Текст книги "«Мертвая голова»"

Автор книги: Мацей Сломчинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Экспресс тихо, мелодично засвистел. Сэр Гордон снял перчатки, быстро подошел к нему и, налив себе кофе в чашку, поставил ее на столик рядом с машинкой.

Затем, задумчиво глядя на облачко пара над чашкой, тихо сказал самому себе:

– Так, так… Как будто, это все…

Медленно подошел он к письменному столу, протянул руку и поднес к глазам фотографию в простой рамке. На ней была его жена Сильвия – красивая, в белом платье, стоящая на тропинке среди цветов. Некоторое время он смотрел на нее, потом поставил на стол точно на то же место, где она стояла прежде.

Подойдя к окну, сэр Гордон отодвинул штору. Рассвет еще не наступил, но ночь уже не была столь непроглядной, как четверть часа тому назад.

– Двадцать первое июня – пробормотал сэр Гордон. – Самый длинный день года… – Он взглянул на часы. Четверть третьего. Он опустил штору и подошел к пишущей машинке. Залпом выпил кофе, отставил чашку, сел и вставил в машинку чистый лист. Некоторое время посидел молча, потом дотронулся до кармана, вынул капсулку, повертел ее в руке и положил обратно в карман.

– Человек не должен бояться того, что он непременно должен сделать, – глухо сказал он, как бы возражая самому себе. С внезапной решимостью он подровнял лист и начал печатать:

«Не могу больше. Я стоял на пути двух людей, которых любил и уважал. Если бы я не ушел, я стал бы виновником продолжающейся всю жизнь трагедии. А так как их счастье представляется мне чем-то гораздо более важным, чем моя жизнь, размышляя о них и о себе, я нашел единственное решение, какое мне кажется возможным. К сожалению, я не смог бы жить без этой одной единственной женщины, которую я любил в жизни. Любимая, не сердись. Прости меня. Пойми, что здесь я бы страдал беспрестанно, глядя на вас. А там… Там будут лишь мрак и пустота…»

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава третья
«И вот – умер. Это случается с каждым…»

Немецкий истребитель сделал широкий круг и появился наверху, справа, со стороны солнца, которое слепило Алекса. «Истребитель справа, сверху…» – сказал он в микрофон. «Понял. Истребитель справа, сверху», – ответил спокойный голос стрелка-радиста Беньямина Паркера. В ту же самую минуту Алекс услышал длинную бесконечную очередь вражеского пулемета. И сразу же страшная мысль: «Почему молчат наши пулеметы?» Но та, чужая пулеметная очередь продолжалась и никак не кончалась. Джо наклонил нос бомбардировщика и, казалось, ушел от пулеметов. Но пронзительная очередь продолжалась, и Джо проснулся, рывком сел на кровати. Телефон звонил настойчиво. Алекс тихо выругался и взял трубку.

– Алекс слушает.

– О Господи!.. Я сразу понял, что это ты… Кому еще могло прийти в голову будить человека среди ночи таким вот способом?

– Что? Уже день? Ну, тогда, день добрый.

– Надеюсь, кого-то убили. Иначе ты позволил бы мне и дальше пользоваться моим гражданским правом на отдых…

Алекс присвистнул и свободной рукой пригладил волосы.

– Да, конечно, я его знаю. Вернее знал. Это тот профессор, экономист, который много писал о бабочках?..

– Да, конечно, приеду. Буду через пятнадцать минут. Точнее, выеду через пятнадцать минут.

– Очень жаль, но мне нужно побриться. Я не могу думать, пока не приму душ и не побреюсь.

– Верно, но вам не нужно думать. Полиция не думает, полиция действует и оберегает покой жителей.

– Ну, ладно, ладно. Еще лишь одно пустяковое замечание: дай мне адрес. Лондон довольно большой город, и, если я стану в каждом доме подряд спрашивать, не умер ли у них кто-нибудь сегодня ночью, это займет некоторое время.

– Нет. Не буду записывать. Я запомню.

– Понятно. Стартую через пятнадцать минут.

Он положил трубку и начал одеваться.

Прошло полчаса. Алекс повернул направо и повел машину по широкой аллее предместья, по обеим сторонам которой за высокими оградами стояли виллы, утопающие в зелени, носящие все как одна отпечаток царствования королевы Виктории. Хотя архитектура вилл всегда казалась ему проявлением наибольшего духовного упадка в этой области культуры, он тем не менее внимательно смотрел на дома, следя за номерами.

– Пятьдесят… пятьдесят два… пятьдесят четыре…

У тротуара напротив пятьдесят четвертого дома стояли две большие черные машины, которые хорошо были ему знакомы. Одна из них, судя по номеру, принадлежала заместителю начальника следственного отдела уголовной полиции Скотленд-Ярда. Джо остановился рядом с машинами.

Дом под номером пятьдесят четыре был расположен несколько дальше от улицы, чем соседние виллы. С того места, где стоял Джо, можно было видеть только крышу, потому что дикий виноград густо оплетал железные прутья решетки, высокие пики которой были позолочены. Плети винограда поднимались вверх и круто падали до самого тротуара, образуя у калитки зеленый тоннель.

Алекс вышел и с любопытством огляделся. Значит, вот где жил и умер Гордон Бедфорд.

Джо покачал головой. Казалось, что человек столь зажиточный мог выбрать себе для обитания более веселое место, чем этот несколько мрачноватый, тяжелый дом, находящийся к тому же довольно далеко от города. Он стоял здесь, пожалуй, не менее восьмидесяти лет. Может быть, здесь жили родители Бедфорда? Возможно, он сам здесь появился на свет.

Алекс подошел к калитке и поднес руку к звонку… Очевидно, на втором этаже располагались спальни, значит, если сэр Бедфорд родился здесь, это должно было произойти именно там.

Он потряс головой. Сонливость все еще не проходила. Но едва он успел нажать на кнопку звонка, дверца распахнулась и появилась фигура полицейского в мундире.

– Кого бы вы хотели видеть, мистер?

– Мое имя Алекс, – сказал Джо, – мистер Паркер просил меня приехать по этому адресу.

– Так точно, мистер Алекс. Мне приказано впустить вас. Проходите, пожалуйста. Эта тропинка приведет вас к дому.

Он козырнул и с улыбкой отступил, давая возможность Алексу войти.

– Благодарю вас, констебль. – Джо заговорщически подмигнул и не спеша пошел по тропинке. Только сейчас он вдруг осознал, что около дома не толпились любопытные, не было машин, кроме полицейских. Это значило, что пресса еще не поставлена в известность, а прислуга не успела ничего рассказать в ближайших магазинчиках.

Входная дверь располагалась справа, в боковой стене дома. Подходя к ней, Алекс обратил внимание на большой, хорошо ухоженный сад в глубине, за домом.

Двери открылись, и в них появился высокий, веснушчатый молодой человек.

– Добрый день, мистер Алекс! – Он сверкнул белозубой улыбкой и наклонился, с почтением пожимая протянутую ему руку. – Вот это дело так дело! – весело продолжал он. – С той самой минуты, как только мы приехали, телефон звонит не переставая. Одни министры! У шефа еще даже не было времени как следует оглядеться. Он только стоит у аппарата и беспрерывно отвечает: «Слушаюсь. Так точно».

Джо усмехнулся.

– В таком случае, я думаю, у вашего шефа, Джонс, прекрасное настроение. Для него ведь нет большего удовольствия, чем разговаривать с официальными лицами. Каждый такой разговор – высокая награда за труды и заботы его полицейской жизни.

– Вот именно, мистер Алекс. – Джонс кивнул. – Он так зол, что к нему и подойти-то страшно. Хорошо, что вы приехали.

Из холла в глубину дома вели две двери. Узкая, покрытая ковром лестница поднималась на второй этаж. В углу виднелись каменные ступеньки, очевидно, ведущие в подвал.

– И каковы первые впечатления моего друга Паркера, сержант? – спросил Алекс, продолжая осматриваться.

Джонс развел руками:

– Не знаю, мистер Алекс. Наша машина работает вовсю: фотограф, доктор, эксперт – все сидят там. На первый взгляд похоже на самоубийство. Но шеф явно чем-то недоволен. Думаю, поэтому он и позвонил вам.

В этот момент двери открылись, и Алекс увидел в них Беньямина Паркера – заместителя шефа следственного отдела уголовной полиции Скотленд-Ярда. Одновременно сквозняком захлопнуло входную дверь.

– О, – сказал Паркер, – наконец-то… – По его усмешке Джо понял, что заместителю начальника следственного отдела уголовной полиции не очень весело.

Паркер повернулся к сержанту:

– Джонс, они там заканчивают. Когда пришлют отпечатки пальцев, результаты вскрытия и фотографии, сразу давайте их мне, независимо от того, чем я буду занят.

– Слушаюсь, шеф.

– Пошли, – предложил Паркер Алексу и взял его под локоть. – Через несколько минут мои люди закончат работу, и мы сможем войти в помещение, где наступила смерть. А пока пойдем в столовую…

Они вошли в большую, мрачноватую комнату, посредине которой стоял, а вернее, тянулся длинный огромный стол, окруженный стульями.

На двух стенах висели фамильные портреты XVIII–XIX веков, а у третьей стоял прекрасный буфет в стиле неоклассицизма, так сильно напоминающий последние работы Томаса Шиппендейла, что Алекс подошел, чтобы получше разглядеть его.

– Что ты там увидел? – спросил Паркер.

– Да так, ничего особенного. Во всяком случае, ничего, связанного с твоей профессией. Просто мне кажется, что это одна из лучших работ Шиппендейла.

– Да что ты! – возразил Паркер. – Мебель Шиппендейла выглядит совершенно иначе.

– Это верно, – ответил Алекс, – но в конце жизни Шиппендейл занимался именно такой «столяркой», как он скромно называл свое творчество. И я просто уверен, что это его работа…

– Ладно, ладно. Согласен. Только избавь меня от рассуждений о стилях мебели. У меня голова идет кругом.

– Ах да, – вздохнул Алекс. – Я и забыл, что единственный предмет мебели, которым ты интересуешься, – это гроб. – Он подошел к столу, сел, вытащил пачку своих любимых «Голд Флейк» и закурил.

Некоторое время они молчали. Из-за закрытых дверей напротив буфета доносились шаги и приглушенные голоса.

– Так что же случилось? – спросил Джо. – Ты разбудил меня ни свет ни заря, я приехал на место происшествия и до сих пор не видел не только труп, но и вообще никого, кроме твоих фараонов. Этот человек, он что, жил один?

– Что ты! В доме полно людей: жена, брат, невестка, секретарь, горничная – все были здесь, рядом с ним, когда он умер… Все спали, и никто ничего не слышал.

– Он что, застрелился?

– Нет, – Паркер покачал головой. – ЦК в кофе.

– Что, что? – Джо удивленно поднял брови. – Я не силен в токсикологии. Что означает ЦК?

– Цианистый калий.

– Благодарю. Он в одиночестве пил этот кофе?

– Похоже, что да.

– В котором часу?

– Примерно от половины третьего до четырех утра, как утверждает доктор Беркли. При этом добавляет, что точнее скажет после вскрытия.

– В таком случае, что могли слышать домашние? – Алекс встал, поискал пепельницу.

– Не знаю, что… Ничего не знаю. Пару минут я поговорил с ними со всеми. Никто не бьется в истерике. Все ведут себя сдержанно, как и подобает нашим британским братьям и сестрам, но не нравятся они мне все до одного. Я им велел разойтись по своим комнатам, и они сидят там под присмотром Стефенса, который прогуливается по коридору, Джонс стоит в холле. Это единственный выход из дома.

– А самоубийство ты не допускаешь?

– Конечно, допускаю. Перед ним даже лежало прощальное письмо.

– Ну, так значит. – Джо сел и зевнул. – Значит, разве мы не можем принять единственную приемлемую гипотезу, то есть сказать себе, что сэр Гордон Бедфорд, несмотря на то, что был обладателем редкостного по художественной ценности буфета, решил свести счеты с жизнью? Если мы решим именно так – я поеду домой и снова залезу в постель. И усну мгновенно, можешь мне поверить… Он взглянул на часы. – Семь! Боже мой!.. А ты, хоть и похож на человека, который никогда не спит, вернешься в Ярд и после телефонных звонков всем заинтересованным лицам займешься любимыми канцелярскими делами. Ну что, Бен, договорились? Ведь у тебя в руках прощальное письмо, во-первых, во-вторых, как мне кажется, нет ни одного подозреваемого, иначе ты бы мне об этом сказал, и, в-третьих, ни одной зацепки. Разве не так? Мне непонятно только одно: почему ты сейчас выглядишь так, будто сам его убил?

– Если бы я его убил, я бы по крайней мере знал, что здесь произошло. В данный момент я не понимаю ничего абсолютно. Ты, надеюсь, знаешь, кем был Гордон Бедфорд?

– Знаю. Очень богатый господин среднего… ну, скажем, скорее, пожилого возраста, имевший самые разнообразные интересы и влюбленный в ночных бабочек. Он был даже профессором в Оксфорде, не так ли? И вот – умер. Это случается с каждым. Очевидно, он был сыт по горло жизнью и написал перед смертью прощальное письмо, в котором объясняет причины своего поступка. И это тоже бывает довольно часто.

– Да уж… – Паркер усмехнулся с неожиданной злостью. – Оставил, конечно. Только не одно, а два предсмертных письма, и вдобавок в каждом из них причина, как ты говоришь, поступка, называется разная. А это, насколько я понимаю, не так уж часто встречается, не правда ли?

– Ну, наконец-то! – Джо встал. Вся сонливость его исчезла в мгновение ока, будто кто-то вылил на него ушат ледяной воды. – Я так и знал, что у тебя что-то есть про запас, старый мошенник. Представляю, как это все выглядело: ты приезжаешь, находишь предсмертное письмо, с облегчением вздыхаешь, потом заглядываешь куда-то и… обнаруживаешь второе письмо. А потом начинаются звонки различных высокопоставленных лиц, которые от тебя как от замначальника следственного отдела требуют немедленно, в течение двух минут, дать компетентное заключение о причине смерти, о результатах расследования, требуют назвать имя убийцы, мотивы и представить собственноручное признание ужасного отравителя, написанное при двух свидетелях. Бедный ты, бедный! Но не отчаивайся, я с тобой! – он рассмеялся и погасил сигарету. Потом посерьезнел и спросил:

– Я похоже нарисовал картинку, Бен?

Паркер вздохнул:

– Так оно примерно и есть.

Джо понимающе кивнул:

– Итак, я слушаю тебя, Бен. Рассказывай все, что знаешь, и возьмемся за работу, ибо, – он снова взглянул на часы, – кто рано встает… он выжидательно замолчал.

– Я только и мечтаю начать работать, да ты не даешь мне слова сказать. Так вот, слушай…

Глава четвертая
«В центре витрины между двух огромных бабочек…»

Паркер глубоко вздохнул и начал:

– Должен тебе сказать, что в течение последних двадцати минут мне звонили: во-первых, мой шеф, потом шеф моего шефа, потом министр, потом снова мой шеф по требованию какого-то финансового туза, потом другой министр. Все коротко, по-деловому требовали немедленных результатов следствия. В конце концов я сам позвонил шефу, умоляя, чтобы он защитил меня от них и оградил от репортеров. Честно говоря, в моем распоряжении было всего-навсего несколько минут на разговор с обитателями дома и осмотр комнаты, где найдено тело. Этого хватило, чтобы позвонить тебе. Однако прежде о Бедфорде… Бедфорд не был ни мультимиллионером, ни биржевым воротилой, смерть которого могла бы отразиться на курсе акций всего мира. Конечно, он обладал значительным состоянием, и до недавнего времени его интересы были весьма широки, но он оставил дела и посвятил все свое время жене, с которой познакомился несколько лет тому назад и на которой женился через пару недель после знакомства, и бабочкам, которых любил с детства. Как ты уже вспоминал, он получил даже звание профессора Honoris kauza за свои работы по бабочкам. Конечно, как знаток жизни бабочек он был известен лишь узкому кругу специалистов, и я не понимаю, например, откуда тебе это может быть известно?..

Джо лишь усмехнулся в ответ, и Паркер продолжил:

– В кругах специалистов, в том числе в Сити, он больше всего был известен как эксперт по финансовым вопросам. Очевидно, он обладал гениальным чутьем предвидения результатов заключения контрактов и развития международной торговли. Он был даже постоянным советником правительства при заключении международных контрактов. Он знал множество тайн, и через его руки проходило немало совершенно секретных проектов, касающихся таможенных тарифов, международного товарного оборота, и десятки других, о которых ни ты, ни я никогда не узнаем. Его добросовестность вошла в поговорку, а это тем более важно, если вспомнить, как широко используется подкуп в области внешней торговли. Бедфорда ценили больше всего именно за его абсолютное отрицание какого-либо вида взяток и полулегальных игр. У него было много врагов, его боялись. Самоубийство такого человека, а вернее, определение – была ли смерть результатом самоубийства, а если да, то установление причины – интересует самых высокопоставленных лиц. Поэтому они требуют от меня скорейших предварительных результатов расследования. Естественно, я немедленно информировал кого следует о том, что собираюсь привлечь тебя к работе. К счастью, они согласились, сказав, что уверены и в твоих способностях, и в молчаливости. И то и другое нам должно очень пригодиться, так как, если в ближайшее время мы не выясним, в чем тут дело, мы можем оказаться перед тем, что пресса называет неразрешимой загадкой. Если нам не помогут отпечатки пальцев или если кто-нибудь не заговорит, то не знаю, что мы будем делать…

Он не договорил. Раздался стук в дверь. Показалась рыжеволосая голова Джонса.

– Наши люди закончили, шеф. Через десять минут приедет машина за телом. Оставить его в том положении, в каком он сидел?

– Да, – ответил Паркер и встал. – Нужно еще раз осмотреть место происшествия, пусть люди из морга подождут. Я скажу им, когда тело можно будет забрать.

– Слушаюсь, шеф.

Джонс исчез. Паркер направился было к дверям, но задержался и сказал:

– В шесть часов утра или в самом начале седьмого секретарь покойного Роберт Реут позвонил живущему поблизости доктору Гарднеру и сообщил, что нашел сэра Гордона сидящим за письменным столом в кабинете, без признаков жизни. Врач прибыл минут через десять и сразу же констатировал смерть. Письмо, лежащее перед покойным на столе, и легкий запах горького миндаля изо рта покойного позволили ему предположить, что сэр Гордон Бедфорд совершил самоубийство, всыпав в кофе этот самый ЦК, или цианистый калий. Запас яда находился здесь же в кабинете и использовался ранее для умерщвления насекомых.

– Кто меч поднимет… – пробормотал Алекс и добавил: – Ну, пойдем взглянем на поле битвы… – И первым направился к кабинету покойного. Паркер опередил его и открыл дверь.

Поскольку единственное большое окно кабинета сэра Гордона было закрыто шторой, а комнату освещала лишь стоящая на письменном столе небольшая лампа, Джо постоял немного, пытаясь привыкнуть к полумраку.

Паркер быстро пересек кабинет и включил большую шестирожковую люстру.

Сэр Гордон Бедфорд сидел за столом, а вернее, лежал на нем грудью. С того места, где они стояли, нельзя было увидеть лица.

Джо огляделся.

Полка с книгами, письменный стол, длинный лабораторный стол, уставленный колбами и какими-то приборами… Небольшой столик, на нем пишущая машинка и рядом кресло… А по стенам от окна до расположенных напротив дверей тянулись ряды больших витрин, полные неподвижных бабочек, насаженных на булавки и выстроенных в ровные шеренги, словно эскадрильи самолетов на фоне неба – темной ткани, которой были обиты витрины.

Не двигаясь с места, Джо спросил:

– Дом был закрыт изнутри?

– Да.

– Когда я шел по тропинке, на одном из окон заметил решетку…

– Решетки здесь на всех окнах. Ты же знаешь этот стиль: фигурные, кованые, кажущиеся легкими, а на самом деле солидные, крепкие. Люди тех давних времен очень заботились о своей безопасности… Им хотелось спать спокойно…

– Все верно… – буркнул Алекс. – Вот они и уснули все и на веки веков, аминь. – Он подошел к окну и отодвинул штору. Несмотря на раннюю весеннюю пору, в саду было много цветов. Некоторое время он смотрел на них, потом спросил:

– А входные двери?

– На них замок автоматически защелкивается и есть еще засов. И вообще, в этом доме даже калитка всегда закрыта на ключ. Сэр Гордон категорически требовал от всех обитателей дома, чтобы во время его приезда сюда у каждого был ключ от автоматического замка и чтобы двери постоянно были закрыты. Здесь он часто хранил важные документы, с которыми работал во время уик-энда, и хотел поэтому иметь твердые гарантии, что никто посторонний не сможет пробраться в дом. Наш эксперт проверил все замки и решетки. Они в порядке. Никаких следов взлома. Входная дверь закрыта на засов. В частности поэтому можно сказать, что если это не самоубийство, то…

– То убийца находился среди обитателей дома, так? – Алекс отвернулся от окна. – А кто был в доме прошлой ночью?

– Здесь находились: жена покойного Сильвия Бедфорд; его брат Цирил Бедфорд; его секретарь Роберт Реут; его невестка Юдита Бедфорд; горничная Агнесс Уайт.

– Кухарки у них разве нет?

– Есть, но она уехала к больному сыну.

– Понятно. Еще один момент. Ты, кажется, сказал «во время его приездов сюда…» Значит, Бедфорд не постоянно жил здесь?

– Нет. У него была квартира в Сити, а здесь он только проводил уик-энд и еще приезжал, чтобы в покое позаниматься своими любимыми бабочками. Здесь постоянно жили только его брат с женой и прислуга.

– Та-а-ак! – Джо отвернулся от окна.

– А теперь перейдем к этим предсмертным письмам. – Паркер подошел к письменному столу, Джо последовал за ним и остановился около покойного.

Гордон Бедфорд, очевидно, был гигантом. Его тяжелые плечи закрывали практически всю поверхность письменного стола, а пальцы свисающей к полу правой руки, под которой виднелись осколки маленькой чашечки с позолоченным ободком, больше напоминали пальцы боксера, чем ученого. Когда Паркер с определенным усилием поднял голову и плечи покойного, Джо вздрогнул. На лице сэра Гордона Бедфорда застыло то таинственное выражение, которое Гиппократ тысячи лет тому назад назвал иронической усмешкой смерти. Яд, очевидно, подействовал мгновенно.

Шеф полиции осторожно откинул тело на спинку стула. Секунду Алексу казалось, что владелец этого дома вот-вот взорвется смехом. Но искривленные черты остались неподвижными.

Паркер показал пальцем на лежащий на письменном столе листок.

– Это письмо я нашел сразу… – сказал он. – Все это уже сфотографировано и со всего сняты отпечатки пальцев, так что можно свободно брать любую вещь. Возьми письмо и прочти.

Алекс взял листок в руки и прочел:

«В жизни моей были дела и поступки, которые в конце концов привели к этому шагу. Возможно, что о них никто никогда не узнает. Из этой области мало что доходит до слуха непосвященных. Поэтому не стоит вдаваться в подробности. Люди, которых я мог бы назвать, легко подтвердят правду, заключенную в этом письме, но они никогда не сделают этого и никто их не заставит это сделать. Никто им никогда ничего не докажет. Но правда одна и заключается в следующем: я родился в порядочной семье, мои родители и деды были людьми безукоризненно честными и сам я тоже начал работать как честный человек и хотел им остаться до конца. Но, к сожалению, я поддался искушению. Уже тогда я собирался покончить с собой. Я знал, что не могу так легко обманывать, как это делают другие. Но тогда мне не хватило смелости. А потом, когда я понял, что совершенное преступление никто с меня не смоет, я начал погружаться еще глубже. Моя отличная репутация лишь помогала мне в этом. Постепенно я стал мошенничать и брать взятки с легкостью, удивлявшей меня самого, как будто верил, что под следующим пятном исчезает предыдущее. Возможно, мне казалось, что таким образом я научусь быть циничнее? Что в конце концов забуду, что мои поступки – преступления? Но этого я забыть не мог. Решение, которое сегодня я должен осуществить, зрело во мне давно. Оно не является для меня чем-то новым, хотя для многих моих коллег и друзей окажется полной неожиданностью. Нет, я не финансовый бог и даже не обычный порядочный человек. Я изменил своей стране и своему доброму имени ради корысти. Ничего исправить уже нельзя. Но, признаваясь в своих преступлениях перед смертью, я надеюсь, что, возможно, Господь милосердный простит мне хотя бы малую часть моей вины, а люди, которые мне верили и которых я так низко обманывал, поймут, что я не совсем уж плохой человек. Я сам себе определил меру наказания. Пусть моя судьба будет предостережением для всех тех, кто считает, что деньги – двигатель всего и единственная цель в этом самом трудном из миров. Чистую совесть нельзя купить ни за какие деньги. До свидания, моя дорогая Сильвия. Ты была единственным светлым лучом в моей жизни. Ты была чистой, верной и честной, достойной гораздо более лучшего человека, чем я. Пишу „до свидания“, потому что верю, что мы еще встретимся там, куда не достигает эхо человеческих слабостей, а наказание искупает вину. Верю, что так оно и будет! Одна мечта утешает меня: мечта увидеть тебя на том, лучшем свете. Пусть в твоей чистой душе найдется хоть немного жалости и снисхождения для другой души, не столь чистой и не столь устойчивой к искушениям. Прошу тебя, прости! Твой, всегда и бесконечно Гордон.»

Алекс сложил письмо и осторожно положил его вновь на письменный стол.

– И что ты думаешь об этом? – спросил Паркер, беря письмо и вкладывая его в большой белый конверт.

– Настолько трогательно и банально, что могло бы быть правдивым, – пробормотал Джо. – «Чистую совесть нельзя купить ни за какие деньги…» – Очень правдиво, хотя стиль ужасный. – Он огляделся. Взгляд всюду натыкался на бабочек – с распростертыми крыльями и отдыхающих, больших и маленьких, темных и ярких, насаженных на булавки, мертвых как…

Он перевел взгляд на письменный стол.

– А что, тело находится точно в том же положении, в каком его нашли?

– Да. Если и есть какие-нибудь отклонения, то по фотографиям можно все восстановить в точности.

Джо обошел письменный стол и посмотрел вниз, куда указывала рука покойного. Под ней лежала разбитая чашка, на осколках которой виднелись остатки кофе. По другую сторону тела лежало разбитое блюдечко.

– И что ты об этом думаешь? – Алекс наклонился, понюхал чашку, потом показал на блюдечко и выпрямился.

– Ну что можно сказать? – Паркер пожал плечами. – Скорее всего он держал в руках чашку на блюдечке, как обычно делают все. Смерть наступила мгновенно. Чашку он держал в правой руке, а блюдечко в левой.

Алекс кивнул:

– Ты прав, но чашка выпала у него из руки, а блюдечко просто соскользнуло с колен, уже после смерти… Вот, смотри, – он показал на брюки покойного, – здесь след кофе… Да… – Он обошел кресло еще раз и снова наклонился. – Это должно было произойти именно так… Любопытно…

– Мне больше всего любопытно, почему тебя не интересует второе предсмертное письмо?

– Как так? Конечно, интересует, и еще как! Но еще больше меня интересует то, что здесь произошло. Первое письмо написано на пишущей машинке и даже подпись машинописная. Это та самая машинка?

Паркер подошел к машинке, ударил по клавишам и сказал:

– Да. Это портативный «Ундервуд». Куплена полгода назад и доступна всем домашним. Оба письма написаны на ней, второе я нашел вот здесь. – Он подошел к столу и поднял лежащую на нем папку. Из-под нее он взял сложенный вдвое листок. Паркер молча подал его Алексу.

«…Не могу больше. Я стоял на пути двух людей, которых любил и уважал. Если бы я не ушел, я стал бы виновником продолжающейся всю жизнь трагедии. А так как их счастье представляется мне чем-то гораздо более важным, чем моя жизнь, размышляя о них и о себе, я нашел единственное решение, какое мне кажется возможным. К сожалению, я не смог бы жить без этой единственной женщины, которую я любил в жизни. Любимая, не сердись. Прости меня. Пойми, что здесь я бы страдал беспрестанно, глядя на вас. А там… Там будут лишь мрак и пустота…»

Джо закончил чтение, вернул листок Паркеру. Тот сунул его в конверт, где уже лежало первое письмо.

– Да… Забавно…

– Меня это мало веселит… – пробурчал Паркер. – Ты что-нибудь понимаешь?

– В лучшем случае сэр Гордон Бедфорд похож на человека, который решил покончить с собой и старался выбрать наиболее эффектную причину. И заявил сразу о двух: угрызения совести и обманутая любовь. Жаль только, что он предложил их нам обе вместе. Кроме всего прочего, меня интересует, как можно писать такие экзальтированные письма на машинке?.. Он ведь умел пользоваться ручкой…

Джо подошел к столу и еще раз поднял раскрытую папку, из-под которой Паркер вытащил минуту назад письмо номер два. В папке между страницами лежала открытая авторучка.

– С нее тоже сняли отпечатки пальцев?

– Конечно.

Джо положил авторучку на стол и осмотрел книгу.

– Его рукопись, – сказал он, хотя это и так было ясно. – Похоже на то, что именно ее он правил. – Он замолк и некоторое время читал текст, шевеля губами, потом повторил вполголоса:

– «В окрестностях западного Лондона перелет Atropos L происходит в период…»

Он поднял голову и посмотрел на Паркера, который стоял у стола со скрещенными на груди руками.

– Любопытно, не правда ли? – сказал Джо. – Такой специалист, как сэр Гордон, наверное, знал, в какие периоды происходят перелеты Atropos в окрестностях западного Лондона?

– О чем ты говоришь, Господи? – Паркер подошел и заглянул ему через плечо.

– О том, что очень странно, почему сэр Гордон прервал фразу именно в этом месте. Как видишь, это последняя поправка на странице. Похоже, он дочитал именно до этого места и что-то помешало ему.

– Так… – Паркер взял авторучку. – Может быть, он просто не стал читать дальше.

– Вот именно. А почему? Уж больно маловероятно, что он поправил половину предложения, отложил ручку и совершил самоубийство. Как ты думаешь?

Паркер, не отвечая, вытащил свой блокнот и быстро написал одно слово:

УБИЙСТВО!!!

После последнего восклицательного знака он поднял ручку и сравнил свою подпись с правкой в рукописи.

– Да, это одна и та же авторучка, те же чернила – зеленые.

Как бы не слыша его, Алекс закрыл папку, прочел на папке:

ГОРДОН БЕДФОРД. Перелеты Atropos L

(Опыт описания общих черт явления на основе экспериментов в 1957–1961 гг)

Джо положил папку снова на то же самое место на стол и взглянул на покойного, который сидел теперь с головой, откинутой на спинку кресла.

– Бабочки и финансы… – Алекс подошел поближе и некоторое время внимательно всматривался в неподвижное лицо. – Он и после смерти выглядит таким, каким должен был быть: спокойным, уравновешенным англичанином, приличным человеком, вежливым, учтивым. Этот мощный подбородок свидетельствует об убежденности, что жизнь в его представлении не крутая дорога, полная ухабов и ям, но ровный прямой тракт, по которому можно ехать совершенно свободно при условии соблюдения дорожных правил… Наверняка он читал Шекспира, брезговал ложью, употреблял одеколон лаванду, любил монархию и верил, что человек должен работать солидно, каждый на том месте, которое определено ему судьбой… в глубине души он презирал людей слабых, не знал страха, уважал прямую, честную игру, и вообще он родился на несколько десятков лет позже своего времени. Кроме того, он был еще и очень педантичным. Интересно, почему на нем такой толстый свитер? Ночью было очень тепло…