Текст книги "Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период)"

Автор книги: Максим Горький

 
Зимний вечер синеюще-белый,
Будто как у любимой боа.
А я парень застенчивый, кроткий, несмелый,
Ей пою – и слова – и слова.
 
 
Весь талант мой – моя гибкостройность
Из напевных и творческих слов
И моя небовая покорность
Перед Чудом чарующих снов.
 
 
Мой талант – мое детское сердце —
Солнцевейное сердце стихов.
Мое счастье и крест страстотерпца,
Посох мой – у друзей-пастухов.
 
 
Зимний вечер синеюше-белый,
Будто как у любимой боа.
А я парень застенчивый, кроткий, несмелый,
Ей пою – и слова – и слова.
 
 
Весь талант мой – из слов симфонический
Перезвонный к сердцам карнавал.
Кубок мой навсегда фантастический
Я навеки в словах пировал.
 
 
Зимний вечер пушистый и хрусткий,
И скользит и блестит санный путь;
Полумесяц, лимонный и узкий,
Собирается в звездную муть.
 
 
Мой талант футуриста-Поэта —
Удивлять вознесением слов,
Жизнь пройдет – пронесется комета,
И останется тайна основ.
 
 
И останется тайна томлений,
Песниянных легенд волшебства,
Да останется рыцарский гений
Для любви, для мечты-божества.
 
 
Зимний вечер синеюще-белый,
Будто как у любимой боа.
А я парень застенчивый, кроткий, несмелый,
Ей пою опьяненно слова.
 

<1917>

В. В. Холодной —[320]320
  Холодная Вера Васильевна (1893–1919) – популярная киноактриса.


[Закрыть]

Вашей стремительности

 
Чурли, журчей, бурли, журчей,
И как свинец
Ты Солнце плавь.
Гори жарчей, люби жарчей
Лесную явь,
Лесной игрец.
Не жди. Не стой.
Звени и пой,
Всем изменяй.
И снова пой.
Не стой.
Чурли, журчей, бурли, журчей,
С скалистых глыб
Вались со смехом
И в чернолапах
Диким эхом
Пугай бегущих рыб.
Беги и пой, разгульно пой,
Зови с собой
Играть с Судьбой.
В край неизвестный —
Там туман.
Тот край чудесный —
Там Океан.
Разгульно пой. Бурли, журчи
И солнцепадом
Буди сердца,
Гори жарчей, люби жарчей,
Быстрины жизни
Пусть помнят ярко
Журчея – чурля – игреца.
 

<1917>

ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН[321]321
  Северянин Игорь (псевд.; наст. имя – Лотарев Игорь Васильевич; 1887–1941) родился в Петербурге. Мать была дальней родственницей А. Фета (урожденная Шеншина). Учился в Череповецком реальном училище. Впервые опубликовался в 1905 году. Вначале причислял себя к последователям «чистой лирики» К. Фофанова и М. Лохвицкой. Отрицательно отзываясь о «ресторанно-будуарной» тематике Северянина, М. Горький ценил лирическое дарование поэта. С 1911 года И. Северянин провозгласил новое течение – «эгофутуризм». После Октябрьской революции эмигрировал, выпускал сборники стихов за границей, где тосковал по России. Приветствовал восстановление Советской власти в Эстонии, где он жил в последние годы.
  Стихотворения И. Северянина печатаются по тексту издания: Игорь Северянин. Стихотворения. Л., «Советский писатель» («Библиотека поэта». Малая серия), 1975.


[Закрыть]

 
Мороженое из сирени! Мороженое из сирени!
Полпорции десять копеек, четыре копейки буше[322]322
  Буше – кусок, порция (франц.).


[Закрыть].
Сударышни, судари, надо ль? не дорого – можно без прении…
Поешь деликатного, площадь: придется товар по душе!
 
