Текст книги "Сан-Блас. Избранное"

Автор книги: М. Ордынцев-Кострицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Подписывайтесь, друг мой, и припишите сверху адрес, – поощрил меня к дальнейшим подвигам Родриго.

Почти машинально я вывел на заголовке телеграммы: «Россия. Петербург. Журналу “Глобус”» – и, подписавшись, вопросительно взглянул на Суареса.

– Ну, вот и кончено, – заметил он, передавая роковой листок лакею. – Теперь уж остаются пустяки. Идемте…

Я окончательно потерял почву под ногами и перестал сопротивляться.

Мы взяли наши шляпы и вышли из отеля.

– Куда теперь?

– Вербовать участников для предполагаемой поездки.

Этого ответа я уж никак не ожидал…

Суарес очень мило улыбнулся.

– Что вы на меня смотрите, точно я с луны свалился? Не предполагали ж вы, надеюсь, что мы сам-друг отправимся за золотым руном Сан-Бласа?

– Но вы мне сами говорили, что выступление назначено на послезавтра!..

– Да, говорил… Так что же вас смущает?

– А то, что я, против ожидания, оказываюсь чуть ли ни единственным вашим компаньоном. Отсюда ясно…

– Что и другие будут к сроку… Иначе я вас не стал бы приглашать.

Мне оставалось только пожать плечами.

Мой спутник что-то усиленно соображал и не предпринимал никаких мер для возобновления неожиданно прервавшегося разговора.

В полном молчании прошли мы несколько кварталов и, наконец, остановились перед решеткой «патио», из-за которой доносился слабый плеск фонтана и мелодическое позвякиванье струн гитары. Это мне, даже в Панаме, показалось архаизмом. Путем горького опыта я уж давно мог убедиться, что и Испания, с которой мы знакомимся по увлекательным романам Немировича-Данченко, и Южная Америка, облюбованная пылкой фантазией Эмара, все это – сказки, эффектные, чарующие несуществующим местным колоритом, но тем не менее – лишь сказки…

И вдруг, после вчерашнего банкета, где произносились речи о восточных рынках, о хлопке, мануфактуре и железе, я вижу в двух шагах от клуба «Христианской молодежи» типичный дом испанского «идальго», каким он мог бы быть лет пятьдесят тому назад, никак не меньше. Массивные стены из тесаного камня, продольные решетки в узких оконных амбразурах и утопающий в цветах внутренний дворик, где грезит темноглазая Инесса под неумолчный рокот дрожащих струй фонтана…

Но Суарес уже схватил висевший на цепочке молоток-«альдабе» и барабанил по воротам.

Очарование исчезло… Со стороны «патио» показался темный силуэт пеона, и через минуту калитка распахнулась.

Мой спутник, очевидно, был частым гостем в этом доме. По крайней мере, слуга приветствовал его почтительным поклоном, а сам он, не предлагая никаких вопросов, провел меня внутрь «патио», обвеянного поэтической дымкой старины…

Но, к крайнему моему смущению, эта дымка оказалась даже чересчур реальной. Прежде всего, я инстинктивно прижался к каменной стене, чтобы пропустить мимо себя какой-то невидимый автомобиль, пахнувший на меня своим зловонным дымом, но, спохватившись, сделал еще несколько шагов вперед и остановился, пораженный представившейся моим глазам картиной…

Большой, почти квадратный двор был сплошь завален стволами недавно срубленных деревьев; на превращенных в бесформенные груды клумбах высились какие-то ящики и металлические трубы; поперек «патио» лежала серовато-бурая громада, в которой я не без усилия узнал отдельное крыло аэроплана, а в центре этого хаоса, у бассейна, сидел спиной к нам коренастый, немолодой уж господин – коротко остриженная голова его была покрыта седыми волосами – и сосредоточенно смотрел на завывающий пропеллер. Последний держался в воздухе на одном и том же месте, но приводил в движение целую систему рычагов, поставленных на колоссальный металлический станок, окруженный фундаментом из кирпичей. Внутри станка что-то блестело, и оттуда коричневатыми клубами валил тошнотворный дым перегоревшего бензина…

– Сеньор Алонзо! – закричал Родриго.

