Текст книги "Сан-Блас. Избранное"

Автор книги: М. Ордынцев-Кострицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Охотно верю, но в данную минуту они меня нимало не прельщают. Вы, кажется, сказали, что факт перенесения поселка может иметь влияние на нашу участь.

– Я этого не говорил, но собирался вам сказать, не отрицаю.

– Надеюсь…

– Нет, лучше не надейтесь! Для меня – это смертный приговор, для остальных – не знаю. Ведь само существование запретной полосы обусловливается нежеланием индейцев, чтобы белые проникли в эту сокровищницу мира. Вы только подумайте, какой великолепный способ мщенья! Мы их унизили, железом и огнем завоевали весь американский материк, загнали краснокожих в топи и леса, а сами начали междоусобную войну за обладание ничтожными частицами презренного металла… Презренного!.. Ха-ха! А вот они, эти полуобезьяны, полулюди, сидят над золотой бездной и продают нам глиняные черепки. Великолепно! Бесподобно!

– Родриго! Опомнитесь!.. Что с вами?

– Не говорите, Мигуэль, – мы не поймем друг друга. Вы – представитель цивилизованного мира, людей, стремящихся к определенной цели, а я – «тропический скиталец», искатель впечатлений, не славы, не наживы, а только впечатлений… Их было много в моей жизни, но переживаемый момент настолько ярок, что я готов им кончить и успокоиться навеки… Я вас привел сюда, и наши победители потребуют меня к ответу. Клянусь, я приложу все силы, чтобы усугубить свою вину поступками, словами, чем угодно, лишь бы никто из вас не пострадал!.. Мне помнится, уже бывали прецеденты, когда индейцы усаживали любопытных белокожих в лодки, снабжали их провизией и отпускали с миром. Главное – чтобы никто из них не заподозрил истинной цели вашего пребывания на территории Сан-Бласа! Об этом я лично позабочусь…

И Суарес самоотверженно исполнил свое слово…

Сопровождаемые невероятным множеством индейцев, которые нас встретили перед поселком, мы медленно прошли между двумя рядами хижин и очутились на площадке перед какой-то внушительной постройкой. В архитектурном отношении ее моделью мог бы служить любой стог сена, но по грандиозности масштаба она, наверное, являлась единственным сооружением такого рода на всей территории Сан-Бласа.

Овальные листового золота щиты сплошь покрывали ее стены, точнее – скаты воронкообразной крыши, доходившей вплотную до земли. Ни окон, ни дверей я не заметил и, только подойдя поближе, убедился, что вход в эту махину все же существует, хотя и не соответствует ее размерам.

Он оказался неглубокой нишей, почти заполненной огромным самородком, служившим, вероятно, троном для престарелого повелителя туземцев. В данный момент, по крайней мере, на нем восседала какая-то костлявая фигура, обросшая седыми волосами и живописно драпировавшаяся в кусок оранжевой фланели…

По сторонам золотой глыбы рядами стояли воины с магазинными винтовками в руках, а у подножья трона мы имели удовольствие увидеть и нашего бежавшего проводника.

В нескольких шагах от этой группы конвоирующие нас дикари остановились…

Бывший горшечник выступил вперед и по-испански обратился к Суаресу:

– Великий вождь наш Мук-а-Мук-Ра-Па желает знать, что вы за люди и с какой целью перешли за заповедную черту Сан-Бласа?

Я, кажется, впервые услышал его голос и с чистой совестью могу сказать, что он как нельзя больше соответствовал внешнему виду ренегата…

– Передай этому старому кайману, – отчеканивая каждое слово, произнес Родриго, – что я тот самый белый, который год тому назад рыл золото в ложбине. Теперь я возвратился, чтобы найти удобную дорогу и, вырвавшись отсюда, открою вашу тайну всем жителям Колона и Панамы.

Индеец перевел, и толпа яростно завыла… Десятки ружей мгновенно направились на Суареса, но тот уже всецело углубился в рассматривание таинственной постройки и не обращал никакого внимание на угрожающие жесты краснокожих.

– Вождь выслушал твои слова, – вторично загнусавил импровизированный переводчик. – Теперь ему известно, кто ты, но он еще не знает, зачем явились эти люди?..

