Текст книги "Ей это нужно, мне это удобно (СИ)"

Автор книги: МаККайла Лейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Но больше так и слова не произнес. А у Норы постепенно начинали слипаться глаза. Сказалась и усталость, и расслабленность. Она так пригрелась в объятиях Шеппарда, что и не заметила, как начала впадать в сон. И вот, прежде чем провалиться в темноту окончательно, Норе показалось, будто она слышит голос Нэра. Показалось, потому что едва ли он мог сказать это на самом деле. Показалось, потому что такими понятиями Шеппард не оперировал. Да и вообще, она уже почти спит.

– Я хочу внести ясность: ты нужна мне.

Но окончание фразы Нора Цюрик уже не слышала (хотя, может быть, и успела захватить последние слова краешком сознания), потому что вовсю уже дремала, так и не убрав голову с плеча Нэра.

...Проснулась она резко. Кажется, потому, что солнечный луч ударил прямиком по глазам. Заерзав под одеялом, Нора повернулась и посмотрела на мирно спящего рядом Нэра. Надо же, не свалил. И заснул прямо в той же одежде, что и приперся к ней. За ночь, правда, успел каким-то образом все-таки выпустить ее из объятий и повернуться спиной. А она даже ничего не почувствовала – в такой крепкий провалилась сон.

Спящего Шеппарда она созерцала впервые. И, надо сказать, от неспящего он отличался разве что закрытыми глазами. Такие же нахмуренные брови и угрюмое выражение лица. Казалось, о том, что во сне можно расслабляться, Нэр не имел ни малейшего понятия. Ну и ладно. Зрелище, в общем, такое себе. Нэр вообще, похоже, умел вызывать у людей стабильно только два чувства – неприязнь и раздражение.

Так как дальше любоваться Шеппардом Нора желанием не горела, то поплелась в ванную, после чего прошла на кухню, где на автоматизме открыла холодильник. Чувствовала она себя намного лучше, и за ночь ее состояние явно не ухудшилось, чего так “опасался” Нэр. Кастрюлю с супом Шеппард очень предусмотрительно засунул на нижнюю полку. Готовил он, кстати, вполне сносно. Ну еще бы, столько лет прожить одному... Да и вряд ли какая женщина по доброй воле стала бы жить с таким вот. Вряд ли за всю его жизнь у него вообще были подобные отношения. А если и были, то Нора очень сочувствовала тем девушкам и от всей души надеялась, что они свалили от этого мудака как только, так сразу.

Выздоравливающий организм требовал сил, желудок издавал тревожные позывные, поэтому Нора, недолго думая, достала самую большую сковородку и вскоре уже вовсю жарила приличных размеров яичницу с беконом.

Минут через пятнадцать на пороге кухни показался мрачный Нэр, который уже успел привести себя в порядок и выглядел так, словно собирался на деловую встречу. Он озлобленно посмотрел на Нору, заставив ту сразу же скривить губы. Проверяя, прожарилась ли яичница снизу, Цюрик подняла на Нэра тяжелый взгляд и спросила, как будто это было само собой разумеющееся:

– Кофе будешь?

– Что? – до Нэра не сразу дошло. А затем его взгляд стал как будто рассеянным. – А, да, – отстраненно сказал он и присел на свободный стул.

Через минуту Нора уже плюхнула перед ним большую кружку.

– Сахар положишь сам, я не знаю, сколько тебе там требуется.

Нэр ничего не ответил, и Нора только порадовалась, что не услышит сейчас никаких бесценных комментариев относительно женской природы, женских умений и женского вообще всего.

Чайник она поставила, когда яичница была уже почти готова, после громко поставила две тарелки на стол, выразительно смотря на Нэра, который, нахмурив брови, искоса следил за ее манипуляциями. “Да, Шеппард, тебя сейчас будут кормить”. Но этого она не сказала. Просто молча разрезала яичницу на две части, а после налила сначала себе, а потом Нэру в кружку горячий кофе. Но все-таки не смогла сдержаться от комментария, видя, как Нэр ну очень подозрительно взирает на такой невинный напиток.

