Текст книги "Энн в Редмонде"

Автор книги: Люси Монтгомери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Люси Монтгомери
История Энн Ширли

Глава первая
ТЕНЬ ПЕРЕМЕН

– Урожай убран, и лето закончилось, – сказала Энн Ширли, глядя на оголенные поля. Они с Дианой собирали яблоки в саду Грингейбла и сейчас отдыхали от своих трудов в солнечном углу сада, овеянном ароматами папоротников, которые ветер приносил из леса.

Все вокруг дышало осенью. Вдали глухо вздыхало море, поля были покрыты пожухлой стерней, долина вокруг ручья лиловела астрами, а Лучезарное озеро светилось спокойной прозрачной синевой осени, совсем не похожей на переливчатую голубизну весны или густую лазурь лета.

– Что ж, – улыбнулась Диана и покрутила на пальце свое новое кольцо, – неплохое было лето – и так хорошо закончилось – свадьбой мисс Лаванды. Сейчас миссис и мистер Ирвинг, наверное, уже на Тихоокеанском побережье.

– Мне кажется, что за это время можно было уже объехать вокруг света, – вздохнула Энн. – Просто не верится, что свадьба состоялась всего неделю назад. Столько всего изменилось. В Эвонли уже нет мисс Лаванды и нет Алланов. Какой пустынный вид у их дома с закрытыми ставнями. Я вчера прошла мимо, и у меня возникло такое чувство, будто все умерли.

– Такого славного пастора, как мистер Аллан, нашему приходу уже не достанется, – убежденно проговорила Диана. – А когда еще и вы с Джильбертом уедете, скука будет просто ужасная.

– Зато останется Фред, – поддразнила ее Энн.

– А когда к вам переедет миссис Линд? – спросила Диана, притворившись, что не слышала лукавой фразы Энн.

– Завтра. Я рада, что она к нам переезжает, но все-таки это еще одна перемена. Вчера мы с Мариллой освободили комнату для гостей. И знаешь, Диана, мне было ужасно неприятно. Глупо, конечно, но мне казалось, что мы совершаем святотатство. Эта комната, в которой никто никогда не жил, казалась мне каким-то священным местом. Мне всегда было странно, что Марилла осмеливается там убираться. А теперь там не только убрано, но все вынесено, и комната стоит пустая, голая. Все-таки неприятно, когда священное место оскверняют, даже если ты уже понимаешь, что ничего священного там нет.

– Как мне одиноко будет без тебя! – в сотый раз простонала Диана. – Страшно подумать, что ты уезжаешь уже на следующей неделе!

– Но пока-то я еще не уехала, – весело возразила Энн. – Не будем позволять следующей неделе отравить нам эту. Мне самой ужасно не хочется ехать – я так люблю Грингейбл. Как я буду по нему тосковать! Мне будет гораздо хуже, чем тебе. Ты-то останешься здесь со своими друзьями – и с Фредом. А я окажусь одна среди чужих людей – и кругом ни одной родной души!

– Если не считать Джильберта и Чарли Слоуна, – с таким же лукавым видом заметила Диана.

– Мальчики, может, снимут квартиру на другом конце Кингспорта, – возразила Энн. – Но все-таки я рада, что еду в Редмондский университет, и уверена, со временем мне там понравится. Но мне будет очень скучно первую неделю-две. И бесполезно ждать уик-энда – мне ведь не удастся на воскресенье приезжать домой, как из Куинс-колледжа. А до рождественских каникул, кажется, еще тысяча лет.

– Все изменилось – или скоро изменится, – грустно согласилась Диана. – У меня такое чувство, Энн, что былое никогда не вернется.

– Да, – задумчиво сказала Энн, – видимо, мы с тобой дошли до развилки, где наши пути расходятся. Этого следовало ожидать. Нам по восемнадцать лет, Диана. Через два года будет по двадцать. Когда мне было десять лет, мне казалось, что двадцать – это уже почти старость. Не успеем мы оглянуться, как ты станешь солидной пожилой матроной. А я – старой девой, мисс Энн, которая будет приезжать к тебе на каникулы. У тебя ведь найдется для меня местечко, Диана? Это не обязательно должна быть комната для гостей – я соглашусь на любую комнатушку…

– Какую чушь ты несешь, Энн! – засмеялась Диана. – Ты выйдешь замуж за богатого красавца и даже не посмотришь на наши комнаты для гостей. Небось, задерешь нос и знаться не захочешь со скромными друзьями своей юности…

– Очень будет жаль: боюсь, что мой симпатичный носик от этого не выиграет. – Энн любовно погладила единственную часть своего лица, которой она безоговорочно гордилась. – Не так уж много у меня на лице красивого, чтобы портить последнее. Даже если я выйду замуж за короля каннибалов, обещаю не задирать нос, Диана, и не отказываться от друзей своей юности.

Девушки весело рассмеялись и на этом расстались. Диана пошла домой, а Энн отправилась на почту. Там ее дожидалось письмо. У Лучезарного озера ее догнал Джильберт. Энн вся сияла от полученного известия.

– Присцилла Грант тоже будет учиться в Редмонде! – воскликнула она. – Правда, это замечательно, Джильберт? Я надеялась, что, может, она поедет с нами, но ее отец никак не соглашался. А теперь он согласился, и мы поселимся вместе с ней. Я уже не боюсь никаких профессоров в боевом строю – рядом со мной будет моя надежная подруга.

– Мне кажется, нам понравится Кингспорт, – сказал Джильберт. – Это мирный старый городок, и рядом – замечательный лес. Я слышал, что места кругом красивейшие.

– Не знаю, может ли быть что-нибудь красивее этого! – проговорила Энн, оглядывая окрестности восторженным взглядом человека, для которого дом всегда остается самым лучшим местом на земле, какие бы красоты ни встречались под чужими звездами.

Они стояли, опершись на перила моста, упиваясь очарованием летних сумерек. Это было то самое место, где Энн выбралась на сваю из тонущей лодки в тот день, когда Элейн отправилась к своему Камелоту. На западе еще рдела полоска заката, но уже взошла луна, и в ее свете озеро сияло, как серебряная мечта. Двое молодых людей были захвачены в плен воспоминаний.

– Что-то ты затихла, Энн, – наконец прервал молчание Джильберт.

– Я боюсь даже пошевелиться – вдруг вся эта красота исчезнет, как только мы заговорим, – прошептала она.

Джильберт вдруг накрыл рукой руку Энн, лежавшую на перилах. Его карие глаза потемнели, а по-юношески мягкие губы приоткрылись, чтобы поведать девушке мечту, которая согревала надеждой его душу. Но Энн отдернула руку и быстро отвернулась от озера. Сумерки сразу потеряли для нее свое магическое очарование.

– Ой, пора домой! – с несколько преувеличенной небрежностью воскликнула она. – У Мариллы днем болела голова, и Дэви наверняка уже учинил какое-нибудь безобразие. Слишком я тут задержалась.

Всю дорогу до дома Энн неумолчно болтала о всяких пустяках, не давая бедному Джильберту и рта раскрыть, и вздохнула с облегчением, когда они распрощались. С тех самых пор, когда в саду Приюта Радушного Эха ей открылось что-то новое в их отношениях с Джильбертом, ей стало с ним чуть-чуть неловко. В их спокойную юношескую дружбу закралось нечто новое, тревожное, что грозило омрачить и усложнить их отношения.

«Вот уж никак не предполагала, что буду рада распрощаться с Джильбертом, – подумала Энн с огорчением и некоторым раздражением. – Если он и дальше будет так продолжать, от нашей дружбы ничего не останется. Нет, я этого не допущу. И почему мальчики не хотят разумно смотреть на вещи?»

Однако где-то в глубине души Энн жило чувство, что и ее поведение не совсем «разумно». Почему она до сих пор ощущает на руке тепло от прикосновения Джильбер – та? И разве разумно, что это ощущение ей явно приятно – не то что пожатие Чарли Слоуна на танцах в Белых Песках три дня назад. Вспомнив этот эпизод, Энн даже поежилась. Но все затруднения, которые ей причиняли влюбленные поклонники, напрочь вылетели из ее головы, когда, войдя в гостиную Грингейбла, она увидела на диване горько рыдавшего восьмилетнего мальчика.

– Что случилось, Дэви? – спросила Энн, обняв его. – Где Марилла и Дора?

– Марилла укладывает Дору спать, – сквозь слезы проговорил Дэви, – а я плачу потому, что Дора упала в погреб – прямо полетела вверх тормашками – и расквасила нос, и…

– Ну ладно, милый, не плачь. Я понимаю, что тебе ее жалко, но слезами ты ей не поможешь. Успокойся, малыш…

– Я вовсе не потому плачу, что Дора свалилась в погреб, – перебил ее Дэви. – Я плачу потому, что этого не видел. Мне вечно не везет – как где случается что-нибудь интересное, так меня там нет.

Энн так и поперхнулась и, с трудом сдерживая смех, укоризненно сказала:

– Дэви, ну неужели это так интересно – увидеть, как твоя сестра падает с лестницы и сильно ушибается?

– Она не сильно ушиблась, – с вызовом бросил Дэви. – Конечно, если бы она расшиблась насмерть, мне было бы ее очень жалко. Но нас, Кизов, не так-то просто убить насмерть. В этом мы похожи на Блуветтов. В среду Герберт Блуветт свалился с сеновала в стойло прямо под копыта ужасно норовистой лошади. И все равно остался жив – только сломал три кости. Миссис Линд говорит, что некоторые люди такие живучие, что их хоть бревном по голове стукни – ничего им не сделается. Энн, это правда, что миссис Линд будет здесь жить?

– Да, Дэви, и я надеюсь, что ты не будешь ей грубить и озорничать.

– Ладно, не буду, только чего это тебе вздумалось бросать нас? Жила бы лучше здесь.

– Мне не так уж хочется ехать, Дэви, но нужно.

– Если тебе не хочется, то и не уезжай. Ты же взрослая. Когда я стану взрослым, то никогда не буду делать того, чего мне не хочется.

– Нет, Дэви, тебе всю жизнь придется делать то, что не хочется.

– Вот еще! Не буду, и все! Сейчас мне приходится делать то, что не хочется, потому что если я не буду вас слушаться, вы с Мариллой отправите меня в постель. А когда я вырасту, мной вообще никто не сможет командовать. Вот настанет житуха! Скажи, Энн, это правда, что говорит мама Милти – будто ты едешь в университет, чтобы поймать себе мужа?

На секунду Энн ожгло негодование. Потом, напомнив себе, что вульгарные слова матери Милти не должны ее трогать, она засмеялась:

– Нет, Дэви, я еду туда учиться, узнавать новое и расти.

– Куда тебе расти?

– Не телом, а умом.

– Ну а если бы ты действительно захотела поймать мужа, как это делается? – упорствовал Дэви, которого этот вопрос живо интересовал.

– А об этом ты лучше спроси миссис Боултер, – неосторожно ответила Энн. – Она в этом наверняка разбирается гораздо лучше меня.

– Ладно, – с серьезным видом кивнул Дэви. – В следующий раз спрошу.

– Дэви! – вскричала Энн, осознав свою ошибку. – Не вздумай и в самом деле это сделать!

– Но ты же сама мне сказала!

– Пора тебе идти спать, – объявила Энн, чтобы как-то выйти из затруднительного положения.

Глава вторая
ОСЕННИЕ ГИРЛЯНДЫ

Следующая неделя, заполненная бесчисленными «делами-последышками», как их называла Энн, пролетела незаметно. Среди этих «последышков» были прощальные визиты, которые наносила Энн или которые наносили ей. С одними посетителями или посещаемыми она была мила и разговаривала с удовольствием; с другими – холодна и надменна. Это зависело от того, разделяли ли они надежды Энн или считали, что она «много о себе понимает» и что их долг – «щелкнуть ее по носу, чтоб не задирала».

Общество по украшению Эвонли устроило в честь отъезда Энн и Джильберта вечеринку у Джози Пайн. Этот дом выбрали потому, что он был удобный и большой, а также потому, что девицы Пайн отказались бы принимать участие в прощальной вечеринке, если бы предложение устроить ее у них в доме было отвергнуто. Вечеринка получилась очень веселой и приятной. Джози и Герти вели себя как радушные хозяйки и, вопреки обыкновению, ничем не омрачили настроение собравшихся.

– Как тебе идет новое платье, Энн! Пожалуй, тебя в нем можно назвать почти хорошенькой.

– Я рада, что ты так думаешь, – ответила Энн с серьезным лицом, но с улыбкой в глазах. У нее постепенно развивалось чувство юмора, и слова, которые обидели бы ее в четырнадцать лет, теперь только забавляли. Джози подозревала, что эта улыбка в глазах таила насмешку на ее счет, но ограничилась тем, что шепнула сестре:

– Вот увидишь – теперь Энн будет еще больше задирать нос.

На вечеринке присутствовали все «отцы»-основатели общества, полные задора и веселья юности: краснощекая Диана Барри, за которой тенью ходил Фред; Джейн Эн-дрюс, некрасивая, опрятная и серьезная; Руби Джиллис, сияющая красотой в кремовой шелковой блузке, с красной кисточкой герани в золотистых волосах; Джильберт Блайт и Чарли Слоун, которые оба изо всех сил старались держаться поближе к неуловимой Энн; Керри Слоун с бледным и печальным лицом: ее отец запретил Оливеру Кимбаллу и близко подходить к их дому; Зануда Сперджен Макферсон, круглое лицо и оттопыренные уши которого оставались все такими же круглыми и оттопыренными, и Билли Эндрюс, который весь вечер просидел в углу, не сводя глаз с Энн и широко улыбаясь, когда к нему кто-нибудь обращался.

Энн была растрогана подарком, который ей преподнесли члены общества – томиком пьес Шекспира, – и вообще получила от вечеринки большое удовольствие, но под конец Джильберт испортил ей настроение. Он опять сделал ту же ошибку – за ужином на освещенной луной веранде сказал ей какие-то сентиментальные слова. В отместку Энн стала ласково разговаривать с Чарли Слоуном и позволила ему проводить себя домой. Однако она вскоре осознала, что месть наносит больше всего вреда тому, кто хочет отомстить. Джильберт отправился провожать Руби Джиллис, и Энн издалека слышала их веселый смех и болтовню. А сама она умирала от скуки, слушая Чарли Слоуна, который говорил не умолкая, но ни разу не сказал ничего путного. Энн время от времени рассеянно отвечала «да» или «нет» и думала, как роскошно выглядит Руби, а Чарли при лунном свете еще более лупоглаз, и что мир не так прекрасен, как ей казалось в начале вечера.

– Я просто устала, вот и все, – сказала себе Энн, когда наконец рассталась с Чарли и оказалась у себя в комнате. И сама искренне поверила своим словам. Но на следующий вечер, увидев, как Джильберт своим быстрым упругим шагом переходит через мостик и идет к Грингейблу, у нее в сердце словно бы забил тайный ключ радости.

– У тебя усталый вид, Энн, – сказал он.

– Да, я устала, потому что весь день шила и укладывала чемоданы. Да к тому же еще в отвратительном настроении оттого, что сегодня со мной приходили попрощаться шесть женщин, и ни одна из них не упустила случая сказать что-нибудь такое, от чего померкли краски и жизнь показалась серой и унылой, как утро в ноябре.

– Вот язвы, – заметил Джильберт.

– Да нет, – серьезно возразила Энн. – Если бы они были старыми злюками, я бы не обратила на их слова внимания. А они все добрые, все хорошо ко мне относятся, все хотели мне дать материнский совет. По их мнению, ехать в университет – сумасшествие и степень бакалавра мне совсем не нужна. Вот я и думаю: может, они правы? Миссис Слоун вздохнула и сказала: дай Бог, чтобы у тебя хватило сил выдержать такую нагрузку. И я сразу представила себе, как к концу третьего курса превращаюсь в усталую развалину. Миссис Райт сказала, что четыре года в Редмондском университете, наверно, обойдутся очень дорого, и я тут же почувствовала, что не имею права так разбазаривать свои и Мариллины деньги. Миссис Бэлл выразила надежду, что университет не сделает из меня заносчивой всезнайки, и я подумала, что через четыре года стану, наверное, невыносимой гордячкой, которая будет свысока смотреть на всех своих бывших соседей. А миссис Пайн заявила, что студентки университета, «жуткие воображалы и модницы, особенно те, что живут в Кингспорте», не захотят со мною знаться, и я сразу вообразила, как меня все сторонятся: кому нужна какая-то девчонка из захолустья, шаркающая грубыми башмаками по паркетным полам Редмонда?

Энн вздохнула и одновременно рассмеялась. Она была очень чувствительна к недобрым словам – даже когда слышала их от людей, чьим мнением совсем не дорожила.

– Велика важность, что они там наговорили, – усмехнулся Джильберт. – Ты же знаешь, какой у них ограниченный ум, даже если они и добрые женщины. Раз они чего-то никогда не делали, то и другим нельзя. Ты первая девушка из Эвонли, которая едет учиться в университет, а ты же знаешь, что всех людей, затеявших что-то новое, всегда считали ненормальными.

– Да знать-то я знаю, но одно дело знать, а другое – чувствовать. Разум мне говорит то же самое, что и ты, но иногда он не может побороть чувства. Поверишь ли – после ухода миссис Пайн я даже перестала укладывать вещи!

– Ты просто устала, Энн. Пойдем погуляем, и ты про все это забудешь. Давай побродим по лесу. Я тебе хочу там кое-что показать.

– А что?

– Я не уверен, что найду то, что видел весной. Пошли! Притворимся, будто мы опять дети и идем разыскивать сокровище.

Они весело пошли по дорожке. Помня, как ей было неприятно вчера вечером, Энн очень ласково разговаривала с Джильбертом, а Джильберт, которого этот и предыдущий случаи тоже кое-чему научили, старался держаться в рамках школьной дружбы. Миссис Линд и Марилла увидели их из окна кухни.

– Помяни мои слова, рано или поздно они поженятся, – одобрительно сказала миссис Линд.

Марилла поморщилась. Она тоже на это надеялась, но ей не нравилось, что миссис Линд делает из сердечных дел Энн очередную сплетню.

– Они еще дети, – отрезала она. Миссис Линд добродушно рассмеялась:

– Энн исполнилось восемнадцать. В этом возрасте я уже была замужем. Нам, старикам, Марилла, кажется, что дети никогда не вырастут. Энн уже взрослая девушка, а Джильберт – взрослый молодой человек. И он в нее страшно влюблен. Джильберт – отличный парень: лучшего мужа Энн не найти. Надеюсь только, что в университете ей не придет в голову какая-нибудь романтическая блажь. Я вообще против совместного обучения – я считаю, что в этих заведениях студенты занимаются одним флиртом.

– Но когда-нибудь они немного и учатся, – с улыбкой заметила Марилла.

– Ученье у них на последнем месте, – пренебрежительно заявила миссис Линд. – Но Энн, пожалуй, будет учиться. Она не склонна к флирту. А вот Джильбертом она зря пренебрегает. Знаю я этих девчонок! Чарли Слоун от нее тоже без ума, но не хотелось бы, чтобы она вышла замуж за одного из этих Слоунов. Вообще-то это – порядочная и честная семья, но, что ни говори, они всего лишь Слоуны.

Марилла кивнула. Постороннему человеку заявление, что Слоуны – это всего лишь Слоуны, наверное, ничего бы не сказало, но Марилла ее поняла. В каждой деревне есть такая семья: честные и порядочные люди, но почему-то не пользуются уважением односельчан.

Тем временем Джильберт и Энн в счастливом неведении о том, как распорядилась их судьбами миссис Рэйчел, гуляли под сенью леса. Сиреневый закатный свет просвечивал лес насквозь, в воздухе четко вырисовывались кружева паутины. Пройдя мимо темного пихтового лесочка, они пересекли окаймленную кленами, согретую солнцем поляну и увидели то, что Джильберт хотел показать Энн.

– А, вот она, – удовлетворенно сказал он.

– Яблоня! – воскликнула Энн. – В лесу!

– Да, настоящая садовая яблоня посреди сосен и буков, за милю от ближайшего сада! И плодоносит! Я тут был как-то весной и увидел ее всю в цвету. Решил, что приду осенью посмотреть, созрели ли на ней яблоки. Гляди, как она ими обвешана. На вид съедобные – желтенькие, с красными щечками. На диких яблонях плоды обычно маленькие и зеленые.

– Она, наверное, выросла из случайно занесенного сюда семечка, – мечтательно проговорила Энн. – Какое смелое деревце – не дало себя заглушить чужакам, одно, без сестер, выросло и расцвело – вот молодчина!

– Садись, Энн, на это заросшее мхом бревно – это будет трон. А я залезу на яблоню и нарву яблок. С земли их не достанешь – ей пришлось тянуться кверху, к свету.

Яблоки оказались необыкновенно вкусными. Под желтенькой кожурой была белая мякоть с розовыми прожилками. Они имели особый, резковатый, но приятный привкус леса, которого не бывает у садовых плодов.

– Роковое райское яблоко вряд ли имело более соблазнительный вкус, – улыбнулась Энн. – Однако пора идти домой. Смотри – только что были сумерки, а сейчас уже светит луна. Как жаль, что мы пропустили момент перехода вечера в ночь.

– Пошли назад вокруг болота, – предложил Джильберт. – Ну как, Энн, ты все еще в плохом настроении?

– Нет, эти яблоки были как манна небесная для моей страждущей души. Сейчас я уверена, что полюблю Редмонд и что четыре года покажутся мне очень счастливыми.

– А что потом?

– Потом будет еще один поворот дороги, и я не знаю, что лежит за ним, – да и знать не хочу. По-моему, лучше не знать.

Молодые люди в молчании неторопливо шли по тенистой тропинке. Говорить им не хотелось.

«Если бы Джильберт всегда вел себя так, как сегодня, как было бы все хорошо и просто», – подумала Энн.

А Джильберт смотрел на Энн, и ему казалось, что ее тонкая гибкая фигурка в светлом платье похожа на цветок белого ириса.

«Неужели она меня никогда не полюбит?»

При этой мысли у него тоскливо сжалось сердце.