– Скажи ему, что он хотя и сед, но не умнее годовалого осленка… Я их привел с собой, кажется, нетрудно догадаться! А для чего – это другое дело! В случае неудачи, я думал всю вину свалить на них, а самому остаться в стороне, добыть у вас пирогу и возвратиться морем к перешейку.

– Вождь говорит, что ты ошибся, и твоя хитрость его не обманула…

– Неужели?

– Вождь говорит, что ты умрешь…

– Но раньше ты, мерзавец!

Суарес подался всем корпусом вперед, протянул руку и кулаком ударил индейца в подбородок…

Тот хрипло вскрикнул и упал.

Его товарищи не шелохнулись, считая, вероятно, что дело ограничится минутною потерею сознанья. Дон Педро разразился упреками по адресу Родриго и кричал, что он вооружает против нас индейцев, но я прекрасно понимал, что мой несчастный друг действует по заранее обдуманному плану и только поражался величию его души…

Прошло, однако, пять минут и десять, а упавший по-прежнему лежал, не шевеля ни одним членом.

Толпа заволновалась. Вождь вопросительно смотрел на Суареса.

– Жаль, что я незнаком с их диалектом, – небрежно уронил он. – А то бы посоветовал убрать подальше эту падаль.

Но краснокожие, кажется, поняли его слова и всей массой устремились к трупу…

– Давно бы так!.. Запомните этот прием, querido myo, – он может пригодиться. Удар по подбородку, по прямой линии к ушам… Вызывает сотрясение черепа, кровоизлияние в мозг и – баста! Второго уж не нужно, вы в этом убедились на примере… Ну, а теперь позвольте вас поздравить, caballeros! Мне, разумеется, не вырваться отсюда, но вас, я думаю, отпустят. После такого случая их жажда мести всецело обрушится на мою скромную особу… Вы возвратитесь, без золота, положим… Но что же делать! Muchos van por lana у vuelvan trasquillados^[7]. Так гласит опыт испанского народа, а уж ему ли этого не знать?!..

IX

Тропический балет

Человек вообще недалеко ушел от обезьяны. Теперь я в этом наглядно убедился. Мне было ясно, что Суарес, ради нашего спасения, сознательно идет на гибель, но чувство глубокой жалости к нему почти мгновенно у меня сменилось взрывом чисто животного восторга…

Набрасывая эти строки, я уж вижу, как читатель пренебрежительно пожмет плечами и мысленно употребит по моему адресу какое-либо нелестное сравнение. И пусть!.. Не переживавшие таких моментов люди не в состоянии меня понять, но я пишу не сказку и изображаю действительность такой, как она была.

Единственное, что меня утешает в данную минуту – это сознание того, что все мои товарищи по плену ничуть не лучше реагировали на безрассудный поступок Суареса. Они даже не скрывали своей мысли, что он обязан был пожертвовать собой для общего спасения, и шестидесятилетний старец Педро не постеснялся ему это высказать в глаза.

– Я вас прощаю, caballero! – с апломбом заявил он. – Прощаю ваши обидные слова и то, что вы вовлекли нас в это дело… Вы поступили, как hidalgo и мужчина, и можете спокойно умереть…

Родриго, насмешливо прищурившись, взглянул на старика, но не сказал ни слова.

Впрочем, мы бы и не могли его услышать… Невероятно дикий вой пронесся над поселком. Индейцы, столпившиеся подле трупа, так и шарахнулись по разным направлением. Через минуту большая часть их стремительно неслась к ложбине, а остающиеся на площадке с угрозами и криком набросились на нас…

Над головами их сверкнули ружейные стволы и лезвия ножей.

Аннита прижалась ко мне, дрожа всем телом.

Толпа ревела, бесновалась, но дальше этого не шла…

Я ничего не понимал.

– Ах, черт возьми! – воскликнул вдруг Родриго.

Все мы мгновенно обернулись на этот возглас…

– Пачеко!.. Он убежал. Caramba!

Теперь все было ясно. Воспользовавшись тем, что общее внимание индейцев было привлечено неожиданной гибелью изменника-проводника, Пачеко отделился от нашей группы и, никем не замеченный, исчез.

Дон Педро ликовал:

– Ай да сынок!.. Ведь ловко это он! Не правда ли, сеньоры?