 
Я сливочного не имею, фисташковое все распродал…
Ах, граждане, да неужели вы требуете крем-брюле?
Пора популярить изыски, утончиться вкусам народа,
На улицу специи кухонь, огимнив эксцесс в вирелэ[323]323
  Вирелэ – шестистрочная строфа в старофранцузской поэзии.


[Закрыть]!
 
 
Сирень – сладострастья эмблема. В лилово-изнеженном крене
Зальдись, водопадное сердце, в душистый и сладкий пушок…
Мороженое из сирени! Мороженое из сирени!
Эй, мальчик со сбитнем, попробуй! Ей-богу, похвалишь, дружок!
 

Сентябрь 1912

 
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж…
Королева играла – в башне замка – Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
 
 
Было все очень просто, было все очень мило:
Королева просила перерезать гранат,
И дала половину, и пажа истомила,
И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.
 
 
А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До восхода рабыней проспала госпожа…
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пена и соната пажа.
 

Февраль 1910

 
Элегантная коляска, в электрическом биенье,
Эластично шелестела по шоссейному песку;
В ней две девственные дамы, в быстротемпном упоенье,
В ало-встречном устремленье – это пчелки к лепестку.
 
 
А кругом бежали сосны, идеалы равноправий,
Плыло небо, пело солнце, кувыркался ветерок,
И под шинами мотора пыль дымилась, прыгал гравий,
Совпадала с ветром птичка на дороге без дорог…
 
 
У ограды монастырской столбенел зловеще инок,
Слыша в хрупоте коляски звуки «нравственных пропаж»
И, с испугом отряхаясь от разбуженных песчинок,
Проклинал безвредным взором шаловливый экипаж.
 
 
Хохот, свежий точно море, хохот, жаркий точно кратер,
Лился лавой из коляски, остывая в выси сфер,
Шелестел молниеносно под колесами фарватер,
И пьянел вином восторга поощряемый шофер.
 

1910

1

 
Я, гений Игорь Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!
 
 
От Баязета[324]324
  Баязет – город в Турции, на границе с Россией.


[Закрыть] к Порт-Артуру
Черту упорную провел.
Я покорил литературу!
Взорлил, гремящий, на престол!
 
 
Я – год назад – сказал: «Я буду!»[325]325
  Я – год назад – сказал: «Я буду!» – В 1911 г. И. Северянин провозгласил в поэзии новое «течение», названное им «эгофутуризмом».


[Закрыть]
Год отсверкал, и вот – я есть!
Среди друзей я зрил Иуду,
Но не его отверг, а – месть.
 
 
«Я одинок в своей задаче!» —
Прозренно я провозгласил.
Они пришли ко мне, кто зрячи,
И, дав восторг, не дали сил.
 
 
Нас стало четверо,[326]326
  Нас стало четверо. – К эгофутуризму И. Северянина примкнули Г. Иванов, Грааль-Арельский (С. Петров) и К. Олимпов.


[Закрыть] но сила
Моя, единая, росла.
Она поддержки не просила
И не мужала от числа.
 
 
Она росла в своем единстве,
Самодержавна и горда, —
И, в чаровом самоубийстве,
Шатнулась в мой шатер орда…
 
 
От снегоскалого гипноза
Бежали двое[327]327
  Бежали двое. – Г. Иванов и Грааль-Арельский вскоре присоединились к группе акмеистов.


[Закрыть] в тлен болот;
У каждого в плече заноза. —
Зане болезнен беглых взлет.
 
 
Я их приветил: я умею
Приветить всё, – божи, Привет!
Лети, голубка, смело к змею!
Змея, обвей орла в ответ!
 

2

 
Я выполнил свою задачу,
Литературу покорив.
Бросаю сильным на удачу
Завоевателя порыв.
 
 
Но, даровав толпе холопов
Значенье собственного «я»,
От пыли отряхаю обувь,
И вновь в простор – стезя моя.
 
 
Схожу насмешливо с престола
И, ныне светлый пилигрим,
Иду в застенчивые долы,
Презрев ошеломленный Рим.
 
