355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » М. Ордынцев-Кострицкий » Сан-Блас. Избранное » Текст книги (страница 1)
Сан-Блас. Избранное
  • Текст добавлен: 10 апреля 2017, 23:00

Текст книги "Сан-Блас. Избранное"


Автор книги: М. Ордынцев-Кострицкий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Annotation

Издание включает избранные приключенческие, фантастические и детективные повести и рассказы М. Д. Ордынцева-Кострицкого, не утратившие своей занимательности со времени их первой публикации в начале ХХ века.

ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ НАШИХ ДНЕЙ

ОТ АВТОРА

«САН-БЛАС»

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

Х

XI

Эпилог

ПРИВОРОТНОЕ ЗЕЛЬЕ

ФАЗЕНДА ДОННЫ МАНУЭЛЫ

«ГАРПАГОН» ИЗ КОРЕТИБЫ

ЦВЕТОК РАФФЛЕЗИИ

Смеющийся камень

I

II

III

IV

V

«PER ASPERA AD ASTRA»

ИКАР ВАТИКАНСКОГО ХОЛМА

ИКАР ВАТИКАНСКОГО ХОЛМА

ТАЙНА НЕГАТИВА

ГУБЕРНСКИЙ ШЕРЛОК ХОЛМС

ОБ АВТОРЕ

Примечания

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31


POLARIS

ПУТЕШЕСТВИЯ ПРИКЛЮЧЕНИЕ ФАНТАСТИКА

CXXXIV

Salamandra P.V.V.

Ордынцев-Кострицкий (Кострицкий) М. Д. Сан-Блас: Избранное. Илл. С. Плошинского. Портр. раб. В. Волковой. – Б.м.: Salamandra P.V.V., 2016. – 267 с., илл. – (Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. СХХХГУ).

© Salamandra P.V.V., подг. текста, оформление, 2016

Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.

ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ НАШИХ ДНЕЙ

ОТ АВТОРА

Все мы, родившиеся во второй половине XIX в., еще со школьной скамьи знаем, что как развитие промышленности и торговли, так и непомерно возросшее народонаселение Европы вызвали, с одной стороны – настойчивые поиски «заморских» рынков, а с другой – массовую эмиграцию из европейских стран за океан, на сравнительно незаселенные материки… Эмигранты и торгаши отважно проникали в глубину ««Черного материка», в бразильские леса и австралийские пустыни, и в результате – человечество, будто бы, детально ознакомилось с главнейшими особенностями самых заброшенных трущоб земного шара…

Достаточно «устаревшие» романы Купера, Майн-Рида и Эмара, положим, и теперь еще читаются подростками, а иногда и взрослыми, в которых сохранилась потребность фантастики, вносящей свежую струю в слишком рационалистическую атмосферу наших дней… Но, к сожалению, факты и герои их романов, по степени своей правдоподобности, все больше приближаются к обстановке и действующим лицам «Тысячи и одной ночи».

Прерии давно уже прорезаны густой железнодорожной сетью; в Бразилии и Аргентине прохода нет от немцев-колонистов; Чили незаметно превратилось в филиальное отделение «забронированного фатерланда»; на берегах Ла-Платы выросли чудовищные элеваторы и, вместо меланхолических напевов гаучосов, пампа оглашается гудками паровых локомобилей…

Но, к счастью, я имел возможность убедиться, что далеко не весь Южно-Американский материк подпал под обезличивающее влияние гг. культуртрегеров «просвещенных» европейских наций. Там и теперь еще найдутся «уголки» – некоторые, по занимаемой ими территории, не меньше целой Франции в теперешних ее границах – где жизнь не знает узких рамок окончательно «цивилизовавшихся» народов; где до сих пор еще живут гордо драпирующиеся в изорванные «пончо» потомки конкистадоров Кортеса и Пизарро; где нет ни поездов со спальными вагонами, ни шоссированных дорог… В северо-западной части Аргентины, в Боливии и Парагвае, в бразильском Матто Гроссо – и сейчас еще можно наблюдать как идиллические картинки начала XIX века, так и проявление страстей, давно уж атрофировавшихся у обитателей «культурных» стран.