– Чего уж лучше! Собственнолично вас всех приговорил к казни…

Сказал это сразу осунувшийся, смертельно побледневший Суарес.

– Конечно, – продолжал он, отвечая на наши недоумевающие взгляды. – Своим побегом он ясно доказал, что чувствует себя неправым и не убежден в великодушии индейцев. Из жертвы моего чудовищного вероломства он сразу превратился в сознательного соучастника преступного похода. Теперь они узнали его карты и, по аналогии, решат, что ту же игру вели и остальные. Я понапрасну распинался перед этим старым дураком в фланелевой порфире, – Пачеко вконец разрушил мои планы…

Оскорбленный в своей отцовской гордости, старик хотел что-то ответить, но было уже поздно…

Десятки дикарей вцепились в нас, как кошки, и силой потащили в глубь поселка. Перед глазами у меня мелькнули распустившиеся волосы Анниты, упавшие на обнаженное в борьбе плечо. Я сделал отчаянную попытку, чтобы вырваться из обхвативших меня лап, но безуспешно…

Через минуту какой-то темный полог закрыл от меня небо, и я тяжело грохнулся на землю. Слышен был удаляющийся топот ног и возбужденные возгласы индейцев…

– Не вы ли, Мигуэль?

– Родриго!..

– Вставайте-ка скорее, – нужно привести в чувство сеньориту!

Я, как безумный, бросился на голос…

В углу просторной хижины виднелась коленопреклоненная фигура Суареса, державшего в своих объятиях лишившуюся сознания Анниту. Я опустился рядом и, трепеща от страха, расстегнул в нескольких местах разорванную куртку. Сравнительно прохладный воздух обвеял тело девушки; она вздохнула, глаза раскрылись, и Аннита недоумевающе взглянула на наши встревоженные лица.

– Где мы?..

– В тюремной камере Сан-Бласа… – и, опустив девушку мне на колени, Суарес поднялся во весь рост. – В гигиеническом отношении она примерна… Какой простор, какая масса воздуха и света!

Он подошел к деревянной решетке, заменявшей двери, и оставался там несколько минут, пока Аннита приводила в порядок свои косы и костюм. Я продолжал сидеть, не шевелясь, и тупо смотрел в землю.

Родриго возвратился.

– Но где же все другие?! – воскликнула она. – Что будет с нами?

– На первое я вам могу ответить… Конечно, заперты в такой же хижине, как эта; быть может, даже рядом с ней. Ну, а второе известно только Богу.

– Родриго, скажите правду: ведь мы умрем?

– Все люди смертны…

– Сеньор, я не ребенок! Говорите прямо…

– К несчастью, да! Я больше не надеюсь на собственные силы…

– Благодарю вас! – и Аннита тоскливо посмотрела на золотое, гладкое кольцо, каким-то чудом оставшееся по-прежнему на ее ручке.

– Бедная девочка! – дрогнувшим голосом шепнул мне Суарес. – Я знаю эти кольца, – полые, наполненные ядом. Следите, Мигуэль, чтобы она прежде времени не соблазнилась возможностью мгновенной смерти. Средство решительное, – нужно его оставить на конец! Правда, рассчитывать нам не на что, но все же… Бывают случаи, когда и мертвые выходят из гробов…

Последние слова он произнес гораздо громче, с явной целью, чтобы их услышала Аннита.

Но девушка печально улыбнулась и только молча покачала головой…

Я понимал ее… Конечно, летаргия – не смерть, и даже погребенные в ней люди могут пережить своих не в меру поторопившихся друзей, если их своевременно высвободят из могилы, но никогда мне еще не приходилось слышать, чтобы воскрес кто-либо сожженный на костре или замученный у столба пыток.

Нас ожидала казнь… Какая – мы не знали и, разумеется, не будем знать вплоть до последнего момента, хотя ее подготовительная часть – внутренняя пытка, пытка духа, для нас уж наступила…

Индейцы это, по-видимому, прекрасно понимали. По крайней мере, стража, поставленная у дверей, делала вид, что совершенно нас не замечает. Все наши попытки добиться от этих церберов хотя бы намека на характер неизбежной казни не приводили ровно ни к чему…

Но я, кажется, ошибся и употребил слово «наши»… Вернее сказать, Анниты и мои, так как Родриго был неспособен на такую слабость. Сначала он даже нас старался удержать от этих унизительных, по его мнению, разговоров, но, убедившись в бесплодности своих усилий, предоставил нам полную свободу.

