Текст книги "Славные ребята"

Автор книги: Люси Фор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Если хотите, расскажу как-нибудь в следующий раз, это уж совсем иная история.

– Словом, вы со всем порвали?

– Нет, почему же? Я вернусь. Буду работать, накоплю денег и вернусь.

Марк невольно подивился про себя этому чисто буржуазному идеалу; мелкие чиновники тоже мечтают прикопить денег, чтобы провести остаток своих дней на Лазурном берегу.

Он поднялся, собираясь уйти, но тут отворилась дверь и размеренной походкой вошел еще один мальчик. Невысокий, жирноватый, жестковолосый, он, напоминавший своими повадками сытого мужичка, резко отличался от товарищей.

– Ну как, очухался?

– Иди ты к черту! – Потом указал глазами на Марка: – А это еще кто?

– Свой.

Матье обернулся к Марку.

– Это Альберик, поклонник сильных наркотиков.

– Заткнись… – И помолчав, спросил Марка: – А ты пробовал?

– Нет, не пробовал.

– Каждый по-своему с ума сходит, разве нет?

И, видимо, ради собственного удовольствия заговорил:

– Вообрази, звуки превращаются в цвет, все колышется, сливается, распадается… настоящий калейдоскоп. – И потише добавил: – Это только начальная фаза, в сущности, так, пустяки. А потом… Потом я вижу бога. – И ело слышным, но размеренным шепотом подтвердил: – Да, вижу.

– Ах вот как! Неужто видишь?

Пренебрегши этим замечанием, Альберик продолжал:

– Следы божества повсюду, надо только внимательнее присмотреться, как можно сильнее развить все свои чувства: слух, зрение, обоняние, воображение, а главное – надо любить… да, да, любить ближнего. Только так человек может полностью проявить себя, – И после паузы: – Земной рай – это не утопия. Со дня сотворения мира люди надеялись узреть лик божий. А нам, когда мы доводим наши мистические способности до состояния экстаза, это удается. И рай мы тоже построим.

Кольцо молчания окружало его, куда входило уважение не без примеси ласковой насмешки.

– Может, ты и видишь бога, но с твоими наркотиками тебе не долго придется его созерцать, потому что ты не сегодня-завтра окачуришься.

Марк воздержался вмешиваться, осуждать, а особенно сравнивать. Ему достаточно было наблюдать эту новую форму внутренних поисков.

«Если бы мы умели сделать реальность более привлекательной, они не убегали бы, не стремились бы к берегам, которых нельзя достичь. Отказ от этого материалистического общества, возврат к природе… Мы за все в ответе».

Он сказал только:

– До свидания.

Видимо, они окончательно забыли о присутствии своего случайного гостя, которому никогда не стоять в их рядах.

Глава шестая

«Выходит, молодежь видит нас такими! Искалеченными. А почему искалеченными? Хотя, возможно, они и правы. Правы… Что значит, правы? Кто мы такие в глазах человека, заклеймившего нас с точки зрения неоспоримой истины? Если он видит нас такими, – такова наша реальность. Единственная. Которая посильнее всех защитников, всех оправданий. И всякий мятеж, с этой точки зрения, становится легковесным.

Почему „нас“? Чем я, в сущности, похож на этого всем довольного папашу, коего столь красочно описал Матье? Но видят ли другие этого-то папашу именно таким, каким его описал сын? Столько на нас устремлено различных взглядов. Взгляд сына – безусловно, самый беспощадный, однако не самый справедливый. Самый справедливый – тоже мне еще одно устарелое понятие! Взгляд или справедливое суждение – вот только что именно брать за критерий?»

Марку хотелось бы послушать, что о нем говорят сыновья. Хотелось? Да уж не так сильно. Он предпочел бы, чтобы сыновья видели его таким, каким он старался быть в те вечера, когда находился в приподнятом настроении. И если он пожалел папочку Матье, то только лишь из солидарности поколений; он боялся, как бы сыновья не посмотрели на него так же и не увидели бы его в кривом зеркале, он и сам понимал, что зеркало кривое.

А жена? Хоть раз в жизни поинтересовался он по-настоящему, что она о нем думает? Каков он в ее глазах? И сомнений быть не может, что Дельфинин Марк ничуть не похож на того Марка, о котором судачат сыновья. И даже для каждого из сыновей он совсем другой.