Туда, в глубину тропических лесов, по ту сторону… цивилизации я и зову с собой читателя, чтоб показать ему природу, перед которой меркнут багдадские сады Шехеразады, и – людей, способных с успехом заменить всех принцев и принцесс «волшебных сказок» Андерсена.

М. Ордынцев-Кострицкий

Петроград 1914 г.

«САН-БЛАС»

I

Взрыв на запруде Камбоа

27-го сентября 1913 года президент Северо-Американских Соединенных Штатов нажал электрическую кнопку в Вашингтоне…

Ток, переданный по телеграфным проводам, пронесся на тысячи миль к югу, и одно из величайших событий века совершилось.

По крайней мере, об этом не было двух мнений среди десятков инженеров и сотен журналистов, собравшихся со всех концов земного шара, чтобы присутствовать на торжестве открытия Панамского канала.

Момент, когда должны были взорваться 40.000 килограммов динамита, заложенные в недрах запруды Камбоа, был в точности известен, но все же я изрядно волновался, отплывая на буксире из Колона. На долю неуклюжего пароходишки «Гатун» выпала исключительная честь. Расцвеченный флагами Соединенных Штатов и опереточной республики Панамы, он оказывался первым судном в мире, которому предстояло пройти по шлюзам из Атлантического океана в Тихий…

Само собой понятно, что мы, корреспонденты, готовы были горло перегрызть друг другу, лишь бы попасть на борт «Гатуна», и утром я искренне считал себя счастливейшим из смертных, узнав, что мое имя внесено в список пассажиров. Весьма возможно, что это чувство сохранилось бы у меня неприкосновенным до конца, если бы не мельком брошенная фраза одного из избранных, попавших на буксир…

– Забавно будет, если часы в Белом доме неверны, и взрыв минут на двадцать запоздает.

Мы в это время только что выходили из Гатунских шлюзов. До запруды еще оставался порядочный конец, но предположение незнакомца заставило меня похолодеть.

Я обернулся и встретился глазами с высоким загорелым господином, стоявшим со мной рядом. Его сухое, продолговатое лицо светилось насмешливой улыбкой. В левой руке его, опущенной на борт, дымилась сигаретка, а правой он покручивал густые темные усы.

– Да, это будет интересно, – подтвердил он свою ошеломляющую мысль. – Представьте себе наш «Гатун» на гребне взрыва сорока тысяч килограммов динамита…

– Не представляю… – буркнул я, почти с ненавистью глядя в его прищуренные черные глаза.

– Напрасно… Это – великолепная минута для искателя сильных ощущений.

– Меня интересуют не они, а материал для корреспонденций в мой журнал.

– Тогда другое дело, – взлетев к небесам, вы обездолите редакцию, пославшую вас на открытие канала. Я извиняюсь… Сеньор, должно быть, англичанин?

– Нет, я русский…

– El russo?.. Странно! Неужто же и у вас интересуются Панамой?

Я счел необходимым обидеться на этот двусмысленный вопрос.

– Еще раз извиняюсь и постараюсь искупить свою вину… Вы ищете сюжеты, – охотно дам вам целые десятки. Но раньше познакомимся – Родриго Суарес, по происхождению – парагваец, по образованию – инженер, а по профессии – «тропический скиталец».

– Журналист Ордынцев…

– Ординс… Ординтс… Нет, это слишком трудно. Как ваше имя?

– Мигуэль…

– Вот это гораздо лучше… Итак, дон Мигуэль, я весь к вашим услугам… Что вам угодно знать из прошлого и настоящего канала?

– Мне кажется, сеньор, что мы становимся на ложный путь. Я предпочел бы, чтобы вы мне сами рассказали несколько характерных эпизодов.