Мы широко воспользовались ею и, в результате, принуждены были сознаться, что Суарес избрал благую участь…

Он растянулся во весь рост на земляном полу, лицом к овальному отверстию в покатой крыше, через которое виднелся клочок неба, и что-то напевал.

Я в это время способен был заинтересоваться малейшим пустяком. Пусть это странно, непонятно, но сам факт я утверждаю. Быть может, мне чисто инстинктивно хотелось изменить ход моих мыслей и неотвязную идею казни заставить стушеваться перед какой-либо другой – не знаю, но так или иначе, а я внимательно стал вслушиваться в причудливый мотив романса:

Siempre me va Usted diciendo

Que se muere Usted por mi…

О, Боже!.. Ведь это пела и Аннита в день нашей первой встречи с нею. Пыльные улицы Колона, «arrabal del сampo santo», тенистый патио и плеск фонтана… Как живо все это встало предо мной, как близко это все и как недостижимо! Четыре дня прошло с тех пор… Четыре дня – и сколько перемен за это время!..

Мне стало жаль себя до слез, до боли!.. Жаль бестолково загубленного счастья, которое я уж считал осуществимым… Хотелось жить, хотелось страстно, как никогда ни раньше, ни потом!

Я чувствовал, что задыхаюсь… Еще немного – и я не знаю, что сталось бы с моей бедной головой, но тут чья-то рука спокойно легла мне на плечо, и я услышал голос Суареса:

– Ну, полноте, дружище! Рассудок потерять недолго, а он вам теперь нужен… Не забывайте об Анните!

Эти слова заставили меня очнуться.

– Да вознаградит вас Бог, Родриго! – пролепетал я, краснея, точно захваченный на месте преступление.

– На небесах? Быть может!.. Ждать остается нам недолго. Ну, а теперь немножко философии, мой друг! В природе ничто не пропадает, ничто не создается вновь. Жизнь вечна и всеобща, а что касается ее внешних проявлений, так это ведь серьезного значения не имеет! Ну, посудите сами, разве не предпочтительнее во сто раз преобразиться в безобидный сочный стебель, чем коптить небо в шкуре какой-либо из этих краснорожих обезьян?.. Кстати, они там что-то затевают. Зовите сеньориту и посмотрим…

На площади действительно закопошились.

Мы подошли к дверям и сквозь решетку могли видеть, как к нашей хижине, то поодиночке, то группами сходились дикари и постепенно образовали широкий полукруг, обращенный к нам открытой стороной. Затем они уселись и закурили трубки. Табачный дым синеватыми струйками поднялся кверху.

– Дразнить они пришли нас, что ли? – раздраженно пробормотал Родриго. – Я сам бы с удовольствием принял участие в их кейфе. Ведь ни одной сигаретки мне не оставили, двуногие кайманы!..

На этот раз он ошибался.

Прошло не более пяти минут, и в центре полукруга показались две человеческие фигуры. Вероятно, им принадлежала первенствующая роль в этом собрании. По крайней мере, дикари приветствовали их нестройным долгим криком, и соблазнявшие Родриго трубки все, как одна, исчезли.

Он недоумевающе пожал плечами…

Я тоже ничего не понимал.

Но вот один из этой пары, судя по росту, еще мальчик, неожиданно бросился на землю и начал извиваться точно в эпилептическом припадке. Другой, широкоплечий рослый парень, отскочил в сторону и, наклонившись, всматривался в конвульсивно трепещущее тельце. Потом он выпрямился, поднял руку, вооруженную копьем, и осторожно стал подходить к своему партнеру. Тот перестал ломаться, сжался и превратился в бесформенный коричневый комок…

Противник уже вплотную подошел к нему, как вдруг мальчишка выпрямил широко раздвинутые ноги и прикоснулся ими к своему мнимому врагу. Дикарь завыл, упал на землю и, в свою очередь, забился в корчах…

– О, Матерь Божия! – услышал я хриплый шепот Суареса.

– Родриго! Что вы?..

– Ах, негодяи!.. Ах, скоты!

– Да что такое? Что значит эта пантомима?

– Что значит… Помните, при первом нашем разговоре, я мельком упоминал о черных скорпионах? Так вот теперь вы любовались тропическим балетом, изображающим смерть человека, укушенного этой тварью!

– Но мы-то здесь при чем?

– Нас ожидает та же участь!..

Аннита со стоном откинулась назад.

Я похолодел, весь трепеща от ужаса и отвращения.

И в это же мгновение решетчатые двери распахнулись. Индейцы потоком хлынули в проход, схватили нас и, дико воя, потащили через площадь к таинственной постройке, которую мы видели сегодня утром…

Над общим гамом неслись пронзительные крики Педро, отдельные слова молитв и богохульства…

Освобожденная от золотого трона, ниша теперь зияла черной пастью.

Наши мучители ввалились в нее скопом, швырнули нас куда-то в темноту, расхохотались, взвыли и исчезли…

Х

Ночь ужаса и смерти

Я отлетел на несколько шагов, наткнулся на круглый, гладкий столб и, уцепившись за него, остановился.

Вокруг, в кромешной тьме, барахтались и подымались упавшие на землю люди.

– Сеньоры! – послышался взволнованный голос Суареса. – Я назову вас всех по именам. Пусть каждый отзовется… Диас, Хосе, Франсиско, Педро, дон Мигуэль, Аннита?..

Все оказались налицо.

– Будьте внимательны, – возможно, что повторить я не успею… Индейцы нас приговорили к смерти, и мы должны погибнуть от жала черных скорпионов. Запомните: достаточно малейшего движения, чтобы привести этих тварей в ярость! Пока мы еще живы, – следовательно, они появятся здесь позже. Их, вероятно, принесут… Стойте, не шевеля ни одним членом, дышать старайтесь тише. Только бы продержаться до рассвета, а там мы всех их перетопчем… Мигуэль, еще раз отзовитесь, – я подойду к вам с сеньоритой…

– Сюда… Сюда! Идите на мой голос…

– Довольно. Замолчите…

Через минуту вытянутая вперед рука Родриго скользнула по моей груди.

– Ну вот… Мы снова вместе. Что это, столб?.. Прекрасно! Нам положительно везет… Прислонитесь к нему спиной, Аннита, и становитесь между нами. Так!.. Теперь, querido myo, постараемся сообразить, который час.

– Десятый, вероятно, – пробормотал я машинально, почти не сознавая своих слов.

– Хвалю, дружище! Вы, кажется, опомнились и взяли себя в руки.

Как бы не так… Похоже!

А Суарес, удовлетворенный будто бы обнаруженной им у меня отвагой, спокойно продолжал:

– Десятый, хорошо! Теперь светает рано. Нам предстоит пять-шесть часов полного оцепенения, не больше. Продержимся, пожалуй… Как вы полагаете, amigo myo?

Но я уже не мог ему ответить…

Входные двери приоткрылись. В образовавшуюся щель упал свет факелов и на мгновение озарил неподвижные фигуры осужденных. Но как ни короток был этот миг, а все же я заметил, что в воздухе мелькнула какая-то бесформенная тень и что-то шлепнулось на землю…

– Скорпионы! – чуть слышно прошептал Родриго.

Свет тотчас же исчез…

Внутри постройки царила немая тишина. Я ясно слышал, как бьется мое сердце, и сдерживал дыхание, чтоб заглушить его удары.

Но напрасно… С каждым мгновением они звучали громче, переходили на виски… В ушах звенело.

– Мужайтесь, – почти неуловимо шепнул мне Суарес. – Я слышу шорох…

Воображаемые звуки в ту же секунду прекратились.

Я напряженно всматривался в темноту и слушал…

Сначала ничто не подтверждало слов Родриго. Но вот по земляному полу пронесся легкий шелест, точно шуршание сухой листвы, подхваченной порывом ветра.

К нам приближались скорпионы…

Аннита вздрогнула, вздохнула и начала клониться к полу.

– Берите на руки… Скорее!

Я подхватил бесчувственную девушку и судорожно прижал ее к своей груди.

А шорох надвигался…

Уже у самых моих ног что-то невидимо ползло и копошилось.

Не сила воли, а холодный, цепенящий ужас оковывал все наши члены…

В смертельном страхе, обливаясь потом, я чувствовал, как скорпион карабкался по тонкой коже сапога, потом спустился… За ним – другой… И наконец зловещий шелест ползущих гадов стал постепенно замирать.

Рядом слышалось ровное дыхание Суареса…

Прошло две-три минуты, и голова его вплотную приблизилась к моей.

– Благодарите Господа, – первая опасность миновала!.. Они теперь забьются по углам и если…

Но это «если» уж случилось… Непроницаемую тьму вдруг пронизал отчаянный вопль гибнущего человека, и что-то тяжело упало наземь.

– Один, – сурово произнес Родриго. – Позвольте, я возьму Анниту, – вы устали.

Но девушка, приведенная в чувство неожиданно прозвучавшим диким криком, уже пришла в себя и обеими руками обвила мою шею.

– Потом, мой друг!.. Я сам скажу, когда устану.

– Только без ложного стыда, – рассвет еще не скоро…

И он умолк.

Волосы Анниты смешались с моими волосами. Я чувствовал ее дыхание на своей щеке… И вдруг, теперь, в преддверии ужасной смерти, утратив последнюю надежду на спасение, я тихо-тихо прошептал:

– Аннита, я люблю вас!

Она затрепетала, но только легкий вздох сорвался с ее губок…

– Вы не отвечаете, Аннита… Вы сомневаетесь в моих словах. Правда, пять дней тому назад мы не подозревали о существовании друг друга… Но в эту страшную минуту, быть может, в последнюю минуту моей жизни, я снова повторяю, что я люблю вас, и буду счастлив, умирая, если вы скажете…

– Молчите, Мигуэль!.. Теперь я вам отвечу. Я молчала, так как боялась, что только увеличу ваши муки, сказав, что я… что я люблю вас тоже!..

И губы наши слились в долгом беззвучном поцелуе…

И в это же мгновение отчаянный, невероятно дикий вопль заставил нас обоих содрогнуться.

Не говоря ни слова, Суарес вырвал Анниту из моих объятий и я, стуча зубами, весь превратился в слух…

Но крик не повторился.

– Нехорошо! – шепнул Родриго. – Мы, кажется, в более выгодных условиях, чем остальные. Благодаря столбу нам легче простоять, не шелохнувшись… Боюсь, что все они погибнут. Устанут ноги – и конец!..

И, точно подтверждая это, из темноты послышался протяжный стон.

– Мария Дева!.. Не могу я больше, не могу…

– Он хочет лечь, несчастный!

Через секунду я уловил глубокий вздох опустившегося на землю человека.

Руки у меня тряслись, как в лихорадке. В висках стучало…

Ну, так и есть!..

Короткое, испуганное восклицанье и тотчас же – кровь холодящий вой затравленного зверя.

– Третий…

Аннита беззвучно плакала, прижавшись лицом к груди Родриго.

Быть может, Педро уже умер – мы этого не знали. Искаженные предсмертной мукой голоса погибших исключали какую бы то ни было возможность определить по ним, кто в данную минуту бьется в конвульсиях на земляном полу…

Один из четырех, по-видимому, уцелел, но кто он – это было только Господу известно.

Суарес выждал несколько минут, желая, вероятно, чтобы мои взбудораженные нервы немного улеглись, и передал мне девушку обратно.

Я молча ее обнял и замер в предчувствии финальной сцены этого кошмара.

И она вскоре разыгралась…

Сначала, где-то в стороне, послышалось лающее, хриплое рыданье, стихло и тотчас же сменилось непрерывным глухим стуком… Кто-то невидимый стоял на месте и часточасто семенил ногами. Быстрота звуков нарастала, с каждой минутой становились они громче и скоро слились в неясный общий гул…

И вдруг обезумевший от страха человек воскликнул бешено и дико:

– А-а!.. Проклятые!.. Теперь не подойдете! Боитесь?.. Ха-ха-ха!

– Готово – помешался! – скорее догадался я, чем разобрал слова Родриго.

– Я птица… Вы понимаете ли, – птица! – неистово вопил несчастный. – Теперь я улетаю… – и он, сорвавшись с места, стремительно помчался в темноте.