Вдруг он растерялся.

Ну, а Марк глазами Марка? Единственно истинный, пытался он убедить себя, но это убеждение противоречило тому удовольствию, с которым он выслушивал о себе чужое мнение. Не думать о себе. Не пытаться отождествлять себя с самим собой. Это, конечно, наиболее мудрое решение.

«А как определить, скажем, семьи этих мальчиков? Алена? Матье? И этого все презирающего Сержа? Что скрывается за „отказом“, за неприятием этих юношей? Чего они ищут? Только уж не счастья. И не легкости. Не богатства. Более того, даже не наслаждений. Возможно, ищут веру, истину, силу, которой могли бы покориться. Или просто бога, как этот Альберик.

Откуда такое презрение к счастью. Они уверяют, что это, мол, буржуазное понятие, но как можно не желать счастья?

А ведь эти ребятишки отнюдь не святые. Тогда значит…»

Марк искренне страдал от того, что его с новыми знакомцами разделяет глухая стена. С новыми знакомцами, которые завтра, пожалуй, и знать его не захотят.

«В них трудно разобраться. Матье говорит и говорит много. Альберик тоже, но вот Ален и Серж ревниво и свирепо охраняют свою тайну, которая в их представлении и есть их свобода».

Разумеется, для журналиста такие вот мальчики немалое искушение. Отторгнутое прошлое… еще не совсем потерянное будущее. Марк сам не знал, чего ищет. Как же было ему понять, что он нашел?

В дверь постучали. Посыльный принес два письма. Одно из газеты: «Ждем Вашу новую статью. Предыдущие прошли с успехом и были встречены очень тепло. Но не следует делать между статьями перерыва». Ну так, эти господа могут быть спокойны, статья уже написана, отослана. Заметки об атмосфере, царящей в городе, ни слова о хиппи. В сущности, довольно легковесная. И что из того? Марк был совершенно спокоен. Следующую статью он пошлет после встречи с министром иностранных дел. Свидание должно состояться завтра.

Второе письмо было от Дельфины. Странное какое-то, тревожное… Один из сыновей (Давид – самый младший), по ее словам, попал в дурную компанию. Как-то вечером его задержали под мостом вместе с бродягами. Дельфине позвонили ночью. Утром, после того как была удостоверена личность Давида, его выпустили. Упрекать его не за что. По возвращении домой у него с матерью произошла бурная сцена. Он не желал ничего слушать, бунтовал, угрожал уйти из дома, если его будут принуждать выполнять то, что Дельфина считала нормой поведения, которую следует чтить. Например, предупреждать, что не вернешься к обеду, не водить домой ночевать незнакомых людей; однажды мать обнаружила в его спальне какого-то парня и женщину с грудным ребенком. Она была бы не так расстроена, если бы застала там девушку… хотя сурово осуждала своих друзей, которые поощряли такое. «Вот во что превратилась семья в отсутствии главы дома». Упрек был более чем прозрачен.

Дальше она писала о своей любимой подруге Катрин, чей сын взял и уехал в США. Вез денег, ничего ни у кого не попросив. И вот уже три месяца о нем ни слуху ни духу. Такие славные люди! Такая дружная семья! Дельфина боялась, как бы и у них не произошло нечто подобное. Не сегодня, так завтра. Не встречал ли Марк кого-нибудь из этих заблудших ребят? В Париже о них рассказывают просто ужасы какие-то. Говорят, будто одна девушка, сдававшая кровь бессчетное количество раз, еле доползла до английского посольства. Да, да, Дельфина напугана. Два старших сына как-то загадочно говорят о предстоящих каникулах. Все время строят какие-то планы и никому ни слова.

Марк перечитал письмо, оно и встревожило его и развеселило. Бедняжка… Сам-то он многому здесь научился. Однако сейчас речь шла о его собственных сыновьях. Старший вроде бы в смысле будущего стоит на правильном пути. Самого младшего ждет, очевидно, карьера литератора. Господи боже мой, до чего же все это сложно! Раньше он отнесся бы к таким вестям по-иному. Раньше… Даже не раньше, а всего неделю назад. А сейчас, хотя он и сильно продвинулся в изучении современной действительности, он все-таки расстроился. Не разделяя полностью страхов Дельфины, он тем не менее считал недопустимой излишнюю легкость. Ему представилась Дельфина, сыновья, их квартира на набережной Флёр… Картина уже почти нереальная, с каждым днем все больше стушевывавшаяся. И потом, у него не было сейчас прежней уверенности ни в том, что подлинная его жизнь именно там, ни в том, что она где-то еще.

