Текст книги "Недетские игры"

Автор книги: Максим Есаулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Так кто такой Шереметьев?

– Они убили Тигренка. Это я виноват… – Обхватив голову, Роман замолчал, глядя в стол.

Егоров и Скрябин переглянулись. Стас негромко позвал:

– Рома! Что делать-то будем?

Шилов поднял голову. Глаза у него были совсем больными.

– Нужен левый адрес. Там мы с ними и встретимся.

* * *

Сидя в машине, Роман думал, что смерть Вики он себе никогда не простит.

Угадав его мысли, Скрябин тихо сказал:

– Что случилось, того не изменишь. Но в наших силах сделать так, чтобы ее гибель не была бесполезной.

Шилов дернул щекой. Развивать эту тему ему не хотелось. Как было сказано в одной книге: «Я сам похороню своих мертвых».

Они сидели втроем с Егоровым в машине, во дворе дома. Фрол и Сапожников ждали в квартире. Для организации полноценной засады требовалось больше людей, но взять было некого. Заказывать СОБР не стали из опасений, что Бажанов об этом может узнать. По тем же причинам отказались от помощи коллег из главка. А искать, пользуясь личными связями, надежных людей в райуправлениях было некогда. Как только передали Бажанову справку на Шереметьева, так сразу и выставились под адрес.

Адрес предложил Егоров. Многокомнатная квартира в старом доме на Краснопутиловской принадлежала одному коммерсанту, который некогда, еще в бытность Егорова тюремным опером, арестовывался за кидалово. Коммерсанта ждали в пресловутой сто пятой камере, населенной реальными пацанами, которые бы выдоили его подчистую, заставив отдать припрятанные наличные деньги и переоформить собственность на их оставшихся на свободе друзей, но Егоров взял барыгу под крыло и оградил от бандитского беспредела, определив его на постой в хату с человеческими порядками. В тюрьме коммерсант пробыл недолго. Большинство обвинений отвалилось еще на стадии следствия, а по тем, которые дошли до суда, он получил по отсиженному – восемь месяцев. Освободившись, Егорова не забывал. Звал к себе на работу консультантом по безопасности, поздравлял с праздниками, оказывал спонсорскую помощь отделу и всегда предлагал обращаться, если что-то потребуется. В сферу интересов предпринимателя входил вторичный рынок жилья, и поэтому стоило только Егорову заикнуться, что им для операции требуется квартира, как он предложил несколько адресов. Выбрали Краснопутиловскую. Во-первых, расположение дома отвечало требованиям засады, во-вторых, ни по каким базам данных невозможно было быстро проверить, кому принадлежит квартира, и кто в ней живет. При этом на самом деле она пустовала в ожидании покупателя, но имела все внешние признаки используемого жилья.

– Не факт, что они сегодня заявятся, – сказал Стас, пытаясь разговором отвлечь Шилова от мрачных мыслей.

Сидевший сзади Егоров пихнул его в спину: тоже мне, психолог, нашел, что сказать!

Но Шилов спокойно ответил:

– У них времени нет. Поставка срывается, груз уходит из рук из-за какого-то Шереметьева. Была бы у них ракета – они бы весь дом взорвали к чертовой матери, чтобы наверняка. Так что прискачут, как миленькие… Бл-лин, а этих-то как сюда занесло? Они нам сейчас всех распугают.

Во двор дома неторопливо вкатился гаишный «Форд-эскорт».

Заехал и встал, метрах в двадцати от «Фольксвагена», носом к нему. Через лобовое стекло были видны два инспектора в светоотражающих жилетах и форменных кепи.

У водителя «Форда» зазвонил телефон. Нажав тормоз, он отцепил «трубку» от пояса и посмотрел на дисплей. Раздраженно скривился:

– Опять ей что-то надо!

– Кому? – спросил напарник.

– Да Машке, чтоб она… Алло! Слушай, я на работе. Я занят. Все, не отвлекай меня, ясно?

Дав отбой, он хотел продолжить движение, но напарник сказал:

– Погоди. «Фольксваген» видишь? Там трое сидят. Не нравятся мне их рожи.

– Менты, думаешь?

– Не знаю. Сейчас проверим. – Инспектор вылез из «Форда» и, помахивая жезлом, направился к машине «убойщиков».