 
Я изнемог от льстивой свиты,
И по природе я взалкал.
Мечты с цветами перевиты,
Росой накаплен мой бокал.
 
 
Мой мозг проя́снили дурманы,
Душа влечется в примитив.
Я вижу росные туманы!
Я слышу липовый мотив!
 
 
Не ученик и не учитель,
Великих друг, ничтожных брат,
Иду туда, где вдохновитель
Моих исканий – говор хат.
 
 
До долгой встречи! В беззаконце
Веротерпимость хороша.
В ненастный день взойдет, как солнце,
Моя вселенская душа!
 

Октябрь 1912

 
Великого приветствует великий,
Алея вдохновением. Блестит
Любовью стих. И солнечные блики
Елей весны ручьисто золотит.
 
 
Ручьись весна! Летит к тебе, летит
Июнь, твой принц, бессмертник неболикий!
Юлят цветы, его гоньбы улики,
Божит земля, и все на ней божит.
 
 
Рука моя тебе, собрат-титан!
Юнись душой, плескучий океан!
Самодержавный! мудрый! вечный гордо!
 
 
О близкий мне! мой окрылитель! ты —
Ваятель мой! И царство Красоты —
У нас в руках. Мне жизненно! мне бодро!
 

1912

 
Меня отронит Марсельезия,
Как президентного царя!
Моя блестящая поэзия
Сверкнет, как вешняя заря!
Париж и даже Полинезия
Вздрожат, мне славу воззаря!
 
 
Мой стих серебряно-брильянтовый
Живителен, как кислород.
«О гениальный! О талантливый!» —
Мне возгремит хвалу народ.
И станет пить ликер гранатовый
За мой ликующий восход.
 
 
Пусть на турнирах славоборчества
Стиха титаны и кроты
Берлинства, Лондонства, Нью-Йорчества
Меня сразить раскроют рты:
Я – я! Значенье эготворчества —
Плод искушенной Красоты!
 

1912

 
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!
 
 
Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветро́просвист экспрессов! Крылолёт буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском – это пульс вечеров!
 
 
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс…
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы – в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс!
 

Январь 1915

 
В ландо[331]331
  Ландо – здесь: автомобиль.


[Закрыть] моторном, в ландо шикарном
Я проезжаю по Островам,
Пьянея встречным лицом вульгарным
Среди дам просто и – «этих» дам.
 
 
Ах, в каждой «фее» искал я фею
Когда-то раньше. Теперь не то.
Но отчего же я огневею,
Когда мелькает вблизи манто?
 
 
Как безответно! Как безвопросно!
Как гривуазно[332]332
  Гривуазно – нескромно, вульгарно.


[Закрыть]! Но всюду – боль!
В аллеях сорно, в куртинах росно,
И в каждом франте жив Рокамболь[333]333
  Рокамболь – персонаж авантюрных романов «Похождения Рокамболя» французского писателя Понсон дю Террайля (1829–1871).


[Закрыть].
 
 
И что тут прелесть? И что тут мерзость?
Бесстыж и скорбен ночной пуант.
Кому бы бросить наглее дерзость?
Кому бы нежно поправить бант?
 

Май 1911

 
– Нет, положительно, искусство измельчало,
Не смейте спорить, граф, упрямый человек!
По пунктам разберем, и с самого начала;
Начнем с поэзии: она полна калек.
Хотя бы Фофанов[334]334
  Фофанов Константин Михайлович (1862–1911) – поэт. И. Северянин был знаком с Фофановым, считал его своим учителем в поэзии, посвятил ему целый ряд стихотворений, создав в них настоящий культ Фофанова.


