть стихотворение, написанное по поводу этих проб. (Напевает гнусаво и негромко на мотив «Под вечер осенью ненастной».)
Великдля маленького дела,
Длядела крупного я – мал!
Соня (серьезно). Бросьте это! Ведь я чувствую, вам совсем не хочется дурить… Скажите мне, как бы вы хотели жить?
Влас (с жаром). Хорошо! Очень хорошо хочу я жить!
Соня. Что же вы делаете для этого?
Влас (уныло). Ничего! совершенно ничего не делаю я!
Марья Львовна (из леса). Соня!
Соня. Я – здесь. Ты что?
Марья Львовна. Иди домой… К тебе приехали гости…
Соня. Иду… (Марья Львовна подходит.)Поручаю тебе этого гримасника. Он городит чепуху и требует, чтобы его хорошенько отчитали за это. (Убегает.)
Влас (покорно). Ну, начинайте… Дщерь ваша пиявила меня всю дорогу от станции до сего пункта, но я еще дышу.
Марья Львовна (ласково). Голубчик! Зачем делать из себя шута? Зачем унижать себя… Кому это нужно?
Влас (не глядя на нее). Не нужно, говорите вы… Но – никто не смеется, а я хочу, чтобы смеялись!.. (Вдруг – горячо, просто, искренно.)Тошно мне, Марья Львовна, нелепо мне… Все эти люди… я их не люблю… не уважаю: они жалкие, они маленькие, вроде комаров… Я не могу серьезно говорить с ними… они возбуждают во мне скверное желание кривляться, но кривляться более открыто, чем они… У меня голова засорена каким-то хламом… Мне хочется стонать, ругаться, жаловаться… Я, кажется, начну пить водку, черт побери! Я не могу, не умею жить среди них иначе, чем они живут… и это меня уродует… И я отравлюсь пошлостью. Вот они… Слышите? – идут! Иногда я смотрю на них с ужасом… Уйдемте! Я хочу, так жадно хочу говорить с вами!..
Марья Львовна (берет его под руку). Если бы вы знали, как я рада видеть вас таким…
Влас. Вы не поверите – порой так хочется крикнуть всем что-то злое, резкое, оскорбительное…
(Уходят в лес. Шалимов, Юлия Филипповна и Варвара Михайловна выходят с правой стороны.)
Шалимов. Ай, опять серьезные слова – пощадите! Я устал быть серьезным… Я не хочу философии – сыт. Дайте мне пожить растительной жизнью, укрепить нервы… я хочу гулять, ухаживать за дамами…
Юлия Филипповна. Вы ухаживаете за дамами, не беспокоя своих нервов? Это, должно быть, оригинально… Почему же вы не ухаживаете за мной?
Шалимов. Не премину воспользоваться вашим любезным разрешением…
Юлия Филипповна. Я не разрешаю, а спрашиваю…
Шалимов. Но все-таки я буду смотреть на вопрос ваш как на любезное разрешение.
Юлия Филипповна. Ну, хорошо, оставим это… Отвечайте на мой вопрос… Но – правдиво!
Шалимов. Извольте: я допускаю дружбу с женщиной, но не считаю ее устойчивой… природу не обманешь!
Юлия Филипповна. Иначе – вы допускаете дружбу только как предисловие к любви?
Шалимов. Любовь! Я смотрю на нее серьезно… Когда я люблю женщину, я хочу поднять ее выше над землей… Я хочу украсить ее жизнь всеми цветами чувства и мысли моей…
Замыслов (у сцены). Юлия Филипповна, пожалуйте!
Юлия Филипповна. Иду! Пока до свиданья, господин цветовод! Приведите в порядок вашу оранжерею… (Идет к сцене.)
Шалимов. Немедленно! Какая милая, веселая… Вы что так странно смотрите на меня, Варвара Михайловна?