Подойдя, привычно отдал честь и представился:

– Старший лейтенант Павленко. Документы, пожалуйста.

В принципе, уже и без документов инспектор видел, что пора сваливать. Это была явно засада, и десять против одного, что по их душу, а не на каких-нибудь квартирных воришек. Просто не знают точно, кого ждут, вот и сидят пока спокойно.

Тот, который был за рулем, показал ксиву:

– В чем дело, лейтенант?

Мазнув по удостоверению взглядом, Павленко очень правдоподобно ответил:

– Да угнали такую же ночью. Проверяем.

– У нас здесь задание. Вы не могли бы отъехать куда-нибудь?

– Хорошо.

Типично по-гаишному посмотрев на номерной знак «Фольксвагена», Павленко неторопливо пошел к патрульной машине. У того, кто показывал ксиву – Павленко запомнил, что это начальник отдела Шилов, – звякнул сотовый телефон, и он нервно ответил:

– Да, слушаю!

«Дергаются, – мысленно усмехнулся Павленко. – А как бы задергались, если бы знали, кто мы такие. Хорошо, мы следов нигде не оставили. Так что ждите, мужики, ждите. Флаг вам в одно место. Только непонятно, кто же нас подставил. Генерал? Или его самого развели?»

Павленко сел в машину, на вопросительный взгляд напарника ответил:

– Короче, засада. Отъезжаем тихонечко и сваливаем, – после чего, положив полосатый жезл на торпеду, расстегнул кобуру. Шилов разговаривал с Ольгой, которая осталась в отделе:

– Роман Георгиевич, есть новости по обходу дома девушки. Соседи видели, что вчера у подъезда долго стояла машина ГАИ…

Шилов еще не успел осознать важность услышанного, как Егоров, приглядевшись к «Форду», удивленно спросил:

– А чего это у них номера московские?

Шилов бросил телефон и, поворачивая ключ зажигания, скомандовал:

– Это они. Берем!

Скрябин продублировал команду по рации, чтобы предупредить тех, кто находился в квартире.

Фрол и Сапожников Скрябина поняли. Но его голос услышали и в «Форде», рация которого оказалась настроенной на ту же волну.

«Форд», до этого медленно пятившийся, рванул в полную силу. Павленко высунулся из окна и навскидку сделал несколько выстрелов. Одна пуля чиркнула по крылу машины Романа, остальные ушли вбок и ниже.

Егоров выпрыгнул из «Фольксвагена», встал на одно колено и, двумя руками держа пистолет, выстрелил по гаишной машине. Павленко ответил, но его водитель в этот момент начал разворот, и он опять не попал.

Из двора можно было выехать только через одну арку, и Шилов, свернув влево, помчался вдоль стены дома, чтобы перекрыть выезд. «Форд» все еще разворачивался, Егоров на бегу стрелял по нему, Скрябин, опустив боковое стекло, тоже открыл огонь. От чьего-то попадания лобовое стекло «Форда» покрылось сетью трещин и стало мутным, но водитель все равно вдавил педаль газа и, с пробуксовкой сорвавшись с места, полетел к выезду из двора. Егоров выскочил прямо перед машиной и в упор расстрелял оставшиеся патроны. Увернуться он уже не успевал. Нос «Форда» ударил его по коленям, и Егоров, перелетев через мчащуюся машину, боком упал на асфальт.

Ударив по тормозам, Шилов развернул «Фольксваген» и вдавил газ до упора.

Машины полетели навстречу друг другу.

Ширина дорожки позволяла разминуться машинам, но Шилов целился прямо в «Форд», и как только его водитель дергал рулем в ту или другую сторону, зеркально повторял маневр.

Он шел на таран, и гаишник это почувствовал.

В последний момент, когда казалось, что столкновение уже неизбежно, у него сдали нервы, и он инстинктивно выкрутил руль.

Со всей дури «Форд» влепился в кирпичный угол трансформаторной будки. Сила удара была так велика, что капот смялся почти до середины, одно колесо сорвало с креплений, захлебнувшийся двигатель вылетел под машину, а мелкие части разбросало на много метров вокруг.

