Текст книги "Ей это нужно, мне это удобно (СИ)"

Автор книги: МаККайла Лейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Все время до обеда он казался очень взбудораженным, мешал зелье даже чуть энергичнее, чем обычно, на Лайтмера не смотрел, явно пребывая в себе, а на обед вылетел чуть ли не раньше самого Яна.

Во второй половине рабочего дня Нэр находился в том же состоянии, чем Яна очень интриговал.

Но больше всего он удивил Лайтмера, когда тот, закончив убирать рабочий инструмент, сказал:

– Я сейчас уже уйду, потому мне надо завернуть к Но...

– Тебе. Никуда. Не. Надо, – произнес Нэр так, что чуть ли не припечатал Яна к разделочному столу, а затем и Лайтмер оказался свидетелем той самой быстрейшей телепортации, от которой разве что искры не летали.

Его не зря считали умным мальчиком. Как всякий умный мальчик, Ян Лайтмер очень быстро сообразил, что к чему. И когда он сообразил, то залип в одну точку и очень тяжело выдохнул.

И Дракону понятно было, куда направился Нэр. Правда, Яну было интересно, как быстро его выпрут обратно. И выпрут ли вообще.

И потребуется ли в таком случае его участие? На самом деле заскочить к Норе Ян решил по собственной инициативе, потому что сильно за нее беспокоился. Если она взяла себе аж целую неделю, то... Ее действительно могло серьезно свалить.

Но теперь и без него нашлись желающие. Минут пять Ян сосредоточенно размышлял, что же ему делать. И наконец пришел к выводу, что в любом случае, если ей правда потребуется его, Яна, помощь, Нора посигналит. А так он только рискует напороться на двух людей, выясняющих отношения.

В любом случае он сможет завтра узнать все у Нэра лично.

Но на следующий день Яна Лайтмера ждал очень большой сюрприз. Оказывается, Нэр Шеппард взял отгул на неделю за свой счет. И пока Ян переваривал эту новость, его губы расползлись в кривой усмешке.

Закатив глаза, Лайтмер барабанил костяшками пальцев по столу и чувствовал очень знакомое раздражение, которое так часто возникало у Норы, когда Нэр доводил ее своими комментариями.

Этот цирк нравился ему все меньше. И он с очень большим интересом стал ожидать, когда же эти двое снова заявятся на работу. Потому что желание выписать им обоих хороших тумаков зрело в нем все сильнее.

Три недели – такова была цена вопроса. Три чертовых, гребаных недели. Целых три недели, которые она смогла продержаться почти молодцом.

Нора Цюрик считали дни, как считает шаги уставший путник, когда до цели осталось еще чуть-чуть.

Еще одна неделя пролетела. Неделя, в которых содержалось семь дней. Целых семь дней, за которые она не сорвалась и не видела Нэра Шеппарда. Он по-прежнему был слепым пятном для нее, и у Норы не возникло ни малейшего желания побежать к нему. Если бы он позвал.

Пошла бы она? “Да”, – кричали все мыслимые и немыслимые чувства. “Нет”, – кричали они же.

Случай с Нэром Шеппардом был не тем же самым, что случай с Саймоном Мелларком.

Во-первых, она еще не настолько (уже на этом бы закатить глаза) была влюблена в Нэра. Во-вторых, она еще не настолько скатилась, чтобы не уважать себя.

Нора с большим усилием воли и ценой собственных выжженных нервов заставляла себя каждый день, каждую секунду помнить о том, что наступать на вторые грабли – совершенно не в ее интересах. Она не собиралась стелиться перед очередным мудаком.

Окей, она поиграла сама с собой в опасную игру. Знала, что не надо, но теперь же расплачивалась. Думала, что окажется какой-то особенной, сможет выдержить, переиграть этого чертового женоненавистника. Не получилось, с кем не бывает.

О мудаков девушки обжигаются сотни и сотни раз. Главное, не отдать этим самым мудакам себя в пожизненное рабство.

Нора Цюрик слишком уважала себя, чтобы терпеть вот такое отношение. Она и так довольно долго позволяла этому всему... Вообще продвигаться.

