Текст книги "Охота за наследством Роузвудов"

Автор книги: Маккензи Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 11

СРЕДА, 26 ИЮНЯ, 10:55

Несколько человек потрясенно визжат, затем слышится смех. Слабый свет просачивается из других залов, но мои глаза еще не успели к нему приноровиться. Телефон гудит.

«Обратный отсчет начался. Поспешите».

Мой план приносит желаемый результат – посетители выходят из зала, гадая, не произошло ли аварийное отключение электроэнергии. Один человек спрашивает, нет ли здесь привидений. Такие глупости типичны для туристов.

Я отпускаю руку Лео и толкаю его к двери у лестницы. Из-за угла доносятся голоса – сюда поднимаются новые посетители.

– Задержи их, – приказываю я.

– Но…

– Давай, задержи их, – настойчиво повторяю я.

Я бросаюсь к Куинн, которая перешагивает через бархатный канат. Мой пульс как с цепи сорвался, кровь переполняет адреналин. На ее телефоне идет обратный отсчет, и она включила фонарик, чтобы нам было лучше видно. У нас осталось пятьдесят секунд. Сорок девять…

– Проверь сзади, – шепчу я, засунув палец в щель между рамой и стеной. Но нащупываю только шершавое дерево. Куинн обыскивает раму с другой стороны. – У тебя что-нибудь есть?

– Нет, – отвечает она.

Я веду пальцем вверх, но результат тот же – ничего.

– Может, нам снять ее со стены?

– У нас нет на это времени, – отвечает она. – И вряд ли мы смогли бы это сделать.

– Проверьте наверху, – громко шепчет Лео с другого конца зала.

– Заткнись! – одновременно отвечаем мы с Куинн.

Я беспомощно смотрю на верх картины. Мне до него не дотянуться.

– Давай, – говорит Куинн, наклонившись, положив телефон на пол и сцепив руки. – Я тебя подсажу.

– Я же выше тебя, – замечаю я.

– Зато я сильнее.

Я хмыкаю и становлюсь на ее сложенные ладони. Эта подставка ужасно неустойчива, но она все же помогает мне приподняться, так что я могу провести пальцами по верху рамы.

– Осталось двадцать секунд, – предупреждает Лео. Затем намного громче добавляет: – Извините, но этот зал сейчас закрыт. Проблемы с электропроводкой.

– Мне надо опустить тебя, – с натугой пыхтит Куинн.

Я уже почти дотянулась до чего-то…

– Подожди! – говорю я, но она уже уронила меня. Я хватаюсь за веревку и едва не опрокидываю картину. – Я что-то нащупала! Нам надо попробовать еще раз!

– Не вертись так, – бормочет она и снова сцепляет руки, на сей раз выше. Я дотягиваюсь до того места, где, как мне показалось, что-то нащупала. И действительно, эта штука мягче, чем шершавое дерево рамы. Бумага.

– Время вышло! – кричит Лео, бросаясь к нам. Я отрываю бумагу от рамы, зажимаю ее в кулаке, и мы с Куинн валимся на пол. Я ничего не вижу, но готова поклясться, что чувствую момент, когда лазеры опять включаются, будто перед глазами проносится ветер. Бархатный канат со стуком падает на пол вместе с нами.

– Вечно ты при мне падаешь, – говорит мне Лео, вытянув обе руки, чтобы нам с Куинн было за что схватиться.

Она игнорирует его руку, а я хватаюсь, и он поднимает меня на ноги.

– Ты специально там задержался, – не удержавшись, подкалываю я, разгладив юбку и показав кивком на выключатель, который включила Куинн.

Я зажмуриваюсь от яркого света, но гул голосов, доносящийся с лестницы, заставляет нас молниеносно броситься к другому концу зала и выйти в следующий. Похоже, никто ничего не заподозрил. Отлично.

– Я предпочитаю знать о тайных планах заранее, до того, как они будут осуществлены, – шепчет он, когда мы идем дальше, опустив головы и не ускоряя шага, чтобы не вызвать подозрений. – Чтобы не пропустить веселье.

– Обещаю, что в следующий раз, когда буду планировать что-нибудь тайное, я тебе сообщу. – Я закатываю глаза.

Куинн сердито оглядывается на нас через плечо, как бы говоря: «Заткнитесь». Мы продолжаем идти по залам, пока не обходим их все и не оказываемся на лестничной площадке. Мне хочется остановиться и посмотреть на бумагу в кулаке, но я понимаю, что еще не время.

Я позволяю себе расслабиться только тогда, когда мы сходим с последней ступеньки. Вот вестибюль, а за ним виднеется дверь. Еще несколько шагов…

– О, Лили! – произносит знакомый голос. Мои ноги подгибаются. – Я так рада видеть тебя!

Лео ничего не слышит, а Куинн оглядывается на меня. Должно быть, она читает панику в моих глазах, потому что сразу же протягивает руку.

Я колеблюсь долю секунды, затем касаюсь ее руки и незаметно передаю бумагу. Она направляется к дверям, следуя за Лео, до которого только теперь дошло, что мы отстали. Я смотрю, как они выходят из музея, и меня охватывают недоверие и страх, что они возьмут эту подсказку и смоются.

Но выбора нет: мне надо дать им уйти, ибо, повернувшись, я вижу Анджелину Мэрфи, глядящую с сочувственной улыбкой. Она берет меня за руку, как я и ожидала, и сжимает ее. Слава богу, что Куинн забрала бумагу.

– Как ты, дорогая? Я уверена, что все это стало для тебя ужасным ударом.

Я придаю лицу выражение, которое за эти дни стало для меня уже привычным – что-то вроде маски благодарности, что кому-то не все равно. Как будто ей действительно не все равно, как будто она просто-напросто не пытается выведать какие-то подробности, как тогда, когда попыталась отвезти меня из кулинарии домой, после того как стало известно, что бабушка умерла.

– Да, это тяжело, – отвечаю я, лихорадочно пытаясь придумать, что бы еще сказать. Теперь я ясно вижу сходство между ней и Калебом. В основном в высоких скулах и субтильном телосложении. Но, в отличие от Калеба, Анджелина предпочитает яркие броские цвета. – Я решила сходить в музей. Бабушка всегда любила искусство, и мне захотелось ощутить близость к ней.

Это такая чушь, что бабушка бы фыркнула, будь она здесь. Да, она любила искусство, но в музее бывала редко, в основном только тогда, когда здесь проходили какие-то мероприятия. При этом я уверена, что ей не нравилась Анджелина, везде сующая свой нос.

– И это помогло? Ты почувствовала себя ближе к ней?

– Я… – Внезапно я ощущаю тяжесть в груди. В вестибюле толпятся люди, и на меня вдруг нападает клаустрофобия. Накатывает слабость после прилива адреналина. Мне надо убраться отсюда. Я пытаюсь подыскать слова, но знаю, что не смогу сказать ничего умного. – Я пытаюсь. – Я сжимаю ее руку, затем отпускаю, и мне даже не приходится изображать слезы. Мне казалось, что мы с бабушкой близки, но сейчас я чувствую себя от нее далеко-далеко. – Простите. Мне надо идти.

Ее взгляд смягчается.

– Конечно, – бормочет она. – Я всегда рядом, если тебе будет что-то нужно.

Я натянуто киваю и заставляю ноги пронести меня сквозь толпу, стараясь сохранять любезное выражение лица, хотя внутри все кричит. Как будто обуревающих меня эмоций недостаточно, к ним добавляется еще и чувство вины. Весь последний год, находясь среди жителей города, я все время чувствовала себя на взводе, но Анджелина никогда не проявляла ко мне ничего, кроме доброты. Может быть, мне пора начать избавляться от комплексов.

Выйдя из музея и увидев белый фургон, я испытываю облегчение. Когда я подхожу к нему, дверь отодвигается. Я едва успеваю задвинуть ее за собой, когда Лео газует и выезжает с парковки, чуть не задев въезжающий черный кроссовер.

– Зашибись! – восклицает он. Окна фургона открыты, и внутрь врывается летний воздух. – Мы обтяпали это дельце, совсем как в фильме «Одиннадцать друзей Оушена».

– Ты пролил воду, а мы выключили свет, – сухо отвечает Куинн, снова положив ноги на приборную доску. – Я бы не сказала, что это похоже на дерзкое ограбление.

– И наш гений взломал систему безопасности, – орет Лео. Калеб пытается сохранить суровое выражение лица, но видно, что он очень доволен. – А я-то думал, что ты ас только в математике.

– Верно, в математике я ас, – гордо подтверждает Калеб. – А также в биологии, химии, физике…

– Все ясно, мы поняли, – перебивает Куинн. – Ты умнее всех нас вместе взятых.

– И не только нас, – добавляю я, потому что это и впрямь впечатляет. Я благодарна, что он пошел на этот риск вместе с нами.

Он встречается со мной взглядом, и я вижу в его глазах тепло.

– Тогда теперь у нас есть только одна проблема, – говорит Куинн, показав листок бумаги цвета слоновой кости, зажатый между ее средним и указательным пальцами.

Поскольку все окна в машине открыты, у меня замирает сердце – она держит листок слишком небрежно, и его может унести ветер.

– Это чистый лист бумаги.

Калеб напрягается, а Лео поворачивается к Куинн:

– Не может быть.

Левой рукой я поворачиваю голову Лео обратно к дороге, а правой выхватываю листок из руки Куинн.

– Он вовсе не чистый, на нем есть надпись, – возражаю я.

Хотя это и не чек на крупную сумму, как я надеялась, возможно, то, что на нем написано, немногим хуже. Бумага плотная, открыточная, размером не больше стикера для записей, и она сложена вдвое. Развернув ее, я улыбаюсь при виде пятнышка в углу.

И лижу листок.

На лице Калеба отражается брезгливость.

– Добро пожаловать в Роузтаун. Здесь у нас все по-другому, – говорю я.

– Я уже заметил.

Я кладу листок между нами на сиденье, и на нем проступают слова, написанные от руки.

– Какого чер…

– Я что-то пропустил? – спрашивает Лео. – Что-то важное?

– Ничего особенного, – говорит Куинн, хотя в ее голосе в кои-то веки нет раздражения. Козырек ее бейсболки опущен, и она наблюдает за нами в зеркало заднего вида. – Просто какая-то фигня из арсенала фокусника.

– Фокусники тут ни при чем. Это невидимые чернила, которые проявляются, если намочить бумагу, – поправляю ее я, глядя на появившиеся слова. И от первой же строчки перехватывает дыхание.

Я читаю записку вслух, сидя на руках, чтобы они не дрожали.

Дорогая Лилилав!

Иногда страстное желание охватывает тебя как раз тогда, когда это нужно. Ничто не может полностью сойти на нет, но тебе это известно лучше, чем мне. Моя любимая закуска может доставить тебе нечто большее, чем удовольствие, если только ты хорошенько поищешь.

Твоя бабушка

Фургон останавливается на парковке «Оранжереи Гиацинты».

Лео поворачивается к нам с бодрой улыбкой:

– Еще одна подсказка.

Я смотрю на записку, явно написанную почерком бабушки.

– Но куда она ведет?

– Может быть, не куда, а к чему? – спрашивает Калеб.

– По-моему, мы сошлись на том, что это деньги на оплату нашего высшего образования, – говорит Куинн.

Калеб снимает очки и трет глаза.

– Да, поначалу это казалось логичным. Именно благодаря этому мы начали работать вместе. – Он снова надевает очки и поправляет их. – Но сейчас появились и другие охотники за сокровищами. Учитывая это, подсказки и карту города, думаю, не слишком безумно будет предположить, что все это может привести нас… к чему-то большему, чем просто деньги на оплату нашего высшего образования.

Куинн поднимает бровь.

– Насколько большему?

– Вообще ко всему, – шепчу я, как будто меня может подслушать весь мир. Что правда, то правда: эта мысль приходила мне на ум и раньше, но теперь, когда я высказала ее вслух, она начинает казаться слишком реальной.

– Неужели твоя бабушка действительно могла сделать такое? – умоляюще спрашивает Калеб. – Спрятать целое состояние, чтобы именно мы его нашли?

Я задумываюсь. Если я скажу «да», это выставит бабушку чокнутой старухой, а ведь она никогда такой не была. Она была умной и уверенной в себе. И даже хитрой.

– Как вам уже ясно, я хорошо знакома с записками, написанными невидимыми чернилами, – говорю я. – Когда я была маленькой, бабушка все время играла со мной и Дэйзи в прятки. – Я вдруг вспоминаю, как плавала на «Шипе розы», яхте отца, в спасательном жилете, как щеки согревало солнце, как волосы трепал ветер. Это было в те времена, которых у меня никогда больше не будет. – Когда мы бывали на яхте моего отца, то старались найти такие уголки, о которых больше никто не знал. Наши родители беспокоились, потому что мы прятались очень хорошо и не выходили. Но бабушка никогда не беспокоилась. Она всегда гордилась тем, что мы так здорово умеем прятаться.

Лео кивает и бросает на меня взгляд, значения которого я не понимаю.

– А еще она суперски играла в шахматы. И классно умела загадывать и разгадывать загадки.

– Думаю, тогда нам надо рассматривать все это как самые настоящие поиски сокровищ, – заключает Калеб.

– Миллионов долларов? – спрашивает Куинн.

Калеб кивает.

– И, если это так, нам надо поговорить о наших долях.

– О чем? – спрашиваю я.

Калеб невозмутимо смотрит на меня.

– Если учесть, как все это освещается в прессе и социальных сетях, что журналисты делают из смерти Айрис сенсацию и что в город приезжает масса людей, я не стану рисковать, сперва не наладив логистику. К тому же поначалу у вас вообще не было никакого плана, вы даже не потрудились выяснить, какая в музее установлена система сигнализации. Я не хочу показаться нахальным, но, если бы я захотел включиться в какой-нибудь рискованный проект, не сулящий какой-либо прибыли, я бы записался в химическую лабораторию.

– Ладно, – выдавливаю я. – Какую долю ты хочешь получить?

– Пятнадцать процентов, – отвечает Калеб, и становится очевидно, что он уже обдумал этот вопрос.

Я начинаю возражать, но он перебивает:

– Если каждый из нас троих получит по пятнадцать процентов, у тебя все равно останется больше половины.

Куинн и Лео согласно кивают, широко раскрыв глаза. Я так сильно прикусываю щеку изнутри, что ощущаю во рту вкус крови. Хотя это деньги моей семьи, очевидно, что я не справлюсь без помощи этих троих. Но дело еще и в том, что бабушка сама хотела, чтобы они были со мной. Она выбрала их.

И, если все это действительно приведет нас ко всему ее состоянию, пятьдесят пять процентов – это и впрямь немало.

Судя по тому, как воинственно Калеб поднимает бровь, без уговора он не сдвинется ни на дюйм. Он знает, что я нуждаюсь в них, возможно, понимает это лучше, чем Лео и Куинн. А ведь дело не только в сложных загадках – сокровище ищут и другие. Так что объединение наших мыслительных способностей, пожалуй, наиболее действенный способ, чтобы разгадать бабушкины послания.

К тому же дело не только в логических рассуждениях, но и в том, что я не хочу заниматься этим одна. Раньше совместного времени с бабушкой в особняке и общения с Майлзом на работе было достаточно, чтобы не ощущать себя такой уж одинокой. Но теперь, когда бабушка умерла и весь мой мир перевернулся, я чувствую, как одиночество возвращается. Оно похоже на прореху в ткани, которая становится все больше и больше, как бы ты ни пыталась ее залатать. Так что, хотя они и не такие, как все, лучше иметь рядом их, чем вообще никого.

– Заметано, – соглашаюсь я. – Мы поделим деньги. Но только деньги. Если частью этого окажется «Роузвуд инкорпорейтед», то компания полностью моя.

Никто не возражает.

– Итак, эта подсказка, – начинает Куинн. – У вас есть какие-то идеи, куда она ведет?

– Нам надо свериться с картами, – предлагает Калеб.

Но прежде чем мы успеваем начать, раздаются звуки маримбы[9]9
   Ударный музыкальный инструмент, родственник ксилофона. (Прим. ред.)


[Закрыть] – это звонит телефон Лео. Он достает его из кармана.

– Это Дэйз, – с удивлением сообщает он. – Она звонит по FaceTime.

– Ответь, – говорит Куинн, а Калеб одновременно спрашивает:

– Дэйз?

– Моя кузина, – бормочу я, пока Лео принимает вызов, повернувшись так, чтобы на экране был виден только он.

– Как делишки? – говорит он приветливым тоном, как и положено друзьям. У меня отчего-то екает сердце. – Погоди, ты в порядке?

– Нет! – Ответ больше похож на рыдание, и я никогда еще не слышала у Дэйзи такого панического тона.

У меня сводит живот. Хоть бы никто больше не умер. Я не могу…

Дэйзи делает судорожный вдох и выдавливает:

– Ты не поверишь…

Глава 12

СРЕДА, 26 ИЮНЯ, 19:10

Лужа застывшего жира на куске холодной пиццы передо мной подергивается рябью, когда дядя бьет кулаком по обеденному столу.

– Это нелепо! – кричит он.

Я не привыкла к этой его стороне. Считалось, что вспыльчивый нрав унаследовал мой отец, и он всегда готов был взорваться, когда кто-нибудь, не подав сигнала, перестраивался в его ряд на дороге или когда бабушка отказывала ему в чем-то, чего он хотел. Но дядя Арбор всегда вел себя спокойно – безупречный дипломат из городского совета Роузтауна.

Однако теперь он далеко не спокоен. Как и я.

– Фрэнк, должно же быть хоть что-то, что мы можем сделать. Они должны понять, что эти обстоятельства носят посторонний характер.

Пару часов назад Лео высадил меня в нескольких кварталах от дома дяди Арбора, и остальную часть пути я добиралась пешком. Войдя в парадную дверь, я увидела печальное лицо Дэйзи и ярость дяди, что с ним случалось редко. Значит, то, что Дэйзи, рыдая, сообщила по телефону Лео, правда.

Судя по всему, кто-то из правления «Роузвуд инкорпорейтед» позвонил дяде Арбору, чтобы сообщить, что, поскольку бабушка умерла, ее место председателя правления теперь вакантно. Согласно уставу компании, если в течение двух недель после смерти бабушки наследник этого места не будет объявлен, они имеют полномочия назначить нового председателя сами.

По идее, мы это знали. Но не думали, что они будут придерживаться этого правила столь неукоснительно.

– Я уже обращался с просьбой об отсрочке, – мрачно отвечает Фрэнк. – Она была отклонена.

– Почему? – спрашиваю я. – «Роузвуд инкорпорейтед» никогда бы не выжила без бабушки. Они любят ее и, по идее, должны полюбить и нас.

По лицу Фрэнка видно, что ему неловко. После того как я вернулась домой, дядя Арбор обзвонил всех членов правления. Только один ответил, предложив ему встретиться завтра утром в Бостоне. Фрэнк прибыл час назад – тогда же, когда и пицца, – и с тех пор мы продолжаем ходить кругами.

Дядя Арбор проводит рукой по лицу. Его ломтик пиццы так и остался нетронутым.

– В последнее время обстановка в правлении компании остается напряженной. Некоторые его члены разочарованы тем, как идет управление новой фабрикой, теми решениями, которые принимала бабушка, недостатком сотрудничества между «Роузвуд инкорпорейтед» и другими громкими брендами. Они считали ее старомодной и уже давным-давно хотели, чтобы она ушла на покой.

Дэйзи смотрит на меня, будто говоря: «Ты что, действительно не знала об этом, даже прожив с ней год?» Но я и правда ничего не знала. Когда мы с бабушкой разговаривали о «Роузвуд инкорпорейтед», речь всегда шла о хороших вещах. Больше о вопросах, касавшихся моды, чем бизнеса. И даже эти разговоры бывали у нас редко. Я знала, что в последнее время мы не сотрудничаем с компаниями, выпускающими другие люксовые бренды, но считала, что для компании, производящей пальто, в летнее время это вполне естественно. К тому же достаточно, чтобы один законодатель в мире моды расхвалил ваш продукт – и вы опять на коне.

Но чтобы совет правления уже пытался устранить бабушку, а теперь она мертва? Если бы кто-то из его членов присутствовал на ее дне рождения, я бы предположила, что это они убили ее.

– И никто не может назначить преемника или преемницу, кроме нее? – спрашивает дядя Арбор.

Фрэнк качает головой:

– К сожалению, нет. А значит, в воскресенье, через две недели после объявления о кончине Айрис, если новый председатель правления компании не будет каким-то образом назначен, правление изберет его само.

– И кого они могут избрать?

Дэйзи, сидящая на другом конце длинного стола, все это время вела себя необычно тихо. На ее тарелке лежат две корки от пиццы, и она кажется… присмиревшей. Не такой, какой выглядела на FaceTime, когда позвонила Лео. Ее телефон лежит рядом со стопкой бумаг и контрактов, которые дядя Арбор вытащил, когда пришел Фрэнк. Мы определенно не можем позволить ей поделиться этим с подписчиками.

Фрэнк прочищает горло. Он так и стоит напротив дяди Арбора, сидящего во главе обеденного стола из розового дерева.

– Ну, насколько я понимаю, будет произведена реорганизация правления. Кто-то из его членов будет избран председателем, а затем они, вероятно, выберут нового члена совета директоров из числа сотрудников компании. Если Айрис не назначит кого-то нового.

– Как она может сделать это, Фрэнк? Она же умерла.

На последнем роковом слове голос дяди Арбора дрожит, и воцаряется гробовое молчание. Я еще не видела, чтобы дядя плакал, но сейчас он поворачивается к нам спиной, и его плечи напрягаются. Дэйзи смотрит на меня, округлив глаза, но затем, видимо, вспоминает, что ненавидит меня, поскольку отводит взгляд и хмуро пялится на корки от пиццы на тарелке.

– Следует признать, что это очень тревожная ситуация, – наконец говорит Фрэнк. – Если это может послужить для вас каким-то утешением, то думаю, одной из потенциальных кандидаток правления является Эллоиза Клэрмон.

– Элл?! – Если бы я сейчас пила воду, то выплюнула бы ее до середины комнаты. – Вы вешаете мне лапшу на уши.

– Нет, мисс Роузвуд. Я не вешаю вам лапшу на уши. – Он изображает пальцами кавычки. – Теперь, когда она завершила учебу, будучи подопечной и ученицей Айрис, она являет собой достойного члена команды. Им также по душе, что она уроженка Роузтауна. Я полагал, что это несколько утешит вас.

– Она не Роузвуд, – возражает дядя Арбор, придя мне на помощь, за что я благодарю бога. – Эта компания носит наше имя, и этому есть причина, Фрэнк. Дело в том, что она наша. Это не просто издержки – это наше наследие.

– К сожалению, мои руки связаны. Когда наступит воскресенье и пройдет две недели, судьба председательского места Айрис окажется в руках членов правления. Это важнейшая роль, и занимать ее должен сильный человек. Я уверен, что они назначат на нее более чем достойную личность.

Я хочу сказать, что я сильный человек. Или могу быть сильным человеком. Но менее чем восемь часов назад я искала подсказку в музее – притом довольно неуклюже – и ездила в ржавом фургоне, похожем на фургон педофила из социальной рекламы, потому что у меня даже нет водительских прав. Я одета в заимствованную одежду, и прошлой ночью мне пришлось тайком проникнуть на территорию собственного дома, на табличке которого выбито мое имя, потому что мне запрещено там появляться. Сильные люди не пляшут под чужую дудку, что в настоящее время делаю я.

– Я на связи и буду сообщать вам все новости. Мне очень жаль. – Фрэнк уходит, а дядя продолжает накручивать себя.

Я смотрю на ломтик пиццы на тарелке. Может быть, если мне повезет, то, к чему ведут нас подсказки бабушки, поведает что-то и о том, кого она хотела видеть в роли председателя правления компании. Мне надо разгадать ее подсказки до субботы.

Но до субботы почти не осталось времени. Мы все никак не можем разобраться с последней запиской. Когда я рассталась с остальными, Калеб сел на автобус, чтобы вернуться в Криксон, Лео пришлось поехать домой, чтобы оказаться там до того, как вернутся его родители, а мать Куинн все никак не переставала звонить ей, прося помочь в «Плюще».

– Сейчас я еду в Бостон, – вдруг говорит дядя Арбор. Взяв со стола бумаги, он кладет их в кейс, лежащий на одном из стульев. – Если я отправлюсь сегодня вечером, возможно, мне удастся убедить этого члена правления встретиться со мной за поздним ужином. Он присутствовал вчера в церкви и на поминках и упомянул, в каком отеле остановился. Я просто нанесу ему визит и посмотрю, что я могу…

Его речь прерывает звонок телефона.

– Хейворт? – отвечает он. – Послушайте, я уже сказал вам, что не стану комментировать…

Дядя Арбор замолкает и слушает то, что говорит мистер Хейворт. Я ничего не могу расслышать, но его лицо становится белым как мел.

– Извините, что произошло в «Оранжерее Гиацинты»? Нет, разумеется, я об этом не знал. И нет, у меня нет комментариев! Господи Иисусе, Хейворт, не лезьте в это дело и дайте полиции делать ее работу.

– В чем дело? – одновременно спрашиваем мы с Дэйзи, когда он дает отбой.

– В оранжерею вломились. – Его голос звучит напряженно. – Хейворт говорит, что там разгром. Он хотел знать, не имею ли я каких-либо комментариев по этому поводу.

– Но я…

– Ты понимаешь, почему то, что ты делаешь, наносит вред?

Его горящий взгляд впивается в Дэйзи, на меня он при этом не смотрит. И слава богу, потому что я едва не призналась, что сегодня находилась на парковке, что могло бы повлечь за собой вопросы.

– Ты выставляешь наше грязное белье на всеобщее обозрение. А Хейворт рассматривает все это как возрождение своей карьеры. Теперь он там, пытается состряпать какую-то историю о том, как твои видеоролики связаны с тем, что вандалы разгромили оранжерею.

– Может, они и впрямь связаны, – парирует Дэйзи. – И я не выставляю наше грязное белье на всеобщее обозрение – просто люди желают знать правду.

– Перестань. Никакого. Больше. «ТикТока». Тем самым ты подливаешь масла в огонь, а мне приходится его тушить. Мне совершенно ни к чему, чтобы завтрашняя газета привела город в неистовство и жители решили, что мы пытаемся разрушить достопримечательности Роузтауна или еще что-то в этом же духе.

Он быстро идет к двери, ведущей в гараж, но останавливается, прежде чем выйти.

– Я съезжу в оранжерею, чтобы сообщить городскому совету последние новости и удостовериться, что все находится под контролем. А затем отправлюсь в Бостон. К завтрашнему утру я вернусь, будем надеяться, что с хорошими новостями. Вы сможете провести эту ночь в доме нормально?

Я совсем не чувствую себя нормально, ведь все мое будущее накрылось медным тазом. Но я киваю, и Дэйзи тоже. Он желает нам спокойной ночи, выходит и закрывает за собой дверь. Через несколько секунд шум его «Мерседеса» затихает.

Дэйзи хватает телефон и бросается наверх. Я пялюсь на стол, беспокоясь все больше и больше. Зачем кому-то было громить одну из достопримечательностей нашего города? К тому же оранжерея не так уж и красива, просто большой зимний сад, где полным-полно цветов. Не верится, что кто-то в Роузтауне мог сотворить такое, но также не верится, что это кто-то из туристов, привлеченных сюда газетной шумихой, поднятой вокруг смерти бабушки. И вообще странно, что это произошло именно сейчас.

Несколько секунд спустя по лестнице, топая, спускается Дэйзи, на плече у нее висит маленький рюкзачок от «Шанель». Она не удостаивает меня вниманием, а быстро идет через кухню к двери гаража.

– Куда ты? – Я захожу в гараж. – Мы должны оставаться…

И замолкаю, увидев новую машину. Я знала, что бабушка оставила Дэйзи «Белую розу», но, когда воочию вижу этот автомобиль здесь, меня пронзает дрожь.

Дэйзи замечает мою реакцию.

– Зато у тебя есть рубиновый кулон.

– Еще нет, – отвечаю я. Мое горло ничто не украшает.

– Посмотри на кровати. Наше «наследство» сегодня доставили. – Она произносит слово «наследство» весьма кислым тоном.

Я поворачиваюсь, чтобы последовать ее совету, и переступаю порог, когда ее голос останавливает меня:

– Погоди!

Она стоит, открыв дверь «Белой розы», и ее карие глаза полны неуверенности, которая сбивает меня с толку. Глядя на ее лицо сейчас, когда его не искажает злоба, я невольно вспоминаю, как мы с ней похожи, несмотря на разное телосложение, длину волос и цвет глаз. Мы могли бы быть сестрами.

Так мы и относились друг к другу, когда были маленькими. Мы были неразлучны. Нас специально отправили в одну детсадовскую группу. Через два дня будет мой день рождения, и я стану единственной ученицей нашего будущего выпускного класса, которой уже исполнится восемнадцать.

Пятница. Остался только один день, прежде чем я потеряю «Роузвуд инкорпорейтед» навсегда.

– Как ты думаешь, Фрэнк на нашей стороне? – Взгляд Дэйзи насторожен, как будто она надеется, что я скажу нет.

– Не знаю. Кажется, он пытается отстаивать наши интересы.

Она кривится.

– И делает это чертовски погано. Я уверена, что если бы он действительно этого хотел, то сумел бы заставить правление «Роузвуд инкорпорейтед» дать нам время. Возможно, он хочет, чтобы мы не участвовали в этом деле. Что-то тут нечисто. Бабушка вдруг ни с того ни с сего меняет завещание, и он единственный, кто об этом знал.

Я прислоняюсь к косяку, обдумывая ее слова.

– Ты думаешь, он ее заставил?

– Возможно, – бормочет Дэйзи. – Я бы определенно так и подумала, если бы не та строчка в ее завещании: «Получатель будет определен позднее при обстоятельствах, оговоренных в частном порядке». – Она делает вдох, и, когда выдыхает, я словно вижу, как стены, которые она возвела вокруг себя, становятся ниже. – Ты помнишь то Рождество, когда бабушка подарила нам швейные машинки?

Я киваю.

– Она заставила нас думать, что мы не получим никаких подарков. Под елкой лежали только два чистых листка бумаги. Но они не были чистыми, не так ли? Она написала на них невидимыми чернилами.

Я кашляю, чтобы скрыть удивление оттого, что Дэйзи вдруг вспомнила об этом сейчас. За последний год бабушка много раз посылала мне подобные записки – особенно те, в которых содержались загадки. Я почти забыла те первые записки – игру, с которой началось все.

– Это была подсказка, – говорю я.

Она кивает:

– И это привело к другой подсказке, а затем еще и еще. Они были рассыпаны по всему особняку, пока мы наконец не оказались в гараже и не нашли там наши подарки. Она заставила нас думать, что мы не получим их, и нам пришлось сыграть в ее игру.

– Я помню, – говорю я, согретая этим воспоминанием.

Дэйзи молчит. Я знаю, она ждет моего ответа, но я не знаю, что сказать. Она подобралась слишком близко к правде, так что мне становится не по себе. Я складываю руки на груди, как будто это может как-то помешать ей увидеть кусок карты в кармане.

– Мне бы хотелось, чтобы это оказалась еще одна из ее игр, – заключает она.

Я смеюсь, и смех звучит громко и жестоко в бетонном гараже. Но это только потому, что я понятия не имею, как реагировать, не выдав ей все.

– Да, хорошо, если бы это было так.

Дэйзи сердито хмурится, и момент, когда мы обе предавались общим воспоминаниям, обрывается, будто гаснет свет. Она качает головой, сев на красное кожаное сиденье «Белой розы» и захлопнув за собой дверь.

– Значит, это все? – спрашиваю я, когда она запускает двигатель и начинает выезжать. Я выхожу вслед за ней на подъездную дорогу. – Ты просто собираешься проигнорировать это все и сбежать?

– Это лучше, чем торчать здесь с тобой, – презрительно бросает она сквозь открытое окно.

Я знаю, что заставила ее замолчать, но мне не хочется, чтобы она уехала. Не хочется оставаться одной в этом большом пустом доме, который мне даже не принадлежит. Отчаяние заставляет меня крикнуть:

– Надеюсь, что Кев, по крайней мере, стоит того!

Шины «Белой розы» визжат, когда она вдруг разворачивается и несется прямо на меня. Я почти на сто процентов уверена, что она собирается переехать меня. В мозгу звучит ее угроза, когда она застала меня в своей комнате. «Ты сильно об этом пожалеешь». Сейчас я определенно об этом жалею.

Она резко поворачивает в последнюю секунду и останавливается, так что ее дверь оказывается рядом со мной.

Я пытаюсь извиниться:

– Дэйзи, мне не стоило об этом говорить. Я…