Текст книги "В третьей жизни (СИ)"

Автор книги: Макс Ливнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Глава 17

Воскресенье, 02. 03. 1975 г.

Всевозможные начальники активно пользовались телефоном в этом зале. Я решил тоже позвонить, поинтересовавшись у раздатчиков этой возможностью. Поскольку до встречи с машинистами оставалось масса времени, то я надумал убить его в гостях у режиссера Рязанова.

По домашнему номеру никого не оказалось. На работе ответила какая-то женщина и потом долго ходила и искала режиссера. В трубке слышались музыка и веселый смех. Мягкий голос сообщил, что меня внимательно слушают.

– Эльдар Александрович, вас приветствует хулиган и безобразник, режиссерам портит праздник.

– Кто-кто? – засмеялся голос.

– Чекалин из Березовой рощи.

– Знаю такого и давно жду. А ты, нахал, всё не едешь. Сегодня, кстати, есть хороший повод посетить меня на работе. Мы тут с коллегами собрались и отмечаем день рождения моей второй и самой лучшей половины Ниночки. Давай, топай скорей на Мосфильм. С проходной позвонишь, пришлю человечка.

– А ватрушек хватил там на меня? – продолжил юморить.

– Можешь не переживать, – заверили меня.

Жаль, Шумилов уже смылся. Сейчас его Волга очень бы пригодилась. Сообщил своим ребятам, что предстоит поездка к режиссеру Рязанову на вечеринку. Пятница пристал, как пиявка. Начал упрашивать взять и его туда. Обещал довести на своей машине. Дополнительно повесили на него доставание какого-нибудь подарка и шикарного букета для именинницы.

У деляги оказалась старая «Победа» диарейного цвета. Несмотря на преклонный возраст, она фырчала задорно и резво бежала. По пути заехали на Большую Ордынку, в магазин польской моды «Ванда». Здесь у Мини имелся кое-какой блат. Кстати, своё прозвище он заимел по месту проживания на соседней Пятницкой улице. До подросткового возраста он жил с родителями в городе-герое Одессе. Потом папу, работавшего театральным функционером, перевели в Москву. Свою фамилию, как и национальность, Миня скромно умолчал.

Ждали его недолго в машине, минут десять. Он выскочил с довольной мордой и с коробочкой импортных духов «Быть может». Далее проследовали на Даниловский рынок, где Миня купил букет бордовых роз. За всё про всё содрал с меня полтос, не поскупился. Женькин подгон как раз пригодился. Теперь насчёт национальности нашего деляги не было никакого сомнения. Всю дорогу парень рта не закрывал, а мы продолжили узнавать о бесчисленной веренице знаменитостей, которые считают за высокую честь пожать руку Пятнице. Даже не пришлось анекдотами пробавляться. Незаметно «под дружеское ржание» мы оказались перед входом в здание Мосфильма. Старичок-вахтер сразу же спросил фамилию, посмотрел свои записи и подозвал сидевшего на скамье молодого, очень худого парня:

– Эй, студент! Проведи гостей к Эльдару Александровичу.

– Я не студент, а актер, – парень скорчил в сторону старика смешную гримасу.

– Тем более. Проведешь?

Парень вскочил и, махнув приглашающе рукой, зловеще вымолвил:

– Поработаю немного сусаниным, раз главные роли не дают.

Мы впятером робко засеменили за ним по странным улочкам.

– Да тут экскурсии можно водить, – вырвалось у Лёхи.

– Массовка? – поинтересовался сусанин.

– Не, мы – режиссеры, начинающие. Иногда фарцовкой балуемся, – легонько подколол незнакомого парня, – Щас идем к Рязанову поедать ватрушки.

Тот хмыкнул:

– У него даже маленькой роли не выпросишь, не то, что ватрушек.

Не знаю, как великий режиссер, а я бы этого парня взял в какой-нибудь фильм. Его выразительное, и вместе с тем смешливое лицо постоянно играло разными эмоциями. Тем временем Миня подлез к нашему провожатому и начал его одолевать деловыми предложениями.

Нужная студия угадывалась по какофонии звуков, порождаемых из разных мест. Звучала музыка из магнитофонов, или электропроигрывателей, играли на рояле и на гитаре. Плюс к этому смех и громкие голоса. Во всех помещениях и секциях студии стояли столы с едой, мимо которых прохаживались многочисленные гости и официантки с наполненными бокалами на подносах. Все тот же фуршет, только без пива. Зато вина было, хоть залейся. Отличало еще и наличие маленьких бутербродов-канапе, тарталеток, наполненных разными салатами, жюльеном и вареньем, обилие фруктов. Полноватая, жизнерадостная фигура главного режиссера фильма оживленно перемещалась от одной группки людей к другой, словно пчелка, озабоченная выполнением плана по сбору нектара. Увидев нашу группку, Эльдар Александрович возопил:

– Таланты прибыли… И ты тоже. Ладно, гуляй тут. Только не напивайся.

Это он к нашему сопровождающему обратился.

– Если бы не этот парень, ни за что тебя не узнал, – показал режиссёр на Змея, потом на меня, – Боже мой, как ты вытянулся! И морда вся битая. Хоккей?

Я радостно согласился.

– Ватрушками не обзавелся. Зато есть восхитительные пончики в той части студии, где стоит кофейник. Ребятки, располагайтесь, где хотите, не стесняйтесь. Все знаменитости к вашим услугам, и никто никого пока ещё не покусал, – высказав всё это и потискав ребячьи лапки, он стремительно унесся по направлению к следующей группе.

Мы робкой стайкой стали бродить по огромной студии, перегороженной в некоторых местах на отдельные секции-комнаты. Забыл спросить у Эльдара Александровича, где искать его жену, чтобы поздравить. Поручили Пятнице эту миссию. Фуршетные столы нас уже не привлекали, потому что мы уже достаточно нафуршетились в кафе.

Квартира в Ленинграде и в Москве из фильма «Ирония судьбы» оказалась одним из помещений этой студии. В комнате была воссоздана обстановка ленинградской части с настоящими новогодними кушаньями на столе. Весь звездный состав фильма находился здесь и угадывался со счастливым восторгом моих друзей. Всех, кроме пока неизвестной, но очень обаятельной польской актрисы Барбары Брыльска.

– Ба, да это же Медицинский Вовка! А где же твой друг – блистательный музыкант? – появился и закричал подвыпивший Юрий Яковлев.

– Неужели, это ты? Так изменился! Спасибо Эльдару, что позвал тебя, – обрадовался знаменитый актёр, когда Змей указал на меня.

Лёха и Женя с обалдевшими мордами тоже подверглись обниманию. Нас представили главной героине. Барбара разговаривала через переводчицу, иногда вставляя русские слова, как бы бравируя этим. Была она тоже подшофе и часто смеялась по поводу и без. Ширвиндт с Белявским сыпали анекдотами. Бурков хмуро отмалчивался.

– Не обращай внимания. Он всегда такой, когда в завязке, – тихо пояснил мне Яковлев.

Андрей Мягков удивленно взирал на странные братания его коллег с непонятными подростками. Представить меня ему никому в голову не пришло.

– Ребята, если голодны, то насыщайтесь этим реквизитом. Потом, когда станете смотреть этот фильм, будете своим друзьям говорить, что кушали здесь, – весело подсмеивался Ширвиндт.

Я поковырял вилкой в заливном и произнес сакраментальное:

– Какая гадость эта заливная рыба!

Яковлев остолбенел, а Ширвиндт радостно заорал:

– Юра, он украл твою фразу!

– Может быть, оно действительно не удалось? – с надеждой найти здравое объяснение произошедшему, произнес Яковлев, ковыряясь вилкой в том же заливном, – Вроде бы все нормально.

– Да кто-то ему рассказал сюжет, или случайно вышло. Не заморачивайся! – весело подмигнул ему юморной коллега.

– Эх, фотоаппарат надо было взять! – горестно вздохнул Лёха.

– У нас есть фотограф коллективный. Сеня! – крикнул Бурков и сделал кому-то знак рукой.

Подошедший неприметный мужичок с зеркалкой сделал несколько снимков наших довольных рож на фоне знаменитостей. Подозреваю, что мы не первые, кто используют актеров для фото.

– Не угостишь ли нас своей дивной музыкой? – вдруг попросил Яковлев.

– Просим, просим! – пьяно вклинился Ширвиндт.

Не дождавшись от меня согласия, повели в другую часть студии. В помещении с пальмами в кадках и роялем, на диванах располагалась группа, слушающая коренастого широколицего мужчину, играющего на гитаре. Песня неизвестная, но лицо очень узнаваемое. Это был Сергей Никитин – физик, ставший бардом. Рядом с ним, приобнявшись, сидела женщина с улыбчивым лицом. Вероятней всего его жена Татьяна. Невдалеке от них примостилась единственная и неповторимая Алла Пугачева со своей сексапильной физией. Вокруг стояли и сидели незнакомые мне люди. Вру, кое-какие лица оказались всё-таки знакомы. Просто они теперь были гораздо моложе. Здесь ошивались Меньшов Владимир с Леонидом Куравлевым. Кажется, Соловьев Сергей, который потом «Ассу» снял. Без зарослей на лице с трудом узнавался.

– Помещение занято, – зачем-то высказался Бурков и пояснил мне, – Эти ребята озвучивали исполнение песен главными персонажами. Никитин Серега пел за Андрея, а Аллочка Пугачева за Барбару.

– А, Жора. Ты хочешь нас отсюда выгнать? – засмеялся Никитин.

– Одного талантливого мальца хотим послушать, если не возражаешь, – ответил Бурков.

– Я, только за, а то подустал уже, – улыбнулся Никитин и, подмигнув мне, протянул гитару.

Хорошая такая гитара, семиструнная. И настроена отлично. Я пробежался пальцами по ладам, которые ответили насыщенным звучанием. Что бы им такое дать? Не хотелось бы ломать очарование предыдущей песни. Что-нибудь похожее, никитинское. В голове всплыли «Смысловые галлюцинации». Начальный проигрыш классный, пусть и не на электрогитаре.

– Что бы не делала ты… Под пристальным взглядом. В сердце твоей пустоты мысленный волк где-то рядом.

Звучит песня тепло, по-бардовски. Женская часть аудитории уже почти завоевана, взгляды дарятся обожающие. Припев подпевали хором почти все присутствующие.

– Мощь! – высказался Никитин.

– Малопонятно, но красиво! – выразился Куравлёв.

– Чудесно! Так хорошо, что хочется заплакать! – выдохнула Алла и попросила с умоляющим взглядом, – Еще раз, пожалуйста, исполни.

Желание женщины – закон, особенно такой.

– Где-то я тебя видела… Совсем склероз замучил. А почему исполнителя не представили широкой публике? – поинтересовалась Алла, когда затихли последние аккорды.

Смешно подкрался с боку габаритный Ширвиндт и заговорщецки спросил:

– Прости, приятель, подзабыл твоё фио!

Знал бы он, сколько я уже заимел в этой жизни имён, фамилий и прочих обозначений. Чекалин Паша, он же Миша, он же Чика, он же Клещ, он же Козлов Сергей, он же Игорь Матвиенко… Каким же назваться?

– Токарев Виктор.

– Надо же какая встреча! – изменился вдруг в лице Ширвиндт, – Я только вчера драл уши своему оболтусу за то, что тот слушал по магнитофону твои вирши. А тут вот оно – собственной персоной!

Моментально вернув себе хорошее расположение духа, продолжил:

– Значит, не только блатняк умеешь исполнять, но и приличные композиции?

– Вспомнила! Я тебя на конкурсе в Берёзовой Роще видела. Ты там со своим ансамблем первое место занял. Моих обогнал, – обрадовалась Алла и почему-то показала кулачок, – Только там тебя Игорем прозывали, кажется.

– А в фильмах он снимается? – поинтересовался пожилой мужчина, – Внешность фактурная, красавец. Я бы взял его в свою картину.

– Вы всё хотите первым вылезть, Владимир Абрамович. У меня тоже ожидается фильм с молодёжной тематикой, и он очень подойдет для моих ролей, – с обидой в голосе высказалась женщина с восточными чертами лица.

– Потом доспорите, друзья. Давайте ещё послушаем замечательные песни Вити, – примирительно сказал Меньшов.

Исполнил им ещё песню Виктора Шевчука «Метель»:

– Коронована луной, как начало – высока, как победа – не со мной, как надежда – нелегка.

На этот раз без повтора. Сама стилистика песен своей необычностью мощно захватывала внимание. Спасибо вам, мои бывшие потомки.

Никитин вдруг уставил на меня свой указательный палец и изрёк:

– Точно Токарев!

Голосовые модуляции с надрывом меня выдали.

– Песни просто восхитительны. В чём-то даже гениальны, – продолжил Никитин, – Будто горным воздухом подышал. Надеюсь, ты позволишь мне их тоже исполнять?

– Вне сомнения, Сергей Яковлевич, – смущенно пробормотал я и попросил передышки, предложив спеть Алле Борисовне.

– Ты видел мои концерты? – зарделась будущая звезда.

– Конечно, вы же в «Весёлых ребятах» выступали, и раньше тоже. Классно поёте, – проблеял я дифирамбы.

– А давай-ка ты, Аллочка, песни из будущего фильма для нашего юного друга исполнишь? Надеюсь, что Эльдар с Микаэлом на нас из-за этого сильно ругаться не будут, – заявил Никитин и взял гитару.

Полились переборы неизвестной пока здесь песни на стихи Беллы Ахмадулиной. Какой все-таки красивый голос у великой певицы. Не зря Таривердиев ругался потом, когда она стала исполнять песни в более экспрессивной манере. Последовали ещё две песни на стихи Цветаевой: «У зеркала» и «Мне кажется, что вы больны не мной…».

– Аллочка отмечает ещё одно знаменательное событие. Её утвердили представителем от нашей страны на конкурс «Золотой Орфей» в Болгарии, – заметил Никитин.

– А песню уже подобрали? – поинтересовался я.

– Нет ещё. Слободкин Паша этим занимается. Хочешь что-то своё предложить? – ответила певица.

Её большие глаза насмешливо прищурились.

– Не-а! – засмеялся я, – Просто совет хочу дать. Возьмите что-нибудь из болгарской эстрады. Слова перепишите на русский язык. Болгарам такое понравится.

– Думаешь? – произнесла Алла.

Сидит такая мышка-скромница. Какой сильный контраст с её вулканирующим образом будет буквально через годик-другой. И, что самое главное, очень даже она в моем вкусе. Надо с ней как-нибудь тоже перекинуться словечком об индийской философии.

– Маэстро, не желаете ли снова дать публике возможность насладиться вашим талантом. Желательно что-нибудь позабористей, что-нибудь хулиганское, – выспренно произнес Никитин и протянул мне гитару, подмигнув. Он все ещё колет меня на Токарева, но кроме блатняка есть же и обычные городские песни, например у Гарика Сукачева. Вжарил им «Моя бабушка курит трубку…», подскочив к роялю и рокэнролльно колотя по клавишам, стоя и вихляясь, рыча под Луи Амстронга. По-моему, сбежалась вся студия, потому что моя бешенная экспрессия перекрыла все другие источники звуков. Окончено исполнение, наступила абсолютная тишина, нарушенная голосом Рязанова:

– Думал, что сейчас от рояля ничего не останется.

Оглянулся, никто не остался равнодушным. Кто-то смотрел с обожанием, а кто-то с изумлением. Привыкайте граждане, скоро начнутся восьмидесятые роковые с мощными гитарными строями. Пугачёва, по крайней мере, смотрела в нужной тональности. Зато пришедший с Рязановым Таривердиев выпучил глаза. Не в жилу ему, знать, оказалась задорная песенка.

– Хулиган, что поделать! – развел руками режиссер, словно оправдывая меня в глазах композитора.

– Жаль, что нашей молодёжи нравится такое…, всякий панк и прочая гадость. Но, осуждать никого не хочу, да и не имею права. Каждому – своё! – высказался композитор.

Отдал гитару Никитину. Она так и висела на шее, пока я лупил по клавишам «Бабушку». Прилежным мальчиком-одуванчиком присел за рояль, и из-под моих пальцев полились звуки мелодий, сыгранных при расставании с Лейсан. Я будто погрузился в те переживания, когда играл эти композиции для неё в полупустом зале ресторана.

– Невероятная красота, – на этот раз выдохнул композитор, – Просто немыслимо! Как несочетаемые стили могут уживаться вместе в одной голове?

Обитатели студии, не скупясь, дарили мне свой восторг. Кто хотел заиметь со мной знакомство, дарили визитки, или листочки с записанными телефонами и с пожеланиями в скором времени встретиться. Никитин с женой официально пригласили меня в гости в любое удобное время. Алла на этот раз решилась мне накарябать свой домашний телефон на тетрадном листочке.

Насладило выражение лица Мини Пятницы. Какое-то потерянное, ошеломлённое. Образ крутого дельца, обременённого многочисленными связями со знаменитостями, стремительно сдулся. После спада ажиотажа, Рязанов подвел ко мне мужчину в роговых очках.

– Знакомься, Павел. Это Гена Торчинский, очень деятельный малый. Будет продвигать твою музыку в массы. А с Гараняном я сам договорюсь.

– Да! Оркестровать необходимо. В Минкульте хотят выпустить диск-гигант с инструментальной музыкой, как у оркестра Поля Мориа. Меня пригласили, Рыбникова, Зацепина, кажется. Думаю, не лишними окажутся и твои поделки, – предложил Таривердиев.

– Сначала зарегистрировать надо, – заявил Рязанов.

– Ерунда! Сам напишешь партитуры, или помочь? – поинтересовался у меня композитор.

– Не откажусь от помощи.

– Визитка моя у тебя есть. Звони и приезжай. Поработаем.

Часы неуклонно сокращали время до начала сейшена на Текстильщиках. Я попрощался с Рязановым и Таривердиевым и пошел искать своих друзей. Лёха, Жека и Вовка увлеченно беседовали с тремя режиссерами возле столика с чашечками кофе и пирожными.

– Нам пора ехать. Если хотите, то можете остаться, – предложил я им выбор.

В ответ получил верноподданические взгляды. Тепло попрощались с Владимиром РоговЫм, Владимиром Меньшовым и Динарой Асановой с клятвенными обещаниями в ближайшее время созвониться.

– А мы разве не на машине поедем? – озабоченно произнес Лёха, когда мы летящей походкой вытолкнулись из павильона на улицу.

– На метро доберемся. Целее будем, – объяснил я.

– Пацаны, вы чё, без меня свалить решили? – раздался позади голос бегущего Пятницы.

– Не было времени тебя искать, – соврал я, – Спешим мы. А ты бы оставался тусоваться с богемой.

– Серёг, выкинь из головы наш прежний разговор. Я тебя недооценил. Перетрем наши дела по-новому. Отвезу сейчас вас, куда скажете, – сбивчиво проговорил Пятница.

– Нам нужно в Текстильщики, – ответил ему и дружески стукнул по плечу.

Вскоре мы все сидели на кожаных сидушках старой машины, а Миня рулил по улицам отдыхающей столицы.

– А нас всех в кино пригласили, – невинно объявил Змей.

– Сходим, если время будет, – угукнул я ответно.

– Да нет. Сниматься нас позвали в фильм, – пояснил Вовка.

– Фактурными мы малость оказались, – заржал Лёха.

– А хоккей что, побоку?

– Съёмки начнутся только в будущем году, – включился в разговор Жека, – Надо будет ещё решать, к кому из трёх режиссёров пойти. Тебя то берут даже без проб. Понравился ты очень.

– Я просто угораю на вас, ребята, – обернулся Пятница, – Такой крутяк я словил. В хоккей классно бацаете, знаменитости вокруг вас вьются, в кино сниматься зовут. Может, мне тоже перепадёт какая-нибудь роль?

– Фильмы те будут про подростков. Ты, Миня, малость выбиваешься из нужного колера, – посочувствовал деляге.

Мине чего-то взгрустнулось, и остаток пути он молчал.

Глава 18

Воскресенье, 02. 03.1975 г.

Подъехали к месту назначения, которое оказалось обыкновенной студенческой общагой, за полчаса до официально объявленного начала. Пробились через толпу галдящего молодняка к входу, перекрытому двумя спортивного вида парнями. Вход представлял собой запасной выход из актового зала. Это чтобы не мешать обитателям общаги проходить в свои жилища. Миню Пятницу многие узнавали и дружески приветствовали, к моему немалому удивлению.

Амбалы пропускали только владельцев невзрачных открыток с одинаковым изображением дурацких голубеньких восьмимартовских цветочков. На обратной стороне шариковой ручкой была расписана информативная часть и сделана невразумительная печать, которую легко можно было подделать. Эти открытки выполняли роль билетов-приглашений на сейшен. У нас таких билетов на руках естественно не было. Подозреваю, что и у основной массы столпившегося перед входом молодняка тоже.

– Парни, я приглашен на сейшен Серёгой Кавагоэ. Меня Пашей-хоккеистом зовут, – дружески улыбаясь, признался я привратникам.

– Вот, малый лихо лепит! – кто-то восхищенно прокомментировал за спиной.

– Иди, малец, и придумай что-нибудь поинтересней. А пока отойди в сторону и не мешай проходу, – благодушно пробаритонировал один из амбалов.

– Вы просто передайте ребятам из «Машины времени», что хоккеист из Берёзовой Рощи уже приехал, – не унимался я.

– Они сами ещё не подъехали, – сказал близко стоящий ко мне невысокий пацанчик с шарфиком цеэскового цвета.

– Короче, – резюмировал я, – Жду вон у той коричневой машины.

Амбалы деловито отвернулись, показывая своё отношение к моей просьбе.

– Привет, братуха. Ты че, не узнал меня? – неожиданно вклинился в разговор рядом стоящий Пятница.

– О, Миня! Извини, не узнал. Темновато тут. Проходи, давай. Только твоих пацанов мы пускать не будем. И так уже много левых пропустили, – смущаясь, проговорил стоящий слева привратник.

– А кто тут рулит? Щас я с ихними администраторами насчет вас договорюсь, – подмигнул мне Пятница и исчез за спинами амбалов.

– Пацаны, если вас проведут, то и меня тоже возьмите. Саня Никифоров я. По гроб жизни буду обязан, – горячо прошептал мне владелец шарфика, пока нас оттесняли от входа новые волны желающих попасть на крутой сейшен.

Если честно, попадать на этот сейшен никакого желания уже не было. Раньше стояла ребром проблема снятия сексуального голода, которую Кава опрометчиво пообещал решить. Толстуха Марина меня неплохо разрядила сегодня утром в электричке. Насыщенный всякими приключениями день поистрепал эмоции, и остался просто познавательный интерес. Сейчас бы запараллелиться с горизонтом и отдохнуть. Решено, ждем дисциплинированно приезд команды Макаревича. Если они забудут обо мне, то сваливаем домой.

Ожидающий молодняк обсуждал в разных кучках способы пролаза на сейшен. Все ждали приезда музыкантов, потому что нужно будет помочь им с проносом инструментов. И просто можно будет прорваться в шлейфе сопровождающих. Саня Никифоров покрутился возле нашей группы и снова протиснулся к входу. Разуверился, поросёнок мохноногий, в мою крутость. В отличие от него мои друзья-хоккеисты и примкнувший к ним Змей верили в мою звезду и смотрели на окружающих с оттенком превосходства.

– Едут! – заорала и задвигалась толпа.

Подъехал микроавтобус Рафик почти к самому входу. Из общаги выскочила группка организаторов, а из чрева машины начали по очереди появляться радостные рожи знаменитостей. Сформировалась команда носильщиков вещей и просто сопровождающих, назначенных жестами участников группы. Стоит ли говорить, что среди этих счастливчиков преобладали девицы очень даже кондиционного вида. Как и прогнозировалось, вместе с музыкантами через заслон прорвалось с десяток самых обнаглевших зайцев. Оттесненные амбалами неудачники горестно вздыхали. Среди них оказался и наш поросенок.

Через несколько минут вдруг выскочил очкастый парень и начал вопить:

– Кто тут из Берёзовой Рощи?

В ответ получил многоголосый вопль:

– Я! Я, я…

Вот, жулики малолетние. Ни стыда, ни совести! Амбал у входа, разозленный проигранным сражением с прорвавшимися пацанами, грубо дернул спрашивающего парня за рукав и показал в мою сторону.

– Как тебя звать? – спросил подбежавший парень.

– Чекалин…

– Пошли со мной. Меня Макар за тобой послал.

– Хорошо, только со мной приехали специально на этот концерт мои друзья: Женя, Лёша, Вова…, и ещё Саня. Я без них не пойду.

– Ладно. Пусть проходят, – выдохнул очкарик.

Нашу группу без разговоров протолкнули через вход, под завистливый вой толпы. Актовый зальчик с убранными стульями и простым подиумом для выступающих был заполнен молодыми телами только наполовину. Как только я вошел со своей свитой, Макаревич узнал Змея и принялся выяснять насчёт меня. Долго не верил, что я стою перед ним Сивкой Буркой, «как лист перед травой».

– Хвала небесам, что ты приехал. Сыграешь ту классную песню сам, в качестве приглашенного исполнителя, – предложил он мне.

Хитрит тут Макароныч. Исполненная на его сейшене песня в дальнейшем будет котироваться под эгидой его же группы. Ладно, представил Машинистам своих сопровождающих. Парни уже встречались с музыкантами и со счастливыми лыбами пожали им лапы. Саша Никифоров с таким восторгом смотрел на рокеров, что, казалось, сейчас рухнет перед ними на колени и начнет целовать им разные конечности, или даже следы от кед. Саня Кутиков пОшло поинтересовался тем, почему я набрал сопровождающих только мужеска пола:

– А жарить после концерта кого собрался?

– Мне кое-кем был обещан перепихон, – высказался я и посмотрел на Каву.

– Всё путём! Держи хвост пистолетом. Есть у меня кое-какие завязки в этой общаге. Организуем вам классную ночевку, – вредно захихикал Саня.

– Можешь не переживать. Я уже перепихнулся с утреца, – горделиво сообщил ему.

– Что же ты только о себе думаешь, а о своих друзьях-пионерах забываешь? Нехорошо-с! – продолжал подкалывать Кутиков.

– Комсомольцев… – вежливо поправил рокера Жека.

– Санёк, кончай моих марксистов с правильного пути сбивать, – шутканул я, состроив соответствующую морду.

– Сам ты марксист! – внезапно рассвирепел Змей под озадаченными взглядами Машинистов.

Пока мы препирались, звукоинженер потихоньку наладил установку, и музыканты отвлеклись на подстройку инструментов. Мне было велено находиться неподалеку. Незаметно зал заполнился до отказа, подкралось время начала. На подиум забрался очкарик, который представил участников группы. Действо началось с ранних и знаменитых композиций: «Все очень просто», «Солдат» и «Битва с дураками». Зал с энтузиазмом подпевал молодыми глотками, радостно поблескивая глазами. Потом Макаревич, подустав, объявил меня как приглашенного музыканта и пригласил на свое место, передав электрогитару. Сам же он с удовлетворенной улыбкой спустился в зал.

А дальше был гул недовольных голосов. Свистеть открыто, правда, не осмелились, но и этого оказалось достаточным, чтобы я почувствовал позывы в нижних секциях живота и предательское дрожание в коленках. Серёга с Саней вступили первыми, вопреки обычному рисунку песни «Ну и что…». По слаженной их игре я понял, что к этой композиции все неплохо подготовились. В любом случае очень замечалось отсутствие клавишных. Восприятие не такое музыкальное, как хотелось бы. Однако, для неискушенной публики исполнение этого произведения произвело эффект разорвавшейся бомбы. Особенно впечатлили гитарные пассажи и мой вокал перепуганным голосом. Представляю себе свою перекошенную рожу. Слава всем святым, что никто не догадался съемки кинокамерой устроить. Он бы тогда стал моим злейшим врагом.

Нигде ещё я не слышал таких завываний от восторга. Публика не стеснялась выражать свои эмоции криками, воплями, даже плачем. Самым приятным бонусом оказались взгляды фанатствующих девчонок. Многообещающие взгляды вечно голодному коняшке. Вот он – мой рай! С гуриями, как положено.

Очень вымотала эта песня. Попытался передать гитару лидеру группы, но Андрей попросил сыграть ту мелодию без слов, услышанную им в рощинском ресторане. Исполнить его просьбу помешали менты с озабоченными мордами, ворвавшиеся в зальчик в сопровождении молодых людей в пиджаках. Один из них заученными движениями обесточил установку. Менты же подскочили к нам и стали крутить руки. Серёга только успел сделать жест Макаревичу, чтобы не отсвечивал. Потом нашу троицу под обожающие взгляды фанатов повели на выход и погрузили в «козлик». Лёха с Жекой и Вовкой смотрели перепуганными кроликами, но сообразили не лезть ко мне.

– Не в первый раз такое с нами, – ободряюще подмигнул Кава, когда мы расположились в зарешетчатом отсеке машины.

– Не ссы, Паха, прорвемся, – добавил улыбающийся Саня, – Жаль, что мимо бухла и девок пролетаем.

У него была такая странная улыбка, что я невольно заподозрил, что он под кайфом.

– Думаю, что перепихон мне теперь точно не грозит. Или грозит, но другого качества, – развеселился я тоже.

– По крайней мере, мозги дрючить эти орёлики умеют, – согласился со мной Кава.

Идёт мент, – начал я анекдот, – Видит, мальчик что то лепит. Мент спрашивает:

– Чё лепишь?

– Милиционера.

– Из чего?

– Из говна.

Мент надавал мальчугану по шеям. Идет на следующий день, та же картина. Мент спрашивает:

– Чё лепишь?

– Пожарного.

– Из чего?

– Из глины.

– А почему не из говна?

– Тогда милиционер получится…

Парни разразились отчаянным ржачем. С переднего сиденья недовольно начали оборачиваться менты. Я вдохновился успехом и принялся дальше глумиться:

– Сотрудник милиции, заблудившийся в подмосковном лесу, воспользовавшись помощью сознательных и благожелательных граждан, уже через какой-то год с небольшим выбрался из чащи под Владивостоком.

Ржач последовал ещё сильней. Продолжаем бесчинства:

– Как одним словом назвать проводы милиционера на пенсию?

– И как? – заинтриговался Кава.

– Мусоропровод.

Опять парни умерли от смеха, а на переднем сидении недовольно завозились.

– Маленький мальчик подходит милиционеру и спрашивает:

– Дядя милиционер, а зачем у вас хлястик на фуражке сделан?

Тот принимает гордую осанку и говорит:

– А это, мальчик, если вдруг погоня, бандиты, я еду в машине, высовываюсь из окна, чтобы стрелять из пистолета, а ветер дует и может сдуть фуражку, а так я хлястик опущу на подбородок, и фуражка останется у меня на голове.

– А папа мне говорил, это чтобы хлебальник не треснул!

Музыкальные парни стонали, держась за живот.

– Ты заткнешься, или помочь? – разозлился кто-то спереди.

– Щас заткнусь, – дружелюбно согласился я, только ещё один анекдот дорасскажу:

– Мужчина и женщина в машине занимаются любовью. Вдруг в стекло стук. Мужик смотрит, а там мент стоит. Мужик опустил стекло, мент спрашивает:

– Чего это ты тут делаешь?

Мужик отвечает:

– Не видишь что ль, бабу е*бу!

Мент снова говорит:

– Я следующий!

Мужик, почесывая репу, высказался:

– Мдя…, никогда еще ментов не ё*б…

– Ну, говнюк! Дождешься у меня! – многообещающе сообщили спереди.

– Бить будете? – радостно поинтересовался я и доверительно сообщил, – Я очень сильно несовершеннолетний, между прочим. Меня не то, что трогать, в пузико целовать можно только генсекам и каким-нибудь озабоченным президентам. Короче, замучаетесь потом объяснительные карябать.

Отбрехавшись, продолжил козление, заметив попутно, что нападающий на меня мент имел чин прапорщика:

– Товарищ прапорщик, а если не было милиции, вы бы чем занимались?

– В армии служил бы.

– А если и армии не было?

– Тогда пожарником.

– А если б и пожарников не было?

– Hе знаю, но все равно бы не работал!

Щас ты допи*дишься, гнида мелкая! – взвился прапор на переднем сидении под реактивный взрыв хохота.

Второй мент за баранкой в звании сержанта тоже злился, но молчал. Так и подъехали к отделению под истерический хохот. Представляю, что думали случайные прохожие. Я даже начал волноваться, что нас в какую-нибудь психушку увезут. У Кавы условный рефлекс вдруг сформировался. При взгляде на ментов у него начинался приступ отчаянного смеха с завываниями. Мы с Саней поневоле подключались бэк-вокалом, зараженные этим хохотом, под постные мины сопровождающих нас милиционеров.

В самом отделение милиции мы ещё долго отхрюкивались реликтовым смехом. Нас там обыскали, выгрузили из карманов мелкие вещи и развели по кабинетам. В моих карманах оказалось столько визиток, что я сам офигел. Меня допрашивал пожилой капитан.