Текст книги "Славные ребята"

Автор книги: Люси Фор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

«Сегодня она мирится с моим молчанием, а в прежние дни давно бы уже взорвалась».

Он не слишком волновался по этому поводу, но не смел и радоваться.

А Дельфина тем временем машинально раскладывала вещи, вынутые из чемоданов.

«Ведь любящие пары верят, будто с ними никогда не может случиться никакая неприятная история. Их удел банальность, будничность, и вдруг в один прекрасный день все летит к черту. Какая-нибудь бессмыслица, пустяк, и вдруг обнаруживаешь, что ты уже не часть целого, а обособленная единица. Вместе с подозрением рождается незнакомый тебе персонаж: садист, изменник, пьяница или игрок. И приходится отождествлять это новое существо, уже воплотившееся в жизни, с прежним. Привычка притупляет зоркость взгляда. И видно, мы последние трусы, раз лжем самим себе? А, да ладно, там увидим!»

В баре они уселись рядом. И внезапно Дельфину затопила какая-то удивительная радость. Казалось, откуда бы ей взяться? Радость обрушилась на нее неожиданно, как обрушивается на человека несчастье. Что тому причиной? Просто Марк здесь, рядом. Достаточно ей было чуть подвинуть руку и близость восстановилась бы. Но жест этот все равно ни к чему не приведет. Она смотрела на него, больше того, физически касалась его взглядом. И от этого касания, словно бы рождалась какая-то зыбь, обволокла ее с головы до ног, вынесла на берег счастья. В висках отдавались звуки фанфар. Как назвать этот праздник? Страсть?

Блаженство? Быть снова вместе – значит забыть о всех сомнениях, считать все тревоги ерундой. Дельфина уже не знала, почему она очутилась здесь, и именно потому не знала, что была здесь.

Наконец-то Дени нашелся. И братья успокоились. Во всяком случае, в главном. Дени был жив и невредим… А вот все прочее… Он угнал машину. Просто взял и угнал. Звонок из полиции, вызывали Марка Н. Даниэль ответил, что родители в отсутствии. Он сам отправился к полицейскому комиссару: «Мать и отец путешествуют, адрес их неизвестен». Комиссар, видимо, не слишком поверил, но настаивать не стал: «Дело пойдет своим чередом…» Дени вернулся на набережную Флёр.

Очутившись дома, он заперся у себя в комнате, никуда не выходил, ни с кем не виделся. Все отскакивало от него, и мольбы и уговоры.

А тем временем Даниэль с Давидом то совещались, то спорили, то вели нескончаемые беседы. В конце концов было решено: родителей предупреждать не следует. Во всяком случае, пока не следует.

А старая Селина упорно ставила перед дверью Дени что-нибудь горяченькое и через несколько часов забирала тарелки. К еде не притрагивались. «Что это такое у нас в доме творится? – сокрушалась она. – Но что бы ни стряслось, должен же ребенок кушать».

Глава вторая

Миновала ночь.

Они снова нашли друг друга. На краткий миг. А теперь, проснувшись, удивленно друг на друга глядели. Вместе? Разве сразу разберешься?

Впервые в жизни Дельфина вмешалась в профессиональную жизнь Марка. Но как же можно было считать эту пусть нелепую спешку поскорее быть с ним вмешательством?

– Значит, он оплатил твою поездку? Интересно, почему это он вдруг так расщедрился?

– Жан вообще человек великодушный, он не только понял мою тревогу, но и сам встревожился.

– Ох уж эти мне громкие слова с большой буквы.

– Если они применимы к большому горю, они вполне уместны.

– Короче, это он тебя сюда послал?

– В какой-то мере да.

– Чтобы следить за обследователем?

– Марк, прошу тебя. Вовсе я не затем приехала, чтобы за тобой следить, а чтобы понять, успокоиться – если я вообще могу быть спокойной, – и наконец, чтобы все узнать.

– Да что узнать-то?

– Твои, скажем, планы.

– Я же тебе говорил: нет у меня никаких планов.

– Хорошо, тогда отсутствие планов. И разделить с тобой эту незанятость.

– А как к этому относятся твои дети?

– Кстати, они и твои тоже. И двое уже совершеннолетние. Я им доверяю.

– По-моему, даже больше, чем их отцу.

– Этого нельзя сравнивать… Они скоро уйдут от нас…

– А я? Боишься, что я тоже уйду? Или, вернее, что не вернусь под родимый кров?

Дельфина сразу словно окаменела.

– Не совсем так, но, если ты не хочешь возвращаться в ближайшее время, я предпочитаю быть в курсе дела. Чтобы устроить свою жизнь.

– То есть?

– Я еще тоже не знаю, как и ты. Ну, например, буду путешествовать.

– Путешествовать!

– А почему бы и нет? Разве я тоже не свободна? Не болтаться возле аэропорта всего один час на очередной остановке, а остаться на неделю, может, на две, пожить в каком-то городе, предпочтительно портовом.

Даже само слово «порт» всегда ее околдовывало.

– Одна?

– Ну и что?

Вдруг Марка потянуло к ней, к ее телу, такому сейчас близкому. Дельфина сопротивлялась. Немножко, для проформы. Но Марк не забыл, какие ласки особенно на нее действуют. И вскоре она тоже стала участницей этого утреннего празднества. «Ну и ладно! Поговорим потом! Времени у нас впереди еще уйма!»

– А что мне надеть?

– Неважно, что хочешь.

– Я говорю о температуре.

– Днем жара, а после заката холодно.

Углубившись в чтение, он даже не поднял на нее глаз. «По-моему, он уже объявления читает».

– Могла бы захватить еще и другие газеты.

– Благословляю судьбу, что не захватила еще других, ты и от одной-то оторваться не можешь. По правде говоря, перед отъездом из Парижа у меня были другие заботы.

– Не будем ничего преувеличивать.

Она заканчивала свой туалет.

– Брюки надеть?

– Как хочешь.

– А как же в храмы?..

– Неважно.

– Что ты делаешь?

– Жду, когда ты оденешься.

– А потом что мы будем делать?

– Спустимся вниз.

– А потом?

– Поедем, куда ты захочешь.

Побить бы его, на душе бы полегчало, но ничего бы не упростило. Хотя, как знать…

Казалось, он сердит на нее за то, что желал ее, что овладел ею. Возможно, он считал это поражением, потому что вышел из взятой на себя роли холодности. Провалом воли, ведь в другом смысле…

– Хотелось бы побродить по городу, но если у тебя иные планы, могу и одна пойти. У тебя же есть путеводитель.

– Есть, но я пойду с тобой.

– Я готова.

– Чудесно.

Он поднялся и наконец-то отложил в сторону газету. Словно бы даже нехотя. В эту самую минуту зазвонил телефон. Дельфина уже вышла из номера. Марк последовал за ней и запер дверь.

– Не подойдешь?

– Нет. Обойдутся.

Внезапно Дельфине стало не по себе. Марк, очевидно, был в бешенстве, но сдерживался. Теперь уже нет никакого сомнения, что замешана женщина…

В холле к ним бросился портье.

– Я сейчас звонил вам в номер. Никто не ответил. Понятно… – И после минутного колебания добавил: – Молодой человек пришел.

Марк обернулся, к ним подходил Ален.

– Надеюсь, я не помешал, я ведь говорил, что приду.

– Конечно. Дельфина, разреши тебе представить Алена.

– Очень рад, – Ален склонился в вежливом поклоне.

Марк готов был поклясться, что еще немного – и он приложился бы Дельфине к ручке. Полы плаща взметнулись. Как, должно быть, жарко ему в этой тяжелой хламиде.

Дельфина весело проговорила:

– Добрый день… Вы с нами?

Ален бросил на Марка вопросительный взгляд. Ему ответили неопределенным пожатием плеч.

– Раз Дельфина вас приглашает, решайте сами.

– Тогда с удовольствием.

– Сейчас пойду пригоню машину.

Дельфина и Ален остались одни.

– Так вы и есть тот самый Ален?

– Он вам уже обо мне говорил?

Откуда эта насмешливая улыбка?

– Вы вчера при мне звонили. Марк сказал, что вы его друг. – И, помолчав, добавила: – Возможно, вы и моим другом станете.

Дельфина знала твердо: ни под каким видом нельзя ни о чем расспрашивать этого мальчика.

– Очевидно, здесь есть на что поглядеть.

– Возможно, и есть, но, знаете ли, я не турист.

Он продолжал, и в голосе его она уловила легкий оттенок презрительной иронии.

– Я гляжу на все эти памятники, только когда они попадаются мне на пути. Когда сами на меня лезут. А так как я здесь кручусь уже полгода, поневоле создается, хоть и неполное, представление о городе. Ночью, когда песни словно из-под земли пробиваются, – это что-то даже неправдоподобное.

Тысячи вопросов теснились в голове Дельфины, но она решила не поддаваться любопытству.

Сидя за рулем автомобиля, Марк ждал их у подъезда отеля. Дельфина села рядом с ним, Ален плюхнулся на заднее сиденье.

– Познакомились?

– Конечно… а куда мы едем?

Марк недоверчиво приглядывался к Дельфине, сидевшей, поджав ноги, прямо на циновке. Будто она век здесь жила. Решительно, эта женщина – собственная его жена – никогда не перестанет его удивлять. Уже почти битый час она серьезно и страстно обсуждала вопросы, большинство которых было ей до сегодняшнего дня просто незнакомо, но, казалось, что она ломала себе над ними голову месяцы, если не годы. Оживленная, разговорчивая, а Марка вроде здесь и нет. Ему было досадно, что его оттеснили.

«Я по-прежнему вижу, как никчемны такие споры. Эти мальчики мне надоели. Равно как и Надин, как Эльсенер. А я торчу здесь, прирос, словно раковина к утесу. Чтобы очутиться в глупейшем положении. Чета буржуа спорит с этими наркоманами. Матье, Алея тоже в конце концов буржуа. Девушки нашего круга преспокойно делают аборты, а этого новорожденного усыновит вся их община. Просто игра. На сколько времени их хватит? Как им втолковать, что это уж на всю жизнь, по меньшей мере на двадцать лет?

Вечные поиски… чего? Никто не знает. И подумать только, я готов был пересмотреть свой образ жизни, хотя до сих пор он вполне мне подходил. Всегда подходил!»

Ораторствовал Ален.

– В Бенаресе жизнь фактически ничего не стоит, это единственный город в Азии, где мы можем жить. Потому что повсюду начинаются вопросы, вечные вопросы, и конца им нет.

– А вам не претит бенаресская грязь?

– Вовсе в Бенаресе не грязно. Только там часто бывают дожди, и тогда действительно дороги развозит. Но ведь и во Франции, в маленьких провинциальных городках то же самое.

Дельфина повернулась к Матье:

– Вы живете один?

– Что значит один? Сегодня один. А завтра нас собирается целая группа на неделю, на месяц. Потом разъезжаются. Потом возвращаются.

– Вы ничего не знаете… о ваших родителях? А о себе им сообщаете?

– Пишу иногда… От них получил, к счастью, только одно письмо. Если бы я совсем бросил им писать, они наверняка писали бы мне чаще, и пришлось бы отвечать им пространно. Надо уметь сразу перерезать пуповину, а вот я не умею.

– Или не хочешь! – воскликнул кто-то из мальчиков.

– Иногда меня подмывает позвонить им, вот было бы чудесно… если бы, конечно, деньги были…

– Поверь мне, лучше даже не пробуй, – бросил Ален.

– Телефонный разговор я берегу про черный день, – заметил Матье.

Получалось, будто Дельфина ведет допрос и это почему-то злило Марка.

– Во Франции вы тоже курили марихуану?

– Я никогда, а братья и сестры еще как курили… но сами-то дома остались. Предали меня. Здесь все по-другому. Рассаживаются вокруг стола – знакомые, незнакомые, неважно. Курение развязывает язык, можно говорить с другими, с самим собой. Поначалу куришь много. Даже слишком… Потом как-то остываешь. Я, понятно, о себе говорю.

– Но не все так благоразумны, как вы.

– Конечно. Некоторые отвыкают от наркотиков, только уехав отсюда. Зато другие – это уже на всю жизнь. И самые несчастные те, у кого нет денег. Приходится нам их защищать и от торговцев наркотиками и от них самих. А кроме всего, здесь есть еще музыка. Только тут, в Катманду, я по-настоящему понял индийскую музыку. Когда куришь, воспринимаешь ее еще острее. Послушаешь концерт в храме и воспаришь духом.

Дельфина покачала головой. Марк хихикнул.

– Что бы возвратиться в общину, где снова привыкаешь курить?

Марк подумал со злостью, что Дельфине следовало бы сначала хорошенько собраться с мыслями и не лезть к этим мальчишкам с уже давным-давно приевшимися разговорчиками. Но мальчики охотно ввязались в игру.

– Да, кое с кем это случается. Здесь ведь действует странная смесь – принуждение и взаимопомощь. Ты не один, и этим все окупается, потому что это освобождение. Несмотря на то, что тебя принуждают, – задумчиво протянул Матье.

А Ален подхватил:

– В один прекрасный день, как вы говорили, пускаешься в дорогу… Вот тут-то и исчезают все различия: такие слова, как студент, рабочий, богач, бедняк, теряют всякий смысл. Пустые ракушки.

– А почему вы так одеты?

– А вы почему?

Дельфина заговорила не сразу:

– В вашей группе, если не ошибаюсь, работает только один Серж.

«Уже по именам их зовет. Завтра они, чего доброго, на „ты“ перейдут».

– Ну, знаете, работаю я немного. Но дело в том, что Ингрид сохранила кое-какие предрассудки, хотя их Дания и считается в этом отношении свободной. Ей как-то спокойнее, когда человек работает. Да я сам люблю свое дело. Те гравюры, которые мне не нравятся, я продаю. Такая пакость деньги.

– Но они же вам нужны.

– Очень мало, как можно меньше. Как-то выкручиваемся. Главное – никогда не иметь их на завтрашний день.

– А как вы их добываете, когда в них нужда?

– Продаем наше барахлишко.

– Но в один прекрасный день и продавать нечего будет.

– Для меня лично такой день уже настал и давно настал, – заметил Матье.

– Ну и как же вы?

– Живу, как видите. – И добавил с легким оттенком презрения в голосе: – Вам этого никогда не понять.

Дельфина воздержалась от дальнейших расспросов. Что это – всесветная мистификация или же подлинная философия нищеты? Псевдоинтеллектуальные поиски? Гимнастика духа? Желание взять реванш у общества, когда рухнули все старые мифы о семье? Автостоп, продажа случайных машин, паспортов, собственной крови, тела – обо всем этом она уже знала, но сегодня впервые очутилась лицом к лицу с реальностью, которая при ближайшем рассмотрении оказалась совсем иной.

«Вот эти ребятишки утверждают, будто верят в природную доброту человека, во всеобщую любовь, но верят ли действительно?»

В разговор вмешалась Ингрид.

– Поверьте, вполне можно жить без денег и даже объехать без копейки весь земной шар. Сюда я добиралась целых семь месяцев. Ничего с собой не взяла. Увлеклась наркотиками, все перепробовала. И вдруг в один прекрасный день – как отрезала. Вот так. Поняла, что так нужно. И точка. Правда, я еще не сильно втянулась. Самоизлечение от наркотиков почти невозможно; пожалуй, лишь одной Эльсенер удалось.

– Какой Эльсенер?

– Вы ее разве не знаете? Ах да, вы ведь только что приехали.

Дельфина искоса взглянула на Марка. Почудилось ей или нет, будто лицо его на миг выразило смущение.

– Смотрите-ка, Пьер! Откуда ты взялся?

Высокий парень с длинными белокурыми волосами незаметно вошел в комнату. Ален поспешил объяснить:

– Он целых две недели пропадал.

– Я бродил, пас коров, еще дома, в Испании, навострился в пастушечьем ремесле.

– Вы испанец? – спросила Дельфина, очень уж ее поразил нордический тип юноши.

– Да, а зовут меня Пьер, потому что я родился в Париже, но по-настоящему-то я Педро. – И он с вызовом добавил: – Мои родители служили там прислугой в богатых кварталах, может, и у вас тоже.

– А вот на это, старик, плевать мы хотели. Все это относится к тому обществу, которое мы отрицаем. Слуга, хозяин теперь для нас одно и то же. Вот у Ингрид свой замок есть.

– У нас во Франции тоже пока еще есть замки, но прислуга давно исчезла. Сейчас весь мир сам моет посуду.

– Только не здесь, – весело вмешался Ален, – потому что здесь посуды нет. Но нам известно, что Дания является образцом общественного устройства.

– Я это и не собираюсь отрицать. Просто взяла и уехала оттуда и не намерена возвращаться обратно.

Теперь Дельфина уже не так напряженно следила за ходом разговора. Одно имя то и дело выплывало в памяти: Эльсенер.

Наконец она спросила тоном светской дамы:

– А каковы же ваши дальнейшие планы?

Ответом ей был дружный хохот присутствующих. И она рассмеялась тоже, поняв свой промах.

– Я имела в виду младенца.

– Не беспокойтесь, наркотиками его кормить не будут.

Марк счел, что ему пора вмешаться в разговор.

– По-моему, Дельфина, нам пора оставить наших друзей в покое.

Дельфина быстро поднялась, взглянула на часики.

– Ой, простите, что мы так безбожно у вас засиделись.

– А что ж тут плохого? Все равно мы ничего не делаем.

Марк с Дельфиной снова остались наедине.

«Сейчас важнее всего выбрать подходящую минуту и поговорить об Эльсенер».

Неужели она наконец-то научилась благоразумию? Даже удивительно.

– А друзья у тебя интересные.

– Ну-у, друзья…

– Хотя, правда, с ними ты был не слишком красноречив.

– Зато ты за двоих говорила.

– Неужели так разболталась?

– Нет… в конце концов. Ты была просто великолепна. Как и всегда, впрочем.

Они сели в машину.

– Что ты собираешься делать?

– Может, позавтракаем?

– О’кей.

– А где?

– В отеле, конечно. Здесь ни на что другое рассчитывать не приходится. Ты, очевидно, забыла, где мы находимся.

– Прекрасно. Позавтракаем, отдохнем. А там видно будет.

Казалось, она была в чудесном настроении.

Только все еще никак не рассеивалась между ними завеса тумана. Оба разыгрывали комедию и даже не пытались отказаться от роли, которая каждому из них была не по силам. Они продолжали перебрасываться словами, как мячиками, хотя не знали правил игры. Еще не притершись друг к другу, они боялись молчания, потому что оно сразу становилось враждебным.

Подъехали к отелю.

– Ресторан или грилль? Выбирай.

– Грилль.

Откуда у нее этот непререкаемый тон? Пустяк, конечно, но раньше она наверняка бы ответила: «Как хочешь, милый» или:

«Решай сам».

А теперь, когда ей «оплатили» путешествие, она чувствует себя независимой, если не самой главной. Впервые за двадцать пять лет она могла ничего у него не спрашивать… Конечно, он не тиран какой-нибудь, по крайней мере он на это надеялся, – но как знать?

Заказав завтрак, Дельфина первая начала разговор:

– Они ищут рай, эти ребятишки, но они об одном забывают, что в конце пути – смерть. В раю или без него.

Марк с удивлением посмотрел на жену. Он, именно он, должен и мог бы произнести эти слова, а вовсе не Дельфина. Но так уж всегда: расстаешься всего на несколько недель, а потом удивляешься, какой путь был пройден за время разлуки. Какой путь, куда? Только не задавать себе таких вопросов.

А Дельфина продолжала:

– При общинной жизни забываешь об эгоизме…

Она запнулась, покраснела; чуть было не добавила: «об эгоизме супружеских пар». Но для этого надо, чтобы существовали пары, а это не каждый день встречается.

– Все мы мечтаем об иных формах общественного устройства, но вот будут ли они лучше, как бы реалистически ни мыслили эти мальчики?

– Реалистически? – возмутилась Дельфина. – Требовать от обездоленных детишек, чтобы они были реалистами, значит, ничего не понимать в их жизни. Они просто напуганы, эти мальчики, они ищут устойчивости. Уверена, что у каждого в прошлом были нелады в семье. Но ты же сам слышал, вопросов об этом я не задавала.

– То есть…

– Я говорю о личном… Видишь ли, для них родители уже перестали быть прибежищем, и дети устраиваются теперь как могут. Человек страшится одиночества… Его задача – найти ближнего. – Она вздрогнула. – А в семье они, должно быть, чувствовали себя одинокими.

Она вдруг замолчала, словно запыхалась от такой длинной речи, Марк скривил губы в снисходительной улыбке.

– Ну знаешь ли, бегство в наркотики – куда проще, чем борьба с трудностями.

– Для них вопрос так не стоит. И потом, что бы ни случилось, в ответе за все мы, взрослые. Их бунт – это бунт обманутой любви. Мы уже потеряли доверие к самим себе. Тогда как же требовать от них доверия к нам? Кто мы такие – спекулянты, ловкие потребители?

– Скажи, пожалуйста, вот что: тебя начали заботить судьбы человека, только когда ты приехала сюда?

– Представь себе, нет. Но разговор не всегда получается. Во всяком случае, с тобой. – Помолчав, она добавила: – А эти ребятишки правы: гораздо важнее любить, чем работать. Ничего не делать, размышлять, это, возможно, обогащает, если рассматривать идею обогащения под известным углом зрения. Подлинная реальность от нас скрывается. А кроме того, и у нас полно разных мифов.

– Кто ж спорит!

– Возьми, например, работу! Вся эта суетня, все эти жалобы на то, что надо приноравливаться к ее ритму, что невозможно жить так, как хочется. Но разве это не облегчает жизнь, скажи сам? А разве не слабость наша неспособность оставаться в одиночестве? Я не говорю уже об одурманивании себя чтением. Когда я подумаю, сколько часов жизни я отдала книгам… Ведь это же обыкновенное бегство от самой себя!

– Я, знаешь, не слишком-то верю ни во все эти блага созерцательности, ни в добрых дикарей, равно как и в ремесленничество при наличии индустрии.

– Это уже второстепенный вопрос. Все упирается в то, что родители сдают свои позиции.

Она не решилась выразиться более точно: «сдают отцы».

Марк ушел, так и не объяснив, куда идет. А Дельфина, сидя одна в номере, думала свое.

«Любопытная страна, пожалуй, даже завораживающая. Может быть, объяснения надо искать именно здесь? Однако Марк вовсе не кажется ни довольным, ни особенно захваченным. Очевидно, мой приезд ему не по душе, хотя он и старается этого не показать. Эльсенер… Кто она такая? Ладно, не будем торопить события… Если она действительно существует, рано или поздно она появится на сцене».