Текст книги "Охота за наследством Роузвудов"

Автор книги: Маккензи Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Дэйз ввела нас в курс дела относительно того, что содержалось в завещании. Похоже, ты знавала лучшие дни.

– Ты ничего не понимаешь, – огрызаюсь я, чтобы не показать, что сгораю от стыда.

Мне следовало ожидать этого от Дэйзи – от Дэйз, как ее называют друзья и подписчики, – следовало ожидать, что она продемонстрирует грязное белье нашей семьи всей старшей школе Роузтауна. Но я надеялась, что у нее имеется хотя бы капля здравого смысла.

Я прохожу через лес в задней части территории особняка, огибая кладбище. Но как бы быстро я ни шагала, Лео не отстает.

– Ты так и не ответила на мой вопрос, – говорит он. – Почему ты здесь?

Я продолжаю идти молча, обходя деревья, и едва-едва ухитряюсь сохранить достоинство, когда спотыкаюсь о выступающий корень. Теплая ладонь Лео обхватывает мое предплечье, чтобы не дать упасть. Я дергаю плечом и стряхиваю ее.

– И тогда я скажу тебе, почему пришел, – предлагает он.

Мы уже подошли к задней калитке, и действительно, она не заперта. Я останавливаюсь, положив одну руку на кованую фигурную железную стойку, обвитую плющом, а другую уперев в бок.

Одной части меня плевать, почему он здесь. Я просто раздражена тем, что он вообще здесь оказался. Я уже несколько лет не находилась так близко к нему. После того как мы перешли в старшую школу, у нас редко бывают общие уроки, а встречаясь в коридорах, мы даже не смотрим друг на друга. Только глядя в свое окно, я иногда видела, как он пропалывает многолетние растения. Я старалась держаться от него подальше, даже брала дополнительные смены в кулинарии в те дни, когда, как мне было известно, он работал на территории особняка. И до сих пор мне отлично удавалось избегать его.

Но разумеется, в ту ночь, когда мне совершенно точно ни к чему кого-то видеть, он тут как тут. И так же, как я, он тоже полагал, что этой ночью будет здесь один.

Он принимает молчание за любопытство, и, к сожалению, он прав. Он медленно засовывает руки в карманы худи, на груди которого изображены две скрещенные хоккейные клюшки. И достает две вещи, от вида которых у меня замирает сердце.

В правой руке он держит лист плотной открыточной бумаги, теперь пропитанный водой бассейна, но чернила на нем видны все так же ясно, и я сразу узнаю почерк.

А в левой у него зажат пластиковый тубус.

Он показывает кивком на мой пластиковый тубус, который я так сильно сжимаю в кулаке, что костяшки пальцев побелели.

– Похоже, они близняшки.

Я быстро выхожу из калитки – мне необходимо повернуться к нему спиной, чтобы он не увидел, как я потрясена. Но он обвивает рукой мою талию и заставляет свернуть. Я невольно вскрикиваю от его неожиданного прикосновения, и он, наклонившись, шепчет:

– Ты едва не попала в камеру видеонаблюдения.

– Здесь же нет камер, – возражаю я, отстранившись от него, но продолжая идти в ту сторону, куда он направил меня. Он неторопливо идет следом.

– Твоя бабушка велела установить тут камеру пару недель назад.

Это разумный ответ, но меня охватывает ярость оттого, что он знает то, чего не знаю я.

Он продолжает следовать за мной вниз по травянистому склону холма, скользкому от росы. Затем обгоняет и заставляет остановиться.

– Нам надо открыть их, ты так не думаешь? – спрашивает он, подняв свой пластиковый тубус. Я пытаюсь обойти его, но он не отстает. – И посмотреть, что лежит внутри.

Я складываю руки на груди.

– Я не стану открывать тубус здесь. То, что в нем находится, касается только бабушки и меня. Хочешь верь, хочешь не верь, но ты тут ни при чем.

По его лицу пробегает тень, и он протягивает мне письмо.

– Я в этом не уверен.

Я беру письмо и читаю. Чернила потекли, но я все равно могу разобрать слова. Оно короткое, всего несколько строк, которые раздражают меня донельзя.

Дорогой Лео!

Не следует недооценивать инструменты, которые необходимо использовать, чтобы превратить семя в молодое деревце. Для этого требуется больше труда, чем ты бы мог подумать. Только когда познаешь это, ты сможешь двигаться вперед. Когда ты сделаешь это, найди Лили.

