Текст книги "Аня из Инглсайда"

Автор книги: Люси Монтгомери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

38

Диана была вне себя от радости. Мама все же не ревновала, у мамы не было собственнического инстинкта, мама поняла.

Мама и папа уезжали на выходные в Авонлею, и мама сказала ей, что она может пригласить Дилайлу Грин на субботу и воскресенье в Инглсайд.

– Я видела Дилайлу на пикнике воскресной школы, – сказала Аня Сюзан. – Это хорошенькая, благовоспитанная девочка, хотя, рассказывая о себе, она, должно быть, преувеличивает. Возможно, ее мачеха в самом деле немного слишком строга с ней, и я слышала, что ее отец – человек довольно суровый. Быть может, у нее есть какие-то основания жаловаться и ей нравится разыгрывать трагедию, чтобы вызвать сочувствие.

У Сюзан оставались некоторые сомнения.

«Но, по меньшей мере, всякий, живущий в доме Сары Грин, будет чистым», – размышляла она. О частом гребне речь в данном случае не шла.

Диана увлеченно обдумывала, как лучше всего принять гостью,

– Можем мы подать жареную курицу, Сюзан? Хорошо начиненную? И пирог, Вы не знаете, до чего бедной девочке хочется попробовать пирог. У них никогда не бывает пирогов – ее мачеха слишком скупая.

Сюзан очень любезно откликнулась на все эти предложения. Джем и Нэн уехали в Авонлею, а Уолтер проводил выходные в Доме Meчты у Кеннета Форда. Ничто не могло омрачить визит Дилайлы, и, казалось, он прошел замечательно. Дилайла прибыла в субботу утром в очень хорошеньком розовом муслиновом платьице – по меньшей мере, в том, что касалось одежды, мачеха ее явно не обижала – и с безупречно чистыми, как увидела Сюзан с первого взгляда, ушами и ногтями.

– Это счастливейший день моей жизни, – торжественно сказала она Диане. – Ах, какой великолепный дом! И эти фарфоровые собаки! Ах, они чудесны!

Чудесным было все. Дилайла затаскала это бедное слово до дыр. Она помогла Диане накрыть на стол к обеду и набрала розового душистого горошка для маленькой стеклянной вазочки, чтобы поставить ее в центре стола.

– Ах, ты не знаешь, как я люблю делать что-нибудь только потому, что мне нравится делать это, – сказала она Диане. – Пожалуйста, скажите, не могу ли я еще что-нибудь сделать?

– Можешь наколоть орехов. Я собираюсь печь сегодня вечером ореховый торт, – сказала Сюзан, сама подпавшая под чары красоты и голоса Дилайлы.

В конце концов, возможно, Сара Грин действительно была мегерой. Не всегда можно судить о человеке по тому, как он держится на людях. Дилайле наложили полную тарелку куриного мяса, начинки и соуса, и она получила второй кусок пирога, даже не намекая на то, что ей этого хочется.

– Я часто задумывалась о том, каково это – получить хоть раз столько, сколько можешь съесть. Ах, теперь я знаю, это чудесное ощущение, – сказала она Диане, когда они вышли из– за стола.

День они провели очень весело. Сюзан дала Диане коробку конфет, и та поделилась ими с Дилайлой. Дилайла восхитилась одной из кукол Ди, и Ди подарила куклу ей. Они пропололи клумбу с анютиными глазками и выкопали несколько одуванчиков, вторгшихся на лужайку перед домом. Вместе с Сюзан они чистили столовое серебро, а потом помогали ей готовить ужин. Дилайла была такой расторопной и аккуратной, что Сюзан сдалась окончательно. Только два происшествия немного испортили настроение – Дилайла ухитрилась обрызгать чернилами платье и потеряла свои жемчужные бусики. Но Сюзан сумела отлично вывести чернила лимонным соком – розовая краска при этом тоже немного сошла, – а про бусики Дилайла сказала, что это не имеет значения. Ничто не имеет значения, кроме того, что она в Инглсайде со своей дражайшей Дианой.

– Разве мы будем спать не в комнате для гостей? – спросила Диана, когда пришло время ложиться спать. – Мы ведь всегда кладем гостей там, Сюзан.

– Твоя тетя Диана приезжает завтра вечером с твоими папой и мамой, – сказала Сюзан. – Так что комната приготовлена для нее. Зато вы можете взять Заморыша на свою кровать, а в комнате для гостей он не мог бы спать с вами.

– Ах, как чудесно пахнет постельное белье! – сказала Дилайла, когда они уютно устроились под одеялом.

– Сюзан всегда кипятит белье с фиалковым корнем, – объяснила Диана.

Дилайла вздохнула.

– Я все думаю, знаешь ли ты, Диана, какая ты счастливая девочка. Если бы у меня был такой дом, как у тебя… но такова моя судьба. Я просто должна примириться с ней.

Сюзан, совершая ночной обход, перед тем как самой улечься в постель, вошла и сказала им, чтобы они перестали болтать и поскорее засыпали. Каждой из них она дала булочку с кленовым сиропом.

– Я никогда не забуду вашу доброту, мисс Бейкер, – сказала Дилайла дрожащим от волнения голосом. Сюзан отправилась спать, думая о том, что более воспитанной, более обаятельной девочки она еще не видела. Конечно же, до сих пор она превратно судила о Дилайле Грин. Хотя в ту же минуту Сюзан пришло в голову, что для ребенка, который никогда не ест досыта, формы вышеупомянутой Дилайлы Грин слишком уж округлы!

На следующий день после обеда Дилайла ушла домой, а вечером приехали мама, папа и тетя Диана. В понедельник грянул пресловутый гром среди ясного неба. Поднявшись на школьное крыльцо, Диана услышала свое имя – в классной комнате Дилайла Грин была в центре внимания группы любопытных девочек.

– Инглсайд меня так разочаровал. Ди всегда так хвасталась своим домом, что я ожидала увидеть особняк. Конечно, дом довольно большой, но часть мебели совсем ветхая. Стулья ужасно нуждаются в починке.

– А фарфоровых собак ты видела? – спросила Бесси Палмер.

– Ничего особенного. На них даже нет шерсти. Я прямо сказала Диане, что разочарована.

Ноги Дианы приросли к земле… или, точнее, к полу крыльца. Она и не думала подслушивать – она просто была слишком ошеломлена, чтобы двинуться с места.

– Мне жаль Диану, – продолжила Дилайла. – Ее родители совершенно возмутительным образом не заботятся о детях. Ее мать вечно таскается по гостям. Это просто ужасно! Уезжает и оставляет детей под присмотром старой Сюзан, а она почти выжила из ума. Она еще доведет их до богадельни. Какой бессмысленный расход продуктов в кухне, вы не поверили бы! Жена доктора слишком легкомысленна и ленива, чтобы готовить самой даже тогда, когда она дома, так что Сюзан делает все, как ей заблагорассудится. Она собиралась кормить нас в кухне, но я ей прямо сказала: «Гостья я или нет?» Она, конечно, пригрозила, что запрет меня в чулан, если я буду дерзить, но я сказала: «Не посмеете», и она не посмела. "Вы можете тиранить инглсайдских детей, но не меня," — сказала я ей. О, говорю вам, я сумела справиться с Сюзан. Я не позволила ей дать Рилле успокоительный сироп. «Разве вы не знаете, что это отрава для детей?» – сказала я. Зато она отомстила мне за едой. Такая жадная! Какие маленькие порции она дает! Была курица, но я получила только гузку, и никто даже не предложил мне взять второй кусок пирога. Но Сюзан позволила бы мне спать в комнате для гостей, да только Диана слышать об этом не захотела… из обыкновенной мелочности. Она так завистлива. Но все равно мне жаль ее. Она сказала мне, что Нэн щиплет ее самым возмутительным образом. Руки у нее сплошь в синяках. Мы спали в ее комнате, и шелудивый старый кот лежал у нас в ногах всю ночь. Это было не гогинично – я так и сказала Ди. И мое жемчужное ожерелье исчезло. Конечно, я не говорю, что Сюзан взяла его. Я верю в ее честность… но это странно. А Ширли швырнул в меня бутылку чернил. Мое платье совершенно испорчено, но меня это не волнует – просто маме придется купить мне новое. Ну, во всяком случае, я выкопала все одуванчики с их газонов и начистила столовое серебро. Видели бы вы это серебро! Не знаю, когда его чистили прежде. Говорю вам, Сюзан прохлаждается, когда жены доктора нет дома. Я дала ей понять, что вижу ее насквозь. «Почему вы, Сюзан, никогда не моете котелок для картошки?» – спросила я ее. Видели бы вы ее лицо! Посмотрите на мое новое кольцо, девочки. Мне подарил его один знакомый мальчик из Лоубриджа.

– Я часто видела это кольцо на руке Дианы Блайт, – презрительно сказала Пегги Мак-Алистер.

– А я не верю ни единому слову из того, что ты сказала об Инглсайде, – заявила Лора Карр.

Прежде чем Дилайла успела ответить, Диана, вновь обретшая способность двигаться и говорить, метнулась в классную комнату.

– Иуда! – сказала она. Впоследствии она с раскаянием думала о том, что было недостойно настоящей леди употребить такое выражение. Но она была уязвлена до глубины души, а когда вы так взволнованы, невозможно тщательно подбирать слова.

– Я не Иуда! – пробормотала Дилайла, вспыхнув ярким румянцем стыда, возможно впервые в жизни.

– Иуда! В тебе нет ни капли искренности! И не смей говорить со мной до конца твоих дней!

Диана выскочила из школы и побежала домой. Она не могла сидеть на уроках в тот день, она просто не могла! Инглсайдской парадной дверью грохнули так, как еще никогда не грохали прежде.

– Дорогая, что случилось? – спросила Аня, чье кухонное совещание с Сюзан было прервано плачущей дочерью, которая стремительно бросилась к ней и припала к материнскому плечу.

Вся история была рассказана с рыданиями и довольно несвязно.

– Я была оскорблена во всех моих лучших чувствах, мама. И я никогда больше не поверю ни в чью искренность!

– Моя дорогая, не все твои друзья будут такими. Полина не была такой.

– Это произошло дважды, – с горечью сказала Диана, все еще страдая от ощущения измены и потери. – В третий раз этого не будет.

– Мне жаль, что Ди потеряла веру в человечество, – сказала Аня довольно печально, когда Ди ушла наверх. – Это настоящая трагедия для нее. Ей действительно не повезло с некоторыми из ее подруг. Сначала Дженни Пенни, а теперь Дилайла Грин. Беда в том, что Ди всегда привлекают девочки, которые умеют рассказывать интересные истории. А поза мученицы, которую приняла Дилайла, была пленительна.

– Если вы спросите мое мнение, миссис докторша, дорогая, то это чадо Гринов – искуснейшая притворщица, – сказала Сюзан с тем большим ожесточением, что сама была так искусно введена в заблуждение глазами и манерами Дилайлы. – Надо же до такого додуматься! Назвать нашего кота шелудивым! Я не любительница кошек, но Заморышу семь лет, и к нему следует относиться по меньшей мере с уважением. Что же до моего котелка для картошки…

Но у Сюзан, право же, не было слов, чтобы выразить свои чувства касательно котелка.

А тем временем Ди в своей комнате думала о том, что, быть может, еще не слишком поздно попытаться стать лучшей подругой Лоры Карр. Лора, пусть даже и не очень интересная, была все же искренней. Ди вздохнула. Какое-то очарование ушло из жизни вместе с верой в горькую участь Дилайлы.

39

Резкий восточный ветер ворчал вокруг Инглсайда, как сварливая старуха. Это был один из тех холодных, промозглых дней конца августа, в которые становится как-то не по себе, один из тех дней, когда все идет кувырком. В давние авонлейские годы Аня назвала бы его Судным днем. Новый щенок, которого Гилберт принес домой для мальчиков, сгрыз эмаль с ножки обеденного стола. Сюзан обнаружила, что моль пирует в шкафу с шерстяными одеялами. Новый котенок Нэн испортил лучший из папоротников. Джем и Берти Шекспир всю вторую половину дня производили ужаснейший грохот на чердаке, колотя по жестяным ведрам вместо барабанов. Сама Аня разбила расписной стеклянный абажур. Но почему-то ей доставил удовольствие звук разлетевшихся во все стороны осколков! У Риллы болело ухо, а у Ширли появилась таинственная сыпь на шее, которая обеспокоила Аню, но на которую Гилберт только взглянул мельком и сказал рассеянно, что, по его мнению, это ничего не значит. Конечно, это не значило ничего для него! Ширли был всего лишь его собственным сыном! И для него ничего не значило то, что он пригласил Трентов к обеду на прошлой неделе и забыл сказать об этом Ане до того, как они приехали. Аня и Сюзан именно в тот день были сверх обычного загружены работой и предполагали приготовить ужин на скорую руку из того, что осталось в кладовой. А миссис Трент пользуется репутацией лучшей хозяйки в Шарлоттауне! Ну где были чулки Уолтера с синими носками?

– Как ты думаешь, Уолтер, мог бы ты хоть раз положить вещь на ее место? Нэн, я не знаю, где находятся семь океанов и морей![17]17
  «Семь океанов и морей» – так называют северную и южную части Атлантического океана, северную и южную части Тихого океана, Северный Ледовитый океан, северную и южную части Индийского океана.


[Закрыть] Ради всего святого, перестань задавать вопросы. Меня ничуть не удивляет, что Сократа[18]18
  Сократ (469 – 399 гг. до н. э.) – греческий философ.


[Закрыть] отравили. Они вынуждены были сделать это.

Уолтер и Нэн с удивлением смотрели на нее. Никогда прежде они не слышали, чтобы мама говорила таким тоном. Взгляд Уолтера раздражил Аню еще больше.

– Диана, неужели нужно вечно говорить тебе, чтобы ты не крутилась на табурете у пианино? Ширли, как тебе не стыдно! Измазал весь новый журнал вареньем! И может быть, кто-нибудь будет так добр, чтобы сказать мне, куда делись подвески от этой люстры?

Никто не мог сказать ей – Сюзан сняла их с крючков и унесла, чтобы вымыть, – и Аня стремительно удалилась наверх, чтобы скрыться от огорченных глаз своих детей.

Она возбужденно расхаживала по своей комнате. Что с ней? Неужели она превращается в одно из тех брюзгливых существ, которых все выводит из терпения? Все раздражало ее в последние дни. Некоторые мелкие привычки Гилберта, на которые она прежде почти не обращала внимания, стали вдруг действовать ей на нервы. Она чувствовала, что ей до смерти надоели эти никогда не кончающиеся однообразные заботы и обязанности… до смерти надоело потакать прихотям ее домашних. Когда-то все, что она делала для своего дома и семьи, доставляло ей удовольствие. Теперь же ее, похоже, даже не интересовало то, что она делала. Она все время чувствовала себя словно в ночном кошмаре, когда со спутанными ногами пытаешься кого-то догнать.

Хуже всего было то, что Гилберт совершенно не замечал в ней никакой перемены. Он работал день и ночь и, казалось, не интересовался ничем, кроме своей работы. Единственное, что он сказал в тот день за обедом: «Передай, пожалуйста, горчицу».

"Я могу, конечно, говорить со стульями и столами, – думала Аня с горечью. – Мы становимся друг для друга чем-то вроде привычки — не более. Он даже не заметил вчера вечером, что на мне было новое платье. И прошло столько времени с тех пор, как он в последний раз назвал меня «моя девочка», что я и забыла, когда это было. Что ж, я полагаю, все супруги приходят к этому в конце концов. Вероятно, большинство женщин испытали это. Он просто воспринимает меня как нечто само собой разумеющееся. Его работа – единственное, что имеет для него какое-то значение теперь. Да гдеже мой носовой платок?"

Аня схватила носовой платок и села на стул, чтобы насладиться своей мукой. Гилберт не любил ее больше. Когда он целовал ее, он делал это рассеянно, просто по привычке. Весь романтический ореол их отношений исчез. Старые шутки, над которыми они когда-то смеялись вместе, пришли ей на память, вдруг исполнившись трагического смысла. Как могла она когда-то думать, будто это смешно? Монти Тернер, который целовал свою жену методично раз в неделю – вел записи, чтобы не забыть. («Неужели жене нужны такие поцелуи?») Кертис Эймс, который встретил свою жену в новой шляпке и не узнал ее. Миссис Дэр, которая сказала: "Я не гак уж сильно люблю своего мужа, но мне не хватало бы его, если бы его не было поблизости. («Вероятно, Гилберту не хватало бы меня, если бы меня не было поблизости! Неужели мы дошли до этого?») Нэт Эллиот, который сказал своей жене после десяти лет совместной жизни: «Если хочешь знать, мне ужасно надоело быть женатым». («А мы женаты пятнадцать лет!») Что ж, возможно, все мужчины таковы. Мисс Корнелия наверняка сказала бы именно это. Спустя некоторое время их становится трудно держать при себе. («Если моего мужа придется „держать“, я не хочу держать его».) Но ведь была и миссис Клоу, гордо сказавшая как-то раз: «Мы женаты двадцать лет, и мой муж любит меня так же горячо, как любил в день нашей свадьбы». Но, возможно, она обманывала себя или только делала вид. И выглядела она соответственно своему возрасту, а то и старше. («Интересно, начинаю ли я выглядеть старой?»)

Впервые ей показалось, что годы дают о себе знать. Подойдя к зеркалу, она взглянула на себя критически. Действительно, были крошечные морщинки в уголках ее глаз, но заметить их можно было только в ярком свете. Линии ее подбородка все еще оставались неразмытыми. Бледна она была всегда. В ее по-прежнему густых и волнистых волосах не виднелось ни единой нити седины. Но разве кому-нибудь по-настоящему нравятся рыжие волосы? Ее нос был все еще определенно хорош. Аня слегка похлопала его, как друга, вспоминая те моменты жизни, когда ее нос один поддерживал ее. Но Гилберт просто принимал ее нос как нечто само собой разумеющееся. Крючковатый или приплюснутый – Гилберту было бы все равно. Скорее всего, он вообще забыл, что у нее есть нос, хотя, возможно, ему, как миссис Дэр, не хватало бы ее носа, если бы его вдруг не оказалось на лице.

"Надо пойти и посмотреть, как там Рилла и Ширли, – подумала Аня мрачно. – По крайней мере, им я все еще нужна. Бедные дети! Отчего я была сегодня такой резкой с ними? Ох, наверное, они все говорят за моей спиной: «Какой раздражительной становится бедная мама!»"

Продолжал идти дождь, и продолжал завывать ветер. Фантазия для жестяных ведер на чердаке завершилась, но беспрерывное стрекотание одинокого сверчка в гостиной почти свело Аню с ума. Дневная почта принесла ей два письма. Одно было от Мариллы, но Аня вздохнула, когда свернула его, – почерк Мариллы становился старчески неровным. Другое письмо, из Шарлоттауна, прислала миссис Фаулер, с которой Аня была не очень хорошо знакома. Миссис Фаулер приглашала доктора Блайта с супругой отобедать у нее в следующий вторник в семь часов, чтобы «увидеться с вашим старым другом, миссис Доусон из Виннипега, урожденной Кристиной Стюарт».

Аня выронила письмо. На нее нахлынули воспоминания – некоторые из них явно неприятные. Кристина Стюарт из Редмонда, девушка, с которой, как все считали одно время, был помолвлен Гилберт, девушка, к которой она когда-то так сильно ревновала, да, она могла признаться в этом теперь, двадцать лет спустя. Она действительно ревновала, она ненавидела Кристину Стюарт. Она не вспоминала о Кристине много лет, но помнила ее очень хорошо. Высокая девушка, с лицом цвета слоновой кости, большими темно-голубыми глазами и густыми иссиня-черными волосами. И определенной претензией на исключительность во всем ее облике. Но с длинным носом, да, бесспорно длинным. Красивая. О, никто не мог отрицать, что Кристина была очень красива. Много лет назад Аня слышала от кого-то, что Кристина «сделала прекрасную партию» и уехала на запад.

Гилберт забежал домой, чтобы наспех поужинать – в Верхнем Глене была эпидемия кори, – и Аня молча вручила ему письмо миссис Фаулер.

– Кристина Стюарт! Конечно, мы поедем. Я очень хотел бы увидеть ее, чтобы оживить память прошлых лет, – сказал он с выражением восторга, которое впервые за много недель появилось на его лице. – Бедная девочка, у нее были свои горести. Ты знаешь, четыре года назад она потеряла мужа.

Аня не знала. И откуда узнал это Гилберт? Почему он никогда не говорил ей об этом? И неужели он забыл, что в следующий вторник годовщина их собственной свадьбы? День, в который они никогда не принимали никаких приглашений, но устраивали праздник для себя одних. Что ж, она не станет напоминать ему. Пусть он увидит свою Кристину, если хочет. Что это за загадочную фразу бросила ей однажды редмондская знакомая? «Между Гилбертом и Кристиной было гораздо больше, чем известно тебе, Аня». Она лишь посмеялась над этим в то время. Клэр Халлет всегда была злопыхательницей. Но, возможно, действительно что-то было. И Аня, похолодев, вдруг вспомнила, что вскоре после свадьбы нашла фотографию Кристины в старой записной книжке Гилберта. Он тогда, казалось, отнесся к этому довольно равнодушно и сказал, что удивлялся, куда мог этот старый снимок запропаститься. Но не был ли это один из тех незначительных фактов, которые свидетельствуют о фактах огромной важности? Возможно ли, что Гилберт когда-то любил Кристину? Не была ли она, Аня, всего лишь второй избранницей? Утешительным призом?

«Конечно же, я не ревную», – подумала Аня, пытаясь засмеяться. Все это было так нелепо. Что могло быть естественнее, чем желание Гилберта увидеть старую редмондскую знакомую? Что могло быть естественнее, чем то, что всегда очень занятый человек, женатый пятнадцать лет, забывает времена года, и месяцы, и дни? Аня написала миссис Фаулер, что они принимают приглашение, и затем провела три дня, предшествовавшие вторнику, в отчаянной надежде, что какой-нибудь младенец в Верхнем Глене захочет появиться на свет во вторник в половине шестого пополудни.