Марк вышел из отеля и отправился прямо к министру иностранных дел брать интервью. Политическим деятелям этой маленькой страны лишь с трудом удавалось поддерживать равновесие. И Китай и Индия наперебой старались осыпать ее благодеяниями, ясно, каждая страна преследовала свои цели. Взять хотя бы шоссе, соединяющее Непал с Китаем, это, конечно, дар, но одновременно и угроза безопасности, национальной независимости. И кроме того, вопреки заботам короля об улучшении материального благосостояния: например, санитарное обслуживание, аэродромы, прокладка шоссейных дорог, – в гуще населения росло глухое недовольство.

Короче, полученных сведений вполне хватает на четыре странички.

Сразу же после беседы с министром Марка принял король. Так сказать, неофициальная аудиенция. За мощной оградой дворца король жил в довольно незатейливом бунгало.

Король, человек, видимо, скромный, явно чувствительный, старался держаться в тени и долго расспрашивал Марка о Европе и о Франции, которую он в свое время посетил. Он внимательно слушал собеседника, но за темными стеклами очков глаз его не было видно. Наконец Марку удалось прорваться со своими вопросами. И снова потекли те же самые слова: независимость, освобождение, отравленные дары – читай: путь через Тибет.

Потом не без гордости было упомянуто, что в стране сейчас насчитывается семь тысяч студентов.

Марк почувствовал живейшую симпатию к этому еще не старому человеку, по-видимому его ровеснику, ведущему свое происхождение прямо от Будды и весьма умело играющему в труднейшую игру – удерживать равновесие.

Аудиенция длилась целый час.

Вернувшись в отель, Марк тут же накатал статью. Он вдруг почувствовал какой-то подъем. Хиппи – бог с ними совсем! – с ними покончено, а вот король – действительно интереснейшая фигура. Сквозь оболочку государственного мужа Марк сумел разглядеть человека достойного.

Марк взял напрокат автомобиль. Стоит, и очень стоит, ознакомиться с окрестностями. Еще накануне он твердо решил совершить загородную прогулку, уехать из Катманду на несколько часов. Что влекло его – любопытство или желание не ждать впустую новых встреч? Так или иначе, он наметил себе на карте маршрут. Неужели это бегство? Ничего подобного, просто он, как и обычно, делает свое журналистское дело, и делает его уже без малого двадцать лет.

Целый час он катил по мерзкой дороге. А от Катманду его отделяло всего тридцать километров. Стоило свернуть с шоссе, и езда практически становилась невозможной. Когда он изучал карту, он по наивности решил, что все указанные там дороги годны для автомобильных прогулок. Глупейшее заблуждение, только европеец мог попасться на эту удочку.

И как раз в эту минуту Марк заметил, что справа от дороги раскинулось чье-то владение, а в центре его – розовый дом, он резко выделялся на фоне окружающей зелени. Туда вела узенькая дорожка. Шла она почти отвесно, так как дом стоял на горке.

Кто живет в этом роскошном доме? Марк остановил машину, опустил стекла, надеясь, что его обвеет ветерком. Выходить из машины не хотелось. Впрочем, к чему выходить? И тут он услышал позади чьи-то шаги. Повернувшись, увидел в заднее стекло машины женщину в индийском сари. На ногах у нее были сандалии на толстой деревянной подошве, и именно на их звонкий стук по булыжнику он и оглянулся. Длинные каштановые волосы доходили незнакомке почти до пояса.

– Хэлло, что вы здесь делаете?

Фраза эта была произнесена по-английски, но с резким американским акцентом.

– Ничего… просто смотрю…

Марк ответил по-английски, но, видимо, тоже с сильным акцентом, потому что незнакомка тут же сказала:

– A-а, вы француз?

– Да.

Она оглядела его, даже не скрывая своего любопытства. И, очевидно, осталась довольна внешностью незнакомца.