– Сеньор Алонзо! – поддержал его и я, чувствуя, что задыхаюсь в этой атмосфере.

Но тот увлекся своим делом и ничего не слышал. Да и наивно было думать, что наши голоса преодолеют шум пропеллера, вертевшегося у него перед глазами.

Пеон оказался сообразительнее нас. Он перепрыгнул через поваленную пальму и, подойдя к хозяину, притронулся к нему рукой.

Тот обернулся, заметил посторонних и на секунду скрылся позади станка. Гул, показавшийся мне с улицы меланхолическим журчанием фонтана, мгновенно стих наполовину, а дон Алонзо, мужественно преодолевая загромождавшие двор баррикады, устремился нам навстречу.

Его черные узенькие глазки приветливо сверкали; физиономия расплылась в довольную улыбку, обнаружившую два ряда великолепно сохранившихся зубов под совершенно белыми усами.

– Добро пожаловать, Родриго! – услышал я, когда он, наконец, очутился рядом с нами. – Какому чуду я обязан твоим посещением моей берлоги?

– Сначала познакомьтесь… Русский журналист дон Мигуэль, мой новый друг, а это – тоже друг, но только старый, давно уж признанный, хотя никто не хочет признавать придуманного им триплана…

– Биплана, черт возьми!.. Запомни ты хоть это! Две плоскости…

– Я вспомнил, вспомнил!.. Не продолжай, пожалуйста, – довольно! Биплан – и баста!

Дон Алонзо пренебрежительно махнул рукой и обратился непосредственно ко мне:

– Ну, разумеется, биплан… Вы понимаете, сеньор? Но только усовершенствованный до nec plus ultra. Устойчивость феноменальна! Падает камнем и останавливается на какой угодно высоте. Виражи не нужны, планирующие спуски – тоже! Да что и толковать, – через неделю все будет кончено, и я вас приглашаю пассажиром…

– Через неделю?.. – разочарованно протянул вдруг Суарес.

– А что такое? – встрепенулся дон Алонзо.

– Как что?.. Мы послезавтра выступаем.

– Кто именно?

– Конечно, ты, дон Мигуэль, я собственной персоной, носильщики, проводники, короче говоря, – состав всей экспедиции внутрь территории Сан-Блас.

– Ну, это вздор! – категорически заявил изобретатель.

– Как вздор! А обещание?..

– Какое?

– Ты обещал свое участие в моей прогулке.

– Не может быть!.. Не помню.

– Охотно верю, – голова твоя битком набита различной ерундой и для разумных мыслей в ней не остается места.

– Дон Мигуэль, вы лично считаете разумной затею сеньора Суареса?

Я что-то промычал и с остервенением начал крутить усы.

Но «наш общий друг» не унимался…

– Нехорошо, Алонзо, – укоризненно покачал он головой. – Ты обещал, я на тебя рассчитывал, определил твою долю в барышах, а ты вдруг говоришь: «не помню»… В коммерческих делах такое поведение недопустимо.

«Ну и коммерция, – подумал я, – ведь этакая наглость!..»

Но, против ожидания, толстяк смутился.

– Теперь я вспоминаю, – пробормотал он, краснея, как пион.

– Еще бы!..

– Да, вспоминаю… Но я бы попросил тебя, Родриго, отсрочить…

– Отсрочить наш отъезд? Нет, это невозможно!

– Не то!.. – протестующе воскликнул дон Алонзо. – Не отъезд, а время моего присоединения к остальным. Ты мне укажешь место, а я через неделю прилечу к вам на моем биплане.

– С точностью до часа?

– До десяти минут!..

Суарес нахмурил брови. Изобретатель тревожно наблюдал за выражением его лица. Меня так и подмывало положить конец этой нелепой сцене, сказав бедняку, что он абсолютно ничего не обещал Родриго, – я в этом был уверен.

Но тот меня предупредил…

– Прекрасно, – произнес он тоном, достойным древнего жреца. – Я соглашаюсь, но не забывай, Алонзо, что аккуратность – основа и залог успеха любого коммерческого дела!

– Я буду это помнить…

– Тогда смотри.

Суарес вынул записную книжку, вырвал из нее один листок и, уверенно набросав на нем какой-то план, вручил его сияющему от радости изобретателю феноменального биплана.