– Но их такая бездна! Впрочем, если позволите, я буду придерживаться маршрута парохода, – это создаст некоторое подобие системы. Сейчас мы, например, вступаем в озеро, образованное запруженной рекой Чагрес. Могу вам сообщить, что на ста футах глубины под нами лежит селение Гатун. Я там бывал… Правда, все озеро названо по его имени Гатунским, но жители поселка едва ли признательны за эту честь. Им остается утешаться тем, что мы, строители дороги, обижены гораздо больше, – ведь половина линии теперь предоставлена в безвозмездное пользование рыб и крабов, а сколько с ней связано эффектных происшествий… Уму непостижимо! Вот видите направо островок и пальмовую рощу? Это вершина прежнего холма. Когда-то стояла здесь моя палатка и, выйдя из нее однажды утром, я увидел преинтересную картину. За ночь повесились на этих пальмах сто двадцать пять китайцев-кули. К вечеру триста товарищей последовали их примеру, а несколько сот остальных отправились к Колону, уселись там на берегу и, вероятно, умерли бы от голода и жажды, если бы прибоем не унесло их в океан…

– Сеньор!..

– Не верите?… А между тем, это был вполне логичный выход из положения, в которое их поставила судьба и администрация дороги. Попробовали бы вы стать на место пятидесяти тысяч австралийцев и канадцев, китайцев и чилийцев, уроженцев Вест-Индских островов и скандинавских стран, которые тонули в здешних топях и пропадали без вести в лесах. Железнодорожная линия прокладывалась по сплошной трясине, должно быть, ускользнувшей от Всевидящего Ока, когда Создатель отделял твердь от хлябей водных. Сотни и тысячи вагонов «дряни» – так называли мы размолотые камни и прочий мусор, получавшийся после работы землероя – бесследно исчезали в этой прорве, пока оттуда появлялась узкая полоска почвы, пригодной для прокладки шпал. Но стоило вам отойти на десять футов от нее, – и вы пропащий человек! Трясина засасывала вас мгновенно… Внешнему виду долин никто не доверялся, – и среди зелени, и на песчаной почве одинаково существовали бездонные «колодцы». Для тех, кто попадал в них, спасенья не могло быть…

– Но оставались ведь холмы, леса и пальмовые рощи.

– Конечно, и многие их избирали для прогулок, предпочитая смерть от укусов ядовитых гадов ужасной гибели в болотной тине.

– Против укусов змей существуют средства, дон Родриго!

– Но против жала черных скорпионов его еще не успели изобрести… А между тем, ими кишмя кишит весь перешеек, так что, с одной стороны, риск близкого знакомства с этим очаровательным созданием, а с другой – болото. Некоторые, правда, выказывали чисто ослиное терпение и от железнодорожной насыпи не отходили ни на шаг. Но это мало помогало… В Панаме существует до пятидесяти разновидностей болотных комаров. Из них два сорта пользуются вполне заслуженной славой. Это так называемый анофелес, прививающий микробы быстротечной малярии, и стегомия – носительница желтой лихорадки. Две эти дамы ежегодно уносили больше жертв, чем вся испаноамериканская война, обошедшаяся Штатам в семь тысяч человеческих существований…

Над ухом у меня зазвенел невидимый комар, и я невольно отшатнулся.

– Не бойтесь… – успокоительно заметил Суарес. – Теперь их истребили, а если и осталось малость, так существуют ведь больницы и врачи.

– Благодарю покорно, – существовали же они и раньше!..

– Само собой понятно, но только пользование ими сопряжено было с некоторым неудобством. Для того, чтобы лечь в госпиталь, необходимо было совершить путешествие в Колон или Панаму…

– Побойтесь Бога, дон Родриго!.. Путешествие, когда протяжение всей линии каких-либо полсотни миль!

– Сорок семь, – я буду точен, но не забывайте, что на пространстве их изволили подвизаться ровно три тысячи бандитов…

– Вы шутите…

– Нимало. Когда у короля испанского родился сын, он объявил повальную амнистию всей сволочи, переполнявшей его тюрьмы, и добрая часть этих господ облюбовала для своих подвигов Панаму. По всей вероятности, страна не оправдала их надежд, и рыцарям большой дороги, за отсутствием работы, пришлось измыслить фикцию ее и, сообразно своим вкусам, развлекаться. Любимой их забавой стало – снять рельсы на протяжении двух-трех десятков футов и из засады наблюдать, как поезд слетает с насыпи и исчезает в топи. Обыкновенно погибали при этом машинист и кочегары, а груз из «дряни» с одинаковым успехом мог уйти в трясину и здесь, и на несколько миль дальше. О нем жалеть не приходилось…

– А люди?