– Хотите чего-нибудь выпить?

– А этот прелестный дом ваш?

– Да, мне здесь его построили… Скоро уже пять лет. Поставьте машину в сторону, все равно дальше не проедете. Я вас подожду.

Она начала подыматься по каменистой тропке. Через минуту Марк догнал ее. На середине пути она остановилась, оглянулась, указала рукой на раскинувшийся вокруг пейзаж.

– Все-таки сказочная красота.

– Совершенно с вами согласен.

– Самое красивое место в окрестностях города. А главное – действительно уединенное.

– Что правда, то правда…

– Мне здесь так нравится… – В голосе ее прозвучала какая-то чувственная нотка. – Пошли быстрее. Через две минуты сможете освежиться.

– Я не хочу пить.

– Все всегда хотят пить.

Марку она показалась чересчур властной. «Впрочем, американки часто такие бывают», – заключил он про себя.

Красива классической чистой красотой. Тридцать? Тридцать пять? Примерно, что-то около этого. Но какого черта она живет в этом доме, который велела возвести здесь? Да еще уточнила – пять лет назад.

Наконец они вступили на площадку метрах в пяти от дома. Бар, достаточно щедро снабженный всем необходимым, два кресла, два дивана, шезлонги. На одном из этих шезлонгов спал юноша, укрытый от солнца огромным зонтом. Он приоткрыл было глаза, потом снова опустил веки, видимо, равнодушный к появлению как хозяйки дома, так и незнакомца.

– Мишель, проснитесь, пожалуйста.

Ответом был долгий вздох.

Но она раздраженно повторила:

– Да встаньте же наконец.

Юноша сладко потянулся и неохотно поднялся с шезлонга.

– Принесите нам льду.

Юноша ушел.

Хозяйка, улыбаясь, повернулась к Марку:

– Вот они, нынешние молодые люди… воображают, что все им позволено. – Потом крикнула: – Да пошевеливайтесь вы!

– По-моему, сейчас самое время представиться: Марк Н.

– А я Надин Форстер. Я американка, но моя бабка была француженка, поэтому меня так и назвали.

Вернулся Мишель с ведерком льда. На юноше была только набедренная повязка и темные очки. Высокий, тонкий, с широким разворотом плеч, лет двадцати. Из-за дымчатых очков лица его разглядеть не удавалось. А так как длинные волосы лежали по плечам, то трудно было определить с первого взгляда пол этого эфеба.

Хозяйка обратилась к Марку:

– Недавно приехали?

– Да, всего несколько дней назад.

– А долго еще пробудете?

– Возможно, с неделю.

– Понятно…

Марк подумал, что же это ей такое «понятно».

– Турист?

– Нет, журналист.

Она наградила его улыбкой.

– Журналист, понятно.

Какая-то мания. Почему это ей все понятно?

– А вы?

– Я просто живу здесь, – Она указала на дом. – Уже пять лет! Даже почти шесть. Эта штука чуть ли не целый год строилась… Они здесь ужасные лентяи. Конечно, с деньгами всего добиться можно. Постепенно они приобщаются к цивилизации.

Юноша, не глядя на нее, пожал плечами и неожиданно вломился в разговор:

– Деньги! И вы называете это цивилизацией?

– Хватит, Мишель. Ради бога, без проповедей.

Он снова пожал плечами и удалился.

Кто этот мальчик? Что он здесь делает? Родственник? В этом Марк почему-то усомнился.

Наступило молчание. Надин приготовила коктейль.

– Позавтракаете с нами?

– Дело в том…

– Позавтракайте, а потом катайтесь с богом. Никаких разносолов не ждите, но вряд ли вам удастся поесть Где-нибудь поблизости. Кроме как у нас…

– На всякий случай, в предвидении я захватил еды, и в машине у меня…

– Бросьте… Значит, остаетесь. За домом бассейн. Я сейчас велю принести вам в кабинку плавки.

Не дожидаясь ответа, Надин пошла к дому.

Вот уж действительно сюрприз этот островок роскоши среди холмистой и пустынной равнины, опоясанной цепью синеющих гор.

Американцы вообще как никто умеют расселяться по белому свету, и на всем пути их странствований рассыпаны такие вот новые поселения.