[Закрыть]: пропойца и бродяга,
А критика ему дала поэта роль…
Поэт! Хорош поэт… ходячая малага!..
И в жилах у него не кровь, а алкоголь.
Как вы сказали, граф? До пьянства нет нам дела?
И что критиковать мы можем только труд?
Так знайте ж, книг его я даже не смотрела:
Неинтересно мне!.. Тем более что тут
Навряд ли вы нашли б занятные сюжеты,
Изысканных людей привычки, нравы, вкус,
Блестящие балы, алмазы, эполеты, —
О, я убеждена, что пишет он «en russe»[335]335
  В русском духе (франц.).


[Закрыть]
Естественно, что нам, взращенным на Шекспире,
Аристократам мысли, чувства и идей,
Неинтересен он, бряцающий на лире
Руками пьяными, безвольный раб страстей.
Ах, да не спорьте вы! Поэзией кабацкой
Не увлекусь я, граф, нет, тысячу раз нет!
Талантливым не может быть поэт
С фамилией – pardon![336]336
  Извините! (франц.).


[Закрыть] – такой… дурацкой.
И как одет! Mon Dieu![337]337
  Боже мой! (франц.).


[Закрыть] Он прямо хулиган!..
Вчера мы с Полем ехали по парку,
Плетется он навстречу – грязен, пьян;
Кого же воспоет такой мужлан?.. Кухарку?!
Смазные сапоги, оборванный тулуп,
Какая-то ужасная папаха…
Сам говорит с собой… Взгляд страшен, нагл и туп…
Поверите? Я чуть не умерла от страха.
Не говорите мне: «Он пьет от неудач!»
Мне, право, дела нет до истинной причины.
И если плачет он, смешон мне этот плач:
Сентиментальничать ли создан мужичина
Без положенья в обществе, без чина?!
 

1908

 
Месяц гладит камыши
Сквозь сирени шалаши…
Всё – душа, и ни души.
 
 
Всё – мечта, всё – божество,
Вечной тайны волшебство,
Вечной жизни торжество.
 
 
Лес – как сказочный камыш,
А камыш – как лес-малыш.
Тишь – как жизнь, и жизнь – как тишь.
 
 
Колыхается туман —
Как мечты моей обман,
Как минувшего роман…
 
 
Как душиста, хороша
Белых яблонь пороша…
Ни души, и всё – душа!
 

Декабрь 1908

И потрясающих утопий

Мы ждем, как розовых слонов.[340]340
  Эпиграф из стихотворения И. Северянина «Пролог» (1911).


[Закрыть]

Из меня

 
Я – эгофутурист. Всероссно
Твердят: он – первый, кто сказал,
Что все былое – безвопросно,
Чье имя наполняет зал.
 
 
Мои поэзы – в каждом доме,
На хуторе и в шалаше.
Я действен даже на пароме
И в каждой рядовой душе.
 
 
Я созерцаю – то из рубок,
То из вагона, то в лесу,
Как пьют «Громокипящий кубок»[341]341
  «Громокипящий кубок» – сборник стихотворений И. Северянина (1913), принесший ему известность.


[Закрыть] —
Животворящую росу!
 
 
Всегда чуждаясь хулиганства,
В последователях обрел
Завистливое самозванство
И вот презрел их, как орел:
 
 
Вскрылал – и только. Голубело
Спокойно небо. Золото́
Плеща, как гейзер, солнце пело.
Так: что мне надо, стало то!
 
 
Я пел бессмертные поэзы,
Воспламеняя солнце, свет,
И облака – луны плерезы —
Рвал беззаботно – я, поэт.
 
 
Когда же мне надоедала
Покорствующая луна,
Спускался я к горе Гудала[342]342
  Гора Гудала – Казбек, Гудал – отец Тамары, грузинский князь, персонаж поэмы М. Лермонтова «Демон».


[Закрыть],
Пронзовывал ее до дна…
 
 
А то в певучей Бордигере[343]343
  Бордигера – курорт в Италии на берегу Лигурийского моря.


[Закрыть]
Я впрыгивал лазурно в трам[344]344
  Трам – трамвай.