Варвара Михайловна. К вам удивительно идут ваши усы…
Шалимов (улыбаясь). Да? Благодарю вас. Вам не нравится мой тон? Вы строги… Но – право же, с ней как-то неловко говорить в ином тоне…
Варвара Михайловна. Я, кажется, теряю способность удивляться…
Шалимов. Я понимаю – вам странно видеть меня таким? да? Но ведь нельзя же быть столь крикливо откровенным, как истеричный господин Рюмин… О, простите! – это, кажется… ваш… друг?
Варвара Михайловна (отрицательно качает головой). У меня нет друзей…
Шалимов. Я слишком уважаю жизнь своей души для того, чтобы открывать ее пред… каждым любопытным человеком. Пифагорейцы сообщали свои тайны только избранным…
Варвара Михайловна. Вот, ваши усы становятся лишними на вашем лице!
Шалимов. Э! Что усы! Оставим их в покое. Вы знаете пословицу: с волками жить – по-волчьи выть? Это, скажу вам, недурная пословица. Особенно для того, кто выпил до дна горькую чашу одиночества… Вы, должно быть, еще не вполне насладились им… и вам трудно понять человека, который… Впрочем, не смею задерживать вас…
(Кланяется и идет к сцене, где собравшаяся публика молча смотрит, как Замыслов, с книгой в руке, тоже молча крадется по сцене, показывая Семенову, как надо играть. Из дачи поспешно идет Басов с удочками.)
Басов. Варя! Какой клев! Изумительно! Доктор, при всей его неспособности, и то – сразу – бац! Вот какого окуня!.. Дядя – трех… (Оглядывается.)Ты знаешь, сейчас иду сюда, и вдруг – представь себе! Там, около беседки, у сухой сосны, Влас на коленях перед Марьей Львовной! И целует руки!.. Каково? Голубчик мой, скажи ты ему – ведь он же мальчишка! Ведь она ему в матери годится!
Варвара Михайловна (негромко). Сергей, послушай: пожалуйста, молчи об этом… ни слова никому! Ты не понимаешь!.. Ты неверно понял… Я боюсь, ты расскажешь всем… и это будет нехорошо – пойми.
Басов. Что ты волнуешься так? Ну, не надо говорить – и не надо! Но как это глупо, а? И Марья Львовна:
Варвара Михайловна. Дай мне честное слово, что ты забудешь об этом! Дай!
Басов. Честное слово?.. Даю… Черт с ними! Но объясни мне…
Варвара Михайловна. Я ничего не могу объяснить… но я знаю, что это не то, о чем ты думаешь… это – не роман!..
Басов. Ага! М-да! Не роман? Гм! А что же, Варя? Ну, ну, молчу, не волнуйся! Я иду ловить окуней и – ничего не видал! Ах да, постой! Ты знаешь, этот Яшка, – вот скотина, а?
Варвара Михайловна (испуганно). Что такое, Сергей? Что еще?
Басов. Да что ты так… курьезно относишься ко всему? Эта история совсем в другом роде…
Варвара Михайловна (негромко, брезгливо). Послушай… Я ничего не хочу знать… пойми меня! Не хочу, Сергей!
Басов (удивленно, быстро). Да ничего особенного нет, чудачка ты… Что с тобой? Просто он хочет оттягать землю у сестры своей покойной жены, с которой он…
Варвара Михайловна (брезгливо, с болью). Прошу тебя – молчи!.. Прошу тебя! Неужели ты не понимаешь… Не говори, Сергей!
Басов (обиженно). Тебе надо лечить нервы, Варя! Извини, но – странно ты ведешь себя… И даже обидно!.. да!
(Басов быстро уходит. Варвара Михайловна тихо идет к террасе. Около сцены шум, смех.)
Замыслов. Сторож! Где фонарь?
Юлия Филипповна. Господин Сомов! Где моя роль?
Семенов. Семенов, если позволите!
Юлия Филипповна. Пожалуйста!
Замыслов. Внимание, господа! Мы начинаем!
3анавес
Действие третье
Поляна в лесу. В глубине ее, под деревьями, вокруг ковра, уставленного закусками и бутылками, расположились: Басов, Двоеточие, Шалимов, Суслов, Замыслов; направо от них, в стороне, большой самовар; около него Саша моет посуду, лежит Пустобайка и курит трубку, около него – весла, корзины, железное ведро. На первом плане с левой стороны – разбитая копна сена и большой пень, с корнем вывороченный из земли. На сене сидят: Калерия, Варвара Михайловна и Юлия Филипповна. Басов рассказывает что-то вполголоса, мужчины внимательно слушают его. С правой стороны иногда доносится голос Сони, бренчит балалайка, кто-то играет на гитаре. Вечереет.
Юлия Филипповна. Скучен наш пикник.
Калерия. Как наша жизнь.
Варвара Михайловна. Мужчинам – весело.
Юлия Филипповна. Они много выпили и теперь, вероятно, рассказывают друг другу неприличные анекдоты.
(Пауза. Соня: «Не так… Медленнее!» – Звучит гитара. Двоеточие хохочет.)
Юлия Филипповна. Я тоже выпила… но это меня не веселит; напротив, когда я выпью рюмку крепкого вина, я чувствую себя более серьезной… жить мне – хуже… и хочется сделать что-то безумное.
Калерия (задумчиво). Все – спутано… неясно… и пугает…
Варвара Михайловна. Что пугает?
Калерия. Люди… Ненадежные они все… Никому не веришь…
Варвара Михайловна. Да. Именно ненадежны. Я понимаю тебя.
(Басов с армянским акцентом: «Зачем, душа моя? мне и так очень превосходно». – Общий смех мужчин.)
Калерия. Нет, не понимаешь! И я тебя не понимаю. И никто никого не понимает… не хочет понять… Люди блуждают, как льдины в холодном море севера… сталкиваются друг с другом…
(Двоеточие встает и уходит направо.)
Юлия Филипповна (тихо поет).
Уже утомившийся день
Клонился в багряные воды…
(Когда Варвара Михайловна начинает говорить, Юлия Филипповна перестает петь и пристально смотрит ей в лицо.)
Варвара Михайловна. Жизнь – точно какой-то базар. Все хотят обмануть друг друга: дать меньше, взять больше.
Юлия Филипповна.
Темнеютлазурные своды,
Прозрачнаястелется тень.
Калерия. Каковы должны быть люди… что-бы смотреть на них было не так… скучно?
Варвара Михайловна. Честнее они должны быть!.. и смелее…
Калерия. Определеннее они должны быть, Варя! Во всяком случае во всех отношениях определеннее они должны быть.
Юлия Филипповна. Бросьте рассуждать! Это не забавно. Давайте петь…
Варвара Михайловна. Славный дуэт пели вы, Юлия Филипповна.
Юлия Филипповна. Да, хороший… Чистый!.. Я люблю все чистое… вы не верите? Люблю, да… Смотреть люблю на чистое… слушать… (Смеется.)
Калерия. У меня в душе растет какая-то серая злоба… серая, как облако осени… Тяжелое облако злобы давит мне душу, Варя… Я никого не люблю, не хочу любить!.. И умру смешной старой девой.
Варвара Михайловна. Перестань, милая! Так тоскливо…
Юлия Филипповна. Быть замужем – тоже сомнительное удовольствие… На вашем месте я вышла бы замуж за Рюмина… Он немножко кисленький, но…
(Соня: «Подождите! Ну, начинайте! Нет, начинает мандолина». – Дуэт мандолины и гитары.)
Калерия. Он резиновый…
Варвара Михайловна. Почему-то мне вспомнилась одна грустная песенка… Ее, бывало, пели прачки в заведении моей матери… Я тогда была маленькая, училась в гимназии. Помню, придешь домой, прачешная полна серого, удушливого пара… в нем качаются полуодетые женщины и негромко, устало поют:
Ты, родная моя матушка,
Пожалей меня, несчастную,
Тяжело мне у чужих людей,
В злой неволе сердце высохло.
И я плакала, слушая эту песню… (Басов: «Саша! дайте-ка пива… и портвейна…»)Хорошо я жила тогда! Эти женщины любили меня… Помню, вечерами, кончив работать, они садились пить чай за большой, чисто вымытый стол… и сажали меня с собою, как равную.
Калерия. Ты скучно говоришь, Варя! Скучно, как Марья Львовна…
Юлия Филипповна. Милые мои женщины, плохо мы живем!
Варвара Михайловна (задумчиво). Да, плохо… И не знаем, как надо жить лучше. Моя мать всю жизнь работала… Какая она добрая была… какая веселая! Ее все любили. Она сделала меня образованной… Как она радовалась, когда я кончила гимназию! В то время она уже не могла ходить у нее был ревматизм… Умирала она спокойно… и говорила мне: «Не плачь, Варя, ничего! Мне – пора… пожила, поработала, будет!» В ее жизни было больше смысла, чем в моей. А вот мне – неловко жить… Мне кажется, что я зашла в чужую сторону, к чужим людям и не понимаю их жизни!.. Не понимаю я этой нашей жизни, жизни культурных людей. Она кажется мне непрочной, неустойчивой, поспешно сделанной на время, как делаются на ярмарках балаганы… Эта жизнь – точно лед над живыми волнами реки: он крепок, он блестит, но в нем много грязи… много постыдного… нехорошего… Когда я читаю честные, смелые книги, мне кажется – восходит горячее солнце правды… лед тает, обнажая грязь внутри себя, и волны реки скоро сломают его, раздробят, унесут куда-то…
Калерия (брезгливо, с досадой). Почему ты не бросишь мужа? Это такой пошляк, он тебе совершенно лишний…
(Варвара Михайловна с недоумением смотрит на Калерию.)
Калерия (настойчиво). Брось его и уходи куда-нибудь… учиться иди… влюбись… только уйди!
Варвара Михайловна (встает, с досадой). Как это грубо…
Калерия. Ты можешь: у тебя нет отвращения к грязному, тебе нравятся прачки… ты везде можешь жить…
Юлия Филипповна. Вы очень мило говорите о своем брате…
Калерия (спокойно). Да!.. Хотите, я скажу вам что-нибудь такое же о вашем муже?
Юлия Филипповна (усмехаясь). Скажите! Вероятно, я не обижусь. Я сама часто говорю ему кое-что, от чего он бесится… Он мне платит тем же… Еще недавно он сказал в лицо мне, что я – развратна…
Варвара Михайловна. И вы… Что же вы?
Юлия Филипповна. Я не возражала. Не знаю: не знаю я, что такое разврат, но я очень любопытна. Скверное такое, острое любопытство к мужчине есть у меня. (Варвара Михайловна встает, отходит шага на три в сторону.)Я красива – вот мое несчастие. Уже в шестом классе гимназии учителя смотрели на меня такими глазами, что я чего-то стыдилась и краснела, а им это доставляло удовольствие, и они вкусно улыбались, как обжоры перед гастрономической лавкой.
Калерия (вздрагивая). Брр… Какая гадость!
Юлия Филипповна. Да. Потом меня просвещали замужние подруги… Но больше всех – я обязана мужу. Это он изуродовал мое воображение… он привил мне чувство любопытства к мужчине. (Смеется. От группы мужчин отделяется Шалимов и медленно идет к женщинам.)А я уродую ему жизнь. Есть такая пословица: взявши лычко – отдай ремешок.
Шалимов (подходя). Славная пословица! Несомненно, ее создал щедрый и добрый человек… Варвара Михайловна, не хотите ли пройтись к реке?
Варвара Михайловна. Пожалуй… пойдемте…
Шалимов. Позволите предложить вам руку?
Варвара Михайловна. Нет, спасибо… я не люблю.
Шалимов. Какое у вас грустное лицо. Вы не похожи на вашего брата… он весельчак. Забавный юноша…
(Уходят направо.)
Калерия. Среди нас – нет людей, довольных жизнью. Вот вы… такая всегда веселая, а между тем…
Юлия Филипповна. Вам нравится этот господин? В нем для меня есть что-то нечистое! Должно быть, холодный, как лягушка… Пойдемте и мы к реке.
Калерия (вставая). Пойдемте! все равно.
Юлия Филипповна. Он, должно быть, немножко увлекается ею. А действительно, какая она чужая всем! И так странно-пытливо смотрит на всех… Что она хочет видеть? Я ее люблю… но боюсь… Она – строгая… чистая…
(Уходят. С правой стороны раздаются громкие крики и смех. Кричат: «Лодку! Скорее! Где весла? Весла!» Пустобайка медленно встает и, положив весла на плечо, хочет идти. Суслов и Басов бегут на шум. Замыслов подскакивает к Пустобайке и вырывает у него весло.)
Замыслов. Живее, черт тебя возьми! Слышишь – должно быть, несчастие, а ты… рожа! (Убегает.)
Пустобайка (идет вслед ему и ворчит). Кабы несчастье, небойсь, не так бы завопили…Тоже… герой!.. Поскакал…
(Несколько секунд сцена пуста. Слышны крики: «Не бросайте камнями! Держите! Веслом!» Смех. С левой стороны быстро входят Марья Львовна и Влас, оба взволнованные.)
Марья Львовна (возбужденно, но негромко). Оставьте это, слышите? Я не хочу. Не смейте говорить со мной так! Разве я дала вам право?..
Влас. Я буду говорить! Буду!
Марья Львовна (протягивая руки вперед, как бы желая оттолкнуть Власа). Я требую уважения к себе!
Влас. Я вас люблю… люблю вас! Безумно, всей душой люблю ваше сердце… ваш ум люблю… и эту строгую прядь седых волос… ваши глаза и речь…
Марья Львовна. Молчите! Не смейте!
Влас. Я не могу жить… вы нужны мне, как воздух, как огонь!
Марья Львовна. О боже мой… разве нельзя без этого?.. Нельзя?
Влас (схватив руками свою голову). Вы подняли меня в моих глазах… Я блуждал где-то в сумраке… без дороги и цели… вы научили меня верить в свои силы…
Марья Львовна. Уйдите, не надо мучить меня! Голубчик! Не надо мучить меня!
Влас (на коленях). Вы уже много дали мне – этого еще мало все-таки! Будьте щедры, будьте великодушны! Я хочу верить, хочу знать, что я стою не только внимания вашего, но и любви! Я умоляю вас – не отталкивайте меня!..
Марья Львовна. Нет, это я вас умоляю! Уйдите! Потом… После я отвечу вам… не сейчас… И – встаньте! Встаньте, я вас прошу!
Влас (встает). Поверьте – мне необходима ваша любовь!.. Я так запачкал свое сердце среди всех этих жалких людей… мне нужен огонь, который выжег бы всю грязь и ржавчину моей души!..
Марья Львовна. Имейте хоть немного уважения ко мне!.. Ведь я старуха! Вы это видите! Мне нужно, чтобы вы ушли теперь… Уйдите!
Влас. Хорошо!.. Я ухожу… Но потом, после – вы скажете мне…
Марья Львовна. Да… да… потом… идите!
(Влас быстро идет в лес направо и сталкивается с сестрой.)
Варвара Михайловна. Тише!.. Что с тобой?..
Влас. Это… ты?.. Прости!..
Марья Львовна (протягивая руки навстречу Варваре Михайловне). Дорогая моя! Идите ко мне!..
Варвара Михайловна. Что с вами? Он вас оскорбил?
Марья Львовна. Нет… то есть да… оскорбил?.. я ничего, ничего не понимаю!
Варвара Михайловна. Вы сядьте… Что случилось?
Марья Львовна. Он сказал мне. (Смеется, растерянно глядя в лицо Варваре Михайловне.)Он… сказал мне… что любит меня! А у меня седые волосы… и зубы вставлены… три зуба! О друг мой, я старуха! Разве он не видит этого? Моей дочери восемнадцать лет! Это невозможно!.. Это ненужно!..
Варвара Михайловна (волнуясь). Милая моя! Славная! Вы не волнуйтесь!.. расскажите… вы такая…
Марья Львовна. Я никакая! Как все мы… Я несчастная баба! Помогите мне! Его надо оттолкнуть от меня… Я не могу этого сделать… я – уеду!..
Варвара Михайловна. Я вас понимаю… Вам жалко его… он вам не нравится… Бедный Власик!
Марья Львовна. Ах! Я все лгу вам! Мне не его жалко… Мне себя жалко!..
Варвара Михайловна (быстро). Нет… Почему?
(Соня выходит из леса и стоит несколько секунд за копной. В руках у нее цветы, она хочет осыпать ими мать и Варвару Михайловну. Слышит слова матери, делает движение к ней и, повернувшись, неслышно уходит.)
Марья Львовна. Я его люблю!.. Вам это смешно? Ну, да… я люблю… Волосы седые… а жить хочется! Ведь я – голодная! Я не жила еще… Мое замужество было трехлетней пыткой… Я не любила никогда! И вот теперь… мне стыдно сознаться… я так хочу ласки! нежной, сильной ласки, – я знаю поздно! Поздно! Я прошу вас, родная моя, помогите мне! Убедите его, что он ошибается, не любит!.. Я уже была несчастна… я много страдала… довольно!
Варвара Михайловна. Славная вы моя! Я не понимаю вашего страха! Если вы любите его и он любит вас – что же? Вы боитесь будущего страдания, но ведь, может быть, это страдание далеко впереди!
Марья Львовна. Вы думаете, это возможно? А моя дочь? Соня моя? А годы? Проклятые годы мои? И эти седые волосы? Ведь он страшно молод! Пройдет год – и он бросит меня… о, нет, я не хочу унижений…
Варвара Михайловна. Зачем взвешивать-рассчитывать!.. Как мы все боимся жить! Что это значит, скажите, что это значит? Как мы все жалеем себя! Я не знаю, что говорю… Может быть, это дурно и нужно не так говорить… Но я… я не понимаю!.. Я бьюсь, как большая, глупая муха бьется о стекло… желая свободы… Мне больно за вас… Я хотела бы хоть немножко радости вам… И мне жалко брата! Вы могли бы сделать ему много доброго! У него не было матери… Он так много видел горя, унижений… вы были бы матерью ему…
Марья Львовна (опуская голову). Матерью… да! Только матерью… я понимаю вас… Спасибо!
Варвара Михайловна (торопливо). Нет… вы не поняли… я не говорила…
(Рюмин выходит из леса с правой стороны, видит женщин, останавливается, кашляет. Они его не слышат – он подходит ближе.)
Марья Львовна. Вы не хотели сказать – и невольно сказали простую, трезвую правду… Матерью я должна быть для него… да! Другом! Хорошая вы моя… мне плакать хочется… я уйду! Вон, смотрите, стоит Рюмин. У меня, должно быть, глупое лицо… растерялась старушка!
(Тихо, устало идет в лес.)
Варвара Михайловна. Я иду с вами.
Рюмин (быстро). Варвара Михайловна! Могу я попросить вас остаться? Я не задержу вас долго!..
Варвара Михайловна. Я догоню вас, Марья Львовна, идите к сторожке. Что вы хотите сказать, Павел Сергеевич?
Рюмин (оглядываясь). Сейчас… я скажу… (Опускает голову и молчит.)
Варвара Михайловна. Почему вы так таинственно оглядываетесь? Что такое?
(В глубине сцены проходит Суслов с правой стороны на левую, он что-то напевает. Слышен голос Басова: «Влас, вы хотели читать стихи. Куда же вы?»)
Рюмин. Я начну сразу… Вы давно знаете меня…
Варвара Михайловна. Четыре года. Но что с вами?
