Текст книги "Охота за наследством Роузвудов"

Автор книги: Маккензи Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 10

СРЕДА, 26 ИЮНЯ, 10:09

Когда я добираюсь до дома Лео, Куинн стоит возле большого дуба, прислонив скейтборд к его стволу.

– Ты опоздала, – говорит она фирменным скучающим тоном.

– Я ждала, пока уедет дядя, – отвечаю я.

В том, чтобы выйти из дома на следующий же день после похорон бабушки, есть что-то неправильное, как будто еще на пару дней после этого моя жизнь должна остановиться. Дядя Арбор, наверное, не стал бы спрашивать меня, куда я иду, но, поскольку я храню в тайне всю эту историю с картами, мне легче просто избегать его. На него и так уже слишком много всего свалилось – прощание с бабушкой в церкви, поминки, похороны да еще это завещание. Так что лучше всего мне держаться от него подальше, пока не появится более определенная информация относительно того, что все это значит.

К тому же в доме чувствовалось напряжение – наверное, между ним и Дэйзи что-то произошло после того, как мы вернулись с похорон и я без сил рухнула в кровать. Я видела ее сегодня утром только один раз, на кухне. Она посмотрела на меня волком и, топая, удалилась в свою комнату.

– Доброе утро!

Я поднимаю голову, услышав бодрый голос Лео. Он стоит на краю крыши, затем делает опасный шаг на ветку дуба, до которой, пожалуй, целый фут. У меня перехватывает дыхание, когда он идет по ней и она прогибается под его весом. Но, как он и сказал вчера, он постоянно убегает этим путем из дома. С привычной легкостью он спускается по оставшимся веткам, словно камышовый кот, пока ноги не касаются мокрой от росы травы лужайки.

– Сразу видно, что ты проделывал это не раз, – сухо замечает Куинн.

На его лице появляется проказливая улыбка.

– Это точно.

– Если твоих родителей нет дома, то почему ты не мог просто выйти через дверь? – спрашиваю я.

– Потому что он понтуется, – отвечает Куинн.

– Верно, – соглашается Лео. – Но также потому, что у меня чересчур любопытные соседи, встречающиеся с матерью каждую неделю на заседаниях клуба книголюбов. На самом деле это лишь предлог, чтобы наклюкаться вином и посплетничать. Так что мне надо быть осторожным.

– И что же, они не замечают, как ты слезаешь по дереву? – спрашивает Куинн.

– Нет, потому что я умею делать все скрытно. К тому же у нас высокий забор. – Он ерошит волнистые волосы, все еще влажные после утреннего душа. Когда он снова поднимает взгляд, его глаза вспыхивают. – А нельзя было явиться без опоздания?

Я раздраженно закатываю глаза.

– Вот уж не знала, что вы оба такие пунктуальные. Может, мне просто вернуться домой или…

– Я не тебе, – говорит Лео и легко толкает меня в плечо, чтобы я обернулась. – Я ему.

Я изумленно открываю рот при виде спешащего к нам парня в глаженых чинос[8]8
   Брюки из плотного цветного хлопка. (Прим. ред.)


[Закрыть] и темно-синей рубашке поло с оливково-зеленым рюкзаком на плече.

– Черт, – удивленно выдыхает Куинн, когда он останавливается перед нами, засунув руки в карманы.

– Ты же не хотел в этом участвовать. Что же заставило тебя передумать? – спрашиваю я Калеба из Криксона.

– После того как ты вчера свалила меня на асфальт, я действительно решил выйти из игры, – отвечает он, показав небольшую повязку на предплечье. – Но у него были другие планы.

– Давайте поговорим по дороге, – замечает Лео, повернувшись к лесу, расположенному за его задним двором, и игнорируя многозначительный взгляд Калеба. – Чересчур любопытные соседи, не забыли? Нам сюда.

Мне совсем не улыбается идти через лес, ведь на мне надеты вчерашняя зеленая юбка и обрезанная белая футболка, поскольку я до сих пор так и не получила одежду из особняка. Но мы все же следуем за Лео, осторожно пробираясь сквозь сырой подлесок.

– Я не думал, что ты знаешь мое имя, – говорит мне Калеб и вздрагивает, когда дорогу перебегает бурундук. Видно, что Калебу не по себе и очень хочется убраться от всего этого подальше. – И что ты обо всем сообщила ему. – Он показывает на спину Лео.

– Вы знакомы? – спрашивает Куинн, сняв этот вопрос с моего языка.

– Какое-то время он давал мне частные уроки, – говорит Лео, повернувшись к Калебу и положив руку ему на плечо. – Кстати говоря, прости, что я пропустил нашу последнюю встречу, чувак. Виноват.

Калеб сбрасывает его руку с плеча.

– Он показался мне знакомым еще на парковке, когда разговаривал с Лили. А когда я узнал его имя, то в голове будто что-то щелкнуло. Дома я нашел его Snapchat. Отыскать прочую информацию было уже нетрудно.

– И ты потом изводил меня всю ночь, – сердито вставляет Калеб. – Ты звонил, строчил эсэмэски на мобильный, атаковал во всех социальных сетях и даже позвонил в три часа ночи на домашний телефон!

– Ты сам виноват, что в твоем доме есть стационарный телефон.

Куинн фыркает. Калеб не удостаивает вниманием шутку Лео.

– Я не хотел, чтобы об этом узнал отец, поэтому в итоге согласился приехать сюда на автобусе и встретиться с вами. Но меня не должны видеть. Отец ненавидит Роузтаун. Если, когда он вернется с работы домой, меня там не будет, я покойник.

– А почему он ненавидит Роузтаун? – спрашиваю я.

Губы Калеба сжимаются в тонкую линию.

– Не важно. Не бери в голову.

Я закатываю глаза, но больше не расспрашиваю его. Мы останавливаемся на небольшой прогалине, где стоит обшарпанный гараж и откуда начинается грунтовая дорога, которая, должно быть, ведет к шоссе. Лео достает из кармана тяжелую связку ключей и отпирает дверь. Никто из нас не помогает ему, когда он с трудом отодвигает ее в сторону.

– Я ни за что в него не сяду, – говорю я, уставившись на проржавевший белый автофургон. Он выглядит так, будто был взят прямиком с плаката, предостерегающего детей от педофилов.

– Куда ты денешься. – Лео садится на водительское сиденье. Двигатель фургона заводится с каким-то выстрелом и пыхтением, будто в него вдыхает жизнь сам Аид. – Давайте, залезайте. Отсюда до музея примерно пять миль.

Я отодвигаю заднюю дверь и кашляю.

– Что это?

– О чем ты?

– Здесь воняет дохлятиной, – давится Куинн.

Калеб зажимает нос.

– Я не сяду в него без противогаза.

– Это просто хоккейное снаряжение, – оправдываясь, отвечает Лео. – Мы использовали эти фургоны, чтобы возить команды в «Ледовый зал». Остальные отец продал, но этот оставил, поэтому я подумал, что он не будет возражать, если я позаимствую его. – Его лукавая улыбка ясно говорит, что его отец был бы очень даже против, но он просто не в курсе.

Когда никто из нас не двигается с места, он вздыхает.

– Мне что, действительно надо напомнить, что на кону, возможно, стоят миллионы?

Медленно, как будто это может нас убить, мы залезаем в фургон. Куинн садится на пассажирское сиденье, а мы с Калебом забираемся на заднее. Из лопнувшей обивки лезет желтый поролон.

– У тебя есть водительские права? – спрашиваю я, когда Лео выезжает из гаража, чуть не сбив боковое зеркало.

– Само собой.

Я пристально смотрю на него в зеркало заднего вида.

Он прочищает горло.

– Ну, в общем, у меня есть ученическое водительское удостоверение. Но это ведь то же самое, разве не так?

Мы все одновременно пристегиваем ремни безопасности.

– Так каков план? – спрашивает Калеб, когда Лео выезжает на шоссе.

Мы молчим. Куинн оглядывается на меня, а Лео встречается со мной глазами в зеркале заднего вида.