[Закрыть]:
Кондуктор, певший с Кавальери[345]345
  Кавальери Л. (1874–1944) – итальянская оперная певица, гастролировавшая в Петербурге в 1907–1910 гг.


[Закрыть]
По вечерам, днем пел горам.
 
 
Бывал на полюсах, мечтая
Построить дамбы к ним, не то
На бригах долго. Вот прямая
Была б дорога для авто!
 
 
Мне стало скучно в иностранах:
Все так обыденно, все так
Мною ожиданно. В романах,
В стихах, в мечтах – все «точно так».
 
 
Сказав планетам: «Приготовьте
Мне век», спустился я в Москве;
Увидел парня в желтой кофте —
Все закружилось в голове…
 
 
Он был отолпен. Как торговцы,
Ругалась мыслевая часть,
Другая – верно, желтокофтцы —
К его ногам готова пасть.
 
 
Я изумился. Все так дико
Мне показалось. Этот «он»
Обрадовался мне до крика.
«Не розовеющий ли слон?» —
 
 
Подумал я, в восторге млея,
Обескураженный поэт.
Толпа раздалась, как аллея.
«Я – Маяковский», – был ответ.
 
 
Увы, я не поверил гриму
(Душа прибоем солона)…
Как поводырь, повел по Крыму
Столь розовевшего слона.
 
 
И только где-то в смрадной Керчи
Я вдруг открыл, рассеяв сон,
Что слон-то мой – из гуттаперчи,
А следовательно – не слон.
 
 
Взорлило облегченно тело, —
Вновь чувствую себя царем!
Поэт! Поэт! Совсем не дело
Ставать тебе поводырем.
 

21 января 1914

 
Выйди в сад… Как погода ясна!
Как застенчиво август увял!
Распустила коралл бузина,
И янтарный боярышник – вял.
Эта ягода – яблочко-гном…
Как кудрявый кротекус красив.
Скоро осень окутает сном
Теплый садик, дождем оросив.
А пока еще – зелень вокруг,
И вверху безмятежная синь;
И у клена причудливых рук —
Много сходного с лапой гусынь.
Как оливковы листики груш!
Как призывно плоды их висят!
Выйди в сад и чуть-чуть поразрушь, —
Это осень простит… Выйди в сад.
 

Август 1909

 
Я слишком далеко зашел,
Полушутя, полусерьезно…
Опомниться еще не поздно:
Недаром я тебя нашел.
 
 
Все на поэзию валить —
Ах, значит ли всегда быть правым?
И с помышлением лукавым
Тебя мне можно ль заслужить?
 
 
Я жил все годы как-нибудь,
Как приходилось, без отчета…
Я тяготился отчего-то,
Себя стараясь обмануть.
 
 
Халатность это или лень —
Я не задумывался много
И, положась на милость бога,
Все верил в поворотный день.
 
 
Я знал, что ты ко мне придешь,
С твоим лицом, с твоей душою.
И наглумишься надо мною
За всю мою былую ложь.
 
 
Сначала будет грусть и тишь
И боль и стыд в душе поэта.
Потом я обновлюсь. За это
Ты праведно меня простишь…
 

Май 1915

 
Арфеет ветер, далеет Нарва,
Синеет море, златеет тишь,
Душа – как парус, душа – как арфа.
О чем бряцаешь? Куда летишь?
 
 
Свежо и знойно. Светло и смело.
Чего-то надо. Чего-то ждешь.
Душа жестокость свершить посмела!
Душа посмела отвергнуть ложь!
 
 
В былом – ошибка. В былом – ненужность,
В былом – уродство. Позор – в былом.
В грядущем – чувства ее жемчужность,
А в настоящем – лишь перелом.
 
 
Ах, оттого-то арфеет ветер,
Далеет берег, поет залив!..
Ах, оттого-то и жить на свете
Я страшно жажду, глаза раскрыв!..
 