– Что же делать… Такого рода трюк все-таки был безобиднее, чем нападение бандитов на партии рабочих и поголовное их истребление.

– На рабочих!.. С какой же целью? Чтобы заполучить ненужные им кирки и лопаты?

– Не думаю, сеньор!.. Всего скорей – для практики, чтобы не забывать основ своего дела. Ведь и крушения они устраивали бескорыстно, так сказать, для нравственного удовлетворения своих смятенных душ…

– Великолепно!

– Я вижу, дон Мигуэль, вам нравятся клочки моих воспоминаний. Душевно рад. Тем более, что все услышанное может вам пригодиться не дальше, как сегодня.

– Не понимаю…

– Потом! – переменил вдруг тон мой собеседник и, посмотрев на часы, прибавил: – Ну, кажется, пора… Извлеките-ка из футляра ваш бинокль. Прекрасно! Теперь смотрите по направлению моей руки. Вы видите?

– Тупик, которым кончается канал?

– Вот-вот!.. Это – плотина. Не отрывайтесь от нее, – через минуту будет взрыв.

Рука, державшая бинокль, у меня дрогнула. Запруда теперь казалась слишком близкой, и я с волнением прислушивался к ровному гулу пароходного винта. С каждым мгновением яснее выступали крутые обрывистые берега и темная преграда между ними; с каждым мгновением мы приближались к заложенной под нею мине…

Момент, поистине, был жуткий.

И вдруг мне показалось, что вся громада, пересекавшая канал, как будто бы вздохнула, всколыхнулась, точно огромная волна, и снова замерла, ничуть не изменившись. Но не прошло и четверти секунды, как вся она окуталась столбом коричневатого дыма, поднявшимся на недосягаемую высоту, и воздух всколыхнулся от оглушительного взрыва…

«Гатун» наш закачало, так что я еле устоял и должен был обеими руками уцепиться за опускавшийся подле меня канат…

– Вот ваш бинокль, – он не разбился, – послышался невозмутимый голос Суареса. – Смотрите поскорее!

Но было уже поздно…

Передо мною расстилалась прямая, как стрела, линия канала. Запруда Камбоа исчезла, точно ее вовсе не бывало, а пароход трещал и содрогался, летя на всех парах к Кулебре…

Еще немного – и на обоих берегах затрепетали флаги, послышались возбужденные возгласы тысячеголосых толп народа, треск невидимого фейерверка и колокольный звон.

«Гатун» убавил ход, и на носу его раздался вой сирены…

Я хотел что-то спросить у Суареса, но должен был отказаться от этой дерзкой мысли. Какофония, которой приветствовали американцы открытие канала, исключала всякую возможность разговоров. Оставалось только или присоединить свой голос к общей вакханалии бессвязных криков или ограничиться безмолвным наблюдением.

Я остановился на последнем…

Мы в это время медленно проходили место взрыва. На противоположных берегах, где еще несколько минут тому назад существовала гигантская запруда, уже дымились паровые землерои – машины, с такой же легкостью подымающие 60 пудов земли, как лавочник своим совком выхватывает из ящика фунт круп. Одна из них выкапывала теперь из красноватой глины до половины сидевшую в ней каменную глыбу. Бее глубже вонзались ее четыре железных зуба в мягкую тинистую почву, и с каждым разом заметнее раскачивался камень. Вдруг он подпрыгнул, точно подброшенный невидимой силой; железные челюсти землероя сжались, и кран со своей ношей взвился над палубой «Гатуна»…

Свались эта громада вниз – и наше путешествие окончилось бы общим некрологом.

