Текст книги "Соавтор (СИ)"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Ну конечно… Его грибы, от которых у него руки-ноги трясутся и глаза блестят – это научная работа. А моя дружба с кундангианцами – это разврат. Хотя грибы – наши враги, а кундангианцы – союзники. Я понимаю, почему рыцари смотрят на меня свысока – они бойцы, да еще какие – но Олег?! Никакой физической подготовки, ходячая информационная база о грибах. Интересно, в ТП-подразделении ему говорили, что я такое и чего стою? Что у меня уже пятая диверсия, к примеру? И что я всегда открываю портал в оптимальном месте и трачу на создание субпространственного разреза не больше четырех минут? Я ни разу не ошиблась в расчетах. И нечего пялиться в спину, словно я извращенка. Сам – грибной маньяк! Навязали на шею моралиста…

Господи, да Дн-Понго же прекрасен! Под зеркальным забралом лица не видно, но я его отлично помню – у меня дух захватывает, когда рядом кундангианец. Меня жутко бесит, когда кто-нибудь из наших говорит о союзниках «черные обезьяны» или в этом духе – хочется просто взять и пристрелить подонка! Тоже мне – человек! Ненавижу расистов! Все войны, катаклизмы и прочий средневековый кошмар на Земле происходил от расистов! Это они жгли бедных женщин в газовых камерах, да еще и обвиняли в колдовстве. Недостойно тащить древнее мракобесие в цивилизованное общество, надо знать свою историю!

Ну да, жители Кунданги – тоже приматы, как и мы. И биомеханики в их телах не намного больше, чем в наших – обычные усовершенствования уязвимой природы, которые облегчают работу солдату. Ну да, кожа у кундангианцев темная – не как у темнокожих землян, а синевато-сизая. И надбровные дуги массивные, и носы крупные и широкие… ну да, как у горилл – и что?! Нижняя челюсть мощная, клыки выдаются вперед – но пока рыцарь не улыбается, клыков не видно, а у дамы их, можно сказать, и нет…Но что мне до тамошних дам!

Глаза Дн-Погно – темно-синие, блестящие, взгляд умный, цепкий и насмешливый. Копна волос, жестких, как проволока, разделена на пряди, а каждая прядь, по обыкновению кундангианских бойцов-диверсантов, обмотана кусочком нейроаналогового кабеля. Дн-Понго такой громадный… мускулы выпирают гранитными валунами, но выглядят невероятно гармонично! Будто на старинных картинах, где сцены из древних легенд: красавицу обнимает огромная человекообразная машина. Я обожаю древнюю живопись – тогда художники еще умели найти по-настоящему цепляющую тему для работы. Голографическая репродукция на стене моей комнаты: биомеханический гигант ласкает человеческую женщину на мертвом пляже, вдали – обгоревшие остовы пальм, морская вода – как вспененное машинное масло… я гляжу, и мне представляется, что это Дн-Понго и я после диверсии – влюбленные герои, задержавшиеся в мире, очищенном от грибов навсегда. Ах, прикоснуться бы к моему рыцарю хоть раз – чтобы на нас не было защиты, ни физической, ни ментальной…

Девичьи мечты, девичьи мечты… Нельзя, безнадежно любить инопланетчика!

Ксеноморф и человек – а между ними пропасть. Кундангианцы не снимают своих изолирующих скафандров даже в мирной и неформальной обстановке, потому что у них электрические органы – на ладонях, на груди у сосков, под языком. Когда-то эти природные электрошокеры помогали им охотиться, а в эротической игре они участвуют до сих пор. Обмен электрическими разрядами заменяет им поцелуи… страсть в тысячу вольт… Их бойцы нашим ребятам даже руки без перчатки не подают, хотя признали этот земной обычай – не хотят убить дружеским рукопожатием. Эмоции контролируют хорошо, но не настолько, чтобы стопроцентно гарантировать от разряда.

Не говоря уж о том, что влагалища их дам закрывает смыкающаяся мембрана. Ну да, боль в любви – штука необходимая, часто и желанная, но не до степени пытки: член у кундангианца – как штык, с роговым заостренным наростом, не считая размера… Если тебя не убьет поцелуй, то прочих нежностей точно не переживешь, девочка…

Но секс я и не планировала, экзофизиологию хорошо знаю. Просто – сладко, сладко, сладко было бы умереть от поцелуя возлюбленного! Назовите это безумием – но страсть не бывает рациональной. Чем несколько десятков серых лет в несбыточных мечтах – лучше один поцелуй, восхитительный и убийственный… Жаль, что Дн-Понго не воспринимает меня всерьез; он только усмехнется, если узнает о моих чувствах – с его-то ироническим спокойствием, самурайским чувством долга…

Я думаю во время миссии не о том.

Мы поднимаемся на скальную гряду и смотрим на колонию сверху.

Олег бормочет латинское название гриба, которое я пропускаю между ушей. Для нас с Дн-Понго, простых солдат, это «станционник»: колония – вылитая космическая база, если не присматриваться. Высокие стены тускло поблескивают в ярком свете, как темный металл – просто не верится, что это органика. Выступы на стенах имитируют маяки с прожекторами; по ночам это даже светится с электрической яркостью. Какие бактерии-симбионты снабжают гриб этим роскошным освещением – наверное, только Олег знает. Все оборудование – как настоящее, только слепые и глухие «тарелки» радаров на поддельных консолях неподвижны.

Если смотреть снизу и сбоку – немудрено и спутать. Но сверху, когда взгляд проходит над стеной, сразу видно, чем эта фальшивка отличается от настоящей станции: она представляет собой живое кольцо грибницы, имитирующей стены, с трухой и руинами внутри. В центре ничего нет, кроме гнилья – а псевдостены – это выход грибницы наружу. Гриб разрастается от центра к краям; грибница раздвигает и раздвигает границы, отмирая посередине – на земле такие кольца, заросшие грибами, называют «ведьмиными кругами», как раз с тех времен, с мракобесных. Но эти круги – ведьмины в полный рост.

Мы смотрим, не прячась. Обманная псевдооптика гриба нам не страшна, он ею не видит. Опасны для нас плодовые тела.

До этой войны мы, земляне, грибами называли то, что едят. Ну, вот эти, знаете, ножку со шляпкой, подосиновики, подберезовики… шампиньоны. То, что в сметане жарят. Так вот, Олег все возмущался: сам гриб, говорил, внутри, под землей, а эти ваши сыроежки – суть плодовые тела. А то вы яблоко считаете яблоней.

Эти плодовые тела – органы размножения. В них – споры. И у тех грибов, с которыми мы сейчас имеем дело, эти органы со спорами научились двигаться.

– Все-таки, мне кажется, называть их грибами не совсем точно, – говорит Олег задумчиво. – Все равно, что кундангианцев называть людьми – есть только некоторое внешнее подобие. Гомеоморфия.

– Что? – переспрашивает Дн-Понго.

– Параллелизм, конвергентное сходство. Похожесть эволюционных путей делает сходными разные по сути организмы.

– Хорошо объяснил, – хмыкает кундангианец. – Я почти понял.

– Не выдумывай, Олег, – говорю я. – Грибы – ну и грибы. Ползучие растения. Хищные.

– Не совсем растения, – возражает Олег. – Даже земные грибы – не совсем растения. А физиология этих созданий еще не изучена толком.

– Еще бы! – фыркаю я. – Сходим по грибочки ради науки, а, Олежек?

– Люди, – окликает Дн-Понго, – смотрите. Грибочки добывают себе пропитание.

Мы подбегаем к краю обрыва и смотрим вниз. К фальшивой «станции» сползаются ящерицы. Они идут почти правильным строем, их поразительно много – штук двести или триста, и их поведение выглядит удивительно разумно. У самой стены ящерицы делятся на два потока – и заползают внутрь «ведьминого круга», в темные провалы, имитирующие станционные шлюзы. Меня буквально тошнит от этого зрелища.

– Споры гриба контролируют высшую нервную деятельность животных, – комментирует Олег. – Попадая в организм с воздухом, споры проникают в мозг, а там…

– Прекрати! – я даю ему подзатыльник. – Хочешь, чтоб меня вырвало прямо в респираторе? Чтоб мне его снять пришлось? Чтоб я тоже туда пошла, как эти?!

– Это еще не гадко, – медленно говорит Дн-Понго. – Вот когда так идут твои братья – тогда гадко. И ничего нельзя сделать. Это еще сравнительно чисто выглядит. Мне приходилось видеть, как зарождается новая «станция» – как их молодое поколение растет из трупов ученых и косморазведки…

– Ты видел молодые плодовые тела? – спрашивает Олег с заблестевшими глазами. – Они вправду похожи на младенцев?

– На ваших младенцев, – бесстрастно уточняет Дн-Понго. – Но больше – на эмбрионы. Бледно-розовые, слепые, с едва выделяющимися конечностями. Они довольно долго формируются. Интереснее выглядят зрелые, когда передвигаются – очень напоминают голые трупы людей со стертыми лицами, без гениталий, внутрь которых вставили грубый механизм, этакие рычаги, движущие ноги отдельно, а руки отдельно…

– Напоминаю: стрелять по зрелым плодовым телам опасно, – тут же говорит Олег, видимо, оценив выражение моего лица. – Споры летят на одежду, в волосы – потом требуется не только дезинфекция, но и карантин. Для уничтожения используйте только огонь.

Меня передергивает. Мне повезло – я видела «станции» снаружи, а не внутри.

– Куда будем ставить мину? – спрашиваю я, кажется, несколько нервно. Вдруг они решат войти внутрь, чтобы получилось вернее – будто для термоядерного взрыва имеет значение сто или десять метров!

– Спустимся и поставим в шлюз, – говорит Дн-Понго. – Потом ты откроешь портал, но мы войдем туда не раньше, чем я буду уверен. Дезинфекцию нужно проводить тщательно.

Олег кивает. Мы собираемся спускаться по склону – и тут из-за каменного столба, поросшего лишайником, выходит человек.

Он не похож на грибного зомби – молодой землянин, который движется, как больной или пьяный. На нем – комбез-хамелеон, респиратор и высокие сапоги. Он лыс. У него на левом предплечье – портативный компьютер, управляющий ТП-порталом. Как у меня!

Этот парень – ТП-оператор. Он останавливается в нескольких шагах от нас и стоит, держась за скалу.

Как он сюда попал, думаю я панически. Это – ошибка, сбой ТП-матрицы. Невозможно.

– Не смейте к нему подходить! – приказывает Олег с неожиданным металлом в голосе. – Он, как минимум, заражен.

Землянин поднимает голову и смотрит на нас. Его глаза…

– Это подделка, – шепчу я, инстинктивно пятясь. – Это плодовое тело другого вида. Таких нет в каталоге. Мутация, наверное.

Кожу они подделали хорошо. Даже движения удались, а то, что должно быть стеклянным или пластиковым – таким и выглядит. Одежда – как настоящая. Но зрачки нарисованы на глазных яблоках тусклой краской, без блеска.

– М-мм, – говорит кусок гриба, не разжимая губ. Звук идет откуда-то снизу, из живота, глухо. – М-ммать послала мменя…

– Раньше они не говорили, – сообщает Олег с плохо скрытым восторгом. – Черт подери, похоже, мы наблюдаем вид, неизвестный науке!

Все ученые – идиоты!

Дн-Понго вскидывает огнемет. На лице Олега – страдание: жгут его уникальный экземпляр, который даже латинского названия еще не имеет. Нет, он маньяк все-таки…

Гриб окатывает струя напалма. Я знаю, что твари не сопротивляются и не пытаются бежать – они вообще не понимают, что подыхают, кажется: он полыхает чадным факелом, не двигаясь с места, неестественно, не как живое существо. Воздух над ним дрожит. Мне кажется, что сквозь треск пламени изнутри гриба слышится мычание.

– Уйдем отсюда, – говорит Дн-Понго, убирая оружие.

– Мне кажется, это был парламентер, – мрачно говорит Олег. – Я не знаю, как они вообще дошли до идеи звуковой коммуникации между нами – но заговорил он неспроста. К колонии, которую мы видим, это плодовое тело отношения не имеет; все грибы воюют за территорию и между собой, так что… – и замялся.

– Ты же не думаешь, что он собирался заключить с нами союз против «станционников» – спрашивает Дн-Понго, и я слышу в его голосе некоторую даже жалость. – Ты же не так глуп, чтобы приписывать грибам человеческие представления о гуманизме, товариществе и прочей чепухе?

– Зачем грибам речь? – раздраженно возражает Олег.

– А зачем им нас имитировать? – отзывается Дн-Понго. – Возможно, более утонченный камуфляж. А возможно, демонстрация силы. Это же производит впечатление?

– Это отвратно! – фыркаю я. – Я согласна, они пытаются воздействовать. Запугать, может быть.

– Надо было послушать, не скажет ли он еще чего-нибудь, – упрямо продолжает Олег. – Это было первое прямое послание млекопитающим от грибов!

Дн-Понго смотрит на него сверху вниз. Я настраиваюсь на его телепатическую волну и ощущаю сложные чувства: уважение, смешанное с презрением, жалость рядом с насмешкой.

– Люди – хорошие союзники, – говорит Дн-Понго наконец. – Для нас. Мы можем оценить трогательные приступы гуманизма, граничащие с глупостью. Грибы – не могут. Они могут только захватывать новые территории, как любые растения.

– Растения не используют ТП-матрицы для перемещения между мирами и не разговаривают с людьми. А разум…

– Разум разуму рознь. Мне жаль, что ты стоял слишком близко.

На месте Дн-Понго я врезала бы этому блаженному дурню, вместо того, чтобы болтать о ерунде. Олег бесится, а кундангианец как-то… печален, что ли…

Мы спускаемся по склону. Время от времени нас обгоняют ящерицы, на которых будут созревать новые грибы, когда они доползут до колонии и там подохнут. Ужасно видеть, как они торопятся на смерть – я понимаю, что зараза потихоньку распространяется по окрестностям. Олег и Дн-Понго наверное, думают о том же, потому что ускоряют шаги. Очень жарко; Олег вытирает пот под ремешком респиратора.

До колонии остается километра три пути, под уклон, когда Олег вдруг говорит:

– Ребята, стойте.

У него очень напряженный голос. Я злюсь – снова ему что-то не так! – но Дн-Понго резко останавливается и оборачивается, будто ждал неприятностей.

– Тебе нехорошо?

– Дн-Понго, брось! – говорю я. – Мы же в респираторах, у нас биоблокада привита!

– Это вид, еще не известный науке, – говорит Дн-Понго. – А если его споры могут попасть в организм, минуя дыхательные пути? Или пробить биоблокаду?

Олег кивает и трет под ремешком респиратора, около уха. У меня холодеет в животе.

– Олежек, – бормочу я, – у тебя же ничего не болит? А?

– Нет, – говорит он тихо. – Чешется, – и тыкает в ухо мизинцем.

Мне хочется скрутиться в узел. Если все это мне не снится – тогда нам крышка.

Дн-Понго четырехпалой гибкой рукой в перчатке поворачивает голову Олега к свету. Наклоняется, рассматривает его кожу, пытается заглянуть в ухо. Олег поднимает к нему глаза:

– Ты был прав, солдат. Знаешь, чему-то внутри меня очень весело. Сейчас я его понимаю, хорошо понимаю. Мне нужно идти туда, в колонию, как вы говорите, «станционников» – и это, в моем мозгу, уже тихонько радуется, что на мне вырастут чужаки, диверсанты-убийцы, которые уничтожат здешнюю культуру и вытеснят ее своей, – он улыбается. – Грибы хотят сделать меня двойным агентом. Люди для них – только оптимальный транспорт, самонаводящиеся боеголовки…

Меня трясет. Олег улыбается – и его глаза влажнеют. Дн-Понго обнимает его за плечи. Олег снимает его ладонь с плеча и кладет на кобуру импульсного пистолета. Потом снимает ранец с компьютером и отдает мне. Я беру. Надо дождаться сигналов с зондов – убедиться, что в этом мире больше нет колоний… ох, а если ПОКА нет колоний? Мы латаем Тришкин кафтан, Олег был прав, надо уничтожить плацдарм, у нас нет мощностей, у нас нет возможности, диверсанты будут умирать здесь, пока грибы не попадут на Землю или Кундангу, я в ужасе.

Как я могла думать, что бывала в переделках?! Я – дура, везучая, самоуверенная дура! Меня мучает стыд – и мне раздирающе жаль Олега.

Дн-Понго вынимает пистолет. Я вижу, как из уха Олега на глазах вырастает нежный-нежный зеленоватый пушок, ползет ниже. Олег стирает его ладонью. Мне жаль, что я не могу его поцеловать. Я снимаю респиратор и целую его в щеку. Он улыбается, кивает. Обхватывает себя руками, как озябший.

И никто не кричит: «Сумасшедшая, заразишься!» – значит, все понимают. Споры нового гриба пробивают биоблокаду. Они проникают в уши или через поры кожи. Вопрос времени.

Олег улыбается мне. Дн-Понго говорит: «Прости, брат», – и стреляет ему в висок, в зеленоватую плесень, смешавшуюся с волосами. Потом срезает ножом для образцов кусочек кожи Олега вместе с плесенью и кладет в герметичный контейнер из его рюкзака.

Мы бежим к колонии. У нас, оказывается, может совсем не быть времени.

Я на бегу всхлипываю без слез.

У меня начинает чесаться кожа на виске, когда мы входим на территорию колонии.

Под ногами снуют ящерицы, жуки и еще какая-то мелкая живность. У выхода из темного тоннеля фальшивого шлюза стоят грибные зомби из каталога – слепые, бледно-розовые манекены со стертыми лицами. Лица покрыты черными точками, как прыщами – споры уже созрели. На нас грибы не реагируют.

Я чувствую такой сильный запах грибов, плесени и падали, что снова надеваю бесполезный респиратор. Внутри «ведьминого круга», вдоль мнимых стен – множество трупов. На них – молодая поросль, розовато-серые эмбрионы. Кружатся симбионтыгрибов – мельчайшие мошки, с которыми каждый из нас уже встречался..

Изнутри колония абсолютно не похожа на станцию – она похожа на гнилой гриб, у которого провалилась трухлявая середина. В стенках грибницы копошатся крохотные белые червячки – личинки грибных мошек. Зомби медленно, дергано бредут к выходу – они никуда не торопятся. Выйдет отойти подальше, чтобы рассеять поры – хорошо; не выйдет – споры разлетятся с ветром, на трупы… все равно вызреют. Некоторые из зомби дозрели уже здесь; их почерневшие, разваливающиеся тела окутывает паутинный саван грибницы…

Дн-Понго устанавливает мину. Я гляжу, как на таймере начинают течь секунды – и открываю портал. Расчетная точка – карантинная зона. Мы бросаем в портал диктофон, на котором наши инструкции будущим диверсионным группам и контейнер с образцом спор.

– Мина работает нормально, – говорю я. – Сейчас рванет.

– Я подожду, – говорит Дн-Понго.

– У тебя же герметичный шлем, – говорю я. – Ты не заражен. Иди, я тут присмотрю за миной.

– Что ты в этом понимаешь, – говорит Дн-Понго, и я слышу в его голосе улыбку. – Закрывай портал.

Господи, как говорили древние люди! Зачем?!

Дн-Понго медленно снимает шлем. Я вижу его чудесное лицо, он улыбается, почти не показывая клыков.

– Видишь ли, – говорит он, глядя на меня невозможно нежно, – протонный ингибитор, вживленный в мою сердечную мышцу – очень удачный детонатор. Я сам – резервная мина. Обычно мы не посвящаем в это землян – но ведь обычно и нет нужды разнести мир вдребезги…

– А я думала – мы не дождались, пока вернутся зонды.

– Нет нужды, – говорит Дн-Понго и улыбается. – Вы, люди, хорошие союзники для нас. И мы – хорошие союзники для вас. Закрывай портал, Марта – и поглядим, как поджарятся грибы. У них будет очень большая сковородка.

Я схлопываю щель между мирами. Дн-Понго смотрит на меня сверху вниз.

– Поцелуй меня! – прошу я, потому что больше никогда не выйдет случая.

Дн-Понго качает головой, сгребает меня в охапку и прижимает к себе – к зеркальному панцирю на груди, но это неважно: мы – как биомеханический гигант и красавица с древней картины, я обнимаю его и прижимаюсь лицом к его панцирю – я безмерно счастлива – и таймер останавливается – и мир вспыхивает бесшумно и ослепительно…

* * *

Я скрючился на полу и пытаюсь успокоиться. У меня режет в груди, дико болит под лопаткой, скрутило желудок, текут слезы и ужасно холодно.

Андрей сует мне что-то в чашке. Я машинально отхлебываю – в кофе больше рома, чем кофе. Делаю еще глоток. Становится полегче дышать.

– Ничего, щелкопер, – говорит Андрей. – Сейчас пройдет. Я думал, ты вообще в этом теле не удержишься – а ты ничего, удержался. Молодец.

– Они же умерли, Андрюха… – бормочу я. – Ч-ч-черт, как меня-то… отрикошетило… А тебя? Ты-то как? Что – это только мне? Ты не чувствуешь?

– Я, скажем, привык, – улыбается Андрей. – Давай еще кофейку? Главное – не отождествляй себя с ней. Жалко девчонку очень – но это она, ее жизнь, ее мир, ее игра – не ты. Ты, кстати, дыши – не забывай.

Помаленьку отпускает, хотя все еще знобит и ноет сердце.

– Ни фига себе – к такому привыкать… – в горле комок, говорить тяжело.

– Ну так не привыкай, – вот-вот по-настоящему рассмеется. – Это – кому как удобнее, знаешь ли…

– Ты умираешь, как дело делаешь, – говорю я. – Да еще дважды… Как ты умудрился раздвоиться?

– Сложно объяснять, потом поймешь.

– Тяжело быть женщиной… вот ведь извращенка, действительно! Совсем дурочка. Да, везучая. Слушай, в ее воспоминаниях – такая каша, у нее такая каша в голове, диву дашься! Какой-то эмоциональный сумбур… Мне кажется, или она придумала половину того, что помнит, и поверила?

Андрей потягивается.

– Женщина, что возьмешь… И потом, у операторов телепортов – специфический талант; чтобы он не увял, у них специальным тренингом развивают интуитивное, внелогичное мышление. Как я понял, она следит за колебаниями метрики пространства, пока в ней что-то такое не мелькнет – когда можно будет открыть портал?

Я уже могу улыбнуться.

– Она сама не понимает, как это у нее получается. Читает безумные числовые последовательности на следящем компьютере – и вдруг ее озаряет. Гадание на кофейной гуще.

Андрей качает головой.

– Не надо недооценивать. На Кунданге такие операторы смотрят-слушают в системе космической защиты – и принимают единственно верные решения быстрее компьютера. Тренинг заключается в умении замечать и анализировать быстрее, чем успеешь понять умом, мелкие частности. Работает.

– Она обожала кундангианца. Совсем сумасшедшая девица, – говорю я, смущенно улыбаясь.

– Ты тут ни при чем, – хмыкает Андрей. – Не забывай – не надо отождествлять. А то вообразишь невесть что… Дн-Понго, кстати, знал, что Марта по нему с ума сходит.

– Она не заметила.

– Он бы не позволил ей заметить. Она – человек, он – нет, что, ему надо ее убивать? Она – отличный оператор телепорта, о ней его товарищи хорошо отзывались… Олег намекал почти открытым текстом, а Олегу Дн-Понго доверял, Олег ему нравился: они уже работали вместе. И потом, у кундангианцев есть сердце, как ни удивительно…

– А я думал, у них вместо сердца – пламенный мотор с протонным ингибитором…

Андрей вздыхает.

– Эх ты… Она поверила в эту байку, сочиненную наспех, потому что ей очень хотелось. Но ты-то вылезай уже из ее шкуры! Это же полная ерунда, с любой точки зрения – хоть с физической, хоть с позиции здравого смысла. Да и потом – их диктофонные записи прямо говорят, что планета заражена насквозь, ее надлежит уничтожить или сделать непригодной для грибов. В Министерстве Обороны не идиоты сидят. А Дн-Понго просто не смог уйти. Ну как солдату бросить девчонку умирать одну? Ты бы мог? А зная, что она тебя любит? Украдкой так, безнадежно?

– Вот дьявол…

– Вы, люди – хорошие союзники для нас, – нежно говорит Андрей. – Эх, кундангианцы… В них человеческого не меньше, чем в землянах… не напоказ, но, близко пообщавшись, можно понять. Дн-Понго любил эту парочку психов, ему хотелось с ними работать – наверное, он был психом не в меньшей степени…

– А мне казалось, что людей он слегка презирает…

– Это ей. Не отождествляй. Учись отделять свои чувства от… ну тех, которые у них! Ей, кажется, нравилось, что он такой мрачный, таинственный и презрительный. А ему нравились многие земляне, нравился Олег, да и к ней он относился серьезнее, чем можно подумать… это, с точки зрения девочки, наверное, не так романтично.

Боль отпускает. Я постепенно привыкаю к мысли, что жизнь «роли», «тени» – моего alter ego в другом мире – может прерваться, и прерваться внезапно. Все ходят под Богом.

Я живу много раз. Я осознаю, что и умереть могу много раз. Впоследствии я умираю еще и еще – но так и не могу научиться делать смерть терпимой.

Правда, по-моему, есть вещи и похуже смерти. Когда мы открываем очередной выход, я, перешагивая границу реальности, ощущаю кандалы на запястьях…

* * *

Я голоден.

Я настолько голоден, что хочется сесть, собравшись в клубок, подтянув колени к груди и обхватив их руками. От голода меня знобит, а в желудке режет и сосет. Я прислоняюсь спиной к стене, пытаюсь выпрямиться. Голод, очевидно, должен унизить меня. Эти ничтожества приносят мне черный хлеб и какую-то вонючую бурду в миске – показывают, что заботятся обо мне как должно, как надлежит заботиться о государе, который еще жив и официально не отрекся – смешная подлость. Есть хлеб я давно не могу, а эти помои – не стал бы, даже если бы мог.

Подлый холуй узурпатора, тупой скот с красной мордой, с белесыми глазками, с чирьем на подбородке, вчера швырнул в каземат дохлую ворону: «Дичь, ваше величество!» Злиться – ниже моего достоинства. Я настолько презираю всю эту сволочь, этих скотов, которые повизгивают от счастья, видя короля в худшем положении, чем они сами – что не оборачиваюсь на их голоса.

Они до сих пор не убили меня, хотя делают мое существование невыносимым. Убить меня не так просто, как любого из них, но в создавшемся положении вполне возможно. Очевидно, я жив лишь потому, что подонок на моем троне решил официально судить меня.

Купил всех. Интересно, чем платил. Впрочем, я ничему не удивлюсь. Многие из моих подданных его, что называется, любят. Он им понятнее.

Палач не смеет прикоснуться ко мне. Спасибо и на этом. У них немало способов превратить мою жизнь в пытку, но, по крайней мере, иглы под ногти не загоняют… Посеребренные кандалы причиняют мне боль, голод причиняет мне сильную боль – но это не так унизительно, как порка кнутом или дыба. Моего тела не касаются руки оплаченных ничтожных мерзавцев.

Зато они отыгрались на Леноре.

Сколько времени я подбирал ей это тело! Как тщательно я подбирал ей каждое тело, которое она носила с истинно аристократической небрежностью! Тело выбрано безупречно, настоящее мраморное изваяние, ни единой крохотной царапины, ни малейшего изъяна. Та девка была очень хороша и умерла мгновенно и блаженно – Ленора не приняла бы синюю или почерневшую оболочку…

Сейчас это несчастное тело вот-вот развалится на глазах, его пальцы переломаны, ступни сожжены, а правый глаз вытек. Ленора мучительно стыдится, что я вижу ее в таком состоянии – как при жизни стыдилась, когда я заставал ее непричесанной или небрежно одетой.

Какой смысл пытать труп? Человеческую чувствительность, дыхание, иллюзию жизни, страсть – ей возвращают лишь мои руки; мерзавцы всего-навсего испортили ее костюм… но они не знают об этом, и это их не оправдывает.

– Любовь моя, – говорю я еле слышно, чтобы наши ничтожные стражи не развлекались моей душевной болью, – если мы выйдем отсюда, я найду для тебя новую оболочку, прекраснее прежней, клянусь. Эти стены строил святой схимник, благословляя каждый камень; все, что я могу сделать – это бесполезная нежность – но потом…

– Если мы выйдем… – голос моей возлюбленной шелестит, как осенний ветер. Она сидит рядом, почти нагая, и я чую ее запах – ладан души и тление плоти.

Я обнимаю ее, закидывая ей на шею руки в кандалах; в ее мертвых тусклых глазах появляется живой блеск. Мои прикосновения возвращают трупу, растерзанной оболочке ее прекрасной души, видимость жизни – но вместе с наслаждением она, вероятно, чувствует и боль: углы ее рта вздрагивают.

Я отстраняюсь, но Ленора обнимает меня.

– Мой государь, – шепчет она почти беззвучно, – не отсылай меня. Я предчувствую, что это наше последнее пристанище. Мы покинем его – и наши души, возможно, расстанутся навек. Где бы это ни случилось – на небесах или в преисподней – мука, какая мука…

– Мы не расстанемся, – говорю я, дыша запекшейся кровью, сожженной кожей и гниющим мясом – ужасный запах, прости меня, милая. – Верь мне. Я найду способ сопровождать тебя.

Ленора прижимается ко мне, и я чувствую, как ее плоть скользит на костях. Я давно разучился брезговать и бояться, я воспринимаю ее смерть как невинный недостаток – и мне жаль, так жаль… Моя милая девочка, бедная девочка… Я не смею больше ничего ей обещать. Все уже пройдено. Меня обожали. Меня ненавидели. Меня боялись. Меня предали. В конце концов, меня убьют – колесо жизни катится по телам, ломая кости, его никто не остановит.

Единственное, о чем я жалею в этом поганом мире, кроме прекрасной любви Леноры – это моя Оранжерея. Если бы у меня был выбор – то провались в преисподнюю это поганое королевство, но стой Оранжерея. Лучшее, что я сделал. То, что узурпатор со своими прихвостнями уничтожит первым. Оранжерея – бельмо на их глазах. Рядом с моими Цветами все эти мелкие уродцы, грызущиеся за власть, дешевые людишки, превратившие себя в мешки с червонцами, продажные душонки – все они осознают собственное ничтожество, шутовство и позор, бессмысленность собственных жалких жизней…

Единственное, за что меня ненавидели больше, чем за девок – это Оранжерея.

Я дремлю на плече у Леноры, ощущая сквозь сон, как горит серебро на моих запястьях – и брежу Оранжереей. Хрустальными дворцами, мостами, взлетевшими над бурными водами, машинами с птичьими крыльями, парящими в поднебесье – все это сошло с пергамента в мир, а у всех людей глаза, как у моих Цветов. Та последняя уязвимая чистота, тот Свет, за который я сполна заплатил, изучив Темную Науку… та, что останется на пергаментах, не воплотится – а пергаменты швырнут в огонь…

Лязгает решетка. Ленора касается холодными губами моего виска.

– Вставай, король! – вопит стражник. – Тебя ждет Суд Сената и лорд Нормад – тебя и твою дохлую королеву!

Я открываю глаза. Каменный мешок освещен факелами. Кроме солдат тюремной охраны, за мной пришел священник – в больших чинах, судя по золотому знаку Карающего Огня Небесного. Священник стар, сух, глядит на меня с омерзением.

Мы с Ленорой поднимаемся, помогая друг другу. Стражники стоят с мечами наголо.

– Ленора, – говорю я, – сердце мое! Если я сейчас вырву злую и ничтожную душонку из этого крикуна, оскорбляющего женщин – примешь ли это тело на несколько часов? В лучшие времена я не предложил бы тебе столь ничтожную оболочку – но сейчас другого нет…

Солдаты шарахаются в ужасе. Священник отмахивается от нечистого. Ленора глухо смеется моей глупой шуточке.

– Нет, дорогой государь, – шелестит она еле слышно. – Мужское тело для женщины – это противоестественно и безобразно, к тому же оно мучимо похмельем.

Я грустно улыбаюсь в ответ.

– Смерть лечит и более серьезные недуги.

Мерзавец в мундире капрала замахивается рукоятью меча, но не смеет ударить. Поп бормочет молитвы. Я и моя бесценная королева – мы оба, шатаясь и держась друг за друга, выходим из каземата. Мои ноги дрожат, я выпрямляюсь, насколько возможно – торжествующий плебс не увидит слабости короля. Ленора поддерживает меня под руку.

Нас выводят во двор; солнце ослепительно сияет, зелень ярка, я щурюсь. Кажется, мое зрение ослабело за этот месяц – но его хватает, чтобы увиденное разбило мне сердце.

Я вижу багровые, синие и черные пятна на лице Леноры, мертвую паклю ее волос… Она страшна так, что стражники шарахаются от нее; я чувствую, как ее это мучает, мою королеву, первую красавицу Севера. Я сжимаю ее запястье, пытаясь дать понять, что вижу душу моей любимой сквозь изношенную грязную плоть – не уверен, что она это чувствует.