Забавная эта Надин Форстер. А мальчишка тоже странный.

Со стаканом в руке Марк обошел дом, куда его, в сущности, войти не пригласили. В окна он видел английскую мебель XVIII века и кресла в стиле модерн, заваленные подушками диваны, ковры тонкой шерсти.

На кромке бассейна лежала женщина, лицо ее было прикрыто соломенной шляпой, зато тело только наполовину – обыкновенным мохнатым полотенцем. Услышав шаги Марка, она спросила по-английски:

– Кто это?

– Я в отчаянии, мадам, что я вот так нахрапом, но я не знал… Я случайный гость. Мадам Форстер…

– A-а! Так это вы. Надин меня предупредила.

– Я не хотел вас беспокоить.

– Как видите, я и не беспокоюсь… Купайтесь. Пейте. Вон в той кабине можете переодеться, если еще не переоделись.

Она приподняла край шляпы.

– Так идите же… – И все тем же властным тоном: – Завтракать будем через час.

Чего это ему вздумалось зря терять время с этой нелепой троицей? Троицей? А может, здесь обнаружатся и еще какие-нибудь жильцы… Он зашел в кабинку. В конце концов выкупаться всегда приятно.

Тут появился юноша, он подкатил к бассейну столик на колесиках, уставленный бутылками.

И в самом деле их оказалось только трое обитателей этого розового дома. Завтрак кончился, но Марк выпил слишком много шампанского и побоялся немедленно пускаться в обратный путь.

– Уедете в четыре, к тому же в эти часы можно наблюдать прекраснейший закат в горах. Хотите пройти в спальню? По-моему, хороший отдых вам не помешает.

Надин улыбнулась.

– Мне просто совестно навязываться… поверьте, я смущен.

Он и впрямь был смущен.

Завтракали они здесь же на площадке. Мадам Форстер отвела его в маленький павильончик, состоящий из одной комнаты и душевой. Действительно нелегко было попасть в их розовый дом. Марка все это уже начинало интриговать.

– Надеюсь, вам будет здесь спокойно. – Она проверила, все ли на месте: полотенца, мыло. – И вы поспите.

Марк разделся догола, вытянулся на постели и сразу же его сморил глубокий сон.

Когда он проснулся, уже почти стемнело. Выходит, проспал целых три часа. Он ощущал такое блаженное состояние раскованности, что даже не обозлился на себя.

«Еще один потерянный день… Ну и черт с ним!»

Он принял теплый душ, оделся и вышел на площадку. Там в одиночестве сидела Надин Форстер, а рядом, прямо на земле, лежала открытая книга… понятно, рядом со стаканом.

– По-моему, вы славно поспали.

– Мне просто стыдно…

– Да бросьте вы стыдиться. Что будете пить?

– Ничего.

– Ну, если это входит в ваши принципы… Хочу обратить, ваше внимание, что солнце уже село.

– Если разрешите, я выпил бы стакан воды.

– Как угодно.

– Значит, так тут и живете втроем?

– Да… Втроем…

Пауза.

– Мишель, моя тетка Эльсенер и я.

– Эта дама – ваша тетка?

– Да, и зовут ее Эльсенер. Тут уж ничего не попишешь. Семейные чудачества.

– Она сестра вашей матери?

– Нет, отца… Она красивая, верно?

– Очень, очень.

– Ей ее лет не дашь.

– То есть?

– Ей уже за сорок пять.

– Да что вы…

Марку начал надоедать этот разговор.

– А вы?

– Вы спрашиваете, сколько мне лет?

– Нет. Просто я предпочитаю говорить о вас, а не о вашей тете Эльсенер.

– И очень жаль. Говорить о ней куда интереснее, чем обо мне.

– Вот как?

Надин поднялась, налила два стакана виски. И протянула один Марку.

– Я-то здесь из-за нее. Шесть лет назад я приехала сюда за ней. Чтобы отвезти ее в Штаты. И, как видите, сама здесь застряла. Странный край…

– Вернее, странные люди.

– Хотите, пройдемся? – Она поднялась, допила виски. – Только пойду свитер надену.

Марк смотрел ей вслед. Ничего не скажешь, весьма соблазнительная в своих джинсах. Но не в этом было дело.

Глава седьмая

Довольно долго шли молча. Ветер стих, воздух вдруг потеплел.

– Должно быть, я кажусь вам странной: ни с того ни с сего раскрываю душу перед совершенно незнакомым человеком. Но когда живешь в такой глуши, невольно теряешь всякое представление о том, что прилично и что нет. Уже не сдерживаешься, поддаешься дикому желанию говорить, рассказывать, и ничего с собой поделать не можешь.

И она добавила устало:

– Все это, видите ли, очень сложно. До Мишеля у нас жил другой мальчик: и точно такой же равнодушный, спокойный. Вот мы и живем все трое в молчании. Пустыня без оазиса. И вдруг являетесь вы…

Она улыбнулась.

– Вернее сказать, я вас похитила. Вы принесли с собой дыхание внешнего мира, а я, я уже от этого отвыкла. Откровенно говоря… я сама не берусь объяснить, словом, вы внушаете доверие, с вами как-то спокойно…

– А о чем вы беспокоитесь?

– Ни о чем не беспокоюсь, просто хочу себя понять… И безусловно, потребность высказаться… Только это. У нас в Америке для таких целей существуют психоаналитики: ты говоришь, они слушают. А здесь единственный твой собеседник – эхо, шепнул ли ты слово или прокричал во весь голос.

Она оперлась на руку Марка.

– Так вот, первой сюда явилась другая моя тетка – Вирсавия. Приехала в качестве обыкновенной туристки. Но прервала свое путешествие на полдороге. Больше года от нее не было никаких вестей. Потом написала, что больна. Тогда к ней поехала ее младшая сестра Эльсенер. Чтобы привезти ее домой. А тут уж мы ничего не знали о них обеих, только изредка доходили кое-какие неопределенные слухи. Потом нам сообщили о смерти Вирсавии. Тогда поехала я. Полная решимости, как я вам уже говорила, доставить Эльсенер в отчий дом. С тех пор прошло шесть лет… и мы обе все еще здесь. Заблудшие.

Жалкая печальная улыбка.

– Знаете, ваша тетя все-таки странная… – И Марк добавил: – То есть я хочу сказать…

– Нет, не надо… Она именно такая, как вы сказали, – странная, – Надин помолчала. – Даже более чем странная. Сегодня вы видели ее еще в хороший день. Она оправляется на редкость быстро… Просто невероятно быстро… Так как всего только месяц назад… К счастью, она испугалась, она слишком далеко зашла. Ее спасло редкостное напряжение воли. Очевидно, просто инстинкт самосохранения. Но не будем строить иллюзий… все начнется сначала. Пройдет день, два, возможно, даже неделя, и она рухнет.

– А что начнется?

– Как что? Опять наркотики.

– Она курит?

– Это бы еще полбеды, нет, она делает себе уколы. Она все перепробовала. Как говорится, шла по восходящей линии.

– И вы ничего не можете поделать?

– Пыталась… но все бессмысленно. А ведь она человек сильный. По собственной воле взять и перестать колоться – этому никто даже не поверит. Небывалый случай И все-таки она снова начнет. Иной раз я думаю, что она сознательно хочет себя доканать. Как Вирсавия.

Говорила она обо всем этом совсем просто, Марк смотрел на нее.

А она продолжала:

– У нас три года жил один мальчик, швед. Так вот благодаря ему и с ним Эльсенер открыла для себя любовь… Она уверяет, что до того не знала наслаждения. И не огорчалась, что не знает. Она вечно чего-то искала… в литературе и искусстве, жизнь для нее была именно поисками этого.

– А какова ваша роль?

– Моя? Да никакая. Я наркотиков не употребляю, я пью… немного.

– Почему вы остались здесь жить?

– А почему я должна куда-то ехать? Когда я сюда явилась, Эльсенер жила в какой-то хибаре. Хорошо еще, что попались честные мальчики… Ей опять-таки повезло! Я хочу сказать, – честные в отношении крупных сумм. Брали у нее один доллар, другой, ровно столько, сколько нужно на ежедневную порцию наркотика. Тетя хранила все свои драгоценности в обыкновенной обувной коробке, и, как я обнаружила, все они оказались целы. Никто к ним даже не притронулся. А ведь их было там больше чем на сто тысяч долларов. Зато все носильные вещи исчезли бесследно. Ходила она буквально в каком-то тряпье, которое ей соблаговолили оставить. Зато уверяла, что спаслась, возродилась, счастлива. И добавляла, что наконец-то очистилась. Мне удалось ее оттуда вытащить. И мы поселились в отеле. А я, поняв, что она Катманду ни за что не покинет, выстроила этот дом.