Но камень не свалился… Как мячиком, швырнул им кран куда-то в сторону, на берег, и пароход благополучно углубился в выемку Кулебры…

Я много странствовал и много видел на своем веку, но никогда еще мне не случалось встречаться с таким красноречивым показателем бессилия природы в борьбе с настойчивостью человека, как в этот памятный для мира день. Трудно поверить в искусственность Панамского прохода через Анды, – настолько он естественен, настолько грандиозен…

Невольно хочется приписать его происхождение каким-то вулканическим переворотам, разъединившим эти горные массивы и отодвинувшим их верхние края почти на расстояние версты. Но это невозможно. Омягчающий процесс выветривания еще не наложил своей печати на обнаженные откосы, и стены их горят на солнце яркими красками своих пород. Серые, ярко-красные и желтоватобурые полосы ложатся друг на друга, изредка мелькнет на них темно-аспидным пятном постройка, а рядом с ней уж выступают пламенно-оранжевые блики.

– Любуетесь, сеньор? – слышу я голос Суареса, воспользовавшегося тем, что наша сирена замолчала.

– Невероятно!..

– Для зрения, пожалуй… А вечером я угощу вас столь же невероятным слуховым эффектом. Не понимаете? Тем лучше!..

II

За Рубиконом

Я, разумеется, не понимал, но дон Родриго не обманул меня и обещание свое исполнил…

Администрация канала, в числе других корреспондентов, пригласила и меня принять участие в торжественном банкете по поводу сегодняшних событий. Собрались мы в Панаме, на веранде тамошнего клуба «Young Men’s Christian Association» – «Союза христианской молодежи», имеющего свои отделения на всем материке.

Сотни лампионов преувеличенно ярко освещали и сам дом, и улицу, и математически правильно разбитый сад перед верандой. Но эта иллюминация предназначалась не для нас, – ею могли любоваться жители Панамы; что же касается «избранных», то мы, тотчас же по приходе, должны были занять указанные нам места вокруг огромного стола и приступить к уничтожению какого-то «комиссариатского обеда».

К счастью, Суарес уселся со мной рядом, чем я и воспользовался, не теряя ни минуты…

– Простите, дон Родриго, – я вам мешаю есть…

– Но вы не знаете, что означает только что произнесенный здесь термин?

– К моему крайнему стыду, не знаю.

– Напрасно, – вам нечего стыдиться… Я сам с ним познакомился недавно, с тех пор, как разноплеменный сброд, работавший на перешейке, сменили янки со своим «Союзом христианской молодежи» и привычками так называемых культурных центров… Раньше мы, грешные, довольствовались шалашами и консервами в жестянках. Но что годится для испанцев и представителей прочих низших рас, с тем никогда не примирятся англосаксы. Мы вынесли на своих плечах всю черную работу, желтую лихорадку, малярию – словом, все прелести Панамы, а эти белоручки пришли закончить наше дело и получить за него лавровые венцы. Тогда и появились, наравне с «гигиеническими жилыми домами для рабочих», столь же неведомые нам комисариатские обеды. Штаты, в отеческой заботливости о христиански настроенных носителях своей культуры, построили для них дома, снабдили полной меблировкой, вплоть до дешевых граммофонов, и – не ограничиваясь этим – приняли на себя даже составление обеденных меню и осуществленье их на деле. Сейчас мы, например, едим обыкновенный двадцатипятицентовый обед, в который входит суп из устриц, жаркое из индейки, тушеная говядина, то-матовый салат, картофельное пюре и спаржа, рисовые оладьи с подливкой из ванили, фрукты, чай, кофе и какао…

– Однако!

– Простите, я несколько преувеличил, – последние напитки по выбору, а не все вместе… Не могут же желудки христиански настроенных молодых янки растягиваться беспредельно.

– Но даже и с таким ограничением ваш список говорит сам за себя…

– Я думаю… Но погодите, окончится обед – и вы узнаете, какие блистательные перспективы открыли Штатам потребители комиссариатских трапез…

И я действительно узнал…

На четверть часа позже целая гирлянда негров окружила стол. С треском вылетели пробки из бутылок, и теплое шампанское запенилось в бокалах.

Гладко выбритый, морщинистый и сухопарый господин, сидевший на головном конце стола, поднялся…

Несколько человек захлопали в ладоши, застучали ножи и вилки.

– Господа! – произнес он, откашлявшись.

– Не слушайте, – шепнул мне Суарес, – другие будут интересней.

