Текст книги "Свет в океане"

Автор книги: М. Л. Стедман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Личико младенца выглядело отрешенным, как у монаха, погруженного в глубокую молитву: глаза закрыты, губы сомкнуты. Он снова оказался в мире, покидать который, судя по всему, ему не захотелось.

А стрелки часов равнодушно продолжали свой размеренный бег. Прошло полчаса, и Изабель не произнесла ни слова.

– Я принесу тебе одеяло.

– Нет! – Она схватила его за руку. – Не оставляй нас!

Том опустился рядом, обнял ее за плечо, и она, судорожно всхлипывая, снова разрыдалась, уткнувшись ему в грудь. Кровь на полу уже начала подсыхать.

Смерть, кровь, слова утешения раненым – как все это было ему знакомо! Только сейчас рядом с ним находились женщина и ребенок, не рвались никакие снаряды, и все вокруг казалось таким мирным и обыденным. В сушилке для посуды аккуратно расставлены тарелки, над духовкой висит полотенце, а противень с пирогом, испеченным Изабель утром, так и продолжал стоять на влажной тряпке, куда она его поставила остудить.

Немного погодя Том спросил:

– Что будем делать с… с ним?

Изабель опустила глаза на остывший комочек у себя в руках.

– Нагрей воды!

Том посмотрел на нее.

– Пожалуйста, нагрей воды.

Не понимая, зачем ей это, но не желая перечить, Том поднялся и разжег огонь в топке водонагревателя. Когда он вернулся, она сказала:

– Налей воды в ванночку. Когда она станет теплой.

– Если ты хочешь помыться, Изз, я отнесу тебя.

– Это не для меня. Я должна помыть его. Потом в комоде с бельем есть чистые простыни. Возьми ту, что я вышивала. И принеси ее.

– Изз, любимая, для этого еще будет время. Сейчас самое главное – это ты! Я пойду и свяжусь с материком. Пусть пришлют катер.

– Нет! – Ее голос не допускал никаких возражений. – Нет! Я не хочу здесь никого видеть! По крайней мере сейчас.

– Но, родная, ты же потеряла так много крови! На тебе лица нет! Нужно вызвать доктора и отправить тебя на материк.

– Ванночку, Том. Пожалуйста!

Когда вода нагрелась, Том заполнил ванночку, поставил на пол рядом с Изабель и протянул ей фланелевую тряпку. Опустив ее в воду, она отжала ее и, обмотав палец, стала с величайшей осторожностью протирать личико младенца, убирая с прозрачной кожицы бурые разводы. Младенец продолжал свое молчаливое общение с Богом, не замечая ничего вокруг. Изабель опустила фланель в воду, прополоскала и, отжав, продолжила свое занятие, не спуская глаз с ребенка, будто надеясь, что его веки дрогнут или что крошечные пальчики едва заметно дернутся.

– Изз, – нежно произнес Том, касаясь ее волос, – ты должна меня послушать. Сейчас я приготовлю тебе чай, положу в него побольше сахара, и ты его выпьешь ради меня. Договорились? Я принесу одеяло и укрою тебя, а сам немного здесь приберусь. Тебе не надо никуда уезжать, но позволь мне тебя полечить. И никаких возражений! Я дам тебе болеутоляющего и других лекарств, и ты их примешь, чтобы сделать мне приятное. – Он говорил мягко и спокойно, будто просто о чем-то рассказывал.

Изабель отрешенно продолжала вытирать тельце. Пуповина и послед по-прежнему лежали рядом на полу. Изабель, похоже, даже не заметила, как Том накинул ей на плечи полотенце. Он вернулся с тазом воды и, опустившись на четвереньки, принялся за уборку.

Изабель опустила в ванночку тельце младенца, стараясь держать его головку над водой. Потом вытерла полотенцем и завернула в чистое вместе с плацентой.

– Том, ты не расстелешь простыню на столе?

Он отодвинул противень с пирогом в сторону и расстелил вышитую простыню, сложив ее вдвое. Изабель передала ему сверток.

– Положи его, – попросила она, и он послушно опустил маленький комочек на стол.

– А теперь мы должны заняться тобой, – сказал Том. – У нас еще осталась горячая вода. Пойдем, тебе надо ополоснуться. Обопрись на меня. Не спеши, вот так. Потихоньку… потихоньку.

С его помощью она добралась до ванны, роняя на пол густые алые капли. Там он уже сам вытирал ей лицо фланелевой тряпкой, время от времени макая ее в воду и споласкивая.

Час спустя Изабель в чистой ночной рубашке и с заплетенной косой легла в постель. Том нежно гладил ее по лицу, пока она в конце концов не уснула, не в силах больше сопротивляться изнеможению и действию таблеток с морфием. Том вернулся на кухню и закончил уборку, после чего замочил грязное белье в корыте. Уже стемнело, и он зажег лампу и, сев за стол, прочитал молитву над маленьким тельцем. Безбрежные просторы и крошечное тельце, вечность и мерный стук часов, обвинявших время в постоянном движении: мир вдруг лишился всякого смысла. Даже в Египте или Франции он не чувствовал внутри такой пустоты. Он видел смерть очень часто. Но на этот раз окружающая тишина, отсутствие предсмертных воплей и разрывов снарядов, казалось, демонстрировали ее безысходность особенно наглядно. Людей, которые расставались с жизнью у него на глазах, оплакивали матери, но родные находились далеко от поля боя, и представить их было невозможно. А видеть ребенка, которого забирают у матери в момент рождения, забирают у единственной женщины в мире, которая была ему дорога, было выше сил Тома. Он посмотрел на тени, которые отбрасывали, как два близнеца, мертвый младенец и пирог, накрытый похожей на саван материей.

– Пока не надо, Том. Я скажу им, когда буду готова, – просила Изабель на следующий день, лежа в кровати.

– Но твои родители – они же захотят все узнать. Они ждут тебя со следующим катером. Они ждут своего внука.

Во взгляде Изабель сквозило отчаяние.

– Вот именно! Они ждут внука, а я его потеряла!

– Но они будут волноваться за тебя, Изз.

– Так зачем их расстраивать? Пожалуйста, Том. Это наше дело. Мое дело! Нам совершенно не нужно извещать об этом весь мир. Пусть они побудут в неведении и мечтах подольше. Я напишу им письмо и отправлю с катером в июне.

– Но до этого еще столько недель!

– Том, я не могу! – На ее рубашку скатилась слеза. – Пусть они порадуются жизни еще несколько недель!

Тогда он поддался на ее уговоры и не стал ничего писать в журнале. Но то было личным делом, касавшимся только их самих. С яликом же такого предлога умолчать о случившемся уже не было.

Том начал писать о пароходе «Манчестер Куин», который прошел мимо острова утром, направляясь в Кейптаун. Затем указал, что море было спокойным, температуру воздуха, и отложил ручку. Завтра! Он расскажет о ялике в журнале завтра, когда телеграфирует о происшествии властям. Он немного засомневался, стоит ли оставлять место для записи, чтобы заполнить его завтра, или лучше пусть все будет выглядеть так, будто ялик прибило позже. Он оставил место, решив, что протелеграфирует завтра, а начальству объяснит, что они были слишком заняты младенцем, чтобы сообщить о случившемся сразу. В журнале будет написана правда, но только чуть позже. Всего на один день. Повернув голову, он увидел свое отражение в стекле, закрывавшем «Извлечения из Закона о Маячной службе 1911 года», и не узнал себя.

– Я вообще-то не мастак по этой части, – сказал Том Изабель после обеда на следующий день.

– И никогда им не станешь, если так и будешь стоять. Просто подержи ее, пока я согрею бутылочку. Ну, смелее! Она не кусается! – заверила Изабель улыбаясь. – Во всяком случае, пока!

Ребенок был маленький, не больше предплечья Тома, но он держал его так, будто у него в руках оказался осьминог.

– Стой спокойно, – распорядилась Изабель, сгибая его руку. – Молодец! Так и держи. А теперь, – она еще раз поправила ему руку, – вы на пару минут останетесь вдвоем. – С этими словами она вышла на кухню.

Впервые в жизни Том оказался один на один с младенцем. Он стоял, вытянувшись по стойке «смирно», в ужасе от того, что может не оправдать доверия. Ребенок заворочался и зашевелил ножками и ручками, чем окончательно смутил его.

– Ну же, не огорчай дядю, – взмолился он, стараясь перехватить малышку поудобнее.

– Не забывай поддерживать головку, – напомнила с кухни Изабель.

Он тут же подсунул под головку ладонь, удивляясь, какой маленькой она была. Малышка снова зашевелилась, и он тихонько покачал ее.

– Ну же, не обижайся, не расстраивай дядю Тома.

Малютка моргнула и заглянула ему в глаза. Том замер, почти физически ощутив боль. Эта кроха приоткрыла ему дверь в мир, познать который ему теперь никогда не суждено.

Изабель вернулась с бутылочкой.

– Держи! – Она вложила ее Тому в руку и показала, как надо подносить соску к губам малютки, чтобы она ухватила ее. Том завороженно наблюдал, как природа сама подсказывала этой крохе, что нужно делать. Сам факт, что все происходило без малейшего участия с его стороны, наполнял его каким-то трепетным благоговением, какое испытывают люди, сталкиваясь с чем-то, неподвластным их пониманию.

Когда Том ушел на маяк, Изабель отправилась на кухню и занялась ужином, пока ребенок спал. Услышав крик, она поспешила в детскую и взяла малышку из колыбели. Она капризничала, искала ее грудь и даже принялась сосать тонкую ткань блузки.

– Ах ты, глупышка, не наелась? В книжке доктора Гриффитса говорится, что нельзя перекармливать! Разве что дать самую малость… – Она погрела еще немного молока и поднесла бутылочку к малютке, но она отвернулась, хватаясь пальчиками за теплый сосок, который чувствовала щекой через тонкую ткань.

– Ну же, не надо капризничать, вот бутылочка, – увещевала ее Изабель, но малышка еще больше расплакалась и решительно тыкалась ей в грудь.

Изабель с горечью вспомнила, как ей пришло молоко, и грудь наполнилась тяжестью и болью от того, что некого было кормить. Казалось, природа избрала удивительно жестокий способ напомнить об этом. А теперь эта малютка отчаянно просила ее молока, может, чтобы просто успокоиться, потому что первый голод уже был утолен. В голове у Изабель все смешалось, и под плач ребенка ее захлестнула целая гамма чувств: и горечь потери, и жажда материнства, и неизрасходованная нежность.

– Ах ты, моя любимая, – прошептала она и медленно расстегнула блузку. Через мгновение ребенок приник к груди и довольно зачмокал губами, хотя молока оказалось всего несколько капель.

Они так долго сидели не шевелясь, пока на кухне не появился Том.

– Как… – он осекся, пораженный увиденным.

Изабель подняла на него глаза, в которых одновременно выражался и стыд, и невинность.

– Иначе я никак не могла ее успокоить.

– Но… Ладно… – Том настолько опешил, что не находил слов.

– Она так плакала. И отказывалась от бутылочки…

– Но она же взяла ее до этого. Я сам видел…

– Да, потому что была очень голодна. Может, даже буквально…

Том продолжал смотреть, не зная, что и думать.

– Это же так естественно, Том. Это лучшее, что я могла для нее сделать. Успокойся! – Она протянула ему руку. – Подойди поближе, милый. И улыбнись!

Он взял ее за руку, но было видно, что ему не по себе. И он чувствовал, как внутри нарастала тревога.

В тот вечер глаза у Изабель светились, и такой счастливой Том не видел ее очень давно.

– Подойди и посмотри! – восклицала она. – Правда, прелесть? И колыбелька как раз по размеру! – Она показала на плетеную колыбельку, в которой дитя мирно посапывало. Ее крошечная грудь тихо поднималась и опускалась, словно вторя эху от шума прибоя.

– Как жемчужинка в раковине, правда? – спросил Том.

– Ей не больше трех месяцев.

– Откуда ты знаешь?

– Я посмотрела.

Том удивленно приподнял бровь.

– В пособии доктора Гриффитса. Я вытащила на огороде несколько морковин и реп и потушила остатки баранины. Сегодня мы устроим настоящий пир.

Том, не понимая, в чем дело, нахмурился.

– Мы должны отметить спасение Люси и прочитать молитву за упокой души ее отца.

– Если, конечно, он был ее отцом, – уточнил Том. – А почему «Люси»?

– Ей нужно имя. Люси означает «легкая», и оно ей очень подходит, разве не так?

– Иззи, – он улыбнулся и, погладив ее по волосам, снова стал серьезным, – не нужно принимать все это слишком близко к сердцу. Я не хочу, чтобы ты снова расстраивалась…

В тот вечер на маяке Тому никак не удавалось избавиться от чувства тревоги, и он не понимал его причины. То ли оно было навеяно ожившими призраками прошлого, то ли его мучило нехорошее предчувствие. Спускаясь по узким металлическим ступенькам, он ощущал тяжесть в груди, будто снова проваливался в беспросветную мглу, откуда, как он думал, сумел выбраться.

В тот вечер они ужинали, прислушиваясь к мерному сопению малышки в колыбели. Иногда во сне она издавала какие-то звуки, что неизменно вызывало у Изабель восторженную улыбку.

– Интересно, как сложится ее судьба на материке? – вслух размышляла она. – Неужели ее поместят в приют? Как маленького сына Сары Портер?

В ту же ночь они занимались любовью – в первый раз после преждевременных родов. Изабель показалась Тому другой – уверенной в себе и умиротворенной. Потом она поцеловала Тома и сказала:

– Когда придет весна, нам надо посадить розы. Они будут цвести долгие годы, когда нас уже здесь не будет.

– Утром я сообщу на материк о случившемся, – сказал Том, погасив маяк на рассвете. Перламутровые отблески света проникали в окно спальни и ласково касались лица малышки. Она проснулась ночью, и Изабель принесла ее на кровать и уложила между ними. Приложив палец к губам, она кивнула на спящую девочку и поднялась, приглашая Тома на кухню.

– Присядь, любимый, я приготовлю чай, – прошептала она и достала чашки и чайник, стараясь не шуметь. Поставив греть воду, она сказала: – Том, я тут кое о чем думала.

– О чем, Иззи?

– О Люси. Не может быть простым совпадением, что она тут вдруг появилась сразу после… – Заканчивать предложение было излишним. – Мы не можем отправить ее в сиротский приют. – Она повернулась к Тому и взяла его за руки. – Милый, я думаю, что мы должны ее оставить у себя.

– Что такое ты говоришь? Она чудесный ребенок, но чужой! Мы не можем оставить ее!

– А почему нет? Подумай сам. Ну кто, по-твоему, может узнать, что она находится здесь?

– Для начала – Ральф и Блюи, когда появятся через несколько недель.

– Верно, но вчера мне пришла в голову мысль, что им вовсе не обязательно знать, что она не наш ребенок! Всем известно, что я в положении. Просто роды случились раньше, вот и все!

Том опешил:

– Но, Иззи… ты в своем уме? Ты сама понимаешь, о чем говоришь?

– Я говорю о доброте. Вот и все. Любви к ребенку. Я предлагаю, – она сжала его руки, – принять дар, посланный нам свыше. Сколько мы сами мечтали о ребенке и молились об этом?

Повернувшись к окну, Том, не выдержав, обхватил голову руками и расхохотался, а потом умоляюще их сложил:

– Бога ради, Изабель! Стоит мне сообщить о найденном в ялике мужчине, как рано или поздно станет известно, кто он такой. И выяснится, что он был с ребенком! Может, не сразу, но правда обязательно выйдет наружу…

– Тогда не надо ничего сообщать.

– Не сообщать?! – Он моментально стал серьезным.

Она потрепала ему волосы.

– Никому ничего не сообщай, милый. Мы не сделали ничего плохого, а только приютили беспомощную малютку. Мы достойно похороним этого мужчину. А ялик… пусть себе плывет дальше.

– Иззи, Иззи! Ты знаешь, что ради тебя я готов на все, но послушай, милая, этот человек, кем бы он ни был и что бы ни сделал, заслуживает другого обращения. Так предписывает закон, если уж на то пошло! А что, если ее мать жива и сейчас с ума сходит от беспокойства и ждет возвращения их обоих?

– Какая женщина позволит себе отпустить от себя такую малютку? Согласись, Том, она наверняка утонула! – Изабель снова сжала его руки. – Я знаю, как много для тебя значат правила и что прошу тебя их нарушить. Но для чего эти правила существуют? Чтобы спасать жизни! Именно это я и предлагаю – спасти эту конкретную жизнь! Она здесь, она нуждается в нас, и мы можем ей помочь! Пожалуйста!

– Иззи, я не могу! Я не имею права! Как ты не понимаешь?

Ее лицо потемнело.

– Как ты можешь быть таким бессердечным? Тебя волнуют только правила, пароходы и этот проклятый маяк!

Эти обвинения Тому уже приходилось слышать, когда обезумевшая от горя после выкидышей Изабель выплескивала все свои страдания на единственного человека на острове. На того, кто упрямо продолжал выполнять свою работу, кто утешал ее как только мог и все свои переживания загонял глубоко внутрь. Он почувствовал, что она находилась на грани срыва, чреватого полной потерей рассудка. Такой он ее еще не видел никогда.

Глава 11

Любопытная чайка устроилась на покрытом водорослями валуне и с интересом наблюдала за действиями Тома, заворачивавшего в парусину мертвое тело, уже начавшее источать тлетворный запах гниения. Определить, кем этот мужчина являлся при жизни, не представлялось возможным. Он был не стар и не молод, худощав и светловолос. На левой щеке небольшой шрам. Интересно, разыскивали его? Любили или ненавидели?

Старые захоронения погибших при кораблекрушении располагались в низине возле самого пляжа. Копая свежую могилу, Том действовал автоматически. Его руки помнили каждое движение: на войне ему часто приходилось выполнять этот скорбный ритуал, который, он надеялся, ему не придется больше повторять.

В первый раз при виде тел, выложенных в ряд и ожидавших предания земле, его вырвало. А потом он привык и даже радовался, если мертвец оказывался худым или с оторванными ногами, потому что перетаскивать такое тело было намного легче. Предать земле, пометить могилу, отдать почести и двинуться дальше. Так все и было. И надеяться, что у мертвеца не будет хватать конечностей. Том похолодел при мысли, что тогда это казалось ему вполне естественным.

Лопата с хрустом входила в песчаную почву. Когда тело было предано земле и могилу увенчал аккуратный холмик, Том решил помолиться за душу бедняги, но вместо этого прошептал:

– Прости мне, Господи, этот грех и другие тоже. И смилуйся над Изабель. Ты знаешь, сколько ей пришлось пережить. И Ты знаешь, как много в ней доброты. Прости нас обоих и смилуйся над нами.

Перекрестившись, он повернулся к ялику и, готовясь столкнуть его в воду, приподнял за нос. Под лучом солнца на днище что-то сверкнуло. Том наклонился разглядеть поближе и увидел, что за шпангоутом застряло что-то блестящее. Со второй или третьей попытки ему удалось освободить из плена холодный и твердый предмет, оказавшийся детской серебряной погремушкой. Она была украшена херувимчиками и благодарно отозвалась нестройным звоном.

Том повертел ее в руках, будто она могла заговорить и рассказать, что случилось с ее владельцами, а потом сунул в карман. Появление на острове столь неожиданной пары могло объясняться сотней разных причин, но Том мог спать спокойно лишь при условии, что версия Изабель верна и ребенок являлся сиротой. Он подсознательно хотел оградить себя от любых сомнений. Устремив взгляд на горизонт, где океан соединялся с небом, как вытянутые для поцелуя губы, он постарался выкинуть из головы все опасения.

Убедившись, что ялик подхватило южное течение, Том вернулся на пляж. Соленый запах черно-зеленых водорослей, гниющих на валунах, вытеснил преследовавший его запах смерти. Из-под доски вылез крошечный красный песчаный краб и, подобравшись боком к колючей мертвой еж-рыбе, стал отрывать от ее брюха кусочки плоти и отправлять их себе в рот. Тома передернуло от отвращения, и он поспешил по тропинке в дом.