Все это Надин выпалила залпом, как бы желая облегчить душу.

– Да, но вы-то, вы?

– Я? Теперь я тоже не хочу уезжать.

– А почему?

– Не могу ее бросить… Но это только одна сторона правды, так сказать, внешняя. А настоящая правда в том, что… я тоже отвыкла.

– От чего отвыкли?

– От тамошней жизни… Даже представить ее себе не могу… Если случайно вспомнится Нью-Йорк, мне сразу тошно делается и страшно. Опять нацепить на себя все эти оковы… А здесь я свободна.

– От чего свободны? В чем? Это же бессмыслица.

– Видите ли, Эльсенер колется, а кроме того, еще и занимается любовью. Теперь она познала всю гамму чувств, связующих плоть и дух. И прекрасно их описывает. Когда она, к примеру, находится в состоянии экстаза, партнер ее тоже обязан прибегать к наркотикам, так как, чтобы ее удовлетворить, он должен уметь продлить наслаждение.

– То, что касается, если так можно выразиться, случая Эльсенер, я понимаю. Но вы-то, вы?

– Я? Почти то же самое. Скинув с себя бремя цивилизации, я тоже познала минуты экстаза.

– С мужчиной?

– Ну, не обязательно.

– А вы убедите Эльсенер, что если в Катманду ее удерживают только наркотики, то с тех пор времена сильно изменились, и в Нью-Йорке она найдет их сколько угодно.

– Так она меня и послушает, она же отлично понимает, что всему придет конец. В нашем кругу такие авантюры не проходят.

– Вы думаете?

– Не думаю, уверена. А потом ведь не забывайте… мужчины. Когда у нас жил тот молодой швед, все кое-как еще шло, но год назад он уехал. Эльсенер чуть не рехнулась. Искала его повсюду. Ночью, днем. Но, конечно, не нашла ни его, ни – увы! – достойного ему заместителя. После его отъезда мальчики у нас долго не задерживаются. Кто продержится неделю, кто две. Правда, один итальянец просидел три месяца… Но ни один не мог ее удовлетворить. Возьмите Мишеля… Сколько это продлится, одному богу известно.

– А вы? Думаете вы хоть изредка о будущем? О вашем собственном будущем?

– Никогда. А что такое, в сущности, будущее? Хватит и того, что над нами довлеет настоящее.

– Но ведь собственная жизнь, жизнь для себя – совсем иное дело.

Он взглянул на нее… такая красавица и говорит так спокойно, без всякого наигрыша.

– Сейчас я вам расскажу последнюю историю и кончу. Три года назад, когда швед был еще с нами, в один прекрасный день явился муж Эльсенер. Без предупреждения. Как будто с того света. Вы этого, Марк, не поймете, но для нас… Штаты – это действительно «тот свет».

– Почему для вас?

– Потому что и я такая же, к чему скрывать? Итак, супруг является за ней, просто взял и приехал по душевной невинности. Бедняга! Он-то вообразил, что достаточно ему предстать перед Эльсенер, и она сразу размякнет. Но для нее он как бы уже умер, словом, не существовал полностью. Она уверяла даже, что его не узнает. А на самом-то деле – это он ее не узнал. Они принадлежали двум различным мирам, отныне непримиримым. Он попытался взять нежностью, думаю, даже говорил всякие пошлости… вроде: «Бедная моя крошка».

Марк и Надин присели отдохнуть. Положив голову ему на плечо, Надин тихонько заплакала.

Потом снова заговорила.

– Вот тогда-то произошло нечто страшное, мерзкое, вам этого все равно не понять.

– Да не волнуйтесь так…

– Я сейчас кончу. Услышав эту пошленькую фразу, Эльсенер начала хохотать; до сих пор у меня в ушах стоит ее пронзительный, неудержимый смех. И вот именно этот смех помог нам измерить всю глубину разделяющей нас бездны. Он уехал. Потом уже я узнала, что, возвратившись в Нью-Йорк, он всем стал говорить, что Эльсенер умерла. И, очевидно, говорил вполне искренне.

Марк не посмел нарушить наступившее молчание, Надин утерла слезы.

– А теперь вернемся, мы с вами сделали порядочный крюк, хотя от дома далеко не отошли.

Потом вдруг улыбнулась.

– Теперь мне легче, но за мной еще один стаканчик. Немногие умеют слушать. А вы принадлежите к этим немногим.

И даже как-то робко шепнула:

– Спасибо вам.

Он поднялся за Надин по крутой тропке, согласился выпить последний стакан виски и даже нарочно немножко позамешкался, в надежде увидеть Эльсенер; теперь бы он пригляделся к ней повнимательнее. Но на площадке никого не было, и в окнах розового дома не блеснул ни один огонек. Мишель тоже куда-то исчез.

Наконец Марк решил, что самое время отправляться восвояси. Надин не пыталась его удержать. Рассеянно бросила «до свиданья» и даже не упомянула о будущей встрече. Видно, и впрямь будущее для нее не существовало.

Марк подъехал к отелю, чувствуя, что в голове у него перепутались все впечатления этого странного дня. Хиппи… американки… Нелегко вжиться во что бы то ни было, если сам причастен к событиям. Описывал же он тюрьму, трущобы, скажем Гонконга, Калькутты, но описывал как бы со стороны, как человек непричастный. Ни к тамошним драмам, ни к тамошним законам.

Когда он поднялся к себе, зазвонил телефон.

– Вас в холле ждет какой-то молодой человек.

– Позовите его к телефону.

– Не кладите трубку, он сейчас подойдет.

Чей-то робкий голос:

– Алло… Добрый вечер.

– Добрый вечер.

– Правда, уже поздно, но я знаю, что вы только что вернулись.

– Вот как!

– Можно вас видеть?

– Хорошо… я сейчас спущусь.

– Я буду ждать на улице, потому что, когда я без вас, они на меня здорово косятся.

– Как тебе угодно.

Марк нарочно медлил, стараясь обрести утраченное за день спокойствие, хотя не желал признаваться даже себе, что взволнован.

Минут через десять он вышел к подъезду отеля, и сразу к нему как-то боязливо приблизился Ален. Но очутившись в обществе Марка, он тут же стал прежним самоуверенным юнцом.

– Я несколько раз в отель заходил… А знаете, как туда неприятно заходить Смотрят на тебя, как на вора какого-нибудь.

– Весьма сожалею. – И улыбаясь, добавил: – Со мной ты ничем не рискуешь, пойдем посидим в баре.

– Хорошо провели день?

– То есть…

– Надин красавица, да?

Марк тупо уставился на Алена.

– Что это вы? Прямо смех берет.

– Значит, за мной установлена слежка?

– Как будто здесь нужна слежка. Здесь все знают обо всем, что происходит в округе на тридцать километров.

– Ты знаком с Надин?

– Само собой.

– А как ты узнал?

– Подумаешь, тайна, Эльсенер приезжала сюда после завтрака.

– Значит, ты и Эльсенер знаешь?

– Как же не знать.

– Почему – как не знать?

– Она в нас нужду имеет…

– Ага!

– Мишель… Он ведь из наших. Все, кто при ней состоит, из наших.

Подошел бармен. Марк осведомился у Алена, что ему заказать.

– Сандвичи?

– Нет, сегодня не хочется.

– Тогда что же тебе?

– Апельсиновый сок.

– Два апельсиновых сока, пожалуйста, – Потом обернулся к Алену: – Ты говорил, что…

– Ну так вот, сегодня Эльсенер решила дать Мишелю отставку. Бросила колоться и прямо озверела, решила, значит, прогнать Мишеля и прикатила к нам. Осмотрела все комнаты и все такое прочее. А так как никто не согласился – одни вообще против, а другие, чтобы взвинтить цену, – она опять уволокла к себе Мишеля. Он на все согласен. Потому что деньги копит. Накопит четыреста долларов и прости-прощай. Но старуха догадывается и стала прижимистой. Чего это вы так удивляетесь? По-моему, у вас за целый день было достаточно времени, чтобы самому все понять.