Текст книги "Энн в Редмонде"
Автор книги: Люси Монтгомери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
Глава тридцатая
ДЖОН ДУГЛАС НАКОНЕЦ ОБЪЯСНЯЕТСЯ
Энн надеялась, что после того памятного вечера в отношениях Джанет и Джона что-то изменится. Но все оставалось по-прежнему. Джон так же приходил к ним в гости, приглашал Джанет гулять и провожал ее домой после молитвенных собраний – как делал уже двадцать лет и, видимо, собирался делать еще двадцать. Лето шло к концу. Энн учила детей в школе, писала письма и немного занималась. Жизнь стала ей казаться чересчур монотонной, но тут случился весьма забавный инцидент.
Энн не видела долговязого белобрысого Сэмюэля с того самого вечера, как он предлагал ей мятные лепешки. Иногда, правда, они случайно встречались на улице. Но вот в теплый августовский вечер он вдруг заявился к ним и с серьезным видом уселся на скамье у крыльца. На нем была обычная рабочая одежда, состоявшая из залатанных штанов, синей рубахи с прорехами на локтях и Драной соломенной шляпы. Он молча глядел на девушку и жевал соломинку. Энн со вздохом отложила книгу и взялась за вышивание. Разговаривать с Сэмом ей было совершенно не о чем.
И вдруг после долгого молчания он заговорил сам:
– Я отсюда уезжаю.
– Да? – вежливо отозвалась Энн.
– Угу.
– И куда вы собрались?
– Хочу арендовать ферму. Уже присмотрел одну в Миллерсвилле. Но мне понадобится хозяйка.
– Это верно, – подтвердила Энн.
– Вот так.
Наступила еще одна долгая пауза. Наконец Сэм вынул соломинку изо рта.
– А вы за меня не пойдете?
– Что-о-о? – Энн не поверила своим ушам.
– Вы за меня не пойдете?
– То есть как – замуж? – еле выговорила она.
– Угу.
– Да я с вами почти незнакома! – негодующе воскликнула Энн.
– Познакомитесь, когда поженимся, – буркнул Сэм.
Энн призвала на помощь все, что осталось от ее чувства собственного достоинства.
– Об этом не может быть и речи, – высокомерно ответствовала она.
– Ну и зря, – Сэм ухмыльнулся. – Не такой уж я плохой жених. Я хорошо зарабатываю, и у меня есть деньги в банке.
– Перестаньте! Как вам такое пришло в голову? – Осознание комичности положения немного смягчило ее гнев.
– Вы мне приглянулись. И вы вроде работящая девушка. Мне не нужна лентяйка. Может, еще надумаете? Я немного подожду. Ну, я пошел. Пора доить коров.
Энн давно уже растеряла почти все свои иллюзии о том, как происходит предложение руки и сердца. Так что на этот раз она просто от души посмеялась, не почувствовав никакой обиды. Вечером она рассказала все Джанет, изобразив в лицах, как Сэм делал ей предложение. Обе долго хохотали.
Во время последней недели пребывания Энн в Велли-роуд за Джанет в страшной спешке заехал Алек Уорд.
– Меня послал за вами Дуглас, – сообщил он. – Кажется, миссис Дуглас на самом деле наконец-то собралась помереть.
Джанет побежала надевать шляпку, а Энн спросила:
– Миссис Дуглас стало хуже?
– В том-то и дело, что не стало. Поэтому я и думаю, что она помирает. Когда ей делалось хуже, она, бывало, металась и кричала, а сейчас лежит тихонько, как мышка. И уж если миссис Дуглас молчит, значит, ее дела и впрямь плохи.
– Я вижу, вы ее недолюбливаете, – сказала Энн.
– Да что в ней можно долюбливать? – свирепо ответил Алек.
Джанет вернулась домой вечером.
– Миссис Дуглас умерла, – устало сообщила она. – Вскоре после моего прихода. Она только успела сказать: «Ну, теперь ты, наверное, выйдешь замуж за Джона?» Мне было так обидно, Энн. Подумать только: даже его собственная мать считала, что я не выхожу за него замуж, потому что не хочу за ней ухаживать. Но там были посторонние, поэтому я и слова не сказала. Хорошо хоть, что Джона в комнате не было.