Когда Стас и Роман подбежали к машине, живых в ней не оказалось. У Павленко было пулевое ранение в лоб, так что он скончался еще до удара о будку. А вот шофер погиб именно при ударе. Перелом ребер и травмы внутренних органов он бы еще, может быть, пережил, но страшной перегрузкой при столкновении разорвало шейные позвонки, и теперь, хотя спина была плотно прижата к сиденью, окровавленная голова неестественно, как у сломанной куклы, свешивалась к плечу.

– Твою мать! Нам бы хоть одного взять! – Шилов запихнул в кобуру пистолет, развернулся, поискал глазами лежащего Егорова и крикнул: – Петрович, ты как? Живой?

– Да я-то живой, только ноге, похоже, кранты!

– Вызывай «скорую», – сказал Роман Стасу, а сам еще раз заглянул в искореженный «Форд»: – Теперь вы имеете право хранить молчание. А все, что вы делали и не делали, вашими корешами будет повешено на вас.

* * *

Вечером Роман сидел во дворе дома Полковника и ждал, когда тот приедет со службы. Повезло вдвойне: ждать не пришлось долго, а Полковник не заставил водителя подъезжать к самому дому – из-за начавшегося ремонта детской площадки это было не очень удобно – и последний отрезок пути проделал пешком. Пока он шел, «Волга» с черными армейскими номерами уехала. Отлично: не будет свидетелей.

– Степан Дмитриевич! – окликнул Роман.

Раньше его видеть Шилову не приходилось. Он присмотрелся, прислушался к внутренним ощущениям. Определенно, Полковник вызывал уважение. Только как же он тогда влез в такое дерьмо?

– Чем могу быть полезен?

– Я думаю, мы можем быть полезны друг другу. Не желаете послушать вот эту кассету?

Запись прослушали в машине Романа. Шилов не понял, узнал ли Полковник голос Кальяна, но то, что Бажанов был ему неплохо знаком, это точно.

Прозвучала последняя фраза: «Комарики замучили?». Полковник сидел с каменным лицом. Шилов вынул кассету, вложил в футляр и протянул Полковнику:

– Этой мой вам подарок.

– Что вы хотите? – Полковник посмотрел на кассету, но брать пока не стал.

– Справедливости.

– Это забытое слово. А вы профессионал.

– Идеалист, к несчастью. Погиб мой друг. В его смерти виновен человек, который взорвал «скорую помощь».

– Это не мой человек.

Шилов недоверчиво усмехнулся, и Полковник поправился:

– Давно уже не мой.

– Как его найти?

Полковник долго молчал, глядя перед собой. Потом взял у Романа кассету и ответил:

– Каждый четверг с пятнадцати до пятнадцати десяти он ждет в Румянцевском садике у Академии. Других способов связи с ним нет.

Понять, говорит Полковник полную правду, или все-таки умолчал про «другие способы связи», Шилов не смог. Но в одном не усомнился: про Румянцевский садик он сказал правду.

– Завтра как раз четверг.

Полковник кивнул:

– Он придет. Встреча у памятника.

– Слово офицера?

– Да.

Не глядя на Шилова, Полковник открыл дверь и вышел.

– Вас давно предали, – громко сказал ему вслед Роман.

Полковник вернулся и наклонился к окну:

– А вас – нет?

Глава 13

Оставив охрану в восточном ресторане, Кальян сам сел за руль и привез Джексона на товарную станцию. Его здесь хорошо знали: завидев машину, вахтеры открывали ворота и пропускали, не спрашивая документов.

Было утро. Рабочий день уже начался, но станция выглядела вымершей. Джексон никогда бы не подумал, что она такая огромная. «Тойота» долго петляла между каких-то складов, мастерских и административных строений и ехала вдоль путей. Наконец, остановились и вышли. Мало того, что вся станция казалась неживой, так это было ее самое мертвое место. Заросшие бурьяном рельсы уходили за горизонт, справа тянулся бетонный забор, слева была разгрузочная площадка с подъемными кранами и еще какими-то приспособлениями, названий которых Джексон не знал, а дальше – откровенно заброшенные амбары, грязные, ушедшие в землю, с выбитыми окнами и распахнутыми дверьми. Из одного амбара вышла тощая собака, посмотрела на людей, вильнула хвостом и затрусила куда-то вдоль рельсов.

