Текст книги "Славные ребята"

Автор книги: Люси Фор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Глава третья

Марк ушел из номера еще на рассвете.

Лежа на циновке, Дельфина заглянула наудачу, как заглядывают наудачу к другу, не предупредив его предварительно, в томик Пруста с пометками Марка. Ее не так заинтересовал знакомый текст, как эти разбросанные на полях иероглифы; и она попыталась расшифровать каждую надпись, сделанную карандашом, как будто это могло помочь ей лучше понять того, кого она знала так давно и думала, что тайн для нее здесь уже не существует. Иной раз она нарочно старалась не делать кое-каких сопоставлений, казавшихся ей опасными. Но зато другие, не менее опасные, сами лезли в глаза.

Она дивилась своему единоборству с этими не ей адресованными закорючками. Вдруг раздался звонок. Дельфина, погруженная в свои мысли, не сразу поняла, что звонит телефон.

– Алло.

– Позовите, пожалуйста, Марка Н.

Голос сразу не понравился Дельфине.

– А кто его просит?

– Надин Форстер.

– К сожалению, его нет.

– А кто говорит?

– Дельфина Н.

– Простите, я вас, очевидно, побеспокоила.

– Да нет, пожалуйста.

– Я не знала, что вы приехали.

Врет или нет? Дельфина строила самые малоприятные предположения: «Допустим, эта мадам Форстер говорит правду, то есть она, не дождавшись ежедневного звонка, сама ищет Марка или же, напротив, прекрасно знает, что я здесь, и считает почему-то более ловким разыгрывать из себя ничего не знающую?»

– Я действительно недавно приехала.

– Надеюсь скоро вас увидеть. Парижский воздух здесь огромная редкость.

– О Париж… ну это как сказать.

Молчание.

– Не заедете ли вы к нам как-нибудь поужинать?

– Но… Может, вы позвоните попозже, когда муж вернется. Он скоро.

– Не могу, сейчас уезжаю. А не могли бы вы заглянуть сегодня вечером?

– Сегодня?

Дельфина была в нерешительности. Имя Эльсенер она уже слышала, а вот Надин! Ее разбирало любопытство.

– Не знаю, какие планы у мужа. Мы еще с ним об этом не говорили.

– Светская жизнь у нас в Катманду не очень-то бурная.

Легкий оттенок иронии в голосе.

– Хорошо, когда он вернется, я спрошу.

– Давайте лучше условимся так, приезжайте к ужину. И пусть он меня предупредит, если не сможет.

– Большое спасибо.

– Девять часов вас устраивает?

– Вполне.

– Значит, до вечера.

– До вечера.

Повинуясь рефлексу, Дельфина чуть было не спросила: «А в каком туалете?» Но, слава богу, вовремя спохватилась.

Повесив трубку, Дельфина вновь вступила в свою вселенную страхов. Мало-помалу границы ее обозначились, даже еще раздвинулись. Кто такая эта Надин, сумевшая втереться в дружбу к Марку? И без особого труда, надо полагать. Существует какая-либо связь между нею и Эльсенер? Ох, и опасные, должно быть, особы, что та, что другая. Да, но в какой мере? Дельфина ломала себе голову, не зная, из-за какой из них следует забить тревогу. Видимость, в сущности, ничего не стоит… Сначала перед ней маячило имя Эльсенер, но и имя Надин тоже ничего ей не говорило. А этот ужин? С кем? Почему вдруг? И куда это делся Марк? Не в его привычках исчезать вот так, без предупреждения. На безоблачном небосводе Дельфины появились первые темные тучки. Прежде нужно хоть как-то во всем разобраться. А тут еще этот голос по телефону, голос явно наигранный. Как не запутаться в таком лабиринте, имея на руках столь жалкие исходные данные.

Возможно, впервые в жизни она увидела Марка как «другого». Как «другого» – отчужденного, чуть ли не настоящего врага. Дельфина совсем растерялась перед тем, что казалось ей очевидной несправедливостью, если только не коварством судьбы, и, копаясь в своей теперешней драме, она ловко, на зло себе, громоздила подробности. Что именно спасать примчалась она сюда, в эти дальние края? И если для того, чтобы удержать при себе мужчину… любовь… нужно что-то предпринимать, что-то делать, то стоит ли вообще бороться за нее тогда. Ей дорог был дар – дар бесплатный, а не вырванный у кого-то силой. Любые усилия всегда казались ей никчемными. Особенно в известном плане. Все должно делаться непроизвольно, в этом-то и заключается подлинное изящество, а ей как раз его и не хватает, чертовски не хватает, надо это признать. Она вдруг почувствовала себя тяжеловесной. Тяжеловесной буржуазкой, цепляющейся за свое добро, на которое никто не смей покуситься.