Впрочем, утешала она себя, все могло закончиться гораздо хуже. Этот тип мог заделать ей ребенка, отменив противозачаточное заклинание. По какой причине? Да мало ли, что могло народиться у этого законченного сексиста в голове. Тогда бы она, конечно, сделала аборт, но все равно. А так... Что она потеряла? Ничего. Работа у нее есть, квартира тоже.

Нервы ни к черту, сердце тоже – но с кем не бывает, подлечится. С кем не бывает. У всех когда-нибудь да заканчиваются отношения. И хорошо – в очень редких случаях.

Так Нора Цюрик успокаивала себя каждый день. Подолгу и методично, в отдельных случаях (раз через два) вбрасывая в себя успокоительные зелья.

После них и думалось, и жилось как-то значительно проще. Шеппард не замечался куда легче. А день к концу подходил быстрее. Вот уже и целых три недели.

Еще одна, и она протянет уже месяц. Кое-как, с переменным успехом, но протянет. Целый-целый месяц.

Она отлично прятала внутри свою боль, каждый день – заново, закупоривала надежно, как самую большую бутыль, улыбалась действительно искренне и смотрела сквозь Нэра Шеппарда. Разговаривала с Яном, разговаривала с тем же Нэром Шеппардом и смотрела сквозь него.

Она старательно, умело запирала внутри все свои нервы и переживания. И, очевидно, именно это и подкосило ее.

Именно расшатанные нервы заставили Нору Цюрик свалиться без сил в ночь с воскресенья на понедельник. Так свалиться, что она с большим трудом смогла позвонить на работу и сказать, что не явится.

Обычно все эти простуды сбивали ее с ног не так сильно. Но, похоже, состояние, в которое она погрузила себя сама, успокоительные зелья и неспокойная душа подарили ей восхитительнейший откат.

И целый день, порываясь встать с кровати, она смогла это сделать всего лишь один раз. А потом пришли несколько (она не знала, сколько именно) часов забытья, в какой-то из них – Нора точно помнила свои действия – она написала Яну (а, это было еще с утра), что ей очень-очень хреново. Просто чтобы он не беспокоился. Она не просила прямо, но слишком хорошо его знала: наверняка Ян примчится к ней после работы. Просто так, потому что друг из него отвратительно хороший.

И, если честно, как признала Нора чуть позже с невероятным усилием, в этот раз ей действительно очень нужна помощь. Сама она, к сожалению, не справится.

О том, чтобы подняться (даже просто, черта с два, подняться!) речи даже и не шло. А уж о том, чтобы дойти до шкафа с ингредиентами, подготовить место, а затем сварить это гребаное зелье... Только при одной мысли об этом у Норы Цюрик еще больше подкашивались ноги и кружилась голова, ей казалось, что она проваливается все ниже своей кровати и вот-вот непременно ударится о жесткий пол.

Она вскрикивала, когда ее как будто качало на волнах и уносило вниз, металась по кровати и почти, пожалуй, плакала от собственного бессилия.

В эти минуты, свободные от забытья, Нора Цюрик как никогда раньше ощущала пустоту собственной квартиры. Пустоту собственной жизни. Железная, несгибаемая, но сейчас она свалилась без сил и находилась одна, и не было никого, кто примчался бы к ней просто так, потому что...

Ян, Ян не в счет, он был... Нора даже не знала, как это назвать, самим собой разумеющимся, чем-то естественным, отсутствие которого она сейчас очень хорошо ощущала. И чувствовала себя будто бы... Будто бы она была должна ему. За то, что он придет. Если придет. Потому что с каждым часом (она действительно не наблюдала времени) Норе Цюрик казалось, что она придумала это себе сама. Что он придет и все такое. Просто она так привыкла к этому и, наверное, только сейчас по-настоящему заметила, что Яна в ее жизни больше-то и нет.

(Но на самом деле не в Яне было даже дело).

Просто Нора Цюрик отлично помнила, как было в прошлый раз. Она помнила, и ей на глаза наворачивались бессильные слезы. Потому что она знала, что это не повторится.

(На самом деле она все-таки ждала его, подсознательно, гребаная дура, ждала, несмотря ни на что).

Дура, дура, дура. Да он давно уже думать о тебе забыл. Нахер ты ему сдалась. Не сдалась совершенно. Он все тебе высказал, не так ли? Не так ли?