Рюмин. Я волнуюсь немножко… мне страшно! Я не могу решиться сказать эти слова… Я хотел, бы… чтоб вы…
Варвара Михайловна. Не понимаю! Что мне нужно сделать?
Рюмин. Догадаться… Только догадаться!..
Варвара Михайловна. О чем? Вы говорите проще…
Рюмин (тихо). О том, что я давно уже… давно хочу сказать вам… Теперь… вы поняли?
(Пауза. Варвара Михайловна, сдвинув брови, сурово смотрит на Рюмина и медленно отходит в сторону от него.)
Варвара Михайловна (невольно). Какой странный день!
Рюмин (негромко). Мне кажется, всю жизнь я любил вас… не видя еще, не зная – любил! Вы были женщиной моей мечты… тем дивным образом, который создается в юности… Потом его ищут всю жизнь иногда – и не находят… А я вот встретил вас… мечту мою…
Варвара Михайловна (спокойно). Павел Сергеевич! Не надо об этом говорить: я не люблю вас, нет!
Рюмин. Но… может быть… Позвольте мне сказать…
Варвара Михайловна. Что? Зачем?
Рюмин. Ну, что же делать? Что делать?
(Тихо смеется.)Вот и кончено! Как это просто все… Я соби– рался так долго… сказать вам это… и мне было приятно и жутко думать о часе, когда я скажу вам, что люблю… И вот – сказал!..
Варвара Михайловна. Но, Павел Сергеевич… что же я могу сделать?
Рюмин. Да… да… конечно… я понимаю! Знаете, на вас, на ваше отношение ко мне я возложил все мои надежды… а вот теперь нет их – и нет жизни для меня…
Варвара Михайловна. Не надо говорить так! Не надо делать мне больно… Разве я виновата?
Рюмин. А мне как больно! Надо мной тяготеет и давит меня неисполненное обещание… В юности моей я дал клятву себе и другим… я поклялся, что всю жизнь мою посвящу борьбе за все, что тогда казалось мне хорошим, честным. И вот я прожил лучшие годы мои – и ничего не сделал, ничего! Сначала я все собирался, выжидал, примеривался – и, незаметно для себя, привык жить покойно, стал ценить этот покой, бояться за него… Вы видите, как искренно я говорю? Не лишайте меня радости быть искренним! Мне стыдно говорить… но в этом стыде есть острая сладость… исповеди…
Варвара Михайловна. Но что же… что я могу сделать для вас?
Рюмин. Не любви прошу – жалости! Жизнь пугает меня настойчивостью своих требований, а я осторожно обхожу их и прячусь за ширмы разных теорий, – вы понимаете это, я знаю… Я встретил вас, – и вдруг сердце мое вспыхнуло прекрасной, яркой надеждой, что… вы поможете мне исполнить мои обещания, вы дадите мне силу и желание работать… для блага жизни!
Варвара Михайловна (горячо, с тоской и досадой). Я не могу! Поймите вы – я не могу! Я сама – нищая… Я сама в недоумении перед жизнью… Я ищу смысла в ней – и не нахожу! Разве это жизнь? Разве можно так жить, как мы живем? Яркой, красивой жизни хочет душа, а вокруг нас – проклятая суета безделья… Противно, тошно, стыдно жить так! Все боятся чего-то и хватаются друг за друга, и просят помощи, стонут, кричат…
Рюмин. И я прошу помощи! Теперь я слабый, нерешительный человек. Но если бы вы захотели!..
Варвара Михайловна (сильно). Неправда! Не верю я вам! Все это только жалобные слова! Ведь не могу же я переложить свое сердце в вашу грудь… если я сильный человек! Я не верю, что где-то вне человека существует сила, которая может перерождать его. Или она в нем, или ее нет! Я не буду больше говорить… в душе моей растет вражда…
Рюмин. Ко мне? За что?