– Платформу и вагон с охраной загонят сюда, – сказал Кальян. – Мы будем ждать во-он там. Вы с напарником будете косить под принимающую сторону.

– Пароль есть?

– Все есть. Там, в охране, человек у меня. Подходите, говорите пароль и тихо всех убираете.

– А как твоего человека узнать?

– Я же сказал – всех убираете.

Джексон пожал плечами:

– Да мне по барабану. Сколько их?

– Четверо.

– Мой напарник – один из твоих нукеров?

Кальян непонятно усмехнулся:

– Скорее, из твоих.

Впрочем, то, что он имел в виду, недолго оставалось загадкой. Раздались шаги, и из прохода между заброшенными амбарами вывернул Лютый. Он шел уверенно, держа руки в карманах и не глядя переступая через торчащие тут и там из земли железяки.

Джексон не удивился.

А вот у Лютого рожа вытянулась.

Со спины он не узнал Джексона и с улыбкой поздоровался с Кальяном, а вот когда Джексон развернулся, Лютый вздрогнул…

– Ты чего, блин, рехнулся?

– Спокойно, Гриня! Все свои. – Кальян широко ухмыльнулся.

– И давно?

– Тихо, тихо! Мы не в ментовке, и я не на допросе.

– Спасибо, что засветил.

– Теперь уже все равно.

– В каком смысле?

– «Последнее дело комиссара Берлаха». Фильм такой был. Смотрел?

– Нет.

– Зря. А вот я в детстве тащился…

– У меня детство было другое.

– Тогда поговорим о старости. Помнишь, ты спрашивал, почему таджиков никто на наркоту не трясет? Я тоже задался этим вопросом…

Джексон оставил их разговаривать и, делая вид, что изучает место предстоящей операции, неторопливо отошел в сторону.

Место его, конечно, тоже интересовало. Но важнее было другое. После всего, что было здесь сказано, и до начала операции его из-под контроля не выпустят, и возможности связаться со своими не будет. Сейчас – единственный шанс.

Незаметно достав телефон и держа его перед собой, чтобы оставшиеся сзади Кальян с Лютым не могли видеть, чем он занимается, Джексон стал набирать SMS-сообщение. Получалось медленно: Джексон почти никогда раньше их не писал и путался в кнопках.

Ну, быстрее!

Все, не успел.

По шагам определив, что к нему торопится Кальян, Джексон отправил недописанное сообщение и нажатием кнопки стер набранный текст.

Тут же рядом с ним остановился Кальян.

– Кому звоним? – спросил он, глядя на телефон в руке Джексона.

– Начальнику ГУВД. Медаль зарабатываю.

Кальян понимающе усмехнулся. Но глаза при этом были серьезными. Очень серьезными.

Подошел Лютый, встал рядом.

– Да ладно, расслабьтесь. – Джексон небрежно подбросил телефон на ладони. – Бабе хочу позвонить. А то вечером не приду, она шум поднимет.

– Это правильно, шум нам не нужен. Поэтому и не звони никому, ладно? И телефончик дай. – Кальян протянул руку.

Ощущение было такое, что если Джексон не отдаст телефон, другой рукой Кальян выхватит пистолет и застрелит его. И что самое неприятное, ощущение было очень правдоподобным.

Джексон тем не менее медлил.

– Извини, больно ставка большая, – подчеркнуто терпеливо добавил Кальян.

– Я тоже отдал, – сообщил Лютый. – Теперь меня точно с работы выгонят.

– А она тебе нужна будет завтра, эта работа? – не отводя взгляда от Джексона, усмехнулся Кальян.

– Дожить бы еще до завтра.

Джексон положил на ладонь Кальяна мобильник, передернул плечами и пошел дальше осматривать место.

Опыт тоскливо подсказывал, что от того, как много он сейчас сможет разглядеть и запомнить, вечером будет зависеть его жизнь.

* * *

Дождавшись, когда жена уйдет на работу, Полковник взял в комнате магнитофон и заново прослушал кассету.

– Степу Завьялова помнишь? – спрашивал Бажанов.

– А то!

– От Конторы груз он должен принять.

– Не обрадовал. Его обыграть сложно. Он, поди, уже генерал?