Так. Все, черт возьми, так. И все-таки подсознательно... Она надеялась. Из последних сил, отчаянно ненавидя себя за это, она надеялась. Как безнадежная, отчаянная дура.

И хуже всего было понимание того, что он все-таки не придет. Этот противный комок у горла стоял все чаще, и пустота квартиры, все эти стены, ставшие сегодня такими мрачными, все сильнее давили на Нору Цюрик, и она чувствовала себя маленькой, слабой и потерянной.

Часы шли, и ее глупая надежда гасла, разбиваясь о твердую, но такую осязаемую реальность.

И Нора никла все сильнее. Ей было плохо. Она не чувствовала никаких сил. Она была абсолютно одна, и да, она сама себя довела до такого состояния. Но так хотелось...

Выкуси.

Слезы подступали к глазам, слезы жгли ее чертовы глаза, и в конце концов Нора Цюрик поняла, что оказалась на грани. Она уже готова была расплакаться от всего этого, от того, что оно навалилось так невовремя. Что она такая слабая и беспомощная, даже не может подняться. Что нет никого, кто мог бы ей помочь. И что сколько бы она не плакала, ситуация не изменится.

Она уже готова была расплакаться, в этот момент между забытьем и слабым осознаванием реальности.

И в этот момент на ее лоб легла ладонь. Нора стиснула зубы, потому что уже слишком много раз представляла себе эту картинку, до нее дошло не сразу, что ладонь эта – абсолютно реальна и осязаема. И тогда, когда глупая улыбка уже почти полезла на лицо, Нора Цюрик проморгалась чуть влажными ресницами и с трудом взглянула на Нэра Шеппарда, который тоже смотрел на нее. Без всяких слов.

Зато она вспомнила все его слова. И в сердце забилась злость – то топливо, что помогло ей не сломаться.

– Пошел. Нахер. Прочь, – просипела Нора, все также смотря на Нэра. Она ненавидела его и если бы могла встать, то обязательно вышвырнула бы вон. Но сердце, то самое чертово, слабое сердце забилось так отчаянно предательски : все-таки пришел!

В ответ Нэр ничего не сказал.

А из забытья Нора вынырнула так же, как и в прошлый раз, когда Шеппард уже сидел на ее кровати. Но теперь он отличался немногословием.

– Пей, – только и сказал отрывисто.

И Нора выпила. Не стала перечить или что-то еще. Она снова не видела его.

Это было ужасное, тяжелое чувство. Ненависть вперемешку с беспричинной радостью. Понимание того, что в этот раз одной порции будет недостаточно. И свалило ее еще куда более серьезно. А значит, зелье придется варить как минимум еще несколько раз.

То, что он смотрел на нее, Нора знала. Но смотреть на него она не хотела. И поэтому глядела в стену, мимо. Шеппард же ничего не говорил. Его тягостное молчание ощущалось лучше всяких слов.

Впрочем, Нора Цюрик не понимала, что оно означает. Она, если честно, уже устала понимать.

Ночью, в отличие от предыдущего раза, он не обнимал ее. Но зато утром появился рядом с ее кроватью снова.

– Ешь, – снова отрывисто.

И она снова ела, ничего не произнося и даже не смотря на него.

И в следующие дни Нэр Шеппард словно бы поселился в ее квартире. Во всяком случае, если он и уходил к себе, то Нора этого не замечала. Он не пытался заговорить с ней. Лишь молча выхаживал, а Нора...

Чувствовала себя все лучше с каждым днем телесно. И хуже – морально.

Потому что она прекрасно понимала, что происходит. И от этого было ужасно горько.

Ведь на самом деле она была рада, что он пришел. Она была рада, что он не уходил. Когда эта его рука в первый раз легла на ее лоб, Нора чуть не закричала от радости. А еще она слышала его тяжелое порывистое дыхание. Словно он очень торопился. Сюда. К ней.

Легко было снова поверить. Легко после каждого его прикосновения, слова или действия снова обмануться, позволить насадить себя на крепкий крючок.

И хуже всего, что она не могла не насесть, как бы отчаянно не предупреждала саму себя об опасности. Нора Цюрик отлично знала и понимала все это. А еще хуже, что вместе с ней это все знал и понимал Нэр Шеппард.