Джанет стала тихо плакать. Энн заварила ей крепкого имбирного чаю, чтобы как-то ее успокоить. Правда, позднее Энн обнаружила, что вместо имбиря она заварила белый перец, но Джанет даже не почувствовала разницы.
На закате, в день похорон, Джанет и Энн, как всегда, сидели на крыльце. Ветер в сосновом лесочке утих, на горизонте то и дело вспыхивали зарницы. На Джанет было ее безобразное черное платье, глаза и нос у нее покраснели от слез, и выглядела она из рук вон плохо.
Вдруг звякнула щеколда, и в сад вошел Джон Дуглас. Он решительно направился к ним, прямо через клумбу с геранью. Джанет встала. Энн тоже. Но Джон даже не заметил ее присутствия.
– Джанет, – выпалил он, – я прошу тебя стать моей женой.
Он произнес эти слова с таким видом, будто они рвались из него уже двадцать лет.
Красное лицо Джанет сделалось лиловым.
– Но почему ты мне не сказал этого раньше? – медленно проговорила она.
– Я не мог. Мать взяла с меня обещание, что я не женюсь, пока она будет жива. Это случилось девятнадцать лет назад. Ей было очень плохо, и казалось, что долго она не протянет. Доктор сказал, что ей осталось жить не больше полугода. Но я все равно не хотел давать такого обещания. Она меня вынудила. Трудно отказать больному страдающему человеку.
– Да чем же я ей не угодила? – воскликнула Джанет.
– Ничем. Она просто не хотела, чтобы у нас в доме появилась другая женщина. Любая. Она грозила мне, что если я не дам ей такого обещания, она умрет тут же, у меня на глазах, и смерть ее будет на моей совести. Пришлось согласиться. Потом я ее много раз умолял освободить меня от этого обещания, но она отказывалась.
– Почему же ты мне ничего не сказал? – сдавленным голосом спросила Джанет. – Если бы я знала причину, мне было бы легче. Ну почему ты мне не сказал?
– Она взяла с меня клятву, что я не скажу об этом ни одной живой душе. Заставила поклясться на Библии. Я бы никогда не согласился, Джанет, если бы знал, сколько придется ждать. Ты не представляешь себе, что мне пришлось вынести за эти девятнадцать лет. Конечно и тебе тоже. Но ты простишь меня, Джанет? Пожалуйста, выходи за меня замуж. Я прибежал к тебе, как только освободился от своей клятвы.
Тут Энн, наконец, сообразила, что ей здесь не место и тихонько ушла в дом. Джанет она увидела только утромза завтраком.
– Как бессовестно, как жестоко она с вами поступила! – негодующе воскликнула Энн.
– Не надо говорить о мертвых дурно, Энн, – серьезно сказала Джанет. – Пусть Бог будет ей судьей. Я все-таки дождалась своего счастья. Да я бы и не возражала ждать, если бы только знала почему это нужно делать.
– Когда вы поженитесь?
– В следующем месяце. Без всякого шума. Соседи, конечно, скажут, что я поспешила выскочить за Джона, как только он избавился от своей бедной матери. Джон хотел всем рассказать правду, но я ему не позволила. «Нет, – сказала я, – давай сохраним это в тайне и не будем порочить ее память. Пусть люди говорят что хотят: главное – я сама знаю правду. А ее вина пусть умрет вместе с ней». В конце концов я его уговорила.
– А я не смогла бы ее простить, – заявила Энн.
– Когда ты доживешь до моих лет, Энн, ты о многом будешь судить иначе. С годами выучиваешься прощать. В сорок лет простить гораздо легче, чем в двадцать.
Глава тридцать первая
НАЧАЛО ПОСЛЕДНЕГО УЧЕБНОГО ГОДА
– Ну вот мы все и вернулись, загорелые и веселые, – сказала Фил, со вздохом удовлетворения усаживаясь на чемодан. – Как я рада видеть наш милый домик… и тетю Джимси… и кошек. Бандит, кажется, потерял еще кусок уха.
– Бандит останется самым лучшим котом на свете даже если у него вовсе не будет ушей, – улыбнулась Энн, сидя на своем сундуке и гладя Бандита, который извивался от восторга у нее на коленях.
– А вы разве не рады, что мы вернулись, тетя Джимси? – спросила Фил.