Десять минут спустя мы уже выходили из усадьбы…

– Скажите мне, Родриго, – спросил я, остановившись на углу, – подозревал ли этот несчастный дон Алонзо, за полчаса до нашего прихода, о цели вашего визита?

– Едва ли… Правда, я ему и раньше говорил о территории Сан-Блас, но об его участии в моей затее не было сказано ни слова.

– Тогда я нахожу вашу мистификацию по меньшей мере неуместной…

– Как знать!.. Я верю в проектируемый им аэроплан, а этакая штука может нам очень и очень пригодиться. По совести сказать, Алонзо нанес бы мне весьма чувствительный удар, если бы согласился выехать из Колона в одно время с нами… А так мы с ним увидимся как раз в ту пору, когда может случиться надобность в его услугах. И нам полезно, и ему…

– Ему?… Не понимаю!

– Старик проветрится. Нельзя же в его годы по целым месяцам дышать одним бензином, – ведь человек не саламандра… Теперь обратно, mi querido!^[2].

IV

Как могут оба партнера проиграть

Несколько часов спустя мы выходили из вагона на перрон колонского вокзала.

Мне положительно начинал нравиться наш предводитель…

Последнее название звучало, положим, немного странно, так как теперь мне было ясно, что до поры до времени весь наш отряд прекрасно уместится в обыкновенной извозчичьей пролетке. Но, видно, прав был Гете, влагая в уста своего Мефистофеля многозначительную фразу: «В себя поверить вы должны, – поверят вам и все невольно»…

И я, действительно, поверил в организаторский талант сеньора Суареса…

– Cochero! – крикнул он, остановившись на подъезде, – Arrabal del campo santo!..^[3].

Мы уселись, и дребезжащий экипаж запрыгал по каменным обломкам, сходившим здесь за мостовую.

– Не нравится? – осведомился дон Родриго, мячиком подскакивая на сиденье.

– Я думаю!

– Придется потерпеть… Милейший наш приятель Педро разделяет мое мнение о прелестях культуры и предпочитает поменьше сталкиваться с нею.

– Сочувствую ему от всей души… Если такая мостовая считается здесь показателем культуры, я тоже предпочел бы обосноваться где-нибудь в предместье.

– Он так и сделал…

– Но вы забыли об одном, дружище!.. Кто этот неведомый мне Педро? Изобретатель противоядия против укусов черных скорпионов? Ясновидящий, могущий указать, где мы найдем участников для нашего похода?..

– Ни то и ни другое… Он – просто здравомыслящий и милый человек.

– И только?

– А этого вам мало?

– Родриго, я не шучу и спрашиваю вас серьезно…

– Простите, – я не понял. Сказанного обратно не беру, но с чистой совестью могу прибавить, что это – мой постоянный спутник в скитаниях по здешним дебрям. Вы удовлетворены, надеюсь?

– Еще бы. Теперь нас будет трое, а тридцать недостающих человек – ведь это пустяки!..

– Конечно! – невозмутимо согласился Суарес и приказал извозчику свернуть в какой-то переулок.

Толчки и грохот мгновенно прекратились. Колеса глубоко вошли в песчаный грунт, и экипаж наш шагом потащился между двумя рядами приземистых построек. Добравшись до угла, мы снова повернули и, наконец, остановились подле таких же решетчатых ворот, как у строителя биплана.

– Приехали… Сходите!

Родриго расплатился и потянулся к молотку.

В глубине «патио» я снова различил журчание фонтана и металлический звон струн, но, твердо помня о моей утренней ошибке, решил не разочаровываться больше.

Опять пропеллер… Помешались они на аэронавтике. Психоз какой-то, да и только!..

Но не успел еще мой спутник постучаться, как из-за решетки ясно послышались бравурные аккорды, а на секунду позже – и соответствующие им слова:

Siempre me va Usted diciendo

Que se muere Usted por mi:

Muérase Usted у le veremos

I después diré que si!..

^[4]

– Однако! – воскликнул я, расхохотавшись, – у вашего приятеля очаровательный контральто…

Но Суарес нашелся.

– Я полагал, вас интересует Педро, а не состав его семьи! – и, взявшись за «альдабе», он несколько раз ударил им в замок решетки.

Пение сразу оборвалось, и в светлом полукруге, образуемом нишей ворот, вырисовалась женская фигура. Два-три мгновения она стояла неподвижно, должно быть, всматриваясь в нас. Затем вдруг рассмеялась и подбежала к воротам.

Перед глазами у меня мелькнули тонкие пальчики, опустившиеся на засовы, и смуглое личико девушки, лет восемнадцати, не больше, окруженное крупными локонами черных, как смоль, волос….

– Сеньор Родриго! – услышал я ее вибрирующий, гибкий голос. – Вот уж мы вас не ожидали!.. Батюшка еще сегодня говорил, что вы собирались уехать в Парагвай…

– Нет, нет, Аннита!.. Я никуда не уезжаю.

– Не верьте ему, сеньорита – уезжает! – вмешался я, заражаясь веселым настроением их обоих.

– Куда же, caballero? – обдала меня девушка горячим взглядом своих огромных глаз.

– За золотом, в какую-то трущобу, обнесенную индейцами запретной чертой…

Аннита звонко рассмеялась.

– Я уже слышала об этом… И снова вам скажу, Родриго, что ваша затея не удастся…

По-видимому, акции Суареса здесь были не в цене. Но он этим нимало не смутился.

– Как знать!.. Ваш батюшка не из трусливого десятка.

– Возможно… Но дочь его труслива.

– Не заметно. Вы так непринужденно говорите с молодым и совершенно вам незнакомым caballero, что я…

– Что вы бы лучше помолчали и приберегли свое красноречие для более расположенных к нему людей.

– Я так и сделаю… Отец ваш дома?

– К сожалению – да. Но предупреждаю вас, Родриго: пока мой голос что-либо значит для него, он ни за что не согласится.

– Предположим… Но разрешите нам войти, – я не люблю разговаривать на солнцепеке.

Калитка распахнулась и, сопровождаемые очаровательной хозяйкой, мы очутились в «патио», заполненном цветочными клумбами и группами деревьев.

– Я вас не поздравляю, – злорадно шепнул я Суаресу. – Гудение пропеллера было гораздо легче заглушить, чем голос сеньориты. Придется нам отправиться вдвоем…

– Посмотрим, – «цыплят по осени считают»… А вот и Педро!

К нам подходил загорелый до черноты старик, высокий и худой, как щепка. Но в каждом его жесте чувствовалась такая уверенность и сила, что я не без опасения пожал протянутую им мне руку.

– Добро пожаловать! – приветствовал он нас отрывистым, немного резким голосом, какой бывает у людей, подолгу лишенных общества себе подобных. – Я не ожидал вас, дон Родриго, но рад вам адски!.. Кажется, я поглупел за это время, – сижу без дела и жирею, точно боров.

Если последнее действительно происходило, то слишком медленно и, на мой взгляд, почтенному сеньору не мешало бы до конца дней своих не шевелить ни одним членом…

Но Суарес не изменил своей манере.

– Да, вы заметно пополнели, – заявил он, сочувственно глядя на сухопарого верзилу.

– Вот видите… Проклятое безделье!

– Вы не горюйте. Мне кажется, что это поправимо.

– Серьезно?

– Как нельзя больше… Маленькая прогулка внутрь страны, где нет ни пароходов, ни дорог, – и вы опять придете в норму.

Старик насупился еще сильнее.

– Средство известное, – пробормотал он, стараясь не встречаться с глазами дочери, стоявшей со мной рядом. – Да только и думать мне о нем нельзя…

– Я не узнаю вас, Педро! Какая вас муха укусила?.. Неужто вы не помните нашего разговора о территории Сан-Блас?

– Не вспоминайте, дон Родриго!.. Я слушать не могу!

– Но если вы забыли…

– Да не забыл я, помню!.. А только нельзя мне теперь ехать.

– Час от часу не легче! Что вас, параличом разбило, ослепли вы или оглохли?

– Тогда бы не обидно было. «Нельзя» не то, что «не могу»…

– За чем же дело стало? Что вам теперь мешает?

– А то, что умерла моя жена…

– Пять лет тому назад, я знаю.

– И поручила мне Анниту, – продолжал, не слушая его, старик. – Нельзя же мне ее оставить!

– С ней будет брат.

– Пачеко – вертопрах, мальчишка… Ему бы только «индейку общипывать» да на tertullas бегать. В кого он такой вышел – ей-ей, не знаю!..^[5]

– Да, батюшка, – вмешалась вдруг Аннита. – С ним я ни за что здесь не останусь!.. Или меня с собой берите, или отказывайтесь наотрез!

Еле сдерживая смех, я обернулся, чтобы посмотреть на Суареса, и широко раскрыл глаза от изумления…

Убийственная, на мой взгляд, фраза произвела на него совершенно неожиданный эффект.

Он сразу просветлел, лукаво улыбнулся и, подойдя к девушке, преувеличенно низко поклонился.

– Благодарю вас, сеньорита! Вы разрешаете наш спор… Конечно, это единственно доступный для нас выход… Вам предоставляется свободный выбор, Педро: остаться дома и умереть от ожирения, или присоединиться вместе с вашей дочерью к отряду.

– Ты хочешь ехать? – воскликнул оцепеневший от изумления старик.

– Хочу! – ответила Аннита, закусывая губки, и так посмотрела на Родриго, что если бы взгляд обладал свойством умерщвлять, то мой приятель наверное бы распростился с жизнью.

– Не понимаю, – ведь ты всегда поддерживала мать, когда она меня упрекала за долгие отлучки из Колона.

– Тогда я была девочкой, теперь я взрослая и хочу ехать.

– Но как же так? Ты женщина…

– Мой пол здесь не при чем!

– Не пол, а твои юбки! Воображаю тебя в них где-либо в зарослях или в болоте!..

– Я могу быть в мужском костюме.

Против этого довода у Педро не оказалось возражений.

– Ну, если так, – решил он, разводя руками, – то делать нечего. Я соглашаюсь.

– Великолепно! – воскликнул Суарес. – Наконец-то мы выбрались из тупика! Теперь остаются подробности, с которыми мы живо сладим… Выступление назначено на послезавтра.

– Можно.

– Нужны носильщики и люди, привычные к различным переделкам.

– А как вы нашли нашу последнюю партию, сеньор? Кажется, были теплые ребята.

– Да, ничего… Разве они теперь свободны?

– Бездельничают, как и я…

– Чего же лучше! Уведомьте их, Педро, и пусть являются ко мне за динамитом, ружьями и прочим багажом.

– Придут, не сомневайтесь… Вот только Хулио придется заменить, – зарезал он кого-то и теперь сидит в укромном месте.

Разговор их становился совершенно неинтересен для меня, и я охотно воспользовался предложением Анниты осмотреть клумбу каких-то редкостных цветов.

Мы молча шли по красноватому песку дорожки и инстинктивно прислушивались к постепенно удаляющимся голосам…

– Я, кажется, ошиблась… – произнесла вдруг моя спутница.

Я недоумевающе поднял на нее глаза.

– Мне думалось, что дон Родриго ни в каком случае не согласится на мое присутствие в отряде. Я только хотела избавить от него отца…

«Мало ли что нам хочется», – подумал я, припоминая вчерашний разговор мой с Суаресом, но вслух этого, конечно, не сказал…

Несколько минут спустя мы возвратились…

– А я ведь налетел! – с комическим отчаянием признался мне Родриго, когда мы выходили из ворот.

– Не замечаю.

– Да как же!.. Мне казалось, что Аннита ни за что не согласится уехать из Колона. Вот потому-то я и придрался к ее фразе!

Я не выдержал и расхохотался во все горло…

V

На рубеже событий

Весь следующий день прошел в приготовлениях к отъезду…

Утром Суарес снова постучался ко мне в номер, и так как я теперь не помышлял уж о спасении, то ждать ему пришлось недолго.

– Вы исправляетесь, querido myo! – заметил он, входя, и с этими словами подал мне запечатанную телеграмму. – Я ее принял от посыльного, с которым встретился у входа…

«Что может быть доброго от Назарета», – подумал я, уныло глядя на аккуратно сложенный листок. Но все же сердце у меня забилось, когда я разорвал наклейку и развернул решающую все дальнейшее депешу.

Ну, так и есть!.. Я угадал не только смысл ответа, но и слова, в которые его облек редактор.

«Конечно, поезжайте». – Вот все, что мне пришлось прочесть на телеграфном бланке…

– Неясно, кажется? – осведомился Суарес не то с участием, не то с насмешкой.

– Чего уж яснее!.. Пожалуйста, прочтите.

Он протянул руку и мельком взглянул на телеграмму.

– Вот видите, я оказался прав, считая, что редакция охотно согласится на ваше предложение.

– Ну, я здесь не при чем!.. Инициатива всецело принадлежит вам одному.

– Не будем спорить о словах, – не в этом дело. Скажите лучше, предстоят ли вам какие-либо неотложные дела сегодня?

– Завещание писать не собираюсь…

– Тем лучше, – мы можем прогуляться.

– Опять?

– Не ужасайтесь, – всего лишь до моей квартиры. Я жду людей, обещанных мне Педро. Среди них могут оказаться заслуживающее вашего внимания субъекты.

– Но я не завтракал.

– Я предложу вам стакан кофе. Соглашайтесь… Ей-Богу, интересно!

– Ну, если так, то я согласен.

– Великолепно!.. Вы готовы?

– Как видите…

– Тогда пойдемте.

Я запер комнату на ключ и мы, не торопясь, вышли из отеля…

Родриго оказался прав, – все «теплые ребята», о которых упоминал страдающий от ожирения костлявый Педро, уже явились к его дому. Об этом нетрудно было догадаться еще на расстоянии квартала от него, где мы столкнулись с растерянно топтавшимся на месте альгвазилом. Почтенный блюститель общественного спокойствия и тишины волчком вертелся на перекрестке двух пустынных улиц и поминутно давал тревожные свистки. Только на них никто не отзывался, а сам он, вероятно, не мог решиться подойти к резиденции сеньора Суареса, откуда диким хором неслись и крики, и треньканье гитар, и громкий хохот по меньшей мере нескольких десятков человек.

Заметив нас, бедняга перестал кружиться и бросился к Родриго.

– Сеньор, ради всего святого!.. Уймите вы своих гостей. Ведь это невозможно. В Колоне иностранцы… Что они подумают о нас!

– Что мы плохие патриоты.

Альгвазил превратился в воплощенный знак вопроса.

– Я еду прорывать второй канал между заливами святого Мигуэля и Ураба, и только эти молодцы приветствуют меня при отправлении… Вот как у нас ценят подвиги, которыми будет прославлена Панама!

– Caramba! – воскликнул совершенно ошеломленный представитель власти. – Я этого не знал. Второй канал!.. Пускай кричат, – я разрешаю…

Но данное им разрешение немного запоздало.

Едва только мы появились во дворе, где бушевала наша предполагаемая свита, как ее адский шабаш прекратился. Гитары полетели наземь, десятки распростертых на траве фигур вскочили и, обнажив головы, общим поклоном приветствовали Суареса.

Не отвечая на него, он медленно окинул взглядом столпившихся вокруг людей…

Не знаю, к какому он пришел выводу, но лично на меня все эти «теплые ребята» произвели впечатление не из приятных. Оборванные, в каких-то ярких полотнищах, служивших им плащами, они мне показались типичнейшими представителями той армии бандитов, с деяниями которой я познакомился на палубе «Гатуна». Здесь были и испанцы, коренастые, несколько неуклюжие на вид, и англосаксы, сплошь состоящие из мускулов и нервов, и французы, и уроженцы забронированного Вильгельмом «фатерлан-да», словом – разноплеменный сброд, объединенный какой-то таинственной причиной, которую я никак не мог себе представить…

Дальнейшие мои наблюдения были прекращены словами Суареса:

– Друзья мои, я рад вас видеть и очень сожалею о бедном Хулио… Ему, пожалуй, предстоит прогулка на новые места, откуда еще никто не возвращался.

Толпа разразилась криками, в которых выражение признательности переплетались с проклятиями по адресу полиции и указаниями на несовершенство действующих в республике законов.

Родриго выждал несколько секунд и продолжал:

– Вы уже знаете от Педро, что я готовлюсь к новому походу…

– Да, знаем…

– Он нас прислал сюда!..

– Мы все готовы!

Ответы посыпались, как град..

– Куда – я вам не говорю.

– Не надо!.. С таким начальником не страшно… Хоть к черту на рога!

– Тем лучше… На месте я все вам объясню. Условия вы знаете?

– Будьте покойны, дон Родриго, с вами не нужно торговаться…

– Тогда за дело… Андре!

Один из оборванцев выступил вперед, взял ключ, который Суарес держал в руках, и, не предлагая никаких вопросов, направился к массивной каменной постройке в глубине двора.

Несколько человек отделились от толпы и пошли следом…

Загрохотал замок, послышался лязг отодвигаемых засовов и дверь со скрипом распахнулась. На темном четырехугольнике прохода мелькнули какие-то ящики и скрылись, заслоненные вошедшими туда людьми.

Через минуту двое из них опять показались на пороге. Они шли медленно, держа в руках широкое рядно, а в нем сверкали тысячами искр ружейные стволы и металлические ножны больших изогнутых ножей. За ними появились поодиночке и другие… За плечами у каждого из них виднелся продолговатый деревянный ящик, снабженный двумя продольными ремнями, в которые были просунуты их руки. По два таких же ящика они держали на весу…

– Динамит! – коротко бросил Суарес, заметивший мое недоумение.

Я вздрогнул, в чем и сознаюсь без ложного стыда, а наша свита по-прежнему невозмутимо переносила эту предательскую кладь и один за другим опускала ящики у ног Родриго. Скоро они образовали целый вал, из-за которого не без затруднений выглядывал «тропический скиталец».

Наконец, когда уже его голова была совершенно скрыта разнокалиберными жестянками консервов, поставленными на самый верх, он неожиданно вынырнул оттуда и крикнул в сторону амбара:

– По списку все!.. Не троньте остального.

Носильщики повиновались, и Андре запер двери на замок…

Суарес уселся на динамитный ящик, содержимого которого было вполне достаточно, чтоб в клочья разнести и нас и всю усадьбу, и занялся распределением поклажи.

Здесь с полным блеском сказался его опыт и чисто индивидуальное знакомство со способностями каждого члена этой шайки…

И часа не прошло, как беспорядочная груда жестянок, ящиков, мотыг и ружей исчезла, точно растаявшая на солнце ледяная глыба, а «теплые ребята» были нагружены елико можно.

Удостоверившись, что все в порядке, Родриго встал, сдвинул свою панаму на затылок и произнес напутственное слово, до мелочей напомнившее мне неподражаемую речь, которую я слышал на банкете. Тут было все… И великодушнейшая из республик, и гордость человечества в лице внимающих ему бродяг, и чуть ли не десять тысяч обезьян, глядящих на них с пальмовых вершин и ждущих новых подвигов от столь прославленных сеньоров. Свелось все это, впрочем, к одному, – что завтра, в шесть часов утра, мы соберемся за заставой и выступим на юг.

Оваций не было… Но наши оборванцы учтиво поклонились и вереницей направились к воротам.

Здесь им пришлось немного задержаться, – голова шествия столкнулась с небольшой кавалькадой, только что въехавшей во двор…

Впереди, точно расшатанная бурей мачта, качался на седле уже знакомый мне дон Педро; с ним рядом ехал какой-то юноша, должно быть, его сын, а третий всадник был скрыт фигурами двух первых.

Они остановились, чтобы пропустить тяжело навьюченный космополитический отряд, и соскочили наземь…

– Аннита! – воскликнул я, только теперь увидев, кем оказался третий их товарищ.

– Сеньор?.. – с улыбкой отозвался очаровательный подросток и уж совсем по-женски протянул мне руку, которую я почтительно поднес к губам.

Непривычный для девушки костюм почти не отразился ни на изяществе ее фигуры, ни на врожденной грации движений. Мне она казалась восхитительной в обыкновенной куртке цвета «хаки», в широких шароварах и гетрах желтой кожи, плотно охватывающих ее стройные, маленькие ножки…

– Воображаю, каким уродом я выгляжу теперь?

Я сразу не нашелся, что ответить, и этим временем воспользовался Педро для громоподобного возгласа:

– А вот и мы, сеньор Родриго!..

Точно кто-либо сомневался в этом!..

Но Суарес расцвел и с явной лестью – вот уж не ожидал! – почти пропел:

– Вы точны, как хронометр…

Они облобызались.