– Нет, Шеппард, я тебе ничего не подливала. Хочешь, можешь проверить, если тебе так будет спокойнее.

И ведь он проверил! Правда, не прорычал перед этим что-то вроде: “И без тебя разберусь, что мне делать, женщина”. Хотя, судя по выражению лица, очень хотел. Зато сотворил аж несколько заклинаний, пока не убедился, что кружка, стоящая перед ним – вот внезапно-то! – не содержит никаких зелий.

– Ну что? – скептически хмыкнула Нора. – Теперь успокоился, Шеппард? Сегодня тайная ассоциация меркантильных стерв не стала посылать меня, чтобы трепать нервы бедных и несчастных мужчин.

Каким же озадаченным он выглядел после своих тщетных попыток. Внезапно Нора вспомнила, как он предъявлял ей примерно такие же обвинения в их вторую встречу. Неужели Нэр и тогда тщательно себя проверял? Неужто и правда думал, что она что-то ему подливала? Вот уж и правда глубокие убеждения.

– Спасибо, Цюрик, – процедил Нэр, явно имея в виду то, что его просто так предложили покормить.

– Ну надо же, ты вспомнил, что у меня есть фамилия. А еще у меня есть имя, Нэр. Так, к слову.

– Женщина...

– Нэр, заткнись нахер.

И ради разнообразия он заткнулся. И дал возможность Норе наконец-то поесть в тишине. То, что напротив нее снова сидел человек и в этой кухне она была уже на одна, возвращало Нору в те дни, когда квартиру они снимали еще вдвоем с Яном. С ним, правда, было напорядок светлее, комфортнее и спокойнее, они невинно перебрасывались ленивыми фразами, а не сидели в тягостном молчании, и каждая фраза не резала остро и больно. И не нужно было парировать в ответ, ожидая, что в любой момент в душе взыграет обида. По всем параметрам Нэр Шеппард был очень плохой заменой.

Но все-таки было еще и что-то такое, что Нора еще никак не могла понять. Это что-то и заставляло ее подсознательно понимать, что вот такое нахождение с Нэром рядом, каким бы тяжелым оно не было, имеет одну важную причину, по которой нахождение с Яном с треском проигрывало по всем фронтам. Это что-то невинно произрастало из тех объятий сегодня ночью и той его руки на ее лбу. Это что-то Нора Цюрик пока еще не осознавала.

Но спустя месяцы, когда она все-таки осознала, то ей захотелось биться головой за стену. И завыть волком.

Он нравился ей. Норе Цюрик кулаками хотелось бить по стене и выораться, выораться от души, потому что она была очень, очень взбешена. Он нравился ей. Нравился, нахрен. Приехали, Цюрик, мы далеко и надолго. Не могла в этот раз выбрать кого-то другого в объекты своих страданий? Зависимость от мудачества не лечится, не так ли?

Нора Цюрик опять вляпалась по уши. Увязла в дерьме по самое горло. Потому что спустя эти месяцы она наконец пришла к логичному выводу, который назревал все это время: ей. Нравился. Нэр. Мать его. Шеппард. Чертовски нравился. Сильно нравился. Почти так же, как Саймон. Но в того она была долго и безнадежно влюблена.

В этот раз угрозу она заметила... Ну, когда ушла в дерьмо еще не с головой.

Что это меняло? Да ничего. Зато здорово объясняло и ее странное влечение к Нэру, и некоторую ревность при мысли о том, что на него, а главное, он сам может смотреть на других девушек, и это желание видеть его, и, наконец, приятное чувство, которое зарождалось в ней всякий раз, когда они разговаривали или, того хуже, он обнимал ее. Маленькое, но уже стабильно устроевшееся в ней чувство.

Так что это меняло? Да, если подумать, совершенно ничего. Если, конечно, не считать того, что у нее начала появляться явная такая эмоциональная зависимость от этого сексиста. Нет, не та, чтобы бегать за ним, пока он ее посылал.

Но он был ей нужен – первый дерьмовый факт. У нее повышалось настроение, когда она проводила с ним свободное время – второй дерьмовый факт. Но самый дерьмовый, самый отстойный, третий факт заключался в том, что теперь на их срачи (почти каждодневные) Нора реагировала... Острее. От этого можно было бежать или даже ненавидеть. Но факт все равно оставался фактом: ей было плохо, когда они срались с Шеппардом. Третий дерьмовый факт.