Через мгновение столб дрогнул, – безумец с разбега налетел на стену, поколебал ее, и что-то со звоном посыпалось на землю… Топот опять возобновился. Теперь он, кашляя и задыхаясь, пронесся мимо нас и, описав круг, вернулся… Потом – второй и третий, и четвертый…

Я перестал уже считать…

Чувство полного безразличия к своей судьбе всецело завладело мною. Мысль не работала, и только слух мой инстинктивно следил за гулким топотом, то приближавшимся, то отходившим от столба. Дыхание бегущего с каждой минутой становилось чаще и, наконец, сменилось коротким, глухим хрипом… Слышно было, когда он проносился мимо нас, как что-то клокочет у него в груди и рвется…

Аннита за это время успела несколько раз перейти с моих рук к Суаресу и – обратно, а несчастный, кашляя и задыхаясь, все еще бегал, болезненно всхлипывал и спотыкался… Ноги его уже ослабевали, движения замедлялись.

Внезапно он остановился. В горле у него заклокотало…

Еще мгновение – и я увидел, как темная фигура тяжело рухнула к моим ногам.

Да, я увидел!..

Отверстие в центральной части крыши, совершенно сливавшееся с нею ночью, теперь подернулось голубовато-серой дымкой. Неясный свет отвесно падал внутрь постройки и скупо озарял центральную часть пола у основания столба. Все остальное было по-прежнему покрыто густой тенью.

Родриго вздрогнул, и бледное лицо его поднялось кверху, как бы приветствуя спасительный рассвет. Аннита, опустив голову мне на плечо, не шевелилась.

Голубоватый клочок неба с каждой секундой становился ярче. Вот промелькнула по нему нежная розовая дымка, растаяла, и тотчас же горячий сноп солнечного света ослепляюще ударил мне в глаза…

Ночной кошмар исчез, но его жуткие следы остались… В разных местах, у скатов крыши, где еще трепетали сумеречные тени, виднелись три скорченных, оцепеневших в судорогах трупа. Четвертый неподвижной массой лежал у наших ног.

Суарес протиснулся между столбом и мной и заглянул в лицо Анните.

– Она без чувств… Тем лучше, – ведь это Педро свалился от разрыва сердца! Стойте по-прежнему, мой друг, не шевелитесь, а я позабочусь о приведении в порядок наших дел…

Он отошел, а я, прижав к себе девушку, следил за ним глазами.

В двух-трех шагах Родриго вдруг остановился и указал рукой на пол.

Я посмотрел…

На гладко утрамбованной земле отчетливо виднелся огромный паукообразный скорпион. Брюшко ужасной твари, покрытое короткой черной шерстью, едва заметно колыхалось, но сам он оставался неподвижен.

Суарес поднял ногу и наступил на скорпиона.

– Один!.. Теперь поищем остальных.

Пристально глядя на пол, он медленно ходил вокруг столба и постепенно увеличивал диаметр описываемых кругов. Прогулка эта все чаще прерывалась, и по коротким восклицаниям Родриго я мог судить тогда о результатах…

– Четвертый!.. Пятый!.. А вот и целое общество собралось. Мило!.. Семнадцатый… Двадцатый…

На третьей дюжине счет прекратился. Суарес уже ползал на коленях, осматривал все закоулки, но новых жертв не находил.

– Довольно, Родриго! Возвращайтесь и уберите этот труп, а то придет в себя Аннита и увидит…

– Да, кажется, уж можно… Храм пуст, алтарь разрушен и божество в моем кармане!

Я похолодел от страха… «Не помешался ли и он?» – сверкнуло молнией в моем мозгу.

Но Суарес уже был здесь, нагнулся над телом Педро, схватил его за плечи и оттащил куда-то в угол…

Через минуту он вернулся.

– Теперь позвольте-ка мне сеньориту, а сами можете передохнуть… Да, кстати, пока я буду над нею хлопотать, засуньте руку в мой боковой карман, – вы там найдете преинтересную вещицу.

Абсолютно ничего не понимая, я передал ему Анниту и, опускаясь на пол, исполнил странную просьбу Суареса…

В руке у меня очутилось что-то тяжелое и скользкое, оказавшееся, при рассмотрении, грубо сделанной золотой статуэткой скорпиона.

– Вы помните, – спросил Родриго, продолжая растирать грудь девушки, – как что-то загремело, когда несчастный Педро вообразил себя крылатым? На него тогда свалилась стойка, сплошь увешанная такими же игрушками, как эта… Мы в храме, Мигуэль! Индейцы принесли нас в жертву обожествленным скорпионам… Дарю вам экземпляр на память. Он не особенно изящен, зато оригинален и достаточно массивен, чтобы служить прекрасным пресс-папье…

Я собственным ушам не верил.

– Родриго! И вы еще надеетесь, что мы спасемся?

– Теперь, конечно!.. Во-первых, никто из краснокожих войти к нам не посмеет, – ведь мы не станем сообщать им, что скорпионы перебиты. Во-вторых, даже узнав эту новость, они ни за что в мире не решатся посягнуть на жизнь неуязвимых чародеев… А в-третьих, mуо querido, завтра, в одиннадцать часов утра, к нам прилетит Алонзо на своем биплане. Хотелось бы мне знать, что запоют тогда индейцы?.. Но тише, – девушка, кажется, очнулась!

Аннита глубоко вздохнула, ресницы ее дрогнули, глаза раскрылись…

– Где батюшка? – услышал я ее испуганный, звенящий голос.

И прежде, чем кто-либо из нас успел ответить, она уже взглянула в темный угол, где лежал труп ее отца, вскочила и, зарыдав, бросилась ко мне…

XI

Родриго Суарес «проснулся»

А утро разгоралось…

Тропическое солнце не знает полумер. Поднявшись на небо, оно считает своим долгом не только освещать старушку-землю, но и обжигать беспорядочно разметавшиеся по ней материки. Его отвесные, белые, как расплавленный металл, лучи иголками вонзаются в древесную листву, преодолевают ее толщу и пламенеющим дождем уходят в почву…

Правда, огромный купол храма, с единственным оконцем наверху, колоссальным зонтом раскинулся над нами и предохранял от наступающей жары, но стены его все-таки нагрелись и воздух становился спертым, пропитанным своеобразной затхлостью закрытых помещений.

Само собой понятно, нам было не до этих мелочей, но мы их все же замечали. Они являлись признаком того, что долгожданный день уж наступает, но не для нас одних… Индейцы его тоже ждали, чтобы убедиться в нашей смерти. Вокруг святилища давно уже гудела разноголосая толпа; у входа слышался топот дикарей, но ни один из них, по-видимому, не решался распахнуть плотно притворенные двери храма…

– Вот видите, – пожал плечами Суарес. – Я не ошибся… Они предпочитают не встречаться с оригиналом божества, которому примерно служат в его скульптурных дубликатах. Голые пятки этих проходимцев являются, действительно, их ахиллесовой пятой!..

– А не догадаются ли они, – опасливо заметил я, – как-либо иначе заглянуть к нам?

– Глагол, употребленный вами, верен, но время не годится… Прислушайтесь, и вы сознаетесь в своей ошибке…

Я насторожил уши.

На внешнем скате крыши явственно слышался какой-то шорох. Вот зазвенел золотой щит, коснувшись краем о соседний, и уже выше легкая кровля задрожала. Кто-то карабкался к оконцу в центральной части свода…

– Ложитесь на пол! – воскликнул Суарес. – Скорее!.. Нам выгоднее казаться жертвами, а не победителями скорпионов.

Но было поздно…

Пока мы прислушивались к шуму у нас над головами, другой дикарь, взбиравшийся с противоположной стороны, уже просунул голову в оконце, и темная тень ее отчетливо обрисовалась на земле.

Благодаря резкому переходу от солнечного света к царившей в храме полумгле, он мог нас не заметить, но общее движение всей нашей группы не ускользнуло от зорких глаз индейца…

Он что-то крикнул, и толпа внизу завыла.

– Баста!.. Чудо нашего воскресения из мертвых подтверждено и признано народом. Чумазый акробат становится пророком…

– Оставьте ваш неуместный тон, Родриго!.. Скажите лучше, что нам делать?

– Это зависит от большинства… Кажется, голоса их разделились… Впрочем… Нет, это слишком глупо!.. Неужто я ошибся?!..

Он на секунду замер, точно пытаясь что-то разобрать в яростных воплях дикарей, и вдруг, схватив меня за руку, отчетливо шепнул: