Текст книги "Аня из Инглсайда"

Автор книги: Люси Монтгомери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

24

Петушок Робин перестал кормиться одними червями и ел теперь зерна риса, пшеницы, салата-латука и семечки настурции. Он невероятно вырос – инглсайдская большая малиновка уже прославилась на всю округу, – и его грудка приобрела красивый красный цвет. Он часто сидел на плече у Сюзан и смотрел, как она вяжет на спицах. Когда Аня возвращалась домой, он летел ей навстречу, а потом прыгал впереди ее в дом. Каждое утро он прилетал на подоконник Уолтера за крошками, ежедневно принимал ванну в тазике, стоявшем на заднем дворе, в углу живой изгороди из кустов шиповника, и поднимал невероятный шум, если не находил в нем воды. Доктор жаловался, что перья для его ручек и спички всегда раскиданы по библиотеке, но оказалось, что никто не сочувствует ему, и даже он признал себя покоренным, когда Петушок Робин бесстрашно сел прямо на его ладонь, чтобы взять цветочное семечко. Все были очарованы Робином, кроме. быть может, Джема, который всем сердцем стремился к одному лишь Бруно и медленно. но верно усваивал горький урок: можно купить собаку, но нельзя купить ее любовь.

Сначала Джем и не подозревал об этом. Конечно, какое-то время Бруно будет немного тосковать по дому и прежнему хозяину, но все скоро пройдет. Оказалось, что не проходит. Бруно был самой послушной маленькой собачкой на свете, он делал именно то, что ему велели, и даже Сюзан признала, что более воспитанного животного не найти. Но в нем совсем не было жизни. Когда Джем брал его на прогулку, глаза Бруно зажигались интересом, он махал хвостом и бодро отправлялся в путь. Но спустя некоторое время огонь угасал в его глазах, и он покорно бежал рядом с Джемом, уныло повесив голову. Его осыпали ласками со всех сторон, самые сочные и мясные из косточек доставались ему, не встречало ни малейших возражений то, что он каждую ночь спал в ногах кровати Джема. Но Бруно оставался далеким, недоступным и чужим. Иногда ночью Джем просыпался и, свесившись с кровати, протягивал руку, чтобы погладить крепкое мохнатое тельце, но никогда не чувствовал ответного движения язычка или хвостика. Бруно терпел ласки, но не отвечал на них.

Джем стиснул зубы. Джеймс Мэтью Блайт отличался решительностью. Он не потерпит, чтобы его планы расстроила собака, его собака, которую он купил честно и законно на доллар, с трудом сэкономленный из денег, данных на карманные расходы. Бруно должен перестать тосковать о Родди, должен перестать смотреть жалостными глазами потерянного существа, должен научиться любить его, Джема.

Джему не раз пришлось выступать в защиту Бруно, так как, догадавшись о его любви к собаке, другие мальчишки в школе принялись дразнить его.

– У твоей собаки блохи – большущие блохи! – насмехался Перри Риз. Джему пришлось поколотить его, прежде чем он взял свои слова обратно и сказал, что у Бруно нет блох – ни одной.

– У моего щенка бывают судороги раз в неделю, – хвастался Боб Рассел. – Спорим, что у твоего паршивого щенка никогда в жизни не было судорог. Если бы у меня была такая собака, я пропустил бы ее через мясорубку.

– У нас была однажды собака вроде этой, – сообщил Майк Дрю, – но мы ее утопили.

– Моя собака просто ужасная, — с гордостью сказал Сэм Уоррен. – Она загрызает цыплят и жует белье, когда его вешают на просушку после стирки. Спорим, что у твоей дурацкой собаки на такое прыти не хватит.

Джем с грустью признался себе, что прыти у Бруно действительно не хватит. И он едва ли не жалел об этом. Было очень обидно, когда Уотти Флэгг крикнул: "Твоя собака – хорошая собака, она никогда не лает по воскресеньям!" – так как Бруно не лаял ни в какой день недели.

Но, несмотря на все это, он был таким милым, прелестным песиком!

– Бруно, ну почему ты не хочешь полюбить меня? – почти всхлипывал Джем. – Я готов сделать для тебя что угодно. Нам могло бы быть так весело вместе. – Но он не желал признавать свое поражение.

Однажды вечером Джем отчаянно спешил домой с пикника, устроенного мальчишками на берегу у входа в гавань. Он знал, что приближается буря. Море так громко стонало. Все вокруг имело зловещий, мрачный вид. Под первый длинный и оглушительный раскат грома Джем ворвался в Инглсайд.

– Где Бруно? – с порога закричал он.

Это был первый случай, когда он ушел куда-то без Бруно. Он счел, что до входа в гавань слишком далеко и такая долгая прогулка будет не по силам маленькой собачке. Джем не признался бы даже себе, что такая долгая прогулка с собачкой, чья душа не лежит к развлечениям, была бы не по силам и ему самому. Выяснилось, что никто не знает, где Бруно. Его не видели с тех пор, как Джем ушел из дома после ужина. Джем искал везде, но не нашел никаких следов. Дождь лил как из ведра, мир тонул в молниях и раскатах грома. Неужели Бруно там, в этой черной ночи… заблудившийся Бруно боялся гроз. Единственными моментами, в которые между ним и Джемом, казалось, устанавливалась какая-то связь, были те, когда он подползал поближе к Джему, а небо над крышей Инглсайда раскалывалось надвое.

Джем так волновался, что, когда буря улеглась, Гилберт сказал:

– Мне все равно придется поехать в Харбор-Хед – я должен узнать, как чувствует себя Рой Уэсткотт. Ты, Джем, можешь поехать со мной, и на обратном пути мы заглянем на старую ферму Крофордов. У меня есть подозрение, что Бруно убежал туда.

– За шесть миль! Да он не смог бы! – недоверчиво сказал Джем.

Смог. Когда они подошли к старому, заброшенному, темному дому Крофордов, дрожащее, забрызганное грязью маленькое существо лежало сжавшись в комок на мокром пороге, глядя на них усталыми, несчастными глазами. Бруно не сопротивлялся, когда Джем схватил его в объятия и понес в бричку, пробираясь в по колено высокой, спутанной траве.

Джем был счастлив. Как мчалась по небу луна в разрывах между несущимися мимо нее облаками! Как восхитительны были запахи мокрых от дождя рощ, через которые проезжала бричка! Какой это был чудесный мир!

– Я думаю, папа, теперь Бруно обрадуется Инглсайду.

– Возможно, – вот все, что сказал папа. Ему очень не хотелось обескураживать Джема, но он подозревал, что сердце маленькой собачки, лишившейся своего прежнего дома, окончательно разбито.

Бруно никогда не ел много, но после этой ночи он ел все меньше и меньше. Пришел день, когда он совсем отказался от еды. Послали за ветеринаром, но тот не обнаружил никакой болезни.

– За годы моей практики мне попалась одна собака, которая умерла от горя, и я думаю, это второй такой случай, – сказал он доктору, отведя его в сторону.

Он оставил тонизирующее средство, которое Бруно послушно принял перед тем, как снова лечь, уткнувшись мордочкой в лапы и уставившись в пространство. Джем долго стоял, сунув руки в карманы и глядя на него, а затем пошел в библиотеку и поговорил с папой.

На следующий день Гилберт поехал в город, навел справки о Родди Крофорде, отыскал его и привез в Инглсайд. Когда Родди поднимался по ступенькам крыльца, лежавший в гостиной Бруно услышал его шаги, поднял голову и навострил уши. В следующий момент истощенное маленькое мохнатое тело стрелой пронеслось по ковру к бледному, темноглазому мальчугану.

– Миссис докторша, дорогая – с трепетом говорила Сюзан в тот вечер, – собака плакала… да, да! Слезы так и катились по ее носу. Я не удивлюсь, если вы не поверите в это. Я сама никогда не поверила бы, если бы не видела это собственными глазами.

Родди прижимал Бруно к сердцу и смотрел одновременно вызывающе и умоляюще на Джема.

– Ты купил его, я знаю… но он мой. Джейк солгал. Тетя Винни говорит, что она совсем не против собаки, но я думал, что не должен просить его обратно. Вот твой доллар. Я не потратил ни цента из него. Я не мог.

Лишь на мгновение Джем заколебался. Затем он увидел глаза Бруно. «Ах, что я за свинья!» – подумал он с отвращением к самому себе и взял доллар.

Родди вдруг улыбнулся. Улыбка неузнаваемо изменила его угрюмое лицо, но все, что он смог сказать, было хриплое «спасибо».

В ту ночь Родди спал в комнате Джема, а наевшийся сверх меры Бруно растянулся на полу между ними. Но прежде чем лечь в постель, Родди опустился на колени, чтобы произнести молитву, и Бруно сел рядом с ним, положив передние лапки на край кровати. Если когда-либо собака молилась, это происходило в ту минуту с Бруно – его молитва была молитвой благодарности и обновленной радости жизни.

Когда утром Родди принес ему еду, Бруно жадно набросился на нее, но все время, пока ел, не спускал глаз с Родди. Он весело запрыгал следом за Джемом и Родди, когда они пошли прогуляться в Глен.

– Такого задорного песика еще не видывали, – заявила Сюзан.

Но на следующий вечер, после того как Родди и Бруно уехали, Джем долго сидел в сумерках на боковом крыльце. Он отказался идти искать пиратские клады в Долине Радуг с Уолтером. Джем больше не ощущал в себе великолепной дерзости и пиратских страстей. Он даже не захотел взглянуть на Заморыша, который выгнул спину в зарослях мяты, размахивая хвостом, словно свирепый горный лев, припавший к земле перед прыжком. Какое право имеют кошки быть счастливыми в Инглсайде, когда у собак здесь разбиваются сердца! Он даже немного рассердился на Риллу, когда та принесла ему своего голубого плюшевого слона. Плюшевый слон, когда Бруно уехал! Такая же короткая расправа ожидала и Нэн, когда та пришла и предложила, чтобы они шепотом сказали друг другу, что думают о Боге.

– Неужели ты думаешь, что я виню в этом Бога? – сказал Джем сурово. – У тебя, Нэн, нет никакого чувства пропорции.

Нэн ушла совершенно подавленная, хотя не имела ни малейшего представления о том, что имел в виду Джем, а Джем сердито смотрел на красные угольки тлеющего заката. Собаки лаяли по всему Глену. Дженкинсы вышли на дорогу звать своих собак – все, даже эта шайка Дженкинсов, могли иметь собак, все, кроме него. Жизнь тянулась перед ним как пустыня, в которой для него нет и никогда не будет никаких собак.

Пришла Аня и села на нижней ступеньке, стараясь не смотреть на него. Джем чувствовал, что она понимает его.

– Мам, – сказал он сдавленным голосом, – почему Бруно не захотел полюбить меня, когда я так любил его? Я… ты думаешь, я не такой мальчик, какие нравятся собакам?

– Нет, дорогой. Вспомни, как любил тебя Джип. Просто Бруно уже отдал всю свою любовь без остатка, и у него больше не осталось любви для других людей. Есть такие собаки – собаки одного хозяина.

– Во всяком случае, Бруно и Родди теперь счастливы, – сказал Джем с мрачным удовлетворением, склоняясь и целуя маму в макушку, в гладкие волнистые волосы. – Но у меня никогда больше не будет своей собаки.

Аня думала, что это пройдет, он чувствовал то же самое, когда умер Джип. Но душевная травма, нанесенная Джему, была слишком тяжелой. Собакам предстояло появляться в Инглсайде и исчезать – собакам, которые просто принадлежали семье и были хорошими собаками. Джем ласкал их и играл с ними, как другие дети. Так было до тех пор, пока некий Песик Понедельник не завладел его сердцем и сам не полюбил его любовью даже более самозабвенной, чем любовь Бруно, – любовью, рассказам о которой предстояло остаться в истории Глена. Но до этого было еще далеко, а в тот вечер в постель лег очень-очень одинокий мальчик, сердито подумавший: «Жаль, что я не девчонка. Будь я девчонкой, я мог бы сейчас плакать и плакать!»

25

Нэн и Ди пошли в школу. Учебный год начался в последних числах августа.

– Мама, к вечеру мы будем знать все? — очень серьезно спросила Ди в первое же утро.

Теперь, в начале сентября, Аня и Сюзан уже привыкли отправлять их на занятия и с большим удовольствием смотрели, как две их крошки легко и быстро шагают к воротам, такие беззаботные, опрятные, считающие поход в школу настоящим приключением. Они всегда клали в свою корзинку с завтраком третье яблоко – для учительницы – и носили сборчатые платьица из розового и голубого полотна. Так как девочки совсем не походили друг на друга, их никогда не одевали одинаково. Рыжеволосая Диана не могла носить розовое, но этот цвет очень шел гораздо более красивой Нэн. У нее были темные глаза, темные волосы и прелестный цвет лица, что она вполне осознавала даже в свои семь лет. В ее облике давно появилась определенная претензия на величественность. Она гордо держала головку, так что ее маленький дерзкий подбородок всегда был чуточку слишком заметен, и потому уже считалась довольно заносчивой.

– Она будет копировать манеры и позы своей мамаши, – говорила миссис Дэвис. – У нее уже сейчас те же замашки и ужимки, если хотите знать мое мнение.

Близнецы отличались не только цветом волос и чертами лица. Ди, несмотря на внешнее сходство с матерью, была скорее папиной дочкой в том, что касалось характера и наклонностей. Она обладала зачатками его практичности, простого здравого смысла и озорного чувства юмора. Нэн же в полной мере унаследовала богатое воображение матери и уже пыталась с его помощью сделать собственную жизнь более интересной. Так, например, в это лето ей доставляло огромное удовольствие заключать соглашения с Богом – смысл их сводился к следующему: «Если Ты сделаешь то-то и то-то, я сделаю то-то и то-то».

Всех инглсайдских детей сначала учили знаменитому «Когда сладкий сон ко мне слетит», затем переводили на «Отче наш» и наконец начинали поощрять составление ими собственных маленьких прошений в тех выражениях, какие они сочтут подходящими. Трудно сказать, почему у Нэн возникло представление, что обещаниями хорошего поведения или демонстрацией стойкости можно склонить Бога к тому, чтобы он удовлетворил ее просьбы.

Возможно, отчасти виновата в этом была очаровательная молоденькая учительница воскресной школы, часто предупреждавшая своих маленьких учениц, что, если они не будут хорошими девочками, Бог не сделает для них того-то или того-то. Было нетрудно вывернуть эту идею наизнанку и прийти к выводу, что если вы будете хорошими, то имеете право ожидать, что Бог сделает для вас то, о чем вы его просили. Первое соглашение Нэн с Богом привело к таким результатам, что некоторые последующие неудачи не обескуражили ее и она продолжала заниматься этим все лето. Нэн с восторгом предавалась своей тайной страсти и прибегала к молитве в разное время и в разных местах, вместо того чтобы делать это только перед сном. Ди открыто выражала свое неодобрение.

– Не впутывай Бога во все подряд, – говорила она Нэн просто и строго. – Ты делаешь Его слишком обыкновенным.

Аня, услышав это, поспешила отчитать Ди и сказала:

– Бог присутствует во всем, дорогая. Он – друг, который всегда рядом и всегда готов дать нам силу и смелость. Нэн совершенно права, что молится Ему везде где хочет.

Однако, если бы Аня знала правду о религиозном рвении своей маленькой дочери, она, несомненно, была бы в немалой степени шокирована.

В один из майских вечеров Нэн сказала:

«Если Ты, дорогой Бог, сделаешь так, чтобы мой зуб вырос к вечеринке, которую Эми Тейлор устраивает на следующей неделе, я всегда буду послушно принимать касторку, которую дает мне Сюзан».

На следующий же день зуб, отсутствие которого так долго делало щербатым и некрасивым хорошенький ротик Нэн, появился из десны, а ко дню вечеринки окончательно вырос. Можно ли было желать более верного знака того, что Бог слышал и ответил? Нэн, в свою очередь, строго выполняла взятое на себя обязательство, и Сюзан теперь испытывала изумление и восхищение всякий раз, когда ей случалось прибегнуть к касторке, Нэн глотала ее, не морщась и не споря, хотя иногда жалела, что не установила предельный срок – скажем, три месяца.

Бог отвечал не всегда. Но когда она попросила Его послать ей необычную пуговицу – страсть к коллекционированию пуговиц распространилась в то лето среди маленьких девочек Глена словно эпидемия кори, – заверив Его, что, если Он сделает это, она не будет выражать недовольство, когда Сюзан дает ей выщербленную тарелку, пуговица появилась на следующий же день. Сюзан нашла эту пуговицу на старом платье, давно лежавшем на чердаке. Красивая красная пуговица, украшенная крошечными бриллиантами – во всяком случае, Нэн думала, что это бриллианты. Все завидовали обладательнице этой великолепной пуговицы, и, когда Ди в тот вечер отказалась от выщербленной тарелки, Нэн сказала с добродетельным видом: "Дайте ее мне, Сюзан. Я теперь всегда буду есть из нее". Сюзан, сочтя, что она ангельски самоотверженна, сказала это вслух, и Нэн явно осталась очень довольна собой. Затем, пообещав чистить зубы каждое утро без напоминаний, она получила прекрасный день для пикника воскресной школы, хотя накануне вечером все предсказывали дождь. Ее потерянное колечко было возвращено с условием, что она будет держать ногти в безупречной чистоте. А с тех пор как Уолтер отдал ей свою картинку с летящим ангелом, о которой Нэн давно мечтала, она безропотно ела за обедом жир вместе с мясом. Однако когда она, пообещав всегда поддерживать порядок в своем ящике комода, попросила Бога сделать новым ее потрепанного и залатанного плюшевого мишку, возникли какие-то неожиданные препятствия. Мишка не становился моложе, хотя Нэн каждый день с волнением ждала чуда и выражала желание, чтобы Бог поторопился. В конце концов она смирилась с тем, что мишка остался прежним. Все же это был очень хороший старый медведь, и к тому же наверняка оказалось бы ужасно трудно вечно раскладывать все по местам в этом дурацком ящике. Новый мишка, купленный спустя некоторое время для нее папой, не очень понравился ей, и она – хотя и не без некоторых угрызений совести – решила, что не должна уделять какое-либо особое внимание ящику. Но ее вера возродилась, когда после молитвы о том, чтобы ее кошка с фарфоровой головой вновь обрела потерянный глаз, этот глаз на следующее же утро оказался на месте, хотя был посажен немного криво, отчего кошка казалась косой. Сюзан нашла глаз, когда подметала комнату, и, намазав его клеем, приткнула туда, где ему положено быть, но Нэн не знала об этом и с готовностью исполнила свое обещание – четырнадцать раз обошла конюшню на четвереньках. Какую пользу это хождение на четвереньках вокруг конюшни могло принести Богу или кому бы то ни было другому, Нэн не задумывалась. Но ей было очень неприятно ходить на четвереньках – мальчики всегда хотели, чтобы она и Ди изображали каких-нибудь животных в Долине Радуг, и, возможно, в ее юном уме бродила какая-то смутная мысль о том, что такое самонаказание может смягчить таинственное Существо, дарующее или отказывающее по собственному соизволению. Во всяком случае, она придумала для себя в то лето еще несколько нелепых трюков, заставляя Сюзан часто удивляться, откуда у детей такие странные фантазии.

– Как вы полагаете, миссис докторша, дорогая, зачем Нэн каждый день нужно дважды обходить гостиную, не ступая по полу?

– Не ступая по полу! Да как она умудряется это делать, Сюзан?

– Прыгает с одного предмета мебели на другой, включая каминную решетку. Вчера она поскользнулась и полетела со всего маху в ящик с углем. Миссис докторша, дорогая, вы не думаете, что надо бы дать ей противоглистное средство?

Тот год всегда упоминался в инглсайдских хрониках как год, когда папа чуть не заболел воспалением легких, а мама заболела. Однажды вечером Аня, которая уже была сильно простужена, поехала с Гилбертом на вечеринку в Шарлоттаун. Она надела красивое новое платье и жемчужное ожерелье Джема и выглядела так прелестно, что все дети, пришедшие посмотреть на нее перед ее отъездом, подумали о том, как это чудесно – иметь маму, которой можно гордиться.

– Как мило шуршит эта нижняя юбка, – вздохнула Нэн с легкой завистью. – Мама, а когда я вырасту, у меня будут такие же нижние юбки из тафты?

– Сомневаюсь, будут ли тогда девушки вообще носить нижние юбки, – сказал папа. – Я пойду на попятный, Аня, и признаю, что платье потрясающее, хоть мне и не нравились блестки на нем. Только не. пытайся обольстить меня, сирена! Я сделал тебе все комплименты, которые был намерен сделать в этот вечер. Вспомни, что мы читали сегодня в «Медикл джорнал»: «Жизнь – это всего лишь хорошо сбалансированные процессы органической химии», и пусть это сделает тебя смиренной и скромной. Блестки! Тафтяная нижняя юбка! Да ведь мы не что иное, как «случайное скопление атомов». Это говорит нам великий доктор фон Бембург.

– Не цитируй мне этого ужасного фон Бембурга. У него, должно быть, хроническое несварение в тяжелой форме. Он, возможно, «скопление атомов». Но я – нет.

Несколько дней спустя Аня являла собой очень больное «скопление атомов», а Гилберт – очень встревоженное. Сюзан выглядела обеспокоенной и усталой, профессиональная сиделка ходила с озабоченным лицом, и безымянная черная тень вдруг налетела и распростерлась над Инглсайдом. Детям не говорили, насколько серьезна болезнь матери, и даже Джем не вполне осознавал это. Но все они ощущали леденящий душу холод и страх и ходили тихие и грустные. Не было ни смеха в кленовой роще, ни игр в Долине Радуг. Но хуже всего казалось то, что им не разрешали видеться с мамой. Не было мамы, чтобы встретить их с улыбкой, когда они приходили домой, и чтобы зайти тихонько в спальни и поцеловать каждого из них на ночь, и чтобы утешить, понять и посочувствовать, и чтобы пошутить и посмеяться вместе с ними. Никто не умел смеяться, как мама. Это было гораздо хуже, чем когда она уезжала, поскольку тогда вы знали, что она вернется, а теперь, теперь вы ничего не знали. Никто не хотел сказать вам ничего – взрослые просто отделывались от вас отговорками.

Однажды Нэн пришла домой из школы очень бледная.

– Сюзан, неужели мама… мама не… она не умрет, Сюзан?

– Конечно нет, – сказала Сюзан, но слишком уж отрывисто и поспешно. Ее руки дрожали, когда она начала наливать молоко в стакан Нэн. – Кто говорил с тобой о ней?

– Эми Тейлор. Она сказала… Сюзан, она сказала, что мама будет прелестно выглядеть в гробу!

– Не слушай, моя лапочка, что говорит Эми. Тейлоры все горазды молоть языком попусту. Твоя дорогая мама больна, но она поправится – в этом можешь не сомневаться! Разве ты не знаешь, что твой папа у руля?

– Бог не даст маме умереть, правда, Сюзан? – спросил Уолтер побелевшими губами, серьезно глядя на нее с напряженным вниманием. Под этим взглядом Сюзан было очень трудно произносить утешительную ложь. Она ужасно боялась, что это действительно ложь. Сюзан испытывала невероятный страх. Сиделка покачала головой, когда выходила из комнаты больной. Доктор отказался спуститься к ужину.

– Я полагаю. Всемогущий знает, что делает – бормотала Сюзан, когда мыла посуду после ужина и разбила три тарелки, но впервые в своей жизни честная и простая душа сомневалась в этом.

Нэн, подавленная, бродила по дому. Папа сидел за столом в библиотеке, обхватив голову руками. Вошла сиделка, и Нэн слышала, как она сказала, что кризис, вероятно, наступит этой ночью.

– Что такое кризис? – спросила она у Ди.

– Кажется, это то, из чего выводится бабочка, – осторожно высказала свое мнение Ди. – Давай лучше спросим Джема. Может, он знает.

Джем знал и объяснил им, перед тем как уйти наверх и закрыться в своей комнате. Уолтер исчез – он лежал ничком у корней Белой Леди в Долине Радуг, – а Сюзан увела Ширли и Риллу, чтобы уложить их спать. Нэн вышла из дома и в одиночестве села на ступеньках крыльца. За ней в доме была ужасная, непривычная тишина. Перед ней лежал Глен – чаша, до краев заполненная вечерним солнечным светом, но на длинной красной дороге клубилась пыль и на полях у гавани белела выжженная засухой стерня. Несколько недель не было дождя, и цветы в саду поникли. Цветы, которые мама так любила.

Нэн напряженно размышляла. Если уж заключать соглашение с Богом, то именно теперь. Что она пообещает сделать, если Он сделает маму здоровой? Это должно быть что-нибудь потрясающее – что-нибудь, ради чего Он захочет потратить время и труд. Нэн вспомнила, что Дик Дрю сказал как-то раз в школе Стэнли Ризу: «Я вызываю тебя пройти ночью через кладбище». Тогда Нэн содрогнулась. Как мог кто-то пройти по кладбищу ночью? Как мог кто-то даже подумать об этом? Кладбище внушало Нэн ужас, о котором в Инглсайде не подозревала ни одна душа. Эми Тейлор однажды рассказала ей, что там полно мертвых людей… «И они не всегда остаются мертвыми», – добавила Эми мрачно и таинственно. Так что Нэн едва могла заставить себя пройти мимо него одна даже при дневном свете.

Вдали виднелся туманный золотистый холм, и деревья на его вершине касались ветвями неба. Нэн часто думала, что, если бы ей удалось добраться до того холма, она тоже могла бы коснуться неба. Бог живет прямо на той стороне его. Там Ему было бы лучше слышно ее. Но она не может добраться до того холма, она должна просто сделать все, что может, здесь, в Инглсайде.

Она молитвенно сложила маленькие загорелые руки и подняла заплаканное лицо к небу.

– Дорогой Бог, – прошептала она, – если Ты сделаешь так, чтобы мама поправилась, я пройду ночью по кладбищу. Дорогой Бог, пожалуйста. И если Ты сделаешь это, я никогда больше не буду беспокоить Тебя просьбами.