Да. Осознать все это месяце на четвертом их гребаных недоотношений – полный, фатальный провал. Но к этому же все и шло, верно, Цюрик?

Именно в это и вляпываются почти все женщины?

Конечно, можно думать, что уж ты-то точно избежишь такой участи. Конечно, можно подумать, что трахаясь с этим гребаным женоненавистником, сексистом и уродом, ты не воспылаешь к нему никакими чувствами. Ко-неч-но. Учитывая, что все это начало зарождаться еще намного раньше, собственно, когда тебя вдруг стало так сильно интересовать, стоит у него на тебя или нет.

Стоит – в этом ты уже убедилась.

А в остальном плане... Нужна ли ты ему? Насколько вообще может быть нужна радикальному сексисту женщина в плане сердечной привязанности?

Нора Цюрик понятия не имела. Но были некоторые моменты, которые ее сильно смущали.

Например, ирисы. Нэр по-прежнему таскал их ей пачками и стабильно. Сам. По собственной инициативе. И орал на работе, что бабы – меркантильные стервы, требующие неоправданных вложений. И тем же вечером стабильно тащил ей ирисы.

Более того, нередко это было логичным завершением их ссор. Иногда Нэр выбешивался до такой степени, что просто рычал: “Я куплю тебе ирисы, женщина”. И Нора таяла. Ирисы всегда имели на нее воистину магнетическое воздействие.

Иногда она и сама спрашивала прямым текстом:

– Ты купишь мне ирисы?

– Куплю, женщина.

Он орался о том, какие бабы – твари. И таскал ей ирисы. Это уже стало как анекдот.

Или, например, то, что он водил ее в ресторан. Кто его просил? Никто.

И, наконец, самое последнее его действие, которое Нора просто никак не могла прокомментировать.

Когда она заболела, то, как он себя вел... Это, черт возьми, расходилось со всеми его догмами и принципами! И делал он все это, опять же, по собственной инициативе.

И то снова, что он таскал ей цветы... Это было интересно. Оказывается, между словами и действиями Нэра Шеппарда могут иметься весьма серьезные расхождения.

За это Нора и хваталась. Словно за спасительную соломинку. Она видела, что он говорил. Видела, что делал. И сопоставляла это между собой. И...

В голове глупой-глупой Норы Цюрик начали зарождаться предательские мысли. А может быть... Может быть, он только так говорит. Может быть, с этими хреновыми особенностями... Можно справиться. Может быть – ну совсем уже тупо – они исчезнут сами собой.

В общем, с той самой поры, когда Нора поняла, что Нэр ей нравится, все стало как-то сложнее. Слова Шеппарда были теперь в раз острее и больнее, чем раньше. А глупая надежда – отчаяннее.

А ведь были и хорошие моменты. Иногда им удавалось нормально поговорить – здорово, отлично поговорить, и Нэр даже не вставлял ничего про женщин. А потом все продолжалось, как и раньше. Норе казалось, что она попала в замкнутый круг.

И порой он так отчаянно давил на нее, что ей хотелось кричать. Вопить от ужаса и сломать стены клетки, в которую она впустила себя сама.

Месяц ей понадобился на то, чтобы окончательно принять этот факт и признаться самой себе, что она слегка переоценила собственные силы. Что она втрескалась в Нэра Шеппарда настолько, что никакой Саймон Мелларк ей был теперь и нахрен не нужен.

Зато один свихнутый на всю голову радикальный сексист – очень даже.

Она честно не поняла, как они протянули еще пять месяцев. Почти десять в конечном итоге. Почти год. Целый год.

И изо дня в день их споры становились все бессмысленнее, а Шеппард – злее. И Нора – несчастнее.

Теперь и она попала в ловушку – капкан мудака.

Восхваляй мудака, люби мудака и надейся, что сегодня он не поведет себя по-мудацки. Второй раз в жизни, черт побери.