Но я предпочел слушать…

– Господа! Нам суждено присутствовать при совершении факта, который вызовет коренной переворот в экономической жизни всего американского материка. Мечта Анжело Сааведры, Карла V и императора Наполеона осуществлена правительством Соединенных Штатов; Штатам же будет принадлежать и львиная доля в барышах. С Востока через канал пойдет хлопок, машины из Тенесси и алабамское железо, самое доброкачественное и дешевое на земном шаре; с Запада будет сплавляться лес, необходимый на берегах Атлантического океана. В сферу влияние канала вовлекутся уголь, рыба, хлеб, плоды и мануфактурные товары. Весь азиатский рынок перейдет теперь из рук Европы в наши. Судостроение республики сделает колоссальный шаг вперед. При наличности канала, от Больших озер, по углубленному руслу Миссисипи, океанские суда – прямо с верфей – могут плыть в Новый Орлеан, в Колон и пересечь Панамский перешеек. Больной вопрос о сосредоточении флота Штатов, в случае вооруженного конфликта, отныне отпадает. Невозможно повторение эпизода из войны за независимость кубинцев, когда наш крейсер «Орегон» на всех парах летел из Сан-Франциско к Магелланову проливу, а мы все трепетали в ожидании и жадно рвали телеграммы из рук газетчиков, кричавших: «Extra! Extra! Oregon!»

Оратор хотел еще что-то сказать, но охмелевшая аудитория, точно желая опровергнуть только что высказанную им надежду, разноголосым хором загремела:

– Extra! Ex-tra! Oregon!..

Но возгласы, смутившие американца-инженера, произвели совершенно противоположное действие на какого-то чумазого сеньора, все время ерзавшего на своем стуле и нетерпеливо шевелившего усами.

Воспользовавшись минутным беспорядком, он вскочил и забарабанил по столу обеими руками.

– Слушайте и поучайтесь! – произнес, усмехаясь, дон Родриго.

– Милостивые государыни!..

Слова эти бесследно исчезли в общем гаме, да в них и не было нужды, так как сидели за столом одни мужчины.

– …и милостивые государи!

Где-то раздался возглас:

– Тише!

Оратор вдохновенно закинул голову назад и продолжал:

– Не ясно ли нам всем, что мы здесь празднуем величайшую из всех побед, когда-либо одержанных на земном шаре? Не ясно ли, что по сравнению с ней тускнеют победы Цезаря и Александра и со стыдом должны были бы скрыться с беспристрастных исторических скрижалей? Еще вчера, еще сегодня дикие звери могли переходить через плотину Камбоа, – и вот ее не стало, а мы, мы – соль земных и прочих всех народов, представители Америки и с изумлением взирающей на нас Европы, мы на всех парах прошли через канал из Атлантического океана в Тихий и пьем шампанское… Да, это благородное вино, и образ illu-strissimo Лессепса заставляет меня вспомнить ту великую эпоху, которую мы все должны считать началом всесветной цивилизации, началом всякого прогресса, перед которой солнечный свет есть только тень!.. Я говорю о французской революции, уничтожившей все предрассудки: Бога, дворянство и царей, и если могу в чем-либо упрекнуть великого согражданина Мирабо, Марата и прочих мировых героев, так только в том, что он поторопился с идеей прорытие канала. Начни он свою работу, достойную титанов древности, не тридцать два года тому назад, когда мы еще томились под гнусным колумбийским игом, а теперь, то, без сомнения, ее самостоятельно бы закончила Панама, эта великодушная республика, этот неустрашимейший из всех народов, для которого прогресс и цивилизация нужнее воздуха и света!.. Пью…

За что он собирался пить, я так и не узнал, – восторженные вопли, выкрики и стоны меня буквально оглушили. Польщенные в своей национальной гордости панамцы со всех сторон потянулись к выразителю их лучших чувств. Бокалы сталкивались и звенели, шампанское лилось на скатерть, превращая ее в вонючее винное болото. Южноамериканская цивилизация грозила сказаться в полном блеске…

Я уже неоднократно сталкивался с ее конечным проявлением и собирался под шумок исчезнуть.

Но дон Родриго и тут меня предупредил.

– Вы удовлетворены, мой друг? – осведомился он, вынырнув из-под руки какого-то побагровевшего от криков и вина сеньора.

– Вполне, и помышляю только о спасении…

– Позвольте быть вашим чичероне… Пройдемте в сад, – там никого не будет.

Мы кое-как пробрались к выходу и сошли с веранды, где продолжала бесноваться соль земных «и прочих всех народов»…

– Да, сценка характерная! – заметил Суарес, вдыхая полной грудью ночной воздух. – И ведь вся Южная Америка на одну стать…

– Суждены нам благие порывы, но свершить ничего не дано?

– Что такое? – не понял он.

Я перевел.

– Вот именно… А сколько есть возможностей, невероятных, ошеломляющих и – главное – доступных!

– Не слыхал, но верю вам охотно, хотя и удивляюсь…

– Чему?

– Как это вы не приложили своих рук к какой-либо из них?

– А для чего?.. Ведь я «тропический скиталец», один из тех людей, которые охотно соглашаются на самые рискованные авантюры, лишь бы им было гарантировано известное количество неиспытанных раньше ощущений. Я лично с удовольствием прокладывал дорогу в этих топях, пока здесь не было ни «христианской молодежи», ни скверных граммофонов. С их появлением мне оставалось только повернуться и уйти…

– Что вы и сделали?

– Конечно! В роли культуртрегера я самому себе показался бы смешон…

– Ну, а возможности, о которых вы только что упоминали… Неужто же все они сопряжены со столь нелюбимым вами обществом цивилизованных людей и граммофонов?

– Как вам сказать, – одни из них неизбежно приведут к комиссариатскому обеду, казенным прачкам и к «приноровленным для тропиков» костюмам из новоорлеанских магазинов…

– А другие?

Суарес расхохотался коротко и сухо…

– Для осуществления других, – иронически взглянул он на меня, – потребуется некоторое количество действительной отваги, а многие ли обладают этим некультурным свойством?

– Будьте уверены, что их найдется гораздо больше, чем вы предполагаете, сеньор!

– Тем лучше, – я вас ловлю на слове… Вообразите на несколько минут, что вы не русский, не сотрудник журнала «Глобус», а местный уроженец, вполне свободный и изнывающий от вечного безделья. Вообразите, что к вам является покорный ваш слуга и говорит: «Послушайте, мой друг, вы киснете от скуки, а между тем в тридцати милях от Колона существует презанимательный клочок земли, выступающий в Атлантические воды и скрытый от взглядов любопытных белокожих густой завесой непроходимых трав и тростников. Это – резиденция племени Сан-Блас, которое еще во времена испанского владычества обвело свои владения предельной чертой и объявило, что каждый, переступивший за нее, обратно не вернется. От времени до времени выискивались смельчаки, желавшие поближе познакомиться с таинственной страной, и достигали своей цели… Одно только обидно: никто из них не возвращался, чтобы прочесть лекцию в географическом обществе Колона. Я, кажется, единственный представитель белой расы, побывавший на территории Сан-Блас и благополучно унесший оттуда свои кости. Мне теперь как нельзя более понятна та причина, из-за которой местные индейцы предпочитают жить домашним кругом и избегают принимать случайных визитеров… Сеньор! как инженер и честный человек, я смело утверждаю, что за предельной чертой, в течение веков, скрывались от взгляда белых золотые россыпи, перед которыми Аляска и Южная Африка – ничто! Взять их открытой силой невозможно, – это будет стоить жизни шести-семи тысяч человек, но маленький отряд я, кажется, сумею провести туда и вывести обратно. Через три дня мы выступаем. Не испытываете ли вы желание развлечься?.. Позвольте, в таком случае, пожать вам руку!..»

И прежде, чем я успел опомниться, мы уже обменялись рукопожатием с сеньором Суаресом.

– Послушайте, ведь вы шутили? – воскликнул я, придя в себя и вырывая руку из его дружеских тисков.

– Ничуть. Я говорил вполне серьезно.

– Но это невозможно!

– Из-за недостатка действительной отваги? – насмешливо прищурился Родриго.