Наконец-то вернулся Марк. Дельфина быстро схватила томик Пруста. Но достаточно ли быстро, чтобы он не заметил еще и этой уловки? Как сказать!

– Добрый день!

– Добрый день, – ответила она равнодушным тоном, не подымая от книги глаз.

– Спала?

– Спала, но не все же время…

– Удобно устроилась?

– Я не привередлива. И не слишком требовательна.

Все это по-прежнему не подымая глаз.

– Надеюсь, ничего особенного не произошло?

Не стоит подгонять события.

– По-моему, нет.

Помолчав, она бросила с вежливым полувниманием, как будто только что сейчас вспомнила:

– Ах да, тебе звонили.

– Кто звонил?

– Какая-то дама, Форстер. Не перепутала фамилии?

Он досадливо поморщился.

– Чего ей надо?

– Хотела поговорить с тобой. И очень удивилась, услышав мой голос…

– …

– Она уверяет, будто не знала, что я здесь.

– Очень возможно. А еще ничего не говорила?

– Приглашала нас ужинать.

– Ты отказалась?

– Нет, согласилась… В принципе, конечно.

– Ах так, согласилась…

– Можешь ей перезвонить. Вдруг у тебя какие-нибудь другие планы.

– А когда ужин?

Дельфина ответила спокойно, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся:

– Сегодня вечером…

– А если я не желаю идти, что ж, по-твоему, извиняться перед ней?

– Я этого не сказала.

– Нет, как раз сказала: «Вдруг у тебя другие планы». Так вот, никаких других планов у меня нет, значит, едем к ней на ужин. И должен тебе заметить, что ты не теряешься.

– Не теряешься… что ты имеешь в виду? – Она скривила губы. – Ты же меня знаешь, все будет так, как тебе хочется. Позвони этой мадам Форстер и отклони ее приглашение. Лично мне это будет только приятно.

– Тогда зачем же было давать согласие? Чего проще было взять и отказаться.

– Она явно дала мне понять, что нам с тобой все равно нечего делать сегодня вечером. По-моему, она права.

– Мало ли на что можно было сослаться: длительное путешествие, путаница со временем, наконец, сказала бы, что ты устала.

Дельфина подняла на мужа простодушный взгляд.

– Но я же как раз ничуть не устала. А главное, у меня, видно, недостает воображения.

– Ладно, тогда поедем.

– Тебе неприятно?

– Ничуть.

Он открыл дверь на балкон. Солнце уже клонилось к закату.

«Должен я дать ей хоть какое-то объяснение или нет? Если да, то какое? Любое слово будет ложью, ничего общего с действительностью не имеющей. Мне нечего ей сказать, потому что ничего и нет. Есть еще одна возможность уточнить. Но она не примет этого уточнения. Во всяком случае, легко не примет. Пойдут вопросы, вопросы!»

Ему казалось, что он уже слышит их, целый каскад вопросов. Он струсил.

«К чему все эти тревоги? К черту!»

Они вчетвером сидели вокруг круглого стола, поставленного у бассейна: Эльсенер, Надин, Марк и Дельфина. Вечер выдался на редкость мягкий, о чем не преминул сообщить поочередно каждый из сотрапезников, кроме Дельфины, не имевшей по этому поводу особого мнения. К тому же ее меньше всего сейчас заботила погода. Перед отъездом она пережила минуту острого счастья, любуясь с балкона отеля на закат. На лиловом небе что-то желтое, что-то и оранжевое. Обычно ее не слишком трогали красоты природы, так как все это она уже видела на картинах, и солнечный закат сразу же превращался в пошлейшую хромолитографию. А сегодня вечером от нее отошло куда-то все наносное, и ее до того захватило это полыхание несочетающихся красок, что она даже не подумала, что на картине, верно скопированной с натуры, они бы просто резали глаз. А сейчас солнце уже село, и недавнее ее волнение, казалось, отступает куда-то далеко. Теперь она стала совсем другой женщиной, с ней произошло что-то неприятное, ничему, в сущности, не соответствующее, что-то, что невозможно ни с чем соотнести. Через месяц, через полгода, а может быть, через несколько лет, вспоминая этот ужин, она подумает: «Как раз в тот вечер все рухнуло, а я-то тогда не отдавала себе в этом отчета». Совсем так, как Марк несколькими днями раньше.