Но, черт возьми, у них же не было отношений. Или были? Честно сказать, Нора Цюрик уже запуталась. И частенько ее руки готовы были опуститься. Но тогда случалось что-нибудь хорошее.

Он покупал ей цветы. Они нормально разговаривали. Засыпали вместе. Он ее обнимал.

Да, крайне редко, иногда как будто бы с неохотой, но обнимал, и тогда Нора Цюрик готова была разреветься от счастья. Просто уткнуться ему в грудь и вот так замереть на пару минут.

А потом можно выслушивать и его извечные комментарии про женщин. Острые, жалящие. Вздрагивать, словно от очередной пощечины. Принимать близко к сердцу и на свой счет.

И любить.

Иногда в его фразах скользили слова, за которые она цеплялась, словно за последнюю надежду.

“Я хочу внести ясность: ты нужна мне”.

Ей не послышалось. Ей точно, черт возьми, не послышалось.

Или другой момент. Когда-то они срались: жестко, очень жестко, и Шеппард тогда сказал то, что выбесило ее до глубины души, но потом заставляло хвататься словно за спасительную соломинку:

– Да, женщина, ты мне никто, но если я только узнаю, что у тебя кто-то появился, челюсть ему сломаю немедленно.

Тогда она была на пределе нервов и только заорала ему в лицо:

– А не пошел бы ты нахер с такими заявлениями, а? Я не твоя, нахрен, собственность!

Потом же она частенько прокручивала эти и многие другие слова в голове. Он имел столько возможности закончить это, если бы она нахрен ему не сдалась. Сексист такого уровня, как Нэр, не стал бы задерживаться рядом с бабой, которая настолько затрахала ему мозг, что он готов уже был сбежать.

Самомнение у Шеппарда находилось где-то рядом с Драконовым, и самоуважение у него протекало оттуда же. Нет, если баба не устраивала Нэра по всем параметрам, он точно не стал бы с ней мутить. Причем столько месяцев!

Нора Цюрик чувствовала себя полнейшей дурой. Но держалась за эти слова. В моменты, когда ей казалось, что все совсем плохо, она могла часами повторять их про себя. И продолжать эти болезненные отношения ради хороших моментов.

Но существовала одна очень большая проблема, которая с каждым месяцем ощущалась все острее.

Слова Нэра.

Если раньше Нора отшучивалась, раздражалась, злилась, выходила из себя, если раньше слова Шеппарда были направлены просто на весь женский род как таковой, то теперь... Теперь ей казалось, что каждым своим словом он старается задеть лично ее.

И это ранило. Сильно. Очень. Изо дня в день одно и то же.

Женщины – твари.

Женщины – не люди.

Женщинам не место в этом мире. Не место в зельеварении. Не место в науке. В правительстве. На ответственных должностях.

Женщины априори не способны мыслить логически.

Лучше бы женщинам вообще никогда не рождаться.

Это ранило. Это лишало сил. Неимоверно давило и било очень больно, и с каждым месяцем Нора чувствовала, что сил у нее становилось все меньше.

Как правило, Нэр Шеппард умел подбирать момент. И бил тогда, когда она совершенно не ожидала. Когда все становилось почти хорошо и только она начала думать, что, наконец-то, у них все наладилось и их странные отношения приближаются к категории нормальных.

Вот тогда из него снова лилось это дерьмо, и с каждым разом Нора Цюрик чувствовала, что ей все сложнее противостоять этому.

Как назло, в этот раз у них тоже получилось вот так. Сначала все было предательски хорошо, ну, насколько это может быть с Нэром, и Нора подумала, что все-таки в том, что они, черт возьми, дотянули до мая, что-то есть, но...

Но как всегда Шеппард оказался иного мнения. И снова высказал свои потрясающие, ценные мысли. В ядовитом, холодном, раздраженном ключе.

И Нора Цюрик почувствовала себя крайне погано.

Обида – вот что ее гложило. В такие моменты казалось, все зря. В такие моменты у Норы опускались руки и она не видела смысла бороться. Хотя, наверное, давно стоило задать вопрос: а зачем борется она вообще?

Зачем каждый раз насилует себе душу? Зачем терпит... Вот все это, зачем, зачем так не уважает себя?

И сейчас Нора Цюрик в очередной раз почувствовала бессмысленность всего этого. В очередной раз кожой ощутила, как барахтается в замкнутом круге, границы которого натягиваются почти до скрипа и не выпускают за свои пределы.

Она была на пределе – и возможностей, и всего остального.

И с губ в конце концов сорвалось то, что и должно было сорваться.

– Да почему ты постоянно ведешь себя как мудак?! – заорала она, а рука сама замерла в воздухе, чуть не врезавшись в грудь Шеппарду. Снова это противное чувство сдавленности, заполняющее тебя изнутри. Но – что еще хуже – снова то самое ощущение, словно бьешься в тупик. Нора билась в этот тупик с самого начала их отношений. Странных, непонятных, противоречивых, но все же отношений. И каким бы козлом Нэр не был, все равно у них наступали просветы, и за них Нора была готова отдать все что угодно. Она ненавидела, что это повторялось. Она ненавидела, что снова влюблялась, снова что-то чувствовала к очередному мудаку. Ненавидела, что этот урод заставлял ее сгибаться от слез и в то же время – вот мразь! – когда он появлялся, она улыбалась. Когда видела его – улыбалась. Когда говорила и оставалась наедине – в душе снова расцветало солнце. Словно появлялся дополнительный смысл жить. Одни чувства вытеснить другими. С одного мудака на другого. Только с этим, казалось, все было... Дерьмово, херово, отстойно, но так отчаянно нужно и в некоторые моменты даже хорошо. Нора помнила, как он притащил ей ирисы в первый раз. Помнила, как он пришел, когда она заболела, и выхаживал еще все выходные. Помнила, как обнял в первый раз – тогда же. В такие моменты ей казалось, что, черт, еще чуть-чуть... И это можно назвать самыми настоящими отношениями. Ей казалось, что стена под сбитыми кулаками становилась мягче, камень крошился и тупик переставал быть тупиком. Жаль, что это ощущение проходило быстро. А иногда (особенно, например, сейчас), Норе вообще казалось, что она устала. Что у нее уже не хватает сил и однажды она просто сорвется. Чувство слепого отчаяния и понимания тщетности всех своих усилий.

– А с вами разве по-другому можно? – неожиданно резко и как-то очень зло выплюнул Нэр. Нора вдруг опешила. Ее словно окатили холодной водой из бочки. Ей показалось, что она ослышалась.

– Что? – как-то тупо переспросила она.

– Разве вы, женщины, цените хорошее отношение? – скрестил руки на груди Шеппард. Сейчас его взгляд казался каким-то особенно чужим и... Пронзающим. До колкого холодного ветра пронзающим, острым, ледяным, режущим так, словно бы он никого не щадил. Норе почему-то отчаянно захотелось обхватить себя руками, потому что она... Была сейчас отчаянно уязвима. И, что хуже всего, Нэр это чувствовал. А поэтому бил по больному, с презрительной усмешкой, с ядовитыми и надменными интонациями. – Когда вас считаешь за людей и вообще стараешься хорошо держаться, вам становится скучно. Вы начинаете закатывать скандалы, устраивать истерики, мотать нервы, тянуть соки, потому что вам, мать твою, скучно. Если вы видите хорошее отношение, то начинаете принимать это как должное и начинаете вить из мужчин веревки. Крепко стягиваете удавку на его шее. Такими мужчинами можно пренебрегать. Можно изменять им направо и налево, можно посылать нахер, можно впускать в свою жизнь, когда вам это удобно. А потом точно также выпихивать из нее. И еще один разочаровавшийся во всем человек. Зато стоит появиться на горизонте очередного мудаку, которому начхать на вас, то вы будете готовы перед ним на коленях ползать. Побежите по первому его зову. В вас такие будут разжигать интерес. Вы будете готовы унижаться, вести себя как шлюхи, мчаться к тому уроду, который при первом же вашем появлении заедет вам в рожу и пошлет ко всем чертям. Но зато таких вы любите, – горячо усмехнулся Нэр, а Нора отшатнулась как от огня.

Почему-то сейчас было особенно страшно. А еще... Странно. Она находилась в подвешенном состоянии и пока не совсем понимала, что происходит с ней, но...

– Вот я сильно сомневаюсь, что ты бы носилась за тем молокососом столько лет, не положи он на тебя в свое время хер. Тебя влекло то, что ему на тебя насрать. Спорим, относись я к тебе, как это твой Лайтмер, который теперь пускает слюни на другую стерву, то как быстро бы ты села мне на шею? Или послала бы, заявив, что я веду себя не как настоящий мужчина, что тебе не хватает эмоций, что надо сделать паузу? М-м? Серьезно, вы не цените хорошего отношения к себе. Зато вот такое... – Нэр провел себе поперек горла, словно хотел его перерезать, а у внутри у Норы...

– То есть... – сдавленно, почти закашлившись, захрипела она. – Я для тебя то же, что и все?

– А ты что думала, женщина? – зло засмеялся Нэр. – Только не говори, что что-то там навоображала себе.

В этот раз было больнее. Больнее почему-то, чем с Саймоном. Душа лопалась на кусочки сильнее, иглы вонзались в сердце острее, а руки тряслись почему-то судорожнее.

И внутри все билось, билось, билось. На сотни мелких осколков.

О нет, она совсем не навоображала. Она совершенно не думала и не предполагала ночами напролет, что их совместный трах может быть чем-то большим... Не думала, что у них, черт подери, отношения, со своими сложностями, но отношения. И она совершенно не думала о том, что в последнее время будто бы стало казаться, что вот-вот все наладится и станет... Обычно? Как у других? Нормально, как и должно быть? О нет, она даже не надеялась.

– То есть, как я правильно понимаю, Шеппард, я у тебя весь этот год выступала в роли той бабы, которые, по-твоему мнению, стервы и меркантильные твари, бабы, о которую можно вытирать ноги и трахать, а если она потребует хоть капельку человеческого отношения, орать с пеной у рта о том, что она зажралась и затрахала мозги? Бабы, в которую можно засунуть свой член?

– А ты там что нахер думала? – снова вот так колюче и тяжело усмехнулся Нэр, и в этот момент у Норы внутри лопнуло все хорошее, что в ней появилось за этот год. Все хорошее, что она успела увиде... Навоображать в их отношениях. Отношениях, которых на самом деле и не было. Ну и дура же ты, Цюрик. Вот же дура. Повелась. Подумала, как та самая типичная баба, что мудак может исправиться. А может, ты сама рассчитывала исправить этого мудака? Ну, знаешь, многие женщины грешат этим. В итоге всю жизнь тащат у себя на шее откровенное дерьмо, надеясь, что оно начнет их любить и уважать. Ха, выкусите. Оно не изменится. Дерьмо останется отвратительнейшим, грязным дерьмом.

В этот момент вся растоптанная в один момент гордость Норы вдруг встрепенулась, и она, сжав кулаки, со злостью посмотрела на Нэра. Раздавленная, убитая по всем фронтам, но все еще способная давать сдачи.

– А не пошел бы ты нахер, Нэр Шеппард!!! – яростно заорала Нора, а Нэр в ответ лишь зарычал:

– Вообще-то, это моя квартира.

– Да мне насрать!!! – Нора действовала по инерции. Женщина с разбитым сердцем клокотала в ней, взывая к злости, и злость эта стала топливом, зарядившим ее. Топливом, позволившим зажечься в глазах темного мага изумрудным сполохам. И тут же Нэр Шеппард был откинут в противоположную сторону комнату ударом магии в живот такой силы, что, когда он стукнулся о стенку, сразу сполз по ней и обмяк. Несколько секунд прошло, прежде чем он снова приобрел способность ясно мыслить. И тут же перевел обозленный взгляд на Нору, которая тяжело дышала, держа наготове несколько заклинаний. Попытался встать, но с яростным стоном не смог даже подняться. Что, мразь, думал, что женщины не умеют бить? – Слушай меня внимательно, Нэр Шеппард, – начала говорить она. И плевать, что руки трясутся, и голос дрожит, и в глазах, в общем-то, стоят слезы. – Если ты еще раз хоть как-то попытаешься влезть в мою жизнь, тебе мало не покажется. Если ты только посмеешь ко мне приблизиться, я за себя не ручаюсь. Тебя. Для. Меня. Больше. Не. Существует. Нахер. Выметайся. Из. Моей. Жизни.

Оказывается, это можно. С отвратительной болью внутри, но можно: вот так зло, смотря прямо в обезображенные от ярости глаза, чеканить, говоря все те страшные слова, которые он не побоялся сказать ей.

– Я тебе не из разряда твоих баб, Шеппард. И не собираюсь прогибаться перед очередным мудаком. А поэтому... Иди-ка ты нахер. И найди себе новую девочку, глядишь, будешь соответствовать твоим ожиданиям. А мне ты не нужен. Нахер не сдался.

Он, кажется, попытался что-то сказать. Но Нора уже не слышала – влажная пелена застилала глаза. Как обезумевшая и в прострации, она послала ему в живот еще один магический удар и услышала немало ругательств, направленных в свой адрес. Но ей было уже все равно.

Она уже сказала ему все, что хотела.

И прежде чем Нора Цюрик разрыдалась как долбанная и тупая истеричка, она все-таки успела телепортироваться в свою квартиру. Прежде чем как типичная баба она снова начала убиваться из-за очередного мудака, с которым, впрочем, у нее даже и отношений-то, как оказалось, не было, она рухнула на кровать и уткнулась лицом в подушку.

Это было почему-то больнее.

Гребаный Шеппард, гребаное все.

И ведь хуже всего, что она сама виновата. Сама позволила всему этому произойти, сама подсела на эту удочку. Сама впустила этого сексиста в свою жизнь. А теперь вот разводит слезы.

Ей отчаянно хотелось увидеть кого-нибудь увидеть, кому-нибудь выплакаться, и, пожалуй, впервые Нора Цюрик отчаянно пожалела, что всю жизнь ставила себя как одиночка. И что в итоге? Где друзья, где подруги? Один Ян и остался. Но идти с таким к Яну... Уж лучше сразу давайте этим вашим Огнем Дракона.

Поэтому ревела и убивалась Нора Цюрик в полнейшем одиночестве.

К вечеру на смену слезам пришла злость, которая охватила ее внезапно. Нора села на кровати, как-то гаденько улыбнувшись, и как во сне двинулась в ванную – приводить себя в порядок. Оттуда она вышла то ли в прострации, то ли в состоянии, напоминавшим затишье перед бурей.

А не пошел бы нахер этот Нэр Шеппард. Не доставит она ему такое удовольствие, бегать еще и за ним. Не полюбуется он на ее слезы – слишком роскошная привилегия. Ничего подобного. Что, не переживала она уже это один раз? Переживала. Ну и вот. Так что ничего. Пережила один раз, переживет и во второй.

Единственное, она так не хотела снова сталкиваться с этой болью... Но, увы, загадай планы – и Дракон посмеется.

Злость – лучшее топливо. И отныне она питала Нору Цюрик. Именно с полным баком злости она и ложилась в кровать. Именно с ним и засыпала. А внутри билось раздавленное, сплющенное, со сломанными ребрами и кровоточащими ранами сердце. Раздавленное, но билось.

====== Глава 5. И о последствиях таких расставаний ======

Жить оказалось можно. Как-то можно. Как и в прошлой раз, как-то она жила. Как-то смогла встать на следующий день, смогла собраться и даже накраситься ровно, смогла даже не замереть перед зеркалом с решающим вздохом (а хотелось). Смогла выйти из дома и прийти на рабочее место.

Конечно, Нэр там был. Глупо было предполагать, что он каким-то образом исчезнет. Хотя, может, так и было бы проще.

Но Нора – не из тех девушек, которые после расставаний обрезают волосы, бегут прочь, бросают все и уезжают. Поэтому Цюрик встала так, словно ничего не произошло, и отправилась на работу так, как и делала всегда. Всегда – это когда там есть Ян и Нэр. Ничего не изменилось, все осталось на своих местах. Почти все.

Удивительное дело – Нэр вроде бы ходил рядом и что-то говорил, но Нора не видела его. Так, словно какое-то размытое пятно мелькало рядом. Что-то такое, что и не разглядишь толком. Иногда это что-то вроде даже о чем-то говорило и спрашивало, Нора иногда отвечала. Вот и все.

Нэр Шеппард перестал для нее существовать. Не замечать его оказалось очень просто.

Первый вечер после их разрыва Нора Цюрик провела на тройной дозе успокоительных зелий. Второй – на самом дрянном виски. Третий – снова на зельях. Четвертый... Кажется, снова был алкоголь. Очнулась она день на шестой. Впервые смогла улыбнуться. Впервые ничего не приняла. И пойти как будто бы не на согнутых коленях.

Нэра она не замечала по-прежнему.

Нора Цюрик заперла свою боль так надежно, как только это умела. Это ни за что не сломает ее во второй раз. Не помешает ее жизни. Все будет хорошо. Она справится.

Хотя в это сейчас совсем слабо верится.

Что делать, Ян не имел малейшего понятия. С тех пор как эти двое (он вообще не знал, что между ними и как произошло) поругались, работать стало...

Ну, не невыносимо, конечно. Но около того. У Яна сложилось стойкое ощущение, что каждый день он стабильно находился между двумя грозовыми тучами. И стоит ему только сказать не то слово, так они тут же налетят на него бешеными псами и порвут на мелкие кусочки.

В те дни Ян Лайтмер очень хорошо понял, что же представляет из себя дискомфорт, когда ты зажат между двумя темными магами, настроенными друг к другу весьма недружелюбно.

Если они и разговаривали, то по самому минимуму.

Ян, как и прежде, выступал этаким мостиком между ними, но сейчас он чувствовал, как его перила слишком опасно раскачиваются.

Нора, к слову, держалась лучше того же Нэра. Или хуже, это Ян определить не мог. Она словно не замечала Шеппарда. Улыбалась, даже смеялась, вполне спокойно разговаривала. На Нэра смотрела как на пустое место. Сильная женщина? Ян бы так и подумал, если бы не видел ее глаза, которые порой были словно не здесь.

Нэр же... Он стал еще более мрачным. И разговаривал еще меньше. Более отрывисто. Его комментарии стали жестче. И взгляды бессильной злобы, которые он бросал на Нору, когда та не видела.

Одна была не здесь, а второй мечтал прирезать первую на месте, но по какой-то причине все еще не сделал этого. Возможно, он просто не хотел показать, что у него есть какая-то реакция на все произошедшее.

Ян и правда не знал, что между ними произошло. Но он слишком хорошо знал Нору и понимал, что лучше к ней сейчас не лезть. Пока она сама не попросит помощи – лучше не лезть. Иначе она вспылит и будет потом жалеть.

Но он догадывался, что, скорее всего, произошло то, что и предсказала Серверджина: Нора подумала, что значит для Нэра что-то больше, а он дал понять, что это не так.

После этого невнятного разрыва Нэра она, очевидно, не интересовала. Во всяком случае, он даже больше особо к ней не цеплялся. Нет, по женской природе все еще проходился. Но не было всех этих их стычек с Норой, а если и были, они разрешались за одно-два предложения. Равнодушно и ровно. Яна это пугало до глубины души.

Он не мог не признать, что переживал за обоих. Их разрыв существенно сказался и на них самих, и на атмосфере, царящей внутри их маленького коллектива.

И Ян честно не знал, к чему это может привести.

Пока не наступил один понедельник. Собственно, он мало отличался от прочих понедельников. Все было точно также за исключением одной маленькой детали. Которую Нэр после тягостного молчания решился озвучить только через час.

– А где Цюрик? – спросил он так, словно изо всех сил старался показать, что ему это не интересно. Или ему и правда было не интересно, и он спросил это только из вежливости? Ян существенно затруднился с ответом.

– Она взяла больничный на неделю, – пожал он плечами, – и она...

– Ясно.

Это прозвучало слишком зло и отрывисто, от чего Ян чуть лишь удивленно сморгнул и решил от греха подальше помалкивать. А вот Нэр, как он заметил, пришел в очень странное состояние.