– Кой черт!.. Я мог, по вашей просьбе, вообразить себя на несколько минут бездельником-панамцем, но на самом деле…

– Вы – русский журналист и, возвратясь из территории Сан-Блас, дадите вашему журналу сенсационные и – главное – не поддающиеся никакой поверке сведения об этой таинственной стране.

– А если мы оттуда не вернемся?

– Я понимаю: вас страшит неизмеримая утрата, которую понесет в вашем лице бедная русская литература?

Это уж было слишком…

Я сделал два шага, отделявшие меня от Суареса, и, подойдя к нему вплотную, отчеканил:

– Прошу вас, дон Родриго, сообщить мне точно день и час нашего отъезда!

III

Новый участник «Коммерческого дела»

На следующее утро я проснулся с смутным сознанием какой-то глупости, проделанной мной накануне. В чем она выразилась, сразу припомнить мне не удалось, – слишком много новых лиц и происшествий прошло у меня перед глазами за этот шумный и чреватый последствиями день…

Но только что я вспомнил нашу поездку на «Гатуне», как передо мной, словно живое, встало насмешливо-спокойное лицо сеньора Суареса, и я одним прыжком соскочил на пол…

Понятно, – только этого недоставало! Сглупил, как школьник, как мальчишка… Подумаешь, какое доказательство своей отваги! Патент мне на нее требовался, что ли?.. Воображаю, каким дураком я показался этому опереточному искателю опасностей и приключений… Писатель, серьезный человек – похоже, как гвоздь на панихиду! В редакции ждут от меня описание торжественного открытие канала, а я – извольте радоваться – преображаюсь в авантюриста начала XIX века… Мило! И дернуло ж меня вчера уединиться с этим проходимцем!.. Опростоволосился, как никогда… Мелодраматическим эффектом соблазнился, – «сеньор, назначьте точно день и час отъезда»?.. Этакая глупость!

– Позволите войти?

Я, как ужаленный, обернулся к двери.

– Кто там?

– Покорный ваш слуга, Родриго Суарес…

Час от часу не легче!.. Я героически преодолел первое мое желание – послать его ко всем чертям и по возможности вежливо ответил:

– Две-три минуты, caballero!.. Я не успел еще одеться.

– Не церемоньтесь, – охотно подожду и пять…

Но ждать ему пришлось гораздо дольше. Я уж давно привел себя в порядок, но двери не хотел открыть, так как придумывал благовидную причину для отказа и ничего не мог придумать…

Положение становилось неудобным, и я был вынужден смириться.

– Пожалуйста, войдите…

– Buenos dias, señor, como está Usted?

– Mil gracias, señor!..[1]

Свежий и улыбающийся, дон Родриго пожал мне руку и уселся в предложенное мною кресло.

– Надеюсь, я вас не разбудил? – осведомился он, закуривая сигаретку.

– О, нет, – я уж давно проснулся.

– И, вероятно, обдумывали телеграмму редактору вашего журнала?

– Гм… Да… Отчасти…

– Великолепно!

– Я не могу располагать собой по собственному усмотрению, вы понимаете?

– Конечно… Сознание исполненного долга – единственное утешение порядочного человека. Позволите, я позвоню лакею? Где ваша телеграмма?..

– Она… Я не успел еще ее составить.

– Досадно, – нам нужно торопиться… Давайте, составим сообща? – и Суарес протянул руку за пером. – Готово! – произнес он через несколько минут, отодвигая в сторону заполненный листок.

Я наклонился над бумагой, пробежал глазами составленную по-французски телеграмму и совершенно упал духом…

И было от чего, – там красовались великолепным почерком написанные такого рода фразы:

«Прошу согласия редакции на небольшую поездку внутрь страны. Совершенно неисследованная область. Таинственные слухи. Есть связь с каналом. Гарантирую пять тысяч строк сенсационных сообщений».

Я сразу понял, что должен испытывать преступник, которого приговорили к смертной казни… Ответ редакции был ясен: «Конечно, поезжайте»… Неисследованная область, связь с каналом, – чего же лучше!..

Явившийся по звонку лакей уже стоял перед столом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю