Текст книги "Раз, два, три, четыре, пять. Будем мы тебя…"

Автор книги: М. Климова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 4

Николас

Каждый раз, прилетая в Россию, поражаюсь красоте местных женщин. У нас все девушки стремятся к голливудским стандартам, начинают перекраивать себя чуть ли не с детства, а здесь больше натуральности. Есть, конечно, силиконовое исключение, и с каждым приездом такой пластик встречается всё чаще, но основная масса радует глаз.

В моём окружении все удивляются, что Орловы забыли в стране дикарей. Не забыли. Нашли. Столько раз убеждался, когда они прилетали со своими жёнами. Вроде ничего особенного. Нет улыбок, от которых слепит глаза, нет того лоска, который прививают нашим женщинам с рождения, нет тупой жажды денег. Они слишком просты, слишком естественны, слишком хороши для нашего общества.

Достаточно зайти к ним в дом, чтобы понять окончательно, что Орловых здесь держит. Где ещё можно получить столько тепла, заботы, нежности? Один ужин чего стоит. С их деньгами можно не напрягаясь нанять лучшего шеф-повара в мире, а эти русские с удовольствием сами стоят у плиты, готовя своим мужчинам аппетитные яства.

А младшая сестрёнка Яра, это удар под дых. По его рассказам представлял мелкую егозу с разодранными локтями, острыми коленками и жидкими косичками. Сначала даже не понял, что это та заноза, о которой он без умолку твердил по пьяни. Невысокая, стройная, с крепкой, чётко очерченной задницей и высокой грудью, длинные волосы струятся, как золотое руно, а кристальные, голубые глаза, словно два горных озера с ледяной водой, отражающие солнечные блики.

Как она извивалась на танцполе. Захотелось подойти, вдавить в пах, почесаться яйцами, смять груди, вспороть членом. Подошёл, вдавил, чесанулся пару раз, а затем она встрепенулась и понеслась в дамскую комнату. Уверен, побежала трусики сушить. Возвращался к Яру и улыбался, вспоминая её слова: «Мне двадцать два, братик. Могу официально пить, курить и трахаться». Мы с тобой всё попробуем, п покурим, и выпьем, и потрахаемся. Много, качественно, до визга, до искр в глазах.

Рассказ Яра выбивает почву из-под ног. Аля? Это нежное, хрупкое создание? Этот райский цветочек и на мотоцикле? Да не, не верю. Она приближается к нам, а я пытаюсь представить её на стальном коне, как её стройные ножки сжимают брутальное железо, или обтекаемого, красного красавца, как её спина прогибается во время старта, как её попка приподнимается и отпячивается в повороте. Стояк сдерживают плотные штаны, иначе гематома на лбу была бы обеспечена.

– Чего так долго? – рявкает Яр, давя своей братской заботой. – Несварение?

– Придурок, – окатывает его таким взглядом, что ещё чуть-чуть, и он начнёт дымиться. – Парней из команды встретила. После завтра соревнования, договорились завтра провести тренировку.

– Что за соревнования? – сгораю от любопытства.

– Да так, – отмахивается она. – Аэробика.

Замечаю, как Яр ухмыляется, и понимаю. Нихрена это не аэробика. Для экстрима на байдарках и мотоцикле рановато, для покорения горных вершин требуется больше времени, чем один день. Из того, что поведал мне Яр, остаются парашюты и Айкидо. Ни то, ни другое я не пропущу.

– Нет. Ты посмотри, какую кабаниху поставили ей в пару, – восклицаю, сидя на скамейке в огромном зале. Середина разделена на сектора синими матами, и на каждом люди в белых кимоно швыряют в кувырке друг друга. – Она выше её на голову и здоровая, как мамонт.

– Не дрейфь. Алька с лёгкостью справится с тобой, не то, что с этой несчастной.

Аля справляется. Сначала с ней, перевернув в броске через себя и заломив руку, потом завалив шустрого мужика, постоянно подпрыгивающего и хамски улыбающегося, затем пободалась с серьёзной женщиной, которая не знает, как улыбаться, отправив её за черту после нескольких минут прощупывания друг друга.

Пустующих матов оставалось всё больше, пока на центральном не сошлись два претендента на первое место. Альке в пару достался молодой, крепкий парень, хрустящий позвонками при наклоне в стороны головой. А дальше Яру приходиться меня держать.

Им подают палки, размером с черенок от лопаты, они сходятся на середине, кланяются друг другу, он что-то тихо ей говорит, она отвечает одними губами.

– Не дёргайся, – вцепляется в меня Яр. – У них запрещено наносить настоящие удары. Только касание.

Они кружат, как коршуны, нанося редкие очереди ударов, останавливаются в нескольких сантиметрах от тела, издавая резкий клич на выдохе, судья кружит вокруг, засчитывая очки, зрители замерли в ожидании победителя.

– Блядь! – методичную тишину прорезает Алькин крик. – Козёл!

По её лбу течёт кровь, огибает бровь, ползёт по щеке, судья что-то кричит, болельщики запирают дыхание, Я рвусь начистить рыло мудаку, а у Али будто щёлкает тумблер. Она рычит, и в глазах прыгают черти. Наносит удар, второй, охаживает урода по спине, искромётно проходит по ногам, тычет на подлёте в плечо, замахивается, приближаясь к лицу, и останавливает снаряд в сантиметре от виска, издав свистящий крик. Благодарит проигравшего, судью, отвешивает поклон нам и уходит в сторону раздевалок.

– Куда? Она же победила? – возмущаюсь её уходом.

– У неё дисквалификация, как и у этого упыря, – цедит Яр, убивая взглядом поверженного козла. – Пойдём, заберём нашу злючку.

Из раздевалки Аля вылетает пулей, натягивая на ходу куртку, бубня и выплёвывая грязные словечки. Такой нежный, пухлый ротик, а такую грязь изливает. Придётся отучать от насилия барабанных перепонок. Член мне в помощь.

– Не злись, сестрёнка, – хватает её Яр и проходит пальцами по пластырю на лбу, проверяя качество наклейки. – Ты лучшая. Все это знают.

– Сука! Подлая тварь! Из-за него я просрала хакама*. Мне оставалось получить победу в двух соревнованиях и сдать экзамен на мастера, а теперь придётся полгода ждать. Чёрт! Не нужно было останавливаться. Надо было подрихтовать ему его слащавую рожу!

От неё расходятся сильные волны негатива, прёт злость, содрогая воздух, а в глазах Яра плещется вопрос. Убедился? Потянешь размер её амбиций? Хотелось ли мне когда-нибудь иметь девушку, превалирующую меня по силе? Конечно, физически сильнее я, но с её мастерством… Как она укатала этого урода. И это меня не пугает. Я всё равно её хочу. Просто нужно спрятать все черенки от лопаты.

* Хакама – традиционные японские длинные широкие штаны в складку, похожие на юбку, шаровары или подрясник, первоначально носимые мужчинами. Изначально под словом «хакама» подразумевался кусок материи, обёртываемый вокруг бёдер. Хакама у мужчин крепятся на бёдрах, у женщин – на талии.

Глава 5

Алёна

Меня распирает от злости, трясёт от бешенства, колбасит от безысходности. Марат, тварь! Всё никак не успокоится! С шестнадцати лет не даёт прохода! Поначалу задирал, дёргал, обсмеивал, говорил, что тупым и мелким девчонкам в айкидо не место. Таким, как я нужно в парандже у плиты стоять, или ублажать в постели мужика.

Через два года ему новая вожжа под хвост попала. Мальчик вырос и решил приударить. На мой ответ, что не готова стоять в парандже у плиты, этот урод рассмеялся и на всеуслышание заявил, что в парандже ходят приличные девушки, а моя участь ублажать, расставлять ноги и заглатывать поглубже. Победила его тогда на одной злости. Еле растащили.

Следующий год мы бросались друг на друга, как кошка с собакой, переводя тренировочные бои в кровавые разборки. Стыдно, но я пару раз становилась обычной бабой, пускающей в ход ногти. Знаю, не спортивно, не профессионально, глупо, но так хотелось оставить на наглой роже свои следы.

А потом этот ушлёпок переехал и перешёл в другую школу. Началась эра спокойствия, без смешков, подколов и злобных взглядов. Очередная стычка произошла на промежуточных соревнованиях. В пару мы не попали, зато после с кайфом обложили друг друга крепкими словцами. Так наши встречи и проходят. Соревнование, разборки, словесная перепалка.

На татами* наша разборка перенеслась впервые. Одно дело, выяснять отношения в не ринга, другое дело на нём. И что мне нужно было делать? Поклониться, получить приз за первое место и гордо удалиться? Ага! Сейчас! Не для этого Алёна яйца растила! Пришлось показать зарвавшемуся мужлану у кого эта часть больше, массивнее, крепче, и кому надо ублажать, расставлять ноги и заглатывать поглубже.

Правда, из-за этой суки получение мастера отодвинулось на полгода, как и моя тренерская деятельность для детдомовских детей. Ну ладно. Полгода против его унижения. Ерунда.

Мы выходим из комплекса, бурно обсуждаем мой провал. Вернее, я рычу, а парни меня успокаивают и уговаривают отметить победу в ресторане. На перечислении пятого ресторана нас прерывает свист.

– Алечка – давалочка. Смотрю, опыта набираешься.

Марат в компании трёх крепких дебилов, скалящихся над его шуткой, подходят со спины, и всем видом показывают, что шутками дело не обойдётся. Драться эти долбоёбы умеют, в отличии от моих сопровождающих, привыкших махать кулаками в подворотнях и барах. Остаётся надеяться на их медвежьи навыки и на скорый выход ребят из моей школы.

– Марат, мы не в зале, – осторожно напоминаю ему основные правила. – Это на матах я твой спарринг-партнёр, а здесь всего лишь девушка. Не хорошо мужчине обижать женщину.

– Сколько тебя знаю, от женщины на тебе только сиськи и жопа, – продолжает скалиться, с интересом рассматривая Яра, с силой сжавшего мои плечи, и Ника, положившего нервно руку на мою поясницу.

– Ты бы шёл куда-нибудь, пока можешь идти куда-нибудь, – спокойно и безэмоционально предлагает Яр. Хватка на плечах становится твёрже, а поясница вот-вот переломится.

– Мне послышалось, или нам угрожают? – выплёвывает Марат, скидывая спортивную сумку и расстёгивая куртку.

– Марат, ты же знаешь, я в стороне стоять не буду. Хочешь войну клубов? – всё ещё пытаюсь привести его в чувства. – Забыл, чему учил сэнсэй*?

Обстановка накаляется. Марат меня не слышит, буравит бешенными глазами Яра с Ником, оценивая их способности, мои парни отцепились от моей тушки и сбрасывают куртки. Воздух искрит, трещит, как высоковольтные провода.

– Fuck to shoot the breeze (Заебали трепаться) – выдаёт Ник, делает шаг вперёд и впечатывает кулак в ухмыляющееся лицо ближайшего к нему придурка.

Несколько секунд все смотрят, как он методично вбивает в осевшее тело удары, подготавливая обширный фронт работы для стоматолога, а затем всё взрывается нахрен. В драке я не участвую, почти. После подлого удара в челюсть, меня хватает только на беготню вокруг разъярившихся ребят. Ник с Яром по медвежьи отвешивают оплеухи, получая взамен мелкие тычки, и, пользуясь своей массой разбрасывают оппонентов в стороны.

Про кокью* все забыли, перейдя на уличный махач и матерный жаргон. Я делаю ещё одну попытку поучаствовать в увлекательном развлечении, отхватываю по касательной в скулу и, махнув рукой, отхожу в сторону, продолжая болеть за победу своих парней. Прерывают всё это безобразие ребята из моего клуба, вышедшие на улицу.

– Ресторан сегодня отменяется, – истерично смеюсь, кривясь от боли. Челюсть ноет, скулу простреливает, в плечо то же отдаёт. – С такими рожами туда не пустят.

Осматриваю парней. У Яра расплывается глаз, разбита губа, стёсаны кулаки, у Ника рассечена бровь, вместо губ огромные вареники, гематома стекает на подбородок. Яр касается моей щеки, приподнимает лицо, внимательно сканирует боевые ранения и… рычит? Ведь утробный рокот, исходящий из груди, называется рычанием? Верно?

Зависаю на этом звуке, на его стальных глазах, светящихся злостью и, одновременно, щенячьей нежностью. Наверное, удар в челюсть был сильнее, чем мне показалось. Наверное, у меня стряслись мозги. Наверное, я вижу совсем не то, что нужно. Надо наведаться к врачу.

– Дай я посмотрю. Ты плохо смотришь, – отталкивает его Ник.

Аккуратно проводит пальцами по отекающим поверхностям, заставляя меня морщиться, одёргивает руку и… мама дорогая… В его густой зелени я вижу те же вспышки эмоций, что у Яра. Нет, нет, нет. Это глюк, последствия шока, посттравматический синдром.

*Татами – японские спортивные маты. Раньше были соломенные, сейчас их делают из пенополиуретана вторичного вспенивания.

*Сэнсэй – учитель. Буквально «рожденный раньше» Традиционно так называют инструкторов боевых искусств.

*Кокью – сила дыхания. Объединение движения телом с дыханием.

Глава 6

Алёна

– Макс, ну что ты сидишь?! Аптечку неси! Господи! Врача нужно вызвать, а лучше скорую! – включает наседку мама, суетится и беспомощно размахивает руками.

– Милая, не нервничай. Ничего страшного не случилось. Подумаешь, развлеклись детишки немного, – осаживает её батя, подхватывая за талию и приподняв, относит в сторону.

– Развлеклись? Немного? Да у них лица, как после катка! У Ника губы, словно гиалуронкой перекачаны, Ярик глаза может лишиться, а Аля… у Альки возможно сотрясение или трещины какие-нибудь!

– Мамуль, всё у нас нормально, – топчется на месте Яр, стесняясь собственной нежности к матери. – Глаз цел, просто заплыл чуть-чуть, чебуреки Нику очень идут, на бабу… то есть девушку похож, Алю не тошнило, голова не кружилась. Отёчность через пару дней сойдёт, синяки рассосутся, не переживай.

И чего она так дёргается? Пара ушибов, небольшая головная боль. Видела бы она мой бок после падения с мотоцикла, живого места не было, кожа чулком сошла, а сейчас…Челюстью, правда, двигать больно, но парням досталось больше.

– Бать, надо мальчишкам раны обработать, – с надеждой смотрю на него и в конце выразительно добавлю одними губами. – И маму забери.

Макс всегда отличался умом и сообразительностью, как та птичка Говорун из «Тайна третьей планеты», поэтому понимает всё с одного взгляда. Принеся аптечку, забрасывает жену на плечо и, хохоча по разбойничьи, несёт в сторону лестницы. По его потемневшим глазам догадываюсь, что выпустит он её не скоро.

– А помочь, – доносится до меня её удаляющийся голос.

– Сами справятся, – смачный хлопок по филейной части. – Не дети.

Не дети, это точно. Такими детьми только малышей пугать. Достаю перекись и марлевые салфетки, вытрясываю нервно половину лекарственных припасов и не понимаю, чего психую. Почему потеют ладони? Что за раздражающая вибрация в животе? Есть, наверное, хочу, или здесь жарко, или посттравматический синдром, или боюсь крови. Да. Точно. Стала бояться крови, до головокружения, до опаляющего жара, до трясучести в ногах.

Не с первого раза получается открыть пузырёк, но, когда со сложной задачей удаётся справиться, поворачиваюсь и чуть не роняю склянку на пол. Эти два детины оголились по пояс, сели на барные стулья в ряд и пожирают меня, как бочонок с мёдом, или как большой кусок мяса. Эй. Я всего лишь маленькая девочка, как та Маша из сказки, а они…

Начинаю с Яра, так как лечить брата должно быть проще. Подрагивающими руками обрабатываю кулаки, боясь дышать и делать резкие движения. Промакиваю запёкшуюся кровь и чувствую горячее дыхание, выжигающее кислород вокруг. Воздуха не хватает, зрение размывается и, кажется, ненужные ему чувства возвращаются. Поспешно заканчиваю с оставшимися повреждениями, смазываю детрагелем гематомы на груди и лице, стараясь не смотреть в уцелевший глаз.

С Ником выходит всё сложнее. Рассечённая бровь требует больше внимания, поэтому приходиться встать вплотную между его раздвинутых ног. Случайно, или нарочно, он всё время сжимает их в момент прикосновения к ране, шипит, дёргается и впечатывается в меня своим пахом. От таких манипуляций слабеют ноги, соприкосновения прожигают через несколько слоёв ткани, сердце в панике бьётся в районе глотки.

Господи. Что со мной. Ладно с Яром впадать в обморочное состояние, потеть и трястись. В него я была влюблена не один год, страдала, когда он уехал, давила в себе чувства, выдирала их с корнем. Хреново, видно, выдирала. Оставила какой-нибудь придаточный или боковой, маленький корешок. Ну это с Ярославом, а что за реакция на Ника? Что за тахикардия, раздирающая грудную клетку? Что за рябь в глазах, размывающая пространство? Что за трепетные порхания крыльями в животе?

Отшатываюсь от парней и забрасываю в аптечку вытащенные лекарства. Спешу быстрее всё убрать и скрыться в своей комнате, спрятаться от всех, забиться в угол, подумать, проанализировать.

– Куда спешишь? – дёргает за руку Яр и подсаживает на высокий стул. – Медсестричке тоже надо оказать помощь.

Экзекуция началась, и это значительно хуже, чем то, что происходило пару минут назад. Ник приближается, надавливает коленом, принуждает раздвинуть ноги, вклинивается в мою ауру, слишком явно впаивается в тело, оттягивает за волосы голову назад и осматривает боевую раскраску. Осторожно ведёт пальцами вдоль отбитой скулы, перебирается к виску, обводит пластырь на лбу и резко срывает.

– Охренел?! – взвиваюсь на стуле, но оседаю назад, удерживаемая за косу. – Полегче можно, медвежара?!

– Тихо, колючка. Хочешь, поцелую? – ухмыляется Ник, скалясь, как последний придурок.

– Идиот! Себя поцелуй! – пытаюсь подняться, но Яр сжимает рукой плечо, выбивая болезненный стон.

Они сразу оживляются от увеличившегося фронта работы, в четыре руки стаскивают с меня толстовку и Яр прощупывает приличных размеров синяк, сползающий с плеча на грудь. Когда пропустила такой отвес не помню. Видно, в пылу битвы не заметила ногу, влетевшую в меня, потому что такой объёмный след могла оставить только подошва здорового ботинка. Пока вспоминаю весь процесс схватки, оказываюсь в плену жадных тисков. Картина маслом. Ник орудует над лицом, Яр занимается плечом, а ощущение, что они устроили прелюдию к сексу. Может, для них это не так, но я явственно слышу журчание в своих трусиках и из последних сил сдерживаю стон.

– Вот и всё, а ты боялась, – напевает Яр, убирая со стола.

– Только платьице помялось, – цежу сквозь зубы, спрыгиваю со стула, со злостью хватаю толстовку и взлетаю по лестнице, матерясь под нос.

Никогда не плачу. Последний раз рыдала, когда мама находилась между жизнью и смертью, а сейчас жжёт глаза, огненный ком распирает грудь, кулаки сжимаются до хруста. В мутном бреду добираюсь до комнаты, закрываю дверь и сползаю по гладкому полотну на пол.

Страшно от своей реакции на этих мужчин. Почему они оба вызывают такие чувства? Разве можно так реагировать на двоих? Это неправильно. Это распутно. Это грязно и пошло. Надо бежать, спасаться, минимизировать наше общение, а лучше свести на нет. Я справлюсь. Один раз уже справилась.

Только поздно вечером решаюсь спуститься вниз, прохожу на кухню и наталкиваюсь на Макса, поедающего втихаря здоровый бутерброд.

– Маме не сдавай, – с набитым ртом просит Макс. – Ругаться будет.

С ругаться батя переборщил. Мама редко кричит. Ей достаточно свести брови, посмотреть со всей строгостью, и начинают жимкать все стратегические места.

– Не сдам, – улыбаюсь ему. – С тебя ответная услуга.

– Говори, – откладывает бутерброд на доску и подаётся вперёд.

– Хочу переехать в отдельную квартиру поближе к институту. Совсем не высыпаюсь, да и практика на следующей неделе начнётся, – отщипываю кусок хлеба и забрасываю в рот.

– Не вижу проблем, – соглашается Макс. – Завтра свяжусь с риэлтором.

– Проблемы с мамой. Ей не понравится моё желание, – шепчу ему, оглядываясь назад.

– Маму беру на себя, – загадочно улыбается и мечтательно закатывает глаза. Озабоченный кошак, как мама говорит.

– Спасибо, – быстро делаю себе вредный сэндвич, накидав туда всего и побольше, подмигиваю бате и поднимаюсь к себе. Надеюсь на быстрый и безболезненный отрыв от семьи в полёте к самостоятельному, светлому будущему.

Глава 7

Ярослав

Меня разрывает от желания воткнуть кулак в пасть этого урода, кроша зубы до корней, но вместо этого я удерживаю Ника от необдуманного поступка. Он не знает Алю и её способности отрывать яйца у обидчиков, а я всегда предугадывал её шаги. Бросок, удар, подсечка, и дзё* замирает в нескольких миллиметрах от виска поверженного ублюдка.

Моя девочка! Моя сестрёнка! Наваляла придурку и гордо покинула зал. А чего ждать? Пока встанет? Пока официально дискредитируют? Пока объявят наказание? Я-то знаю, чего она лишилась, указав на место козлу. Аля всегда мечтала получить мастера, стать сэнсэй, преподавать у детишек в детском доме. Теперь её мечта отодвигается минимум на полгода.

Встречаем ругающуюся Альку, стараемся отвлечь от грустных мыслей, предлагаем выбрать ресторан, описываем блюда различных кухонь и слышим наглый свист.

– Алечка – давалочка. Смотрю, опыта набираешься.

Этот гандон посмел открыть рот? Он совсем с катушек слетел? Потерял ориентиры? Не видит грань дозволенного? И о каком опыте это чмо говорит? На что намекает? По его сальному взгляду догадываюсь о чём он, с трудом себя контролирую, вцепляюсь в Алькино плечо и притягиваю к себе.

– Марат, мы не в зале, – пытается остудить его пыл сестрёнка. – Это на матах я твой спарринг-партнёр, а здесь всего лишь девушка. Не хорошо мужчине обижать женщину.

– Сколько тебя знаю, от женщины на тебе только сиськи и жопа, – продолжает скалиться, с интересом рассматривая меня и Ника. Начинаю понимать, что сподвигло отморозка на конфликт. Ревность сыпется с него искрами. Ревность и злость.

– Ты бы шёл куда-нибудь, пока можешь идти куда-нибудь, – спокойно и безэмоционально намекаю на последствия.

– Мне послышалось, или нам угрожают? – выплёвывает гандон, скидывая спортивную сумку и расстёгивая куртку. Зря он это делает. Айкидо отличается наименьшей агрессивностью в отличии от уличных разборок. Четыре года занятий показали, что на улице главное внезапность, скорость и умение наебать противника.

– Марат, ты же знаешь, я в стороне стоять не буду. Хочешь войну клубов? – Аля всё ещё пытаюсь вразумить ревнивца, но он не поддаётся внушению. – Забыл, чему учил сэнсэй?

Обстановка накаляется. Воздух искрит, трещит, как высоковольтные провода. Благоприятного исхода не предвидится. Сбрасываем с себя куртки, пересекаемся с взглядом заведённого ублюдка.

– Fuck to shoot the breeze (Заебали трепаться) – выдаёт Ник, делает шаг вперёд и впечатывает кулак в ухмыляющееся лицо ближайшего к нему придурка. Как я и говорил, внезапность, скорость и умение наебать противника.

Дальше всё просто – работа кулаками, ногами, корпусом. В пылу бойни не замечаю нанесённые удары, не вижу, что Альке прилетело пару раз. Есть цель, отвлекаться некогда. Не знаю, чем закончился бы мордобой, только нашу тусу разгоняют парни из Алькиной школы.

– Ресторан сегодня отменяется, – смеётся Алёна, осматривая нас с Ником. – С такими рожами туда не пустят.

Касаюсь её щеки, обвожу контур лица, сканирую повреждения и не сдерживаю рык. Жалею, что нам помешали. Здесь, как минимум, не обошлось бы без вырванных рук. Прошло несколько минут, а подбородок уже оплывает, и скула окрашивается в багровый цвет с синеватым оттенком. Надо бы отдёрнуть руку, перестать подпитывать свои чувства, но сил выпустить её нет.

– Дай я посмотрю. Ты плохо смотришь, – отталкивает меня Ник, завладевает Алей и проводит пальцами по лицу.

Мы дружим пять лет, чего только не претерпели наши отношения, но первый раз мне хочется вогнать его руку в его же задницу. Каждое его касание к ней отзывается болью в груди, режет тупым ножом, заставляет кровоточить зарубцевавшуюся с годами рану.

Возвращаемся домой и переживаем Дашину атаку, кратковременную, благодаря Максу. Он забрасывает жену на плечо, абсолютно не смущаясь нашего присутствия, и уносит её наверх. Всегда завидовал его открытости в любви. Не каждый позволит себе свободно касаться своей женщины, но делая это с таким пламенем в глазах, что в божественности избранной не приходиться сомневаться.

Как только родители покидают кухню, Ник стягивает с себя футболку и садиться на барный стул, следя за Алей, словно хищник. И вот оно – чувство соперничества. Оголяюсь следом за ним, разворачиваю стул и сажусь рядом.

Алёна делает правильный выбор, подходит ближе и начинает с меня. Слышу прерывистое дыхание, нервный стук её сердца, улавливаю дрожь в пальцах, скользящих по моей коже, стараюсь не сорваться и не сжать в руках.

Представляю, как она склоняется ниже, ведёт языком по моей груди, стекается вниз, покусывает вдоль дорожки волос, уходящих под пояс штанов, ведёт к ширинке, тянет зиппер… Сука! О чём думаю! Она моя сестрёнка. Не важно, что не по крови. Дарья с Максом спасли нас, дали шанс жить, не позволили разодрать на части. Они не оценят нашего грехопадения, не примут наших отношений. Мне нужно затолкать свою тягу к сестре, выдрать вместе с сердцем, отойти в сторону, дать построить отношения с Ником.

Алёна заканчивает со мной и перемещается к другу. Ник ведёт себя наглее, обхватывает ногами, заключает в плен, берёт нахрапом, пожирает глазами. Не хочу даже представлять о чём он сейчас думает, что видит в своей пошлой голове. Урод! Скорее всего поставил её уже на колени и вытащил свой болт.

А смогу ли я отступить? Смогу ли стоять и смотреть, как Ник залезает на неё, как берёт моё? Смогу ли знать, что она стонет под лучшим другом, пока я сжираю себя от ревности? Нихрена! Сейчас, когда она трясётся от его близости, мне насрать на мнимое родство, на мнение родителей, на влюблённость Николоса. Пусть возвращается к себе и ищет подходящую партию там, среди вульгарных, жадных баб.

– Куда спешишь? – дёргаю, пытающуюся сбежать сестрёнку, и подсаживает на высокий стул. – Медсестричке тоже надо оказать помощь.

Ник сразу включается в игру, приближается, надавливает коленом, принуждает раздвинуть ноги, вклинивается в пространство, слишком явно впаивается в тело, оттягивает за волосы голову назад и осматривает боевую раскраску. Осторожно ведёт пальцами вдоль отбитой скулы, перебирается к виску, обводит пластырь на лбу и резко срывает.

– Охренел?! – взвивается на стуле, но оседает назад, удерживаемая за косу. – Полегче можно, медвежара?!

– Тихо, колючка. Хочешь, поцелую? – ухмыляется Ник, скалясь, как последний придурок.

– Идиот! Себя поцелуй! – пытается подняться, но я сжимает рукой плечо, выбивая болезненный стон.

Досталось, похоже, не только фейсу, поэтому стаскиваю с неё толстовку и прощупываю приличных размеров синяк, сползающий с плеча на грудь. Ублюдки! Бить женщину ногами! Выловлю и переломаю эти ноги!

Ник обрабатывает лицо, а я занимаюсь плечом, с волнением спускаясь к груди. Смазываю кожу мазью, а представляю, что растираю по ней свою сперму. Когда-нибудь обязательно это сделаю. Забрызгаю её всю, помечу своим семенем и вотру в тело.

– Вот и всё, а ты боялась, – скрываю своё возбуждение, отворачиваюсь и убираю со стола.

– Только платьице помялось, – выплёвывает, хватает толстовку, срывается с места и сбегает в свою комнату.

Беги, сестрёнка. Беги. От зверя не убежишь. Поймаю и отлюблю до искр в глазах.

*Дзё – лёгкий, гладкий деревянный шест, длина (наиболее часто 128 см) зависит от вида боевого искусства, толщина (24-30 мм) – от школы и личных предпочтений. Используется в качестве оружия во многих японских боевых искусствах, также есть отдельное искусство владения дзё – дзёдзюцу.