Июнь 1915

Остроумова-Лебедева А. П.

Аллея в Царском Селе

Цветная гравюра на дереве. 1905

Государственная Третьяковская галерея

 
О милый, тихий городок,
Мой старый, верный друг,
Я изменить тебе не мог
И, убежав от всех тревог,
В тебя въезжаю вдруг!
 
 
Ах, не в тебе ль цвела сирень,
Сирень весны моей?
Не твой ли – ах! – весенний день
Взбурлил во мне «Весенний день»[346]346
  «Весенний день» – стихотворение И. Северянина (1911).


[Закрыть],
Чей стих – весны ясней?
 
 
И не окрестности твои ль,
Что спят в березняке,
И солнцесвет, и лунопыль
Моих стихов сковали стиль,
Гремящих вдалеке?
 
 
И не в тебе ли первый раз
Моя вспылала кровь?
Не предназначенных мне глаз, —
Ах, не в тебе ль, – я пил экстаз
И думал: «Вот любовь!»
 
 
О первый мой самообман,
Мне причинивший боль,
Ты испарился, как туман,
Но ты недаром мне был дан:
В тебе была эоль!
 
 
И только много лет спустя,
Ошибок ряд познав,
Я встретил женщину-дитя
С таким неотразимым «я»,
Что полюбить был прав.
 
 
Да, не заехать я не мог
Теперь, когда ясны
Мои улыбки, в твой шатрок,
Мой милый, тихий городок,
Музей моей весны!..
 

19 апреля 1916

НИКОЛАЙ КЛЮЕВ[347]347
  Клюев Николай Алексеевич (1887–1937) родился в онежской глуши в Олонецкой губернии. Много скитался по русскому Северу, был связан со старообрядцами и сектантами. Мать была плачея и сказительница. В 1905 году был связан с большевиками, арестован за распространение прокламаций. В 1911 году сближается с религиозно-литературными кругами в Москве. В 1912 году появляется его первая книга стихов «Сосен перезвон» с предисловием Брюсова.
  В дореволюционной поэзии стоял вне литературных течений, опираясь на народную фольклорную традицию и духовные стихи.
  Избранные стихотворения послеоктябрьского периода творчества Н. Клюева см. в томе БВЛ «Советская поэзию» (т. 1).
  Стихотворения Н. Клюева «Я надену черную рубаху…», «Я – мраморный ангел на старом погосте…», «Старуха», «Пашни буры, межи зелены…», «Изба-богатырица…», «Оттепель – баба хозяйка…» и «Льнянокудрых тучек бег…» печатаются по тексту кн.: Н. Клюев. Изба и поле. Л., 1928; стихотворение «Пропитущая песня» – по кн.: Н. Клюев. Неувядаемый цвет. Вытегра, 1920; остальные – по тексту издания: Николай Клюев. Песнослов, ч, 1. Пг., 1919.


[Закрыть]

 
Я надену черную рубаху,
И вослед за мутным фонарем,
По камням двора пройду на плаху
С молчаливо ласковым лицом.
 
 
Вспомню маму, крашеную прялку,
Синий вечер, дрему паутин,
За окном ночующую галку,
На окне любимый бальзамин,
 
 
Луговин поемные просторы,
Тишину обкошенной межи,
Облаков жемчужные узоры
И девичью песенку во ржи:
 
 
Узкая полосынька
Клинышком сошлась, —
Не вовремя косынька
На две расплелась!
 
 
Развилась по спинушке,
Как льняная плеть, —
Не тебе детинушке
Девушкой владеть!
 
 
Деревца вилавого
С маху не срубить, —
Парня разудалого
Силой не любить!
 
 
Белая березынька
Клонится к дождю…
Не кукуй, загозынька,
Про судьбу мою!..
 
 
Но прервут куранты крепостные
Песню-думу боем роковым…
Бред души! То заводи речные
С тростником поют береговым.
 