– Э-э-э… – Я пытаюсь подобрать слова, чтобы показать, что ситуация под контролем, хотя это не так. – Ну, видишь ли…

– Мы собирались действовать по обстоятельствам, – признается Лео.

– Действовать по обстоятельствам? – повторяет Калеб. Он расстегивает рюкзак и достает номер газеты «Криксон гардиан». – Тогда никто из вас, как я полагаю, не видел вот этого.

У меня перехватывает дыхание, когда я читаю заголовок. «Люди стекаются в Роузтаун из-за вирусной новости о пропавшем состоянии». Вирусной?

– Ты что, не открывала «ТикТок»? – спрашивает Куинн.

Я беру телефон и открываю приложение. В первом же видео я вижу лицо Дэйзи. Подпись под ним гласит: «БОМБИЧЕСКАЯ НОВОСТЬ: деньги моей бабушки пропали». Это видео набрало шесть миллионов просмотров. Звука нет, но на ее лицо падают блики всех цветов радуги, так что ясен пень – именно его она снимала вчера в коридоре церкви.

Должно быть, именно из-за этого дядя Арбор и был рассержен сегодня утром. Она выставляет наши жизни на всеобщее обозрение ради славы.

– Прочти остальное, – говорит Калеб.

Я беру газету и читаю статью вслух:

– «Новость о пропавшем состоянии Роузвудов вызвала немалый интерес как у местных жителей, так и у туристов. В интернете уже выдвигают множество теорий, а внучка Айрис Роузвуд предположила в “ТикТоке”, что деньги все еще “где-то недалеко”. После смерти третьего матриарха семьи Роузвудов люди съезжаются в город, чтобы попытаться разбогатеть. Между тем другие, напротив, стараются держаться подальше, не желая участвовать в так называемой Охоте за сокровищами Роузвудов».

– «Охота за сокровищами Роузвудов»? – переспрашивает Куинн. – Это самое дурацкое название, которое я когда-либо слышала.

– А по-моему, звучит клево, – не соглашается Лео. – Как будто это опасно.

Я чувствую, как вспотели ладони. Выходит, теперь проблема не только в трюках бабушки – сколько их еще? – но и в том, что у нас появились соперники? Если мы не сможем быстро разобраться в ее подсказках, то до «сокровища» может добраться кто-то еще.

Это подводит нас к самому важному вопросу: что на самом деле стоит на кону? Логично, что это деньги на наше высшее образование. Было бы также здорово, если бы бабушка оставила какую-нибудь записку относительно моего места в «Роузвуд инкорпорейтед». Но что, если речь идет о чем-то большем? Что, если речь идет обо всем? Обо всем многомиллионном состоянии.

И теперь в город съезжаются люди, которых гложет такая же мысль.

Нам нельзя терять времени. Я поворачиваюсь к Калебу:

– Это и побудило тебя помочь нам?

Он нервно ковыряет кожу вокруг ногтей.

– На свете слишком много поганых людишек, которые могут натворить много зла, если им в руки попадет четверть миллиона долларов.

– А еще дело в том, что мы неотразимы, не так ли? – спрашивает Лео с ехидной улыбкой.

– Даже не близко. Я сделал это еще и потому, что… – Он замолкает, как будто собираясь с силами, чтобы признаться. – Мне нужны деньги. Они нужны мне не для себя – я получу стипендию, которая покроет обучение в университете, плюс к этому я кое-что скопил, давая частные уроки. Но мать погибла пять лет назад, и отцу приходится горбатиться на двух работах. У меня есть две младшие сестры, так что, возможно, эти деньги позволили бы отцу уволиться хотя бы с одной работы и проводить больше времени с ними. Тогда я, быть может, смогу расширить список университетов, которые рассматриваю для поступления.

– Тогда все понятно, – заключает Лео. – Нам всем нужны деньги, чтобы оплатить учебу в университете… ну или что-то вроде того. Мы считаем, что именно поэтому бабушка и свела нас вместе.

– Я пришел еще и потому, что без меня вам не обойтись, – говорит Калеб медленно и осторожно.

Я щурюсь. Мы уже въехали в город.

– Кажется, вчера ты так не думал.

– «Три цветка» – известная картина. – Он не обращает внимания на мой выпад, а достает из рюкзака довольно большой ноутбук и кладет себе на колени. – В 1950 году Амели Ла Фрамбуа – знаменитая французская художница – написала ее в качестве подарка Гиацинте в честь рождения Айрис. Это очень дорогое полотно, потому что оно стало последней работой Амели. Через пять дней после того, как закончила его, она умерла.

– Жесть, – бормочет Лео.

– Имя этой художницы кажется мне знакомым. – Я пытаюсь вспомнить, откуда оно может быть мне известно.

– Конечно. Амели также написала портреты Гиацинты и Петунии, которые висят в Роузвуд-Мэнор, – объясняет Калеб.

Я представляю эти портреты и вижу их так ясно, как если бы сейчас стояла в коридоре перед дверью кабинета бабушки.

– «Три цветка» – одна из лучших картин в музее, – продолжает Калеб. – Поэтому она находится на третьем этаже, где собраны самые ценные работы.

– Похоже, есть какой-то подвох, – замечаю я.

Лицо Калеба, и без того угрюмое, становится еще мрачнее.

– Да, есть. На третьем этаже экспонаты отделены от посетителей бархатными канатами, чтобы нельзя было подойти к ним слишком близко. Но главное не это, а система невидимых инфракрасных лучей, которая подает охране неслышный сигнал тревоги. Вы не успеете оглянуться, как вас схватят.

– Выходит, если бы ты сегодня не появился, мы бы активировали сигнализацию и нарвались на неприятности, – говорю я.

Он виновато сглатывает.

– Скорее всего. – В ответ на наши возмущенные взгляды он вскидывает руки, словно защищаясь. – Послушайте, я боялся. Но теперь я здесь, так что никого не поймают. Наверное.

– Нам что, придется заниматься гимнастикой, чтобы избежать лазерных лучей? – Куинн явно не восторге.

– Нет, из этого бы ничего не вышло. Надо отключить инфракрасные лучи.

– И ты можешь это сделать? – Я не могу скрыть сомнение в голосе.

– Да. Но у вас будет только шестьдесят секунд, чтобы обыскать картину, прежде чем система перезапустится. Так что вам придется действовать быстро.

Я обдумываю его слова. Шестьдесят секунд – это все равно что ничего. Что, если нам придется снять ее со стены? Может, нам надо купить дрель?

Мой взгляд снова падает на газету – напоминание о том, что у нас есть конкуренты. У нас нет времени на дрель. У нас нет денег на дрель. Если надо, я стащу эту картину со стены голыми руками.

– Но что именно мы ищем? – спрашивает Куинн, глядя на меня.

– Я не знаю, – признаюсь я. – Бабушка всегда оставляла короткие записки. Но обычно их было только одна или две, чтобы, например, объяснить дорогу. Возможно, там находится еще одна записка? Или чек, если речь действительно идет об оплате нашего обучения в университетах?

– Все проще простого, – говорит Лео. – Вчетвером мы точно справимся.

– Я останусь здесь, – твердо говорит Калеб. – Меня не должны видеть.

Да, он рассказал про отца, но за этим явно скрывается нечто большее. Я чувствую это по тому, что он почти не смотрит мне в глаза.

– Откуда ты все это знаешь? Почему твой отец ненавидит Роузтаун?

Он бросает на меня раздраженный взгляд:

– Ты такая настырная, как я и ожидал.

Я улыбаюсь:

– И даже хуже.

– Я часто бывал здесь в детстве. – Он смягчается. – Я никогда не жил в Роузтауне, но мать всегда хотела переехать сюда, потому что выросла здесь. Она ездила сюда на работу, пока не погибла в ДТП. Думаю, отец до сих пор считает, что если бы она не была так привязана к этому городу, мы могли бы уехать подальше, и тогда она, возможно, и сейчас была бы жива.

– Я тоже часто думаю в режиме «если бы», – говорю я. – Что, если бы я не устроила сцену на дне рождения бабушки? Что, если бы я осталась в особняке и вызвала «Скорую», когда у нее случился инфаркт? Была бы она сейчас жива? Проблема в том, что если начать играть в эту игру, то уже не сможешь остановиться.

– Но это все равно не объясняет, откуда ты столько всего знаешь об этой картине и об установленной в музее охранной системе, – замечает Куинн.

– Пару лет назад я увлекся программированием и всякими компьютерными штучками. Это я и хочу изучать в университете. Прошлым летом я проходил стажировку в музее и помог директрисе установить охранную систему. Ну, сами понимаете, работа в музее изобразительного искусства может помочь при зачислении в университет.

Куинн присвистывает.

– Ты проходил стажировку у Анджелины Мэрфи? Черт возьми, я слышала, что она еще более психованная, чем моя мать.

– Наверняка она не может быть хуже моего отца, – замечает Лео.

– Погоди, – говорю я, изучая глубоко посаженные глаза Калеба и его высокие скулы, и фрагменты пазла наконец складываются воедино. Он казался мне смутно знакомым, потому что я видела его в музее. Но это было задолго до прошлого лета. – Анджелина Мэрфи – твоя тетя, не так ли?

Он сглатывает.

– Да, она моя тетя.

– Она сестра твоей матери? – осмеливаюсь предположить я. – Я помню, что видела тебя там, когда была маленькой и вместе с бабушкой приезжала посмотреть на новые поступления. В то время Анджелина руководила музеем вместе с твоей матерью – ее звали Ева, да? Но после того ДТП им руководит одна Анджелина.

– Да, – подтверждает Калеб. – И прежде чем ты начнешь задавать еще вопросы, это вторая половина причины, по которой я не могу пойти туда вместе с вами. Я не разговаривал с тетей с прошлого лета, последнего дня моей стажировки. Они с отцом крупно повздорили, поэтому мне и нельзя появляться в музее. И вообще нигде в Роузтауне, потому что она знает в этом городе всех. И потому, что она ужасная болтушка и сплетница.

– Ладно, тогда пойдем втроем. – Куинн возвращает разговор в прежнее русло.

– Мы напишем тебе эсэмэску, когда найдем эту картину, – добавляет Лео. – Когда мы будем готовы, ты отключишь систему, и мы все обыщем. Просто туда и обратно, никакого напряга.

Я не так в этом уверена, но времени на споры нет – мы уже на месте.

Музей изобразительного искусства Роузтауна великолепен – он построен из белого кирпича с черной декоративной отделкой, в нем три этажа и бездна изящества. Его окружает сад, полный ирисов, гиацинтов и петуний, и люди то и дело входят и выходят через его массивные черные двери, обрамленные справа и слева мраморными статуями в человеческий рост. Сквозь грязное окно нашего автофургона все выглядит каким-то нереальным, будто это тоже всего лишь живописное полотно.

Я отрываю взгляд от музея и протягиваю Куинн телефон.

– Вбейте ваши номера, чтобы создать групповой чат.

Лео делает это последним, после того как паркует фургон в тени магнолии. К тому времени, когда я получаю телефон обратно, он уже отправил всем нам сообщение. И дал нашему чату название.

– Ну нет, – говорит Куинн. – Я не желаю называться «Балбесами».

– Да ладно, брось, это же потрясное кино. Я даже добавил туда маленькое эмодзи «Карта мира». Нам надо создать настрой. И еще нам нужны кодовые имена.

– Нет уж.

Они препираются из-за кодового имени для Куинн – Скейтбордистка, Обломщица, Кислая Мина, – и Калеб смотрит на меня, будто спрашивая: «Да что с ними не так?» Мне бы хотелось знать ответ на этот вопрос, но у меня его нет, поэтому я просто открываю дверь и говорю:

– Ну вы идете или как?

Лео и Куинн вылезают. Я поворачиваюсь к Калебу:

– Сколько времени нужно, чтобы отключить систему?

– В хороший день пять минут, – отвечает он. И хрустит пальцами, как заправский хакер. – А в плохой – шесть.

– Откуда нам знать, что мы можем тебе доверять? – спрашиваю я, охваченная паранойей.

– Если бы я планировал вас поиметь, я бы просто дал им вас поймать.

Когда я закрываю дверь, Калеб показывает поднятые большие пальцы, что немного смягчает меня. Я догоняю Лео и Куинн, которые до сих пор спорят насчет кодовых имен.

– Не усложняй, – говорит Лео. – У Лили тоже есть кодовое имя. Лили Роуз.

Она закатывает глаза.

– Ну надо же, как оригинально. Интересно, сколько времени тебе понадобилось, чтобы это родить?

– А какое кодовое имя у тебя? – спрашиваю я Лео, когда мы подходим к дверям музея.

К моему удивлению, он открывает их перед нами и делает мне знак войти первой. Когда я прохожу мимо, он придвигается и заговорщически шепчет:

– Серый волк.

Куинн фыркает:

– Еще чего. Ты у нас Щегол.

Неожиданно для себя я смеюсь. Он открывает рот, чтобы возразить, но я ухмыляюсь:

– Извини, но Куинн сделала выбор. И замены не принимаются.

Я придаю лицу нейтральное выражение, когда мы пересекаем вестибюль и приближаемся к стойке дежурного администратора под вычурной хрустальной люстрой. Местные жители могут посещать музей бесплатно, так что девушка-администратор делает нам знак проходить. Она учится в нашей школе на класс младше и одета в униформу: черные брюки, белая блузка с длинным рукавом и бордовый жилет. Она улыбается, но это вымученная улыбка – явный признак стресса, поскольку это, скорее всего, первая ее работа и она ужасно нервничает. Музей полон посетителей, по всей вероятности, из-за ставшего вирусным заявления Дэйзи в «ТикТоке», которое привлекло в Роузтаун толпы народа.

– На нас все смотрят, – шепчет Лео.

Девушка-администратор пялится на нас, когда мы проходим мимо, и, оглядевшись по сторонам, я обнаруживаю, что то же самое делает еще несколько человек.

– Они смотрят на тебя, – шипит мне Куинн. – Ты нас спалишь, запорешь наше прикрытие.

– Я и не знала, что мы здесь под прикрытием, – бормочу я.

И улыбаюсь тем, кто смотрит, лучезарной улыбкой, которая две недели назад далась бы мне без труда. Теперь же это кажется чем-то вроде пытки. Их оценивающие взгляды впиваются в меня, как будто каждый из них думает об одном и том же.

Что произошло с деньгами твоей бабушки?

– Лестница, – тихо говорит Лео и кивком показывает на эвакуационный выход. – Воспользуйся этим путем, а мы поднимемся по главной лестнице. Встретимся на третьем этаже.

Лео делает шаг в сторону – и сталкивается с женщиной, идущей к выходу из музея. В руке она держит бутылку воды, поднеся ее ко рту. Вода – единственный напиток, который разрешено иметь при себе в музее.

– Ох! – восклицает она, выронив воду. Одна половина выливается на Лео, другая – на полированный плиточный пол в клетку. Вокруг все ахают, в том числе и я – из-за тычка локтем в бок.

– Иди. – Куинн толкает меня к эвакуационному выходу.

Я бросаю взгляд на Лео, который рассыпается в извинениях, но при этом не может скрыть проказливой ухмылки.

Он сделал это нарочно. Чтобы отвлечь внимание от меня.

Это умно, но я никогда ему этого не скажу.

Я поднимаюсь по ступенькам, их старые доски скрипят под ногами – эта лестница нисколько не похожа на великолепный вестибюль. Я еще никогда не пользовалась этим путем, обычно я поднимаюсь по главной лестнице, винтовой и выглядящей роскошно. Но эта лестница безлюдна, на ней больше никого нет, а именно это мне и нужно.

Не успеваю я опомниться, как оказываюсь на третьем этаже. Здесь слышится приглушенный гомон голосов, но народу, к счастью, меньше, и люди переговариваются тихо, благоговейно, будто опасаясь каким-то образом потревожить великолепные произведения искусства.

Телефон гудит. Это Калеб.

«Я готов. А ты?»

«Почти», – отвечаю я. Жаль, что я не обращала внимания на здешние картины, когда бывала тут прежде. Изобразительное искусство никогда меня особо не интересовало, хотя я могу распознать талант. Но для меня искусство – это мода. Текстиль и иголки всегда говорили мне больше, чем кисти и краски.

Но мода мне не помогает, когда я перехожу из зала в зал, читая каждую табличку, прежде чем перейти к следующей. Я иду, опустив голову, так что лицо остается скрытым прядями волос, радуясь тому, что все на этом этаже, похоже, увлечены искусством.

Я нахожу ее в шестом зале. Мне нет нужды читать табличку, я и так знаю, что именно ее мы ищем. На огромной картине, написанной масляными красками, занимающей почти всю стену, изображено кладбище. В центре – надгробие, обвитое плющом, закрывающим надпись. Но перед ним лежат три цветка, те же, что украшают музейный сад. Гиацинт, петуния и ирис – единственные на всем холсте яркие цвета. Картина прекрасна, текстура мазков на холсте и смешанные серые тона надгробия завораживают. По спине пробегает холодок, и я прищуриваюсь, пытаясь разобрать буквы под плющом, но ничего не выходит.

– От нее веет печалью, не находишь? – говорит Лео справа.

От неожиданности я чуть было не подпрыгиваю, но делаю над собой усилие и все-таки остаюсь стоять неподвижно.

– Это можно сказать о большинстве прекрасных вещей, – отвечаю я, говоря тихо и стоя лицом к картине, чтобы не привлекать внимания немногочисленных посетителей. Я чувствую, как слева от меня, точно призрак, появляется Куинн. – Калеб готов.

– А мы? – спрашивает Куинн.

Я оглядываюсь на остальных посетителей в зале. Если они увидят, как мы заглядываем за картину, это будет так же рискованно, как и активирование лазеров. Я устремляю на Лео многозначительный взгляд.

– Что? – спрашивает он.

– Нам надо очистить зал от свидетелей.

Он обводит взглядом остальных посетителей.

– На меня уже вылили полбутылки воды. Теперь ваша очередь.

Куинн, сдвинув брови, смотрит в телефон.

– Калеб сообщил, что нам необходимо сделать это сейчас, пока его не выкинули из системы.

– Черт, я забыл дать ему кодовое имя, – говорит Лео.

Я прикусываю губу, оглядываясь по сторонам. Мне приходит в голову мысль, и я поворачиваюсь к Куинн:

– Дай Калебу отмашку по моему сигналу.

– А что собой представляет этот сигнал? – спрашивает она, но я уже тащу Лео в противоположный конец зала.

– Прислонись к стене, – говорю я.

– Как бы нечаянно?

– Просто прислонись.

Он прислоняется к стене и выглядит при этом чертовски привлекательно, что застает меня врасплох. Он стоит в окружении бесценных произведений искусства, его темные волнистые волосы красиво обрамляют глаза, один локоть опирается на лепнину.

– Я знаю, что хорошо выгляжу, – ухмыляется он, заметив, что я пялюсь на него.

Это разрушает сковавшие меня на мгновение чары.

– Это из-за окружающей обстановки. – Я придвигаюсь к нему, беру левой рукой его правую и прижимаю их к стене. Он сглатывает, его сердце начинает бешено биться. А может быть, не его, а мое.

– Что ты собираешься делать? – спрашивает он. Он так близко, что я ощущаю его дыхание.

– Вот это.

Я бросаю на Куинн многозначительный взгляд, затем делаю еще шаг и прижимаюсь к Лео, стараясь выглядеть игриво. Он издает тихий сдавленный звук, как будто я причинила ему боль или что-то в этом роде. Это едва не отвлекает меня от плана, но я все же придерживаюсь его, используя наши тела, чтобы прикрывать руки. Я двигаю их по стене вниз, они врезаются в выключатель и вырубают его.

И мы погружаемся в темноту.