Бабушка

Я смотрю на эти слова, не зная, что сказать. Найди Лили. Почему?

– Это загадка, – поясняет Лео. – Иногда, когда я заканчивал работу во дворе и в саду, мы с твоей бабушкой садились играть в шахматы. Еще мы с ней играли в игру «Сфинкс». Каждый раз, встречаясь ней, я приносил загадку, и она тоже. Как только я приходил, мы обменивались ими, и тот, кто разгадывал загадку первым, считался в этот день победителем. Она говорила, что они помогают ей сохранять острый ум.

Я смотрю на него, пораженная печалью в его голосе.

Он сглатывает и опускает взгляд в землю.

– Я поверить не могу, что ее больше нет.

– Я тоже, – отвечаю я.

– Я нашел это в сарае для инструментов, – говорит он с глухим смешком, подняв тубус. – Он стоял за лопатой, которой я пользуюсь чаще всего.

Я оглядываюсь на особняк. Мы отошли достаточно, чтобы нас не могли услышать или увидеть оттуда. Но зато небо все больше светлеет, что совсем меня не радует. Скоро взойдет солнце.

– Я получил его только что. – Лео кивком показывает на письмо. – Оно пришло по почте. И ты тоже недавно получила свое, верно? Так не кажется ли тебе, что бабушка, возможно, хотела, чтобы мы с тобой наткнулись друг на друга?

Я не знаю, что ответить на это. Если его письмо пришло по почте, значит, кто-то отправил его или, по крайней мере, бросил в почтовый ящик. И это не могла быть бабушка, поскольку она умерла более недели назад. Тогда кто же это сделал? С нами что, кто-то играет?

Мне необходимо это выяснить.

Я снимаю крышку со своего пластикового тубуса и переворачиваю его, чтобы содержимое выпало на ладонь. Это бумага, свернутая в трубочку. Я заглядываю в тубус, чтобы удостовериться, что в нем больше ничего нет.

Прежде чем развернуть ее, я непроизвольно смотрю на Лео. Его взгляд прикован к бумаге, с кончиков волнистых прядей – они у него темные, почти до черноты – все еще стекают капли воды. Ресницы у него такие же темные и слиплись. Его мокрая одежда прилипла к телу, а на губах играет легкая улыбка. Для него это игра. А для меня это все.

Я осторожно разворачиваю бумагу. Она больше, чем письмо стандартного размера, немного пожелтела от времени, и две ее стороны имеют неровные зазубренные края, как будто она была разорвана. Мое недоумение возрастает, когда я вижу на ней тщательно прочерченные линии, изображения знакомых зданий и магазинов. И самое главное – огромный участок земли со схематически изображенными вокруг него деревьями, надпись под которым гласит: Роузвуд-Мэнор.

– Это же карта Роузтауна, – ахаю я, водя по линиям указательным пальцем. Улица. Она ведет к церкви Святой Терезы, до которой отсюда недалеко. – Вернее, часть карты.

Из своего тубуса Лео вынимает кусок бумаги, очень похожий на мой, только на нем изображена северо-восточная часть города. Я замечаю знакомые места – «Ледовый зал» и «Кулинарию ДиВинченци», а также полицейский участок.

Уголок рта Лео приподнимается.

– Ты же понимаешь, что это значит, не так ли?

Я снова смотрю на наши куски карты, пытаясь их совместить, но рваные края не совпадают. На его куске изображена северо-восточная часть города, а на моем – юго-западная. Значит, не хватает северо-западной и юго-восточной.

– Есть и другие части, – шепчу я. – Но если это что-то вроде указателя на то, что бабушка оставила нам, разве не должно ли где-то быть место, отмеченное косым крестиком?

Это звучит так глупо, как будто мы в фильме про пиратов. Я чувствую, как вспыхивают щеки, но Лео воспринимает мои слова всерьез.

– Да, это странно. Возможно, есть какая-то отправная точка, о которой мы пока не знаем и которая находится на другом куске карты. Кому еще бабушка могла доверять?

– Я даже не подозревала, что она доверяла тебе. И вообще, почему ты называешь ее бабушкой?

На его лице мелькает выражение обиды. Он не умеет прятать эмоции, никогда не умел, и это еще раз напоминает, как сильно я отличаюсь от других. Я всегда беспокоилась из-за того, как меня воспринимают остальные, а Лео никогда не заботило, что слетает с его языка и какое выражение принимает лицо. Везет же ему.