 
Сердца сон кромешный как могила!
Опустил свой парус рыбарь-день.
И слезятся жалостно и хило
Огоньки прибрежных деревень.
 

<1908>

 
Сердцу сердца говорю:
Близки межи роковые,
Скоро вынесет ладью
На просторы голубые.
 
 
Не кручинься и не плачь
Необъятно и бездумно,
Одиночка и палач —
Все так ново и безумно.
 
 
Не того в отшедшем жаль,
Что надеждам изменило,
Жаль, что родины печаль
Жизни море не вместило.
 
 
Что до дна заметено
Зарубежных вьюг снегами,
Рокоча, как встарь, оно
Не заспорит с берегами.
 

<1909>

 
Я был прекрасен и крылат
В богоотеческом жилище,
И райских кринов аромат
Мне был усладою и пищей.
 
 
Блаженной родины лишен
И человеком ставший ныне,
Люблю я сосен перезвон,
Молитвословящий пустыне.
 
 
Лишь одного недостает
Душе в подветренной юдоли,
Чтоб нив просторы, лоно вод
Не оглашались стоном боли,
 
 
Чтоб не стремил на брата брат
Враждою вспыхнувшие взгляды,
И ширь полей, как вертоград,
Цвела для мира и отрады,
 
 
И чтоб похитить человек
Венец создателя не тщился,
За что, отверженный на век,
Я песнокрылия лишился.
 

<1911>

 
Темным зовам не верит душа,
Не летит встречу призракам ночи.
Ты, как осень, ясна, хороша,
Только строже и в ласках короче.
 
 
Потянулися с криком в отлет
Журавли над потусклой равниной.
Как с природой, тебя эшафот
Не разлучит с родимой кручиной.
 
 
Не однажды под осени плач
О тебе – невозвратно далекой,
За разгульным стаканом палач
Головою поникнет жестокой.
 

<1911–1912>

 
Я – мраморный ангел на старом погосте,
Где схимницы-ели да никлый плакун,
Крылом осеняю трухлявые кости,
Подножья обветренный, ржавый чугун;
В руке моей лира, и бренные гости
Уснули под отзвуки каменных струн.
 
 
И многие годы, судьбы непреклонней,
Блюду я забвение, сны и гроба.
Поэзии символ – мой гимн легкозвонней,
Чем осенью трав золотая мольба…
Но бдите и бойтесь! За глубью ладоней,
Как буря в ущелье, таится труба!
 

<1912>

 
Сын обижает, невестка не слухает,
Хлебным куском да бездельем корит;
Чую – на кладбище колокол ухает,
Ладаном тянет от вешних ракит.
 
 
Вышла я в поле, седая, горбатая, —
Нива без прясла, кругом сирота…
Свесила верба сережки мохнатые,
Меда душистей, белее холста.
 
 
Верба-невеста, молодка пригожая,
Зеленью-платом не засти зари!
Аль с алоцветной красою не схожа я —
Косы желтее, чем бус янтари.
 
 
Ал сарафан с расписной оторочкою,
Белый рукав и плясун-башмачок…
Хворым младенчиком, всхлипнув над кочкою,
Звон оголосил пролесок и лог.
 
 
Схожа я с мшистой, заплаканной ивою,
Мне ли крутиться в янтарь-бахрому?
Зой-невидимка узывней, дремливее,
Белые вербы в кадильном дыму.
 

<1912>

 
Не по зелену бархату,
Не по рытому, черевчату,
Золото кольцо катается,
Красным жаром распыляется, —
По брусяной новой горнице,
По накатной половичине,
Разудалый ходит походом,
Голосит слова ретивые:
 
 
Ах, брусяные хоромы,
В вас кому ли жировати,
Красоватися кому?
Угодити мне из горниц,
С белоструганных половиц,
В поруб – лютую тюрьму!
 
 
Ах, вы, сукна-заволоки,
Вами сосны ли крутити,
Обряжать пути-мосты?
 
