Текст книги "Арабская петля (Джамахирия)"

Автор книги: Макс Кранихфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– В самый раз на шашлык, мясо парное, нежное, – мечтательно протянул Крот.

– Приземленное создание ты, Крот, сразу видно, что душа у тебя отнюдь не романтичная, а заскорузлая, как портянка у бойца-первогодка. Так вот, прапор барашка полюбил, как родного, чертову уйму времени проводил с ним, играл и баловал всячески, а одна из игр заключалась в том, что становился он на четвереньки и начинал с барашком бодаться. Барашку это нравилось страшно, ну и прапор, глядя на него, умилялся чуть не до слез. Так вот, дни шли за днями, барашек рос, а бодался с ним прапорщик ежедневно и так натренировался, что когда тот вырос в здоровущего молодого барана, он продолжал с ним без особого ущерба стучаться лбами и порой даже в этих дуэлях побеждал.

– Так богатыри на Руси в старые времена тренировались, – вставил Стасер. – Каждый день на определенное расстояние переносили новорожденного теленка. И так день за днем, пока теленок не вырастал в быка. И тогда богатырь мог без особых усилий его таскать на плечах.

– Не знаю, как там богатыри, а прапор настолько этой забавой своего барана разбаловал, что тот любое существо в военной форме начал воспринимать, как объект для развлечения. Стоило ему увидеть любого военного, как он бросал все свои бараньи дела и радостно летел в атаку. И все бы ничего, бойцы с батальона обеспечения, которые чаще всего становились его жертвами, благоразумно молчали, не желая портить отношения с прапорщиком, а когда приезжали курсанты, то барана от греха привязывали накрепко в специальном сарае и на волю не выпускали. Однако до бесконечности это продолжаться, конечно, не могло. И вот однажды учебный центр решил посетить начальник училища – старый заслуженный генерал, причем прибыл он с инспекцией неожиданно, никого не предупреждая. И угадайте, кто же его встретил первым?

Стасер уже заулыбался в предвкушении хохмы, а Крот откровенно хрюкал в кулак на заднем сиденье, о личности встречавшего они, конечно же, сразу догадались.

– Правильно! Разумеется, это был пасшийся себе на травке баран. Завидев генерала и безошибочно определив его принадлежность к касте тех самых зеленых, с которыми он так весело играет, баран взрыл копытами землю, нагнул голову и рванулся в атаку. На счастье всю эту картину успел засечь вовремя, вышедший покурить на солнышке прапор. Генерала нужно было срочно спасать, ибо, не понимая всех масштабов грозящей беды, и сам он и вся его свита просто замерли на месте, наблюдая за мчащимся во весь опор животным. И тогда прапор принимает единственно верное решение. Он бросается на перехват. С места развив третью космическую скорость, он успевает подскочить к генералу раньше своего питомца, тут же поворачивается к обалдевшему начальнику спиной и, упав на четвереньки встречает барана лоб в лоб. Генеральский адъютант божился потом, что звук от столкновения двух лбов был точь в точь как от столкновения шаров после сильного удара в бильярде. После чего баран осел на задние ноги мотнул башкой и завалился набок, потеряв сознание, сильнее обычного успел разогнаться бедняга, удар то у него на генерала был рассчитан, не на хозяина. Вот и заработал сотрясение мозга.

– А прапор что? – еле выдавил, задыхаясь от смеха, Крот.

– А что прапор? – совершенно невозмутимо продолжил Чуча. – Встал, отряхнулся и по всей форме доложил генералу. У него то в голове мозгов не было, так что трястись нечему.

– Ну а генерал?

– А генерал понял, что оборона на этом участке крепка как нигде, – наставительно подняв палец вверх, произнес Чуча. – И, следовательно, проверять тут нечего. Поэтому он развернулся, молча сел в машину и уехал на другой объект. А вот баран больше никогда не пробовал бодаться с военными, сломил этот нокаут его драчливый характер.

С минуту помолчали, про себя переваривая рассказанную историю и разглядывая летевшие навстречу однообразно-унылые пейзажи. Крот вывесившись чуть не по пояс наружу смачно высморкался, вытерев испачканную ладонь об борт машины, обжег об раскалившееся на солнце железо палец и смачно выругался.

– Хреновы ученые, уже придумали бы какие-нибудь фильтры в нос, а то до самых легких все пылюкой забито!

– Респиратор носи, – недовольно буркнул Чуча, столь фамильярное обращение с автомобилем, который он считал практически своим, его явно разозлило.

– Ишь, умный! Респиратор! Ты сам то в нем походить пробовал когда-нибудь?

– Пробовал! Я такое пробовал…

Что именно успел за свою бурную и многогранную жизнь попробовать Чуча, так и осталось загадкой, потому что именно в этот момент впереди сверкнула яркая вспышка, прокатившаяся следом, ударная волна стегнула по незащищенной коже лиц пыльной плетью, а уши разом оглохли от грохота взрыва.

– Ну ни х… себе! – выразил общее мнение Крот, с противным лязгом передергивая автоматный затвор. – Вот это мы попали…

Закончить мысль ему не дал очередной взрыв в голове колонны, и тут же шарахнуло сзади.

– К бою! – истошно взвыл Стасер.

И будто выполняя его команду, еще минуту назад казавшаяся совершенно безжизненной пустыня слева от них взорвалась треском пулеметных очередей. Противно завизжали рикошеты, зачмокали плющащиеся об бетон и броню застывшего рядом „абрамса“ пули.

Стасер вместе с пулеметом вывалился на дорогу, перекатился под прикрытие колеса и удобно приладив к плечу приклад, наугад огрызнулся короткой очередью в сторону нападавших, обозначая для них, огневое противодействие, показывая, что расстрел как в тире у них не пройдет. Этот огонь пока имел лишь психологическое значение, давил на нервы вражеским стрелкам, не давал сосредоточиться и грамотно разбирать цели. С другой стороны машины в унисон рокотнули автоматы Крота и Чучи. Шедший впереди „хаммер“ Хунты пока молчал. Косонувший туда в нетерпении Стасер сразу увидел причину. Хунта, согнувшись в три погибели и покраснев от натуги как вареный рак тянул из салона безжизненно обвисшее в его руках тело. „Пушной! Водитель первой машины! – понял Стасер. – Черт, опять потери! Сколько же можно! Или нам вообще не суждено вернуться из этого рейса?!“ Усилием воли он отогнал непрошенную мысль, „молчи, придурок, молчи, беду накличешь!“ и суеверно поплевал через плечо, вновь прилаживаясь к прицелу, выискивая цель, но глаза помимо воли так и норовили вновь глянуть в сторону первой машины, посмотреть как там парни, что у них. Наконец, сквозь тянущийся от горящей „брэдли“ едкий щиплющий глаза до слез дым, ему удалось рассмотреть, что Хунта склонившись над Пушным ловкими отточенными движениями бинтует тому грудь. „Значит, жив, курилка! Жив – это главное! Глядишь все и обойдется!“ Ариэль – ехавший на „хаммере“ Хунты третьим, сидел рядом настороженно озираясь по сторонам. Так что все живы из потерь пока один раненый, дай Бог, так оно и останется, все-таки охрана колонны слишком многочисленна и вряд ли хаджи рассчитывают ее уничтожить. Кишка тонка! Скорее это просто обстрел для демонстрации активности, для отчета перед платящими деньги за борьбу с неверными арабскими шейхами, а значит, драться насмерть здесь никто не станет, главное переждать огневой налет и сохранить живыми людей. Пусть морпехи разбираются сами, к тому же у нас еще и танк есть! Сейчас шарахнет пару осколочных, хаджам небо с овчинку покажется – в пустыне от снарядов не спрячешься.

Вторя беспорядочным скачущим галопом с одного на другое мыслям Стасера, башня замершего неподалеку бронированного гиганта грациозным почти балетным пируэтом развернулась в сторону нападающих, несколько раз качнувшись из стороны в сторону, будто принюхиваясь. Стасеру даже показалось, что он слышит тихий шорох моторов заставляющих вертеться голову этого колосса надежно укрытого обедненным ураном, лязг поданного заряжающим в лоток снаряда, сосредоточенное сопение прильнувшего к панораме прицела наводчика и быстрый шепот диктующего установки для стрельбы командира. „Ну, пидоры, получайте! – предчувствуя первый выстрел, со злобной радостью подумал он. – Это вам за Пушного, суки! За всех погибших и покалеченных здесь ребят! Огребайте!“ Однако ничего сделать танк так и не успел – всего метрах в ста впереди вдруг взвихрился маленький пыльный смерч, поднятый струей обратного пламени гранатомета, и ярко сверкнувший на фоне выгоревшего неба болид врезался танку прямо в лоб. Глухой удар и лязгающий визг раздираемого металла слились воедино. По ушам ударил истошный вопль ужаса и боли, в котором не осталось, кажется уже ничего человеческого, сквозь оставшийся открытым в нарушение всех мыслимых инструкций люк механика-водителя этот вопль взлетел к небу, заставив на мгновение замереть, покрываясь, не смотря на жаркий день холодной испариной и морпехов и гардов.

– Сука! Сука! – чуть не плача от злости и обиды в голос заорал Стасер, лихорадочно давя на спусковой крючок пулемета и кромсая длинными очередями пространство перед собой.

Неоднократно наслышанный о потрясающих боевых качествах „абрамсов“ об их практической неуязвимости на поле боя, о просто потрясающей живучести, он счел происшедшее просто оскорбительным невезением и личным ему, Стасеру, брошенным вызовом судьбы.

– Командир! Я этого урода засек! – перекатился к нему орущий от возбуждения Чуча. – Вон он, там! Видишь, какая-то метелка из песка торчит, он на три пальца правее, там еще бугорок. Может съездим, проведаем гада?!

– Куда ты съездишь? Что совсем вольтанулся?! Только дернешься, из тебя решето сделают!

– Ни хрена, командир! Если Хунта со своими заткнет пулеметчика, то можно проскочить по-быстрому!

– Как же! Так они тебе и дали!

– А так сидеть тоже смысла нет! Если у него зарядов достаточно, то он сейчас из всех нас по очереди шашлык делать начнет. Вот тогда точно сдохнем! Так хоть шанс есть…

* * *

Хасану показалось, что вздрогнула сама земля, что от удара непредставимой силы земной шар сейчас расколется пополам и осыплется неровными кусками прямо в безвоздушное пространство космоса. Ударная волна пронеслась над головой, обдав плотным потоком раскаленного воздуха, плотным градом сыпанули по сухой твердой как камень почве корявые металлические осколки. Хасан вспомнил, что в дополнение к закладке, Касим прикопал там же целую кучу мелко нарубленного железного хлама. Но тут же ему стало не до мыслей еще два последовательно грохнувших взрыва, казалось, выбили из старика дух, оглохшие уши наполнились колокольным звоном, а из носа тонкой струйкой засочилась кровь. В какой-то момент Хасану показалось, что он умирает, и даже послышалось откуда-то сверху призывное пение гурий, но грубый рывок за плечо мгновенно вернул его обратно на грешную землю. Повернув голову, он встретился взглядом с горящими бешенством побелевшими от злобы глазами Мамбы. Искривленный в крике рот молодого чеченца потоком выталкивал, почти не различимые из-за контузии ругательства. „Снимай, баран! Быстрее!“ – долетел откуда-то из страшной дали едва различимый сквозь забившую уши мягкую вату хриплый возглас напарника. Снимать? Что снимать? Что хочет этот человек? Он что не видит, что старый Хасан умирает? Он что, не знает, что умирающему, готовящемуся предстать перед самим Аль-Хайи, Аль-Басыр, Аль-Хакам Аллахом необходимо к этому серьезно подготовиться, перебрать, как четки всю свою жизнь, вспомнить все свои прегрешения, добрые и злые дела… Почему он мешает мне сосредоточиться?

– Оставь меня, юноша, дай мне подготовиться к встрече с Аллахом… – Хасану казалось, что эту фразу он выговорил спокойно и величественно, как и подобает умирающему воину джихада, но прозвучавший хриплым карканьем, то и дело срывающийся голос серьезно подпортил производимое впечатление, видимо, поэтому должного эффекта произнесенные слова не возымели.

– Я тебе сейчас устрою встречу с Аллахом, осел! – взревел Мамба. – А ну! Камеру в руки и снимать! Снимать, я сказал, старый пидор!

Трудно сказать, что больше подействовало на Хасана, гневный крик напарника, или чувствительная затрещина его сопровождавшая, но он постепенно начал возвращаться к реальности и спешно зашарил по чехлу, укрывающему видеокамеру, пытаясь непослушными дрожащими пальцами его расстегнуть. Злобно выплевывая через губу слова на непонятном языке, Мамба вырвал у него из рук чехол, быстро извлек из него камеру и сунул ее Хасану, сопроводив жест добрым подзатыльником.

– Работай, сука! Время!

Окончательно пришедший в себя Хасан цепко ухватил камеру и осторожно приподнялся из окопа, оценивая открывшуюся картину боя. А посмотреть было на что. Развороченная взрывом, искореженная до неузнаваемости, напоминающая закопченную груду металлолома „брэдли“ чадила густым черным дымом. Шедший следом за ней „хаммер“ валялся на боку весь посеченный осколками. Молодец Касим! Не зря обматывал снаряды в закладках рубленной железной дрянью, вон как машину раскурочило, и что-то невидно никого из живых. В хвосте колонны смятые и растерзанные вторым фугасом, воткнувшись один в другой жарко полыхали еще два „хаммера“. Нормально все! Хотя стоп! Вот она, та самая неправильность! „Хаммеров“ в колонне оказалось четыре вместо двух! И теперь один из них совершенно цел и невредим и уже разворачивается мордой к засевшим в окопчиках аскерам Аллаха. Поединка с танком один на один не получилось! Но как они могли проглядеть это раньше! Почему никто не обратил внимания на то, что сегодня колонна больше, чем обычно?! Что это? Неужели предательство?!

Короткий тычок кулаком в плечо не дал ему додумать эту страшную мысль.

– Ну что, черножопый, готов работать?

Светящееся злой радостью и азартом лицо Мамбы придвинулось вплотную, обдав Хасана волной куража и лихой бесшабашности. Он не понял слова, которым его назвал напарник, но, решив, что это какое-то дружеское обращение, принятое у чеченцев, поспешно закивал.

– Тогда снимай! Да смотри, чтобы кино вышло, что надо! Второго дубля не будет! – весело проорал Мамба, вскидывая к плечу шайтан-трубу.

Хасан приник к видоискателю, ловя в него, разворачивающий в их сторону башню „абрамс“. Черное бездонное жерло танковой пушки заглянуло ему прямо в душу, наполнив ее страхом и смятением. А ну, как у Мамбы ничего не выйдет? А если он промахнется, или чудо-оружие не сработает? Тогда эта бронированная громада просто разнесет нас всех на куски, а тех, кто останется жив, намотает на гусеницы. Хасан вспомнил, как участвовал в неудачной засаде в пригороде Тикрита, когда такой же надежно закованный в железо монстр, не утруждаясь стрельбой, на бешеной скорости гнался по полю за разбегающимися в ужасе воинами Аллаха, сбивая их с ног и наматывая тела еще живых людей на траки своих гусениц. Наверное, танкисты считали это веселой игрой типа „пятнашек“. Хасана передернуло. Хоть у правоверного и нет причин бояться смерти, ведь она лишь ворота в лучший мир, где ждет мусульманина все то, чего он был лишен в этой жизни, но умирать раздавленному гусеницами очень уж не хотелось. И он, сам того не замечая начал шептать молитву, обращаясь к Аль-Мумит Аллаху, прося того помочь Мамбе, укрепить и направить его руку, обострить и выверить его зрение и даровать необходимую мощь таинственному чудо-оружию.

– Готовься, старик. Не забудь открыть рот, а то перепонки лопнут. Даю обратный отсчет, – бесцветным замороженным голосом произнес над ухом Мамба.

Пушка „абрамса“ почти завершила оборот и смотрела уже прямо в глаза Хасану.

– Три…, два…, один…, – монотонно звучали сбоку цифры. – Ну, поехали!

Желудок у Хасана в ожидании выстрела сжался и подкатил к горлу, заставив судорожно сглатывать, горькую, пропитанную пылью и от того вязкую слюну. Он еще успел мельком увидеть боковым зрением, как страшно исказились черты лица Мамбы перед тем, как его палец плавно лег на спусковой крючок диковинной шайтан-трубы. Он как можно шире распялил рот, до боли в сведенных судорогой челюстях и сжался в ожидании. А потом вся Вселенная утонула в громком реве, полном торжествующей ярости, ни с чем в мире не сравнимым. „Так, наверное, должны звучать трубы, поднимающие на Страшный Суд мертвых!“ – мелькнула в голове Хасана неожиданная аналогия. Яркая хвостатая комета, отлично видимая даже солнечным днем, устремилась к многотонной туше „абрамса“. Хасан, как завороженный вел за ней объектив, сопровождая полет посланницы смерти. Он довел ее до самой цели, до того момента, когда огненный шар ударил прямо в лоб сплюснутой танковой башне. Острая игла разочарования кольнула сердце старого араба, уж он то, повидавший через видоискатель, массу боевых столкновений с американскими гяурами, точно знал, что нет такой силы, что способна пробить лобовую броню „абрамса“. Знал, что бить танк нужно лишь в сочленение между башней и корпусом, или чуть выше гусеницы, под бронированную юбку, а уж никак не в лучше всего защищенный лоб, которым танк без труда проламывает каменные стены домов. Он на мгновенье закрыл глаза, пытаясь смириться с тем более обидной неудачей, что уже почти поверил в то, что победа близка. А когда вновь взглянул на вражеский танк, то увидел, что целившая ему в лицо пушка безвольно опущена к земле, а из распахнувшегося люка, шатаясь, вываливается неловкая фигурка танкиста в комбинезоне. Ни дыма, ни огня видно не было, но танк был убит! Отчего-то это становилось сразу понятно при одном только взгляде на него. Груда мертвого металла! Которая не опаснее теперь, чем любая куча железного лома!

Охваченный восторгом Хасан не понимая, что он собственно делает, вскочил на ноги и, размахивая зажатой в правой руке камерой, заорал во всю силу своих легких: „Аллах акбар!“ Отбросивший в сторону гранатомет Мамба, несколько секунд удивленно смотрел на совершенно спятившего, по его мнению, фанатика, а потом в коротком перекате достал его ноги и, подбив под колени, заставил завалиться на спину. Однако он опоздал, пусть совсем чуть-чуть, но война, как впрочем, и история, не знает сослагательного наклонения, мгновеньем раньше прицельная пулеметная очередь, выпущенная со стороны разгромленной колонны, наискось вспорола грудь старого араба. Мамба еще не осознавая всех масштабов происшедшей катастрофы, матерясь на чистом русском языке, прижал чуткие настороженные пальцы к сонной артерии араба, против ожидания пульс прослушивался, слабый, нитевидный, но все же.

– Как же ты меня подставил, урод, – медленно выговорил, укоризненно качая головой Мамба. – И как я теперь буду объяснять эту хрень Мансуру, а самое главное: тебя то куда теперь девать.

Старик мягкой тряпичной куклой лежал на песчаном дне окопчика, из приоткрытого рта с натужным присвистом вырывалось дыхание, и в такт вдохам и выдохам начинали пульсировать ярко-алый кровяные фонтанчики в местах, где впалая тощая грудь была пробита пулеметными пулями. „По всему видно, задеты легкие, – догадался Мамба. – Звиздец котенку, больше срать не будет!“ Окончательно решив про себя, что старик не жилец, он, не тратя больше драгоценного времени на возню с безнадежным раненым, выхватил из его рук драгоценную камеру. Для Мамбы весь смысл сегодняшней операции, весь риск и труд, вся утомительная подготовка этого короткого боя заключались теперь в этом хитром заморском аппарате, а точнее в том изображении, что было им зафиксировано и теперь надежно хранилось в недрах цифровой памяти. Все остальное не значило ничего. По сравнению с мегабайтами информации жизнь Хасана и всех остальных участников засады имела ценность, выражаемую величиной стремящейся к нулю. В принципе и братья подрывники и два угрюмых араба-пулеметчика, что накрывали сейчас с флангов колонну свинцовым ливнем, не давая высунуться морпехам, были заранее, еще до операции списаны им в расход. План, придуманный Мамбой, предусматривал отход с места засады только двух человек – его самого и видеооператора. Остальным было предназначено стать настоящими шахидами, ведь именно об этом мечтает каждый воин Аллаха, по-крайней мере на словах, разве нет? Так что Мамба угрызениями совести по поводу участи уготованной им федайинам отнюдь не терзался. Ну что ж, своенравная девка Судьба опять внесла в тщательно продуманное действо свои коррективы, ничего, не в первый раз, и, будем надеяться, не в последний. Без старика будет несколько труднее и только, а это не смертельно. Так что, работаем! Главное сберечь оружие и видеокамеру. Остальное не важно, лишь бы донести в целости информацию и тогда, любые потери будут полной ерундой, не стоящей внимания. Это только с дороги прячущимся за покореженной броней амерам кажется, что перед ними ровная как стол песчаная поверхность, на самом деле не далее как в сотне метров от вырытого Мамбой окопа проходит узкое и потому незаметное издалека пересохшее русло небольшой речки. Если стремительным броском, а для тренированного человека это не займет больше пятнадцати секунд, проскочить к руслу, стремглав скатиться вниз с обрывистого берега и вне видимости врага и вне досягаемости его пуль пробежаться с полкилометра вверх по покрытому твердой высохшей глиняной коркой дну, то выйдешь как раз к заботливо укрытому от посторонних глаз, крашенному в желтый пустынный цвет внедорожнику с полным баком. А потом, ищи ветра в поле! Даже если амеры вызовут на подмогу авиацию, прилетевшие вертолеты сначала займутся непосредственно ведущими бой федайинами и лишь потом обратят внимание на движение по окружающей местности, но он и бесценная видеозапись к тому времени однозначно будут уже далеко.

Аккуратно приподняв голову над невысоким песчаным бруствером, Мамба оценил обстановку. Увиденное его не слишком порадовало, но вполне укладывалось в ранее разработанный план. „Абрамс“ стоял поверженным колоссом посреди дороги, не подавая никаких признаков жизни. Шедшая головной „брэдли“ исправно пылала, где-то внутри нее один за другим рвались снаряды, сотрясая корпус машины мощными ударами. От замыкавших колонну „хаммеров“ доносилась редкая неуверенная и беспорядочная стрельба, Салман – правофланговый пулеметчик, методично поливал обгоревшие остатки машин свинцом, не давая высунуться укрывшимся за ними морпехам. С левого фланга, обрабатывая замершие в середине колонны грузовики, молотил его напарник – молодой араб. А вот из окопчика подрывников, как на слух определил Мамба, стрелял лишь один ствол, значит, кто-то из братьев уже убит или серьезно ранен. Ну да ладно, для тихого незаметного отхода одного человека прикрытие все равно оставалось более чем солидным. А это еще кто у нас? Вот это уже совсем не в масть, откуда только они взялись?!

Прямо по изъеденной, будто оспой редкими кочками, покрытыми выгоревшей на солнце, буро-коричневой травой степи рыча мотором и переваливаясь с боку на бок, полз покрытый грязно-желтыми разводами пустынного камуфляжа „хаммер“. Высунувшийся из правой двери стрелок поливал пространство перед собой из ручного пулемета, с левой стороны еще один кромсал песок длинными автоматными очередями. Вряд ли они могли увидеть затаившегося в тщательно замаскированном окопе Мамбу, но наверняка засекли поднявшийся в этой стороне после выстрела по „абрамсу“ столб пыли и справедливо решили, что именно где-то здесь засел их самый опасный противник. К тому же этот их маневр позволял зайти во фланг молотившему по колонне слева пулеметчику. „Откуда только взялись на мою голову эти уроды?!“ – тоскливо подумал Мамба, понимая, что если ничего не предпринять, то уже через пару минут „хаммер“ просто наедет на его окопчик и дальше отсиживаться все равно будет бессмысленно, а отходить по ровной как стол пустыне под огнем приближающегося внедорожника просто самоубийство. Тут только он заметил еще один „хаммер“ зарывшийся передними колесами в тянущийся вдоль дороги арык. Две кажущиеся с такого расстояния игрушечными фигурки одетые в непохожую на обмундирование морских пехотинцев форму согнувшись в три погибели суетилсь возле него, пытаясь вытолкнуть на дорогу. „Точно! В колонне на две машины больше, чем рассчитывали! – поглощенный мыслями о предстоящей стрельбе по „абрамсу“, Мамба вовремя не обратил внимания на этот очевидный факт, и теперь за это предстояло расплачиваться. – Наблюдатели, суки, прощелкали! Не сообщили об изменении состава!“ Знай он заранее, о том, что в колонне идет на две боевых единицы больше, скорее всего вообще отменил бы операцию, заподозрив обостренным чутьем не раз травленого волка, какую-нибудь пакость со стороны американцев, а может быть даже подготовленную специально для него засаду. Однако что уж теперь, как говорится, после драки кулаками не машут. Точнее, в его случае драка уже вовсю шла и теперь оставалось лишь как можно более эффективно размахивать кулаками, а не сожалеть о том, что можно было начать схватку совсем по-другому сполна использовав все преимущества внезапного нападения. И ведь он сам лично перед началом боя осматривал идущую всего в паре сотен метров от него колонну и само собой видел, что в ее составе две лишние машины, но тогда увлеченный предстоящей задачей не придал значения, не осмыслил во всей полноте увиденное. Так бывает иногда, когда мозг видит и замечает изменение обстановки, грозящее крахом всему задуманному плану, но как бы не желая мириться с крушением заранее проведенных расчетов, упорно оставляет портящий все факт без внимания до тех пор, пока есть хоть малейшая возможность его игнорировать.

Несколько скоротечных пулями у виска летящих боевых секунд показавшихся ему вечностью Мамба боролся с собой, потом решительно закусив губу потянул из брезентового чехла уже упрятанный туда гранатомет. К чудо-оружию оставался всего один выстрел, выданный на тот случай если какая-либо непредвиденная случайность помешает попасть в „абрамс“ с первого выстрела. Не поразить, а именно попасть. В случае попадания и непоражения мишени следовало немедленно отойти, не предпринимая второй попытки и принять все возможные меры к тому, чтобы ни сам гранатомет, ни оставшийся выстрел к нему ни под каким видом не попали в руки американцев. Это условие ставилось впрочем, в любом случае вне зависимости от успешности или провала операции.

Он осторожно стравил сквозь зубы накопившийся в легких воздух и поймал в прицельную планку скачущий сумасшедшим галопом „хаммер“, на таком расстоянии не промахнулся бы и боец-первогодок, не то что мастер за плечами которого были тысячи зачетных стрельб в самых различных условиях. Вот только знать бы заранее, как подействует на легкий внедорожник боеприпас с легкостью прошибающий насквозь покрытый самой современной броней танк. Не получится ли так, что граната не причинив особого вреда нападающим просто прошьет машину, как раскаленная спица податливый кусок масла, оставив его наедине с разъяренным экипажем? Да что уж теперь гадать?! Эх, где наша не пропадала!

Мамба резким движением распрямился над бруствером, чтобы обеспечить сзади свободное пространство для струи обратного пламени, гранатомет уже как влитой покоился на плече. По появившемуся прямо перед машиной, будто чертик из коробочки гранатометчику тут же ударили из всех стволов. Пули смачно защелкали вокруг, зарываясь в сухую землю. Не обращая на них не малейшего внимания и вновь тщательно выверив прицел (второго шанса не будет!), Мамба нажал на спуск. Привычно и явно дружески „не дрейфь, хозяин, прорвемся!“ ухнул гранатомет. „Хаммер“, будто натолкнувшись с разгону на невидимую стену, взбрыкнул в воздухе передними колесами и попятился назад, весь передок смяло, как от удара огромной кувалды. Однако пулеметчик был жив, еще до попадания гранаты он успел выпрыгнуть на ходу из правой двери, грамотно перекатился, гася инерцию движения и уже пластанул длинной очередью по окопу.

Мамба бережно опустил на землю ставшую теперь бесполезной трубу гранатомета, аккуратно прикрыл ее брезентовым чехлом и потянулся за удобно пристроенным на бруствере автоматом. Рука уже коснулась теплой и ребристой, приятной на ощупь пластмассовой рукоятки, когда тупой удар в плечо заставил его повернуться вокруг своей оси. Еще не понимая, что произошло он, сгоряча вновь потянулся к оружию, но сильная и умелая, всегда послушная рука вдруг повисла вдоль туловища безвольной плетью. Секунду он удивленно смотрел на нее, а потом, по заскорузлым покрытым мозолями пальцам быстро-быстро побежали ярко-алые ручейки, щедрыми каплями падая на довольно шипящую при попадании долгожданной влаги землю. Голова закружилась и куда-то поплыла, перед глазами вдруг оказалось бесцветное, словно бы выгоревшее небо. А на фоне неба вдруг вырос здоровенный детина в песчаного цвета рубашке, с нарукавной нашивки злорадно скалился облаченный в десантный берет белый кролик. Все эти подробности с четкостью цифровой фотографии мгновенно зафиксировало зрение, даря уплывающему в пропасть небытия мозгу, некий стоп-кадр. Потом картинка изменилась, задвигалась, в общем-то, правильные и где-то даже красивые черты лица парня исказились почти звериной яростью, а прямо перед глазами Мамбы заплясал бездонный зрачок пулеметного ствола. Вот только лицо, чуть погрубевшее, покрывшееся сетью морщин, но такое знакомое, откуда оно? Эта неожиданная мысль, внезапное узнавание перекрыли все, даже заглядывающий прямо в душу ствол казался не более чем досадной помехой. Где же я его видел? Кто он? И словно вспышка молнии, неожиданно осветившая мрак. Такое же мгновенное узнавание. И удивление. Не может быть! Нет, никакой ошибки. Видимо, все-таки может…

* * *

Шестым чувством, непередаваемым и неизученным инстинктом охотника Стасер понял, что не промахнулся. Даже по тому, как качественно кувыркнулся на дно окопчика гранатометчик, можно было судить, о том, что хоть одна пуля из выпущенной веером торопливой очереди нашла свою цель. А может даже и не одна! Оставался, конечно, ничтожный шанс за то, что враг просто заманивает его, притворяясь раненым или убитым, но Стасер был практически уверен, что это не так, столь убедительно сыграть невозможно, такой актерский талант если и встречается, то никак не в забытой Богом глуши на пустынной дороге, а, как минимум на подмостках большой театральной сцены. Так что три к одному, можно смело идти смотреть, что там с нашим незадачливым стрелком.

Жутко болела голова, видимо очередная контузия, во рту стоял неприятный стальной привкус. Еще следовало посмотреть, как там парни, в ушах до сих пор звенел жуткий крик Крота, этот явно не жилец, граната прошла как раз по той стороне, где он сидел, а вот Чуча вполне может быть жив. Эх, Чуча, Чуча! Сам ведь настоял на этом самоубийственном рывке! Откуда только у нас русских вот это граничащее с сумасшествием презрение к смерти, боевое безумие, готовность к самопожертвованию, умение не прося ничего взамен „живот положить за други своя“? Но, к черту лирику, все это потом, сначала стрелок! А то опомнится, тварь, потом хлопот не оберешься.