– Да полковник, командир части. Хватка уже не та, так что обыграешь. Я до МВД ему пару заказиков подкинул. Мол, штаб приказал. Так он за свой полковничий паек все сделал в лучшем виде…

Не только Кальян помнил Полковника – Полковник тоже не забыл о нем. В Афгане Федя Прахов был одним из самых рисковых и самых удачливых командиров. В его подчинении был разведвзвод, которому давались самые опасные задания. При этом всегда говорилось: «Ну, Прахов не подведет! Прахов сделает!» Прахов и не подводил. Прахов делал. Ни у кого не получалось, а у него выходило. Причем выходило как-то играючи: с блестящим, превосходящим самые смелые ожидания, результатом и без серьезных потерь. Сам всегда возвращался, и ребят приводил.

Пока однажды не вернулся. Из целого взвода, ушедшего на задание, через три дня вернулись только двое солдат. Взвод попал в засаду, после часа боя Прахов, потеряв половину личного состава, приказал отходить. Из-под огня выбрались только эти двое. Остальные – кто пропал без вести, кто погиб. Прахова тоже долго считали погибшим: солдаты видели, как он получил пулю в грудь и упал.

Но через полгода узнали, что он жив и находится в плену. Велись какие-то переговоры об освобождении – Полковник не знал подробностей, но знал результат. С душманами не договорились, Прахов остался у них. Хотя возможность договориться вроде была: за него они требовали полевого командира не самого высокого ранга, к тому же давно выпотрошенного нашей разведкой и, соответственно, уже не представляющего интереса. Но по каким-то причинам этого командира предпочли расстрелять, а не пустить на обмен.

После этого следы Прахова затерялись. Полковник был уверен, что душманы поступили с ним так же, как наши с их командиром. И очень удивился, узнав, что бывший взводный выжил в Афгане и в Пакистане и после шести лет плена вернулся на родину.

Теперь, оказывается, он работает вместе с Бажановым…

Хотя в записи не прозвучало подробностей, Полковник догадался, какие именно «пару заказиков» ему подкинул генерал.

А ведь он действительно думал, что работает на страну.

Когда он учился в военном училище, такое невозможно было представить. Но потом были Ливан, Мозамбик, Афганистан. Нагорный Карабах. Югославия. Была – и продолжается – Чечня. Все перевернулось с ног на голову. Армию предали. Полковник оставался одним из последних, кто верил, что так не может продолжаться до бесконечности. Когда-нибудь там, наверху, возьмутся за ум. Он верил, что это произойдет. Поэтому и не увольнялся на пенсию, хотя выслуга позволяла. Ждал. Хотел поучаствовать в возрождении. Иначе – жизнь прожита зря. Какой смысл в этой жизни, если все, во что он верил и чему служил, – втоптано в грязь, распродано и забыто.

Когда старый друг Координатор передал ему первый скользкий приказ, он подумал: вот, началось. Государство должно защищаться не только от внешних врагов, но и от внутренних. И если МВД не в состоянии справиться, то надо заняться этим самим.

Первым, кого исполнили, был крупный преступный авторитет. Потом – зарвавшийся сверх меры чиновник. Потом… Потом… Распоряжения шли регулярно.

С каждым приказом Полковнику передавалось короткое досье на объект. Полковник ни разу не усомнился: заслуживает.

И, грешным делом, удивлялся: мало приказов. После того что они со страной сделали, для выздоровления требуется не иглоукалывание, а хирургическая операция.

Потом, правда, какие-то сомнения появились. Без фактов, все только на уровне интуиции. Полковник гнал сомнения от себя. Признать их правомерность было страшнее, чем заново оказаться в яме у мозамбикских повстанцев.

И вот теперь – эта кассета.

С одной стороны, что – кассета? Какая-то запись, неизвестно кем и неизвестно где сделанная. Может, вообще смонтированная.

С другой – Полковник чувствовал, что это правда.

Сомнения исчезли, все встало на свои места. Он работал не на страну, он обслуживал чьи-то шкурные интересы. Его руками и руками его бойцов кто-то решал свои деловые и финансовые проблемы.

…Полковник выключил магнитофон, достал кассету. Позвонил дежурному:

– Группам два, три и семь готовность – пятнадцать минут. Я выезжаю.

– Есть! – прозвучал в ответ четкий голос дежурного.

Полковник горько усмехнулся: он ничего не знает, счастливчик.

Когда Полковник в коридоре надевал бушлат, в замке заскрежетал ключ и вошел сын, вернувшийся «с картошки»:

– Привет, пап! Нам выходной дали.

Полковник подумал: сын – это единственное, что ему удалось в жизни. А вот все остальное… Лучше бы он даже не начинал!

Сын продолжал говорить:

– Одна девчонка из Вологды приехала, я обещал ей Питер показать.

Полковник вынул бумажник, в котором лежали тысяча шестьсот тридцать рублей. Взял три пятисотки, протянул сыну:

– На, сводишь ее куда-нибудь.

– Спасибо. – Сын одновременно обрадовался и удивился: его никогда не баловали деньгами. – Я хотел занимать.

– Занимать у чужих – последнее дело. Лучше у меня спроси. Все, я побежал!

Полковник открыл дверь.

– Пап! Как на службе?

Он не колебался с ответом:

– Нормально!

Что бы ни случилось, это не должно коснуться сына.

* * *

Скрябин сидел за столом, Шилов прохаживался по кабинету. Оба курили. Пачка Стаса валялась пустой, у Романа сигареты еще оставались. В пепельнице высилась гора окурков.

– Последний бой – он трудный самый, – Роман врезал кулаком по раскрытой ладони.

– Я бы все-таки хотя бы Фрола взял. И Сапожникова. Этот хрен слишком много народа на тот свет отправил. И две ходки в Анголу! Там воевали далеко не дети.

– Василевский в больнице, Егоров в больнице. Ты чудом жив. Серега, – Шилов остановился, поправил траурную фотографию на стене, – Серега на кладбище. Командир, который не может уберечь своих солдат – дерьмовый командир.

– Раньше ты такими комплексами не страдал.

– Раньше жизнь казалась проще. Ну что мы, вдвоем его не сделаем?

– А СОБРов позвать? Крученый же, падла!

– Утечки боюсь. Бажанов может пронюхать. К тому же это наше личное дело.

– Ты не слишком много личного складываешь?

– Кто это говорит? – Шилов, опершись на кулаки, навис над столом, за которым сидел Стас. – Кто мне плешь проедал?

– Просто обидно будет, если мы его упустим из-за мелочи. Хотя бы одного еще, на подстраховку.

– Тогда Сапожникова. У Фрола семья. И если что – завалим к чертовой матери. Пусть только дернется!

– На него доказухи ни по одному делу нет. – Скрябин выразительно посмотрел Роману в лицо. – И явку с повинной, я думаю, он не напишет.

Они уже говорили об этом.

Румына можно задержать. Но посадить – очень сомнительно.

Шилов повторил:

– Пусть только дернется…

Немного позже, когда они выехали на разведку в Румянцевский садик, пришло недописанное SMS-сообщение Джексона: «Груз встречаю вечер.»

* * *

– Сержант, твоя группа нейтрализует Румына. У него на хвосте милиция, так что не тяните.

В своем кабинете Полковник заканчивал инструктаж командиров групп. Двое уже получили задания и ушли. Остался последний, которому выпала самая ответственная задача.

– Вот адрес его женщины…

– Какие команды по женщине?

– По обстановке.

– Понял. Разрешите выполнять?

– Выполняйте.

Четко развернувшись через плечо, сержант вышел.

– Проще было бы работать на месте встречи, – сказал майор Гасилов, до того молча сидевший в углу.

– Я не хочу перестрелки с МВД.

– Не надо было сливать им это место.

– Я дал слово офицера.

– Тогда это, конечно, меняет дело. – Гасилов пренебрежительно усмехнулся.

– Ирония неуместна. Румына им все равно не взять, не их уровень.

Майор скептически хмыкнул, но промолчал.

– Так, все! Теперь по грузу. Доложи, как понял задачу.

– Под прикрытием группы в цивильной одежде выдвигаюсь на запасные пути Ладожского вокзала и жду прибытия груза. При получении груза обеспечиваю его доставку в порт.

Все было правильно.

Половину ночи Полковник просидел над документами, полученными от Координатора вместе с этим заданием. В свете последних событий, когда стало понятно, что если не все, то подавляющее большинство приказов на ликвидации, передаваемых Координатором, шли не от высшего руководства, а были получены «слева», новое задание вызывало обоснованные сомнения. Но, как ни старался, Полковник не смог отыскать в документах ничего, что выглядело бы подозрительным. Более того: Полковник воспользовался своими возможностями, о которых Координатор скорее всего даже не подозревал, и, сделав несколько телефонных звонков, получил подтверждение, что это дело действительно государственное.

Полковник подумал: что ж, выполню это задание, а потом спрошу со старого друга. Поставлю его в такие условия, что отмолчаться не сможет. Во всех деталях расскажет, какие ликвидации были службой, а какие – халтурой. Все-таки не может такого быть, чтобы все приказы Координатор составлял сам. Что-то должно было идти сверху. Вот об этом и поговорим. Заодно и Мозамбик вспомним: так ли все было, как привык верить Полковник, или, может быть, молодой Координатор лично составил тот план и предложил его кандидатуру для подставы: «Я его давно знаю, паренек шустрый, драться будет отчаянно. Повстанцы поверят. Даже если он сожрет письмо, его заставят сказать, куда и с какой целью он шел. Так даже будет правдоподобнее…» Полковник посмотрел на майора: – Все правильно. Выполняйте. И хочу вам еще раз напомнить: груз должен уйти за границу любой ценой.

* * *

Арнаутов бы предпочел, чтобы Кожурина была в кабинете одна, но ее молодая стажерка – он не помнил, как ее зовут, да и видел-то всего пару раз и с первой же встречи почувствовал неприязнь, – тоже сидела за своим столом и рассматривала фотографии в каком-то деле.

– Можно?

– Проходите, Николай Иванович.

Арнаутов закрыл за собой дверь, неловко помялся и сел на один из двух жестких стульев у стены, которые редко использовались по непосредственному назначению. Обычно на них складывали верхнюю одежду или сумки пришедшие допроситься свидетели. Видеть на этом месте Железного Дровосека было несколько странно и даже жалко. Впрочем, его внешний вид сейчас не оправдывал тяжелое прозвище. Вся энергия куда-то ушла, от былой самоуверенности осталась лишь тень.

– Я просто так, – объяснил Арнаутов.

– У Голицына был?

– Да. Дело он возбуждать не стал. Вся эта история со взяткой… – Николай Иванович махнул рукой и натянуто усмехнулся.

– Понятно, что липа, но сделано грамотно. Да еще твои дров наломали.

– Да уж…

Кожурина посмотрела на стажерку:

– Саш, сходи, пообедай.

Та намека не поняла:

– Да рано еще, Татьяна Николаевна.

– В самый раз.

Александра вздохнула, закрыла дело, положила в сумочку косметичку и телефон. Перед тем как выйти, встала перед зеркалом и поправила макияж, с каким-то болезненным любопытством косясь на неподвижно сидящего Арнаутова.

Все это время Кожурина и Арнаутов молчали. И смотрели кто куда, но только не друг на друга.

Наконец дверь за Александрой закрылась.

– Спасибо, – выдохнул Арнаутов, на которого ее присутствие давило буквально физически.

– Что понурый такой? Ведь все закончилось хорошо.

– Могло быть по-другому.

– Могло. Скажи спасибо Шилову, это он спас жену прапорщика.

Арнаутов невольно дернул щекой: напоминаниями о роли Шилова в этом деле его уже просто достали. Только Голицын трижды указывал на это во время допроса, а еще Лютый (Куда, кстати, он подевался? Говорят, с утра нет на работе, и трубка отключена), Молчун, начальник УБОПа…

– Слушай, Тань, я ведь крепкий мужик. Почему мне кажется, что жизнь сломалась?

– Потому что тебя чуть не поимела система, который ты служил, как верный пес. Потому что сына потерял. И еще потерял удобную женщину, к которой хочешь – ходишь, хочешь – нет.

– Таня!

– Коля, тема закрыта. Я слишком долго вешалась к тебе на шею.

– Исправлюсь.

– Поздно, у меня другой.

Обычно неподвижное лицо Арнаутова исказила болезненная гримаса. Одновременно он закинул ногу на ногу, положил руку на спинку соседнего стула и посмотрел в потолок.