 
Побраталися с детиной
Лыки с белою рядниной, —
Поминальные холсты!
 
 
Ах, ты, сад зеленотемной,
Не заманивай соловкой,
Духом-брагой не пои:
У тебя есть гость захожий,
Под лозой лежит пригожий,
С метким ножиком в груди!..
 
 
Ой, не в колокол ударили,
Не валун с нагорья ринули,
Подломив ковыль с душицею,
На отшибе ранив осокорь, —
Повели удала волостью,
За острожный тын, как ворога,
До него зенитной птахою
Долетает причет девичий:
 
 
Ой, не полымя в бору
Полыхает ало —
Голошу – утробой мру
По тебе, удалый.
 
 
У перильчата крыльца
Яровая мята
Залучила жеребца,
Друга-супостата.
 
 
Скакуну в сыром лугу
Мята с зверобоем,
Супротивнику-врагу
Ножик в ретивое.
 
 
Свянет мятная трава,
Цвет на бересклете…
Не молодка, не вдова —
Я одна на свете.
 
 
Заторится стежка-вьюн
До девичьей хаты,
И не вытопчет скакун
У крылечка мяты.
 

<1913>

 
Летел орел за тучею,
Вдогонку за гремучею,
Он воздухи разреживал,
А туч не опереживал.
 
 
Упал орел на застреху
Кружала затрапезного,
Повыглядел в оконницу
Становище кабацкое.
 
 
Он в пляс пошел-завихрился,
Обжег метельным холодом,
Нахвальщиков-кудрявичей
Притулил на залавицы…
 
 
Ой, яра кровь орлиная,
Повадка – поступь гульная,
Да чарка злая, винная,
Что песенка досюльная,
 
 
Не мимо канет-молвится.
Глянь, пьяница-пропойщина,
Мирская краснобайщина,
Тебе ль попарщик сиз орел,
Что с громом силой мерялся,
С крыла дожди отряхивал,
С зениц стожары-сполохи,
 
 
А он, за красоулею
Погнавшись, стал вороною,
Каркуньей загумённою.
 
 
А и все-то она, ворона, грает,
На весь свет растопорха пеняет:
«Извели меня вороги-люди,
Опризорили зависть да лихо,
Разлучили с невестой-звездою,
Подружили с вороньею гульбою,
С загумённою, пьяною долей!»
 

<1913>

 
Просинь – море, туча – кит,
А туман – лодейный парус.
За окнищем моросит
Не то сырь, не то стеклярус,
 
 
Двор – совиное крыло
Весь в глазастом узорочье.
Судомойня – не село,
Брань – не щекоты сорочьи.
 
 
В городище, как во сне,
Люди – тля, а избы – горы.
Примерещилися мне
Беломорские просторы.
 
 
Гомон чаек, плеск весла,
Вольный промысел ловецкий:
На потух заря пошла,
Чуден остров Соловецкий.
 
 
Водяник прядет кудель,
Что волна, то пасмо пряжи…
На извозчичью артель
Я готовлю харч говяжий.
 
 
Повернет небесный кит
Хвост к теплу и водополью…
Я, как невод, что лежит
На мели, изъеден солью.
 
 
Не придет за ним помор —
Пододонный полонянник…
Правят сумерки дозор,
Как ночлег бездомный странник.
 

<1914>

 
Пашни буры, межи зелены,
Спит за елями закат,
Камней мшистые расщелины
Влагу вешнюю таят.
 
 
Хороша лесная родина:
Глушь да поймища кругом!..
Прослезилася смородина,
Травный слушая псалом.
 
 
И не чую больше тела я,
Сердце – всхожее зерно…
Прилетайте, птицы белые,
Клюйте ярое пшено!
 
 
Льются сумерки прозрачные,
Кроют дали, изб коньки,
И березки – свечи брачные
Теплят листья-огоньки.
 

<1914>