Но нет, она как раз отдавала себе отчет. И все-таки в этом тумане не сумела распознать причин бившей ее злокачественной лихорадки. Знала только, что она злокачественная. И понимала, что ее обвели вокруг пальца. Но с какой целью, чего хотят от нее добиться? Обе эти американки ее тревожили. Сумасшедшие, что одна, что другая. Достаточно уж того, что они вдруг взяли и поселились в Катманду. Но безумие – это уж их дело, а никак не Дельфины. Однако существует еще что-то. И это что-то имеет к ней непосредственное отношение. С каждой минутой ей становилось все больше не по себе.

Кружевная скатерть на розовом чехле не могла скрасить убожества застольной беседы, которая каждую минуту грозила прерваться. Каждый чувствовал себя неловко. С какой стати Надин решила, что она обязана с маху устроить этот печальный пир? Не из-за любопытства ли отчасти?

«Может, это я порчу всем настроение? Но приехала-то я сюда, чтобы услышать что угодно, только не это молчание. А как было бы, не будь меня здесь?»

Вот если бы некий радар указал ей, каких подводных камней следует избегать. Какая из этих двух женщин по-настоящему опасна? Нет сомнения, Надин вероломнее, зато Эльсенер безумнее. Впрочем, их достоинства и добродетели – а может, и отсутствие таковых – не так уж интересовали Дельфину. Она приехала сюда не затем, чтобы судить, не затем, чтобы отсеивать добро от зла. Обе эти женщины существовали для нее лишь применительно к Марку. Которая из двух? А еще говорят – конечно, просто по привычке – о пресловутой женской интуиции.

Откровенно говоря, будь Марк по-прежнему таким, каким он ей казался, каким она знала его наизусть, будь он ее спутником, останься он верным самому себе – раз он уже не верен другим, – Дельфина расхохоталась бы при мысли о том, что одна из этих чокнутых могла его соблазнить. Ну а сейчас… Налетел смерч, все смял, вряд ли даже уцелеет самая основа их счастья.

Дельфина совсем растерялась, а в голове все быстрее и быстрее кружился хоровод вопросов: «Которая из двух? С какой стороны мне ждать удара?»

Беседа за столом все чаще и чаще прерывалась провалами молчания.

Дельфина даже не расслышала, что к ней обратились с вопросом. Марк, повысив голос, проворчал:

– Что с тобой, Дельфина? Мадам Форстер с тобой говорит…

– Простите, пожалуйста.

– Вы, должно быть, устали… Такое длинное путешествие. Вы хоть поспали немного?

– Да… Я отдохнула.

– Ваш муж познакомил вас с достопримечательностями нашего города?

– Меня особенно потрясли мальчики.

– Мальчики?

Надин подняла брови, бросила на Дельфину вопросительный взгляд.

– Я имела в виду, что они меня очень заинтересовали.

– А кого же вы видели?

– Алена, Сержа, Матье и еще кое-кого.

– И они действительно вас заинтересовали?

В ее вопросе явно слышалась ирония.

– А почему это вас удивляет?

Тут в разговор вмешалась упорно молчавшая Эльсенер:

– Да не так уж удивляет. И все-таки, что вы в них нашли?

После минутного раздумья Дельфина уточнила:

– Мужество, их стремление достичь идеала. Да их взгляды тоже.

Обе женщины насмешливо расхохотались.

Без сомнения, в нормальной обстановке ни одна из них не должна была бы понравиться Марку. Но мы уже вышли из рамок нормального, тому доказательством сегодняшний ужин. Эльсенер… развалина и, однако, свежа – хорошо, допустим, даже слишком свежа. А Надин, очевидно, неплохая, но уж до того ломается. Возможно, что, в конце концов, мой дурачок Марк – все мужчины дурачки – попался на эту удочку. А Эльсенер мне, пожалуй, жаль – сколько ей приходится тратить усилий в борьбе со временем…

Выбор был сделан. Теперь уж Дельфину не собьешь с толку. Враг налицо. Теперь лишь против одной Надин и будут направлены все стрелы. Но та, ни о чем не подозревая, спокойно заметила:

– Вы действительно считаете, что эти мальчики мужественно себя ведут? Болтаются без толку целый день, валяются на циновках, бездельничают.

– Безделье, это еще не…

– Могли бы работать.

– Ах так… Благодетельное влияние работы…

– То есть?

– Да это просто оправдание, что ли, миф, ценность, весьма спорная и позволяющая не думать. А для некоторых она даже нечто вроде наркотика, который ничуть не лучше всех прочих наркотических средств.

– Но в конце концов без работы общество не сможет развиваться…

– Развиваться… а что это значит? Единственно подлинный прогресс – это прогресс внутренний. Покуда будут происходить войны, имеем ли мы право говорить о прогрессе? И пока хоть один человек будет осужден на голодную смерть…

– Так оно и будет, раз эти не желают работать.

– Нет, причина иная: они живут в беспощадном мире. Где нет уважения к отдельной личности. К чему летать на Луну, не лучше ли сначала навести хоть какой-то порядок на Земле? Мир движется людским тщеславием. И злом.

– У нас в Америке…

– Но живете-то вы здесь, а не в Америке, вы сами выбрали эту страну. Так в чем же дело?

Марк вмешался, желая положить конец спору:

– Скажи, дорогая, а не пора ли нам домой? Уже поздно, и ты еще не привыкла…

– Да, да, конечно, ты прав.

Все четверо поднялись.

Эльсенер попрощалась с гостями, а Надин пошла проводить их до машины. Тут они обменялись весьма вялыми словами благодарности.

Через несколько минут Марк и Дельфина уже катили в город.

Каждый ждал, чтобы другой нарушил это почти физически ощущаемое молчание, плотное, несокрушимое. А потом они сдались, думая о своем, и мысли их, не совпадая, шли своей дорогой. Через час они добрались до отеля. Стена, разделявшая их, стала теперь окончательно неодолимой. Дельфина охотно вызвала бы Марка на самую бурную сцену – просто чтобы хоть что-нибудь произошло. Но она так устала от тщетных своих усилий, что отказалась от этой мысли, даже не попытавшись ее осуществить. Вдруг ей подумалось, зачем она здесь. Сегодня вечером ее путешествие, сродни авантюре, показалось ей нелепым, смехотворным. Но разве можно говорить в данном случае об авантюре?

Вернуться домой, занять свое место при детях, разве не такова ее участь? Если она будет противиться, ничего от этого она не выиграет. Странная все-таки была затея – ехать сюда. А почему, например, она час назад так горячо взяла под защиту этих мальчиков? Говорила она искренне, но в каждом слове прорывалась ее неприязнь к тем двум американкам; пришлось также признать, что ее слова, которые час назад прозвучали бы странно, теперь, четко выраженные, стали неоспоримой очевидностью.

Войдя в номер, Марк запечатлел на лбу Дельфины рассеянный поцелуй. Без сомнения, чтобы показать, жизнь, мол, продолжается, никакого разрыва нет, но это-то и было самое худшее. Они даже не ссорились.

Вошли, не поостерегшись, в каждодневную враждебность. Вот этого она принять не могла. И никогда не примет.

На остатки завтрака налетели мухи. Дельфина поднялась и открыла дверь в коридор. Никого. Она поставила поднос у порога номера.

– Кончила хозяйничать?

– Если бы я не вынесла сейчас поднос, за ним бы зашли, и это внесло бы еще больше беспокойства, чем мое хозяйничанье.

Марк не ответил. Он хмурился.

Дельфина ласково спросила:

– Хорошо спал?

– Нет… плохо.

– А я чудесно. – Она потянулась, как бы желая доказать, как ей на самом деле хорошо. – Здешний климат мне очень подходит.

– Тем лучше. – Помолчав, он насмешливо добавил: – Вчера вечером ты просто блистала.

– Возможно, но тебе, по-моему, это все равно.

– И ты действительно веришь во всю эту чепуху?

– Какую чепуху?

– Ну, о которой ты вчера говорила…

– Не понимаю, почему ты-то издеваешься? Эти мальчики твои друзья. Если мне было приятно их общество, уж никак не тебе строить удивленную мину и тем более сетовать на это.

– Ясно… с этой точки зрения. – Он озадаченно взглянул на Дельфину, – Но ты так серьезно о них говорила, с такой страстью.

– Я всегда одинаковая. Разве ты забыл? Отдаюсь вся целиком… любому занятию. А уж о людях нечего и говорить…

– Но скажи, Дельфина, если бы твои сыновья?..

– Они «наши» сыновья, у тебя прямо мания какая-то называть их моими. – Подумав, она добавила: – Впрочем, это не случайно. Ты даже слова такие подбираешь, чтобы сразу чувствовалось, что ты отбрасываешь от себя… ну хотя бы ответственность.

– Ладно. Допустим, наши сыновья. Нечего из-за таких пустяков устраивать истории…

– Зря добавил «наши», в твоих устах прозвучало как уступка.

– Согласен. Покончим с этим. А если бы наши сыновья или даже один из них поселился здесь и жил бы наподобие твоих новых друзей, что бы ты тогда сказала?

После мгновенного колебания Дельфина прибегла к недозволенному в спорах приему:

– Знаешь, такие бессмысленные вопросы обычно задают убежденному борцу с расизмом, надеясь поставить его в тупик: «А что, если ваша дочка выйдет замуж за негра?» Можно иметь объективную точку зрения, хотя она иной раз противоречит личным чувствам.

– Для того чтобы жить в согласии с самим собой, надо уметь сочетать принципы как таковые с принципами, применяемыми на практике.

– Неужели ты действительно веришь, что многие люди живут в согласии с самими собой?

– Большинство не задается такими вопросами. У них нет таких притязаний. Но разве это довод? Ну скажи-ка, а что, если Даниэль очутился бы здесь?

– Это уж чересчур нелепо… особенно в отношении Даниэля.

– Ну ладно, пусть будет Давид или Дени, как тебе угодно.

– Отвечу тебе совершенно искренне: об этом и речи быть не может.

– Итак, то, что, по твоим же словам, является благом, более того, блаженством для других, не годится для них, потому что у них иной путь. Разные там экзамены, высшие учебные заведения, положение в обществе и так далее и тому подобное.

– Меня занимает не благо и не зло. Просто то, о чем ты говоришь, не может произойти. И все тут.

– Стало быть, другие – пусть, только не наши, так я тебя понял?

– А как ты, Марк, какого ты придерживаешься на этот счет мнения?

– Я ведь не восторгался, как ты, этими мальчиками.

– На словах да, но, по-моему, об Алене ты говорил как о своем друге.

– Ну… в моем возрасте иметь друга хиппи не опасно. Я умею смотреть на вещи с известной дистанции.

– Значит, ты тоже не хотел бы встретить здесь одного из наших сыновей?

– И речи быть не может.

– Тогда нам не о чем спорить.

– Да не я разглагольствую о них с таким ПЫЛОМ.

Голос Дельфины на сей раз прозвучал серьезно:

– Ты, Марк, засел в Непале, и я до сих пор не знаю, что тебя здесь удерживает. А это тревожно.

– Я… что я здесь делаю… – Он глухо пробормотал: – Ну так вот! Это мои последние годы…

– Последние?

– Да, последние, которые мне осталось прожить, прежде чем стать стариком. – Эти слова он произнес с отвращением и повторил: – Короче, прежде чем я окончательно не постарею.

– Значит, ты рассчитываешь провести свои последние годы именно здесь?

– Я этого не сказал.

И вправду он этого не сказал, потому что сам еще ничего толком не решил. Ничто его не удерживает, думалось ему. Ни здесь, ни в любом другом месте. Вдруг ему захотелось быть свободным, как юнцу. Но свобода эта оборачивалась обманом, потому что не дано человеку тащить за собой через всю жизнь собственную молодость. Кто же удерживает его в Катманду? Конечно, не Ален, которого он скорее жалеет, – весьма удобное оправдание. И тем более не Надин, которая болтает, болтает без конца… А Эльсенер, так ее он боялся, как чумы. Просто он не мог отсюда уехать. Потому что не желал вновь становиться неким персонажем. Не так уж для него важно оставаться в Катманду, но возвратиться в Париж – трагедия. Париж представлялся ему кольчугой, которая сжимается все туже, тут наступает конец всему.

– Марк, объясни мне…

– Нечего мне объяснять. Дельфина. – Потом мягче добавил: – Видишь ли, никогда ничего нельзя объяснить.

А про себя он думал: «Ну как объяснишь, в чем обаяние Эльсенер? Ведь я разгадал тайну ее чар: она любит любовь. Но не в этом дело. А в чем тайна Алена?..»

Но Дельфина не отставала.

– Я бы еще поняла, если бы тебе вдруг пришло желание в последние годы, как ты выражаешься, пережить какое-нибудь великое приключение… Значит, причина в этом?

– Нет. – И он устало добавил: – Неужели ты считаешь, что необходимо всегда делать выбор? Иной раз можно иметь все, разве нет? Даже несовместимое.

– Что же, в конце концов, удерживает тебя здесь?

Типичная для нее любовь к ясности.

– Ничто… Поверь мне, ничто и никто. Просто здесь я начал думать. Вырвался из рутины, как из зубчатой передачи. У меня такое впечатление, будто все еще может начаться заново.

Трудно было уловить, каким тоном были произнесены эти слова, но в них прозвучало столько надежды, что Дельфина замолчала.