– Рада. Но уж больно вы тут все завалили. – Тетя Джемсина осуждающим взглядом обвела гору сундуков и чемоданов. – Поболтать вы успеете и после, а сейчас надо навести порядок. Меня с детства учили, что сначала надо поработать, а уж потом развлекаться.
– А у нашего поколения все наоборот, тетя Джимси. Наше правило – сначала надо вволю повеселиться, а потом уже гнуть спину. И работа лучше спорится, если сначала как следует порезвиться.
– Если ты собираешься замуж за пастора, – посоветовала тетя Джемсина, смирившись с неизбежным и берясь за вязанье – недаром подопечные так любили ее за покладистость, – то лучше забудь такие выражения, как «гнуть спину».
– Ну почему же? – простонала Фил. – Ну почему жена пастора должна остерегаться каждого живого слова? Я этого делать не собираюсь! На Паттерсон-стрит все так говорят – то есть употребляют метафоры, – и если я буду говорить иначе, меня сочтут невыносимой гордячкой.
– А ты сообщила родным, за кого собираешься замуж? – спросила Присцилла, скармливая Кошке-Саре кусочки колбасы от своего бутерброда.
Фил кивнула.
– И как они это восприняли?
– Ну, мама, конечно, пошла на приступ. Но я была тверда как скала – это я-то, Филиппа Гордон, которая раньше не могла сама решить, какую надеть шляпку! Папа не особенно возражал. Мой дедушка тоже был пастором, так что папа ничего не имеет против духовенства. Потом, когда мама успокоилась, я пригласила в гости Джо, и они оба в него влюбились. Но мама ему при каждом удобном случае делала прозрачные намеки: дескать, не такие она имела на меня виды. Да, девочки, все было не так-то просто. Но я победила, и Джо мой. А это – главное.
– Для тебя – да, – тоном Сивиллы произнесла тетя Джемсина.
– И для Джо – тоже! – воскликнула Фил. – Почему вы его все время жалеете, тетя Джимси? По-моему, ему надо завидовать. У его будущей жены есть все: красота, ум и золотое сердце.
– Мы-то привыкли к твоей манере городить невообразимую чушь, – терпеливо ответила тетя Джемсина. – Но если ты будешь так же разговаривать в присутствии посторонних, то они бог знает что о тебе подумают.
– А мне неважно, что обо мне подумают. Зачем мне это знать? Наверняка ничего хорошего. И я не уверена, что Бернс на самом деле хотел того, о чем просил в своей знаменитой молитве.
– Да мы все, наверное, время от времени просим в молитвах того, чего нам на самом деле вовсе не хочется, – честно признала тетя Джемсина. – Помню, я молилась, чтобы Бог помог мне простить одну мою подругу, но сейчас-то я знаю, что вовсе не хотела ее прощать. А когда я наконец перестала на нее сердиться, то простила ее безо всяких молитв.
– Что-то я не могу себе представить, чтобы вы на кого-нибудь долго держали зло, тетя Джимси, – сказала Стелла.– Нет, раньше я была довольно злопамятна. Но с годами прощать становится легче.
– Вот и мне пришлось в этом убедиться, – и Энн поведала всем историю Джона Дугласа и Джанет.
– А теперь расскажи, какая с тобой произошла романтическая история, – потребовала Фил. – На что ты намекала в своем письме?
Энн изобразила в лицах, как Сэм делал ей предложение, и девушки хохотали до слез, а тетя Джемсина, улыбнувшись, заметила:
– Нехорошо насмехаться над поклонниками. Впрочем, – безмятежно добавила она, – я сама всегда так делала.
– Расскажите нам о своих поклонниках, тетя Джимси, – попросила Фил. – У вас их, наверное, были толпы.
– Почему «были»? – обиделась тетя Джемсина. – У меня они и сейчас есть. У нас в деревне за мной ухаживали три вдовца. Не воображайте, мои милые, что любовь бывает только у молодых.
– Как-то само слово «вдовец» звучит не очень романтично.
– Ну и молодые люди не всегда ведут себя романтично. Как я над ними, беднягами, насмехалась – ужас! Один из них, Джим Элвуд, был словно не от мира сего и никогда не знал, что творится у него под носом. Ему понадобился целый год, чтобы сообразить, что я ему отказала. А когда он наконец женился, как-то вечером, едучи с женой домой из церкви, даже не заметил, что жена вывалилась из саней. Был еще Дэн Уинстон. Этот, наоборот, знал все на свете, даже то, что нас ждет в загробном мире. У него всегда имелся наготове ответ на любой вопрос. Спроси его, когда наступит Судный день, он и это знает. Вот кто мне нравился, так это Милтон Эдварде, но я и за него не пошла. Во-первых, у него совсем не было чувства юмора, а во-вторых, он так и не сделал мне предложения. Самым интересным моим поклонником был Морацио Рив. Но когда он описывал какое-нибудь событие, то так его приукрашивал, что невозможно было отделить правду от выдумки. Я вечно ломала голову, врет он или у него просто такое богатое воображение.
– Ну а остальные?
– Идите-ка лучше разбирайте чемоданы, – велела тетя Джемсина. – Над остальными мне насмехаться не хочется. Это были вполне уважаемые люди. У тебя в комнате стоит букет цветов, Энн. Посыльный принес его час назад.
Прошла неделя, и девушки всерьез взялись за учебу. На последнем курсе уже пора было подумать и о выпускных экзаменах. Энн твердо решила получить диплом с отличием по английской литературе, Присцилла сосредоточилась на греческом и латыни, а Филиппа долбила математику. Порой они страшно уставали, порой теряли надежду на успех, иногда им казалось, что диплом с отличием не стоит таких усилий. Как-то раз в самый разгар учебы Стелла забрела в комнату Энн и увидела, что хозяйка сидит на полу рядом с кучей исписанных листков бумаги.
– Что это ты делаешь, Энн?
– Перечитываю рассказы, которые я писала в детстве. Я так устала от зубрежки, что откопала их в сундуке и решила перечитать заново. В них столько трагедии и слез, что я хохотала до упаду.
– Дай почитать.
– Пожалуйста, вот мой шедевр. Заметь, какое прелестное название: «Мои могилы». Это душераздирающая повесть о жене пастора-методиста, которая разъезжала с мужем по свету и везде хоронила по ребенку. Всего у нее было девять детей, и я подробно описала смерть каждого. Я хотела похоронить всех девятерых, но у меня иссякло воображение и девятого я оставила в живых – калекой.
Стелла принялась, посмеиваясь, читать рассказ, а Энн взяла в руки пачку листков оберточной бумаги. Да это же та история, которую она писала, провалившись сквозь крышу утятника сестер Копп на Тори-роуд!
Энн перечитала диалог между астрами, душистым горошком, канарейками в кусте сирени и духом – покровителем сада. Какое-то время она сидела, глядя в пространство, а когда Стелла ушла, разгладила смятые листочки.
– А вот возьму и пошлю, – решительно сказала она вслух.
Глава тридцать вторая
ВИЗИТ ГАРДНЕРОВ
– Тетя Джимси, вам письмо с индийской маркой, – сообщила Фил. – Два письма Стелле, два – Присцилле, и толстое-претолстое письмо мне от Джо. А тебе, Энн, только какой-то тощенький конверт.
Никто не обратил внимания, как вспыхнула Энн, беря в руки конверт, в котором был лишь тонкий листок бумаги. Но когда Фил взглянула на Энн через две-три минуты, она увидела, что лицо ее подруги расцвело от счастья.
– Ты получила какое-то хорошее известие, дорогая?
– «Юный друг» согласился напечатать маленький рассказик, который я им послала две недели назад, – ответила Энн, изо всех сил стараясь делать вид, будто ей такое не в новинку, но не очень в этом преуспевая.
– Правда? Вот замечательно! А о чем этот рассказ? Когда его опубликуют? А гонорар они заплатили?
– Да, в конверт вложен чек на десять долларов, и редактор пишет, чтобы я присылала еще. Бедняга, он и не представляет, на что себя обрекает! Это очень старый рассказик, который я нашла у себя в сундуке. Я его подредактировала и отправила в журнал. Но я и надеяться не смела, что его возьмут, – в нем нет фабулы. – Энн с горечью вспомнила свою неудачу с «Искуплением».
– А на что ты потратишь эти десять долларов, Энн? Давай их пропьем, – предложила Фил.
– Я и собираюсь истратить их самым беспардонным образом, – весело заявила Энн. – По крайней мере, это – чистые деньги, не те, что мне заплатили за тот жуткий рассказ с рекламой полуфабрикатов. Те деньги я истратила на разные полезные вещи – платья и прочее, но мне все равно было противно их надевать.
– Подумать только – у нас появилась настоящая писательница! – воскликнула Присцилла.
– Это большая ответственность, – серьезно заметила тетя Джемсина.
– Совершенно верно, – таким же серьезным тоном отозвалась Фил. – От писателей никогда не знаешь, чего ждать. Возьмет и выведет нас всех в какой-нибудь истории.
– Я имела в виду совсем другое, – сурово возразила тетя Джемсина. – На человеке, чьи произведения публикуется в печати, лежит особая ответственность. Надеюсь, ты это сознаешь, Энн. Моя дочь тоже писала рассказы, до того как занялась более серьезным делом. Она мне говорила, что руководствуется правилом: «Никогда не пиши ни строчки, которую тебе было бы стыдно услышать на своих похоронах». Советую и тебе, Энн, следовать этому правилу, если ты всерьез собираешься заняться литературным трудом. Вот только, – с недоумением добавила тетя Джемсина, – Элизабет всегда почему-то при этом смеялась. Она вообще у меня такая смешливая, что я понять не могу, как ей вздумалось заняться миссионерской деятельностью. Я очень за нее рада, я молилась, чтобы она нашла себе серьезное занятие… только… только лучше бы она нашла что-нибудь другое.
Тетя Джемсина так и не поняла, почему эти слова вызвали взрыв смеха.
Весь день Энн ходила с сияющими глазами и мечтала о своих будущих литературных успехах. Все в том же приподнятом настроении она отправилась на прогулку, которую организовала Дженни Купер, и даже вид Джильберта, идущего впереди с Кристиной, не испортил ей настроения. Однако она не настолько витала в облаках, чтобы не заметить, что у Кристины некрасивая походка.
«Джильберт, наверное, смотрит только на ее лицо, – , пренебрежительно подумала Энн. – Чего еще ждать от мужчины?»
– Ты будешь дома в субботу после обеда? – спросил идущий рядом с ней Рой.
– Да.
– К тебе собрались с визитом мама с сестрами, – тихо сообщил он.
При этих словах у Энн заколотилось сердце, но ощущение было не из приятных. Она еще ни разу не видела никого из родных Роя и понимала все значение этого визита. От осознания того, что происходит нечто бесповоротное, у нее похолодело в груди.
– Я буду рада с ними познакомиться, – каким-то бесцветным голосом ответила Энн. И вдруг в глубине души усомнилась: так ли это на самом деле? Конечно, ей следовало бы радоваться, но ведь это будет нелегкое испытание. До Энн дошли слухи, как отнеслись в семье Гарднеров к «увлечению» Роя. Наверное, Рой потратил немало усилий, чтобы убедить мать и сестер нанести этот визит. Энн знала, что ее будут разглядывать три пары придирчивых глаз. Но сам факт, что они согласились с ней познакомиться, означал, что родные Роя смирились с возможным браком.
«Я просто буду сама собой, – надменно подумала Энн. – И даже не буду пытаться произвести на них хорошее впечатление».
И тем не менее она тут же стала размышлять, какое платье надеть в субботу и как причесать волосы – по-прежнему или сделать новую прическу, которая ей, кажется, больше идет. В общем, прогулка для нее была безнадежно испорчена. К вечеру она решила, что наденет коричневое платье из шифона, но волосы трогать не будет.
В пятницу ни у кого из обитательниц Домика Патти занятий в университете не было. Стелла решила воспользоваться свободным днем, чтобы написать эссе, и устроилась за столом в углу гостиной. На полу у ее ног постепенно росла груда листков бумаги. Стелла утверждала, что может что-нибудь сочинить, только бросая исписанные листы на пол. Энн с растрепанными волосами – она только что пришла с улицы, где дул сильный ветер – сидела на ковре во фланелевой кофте и домашней юбке и дразнила Кошку-Сару куриной косточкой. На коленях у нее свернулись оба кота – Джозеф и Бандит. В доме вкусно пахло ванилью – на кухне Присцилла пекла кекс к чаю. Вскоре она пришла в гостиную показать тете Джемсине свое изделие, которое она только что покрыла глазурью. На Присцилле был огромный фартук, а нос испачкан мукой.
И вот в этот роковой момент в дверь постучали. На стук никто не обратил внимания, кроме Фил, которая пошла открывать дверь, полагая, что из магазина прислали купленную ею шляпку.
На пороге стояла миссис Гарднер с дочерьми.
Энн вскочила на ноги, стряхнув на пол двух негодующих котов, и машинально переложила куриную косточку из правой руки в левую. Присцилла, вконец растерявшись, сунула шоколадный кекс под подушку на диванчике, стоявшем напротив камина, и ринулась наверх. Стелла стала лихорадочно подбирать листки со своим эссе. Только тетя Джемсина и Фил сохранили присутствие Духа. Благодаря им паника вскоре улеглась, гостей усадили, и Фил дала всем время прийти в себя, заняв гостей светской беседой. Энн села на диван, сверху спустилась Присцилла – без фартука и мучного пятна на носу. а Стелла привела свой угол в порядок.
Миссис Гарднер оказалась высокой, изысканно одетой женщиной. У нее было красивое худощавое лицо, идержалась она вполне дружелюбно, хотя и с долей натянутости. Алина Гарднер выглядела точной копией своей матери, но в ней не было даже натянутого дружелюбия, и разговаривала она с обитательницами Домика Патти надменно-снисходительным тоном. Зато в худенькой и веселой Дороти Гарднер было что-то от шалуна-мальчишки. Энн знала, что Рой любит ее больше всех своих родных, и ей Дороти тоже понравилась. Она очень походила на Роя, но глаза у нее были не темные и мечтательные, а зеленые и озорные. Благодаря ей и Фил визит прошел вполне благополучно, если не считать некоторого общего напряжения и двух происшествий. Бандит и Джозеф, оставшись без внимания, затеяли игру в догонялки и по очереди промчались по облаченным в шелк коленям миссис Гарднер. Та поднесла к глазам лорнет и поглядела вслед разыгравшимся котам с таким видом, будто в жизни не видела кошек. Энн, подавив нервный смешок, принесла ей извинения.
– Вы любите кошек? – спросила миссис Гарднер снисходительно-удивленным тоном.
Энн не испытывала к ним особой любви, если не считать ее привязанности к Бандиту. Однако, раздраженная тоном миссис Гарднер и почему-то вспомнив, что мать Джильберта Блайта так любит кошек, что только возражения мужа мешают ей заполнить ими весь дом, ответила:
– Но ведь они прелестные животные.
– А мне кошки не нравятся, – холодно заявила миссис Гарднер.
Тут вмешалась Дороти:
– Обожаю кошек. Они очаровательно сосредоточены на себе. Собаки чересчур уж преданы хозяевам. Мне с ними как-то совестно. А кошки – такие же эгоисты, как и мы.
– У вас восхитительные собаки старинного фарфора, – заметила Алина. – Можно, я посмотрю на них поближе?
Она встала, подошла к камину, взяла в руки Магога и, к ужасу Присциллы и Энн, села с ним на подушку, под которой был спрятан шоколадный кекс. Увы, сделать ничего было нельзя, и Алина так и просидела на кексе до конца визита, обсуждая достоинства фарфоровых собак.
Когда гости собрались уходить, Дороти задержалась на несколько секунд, чтобы шепнуть Энн:
– Мы с вами обязательно подружимся. Рой мне все про вас рассказал. Больше ему, бедняге, не с кем поделиться – ну кому придет в голову делиться с мамой или Алиной? Как вам здесь, наверное, весело живется! Можно, я буду приходить к вам в гости?
– Конечно, приходите, – радушно ответила Энн. По крайней мере, у Роя есть одна симпатичная сестра. Энн была уверена, что никогда не подружится с Алиной, хотя, возможно, ей и удастся завоевать расположение миссис Гарднер. В общем, проводив гостей, Энн вздохнула с облегчением.
– Ну вот, – трагически проговорила Присцилла, поднимая подушку. – Кекс превратился в лепешку, и подушка тоже погибла. Что ни говорите, а пятница и вправду несчастливый день.
– Ас какой стати приходить в гости в пятницу, когда вас ожидают в субботу? – сурово произнесла тетя Джемсина.
– Наверное, это Рой перепутал, – высказала предположение Фил. – Когда он разговаривает с Энн, бедный мальчик теряет всякое соображение. Кстати, а где Энн?
Энн ушла к себе. Ей почему-то хотелось плакать. Но она заставила себя засмеяться. Ну не безобразно ли вели себя Бандит с Джозефом! А Дороти просто душечка.