– А вот и недостающий вам тридцатый парень, – заметил поганый старикашка. – Как раз под этот ящик с динамитом!

Я посмотрел по указанному направлению и только тут увидел новую личность, явившуюся вместе с ними. Это уже был несомненно краснокожий и, притом, не из лучшего их сорта. Ростом пониже среднего, неповоротливый, с каким-то каменным лицом, на мой взгляд, абсолютно непригодным для передачи самого примитивного движения души…

Одет он был в черный, побуревший от времени сюртук и, вероятно, полагал, что остальные принадлежности его костюма имеют только второстепенное значение. По крайней мере, непосредственно из этого грязного мешка торчали голые ноги незнакомца и, в сочетании с сюртуком, сообщали всей его внешности вид, может быть, и экзотический, но чрезвычайно гнусный.

Снисходительный обыкновенно Суарес и тот немного растерялся…

– Индеец!.. – воскликнул он. – Вы предлагаете мне взять индейца?

– А почему бы нет? Этот из племени Сан-Блас.

– Тем более!.. Ведь вы же знаете, мой друг…

– Позвольте мне окончить! Его оттуда выгнали лет пять тому назад. За что, – он мне не говорил, но полагаю, – не за пустяшную вину, – иначе бы ему позволили вернуться… А так он уж сколько времени торгует глиняной посудой и никого из своих соплеменников не видит. Оно-то и лучше для него, – бедняга готов их всех на клочья разорвать… Терпеть не может! От одного имени «Сан-Блас», точно собака, зубы скалит.

Родриго встрепенулся…

– Это меняет дело. Я не подозревал за ним таких достоинств.

– Но я их знал и предложил ему воспользоваться случаем, чтоб посчитаться со своими. И сам он удовольствие получит, и нам будет полезен…

– Прекрасно сделали, мой друг!

– Вы, значит, принимаете его в отряд?

– Еще бы!..

По-моему, протеже сеньора Педро все время прислушивался к разговору. Но по одеревенелым чертам его лица не было никакой возможности определить, основательны мои подозрения или же нет. Во всяком случае, даже в последнюю минуту, когда в положительном смысле разрешился вопрос о его участии в походе, индеец продолжал стоять, как мексиканский истукан, не дрогнув, не шелохнувшись…

Отец Анниты обменялся еще несколькими словами с Суаресом и, подойдя к изгнаннику, что-то сказал ему на непонятном языке.

Тот даже не взглянул на старика, нагнулся, поднял ящик с динамитом, взвалил его на плечи и, не спеша, направился к воротам…

– Ну, вот и кончено! – с довольной улыбкой произнес Родриго. – Скажите, Мигуэль, какого вы мнения о наших людях?

– Такого, что ни с одним из них не пожелал бы встретиться в ночную пору.

– Вы совершенно правы…

– Это мне нравится!.. Так как же вы тогда решились отдать им в лапы и вашу собственную, и наши жизни?

– А очень просто! С такими мерзавцами, как эти господа, нужна особенная тактика, которую я, кажется, недурно изучил. Обнаружьте перед ними свое недоверие, боязнь – как вам угодно называйте – и вы погибли, могу вам поручиться. А так они воображают, что я считаю их за истых caballeros и, ради этой иллюзии, мне ни за что в мире не изменят. Dixi!..

VI

Тридцать четыре белых и один индеец

Должен сознаться, что теория, с великолепным апломбом высказанная Суаресом, не слишком успокоительно подействовала на меня. Отрицать некоторую обоснованность ее я, разумеется, не мог и, если бы дело шло о теоретическом разрешении столь же теоретически интересующего нас вопроса, то можно было бы вполне удовлетвориться безапелляционным выводом Родриго…

Но, к сожалению, та или иная точка зрения по данному вопросу могла иметь решающее значение для всех участников похода, и потому гипотеза, высказанная «тропическим скитальцем», казалась мне преувеличенно простой, простой до явного абсурда!

Впрочем, народный опыт, пришедший к выводу, что утро гораздо удобнее для размышлений, чем вечер после богатого впечатлениями дня, дал мне возможность воздержаться от протестов, хотя и не изменил моего взгляда на степень правоты Родриго…