Текст книги "Казнить нельзя помиловать"

Автор книги: Максим Чертанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

… декабря 200… года, понедельник, вечер

Не надейся перехитрить Искаженный Мир. Он больше, меньше, длиннее и короче, чем мы. Он недоказуем. Он просто есть. То, что есть, невероятно, ибо все отчуждено, ненужно и грозит рассудку. Возможно, эти замечания об Искаженном Мире не имеют ничего общего с Искаженным Миром. Но путешественник предупрежден.

Роберт Шекли. «Обмен разумов»

Разбудил меня взрыв хохота за стеной. Черт, больше двух часов дрых! Мимо двери простучали каблуки – хозяйка прошла в направлении кухни. Надо думать, за очередной порцией кофе… или водки? Идет обратно. Голоса стали глуше – закрыли дверь в коридор. Я сунул в книгу закладку и, стараясь двигаться более?менее бесшумно, встал, подошел к стене и уселся на корточки. Звяканье, бульканье. Слова можно разобрать…

– …Один мужик рассказывал, как он бросил жену, – говорила Лиза. – Ведущий его спрашивает: «Так почему же все?таки вы бросили свою жену?» А тот отвечает: «От нее не было никакой пользы». И мне это запало в голову. Про пользу. Зачем нужен муж, если от него нет пользы? Танюха, от твоего мужика много пользы?

– Не знаю насчет пользы, – голос Татьяны дрогнул. – Никогда не думала… в таком ракурсе. Девки, как мне плохо, если б вы знали! Он меня ненавидит.

– А с виду кажется, что у вас с Олегом все так хорошо…

Точно: завели про любовь. Бабье! А нашу жутковатую телевизионную игру они, небось, обсудили, пока я спал. Все интересные разговоры проворонил, кретин. А ведь и мне казалось, что у Тани с Олегом все хорошо, красивая пара и все такое…

– А на самом деле сплошной ужас… – вяло отозвалась Татьяна. – Если б я могла разлюбить!

– Можно разлюбить усилием воли, – сказала Лиза. – Надо захотеть.

Пауза. Стаканы звякнули. Сидеть на корточках я устал и лег на ковер, опираясь на локоть. Что у них там упало, стул? Музыку включили, теперь вообще ничего не слышно. Божественный Фредди: «The Show must go on». Какой звук! Вся техника у нее в доме хороша. Правильных друзей выбирает, богатеньких. Генералов… Музыку сделали тише, и я услышал Танин голос:

– …такой случай, – говорила она. – Когда сильно захотела, и все получилось… Только я захотела убить… мысль может убить человека. Если сильно?сильно захочешь…

Сердце у меня подскочило и забилось у самого горла, в руках, в висках. Знаете, как бывает, если о чем?то тайно, напряженно думаешь, и вдруг рядом некто произносит те самые слова, которые крутятся у тебя в голове. Артем… Я же приказал себе забыть про глупости…

– Мой первый муж, – продолжала Татьяна, – был такой тип… Страшно обаятельный, умный… Но пил. Вскоре началось: пьянки, ревность, угрозы, скандалы, измены и все тридцать три удовольствия. Я больше не могла этого выносить. Сколько раз лежу ночью рядом с ним и думаю: хоть бы ты сдох. И я его выгнала, наконец, вроде бы душевных сил хватило.

– Правильно, – одобрила Лиза. – Что за удовольствие жить с алкашом?

– А он спустя некоторое время стал приходить снова, – упавшим голосом сказала Татьяна. – Ласковый, как в первое время. И я поняла, что он меня погубит. И вот помню: я ехала в троллейбусе, вдруг вижу, по улице он идет. И я так ясно, холодно подумала: надо, чтобы он умер. Вдвоем нам на этой земле не жить. А мысль эта была совсем не такая, как когда я раньше в истерике просила: сдохни, сдохни, а ледяная, спокойная мысль…

– Ну и?.. – с нетерпением спросила Лиза.

– Ну и… на следующее утро мне звонят: повесился.

– Это просто совпадение, – рассудительно произнесла Маринка. – Раз он пил – от такого человека всего можно ожидать. Белая горячка, поди.

– Да я и сама не совсем верю, – сказала Таня. – Но все?таки… А теперь вот снова… Иногда я Олега так ненавижу за то, что он меня мучает!

Я больше не мог слушать. Отдельные слова долетали до моих ушей, но смысла я не улавливал. В висках по?прежнему что?то неприятно билось. Простое совпадение? Убила она, видите ли! Значит, ледяная, спокойная мысль. А у меня было совсем не так. Были жгучие, короткие вспышки неприязни.

Глупости она говорит. Обычный бабский вздор. Но, как нарочно: повесился! Не утопился, не застрелился. Повесился! Я не должен был связываться с ним. Как он рисовал! Я обязан был сразу понять, как увидел этот слабый, безвольный очерк рта, эти молящие, серьезные глаза. Есть люди, проявлять жестокость к которым – все равно что к ребенку. И никакие сентенции, что, мол, любовь нечаянно нагрянет, что она не выбирает, что насильно мил не будешь, – ничего не оправдывают. Спасибо еще, что он не является ко мне, как Хари к Кельвину. Ну что я, ей?богу? Все было хорошо, спокойно. Мало ли что пьяная баба болтает.

Я потряс головой, потер виски и встал. Поправил покрывало на кровати, мельком глянул на себя в зеркало (рубашку точно корова жевала) и пошел в гостиную. Обе гостьи уставились на меня цепкими, оценивающими, но пьяными глазами.

– Мы, наверное, пойдем, поздно уже, – начала Лиза, переводя взгляд с меня на Маринку.

Хозяйка не успела ничего ответить: зазвонил телефон. С минуту она молча слушала, что говорят на том конце провода, потом предложила собеседнику «заходить» и нажала отбой. Лаконично, как всегда. А кто, интересно знать, заходи, если она своих друзей временно отшила?

– Так мы пойдем, а то комендантский скоро… – Лиза решительно двинулась к двери.

– Мне тоже пора, – сказал я. – Провожу.

Таня поднялась с дивана; на ногах она держалась не очень твердо. Марина, поймав меня в коридоре, быстро шепнула:

– Ну что, интересно было?

– Прости, Мусенька, – сказал я, сделав виноватое лицо. – Все проспал, как дурак…

Мы оделись и вышли втроем на улицу. Небо было темное, такое, что не хотелось смотреть вверх. Мы шли к автобусной остановке. По дороге Лиза пьяным голосом поведала мне, что участвовать в игре не собирается и всех посылает далеко?далеко, то есть не всех, а телевидение, мать его так, и обязательно присоединится к Маринкиному иску, они как раз договорились насчет юриста. Татьяна вяло поддакнула. Она шагала молча, ссутулившись, вжав голову в плечи, лицо у нее было отрешенное, как у человека, дошедшего до крайности.

Подкатил автобус на мягких лапах. Шипя и отдуваясь, раскрылись двери и тут же захлопнулись, поглотив Лизу. Мы остались вдвоем.

– Я не могу идти сейчас домой, – вдруг произнесла Таня, вскидывая на меня свои телочьи, влажные, огромные глаза. – Там… не могу я, не могу! Пойдем к тебе, а? Выпьем еще…

Капюшон с ее головы свалился. Она замотала растрепанными волосами, И я испугался, что она расплачется. Как подавляющее большинство мужчин, я не переношу женских слез.

– Ну, пойдем…

Татьяна взяла меня под руку. Ее малость пошатывало. На каблуках она была прилично выше меня. Лифт, разумеется, не работал, и мы страшно долго поднимались по лестнице. Света в подъезде не было. На площадке между вторым и третьим этажом местные граждане что?то распивали. В темноте огоньки их сигарет вспыхивали, как угли, и было похоже, будто на ступеньках сидит какое?то первобытное племя, греясь у костра. Алкаши дружелюбно подвинулись, пропуская нас, и я скорей почувствовал, чем увидел, как темные головы повернулись вслед Татьяне. На шестом этаже объяснялась какая?то парочка. На седьмом валялся труп, а может, и не труп – ни черта не разглядишь. Таня шла, спотыкаясь, и я думал, что она ничего не замечает; но когда я уже вставлял ключ в замочную скважину, она вдруг заявила:

– Не подъезд, а зверинец какой?то…

Войдя, она медленно, как сомнамбула, начала снимать шубку. Я не успел подскочить – шубка упала на пол. Татьяна безразлично перешагнула через нее и прошла в комнату. Я поднял шубу, отряхнул, повесил на крючок и кинулся следом. Почему я ее не отшил, из вежливости, из сочувствия или из?за подслушанного разговора? Раз уж она здесь, пускай поподробней расскажет про свои «убийства мыслями», послушаем, убедимся, что все вздор. Вот так разбиваются все наши намерения вести трезвый образ жизни…

– Посмотри, красиво как, – сказал я, подходя к окну.

Татьяна встала рядом. Она была выше меня и без обуви. Мы молча смотрели из окна на Чертановскую?штрассе. Оранжевые огни вытянулись в цепочку, уходящую далеко на юг, в бесконечность. Белые огни непрерывно движутся, красные и зеленые перемигиваются. Далеко вниз по улице горит одинокая алая звезда, антенна какая?то. Она стоит на крыше серой тридцатиэтажной башни, очертаний которой в темноте не различить, и кажется, будто звезда висит в воздухе сама по себе, как сигнальный огонь летающей тарелки.

Когда я вернулся в комнату с бутылкой паленого коньяка и стопками, она все еще стояла у окна, и мне показалось, что она напряженно во что?то всматривается. Но она только сказала: «Красиво», и почти упала в кресло.

– Таня, тебя муж не потеряет?

– Я к нему не пойду, – с надрывом проговорила она, – мы совсем?совсем поссорились. Ему все равно, даже лучше, что меня нет. Ты не бойся, я ночевать не буду, я уйду куда?нибудь.

– Ладно, там видно будет, – сказал я. – Но «куда?нибудь» я тебя не пущу. Если хочешь, ночуй, ради бога. У меня есть раскладушка.

– Все так ужасно банально, – продолжала она. – Жена любит. Муж не любит. Со стороны смешно, а это такая боль, что можно умереть. Как будто мои пальцы в тисках, и их ломают, ломают, а он смотрит и ничего не делает… Неужели я такая… второсортная?

– Ты очень красивая, – сказал я. – Из?за твоих ног мужики должны проматывать состояния и стреляться. Все будет у вас хорошо. Держи, выпей, если думаешь, что это поможет.

Она замотала головой так сильно, что заколка расстегнулась и упала на ковер.

– Ничего мне уже не поможет. Какой это ужас! Тут еще это шоу дурацкое! Представляешь, покажут на всю страну, какой кошмар моя жизнь… Не хочу я играть в эту игру, не буду. Не надо мне и квартиры. Я хочу умереть. Верней всего застрелиться, но мне пистолет не продадут, мы без прописки. Ты мне не одолжишь? – она посмотрела на меня с надеждой.

– Нет у меня оружия, – соврал я. – Было бы, так сам давно бы застрелился.

– Можно, конечно, газ открыть, – продолжала она. – Но так ужасно…

Все?то у нее ужасно, подумал я со внезапным раздражением. Кажется, я начинаю понимать Олега. Такие люди, как она, вешаются всей тяжестью на шею, а считают свою навязчивость – жертвой. Полагают, что тот, на кого они повесились, еще и обязан чем?то. Им кажется, будто они все отдали – а на самом деле они хотят только брать и брать, и так всю жизнь.

– Хорошо бы, если б каждому человеку вместе с паспортом выдавали ампулу с цианистым калием, – мечтательно протянула Таня. – Это бы сделало нас более… более свободными. А если мне нельзя легко умереть – тогда хоть бы Олег умер. Исчез и не мучил меня больше. Ты представляешь, я ведь один раз убила человека… Просто усилием воли!

Все?таки она истеричка. Но что скрывать, хочу выслушать еще раз, какое?то болезненное любопытство меня снедает. Как убежденно она говорит – просто мороз по коже. Вот человек, который действительно верит в свою сверхъестественную силу. Да нет, просто пьяная, отчаявшаяся бедняжка, тешит себя выдумками, ей, наверное, от этого становится легче…

– Ванечка, я не могу, не могу, не выдержу…

Губы у нее задрожали, глаза налились слезами, она порывистым движением поднялась, подалась ко мне, качнувшись, села на ковер, длинные каштановые волосы рассыпались по моим коленям. Милая, когда молчит. Но молчать она, похоже, не умеет. Если бы мне вздумалось жениться на женщине – с Татьяной я бы не выдержал и полдня. Интересно, как давно они с Олегом женаты и почему у них нет детей?

Прекрасно понимаю: если я (или любой другой) проявил бы сейчас к ней хоть немного мужского внимания, это было бы слабым, но все же утешением для ее раненого самолюбия. Ну хорошо, проявлю это самое внимание, а дальше? Я не отношу себя к «би», хотя, чего греха таить, случаются время от времени эпизоды с женщинами, чаще всего при похожих обстоятельствах: типа из жалости, типа из вежливости. Она как одинокий, подстреленный пушистый зверек. А жалость – сильная штука. Ну, может, я латентный натурал, фиг знает.

Но ведь ее поведение непредсказуемо. Возьмет да расскажет мужу. Кто их разберет, эти семейные запутанные отношения. Разругаться с Олегом, да еще из?за бабы, когда мы все в такой глупой ситуации, – зачем мне эти лишние проблемы? Или (ей?богу, я совсем рехнулся, если в башку лезут такие мысли!) она протрезвеет, разозлится за то, что я сделал, и уберет меня своей хваленой волей? Хорошо, а если она разозлится за то, что я НЕ сделал? Что в лоб, что по лбу. И что мне теперь – «убирать» ее, так сказать, превентивно?

Господи, она просто несчастная девка. Не смогу я ее уничтожить, у меня?то это происходит не «холодным, ясным» мысленным усилием, а спонтанной вспышкой злобы. Какой вздор я несу!!! Так хорошо, трезво начинался день…

Пожалуй, ограничусь платоническим сочувствием. Если б еще она была в моем вкусе, что касается женщин, – то есть так называемая «бледная немочь», а у этой красотки слишком много цветущей плоти. Чтоб любить эти ноги, нужен белый кадиллак. А ноги взяли да и влюбились в нищего программиста – зачем?! Какой вообще смысл в любви? Какая от нее польза?

Мы сидели страшно долго, и никто не звонил. Около двух часов ночи я проводил ее домой и сдал Олегу с рук на руки. Похоже, мы его разбудили. Он посмотрел на меня удивленно, но ничего не спросил. Таня послала мне отчаянный взгляд, и тут же дверь, со стуком захлопнувшись, отрезала ее от меня. Но что я мог сделать? В квартиру меня не приглашали.

Я медленно пошел по направлению к дому. На прудах было совсем пусто. Можно закурить, не опасаясь патрулей. Впрочем, в Чертаново их и днем редко встретишь. Это все?таки не Тверская, где за сигарету на улице сразу схлопочешь пятнадцать суток. В голове у меня было полное опустошение. Как можно выбирать для шоу таких никчемных людей, как я или Татьяна? Чтобы другие, глядя на нас, почувствовали себя относительно благополучными? И как от этого насильственного стриптиза отказаться? А если она вправду Олега убьет?

Собственно, мне?то что? Никогда не нужно лезть между мужем и женой. Неужели она действительно может уничтожить человека одним волевым усилием? Есть в ней что?то магнетическое. Если эта ее сила больше моей силы? Какой еще силы? Нет у меня никакой силы, все вздор, самообман.

Кто звонил Маринке перед нашим уходом? Кого она пригласила заходить – уж не Леху ли? Может, он сейчас у нее. Она рассказывает ему обо мне и хихикает. Знать бы, кто у нее, или никого нет. Хорошо было в старину: все жили в одноэтажных домах, можно подойти и заглянуть в окна…

Дома вдруг ощутил со страшной силой, насколько я одинок. В Москве я не завел себе ни друзей, ни привязанностей. Так, случайные связи, к себе не приглашаю, и даже телефон никогда не даю. Умри я сейчас – никто не хватится. Могу месяц трупом проваляться, пока не протухну. Дориан Грей хренов. Нечего тебе делать в Москве, вали в свое Гадюкино.

Уехать бы насовсем… В Нидерланды? Где взять бабки? Согласиться играть? Неужели седой сказал правду, и все мы уже в игре, не можем отказаться? Тогда у меня есть неплохой шанс. И у Татьяны есть шанс…

Блин, как баба, навыдумывал черт?те чего, еще бабские истории слушаю развесив уши, надо ж допиться до такого! Вы и убили?с… Я поверил, что Савельев с Артемом подставные лица, потому что хотел в это верить. А во что еще верить, скажите на милость! В вуду? В форзи? В дьявола? Этак можно и до летающих тарелок договориться.

… декабря 200… года, вторник

– Следы?

– Следы.

– Мужские или женские?

– Мистер Холмс, это были отпечатки лап огромной собаки!

Артур Конан Дойль. «Собака Баскервилей»

Нервы надо полечить и не пить больше. Вовсе не из?за Танькиных глупых рассказов у меня так резко испортилось настроение, а из?за того, что не знаю, кто был вечером у Марины. Может, не Алекс у нее был. Может, другой кто. Генерал! Да хоть генералиссимус. Отчего я не генерал? Разве в армии мне было плохо? Наоборот, хорошо: сплошная малина. И совсем не по той причине, о какой вы, может быть, подумали.

Снайперу, лучшему стрелку дивизии, капитану сборной округа, полагалось великое множество привилегий и поблажек. То есть, может, и не полагалось, – но предоставлялось. Губа, наряд на кухню, рытье огородов для начальства, – все это было не для меня. Я знал, что так будет, и не боялся, когда меня забирали: в восемнадцать был уже мастером спорта. В армии?то я еще другую кликуху носил: не Дориан Грей, а Вильгельм Телль. Пожалуй, это были единственные годы в моей жизни, когда я чувствовал себя важным, нужным, полезным, незаменимым членом общества. И о пропитании заботиться не надо. Определенно у меня были задатки военного.

В то время я не пил, не нюхал. Рука твердая была. Это потом – пропил все кубки, урод. Именной «Вальтер», подарок комдива, – на пять граммов колумбийского кокса сменял, ублюдок, и считал, что выгодно сменял! А тогда с пылом и рвением защищал честь мундира. Однажды из штаба округа приехали с инспекцией в нашу дивизию, все начальство наклюкалось до положения риз, выстроили взвод, каждому на башку яблоко, и заставили меня стрелять. После этого капитан Дыбенко только что сапоги мне сам не чистил. А полковник Соболев… впрочем, это уже совсем другая история. К чему это я?! Ах да: Марина и генерал. Если б я так рано спорт не бросил! Если б с кокаином не связался… Если бы да кабы! Хватит киснуть, Дориан, все будет нормально.

День за окном был серый, но такого светлого оттенка, что казался почти ясным. Маленький белый пруд, черные ветки и черные вороны застыли, как на гравюре. Что?то я засиделся в Чертанове, надо выбраться куда?нибудь. Я пошел по улице мимо Маринкиного дома, мимо «Перекрестка», мимо трех прудов. Вот и Олега с Танькой дом, интересно, большой у них вчера был скандал или нет…

Легкий на помине, передо мной вырос Олег Холодов. Средь бела, то есть сера дня, во вторник, – не на работе и уже пьяный. Телевизионщики совсем рехнулись – одних алкоголиков набрали. Может, Минздрав наше шоу спонсирует? Что Танька наговорила мужу насчет наших с нею ночных посиделок? Поди объясняй, что я и не думал… а черт, как раз ведь думал!

– Ты что не на службе? – спросил я.

– Отгул, – сказал Олег. – Слушай, зайдем ко мне, а? Посидим! Татьяна сказала, вы что?то затеваете, суд какой?то…

Он уговаривал меня с такой настойчивостью, то агрессивно, то жалобно, что я плюнул и потащился за ним. Безвольный я человек. Однако же, утомительная семейка, то с женой сиди, то с мужем. Что я им, нянька? Пускай психоаналитика заведут.

Мы сразу прошли на кухню. В этом доме, в отличие от Маринкиного, вся светская жизнь происходит в кухне. Совдеповская привычка. Не люблю кухни, тем более чужие. На столе начатая бутылка «Флагмана» и две стопки, тарелка с толсто нарезанной колбасой. Настоящая «мужчинская» трапеза. Внешний облик Олега был еще тот: белки глаз покраснели, на футболке жирные пятна, штаны мятые. А ведь он только этой ночью нам с Татьяной открыл в совершенно нормальном виде. Мне в подобное состояние не придти, даже если месяц подряд пить.

От водки я отказался, объяснив, что завязал. Вкратце изложил Олегу, что мы все думаем насчет шоу. Впрочем, о некоторых деталях умолчал. Может, он хочет квартиру выиграть, так пусть играет на здоровье. Кажется, он внял моим доводам, во всяком случае, про мафию твердить перестал. Сказал мне, что видел Геныча, и тот пока ни в какую милицию не ходил, никуда не уехал, сидит и выжидает. Вроде никто никого не убивает, так стоит ли зря суетиться. Я согласился, что не стоит. У меня создалось впечатление, что Олег меня не слишком внимательно слушает, а думает совсем о другом. Хотя разве разберешь, о чем думает пьяный?

– Как тебе моя Танька? – спросил он неожиданно.

– Хороший человек, – осторожно сказал я. – Умная, красивая. Аж завидки берут.

– Красивая – это да. Но у меня есть другая жена, – сказал он и икнул. – Настоящая жена. А Танька никакая не жена. Она просто… – он помахал рукой в воздухе, подыскивая слово, – …приблудилась. То есть привязалась. Я тебе расскажу, как все вышло!

У меня совершенно не было желания выслушивать семейную историю. Но Олег был непреклонен. Ладно, ехать куда?то уже поздно. Разве что в клуб, снять кого?нибудь или самому сняться, – но не хочу. Коли уж я связался с семейством Холодовых – нужно терпеть. Похоже, они оба из той категории, что садится на шею. Два сапога пара. Одна сатана.

История оказалась старой, как мир. Они познакомились на работе, еще там, в Екатеринбурге. Он был старшим программистом, она – начальником отдела кадров. А у него была жена, семья, все путем, все как у людей. Конечно, бывали иногда «левые заходы», у кого их не бывает. Но семья – это святое. В сыне он души не чаял. И тут – она. Звалась Татьяна. Ноги! Он такие ноги раньше видел только в телевизоре. Обалдеть! Вообще, она такая… ну, яркая, необычная. Он и не думал, что она обратит на него внимание. А она обратила, да еще какое. Соблазняла по полной программе. Преследовала, можно сказать. И он поддался. Мужчина слаб.

Потом не знал, как развязаться. Предложили работу в Москве, уехал, только б от нее подальше. А жена не захотела с ним сразу переезжать, у нее в Екатеринбурге очень хорошая работа, сын в первый класс пошел. Зачем семью в этот съемный свинарник тащить? Договорились, что семья приедет позднее, когда он купит квартиру.

А Таня возьми да и уволься с работы, возьми да и примчись за ним в Москву. Как снег на голову. Что делать?! Не мог он ее выгнать. Без женщины как?то… А она такая хорошая любовница, и по хозяйству… Короче, осталась с ним. Даже ухитрилась работу найти. Но не может же это вечно продолжаться?! Черт возьми, у него семья. Он никогда Татьяне ничего не обещал, был честным. Она не должна, не имеет права так любить его. Это шантаж, натуральный шантаж. Почему она не оставит его в покое?!

– Женщина, когда любит, – сказал он, – ей надо, чтоб объект все время был рядом, в одной комнате, сидел, как к юбке пришпиленный. Говоришь ей: я пойду туда?то и туда?то, а она: нет, только не уходи, готова пресмыкаться, врать, делать какие угодно пакости. Потом скажет, что беспокоилась за тебя, что ей обидно было – на самом деле нет, она просто не может, когда я ухожу… Они готовы в тюрьму, в одиночку, на необитаемый остров, в чулане каком?нибудь сидеть с тобой, пока не умрешь… Или руки?ноги тебе переломать и позвоночник, и сидеть, сидеть в комнате с паралитиком… У мужиков не так. Ведь не так же?!

– Лично у меня, конечно, не так, – подтвердил я.

– Бывает, мужик тоже влюбляется как сумасшедший, но он другого хочет – ну, не знаю, сделать для нее что?нибудь, прыгнуть из окна, или спасти от бандитов…

– Угу, – буркнул я. – Заточат, запрут любимую дома – сиди вари борщ, ни на кого не гляди, шаг вправо – шаг влево считается побег. Любовь, основанная на заведомом неравенстве.

– Это другое совсем, я не говорю, что лучше, но другое, – отмахнулся Олег. – Запереть ее, чтобы никого не видела, но самому?то не сидеть с ней в камере, а гулять свободно.

– Обычные отношения узника и тюремщика, – согласился я.

– Хорошее слово: тюремщик! – оживился Олег. – Женщина – сумасшедший тюремщик, она хочет непременно сама сидеть в одной камере с тем, кого пасет. Мы их любим, как человек свои вещи, а они нас – как собаки своих хозяев. Замечал, какое у собаки становится потерянное лицо, когда хозяин ушел? А придет – и она готова сидеть с ним где угодно, до скончания веков… Что?то во всем этом мерзкое… Не хочу я, чтобы она меня любила! Не разрешаю я! Одно желание – чтоб она от меня отвязалась. Она все время ходит за мной. Как собачка. И дышит, дышит…

– Что ж ей, не дышать теперь?

– Да я знаю, – он беспомощно посмотрел на свои руки. – Просто меня в ней все раздражает! Помнишь, у Каренина уши были? Она разлюбила, и ее напрягали его какие?то там уши? В школе читал… Как собака! Ходит и ходит. — И он закончил неожиданно: – Я сам собака.

Глаза его не держали фокус и снова начали блуждать. Неужели я с такой же силой ненавидел того, который не хотел от меня отвязаться? До чего ж подло… когда глядишь со стороны. Сначала берешь, пользуешься, всем доволен, потом р?раз – пинаешь ногой и уходишь, не оглядываясь. У попа была собака, он ее любил; она съела кусок мяса, он ее убил. Какая, блин, мудрость, какая глубина анализа! А что это мы сегодня все на собак сворачиваем…

– Ты думаешь, в тебе самом нет ничего такого, что раздражает? – спросил я.

– Да не в этом суть! Может, я в сто раз хуже Таньки, но я?то к ней не навязываюсь! Не звал я ее сюда, не звал! Черт, все б отдал, чтоб она куда?нибудь делась. Одно?единственное желание!

Какое, однако, кровожадное семейство. Она хочет, чтоб он исчез, а он хочет, чтоб она исчезла. Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет. Взяли бы да разъехались. Да пускай хоть оба исчезнут, какое мое дело. Я давно должен был встать и уйти. Почему же сижу и слушаю? Эти слова меня жгут. Неужели я был такой же сволочью? Был, конечно. Ну разве что не трепал никому о наших отношениях. Как же, не трепал! А Маринке? Нет, то другое, тот давно мертвый, ему все равно. А Таньке не все равно.

Собственно, отчего же сволочь? Муся правильно говорит: насильно мил не будешь. Разве Олег виноват, что разлюбил? Кому из этих двоих я сильней сочувствую? По логике, должен ему. Во?первых, пресловутая мужская солидарность. Во?вторых, в его роли я был, и, если честно, не раз, только в остальных случаях все завершалось более?менее безобидно; а в Танькиной – бог миловал. Только не подумайте, будто я хочу сказать, что я такой весь из себя неотразимый, ничего подобного. Просто я холодный эгоист и безответственный, инфантильный разгильдяй, а натуры серьезные и пылкие всегда на таких западают, не знаю почему. Разве я виноват, что в клетке не пою и в неволе не размножаюсь? Кармен свободна…

– А прямо попросить ее уехать ты не пробовал? – спросил я.

– Не могу я! Она как начнет реветь, у меня руки опускаются и язык в глотке застревает. Да я уже и свою настоящую жену не хочу видеть, – добавил он неожиданно.

– Почему?

– Достали потому что, – пробурчал Олег. – Так достали, что я никого больше не хочу рядом с собой, одиночества хочу! Свободы и покоя! Есть мое жизненное спр… стр… пространство, и не желаю, чтоб на него покушались. Дома тоже! Они входят, выходят. Туда, сюда. Хочется одному побыть, а они – купи то, купи се… веди сына на фигурное катание… чини унитаз… вынеси мусор… еще теща!!! – взвыл он. – Ничего не хочу! Хочу, чтоб баб не было, – подытожил он, роняя голову на руки.

Самое время посоветовать ему разлюбить баб – авось, не даст по башке бутылкой. Только ведь не поможет. Участь эгоиста – либо жить совсем одному, либо терпеть постоянные покушения на свою свободу, и дилеммы этой никому не избежать. Я, сколько ни любил бы вас, привыкнув, разлюблю тотчас, начнете плакать: ваши слезы не тронут сердца моего…

– …представляешь?! – Олег поднял рюмку, но до рта не донес, а расплескал почти всю на свои жеваные, грязные штаны, – Танька еще и залетела! Сегодня ночью сказала! И что мне теперь? У меня есть сын, не нужно мне больше никаких детей. Аборт без прописки ни за что не сделают, да она и не хочет… Ну где вот она? – спросил он внезапно. – Время семь.

Он встал, сильно раскачиваясь, и пошел в прихожую к телефону. Это был старый?престарый дисковый аппарат, каких я уже давно нигде не видел.

– Ясно, абонент недоступен… Иван, у тебя мобилка с собой? Позвони со своего, а? Мы же поругались! Она может не ответить, если увидит мой номер или наш домашний.

Я выполнил просьбу, однако абонент не был доступен и мне. Позвонили на работу – охранник сказал, что все давно ушли.

– Беспокоишься? – поинтересовался я, не в силах скрыть легкого ехидства. – Ты же хотел, чтоб она исчезла… Олег, я пойду, ладно? Придет она, никуда не денется. Не переживай

– Может, посидишь еще? Мне что?то хреново, – сказал он с умоляющей интонацией.

Мне совсем не хотелось присутствовать при том, как он начнет мучиться угрызениями совести: зрелище тяжкое и неприятное. Я отвел глаза, как собака, не выдержавшая человеческого взгляда. Блин, опять про собаку! То генералы, то собаки. В башке мусор какой?то.

– Ну, иди, иди, – Олег тяжко вздохнул. – К ней, небось, пойдешь? Хорошо тебе – свободный… Пришел – ушел… Прикинь, Танька меня еще к ней приревновала. Дурдом!

– Ты про Марину? – сообразил я. – Без оснований приревновала?

– Как тебе сказать? – ухмыльнулся Олег. – Конечно, от баб меня сейчас просто тошнит, но с ней бы – можно. Только она же за бабки… А их нет. С тобой она – за бабки? Или так?

– С чего ты взял, что она со мной?

– Танька насплетничала. Так за деньги или нет?

– Да, – сказал я. – Конечно, за деньги. Без денег ее от нашего брата тоже тошнит.

Домой я нарочно медленно шел вдоль маленьких прудов, чтобы в голове прояснилось. Фонари и фары светили мутно сквозь снежный дым. Дышать было трудно, словно груз с неровными краями давил мне на грудь. К черту этих Холодовых с их проблемами, мне своих хватает. Завтра позвоню Маринке, соскучился. Кто ж был у нее вчера вечером, неужели все?таки… Боже, как я одинок и до чего мне грустно. Если я причиною чужих несчастий…