– На острове негде спрятаться от ветра. А вот чаек и альбатросов ветер совсем не смущает – видишь, они парят в воздушном потоке, будто оседлали его и отдыхают? – Сидя на веранде, Том указывал младенцу на крупную серебристого цвета птицу, которая, судя по всему, прибыла сюда с какого-то другого острова и теперь неподвижно висела в воздухе, несмотря на резкие порывы сильного ветра.

Ребенок, не обратив на жест Тома никакого внимания, продолжал неотрывно смотреть ему в глаза, следя за движениями губ и внимая низкому тембру голоса. Малышка издала высокий отрывистый звук, похожий на сдавленное икание, от которого у Тома невольно защемило сердце. Однако он справился с приливом чувств и продолжал:

– Но вон в той маленькой бухточке есть одно местечко, где часто бывает тихо и спокойно, потому что оно смотрит на север, туда, где лежит мирный и теплый Индийский океан. А Южный океан находится на юге. Он опасный и бурный. От него лучше держаться подальше.

Малютка вытащила ручку и ухватила Тома за палец. За ту неделю, что она находилась на острове, он привык к ее покрикиваниям, а тихое посапывание в колыбельке наполняло весь дом ее незримым присутствием, как запах выпечки или аромат цветов. Он с удивлением замечал, что стал прислушиваться, не проснулась ли она утром, или, услышав ночью плач, инстинктивно подходил и брал ее на руки, чтобы успокоить.

– Ты в нее влюбляешься, верно? – спросила Изабель, наблюдавшая за ними с порога. Увидев, как Том нахмурился, она тут же пояснила: – В нее невозможно не влюбиться!

– Она корчит такие забавные рожицы…

– Из тебя выйдет просто замечательный папа!

Том неловко заерзал на стуле.

– И все-таки, Изз, нам следовало обо всем сообщить.

– Посмотри на нее! Разве не видно, как ей с нами хорошо?

– В том-то и дело! И нам вовсе не нужно что-то скрывать! Мы можем сообщить о случившемся и удочерить ее. Еще не поздно, Изз. Мы можем поступить правильно.

– Удочерить ее? – воскликнула Изабель. – Да они никогда не отдадут ребенка на маяк. В этой глуши нет ни доктора, ни школы. Здесь даже нет церкви, что в их глазах еще важнее! И даже если они разрешат ее удочерить, то отдадут какой-нибудь семье в городе. Потом, представь, сколько времени займет оформление! С нами наверняка захотят встретиться и побеседовать. А тебя ни за что для этого не отпустят с острова. А очередной отпуск будет только через полтора года! – Она положила ему руку на плечо. – Я знаю, что мы справимся. Я знаю, что из тебя выйдет замечательный отец. А они ничего этого не знают!

Она долго смотрела на малютку и дотронулась до ее щеки.

– Любовь важнее любых инструкций, Том. Если бы ты сообщил о ялике, она бы уже сейчас находилась в каком-нибудь ужасном приюте. – Изабель накрыла его руку своей. – Наши молитвы были услышаны. Разве можно быть таким неблагодарным и отослать ее обратно?

Подобно тому как привитый черенок начинает бурно развиваться на кусте другого растения, обострившиеся материнские инстинкты Изабель, оказавшиеся невостребованными из-за рождения мертвого плода, нашли благодатную почву в лице ребенка, который так нуждался в материнской заботе. Горе после утраты и оторванность от внешнего мира лишь способствовали укреплению особой, всепоглощающей привязанности Изабель к малышке.

Когда вечером того же дня Том вернулся с маяка, Изабель сидела у разожженного впервые за эту осень камина в кресле-качалке, которое он сделал четыре года назад, и кормила ребенка. Она не заметила его, и он молча наблюдал за открывшейся его взору картиной. Все движения Изабель были инстинктивными и такими естественными, что он невольно устыдился своих сомнений. Может, она действительно права. Какое он имел право отбирать ребенка у этой женщины?

В руках Изабель держала молитвенник, в который начала заглядывать все чаще после первого выкидыша. Теперь она читала послеродовые молитвы. «Вот наследие от Господа: дети. Награда от Него – плод чрева…» [6]6
  Псалом 126 (127).


[Закрыть]

На следующий день Изабель стояла с малышом на руках возле Тома и смотрела, как он отсылает сообщение на материк. Хотя он тщательно продумал текст телеграммы, пальцы все равно дрожали. После рождения мертвого ребенка он не знал, как сообщить об этом, но и сейчас ему было не легче.

РЕБЕНОК РОДИЛСЯ РАНЬШЕ ТЧК ОБА НЕ ОЖИДАЛИ ТЧК ИЗАБЕЛЬ ЧУВСТВУЕТ НОРМАЛЬНО ТЧК МЕДИЦИНСКАЯ ПОМОЩЬ НЕ НУЖНА ТЧК ДЕВОЧКУ НАЗВАЛИ ЛЮСИ ТЧК

Он повернулся к Изабель:

– Что-нибудь добавить?

– Вес! Люди всегда спрашивают про вес! – Она вспомнила ребенка Сары Портер. – Напиши – семь фунтов одна унция.

Том удивленно на нее взглянул, поражаясь той легкости, с которой она была готова на ложь. Взявшись за телеграфный ключ, он отстучал цифры.

Когда пришел ответ, он записал его в журнале.

ПОЗДРАВЛЯЕМ ТЧК ЧУДЕСНАЯ НОВОСТЬ ТЧК ОФИЦИАЛЬНО ЗАФИКСИРОВАЛИ УВЕЛИЧЕНИЕ НАСЕЛЕНИЯ ЯНУСА ТЧК РАЛЬФ И БЛЮИ ПЕРЕДАЮТ ПРИВЕТ ПОЗДРАВЛЕНИЯ ТЧК ДЕДУШКЕ И БАБУШКЕ СООБЩИМ НЕМЕДЛЕННО ТЧК

Том вздохнул и, чувствуя тяжесть в груди, прочитал ответ жене.

На протяжении следующих недель Изабель буквально светилась от счастья. Она перемещалась по дому, все время что-то напевая и не переставая обнимать и целовать Тома. На ее губах постоянно играла улыбка, которой она не могла сдержать от переполнявшей ее радости. А малышка? Она вела себя мирно и доверчиво: охотно сидела на руках и с удовольствием принимала ласки и поцелуи, которыми ее осыпала Изабель.

Укачивая малютку перед сном, Изабель нежно шептала:

– Твоя мамочка здесь, Люси. Здесь, с тобой, и никогда тебя не оставит!

Не было никаких сомнений, что ребенок у них благоденствовал. Он светился здоровьем, а от гладкой кожи исходило сияние, похожее на нимб. В ответ на требование младенца кормиться грудью у Изабель снова появилось молоко. В пособии доктора Гриффитса об этом подробно рассказывалось в разделе под названием «Релактация», и Изабель с удовольствием давала малышке грудь, будто они заключили тайное соглашение.

Что касается Тома, то он стал задерживаться на маяке по утрам, когда уже маяк был погашен. Он находил страницу вахтенного журнала за 27 апреля и долго смотрел на оставленное там пустое место.

Том понимал, что правила не могут предусмотреть нужных действий во всех без исключения ситуациях и могут даже обернуться несчастьем. Но при этом именно наличие правил нередко отличало цивилизацию от дикости, а человека от зверя. Эти правила предписывали не убивать врага, если можно его пленить. Эти правила позволяли санитарам обеих враждующих сторон забирать своих раненых с ничейной земли.

И вопрос для Тома всегда сводился к одному и тому же: имел ли он право отнимать ребенка у Изабель? Если этот ребенок – сирота? Правильно ли отнимать его у женщины, которая в нем души не чает, и отдавать на волю судьбы?

Ночами Тому стало часто сниться, как он тонет и отчаянно барахтается в воде, пытаясь найти хоть какую-то опору. Но такой опоры не находилось, и удержаться на плаву он мог, только уцепившись за хвост наяды, которая утаскивала его в темные воды все дальше и дальше от берега. Он просыпался в холодном поту, с трудом хватая воздух, и видел рядом Изабель, погруженную в счастливый и безмятежный сон.