– Это началось как что-то вроде шутки, понятной только нам двоим, а потом так и прижилось, – отвечает он. – Мы были очень близки.

– Настолько близки, что ты решил не приходить в особняк, чтобы попрощаться с ней? – ледяным тоном спрашиваю я. И, засунув свой кусок карты обратно в тубус, продолжаю идти дальше.

Он открывает рот, пытаясь подыскать слова.

– Я… я не хотел, чтобы так вышло, – говорит он, идя за мной следом. – Я хотел пойти. Просто…

Я щурюсь.

– Тебе помешали семейные обстоятельства?

Он трет затылок. Я еще никогда не видела, чтобы он был так смущен. Обычно в школе все оказывают ему знаки внимания, и ему это нравится. Но сейчас он явно чувствует себя не в своей тарелке.

– Родители знали, что там будет Нонна, поэтому сказали мне сидеть дома, а сами подошли только к концу. У нас в семье сейчас что-то вроде разрыва отношений.

– С Нонной? – изумленно спрашиваю я.

Он медленно кивает. Пожалуй, это похоже на правду, ведь за последний год или около того я ни разу не видела его в кулинарии.

– Но она же самая милая женщина на свете.

– По отношению к тебе.

Я слышу в его тоне горечь, но мы с ним не друзья, так что я не пускаюсь в расспросы. Я пытаюсь свернуть и отойти от него, но он опять преграждает мне путь.

– Нам надо найти людей, у которых находятся остальные куски карты, верно? Как ты думаешь, у кого они могут быть?

Ну конечно. В голове моментально вспыхивает ответ, и у меня вырывается тяжелый вздох. Меня охватывают ужас и раздражение, как всегда, когда я думаю об этом человеке.

Я стону, глядя на небо. От звезд не осталось и следа, как и от моей гордости, когда я говорю:

– У Дэйзи.

Глава 7

ВТОРНИК, 25 ИЮНЯ, 4:21

Я не понимаю, хочется мне оказаться правой насчет того, что еще один кусок карты находится у Дэйзи, или нет.

– Нам придется тихонько проникнуть в ее комнату, пока она еще спит, – говорю я Лео, когда мы идем по улице, на которой я жила до того, как после смерти отца банк забрал наш дом. Находясь неподалеку от обширного участка земли, на котором он стоит, от его блестящих подстриженных лужаек, я невольно чувствую, как меня пронзает ностальгия. – Она никогда не отдаст мне письмо бабушки.

– В самом деле? – спрашивает он, и в его голосе звучит неподдельное любопытство.

Я сердито смотрю на него, потому что он отлично знает, как Дэйзи относится ко мне. Ведь он ее лучший друг.

А когда-то я была ее лучшей подругой.

– Да, это крайне маловероятно.

Он пожимает плечами.

– К счастью, мы можем не переживать о том, что наткнемся на нее.

Я останавливаюсь, когда впереди появляется дом моей кузины – а сейчас и мой дом тоже.

– Что ты сказал?

– Ее нет дома. – Лео продолжает идти дальше, держась поближе к деревьям, растущим на краю двора.

Я догоняю его.

– А где она?

– Ты обещаешь не ябедничать?

– Ты что, шутишь?

Он поворачивается ко мне, и в бледнеющем свете луны я различаю его серьезный взгляд.

– Ты должна пообещать.

– Ладно. – Я закатываю глаза. – Я сохраню любой грязный секрет, который скрывает моя кузина. Даю слово.

– Ночью она часто сбегает к Кеву. У них роман. Она отправила мне фотку из его дома двадцать минут назад и выложила ее в «ТикТок».

– К Кеву Асани? – Я морщу нос при упоминании товарища Лео по хоккейной команде и такого же качка, как и он.

Он кивает.

– Но почему она постит фотки в «ТикТоке» в четыре часа утра?

– Согласно алгоритмам это лучшее время для постинга. К тому же Дэйз все время держит подписчиков в курсе своих дел. Все они просто одержимы Роузтауном и твоей семьей. Особенно теперь.

Я снова закатываю глаза.

– Ее зовут Дэйзи.

Он искоса смотрит на меня:

– Тебе завидно, что для нее у меня есть прозвище, а для тебя нет?

Я поворачиваюсь к нему, чтобы возмутиться, но он вскидывает руку, делая знак замолчать.

– Это не проблема. Я мастак давать прозвища. Ты можешь быть Лили Роуз.

Мой смех разрезает тишину раннего утра.

– Лили Роуз? Это же и так мое имя.

– Твое имя – Лили Роузвуд, и ты никогда никому не позволяешь этого забыть. Никогда. А сейчас это «вуд» отменяется.

Я издаю звук, похожий на хлюпанье воды в кроссовках.

– Это что, намек?

– Вовсе нет.

– Ты явно со странностями, и нет, мне не нужно прозвище, – только и могу сказать я, когда мы подходим к парадной двери. Я достаю из-под коврика ключ и отпираю ее.

– То есть ты убежала через парадную дверь? – изумленно спрашивает Лео.

– А как надо было?

– Через заднюю дверь. Через боковую. Через окно.

– Извини, видимо, у меня нет такого опыта в этом деле, как у тебя.

Хотя я вкладываю в эти слова сарказм, щеки заливает краска. Как будто неумение покидать дом украдкой равносильно признанию, что мне чего-то не хватает.

– Похоже на то. – Он лукаво ухмыляется. Я тихонько закрываю за нами дверь и показываю рукой на лестницу. Лео переходит на шепот: – Не знаю, помнишь ли ты, но моя комната идеально подходит для этого. Окно расположено прямо над крыльцом, рядом с которым растет высокое дерево. Мне будто помогают тайком выбраться из комнаты и вернуться обратно.

Да, я помню, но не хочу в этом признаваться. Когда мы поднимаемся на второй этаж, я прижимаю палец к губам, глядя на закрытую дверь комнаты дяди. Затем медленно поворачиваю круглую ручку на двери Дэйзи и вхожу.

Ее комната – комната принцессы: просторное сиденье, устроенное в углублении окна у дальней стены, из которого открывается вид на обширный задний двор, и нелепая кровать с балдахином и сетчатым пологом.

И в этой кровати кто-то спит, кто-то с рыжими волосами, рассыпавшимися по подушке.

Я вцепляюсь во влажную рубашку Лео и тяну его к двери.

– Ты же сказал, что ее тут нет!

Он отмахивается от меня и, подойдя к кровати, откидывает розовое стеганое одеяло. Я подавляю крик. На кровати лежит манекен в парике. Лео тыкает пальцем в его волосы.

– Похожи на ее, правда? Нам с Дэйз пришлось поехать аж в Бостон, чтобы купить его.

– Я беру свои слова обратно. Вы с ней оба с большими странностями.

На его губах появляется лучезарная улыбка.

– Помоги найти письмо. Где она могла его спрятать? – спрашиваю я, оглядывая многочисленные флаконы духов и средства для ухода за волосами на туалетном столике.

Здесь же стоят полароидные снимки и одна фотография в рамке. На ней запечатлены улыбающиеся Дэйзи и Куинн – что странно, учитывая безэмоциональность последней. Это была бы симпатичная фотография, если бы рамка не потрескалась – да что там, она разбита вдребезги, как будто ее несколько раз швырнули в стену.

– Здесь его нет, – сообщает Лео, роясь в ящике тумбочки. – Знаешь, может, нам стоит подождать ее. Это как-то неправильно – рыться в ее вещах.

Я начинаю выдвигать ящики.

– Ты тайком пробираешься туда, куда вход тебе воспрещен, но тебе претит обыск чужой комнаты?

– Когда речь идет о комнате моей подруги, то да.

Во втором ящике розового туалетного столика Дэйзи хранится нижнее белье. Отодвинув несколько стрингов, я нахожу то, что искала. И поднимаю конверт, показывая его Лео.

– Что ж, тогда тебе повезло. Вот оно.

Несмотря на моральную дилемму, он подходит ко мне, чтобы посмотреть, как я открываю конверт и достаю листок бумаги. В отличие от моего, он исписан обыкновенными чернилами, а не невидимыми.

Я читаю письмо, начинающееся со слов «Дорогая Дэйзидью»[6]6
   Daisydew – роса на маргаритке (англ.).


[Закрыть], и удивляюсь внезапно возникшей ревности. Бабушка уже целую вечность не называла Дэйзи этим именем, во всяком случае, насколько мне известно. Я напрягаюсь, готовясь к тому, что написано ниже.

Ты всегда ярко сияла, и я не сомневаюсь, что многочисленные таланты приведут тебя к прекрасным результатам. Помни, что в первую очередь ты должна доверять своему сердцу, а не голове; это поможет тебе продвинуться дальше и подарит более искренние отношения. Ты – сила, с которой надо считаться, как и все Роузвуды. Всегда используй эту силу во благо.

И позаботься для меня о «Белой розе». Не бойся подвезти того, кто будет в этом нуждаться.

Мое сердце принадлежит тебе.

Твоя бабушка

Я перечитываю письмо еще два раза, затем переворачиваю листок, но на его обороте нет ни пятна, ни других признаков того, что бабушка использовала невидимые чернила. Никакой скрытой подсказки.

– Дэйз скоро вернется. – Лео с тревогой смотрит в окно.

Вероятно, это мой единственный шанс, поэтому надо до конца удостовериться, что я ничего не пропустила. Используя кончик влажной косы, как кисть, я провожу им по странице, оставляя мокрый след. И жду, не проступят ли слова.

Но ничего не появляется. Я засовываю письмо обратно в ящик с нижним бельем, радуясь, что Дэйзи не отличается аккуратностью, поскольку я не помню, в каком именно порядке там все лежало.

– Ничего. Полный провал.

– Мой дом находится совсем рядом, – говорит Лео и потягивается, так что его худи задирается и становится видна узкая полоска кожи между его низом и поясом спортивных шорт. Я отвожу глаза. – Я мог бы взять ключи от машины, чтобы мы проехались по городу и продолжили поиски.

– Продолжили поиски где? Нам ведь больше некого спросить.

– Но ведь нам не хватает двух кусков карты. Есть еще кто-нибудь, кто приходит тебе на ум?

Я зажмуриваюсь и вижу платиновые волосы и красные губы.

– Да, – шепчу я. – Но мне очень, очень не хочется о ней думать.

– О ком?

Раньше я думала, что не хочу, чтобы кусок карты оказался у Дэйзи, но мне совершенно точно не хочется, чтобы им владела Элл.

– Об Элл Клэрмон, – выдавливаю я. – О дочери начальника полиции. Она училась в Лондоне, но теперь вернулась. Она много времени проводила с бабушкой и даже искала ее во время вечеринки.

– Помню ее. – На его лице отражается сомнение. – Не знаю, тот ли она человек. У тебя есть еще какие-нибудь кандидаты?

К глазам подступают слезы бессильной досады, на меня наваливается усталость. Такое чувство, будто бабушка предала меня, и это не относится ни к наследству, ни к карте. Неужели она не понимала, что мне понадобится время, чтобы пережить боль от ее утраты? Конечно, сперва ее письмо отвлекло меня и разожгло любопытство, но теперь, когда оно привело к парню, с которым, как я думала, я никогда больше не заговорю, и, судя по всему, к двум другим неизвестным, которых еще надо отыскать, оно потеряло свою прелесть. Такое ощущение, будто мне предстоит прочесать весь город в поисках подсказок.

Мне хочется вернуться домой и лечь в кровать. В собственную кровать в особняке под пуховым одеялом и со множеством подушек. Я хочу убраться подальше от Лео, его вопросов и таких знакомых повадок и просто оказаться одной. Хочу проспать целую вечность и, проснувшись, обнаружить, что ничего этого не произошло. И очутиться на дне рождения бабушки в прошлом году, смеяться вместе с отцом, когда он кружит меня в танце по гостиной.

Я хочу вернуться в прошлое, до того, как все изменилось.

– Я тут подумал. – Лео перешагивает через груду одежды и садится на кровать Дэйзи.

Я равнодушно спрашиваю:

– О чем?

– Если мы не можем продвинуться без остальной части карты и не знаем, у кого она находится, то должен быть как минимум один человек, кто в курсе происходящего.

– И кто же это?

Он пожимает плечами, как будто ответ очевиден.

– Бабушка.

Меня охватывает гнев.

– Это бы имело смысл, если бы она не была мертва.

Он смотрит на меня с тревогой:

– Эй, остынь. Я не имел в виду, что нам надо провести спиритический сеанс и вызвать ее дух. Я хочу сказать, что нам надо вернуться в особняк.

Мне едва удается сдержаться и не заорать, ведь тогда нас услышал бы дядя Арбор. Мое терпение лопнуло, и, наверное, уже давно.

– О, ты хочешь сказать, что нам надо вернуться в особняк, вход в который нам обоим воспрещен? На территории которого нас менее часа назад едва не поймали? Это классная идея, давай зайдем туда как ни в чем не бывало.

– А у тебя есть план получше? – спрашивает он. И мне досадно из-за того, что это даже не подколка – это настоящий вопрос. Вопрос, на который я не могу ответить, потому что плана получше у меня нет. И он ясно читает это по моему лицу. – Мы не можем просто сидеть сложа руки.

– Я просто… – Я так близка к тому, чтобы заплакать. Один неверный шаг – и я расклеюсь и зарыдаю перед человеком, перед которым мне совсем не хочется плакать. – Ты не понимаешь, как это тяжело…

– Мне тоже тяжело. Я понимаю, она была твоей бабушкой, а я только занимался ее двором и садом пару последних месяцев. Но хоть моя Нонна жива, я уже давно потерял ее. Мы с ней не разговариваем уже много месяцев. Так что твоя бабушка вроде как заполнила эту пустоту. – Когда он смотрит на меня, в его глазах читается мука. – К тому же мне кажется, что, если бы на моем месте был кто-то другой, ты не была такой ершистой.

– Это в каком же смысле?

– Все утро ты ведешь себя холодно. Раньше мы дружили. Или что-то вроде того. Я не знаю, к чему вообще ведет эта карта, но бабушка определенно хочет, чтобы мы работали вместе. Нам надо продолжить попытки найти остальные куски.

Должно быть, на моем лице отражается изумление.

– Я не веду себя холодно. Но ты…

Я замолкаю, проглотив слова, вертящиеся на языке. Моя проблема с Лео коренится в ране, которая, по идее, не должна болеть после всех этих лет. Особенно когда он смотрит так, будто не он мне ее нанес.

– Я что? – спрашивает он.

Если я заговорю об этом, то подниму целый вал эмоций, под которым потону, поэтому я выбираю путь наименьшего сопротивления.

– Мы просто разные, – запальчиво говорю я. – Мы выросли. Мы перешли в старшую школу, и вы с Дэйзи образовали свою компанию, не включив туда меня, так что я нашла себе другую, новую. Как-то так.

– Ну и где эта твоя новая компания? Насколько мне известно, эти придурки, изучающие предметы по углубленной программе, с которыми ты тусовалась, отшили тебя.

– По крайней мере, я не подпевала, – огрызаюсь я, пытаясь скрыть чувство жгучего унижения оттого, что в этом году я осталась одна, без друзей, и это не осталось незамеченным.

– Я не подпевала. – Но в его голосе звучит неуверенность.

Я фыркаю:

– Разве? Я не забыла…

В этот миг со стороны окна доносится какое-то царапанье, и мы оба вздрагиваем.

– Она вернулась, – говорю я, чувствуя, как душа уходит в пятки.

Я делаю шаг к двери. Дэйзи не видно. Лео тянет меня к стене, и мы прижимаемся к ее прохладной поверхности за занавесками. При дневном свете нас было бы видно, но еще не рассвело.

Я пытаюсь не обращать внимания на его близость. Через полупрозрачную занавеску я прекрасно различаю, как Дэйзи открывает окно, ступает на сиденье в его углублении, а с него на пол. На голове у нее колышется узел волос, а ноги обуты в черные кеды «Вэнз». Я и не знала, что у нее есть «Вэнз».

Лео резко вдыхает, и я толкаю его, чтобы он вел себя тихо. Движения Дэйзи выглядят странно – она движется крадучись и как-то неестественно. Она спотыкается об одну из колоссальных куч одежды на полу и приглушенно крякает. Но только когда она добирается до кровати и трясет накрытый одеялом манекен, до меня доходит, в чем дело.

Это не Дэйзи.

Девушка стоит к нам спиной, но я знаю, что произойдет, когда одеяло спадет и появится этот жуткий манекен. Я выбегаю из-за занавески и врезаюсь в ее спину, закрыв ладонью ее рот, чтобы заглушить крик.

Она бьет меня локтем в ребра – у нее молниеносные рефлексы. Этот удар вышибает из легких весь воздух, и я сгибаюсь в три погибели. И сразу же она впечатывает меня в противоположную стену и прижимает что-то холодное к горлу.