Татьяна вздохнула: детский сад, по-другому не назовешь.

– Я его знаю?

– Не о том думаешь. С системой ты разберешься, до пенсии доработаешь. Баб одиноких море, настоящий полковник всегда кому-нибудь пригодится. А вот сына можешь потерять совсем. Он, говорят, теперь к Лютому жить переехал?

– И что?

Кожурина подошла к Арнаутову. Встала рядом с ним, прислонившись к стене.

Арнаутов сел ровнее, снял локоть с соседнего стула.

– Что же он сбежал-то?

– Тесно у нас для двоих.

– Тесно? Или душно? Извини, но жена от тебя тоже сбежала.

– Тань, чего ты хочешь?

– Наставляю на путь истинный. Последний жест милосердия. Я ведь тебя все-таки любила.

И к Пашке хорошо отношусь. Верни его, пока не поздно.

– Что ж мне, на поклон идти?

– На разговор. Только без командного рыка и нравоучений. Не послушаешь меня сейчас – сдохнешь один, никому не нужный старый пес.

– Я уже такой.

– Это еще цветочки.

Кожурина вернулась к столу. Не садясь, взяла листок, что-то быстро написала на нем. Вернулась к Арнаутову:

– На, это адресок стажерки моей. Твой Пашка или у Лютого, или у нее.

– Когда успел…

– Или она успела. Я тебя почему тороплю: не нравится мне она. Непростая девочка. Всего не скажу, но Пашка может с ней влипнуть.

Арнаутов резко поднялся:

– Я ей ноги поотрываю!

– Хорошая фраза для начала разговора. Только не забудь перед этим еще дверь выбить. И у тебя все наладится.

Арнаутов, прочитав адрес, убрал записку. Они молча постояли перед друг другом. Арнаутов захотел ее обнять, но она, почувствовав это, отступила назад. Он сунул руки в карманы.

– Я что, никогда не был ласков с тобой?

Она ответила, почти не задумавшись:

– Был, Коля, был. За пять лет два раза. Иди, мне надо работать.

Она села за стол, раскрыла какую-то папку.

Арнаутов постоял, посмотрел на нее. Потом, ни слова не сказав, вышел.

Какое-то время Кожурина продолжала сидеть, машинально пробегая глазами по строкам документа и не понимая написанного. Потом отодвинула папку и взяла из ящика стола плоскую бутылочку коньяка. Выпила прямо из горлышка. Поставила бутылку на тумбочку – так, чтобы она была у нее под рукой, но не бросалась в глаза тому, кто войдет в кабинет, взяла телефон и набрала номер Стаса.

– Привет, это я. Скажи что-нибудь ласковое. А то сердце давит.

– Коньячку выпей.

– Ласково! А еще что-нибудь?

Стасу потребовалось время, чтобы ответить.

Кожурина слышала шум машин и какие-то отдаленные голоса – Скрябин был где-то на улице.

Он ответил:

– А еще… Я тебя люблю!

– Сто лет этих слов не слышала.

– А я сто лет их не говорил.

– Ты где?

– Работаю.

– Будь осторожен.

– Буду.

Она подумала, что уже сказала и услышала все, что хотела сказать и услышать, и собралась завершить разговор, как Скрябин спросил:

– Ты ребенка хочешь?

– Что?

– Ребенка, – повторил Стас, словно пробуя слово на вкус. – Только не говори про возраст и прочее. Хочешь или нет?

Ни один мужчина никогда ее об этом не спрашивал. Все считали само собой разумеющимся, что с детьми следует обождать. До окончания учебы. До тех пор, пока на работе не утвердишься. До улучшения жилищных условий. До повышения зарплаты. До… До…

 
Так всю жизнь и прождала.
Дождалась, что уже и сама почти перестала думать об этом.
А он взял и так просто спросил.
И она так же просто ответила:
 

– Да, хочу.

Помолчала и неуверенно добавила:

– А когда?

– Через девять месяцев.

– Я сегодня коньяк пила.

– Ничего, к вечеру выветрится. Все равно раньше девяти не закончим.

Кожурина услышала голос Шилова: он звал Стаса.

Закрыв трубку ладонью, Скрябин, видимо, что-то ответил, а после торопливо пояснил:

– Извини, надо бежать. Целую. Пока!