Варвара Михайловна. О, нет, не к вам… ко всем! Мы живем на земле чужие всему… мы не умеем быть нужными для жизни людьми. И мне кажется, что скоро, завтра, придут какие-то другие, сильные, смелые люди и сметут нас с земли, как сор… В душе моей растет вражда ко лжи, к обманам…
Рюмин. А я хочу быть обманутым, да! Вот я узнал правду – и мне нечем жить!
Варвара Михайловна (почти брезгливо). Не обнажайте передо мной вашей души. Мне жалко нищего, если это человек, которого ограбили, но если он прожился или рожден нищим, – я не могу его жалеть!..
Рюмин (оскорбленный). Не будьте так жестоки! Ведь вы тоже больной, раненый человек!
Варвара Михайловна (сильно, почти с гордостью). Раненый – не болен, у него только разорвано тело. Болен тот, кто отравлен.
Рюмин. Да пощадите! Ведь человек же я!..
Варвара Михайловна. А я? А я разве не человек? Я только что-то нужное для того, чтобы вам лучше жилось? Да? А это не жестоко? Я вижу, знаю: вы не один давали в юности клятвы и обещания, вас, может быть, тысячи изменивших своим клятвам…
Рюмин (вне себя). Прощайте! Я понимаю! Я опоздал! Да! Конечно… Только ведь и Шалимов тоже… Вы посмотрите на него… вы посмотрите, ведь и он…
Варвара Михайловна (холодно). Шалимов? Вы не имеете права…
Рюмин. Прощайте! Я не могу… прощайте!
(Быстро уходит в лес налево. Варвара Михайловна делает движение, как бы желая идти за ним, но тотчас же, отрицательно качнув головой, опускается на пень. В глубине сцены, около ковра с закусками, является Суслов, пьет вино. Варвара Михайловна встает, уходит в лес налево. С правой стороны быстро входит Рюмин, оглядывается и с жестом досады опускается на сено. Суслов, немного выпивший, идет к Рюмину, насвистывая.)
Суслов. Вы слышали?
Рюмин. Что?
Суслов (садится). Спор.
Рюмин. Нет. Какой?
Суслов (закуривая). Власа с писателем и Замысловым?
Рюмин. Нет…
Суслов. Жаль!
Рюмин. Не подожгите сено!
Суслов. Черт с ним!.. Да, они тут спорили… Но все это одно кривлянье… Я знаю. Я сам когда-то философствовал… Я сказал в свое время все модные слова и знаю им цену. Консерватизм, интеллигенция, демократия… и что еще там? Все это – мертвое… все – ложь! Человек прежде всего зоологический тип, вот истина. Вы это знаете! И как вы ни кривляйтесь, вам не скрыть того, что вы хотите пить, есть… и иметь женщину… Вот и все истинное ваше… Д-да! Когда говорит Шалимов, я понимаю: он литератор, игра словами – его ремесло, и когда говорит Влас, понимаю: он молод и глуп… Но, когда говорит Замыслов, этот жулик, это хищное животное, – мне хочется заткнуть ему глотку кулаком!.. Вы слышали? В хорошенькую историю он всадил Басова! Грязная история… Они сцапают тысяч пятьдесят… Басов и этот жулик, да!.. Но уже никто после этой истории не назовет их порядочными людьми! И эта гордая Варвара, которая все не решается выбрать себе любовника…
Рюмин. Вы говорите гадости! (Быстро уходит прочь.)
Суслов. Дурацкий кисель! (Справа выходит Пустобайка, он вынимает изо рта трубку и в упор смотрит на
Суслова.) Ну, чего ты уставился? Не видал людей? Ступай прочь!
Пустобайка. И уйду!.. (Медленно уходит.)
Суслов (разваливаясь на сене). «На земле весь род людской…» (Кашляет.)Все вы – скрытые мерзавцы… «Люди гибнут за металл…» Ерунда… Деньги ничто… когда они есть… (дремлет)а боязнь чужого мнения – нечто… если человек… трезв… и все вы – скрытые мерзавцы, говорю вам… (Засыпает. Дудаков и Ольга тихо идут под руку. Она крепко прижалась к его плечу и смотрит в лицо его.)