Именно поэтому он сюда и пришел. Он прекрасно знал, как она отреагирует. Он не мог не знать, что она будет ждать его. Что она всегда будет рада его видеть. Это было уже понятно после того, как они с ним расстались.

И он знал также, что после этого всего этого она... Да скорее всего все вернется в прежнюю колею. Он знал это, черта с два. Знала это и сама Нора. Она просто не смогла бы... Поступить иначе.

И все понеслось бы как прежде. Снова все эти жалящие слова и полные обиды вечера. Состояние словно на пороховой бочке. Она бы вернулась к тому, от чего так отчаянно убегала.

Нэр Шеппард это знал. И потому и пришел.

И все будет как раньше. Словно бы... Нет. Она сжимала кулаки, пока он не видел. Она сверлила взглядом его спину, когда он выходил прочь. Нора Цюрик знала, как бы все вышло.

И все больше в ней зрела мрачная, серьезная решительность и рождалась сила, которая не позволит ей... Все-таки наступить на грабли.

Ее преимущество заключалось в том, что розовых очков на глазах у нее не было. Больше не было.

Нэр Шеппард был способен на настоящую, искреннюю заботу, это факт. Если это было в его интересах. Он вполне мог выдавить из себя что-то человеческое. А потом нещадно отыграться.

Ну а как еще ведут себя все эти изощренные мудаки? Его тактику Нора уже давно поняла. Это было больно. Это так не хотелось признавать. Особенно, когда собственные чувства так отчаянно этого не хотели.

Разумеется, как и всякой влюбленной бабе, ей хотелось чуда. Но у Норы Цюрик все-таки присутствовали хоть какие-то мозги, чтобы этих чудес не ждать. Хотеть, желать изо всех сил, но не ждать.

К тому же, в ней постепенно начало накапливаться раздражение. Ей уже порядком надоела алогичность действий Шеппарда. Она ждала объяснений. И рассчитывала, что получит их.

Казалось, Нэр Шеппард тоже это чувствовал. Во всяком случае, с каждым днем он становился все мрачнее. Но Нору это не пугало. Она слишком устала и извелась. Она заслуживала нормальных человеческих объяснений. Поэтому игру в молчанку Нэру Шеппарду в конце концов пришлось бы прекратить.

Это случилось в следующее воскресенье, как раз в конце этой безысходной и тяжелой недели. Тогда Нора почти уже пришла в себя, во всяком случае она уже могла вставать и двигаться абсолютно нормально. Еще одна ночь нормального сна, и на работу она придет как новенькая. У нее вполне появилось силы сидеть на кровати.

И вот тогда-то Нора Цюрик впервые и посмотрела в глаза Нэру Шеппарду за все эти дни. Она ничего не сказала. Предоставила ему возможность изъясниться самому.

Нэр замер напротив нее так, словно находился на исповеди перед самим Драконом. И он по-прежнему молчал. Сжимал кулаки, смотрел на Нору тяжелым взглядом и молчал.

А она ждала. Без раздражения, нетерпения, без надежды. Просто ждала.

И наконец он заговорил.

– Я люблю тебя.

О, как же раньше она ждала этих слов! Ну не их, конечно, а чего-то, хоть отдаленно похожего. Раньше бы ее душа взлетела. А сейчас Нора Цюрик разве что сморщилась. Она уже знала стиль Шеппарда.

И хотя какая-то часть ее души все же обрадовалась, в остальном Нора была настроена весьма мрачно.

Поэтому она ответила честно. Как есть.

– Спасибо, мне не нужны твои подачки.

Нэр Шеппард вздрогнул, и Нора могла покляться, что слышала, как лязгнули от досады его зубы. Но ей было все равно.

– Я уже покупалась на это, – произнесла, прохрипев, Нора Цюрик. – И снова дурой выйти не хочу. Я знаю эту твою систему, Шеппард. Прояви к бабе немного нормального отношения, а потом снова веди себя как мудак. И она прибежит к тебе на задних лапках. Я не тупая, Шеппард, и в курсе, как ты рассуждаешь. И если ты думаешь, что я побегу к тебе после того, как ты расщедрился аж на целых три таких слова, то нет, ты сильно ошибаешься. Поищи, пожалуйста, других дурочек и вешай им лапшу на уши. Только мне это не затирай, ладно? Я на это больше не куплюсь, – “...хочу внести ясность: ты нужна мне”. Ведь спустя время она пришла к выводу, что ей это все же не послышалось. Даже больше: очень долго Нора Цюрик жила этой фразой. Но теперь она знала методы Шеппарда наизусть.

Нэр же во время того, как она говорила, выглядел так, будто прямо сейчас готов разнести половину ее комнаты к чертовой матери. Лихорадочно ходили желваки на его лице, скрежетали зубы, а взгляд был, наверное, самым тяжелым, какой она только видела.

И после ее слов он просто сел на пол и обхватил руками голову. И вот так замер. А Норе... Норе, пожалуй, было все равно.

Ее охватило потрясающее чертово спокойствие, то самое, которое помогает людям держаться на краю пропасти. Но одно маленькое слово, и она с воплем упадет вниз.

Нора Цюрик была спокойна. И в шаге от того, чтобы истерично раскричаться, как избалованный ребенок.

Нэр Шеппард же молчал. И выглядел... Да черт его поймешь как. Ей надоело на него смотреть. (Хотя на самом деле Нэр походил на человека, который действительно убивался). Поэтому Нора просто прикрыла глаза. Она не могла на него смотреть.

И только Нора почти уже привыкла к тому, что в ее комнате появился мрачно-молчащий экспонат (на самом деле игнорировать его было чертовски трудно), Нэр вдруг заговорил.

И голос его – Нора похолодела – действительно выглядел убитым.

– Женщина, – Шеппард явно долго собирался, прежде чем это сказать, – что ты хочешь? Что мне сделать, чтобы ты простила меня?

Нора вздрогнула. В ее горле поднялся комок, готовый вот-вот перерасти в смешок. Он... Серьезно?

– Сначала, – ее голос задрожал, – перестань, черт возьми, везде затирать про женщин! – ей показалось, что она кричит. – Мне это уже вот где! Женщинам не место в зельеварении, науках, серьезных делах, вообще в этой жизни, нахрен! Как их за людей-то вообще считать можно? Так вот это ранит и нехило ранит, знаешь ли!

С каждым словом Шеппард багровел все больше. Казалось, он готов сейчас на месте убить и порвать на чертовы кусочки Нору Цюрик, но вместо этого ответил внезапно (ну как ответил – скорее, выплюнул):

– Хорошо.

Нора судорожно выдохнула. Хорошо. Хорошо, черт возьми. Вот так просто. Вот так, нахрен, просто. Она задрожала. И почувствовала, как внутри резко лопаются все барьеры. Сейчас почему-то очень захотелось истерически рассмеяться.

– Засунь свой сексизм подальше в задницу! – нет, в ее голосе и правда послышались истерические нотки.

– Хорошо! – раздраженно рявкнул Нэр, похоже, его тоже взбесила эта ситуация. – Если, нахрен, проблема в этом, то я перестану об этом говорить.

– Да не в этом проблема, Шеппард! – заорала Нора, чувствуя, что силы у нее на исходе. В ее голосе уже слышались слезы. – Вернее, и в этом тоже, но не только. А в том, что ты ведешь себя, как, как... А я хочу нормальных отношений! Нор-маль-ных! А не вот это все, – чуть тише добавила она.

– Цюрик, – вздохнув и таким голосом, словно прописную истину ей объясняет, произнес Нэр, – ты правда думаешь, что я могу в нормальные отношения? Так открою секрет: я не умею в них.

– Мне насрать, что ты умеешь или не умеешь, – со злостью выдохнула Нора, чувствуя, как слезы текут по щекам. – Если ты думаешь, что можно продолжать все в старом формате, то...

– ...Но я попробую.

И как-то сразу заткнул ее с этим. Убил всю в секунду заготовленную аргументацию. И почему-то заставил дрожащим голосом ответить:

– Х-хорошо.

Нэр, услышав эти слова, вдруг резко вскинулся и посмотрел на Цюрик резким взглядом. Взглядом, полным...

– Так ты простишь меня? – его голос прозвучал с такой, такой... Надеждой, что теперь у Норы задрожали еще и руки, и вместо того, чтобы что-то ответить, она просто кивнула. Странно, как-то неоднозначно, но Нэр вдруг сорвался с места и в один миг очутился на ее кровати, где в следующую секунду уже крепко обнимал Нору, которая, инстинктивно почувствовав, что самое хреновое в ее жизни только что закончилось, уткнулась лицом Шеппарду в грудь и громко разрыдалась.

Он молчал, пока она плакала. Ничего не делал, просто крепко прижимал к себе, а Нора плакала еще сильнее – от облегчения, от успокаивающихся нервов, от падающих один за другим камней с вымотанной и уставшей души. Все будет хорошо.

Она почему-то повторяла эту фразу, пока плакала. Теперь все будет хорошо. Глупо, штампованно, наивно, но она, черт подери, это чувствовала. Что все будет хорошо. Что больше не надо изо дня в день жить с болью в душе. Больше не надо тратить силы на то, чтобы не расклеиться.

Нора плакала, а Нэр Шеппард все обнимал, обнимал, обнимал ее. Не выпуская из цепкого кольца своих рук.

Когда она закончила, выплакалась, они еще немного посидели молча, а потом Нэр уткнулся ей в волосы и произнес так, что у Норы сердце ушло в пятки.

– Я скучал.

– Я тоже, – дрожащим голосом ответила она, и в тот же миг руки Нэра сжали ее еще крепче. Будто боялись потерять.

– Мне было хреново без тебя, женщина. Никогда больше не хочу такого испытать. Уж лучше бы ты орала на меня, как ты это делаешь обычно, а не вот так... Не замечать. Это хуже самых дерьмовых пыток нахрен.

И они снова надолго замолчали. Нэр долгое время так и сидел, уткнувшись ей в макушку, а Нора не смела в это время даже дышать, слушая учащенный стук его сердца. А потом вдруг принялся лихорадочно гладить ее длинные черные пряди. И снова притянул ее к себе, уткнувшись в голову. Казалось, Шеппард наверстывал упущенное после долгого перерыва.

А потом он снова заговорил, и Нора задрожала в его объятиях, потому что каждое его слово сегодня вмещало в себя больше, чем все, сказанное им за этот год:

– Нора, – она даже не стала перебивать его, чтобы прокомментировать, что он – наконец-то! – выучил ее имя. – То, что я тогда говорил... Я не имел это в виду... – тут Шеппард замолчал, потому что, очевидно, до него дошло, что сказанное им сейчас выглядит как откровения того самого мудака, которого описала Нора, ну, того самого, который поманит пальчиком, наговорив красивых слов, и... – Это была неправда. Вернее, я хотел убедить себя в том, что это было правдой.

– Меня ты убедил уж точно. И знаешь, Шеппард, звучит все это так, словно ты пытаешься провернуть эти свои обычные мудаческие штучки...

– Я нахрен ничего не пытаюсь провернуть!!! – взревел Нэр, а Нора, которая хоть дала себе мысленную оплеуху, что влезла с бесценным комментарием, тут же выведшим Шеппарда из себя, сидела, замерев от счастья. Ей было чертовски приятно, что он психовал. – Какого черта ты меня пытаешься снова выбесить? – со злостью проговорил он. Но Нору из объятий так и не выпустил. – Я сейчас, нахрен, абсолютно серьезно.

И Шеппард снова замолчал, после чего заговорил где-то минут через пять и как будто бы отстраненным голосом, словно рассказывал это не Норе, а ее голове:

– Ты мне, нахрен, все мировоззрение перевернула. С тобой ничего не работало. Я жил по вполне понятным принципам все эти годы, но почему-то с тобой это все теряло свою убедительность. И мне чертовски это не нравилось.

– Что какая-то баба ломает всю твою замечательную сексистскую теорию к херам? – прохрипела Нора, у которой все внутри ходило ходуном, она задыхалась от его близости, от его голоса и всех тех эмоций, что переполняли ее.

– Да, – после некоторой паузы продолжил Шеппард. – Я пытался рассматривать тебя как всех остальных, но... Не получалось. С тобой вечно выходило все через задницу. И меня это выбешивало просто к чертовой матери. А когда появился случай все прекратить, я попытался. Но херово вышло. Женщина, – тут он снова уткнулся ей в голову, – я не хочу, чтобы это снова повторялось. Я не хочу тебя, нахрен, терять.

Его состояние было накалено до предела, а сам Нэр балансировал на очень тонкой леске между бесконечного количества граней. Он метался, словно загнанный зверь, и Нора могла поклясться: каждую секунду Шеппард грозила охватить тотальная паника.

– Если ты, черт, не начнешь это свое...

– Я. Не. Начну, – прошипел Нэр.

– А ты купишь мне ирисы? – это всегда работало, когда их срачи грозили зайти слишком далеко.

– Да хоть сотню ирисов, женщина, если это будет гарантом того, что ты не уйдешь от меня, как тогда.

– Семь. Семь ирисов, – глаза Норы заблестели, потому что обычно он дарил ей по пять, – этого будет достаточно.

– Хорошо, – согласился Нэр.

Большего Норе для счастья и не было нужно.

Они просидели вдвоем вот так до самого вечера, а Нора все как не могла поверить, что... Что это правда. И больше не надо переживать. Она была так рада что он сидит здесь: живой, настоящий. Рядом с ней.

Не в ее мыслях, а здесь и сейчас. Что его руки обнимают ее. Взаимность – это, черт подери, прекрасно. После стольких лет влюбленности в откровенного мудака и чувства вины перед Яном.

И Норе Цюрик плакать хотелось от счастья.

– Ты останешься?.. – спросила она, когда вечер уже плавно перетекал в ночь.

– Конечно. Конечно, я останусь.

Его голос прозвучал тихо. И почти нежно. И обрадованно. (Если эти слова вообще можно было применить к нему). Сердце у Норы ушло в пятки. Слишком много радости за сегодняшний день. Слишком много.

И на секунду она даже подумала, что все сюрпризы уже закончились. Но судьба любит вносить свои коррективы.

Уже ночью, когда Нэр снова обнимал ее крепко-крепко, словно бы наверстывая все упущенное за последние недели, он повторно признался ей в любви. Снова произнес также отрывисто:

– Я люблю тебя, – и замолчал.

И Нора поняла, что это ее шанс. В конце концов, то, что он выдавил из себя с таким трудом, она сама еще ни разу ему не говорила. (Но уже готова была сказать, если бы не тот случай).

– Шеппард, я тоже тебя люблю.

– Вот без этого мне и было очень хреново.

– Я же тебе этого не говорила, – удивилась Нора.

– Женщина, а ты думаешь, я слепой и не видел, что я тебе нравлюсь? – хмыкнул Нэр.

– Это наступило не сразу, – вспыхнула Нора. Она-то думала, она-то верила... А он, значит, мразь все видел. Ее кулаки инстинктивно сжались. Видел и пользовался этим. Мудачье не лечится, так?

– Я знаю! И, Цюрик, ты уже задолбала подозревать и ловить меня на каждом слове, – почти уже прорычал Шеппард. – Не надо каждый раз мне напоминать об этом!

– А то что? Скажешь, что все женщины – твари? Что я играю твоими нервами?! Ну давай, я же знаю, что ты так и думаешь, Шеппард, – это никогда не закончится. Сраться они, походу, будут целую вечность.

– Чего ты, нахрен, добиваешься?! – вот теперь он уже и правда это прорычал. – Не надо. Меня. Провоцировать.

– Ах, так это и я еще провоцирую?!

Неизвестно, чем бы закончилась эта перепалка, если бы Шеппард вдруг тяжело не замолчал, а потом резко бы ее не поцеловал. На секунду Нора Цюрик впала в самый настоящий ступор, но потом уже они целовались – с той самой чертовой горечью, которая болит в темных сердцах, пылающих кровавым огнем.

– Цюрик, – произнес наконец Шеппард, когда оторвался от нее, – ты и правда думаешь, что я в секунду от этого избавлюсь? Я и так с трудом себя сдерживаю.

– Я вроде бы не дура, Шеппард, если ты не забыл, – прошипела Нора. – А я надеюсь, что ты не забыл. Но ты же все еще считаешь меня недостойной звания человека, верно?

– Женщина... – взвыл Нэр, очевидно, закатив глаза к потолку, а затем Нора услышала, с какой силой клацнули его зубы, и поняла, что он и правда, черт возьми, сдерживался. – Скажи, если бы я не считал тебя человеком, я бы тут сидел?

– Не знаю, может, тебе это удовольствие доставляет, – фыркнула Нора.

– Иногда меня нахрен убивает твоя логика.

– Меня твоя – тоже.

– Ты же понимаешь, что в одну секунду все это никуда не денется. Мне и так сложно тебе отвечать, – чуть погодя заметил Шеппард, когда, как Норе показалось, их разговор зашел в тупик. – Сложно отказаться в один миг от старых привычек. Но я это, нахрен, делаю. Я сдерживаюсь. Ради тебя, черт возьми. Это ты можешь понять, женщина?

– Какой же ты мудак, Нэр. Просто невыносимый мудак, – помолчав, произнесла Нора, по губам которой уже бежала улыбка.

– А ты – гребаная дура.

– Если ты еще запомнишь, что меня можно называть по имени, то это вообще отлично будет.

– Я постараюсь, – с нажимом ответил Нэр, а затем сделал самое логичное в этой ситуации, в очередной раз крепко притянул Нору к себе и уткнулся ей в волосы. И этим жестом в который раз в конец обезоружил Цюрик, с языка которой уже готова была сорваться очередная колкость. Она резко замолчала и замерла, сидя тихо-тихо, словно мышка, и даже боясь дышать.

Было в этом молчании что-то особенное. И невыносимо больное. Словно вываленное к ногам поражение. Поражение, которое один из них долго и истошно не хотел признавать. А теперь сам склонил голову. И у Норы в который раз сжалось сердце от мысли, с каким же трудом Шеппард переступил через себя.

И все ради нее. Ради этой крохотной возможности вот так сидеть, уткнувшись ей в волосы.

Да хрен кто такое ради нее делал.

– Нэр, – шепотом произнесла она, – ты мне очень нужен.

– Знаю, женщина, – так же откликнулся Шеппард, – ты мне тоже очень нужна, – а затем произнес то, от чего Нора Цюрик в который раз уже выпала в осадок. – Если ты хочешь, мы можем соблюсти эту формальность со штампами в паспорте.

– Шеппард, – пораженно проморгавшись, спросила Нора, – а ты в своем ли уме мне это предлагаешь?

– Если я говорю тебе это, значит, я, нахрен, осознаю, что гово...

– Шеппард. Приподержи коней, а? Мы еще толком сойтись не успели, а ты мне уже замужество предлагаешь. Не слишком ли быстро, а?

– Ну знаешь, я уже подошел к тому возрасту, когда тянуть с этим – глупо и бессмысленно, – тут Нора Цюрик пораженно замерла, и все ее мышцы внезапно напряглись. Нэр это заметил и усмехнулся: – Или ты забыла, сколько мне лет, Цюрик?

– Я... – она пристыженно замолчала. Глупо было отпираться. Но они и правда забыли. Не только она одна. Вернее, просто не обращали внимание. Тем более, казалось, что особых изменений в характере Шеппарда не произошло, да и внешность, как говорится, бывает обманчива, поэтому они уже давно подсознательно воспринимали его как почти своего ровесника. Но если... Если на самом деле... – А насколько ты себя ощущаешь? – тихо спросила Нора.

– Не знаю, – хрипло и почти зло рассмеялся Нэр. На секунду Нору Цюрик скрутил самый настоящий обруч страха. – После всего этого все пошло как-то наперекосяк. Иногда я ощущаю себя на тридцать и не понимаю, как оказался на столько лет впереди. А иногда – снова на семьдесят, и я не понимаю, какого хрена делаю в этом теле. А иногда, – Нора уже чуть не скрутиться пополам готова была от ужаса, – это вообще все смешивается. И у меня просто голова разрывается, я не понимаю, сколько мне к черту лет. В одну секунду – тридцать, а в другую – семьдесят. И вот так чаще всего. И главное, хоть бы кто догадался спросить...

– Т-ты, т-ты...

– Да ладно, Цюрик, не воспринимай близко к сердцу. Это я так, о больном.

– И это... Сложно? – сдавленно произнесла Нора, понимая, что за весь этот почти год их “отношений” с Шеппардом она нихрена не выучила его. Нихрена не знала его. И что творится у него в голове. Все это время он был просто тем самым гребанным сексистом.