Текст книги "Капкан для Золушки"
Автор книги: Людмила Зарецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
– Да-а-а, – глубокомысленно изрек Ленчик, – права моя теща, ты совершенно оторвалась от народа. Конечно, съезжу. А про странности в поведении господина Муромцева нужно обязательно Инусе доложить. Она у нас все знает, может, объяснит нам, неразумным, что все это значит.
– Вечером позвоню, – согласилась Наталья. – И ей, и Алисе. Может, Игорь что-нибудь подскажет.
До вечера Наталья просидела в кабинете у мужа, погрузившись в какой-то откопанный среди бумаг роман. Какой именно, она сказать не могла, потому что практически не видела букв. Читаемое точно было русской классикой. Но вот назвать хотя бы фамилию автора было для нее непосильной задачей.
Ленчик отменил репетиторство, и в полвосьмого Наталья припарковала фольксваген на свое самое любимое место на стоянке. Благодаря позднему времени оно было свободно. Погладив на прощание руль машины, она достала из бардачка темные очки и замшевые перчатки, вышла на улицу и пискнула сигнализацией. Машина, закрываясь, грустно помигала ей фарами. Чувствуя ком в горле, Наталья зашагала в сторону входной двери.
– Я тебя в холле подожду, – сказал Ленчик, когда они зашли внутрь. – Попрощайся. Собери, что надо. И не торопись. Мы никуда не опаздываем. Наш самостоятельный сын привык, что нас допоздна нет дома.
– Хорошо, – благодарно улыбнулась Наталья и побрела к лифту.
Ключ от входной двери висел у нее на брелке.
– Надо отцепить и оставить на вахте, когда буду уходить, – подумала она, отпирая дверь. В агентстве было темно. Все уже ушли домой. Включив маленькое настенное бра при входе, Наталья зашагала к приемной.
Собралась она на удивление быстро. В коробку из-под офисной бумаги, которую она позаимствовала у секретарши Анечки, вместилась ее любимая чашка, маленькая серебряная ложечка, подаренная свекровью на рождение внука (Наталья считала ее талисманом и всегда возила с собой в заграничные поездки), настольная фотография Ромки (фото Развольского лежало в потайном отделении кошелька), книга Харуки Мураками, которую брала почитать Верочка и вернула всего за несколько дней до смерти, сломанный зонтик (долгое время ненужный благодаря машине, но теперь вполне еще способный пригодиться), пакет с гигиеническими прокладками, запасные колготки, щетка для волос. Все. В этом элегантном кабинете больше ничего не напоминало о ней, Наталье.
Папку с документами, которые она готовила для переговоров со шведами, отнести Стасу на стол. Телефонную книжку, пожалуй, можно забрать с собой. Выключить компьютер. Ах, да. В шкафу висит теплый жилет на случай зимних перебоев с отоплением. Теперь точно все.
Напоследок окинув кабинет взглядом, Наталья щелкнула выключателем, пересекла приемную и зашла в кабинет напротив. Старательно обойдя ковер с розами по периметру, она положила папку с документами на стол, повернулась к двери и услышала тихие крадущиеся шаги. В приемной кто-то был.
– Завтра меня тоже найдут среди роз, – в отчаянье подумала Наталья, – хотя нет, внизу же Ленчик. Максимум через час он забеспокоится и пойдет меня искать. А может, это он и есть? Ему надоело торчать в холле и он поднялся сюда? Я ему сейчас башку оторву, чтобы не смел меня пугать!
Рывком преодолев расстояние до двери, она нажала на кнопку выключателя. В дверях, щурясь от внезапно вспыхнувшего света, стоял Женька Бревнов. У него в руках была красивая тетрадь с матадором на обложке.
– Тьфу, идиот, прости господи! – в сердцах сказала Наталья. – Ты чего по ночам шаришься, людей пугаешь?
– Какая ночь, – обиделся системотехник, – еще восьми нет. Я услышал, что вы тут ходите, и подумал, что вы за вещами пришли. Вот. Решил попрощаться.
– А откуда ты знаешь, что со мной надо прощаться? – поинтересовалась Наталья.
– Так шеф сказал. Все слышали. Сказал, что вы того… Больше у нас не работаете. Из-за нарушения этой, как ее… Корпоративной культуры.
– А-а-а-а. Корпоративной культуры, значит. Понятно. Ну, давай попрощаемся.
– Наталья Петровна, вы это, когда в другое место устроитесь, вы мне свистните, сразу к вам переметнусь. Я без вас работать не хочу. Да и развалится тут все, без вас-то.
– Жень, я пока и не знаю, где я буду работать, – честно призналась Наталья. – И ничего тут не развалится. Так что работай спокойно. А чего ты тетрадь-то эту припер? Подарить хочешь? На память?
– Не. Ту тетрадь я как раз на память себе оставлю. Это другая. Я подумал, что раз вы в мою тогда так вцепились, а потом в Каринкину, значит, вы ищете че-то похожее. А эту я сегодня в мусоре нашел. Анька, секретарша наша, принесла мешок с бумагами и попросила их в бумагорезательную машину сунуть. Мол, некогда ей самой. Привыкли считать, что у нас один я свободный. Ну, я стал резать, а там, на дне мешка, эта тетрадь. Я решил, что, может вы ее искали, ну и оставил. А сейчас вот, принес.
Затаив дыхание и на всякий случай скрестив за спиной пальцы, чтобы не спугнуть удачу, Наталья взяла протянутую ей тетрадку. Наугад открыв ее, она на секунду зажмурилась и резко выдохнула воздух. Перед ней был дневник Саши Головиной.
* * *
Он совершенно замечательный! Мне даже страшно представить, как я могла так долго, а главное, так истово его ненавидеть.
Боже мой, мне понадобилось целых десять лет, чтобы понять, что он ни в чем не виноват. Ужасный, непоправимый срок! Ведь если бы тогда Лена хоть на минуту задумалась об этом, она бы почувствовала, что его просто оговорили злые люди, завидовавшие ему. Его красоте, его таланту вызывать любовь.
Никакой инсценировки изнасилования не было и не могло быть. Эти подонки надругались над моей сестрой по собственной воле. Мало того, в самый разгар своей преступной оргии они, оказывается, привели его «насладиться» этим зрелищем.
Когда он рассказывал мне, что ему довелось испытать, стоя в дверях комнаты, где пьяную в дым Лену пользовали сменяющие друг друга здоровые лбы, в его глазах стояли слезы. Господи, да он обожал мою сестру! Пылинки с нее сдувал! Готов был целовать следы ее ног! Он был уверен, что это она его обманула. Только притворялась чистой и невинной, а на самом деле с удовольствием предавалась разврату при первом удобном случае. Ему тогда так сказали.
Когда она пришла к нему с рассказом об изнасиловании, он действительно рассмеялся ей в лицо и выгнал ее вон. Он был уверен, что это ложь, притворство.
Боже, какое у него было лицо, когда я все ему рассказала! О том, что произошло с Леной на самом деле. О том, как она часами, неделями, месяцами плакала о нем. Только о нем одном. О том, как она не вынесла лживого известия о его предательстве. О том, что она с собой сделала.
Интересно, я обратила внимание, что, как и Лен, а не могу называть его по имени. Я думаю и пишу «Он». Лена тоже всегда называла его именно так. Кроме того, одного раза. Кстати, он объяснил мне, почему сейчас его зовут иначе. У него очень красивое длинное имя с двумя корнями. Тогда, до истории с Леной, он пользовался одним уменьшительным именем. После того, как он потерял мою сестру, он сменил его на второе, чтобы начать жизнь заново.
Мне одинаково нравятся оба производных. Я успела распробовать их на вкус в нашу единственную пока ночь. Он уснул, а я лежала и катала его имя на кончике языка. И так, и этак.
Я так боялась, что он начал встречаться со мной только потому, что я напоминаю ему Лену! Но нет. Он сказал, что любит именно меня, хотя и ее будет помнить до конца своих дней. Что я – ее лучшая, более совершенная, умудренная жизненным опытом и более приспособленная к этому миру копия.
Он сам предложил привести в порядок Леночкину могилу. Поставить памятник, на который я так и не смогла собрать денег. Настелить мраморные плиты. Завтра мы вместе поедем на кладбище, чтобы посмотреть все на месте.
Правда, по вечерам он поздно занят на своей работе, поэтому мы поедем практически ночью, но он сказал, что так романтичнее. Он сказал, что над могилой Лены сделает мне предложение, от которого я не смогу увильнуть ни под каким предлогом.
Глупый, я и не собираюсь никуда увиливать. Я так его люблю, что даже делается страшно. Теперь, спустя десять лет, я понимаю, почему Лена решилась на свой отчаянный поступок. Да, жизнь человека бесценна, но без него совершенно лишена смысла.
Мне осталось потерпеть совсем немного – до завтрашнего вечера. А потом я наконец-то перестану влачить свое жалкое существование. Эти десять лет я не жила, я существовала. Вернее даже, боролась за существование. Выживала. Терпела. И мечтала. Я только сейчас поняла, что я мечтала именно о нем.
Завтра он поставит на всем этом точку. И тогда я наконец-то пойму, что жизнь прекрасна. Я знаю, я уверена, что буду на седьмом небе. Он не пожалеет о своем решении. У меня и так неплохой характер, но для него я согласна стать просто ангелом.
* * *
Мир рушился на глазах. Наталья ощущала себя стоящей на высокой отвесной скале, от которой огромными пластами отваливались куски и, крошась, с ревом падали в глубокую пропасть.
С каждым таким куском участок, на котором она стояла, пытаясь сохранить равновесие, делался все меньше. Он сжимался, скукоживался, трещины на скале подбирались все ближе к ногам. Опора становилась все ненадежнее, надежда спастись все призрачнее. Шум рушащейся в пропасть земли Наталья ощущала так отчетливо, что у нее закладывало уши.
С того момента, как Развольский объявил ей об увольнении, прошло уже пять дней. Слез больше не было. Наталья даже всерьез опасалась, что у нее на почве стресса атрофировались слезные железы. Глаза были красными, глубоко запавшими, потерявшимися среди серо-желтых щек, но сухими.
Гордости тоже не было. В этом она отдавала себе отчет совершенно отчетливо. Вонзая ногти в ладони так, что на них оставались ровные красные полумесяцы, она заставляла себя не нестись, сломя голову на каждый телефонный звонок. Каждый раз, когда телефон выдавал мелодичную трель, она вскидывалась, как лань, веря, надеясь, что это Развольский хочет сообщить о том, что проблема с Муромцевым улажена, и она может вернуться на работу.
Но звонила свекровь, звонили Ромкины одноклассники, звонила Карина, разбирающаяся в деловых бумагах, звонила мать, что-то бубнящая в трубку про эксплуатацию человека человеком, которую Наталье теперь пришлось испытать на собственной шкуре, звонил брат, всерьез взволнованный ее неприятностями, звонила Инка, пытающаяся рассказать что-нибудь забавное, звонили Алиса, Лелька, Настя… Вот только звонка от Развольского все не было и не было.
Не было и чувства голода. За пять дней Наталья поела, кажется, только один раз. Ленчик покормил ее насильно, всовывая ложку с пюре между клацающими зубами.
Не было света в конце тоннеля. По нему – длинному, темному, бесконечному – Наталья брела в одиночестве, чтобы, в конце концов, остаться на продуваемой ветрами скале, медленно, но неумолимо раскалывающейся навстречу бездне.
– Слушай, может пора уже прекратить этот плач Ярославны? – спросила как-то заскочившая к подруге Алиса. – Лень, ты куда смотришь, от нее же половина осталась?
– А что я сделаю? – муж философски пожал плечами. – У твоей подруги и моей жены проснулась тяга к саморазрушению. Видишь, у нее организм уже еду отторгает, не только здравый смысл.
– Оставьте меня, – вяло попросила Наталья.
– Давай ее оставим, а, Лень – с готовностью откликнулась Алиса. – Ее величество предпочитает страдать в одиночестве. Бери Ромку, поедем к нам в гости, там Игорь баранины наготовил, м-м-м, пальчики оближешь. А то на нее смотришь, и жить не хочется.
– Да, на баранину смотреть приятнее, – согласился Ленчик. – Аль, как ты считаешь, ей в принципе можно объяснить, что потеря работы – это еще не конец света?
– В принципе – можно, – согласилась Алиса. – Но на данном этапе биологического развития этого организма – нельзя.
– Жаль, – вздохнул Ленчик. – То-то я уже язык стер говорить, что наша семья без ее гребаного VIP-тура не помрет с голоду. А до нее все не доходит и не доходит.
– Это до вас не доходит! – сорвалась на крик Наталья. – Что вы меня за дуру держите? Я прекрасно понимаю, что мы с голоду не помрем. Разве в этом дело?
– Наташка, – Алиса прекратила дурачиться и говорила вполне серьезно, – давай раз и навсегда закроем тему твоего трудоустройства, вернее, его невозможности, а также зарплаты и общественного статуса. Игорь согласен взять тебя к себе на завод хоть завтра. Еще и в зарплате выйграешь. И не думай, что это я тебя пристроила. Он знает, что ты прекрасный топ-менеджер, у тебя светлая голова, и на тебя можно рассчитывать…
– Да не в голове дело-о-о-о! – в голос завыла Наталья. – И не в зарплате с общественным статусом.
– Лень, посиди на кухне, пожалуйста, – попросила Алиса. – Мне тут надо твоей жене мозги вправить, а это дело интимное.
– Хорошо, – покладисто согласился Ленчик. – Сеня, пошли на кухню. Я тебя кормить буду.
Палевый коккер, который, наклонив голову, следил тревожными влажными глазами за хозяйкой, услышав про еду, радостно зацокал лапами в сторону кухни.
– Думаешь, я не понимаю, почему ты так изводишься? – зашипела Алиса, когда за Ленчиком закрылась дверь. – Ты разлуки с этим козлом пережить не можешь. Как же он тебя, такую любящую и незаменимую, бросил! Да это единственное доброе дело, которое он для тебя сделал.
– Алиса, я знаю все, что ты хочешь про него сказать. Ты же знаешь, мне неприятно это слышать.
– А мне неприятно смотреть, как ты превратилась в кучу старого барахла, обильно политого соплями! – жестко сказала Алиса. – Что ты разваливаешься как колченогий стул, который с размаху выкинули с крыльца. На тебя ребенок смотрит! За тебя Ленька волнуетсяЙ Хватит уже о себе думать да упиваться собственными страданиями! Тоже мне, тургеневская барышня! Разве то, что с тобой случилось, горе? Это мелкая неприятность. Все живы, все здоровы, с работы выгнали – на, бери другую. Руки-ноги целы. Голова такая, что дай бог каждому. А ты разнюнилась, как деревенская баба. Сидишь, сопли на кулак наматываешь. Тьфу, смотреть противно!
– Я понимаю, что кажусь тебе слабой, – согласилась Наталья. – По сравнению с тем, что тебе пришлось пережить за этот год, мои проблемы, действительно, кажутся незначительными. Но они – мои, Алиса. Ты ж понимаешь, свое у каждого болит сильнее.
– Понимаю. И сочувствую. Да, тебе плохо. Да, ты переживаешь. Да, это эмоционально очень тяжело. Но прекрати ты пережевывать свои страдания! Голову подними! Ты очень удивишься, но вокруг продолжается жизнь, и временами она очень даже неплоха.
– Я постараюсь, Алиса, правда, – тихо пообещала Наталья. – Но ты пойми, мне на это нужно время.
– Я понимаю, Наташ. Я подожду, и Ленька подождет, и Ромчик. И на самом деле ты жутко счастливая баба, потому что у тебя есть они. Люди, которые тебя любят, понимают и которые подождут.
Раздался звонок в дверь, стук каблуков по коридору, и в гостиную ворвалась Инна.
– Об чем страдаем, подруги? – деловито поинтересовалась она. – Все едино, мужики – козлы, а носить совершенно нечего, так что давайте об интересном. Есть ли новый труп или хотя бы свежачок в плане информации.
– Ой, есть! – спохватилась Наталья. – Я же дневник Саши Головиной нашла! Той самой, которую на кладбище убили, подруги нашей Верочки.
– Тащи, – скомандовала Инка. – Читать будем. Дневники современников – это страшно интересная вещь. Особенно когда их читаешь после смерти автора.
– Не кощунствуй! – возмутилась Наталья, но дневник из коробки с офисными вещами, разобрать которые у нее так и не дошли руки, все же принесла.
– Читай ты, – снова скомандовала Инка, обращаясь к Алисе. – У тебя лучше получается. Только с выражением читай.
Алиса послушно открыла тетрадь с матадором на первой странице.
Содержимого тоненькой тетрадки хватило минут на пятнадцать. К концу все три подруги заливались слезами, жалея несчастную Сашеньку.
– Вот так подумаешь иногда, как другие живут, и начинаешь просить прощения у Бога, что на свою жизнь жаловалась, грешная, – всхлипывала Наталья.
– Да-а-а, а кто полчаса назад тут нюни разводил из-за своего увольнения? – размазывала тушь по щекам Алиса.
– Я не из-за увольнения, я из-за Разво-о-о-ольского.
– А какая разница? Все равно это все ерунда. Вон, у девки с четырнадцати лет никакого просвета в жизни не было-о-о-о. Эта скотина, про которую она пишет, ей всю жизнь сломала, так еще и убила в конце. Это же надо, влюбиться в своего убийцу. Я ведь лучше вас понимаю, что ей пришлось испытать в последнюю минуту жизни. Я, когда думала, что Игорь сейчас придет меня убивать, чуть не рехну-у-у-улась.
– Да хватит вам, – Инна аккуратно промокнула ресницы платочком. – Поревели и будет. Пора мозги подключать. Если они есть, конечно. – Алиса с Натальей как по команде повернули голову в сторону подруги. – Вашу Верочку убили из-за этой тетради, тут к бабке не ходи. Убили где? В вашем офисе. Значит, убийца – кто-то из ваших. Давай, Наташка, соберись с мыслями. Будем вычислять, кто это.
– А как? – Наталья недоуменно посмотрела на Инну, которая выглядела решительной, как папуас перед боем. Даже боевая раскраска на лице имелась – дорожки слез на румянах и пудре.
– Во-первых, у вас не так уж много мужчин работает. А во-вторых, в этом дневнике пару раз упоминается его имя.
– Нету там его имени, – возразила Алиса. – Сашенька же пишет, что ей, как и сестре, хочется называть его просто Он. Как Бога.
– Правильно, – согласилась Инна. Но она упоминает, что сестра один раз все же назвала его по имени.
– Ага, – Наталья саркастически посмотрела на подругу, – только это имя он теперь поменял. Был Вася, стал Ваня. Иди, догадайся.
– Дубина ты, и как тебя столько лет на руководящем посту держали! У него длинное имя, от которого есть разные производные. Алиса, листай давай. Ищи, какое имя у него было вначале.
– Сейчас, минуточку, вот нашла. Но не знаю, что нам это даст. Она пишет «то ли Сева, то ли Савва, то ли Слава.
– Слава, – потрясенно прошептала Наталья. – Стаса его тесть до сих пор называет Славой. Он же Станислав. Был Слава, стал Стас. Девочки, так это что же получается, Развольский и есть убийца?
– Э-э-э-э, ты только в обморок не падай! – грозно предупредила подругу Инна. – Хлопалась уже недавно. Достаточно. Я всегда говорила, что твой Развольский козел. И про Маркелову он все нам наврал. Это он ее в окно вытолкнул, чтобы кольцо украсть. А оценил его только потом. Вот, поди, расстроился, что там стекляшка, а не бриллиант! И тебе подарил, не удержался от широкого жеста.
– Сашенька называла его Он. Действительно, как Бога. Я пять лет на него так смотрела. Поэтому и тут все сходится.
– Угу. И ты тоже была готова стать для него ангелом, – съязвила Инна. – И Перфильеву он убрал, когда она его шантажировал. И с Сашенькой расправился. И Верочку убил. Тут у него двойной мотив был – и дневник, и беременность.
– Инна, так это ведь он и Наташку убить мог! – поежилась Алиса. – У него уже, как у вампира, наркотическая зависимость от крови. Надо Ване звонить. Наташку теперь охранять надо.
– Глупости, не надо меня охранять, – отмахнулась Наталья. – Он меня просто выгнал и все. Он же знает, как я к нему отношусь. Уверен, что я буду изводиться и молча страдать, но его не сдам.
– Это с чего же ты его не сдашь? – возмутилась Инна. – Ты соображаешь, что говоришь? Ты что, собираешься стать пособницей чуть ли не серийного убийцы? Надо сейчас же позвонить Ивану и все ему рассказать.
– Подождите, девочки, – взмолилась Наталья. – На меня за последнее время так много всего свалилось, что я совершенно перестала соображать. Я все равно не могу поверить, что Стас убийца. Это совершенно на него не похоже. Он же слабый.
– Дура ты, Наташ, убийцы все слабые люди, – авторитетно заявила Инка. – Сильный человек встречает проблему лицом к лицу, а слабый решает ее, отняв жизнь у другого. Так что на твоего Развольского это очень даже похоже.
– Ленчик недавно сказал, что Развольский фантик, – задумчиво сказала Наталья. – Как это ни печально, я вынуждена с ним согласиться. Но фантик не способен на поступок. А убийство – это поступок, как бы цинично это ни звучало.
Поспорив еще немного, подруги пришли к компромиссному решению: отдавать Бунину дневник или нет, Наталья решит завтра. Закрыв за ними дверь, она подумала, что пока не будет говорить мужу, что они вычитали в дневнике Сашеньки и к какому выводу пришли. С задумчивым выражением лица она двинулась в сторону кухни, и тут в дверь позвонили. Не взгянув в глазок, Наталья открыла – и остолбенела. На пороге ее квартиры стоял политик и бизнесмен, виновник ее увольнения Сергей Васильевич Муромцев.
– Можно войти? – вежливо спросил он.
– Да, пожалуйста, – Наталья слегка посторонилась, пропуская гостя в квартиру.
Ленчик заинтересованно выглянул из кухни, чтобы посмотреть, кто пришел, и тоже потрясенно замер в дверях.
– Вы не удивляйтесь уж так, Наталья Петровна, – мягко попросил Муромцев. – Я пришел к вам по делу. Мне нужно с вами поговорить.
– Боюсь, что мне не о чем с вами разговаривать, – жестко ответила Наталья. – Вы поступили по отношению ко мне несправедливо. Конечно, Бог вам судья, но я не собираюсь иметь с вами никаких дел.
– Ошибаетесь, Наталья Петровна. Кроме того, вы же не знаете моей версии произошедшего, и перед тем, как записывать меня в кровные враги, вы должны меня, как минимум, выслушать.
– Ну, я же не самоубийца, Сергей Васильевич, о какой кровной вражде вы говорите, – усмехнулась Наталья. – Впрочем, в остальном вы правы. Проходите на кухню. Там и поговорим.
– Я в комнате, Наташ! – подчеркнуто громко сказал Ленчик и освободил им кухню.
– А у вас заботливый муж…
– Оставьте моего мужа в покое и переходите к делу.
– Хорошо, – покладисто отозвался Муромцев. – Как вам будет угодно, сударыня. Я, как вы знаете, послужил причиной вашего увольнения. Я, действительно, поставил этого слизняка Развольского в такое положение, из которого у него, труса и подонка, был только один выход – уволить вас. И признаюсь, что я сделал это сознательно.
– Давайте оставим личные особенности господина Развольского. Мне неинтересны ваши наблюдения по поводу его характера. И зачем вам было нужно, чтобы я осталась без работы? Вы лично мне за что-то мстите?
– Да Бог с вами! – Муромцев от души рассмеялся. – Во-первых, в моем лексиконе нет слова «мстить». Я своим врагам не мщу, я их уничтожаю. А вы – такая прелестная женщина и такой замечательный профессионал, что у вас не было, нет и, надеюсь, никогда не будет возможности дать мне повод к неудовольствию.
– Тогда зачем?
– Неужели вы даже не догадываетесь? Через две недели я открываю свое туристическое агентство. Захотелось побаловаться, знаете ли. И в этом городе есть только один человек, который сможет, возглавив его, вывести фирму на прибыль и достойный уровень. И этот человек вы.
– То есть вы лишили меня работы, чтобы предложить другую?
– Да. Работая у Развольского, вы никогда не решились бы его предать. Ваша верность написана у вас на лице. «Я ключи закину и псов прогоню с крыльца, оттого что в земной ночи я вернее пса», – так кажется? Но теперь, когда Развольский предал вас, я смогу вас заполучить.
– Цветаеву знаете? – непритворно удивилась Наталья. – По вам не скажешь. Выпадаете из образа, однако.
– Так каков будет ваш положительный ответ?
– Мой ответ положительно будет отрицательным. Я не буду работать в вашей фирме, Сергей Васильевич.
– Позвольте спросить, почему?
– Потому что наше сотрудничество началось бы с обмана, с подлости. А я не люблю ни того, ни другого.
– Именно поэтому я вас и зову. Другой сотрудник вашего агентства охотно продался мне. Поэтому после того, как он выполнил свое дело, я отказался от его дальнейших услуг. Люди, способные продаться, мне не нужны.
– Вы про Володю Шведова? Смешно, я его предупреждала, что так и будет.
– Вы за него не волнуйтесь, ваш Развольский охотно его простил и взял обратно.
– Это проблемы их обоих, но никак не мои, – пожала плечами Наталья. Но у вас я работать все равно не буду. Вы мне не нравитесь, Сергей Васильевич.
– А вот вы мне нравитесь, Наталья Петровна. В моей команде вы смотрелись бы очень неплохо. Сколько вам платил Развольский – две штуки баксов? Я буду платить три. Жду вас завтра в 10 утра вот по этому адресу.
Он швырнул на стол золотистую визитку. «Туристическое агентство «Илья Муромец», – значилось на ней.
– Я не приду завтра по этому адресу, Сергей Васильевич. Вы абсолютно зря старались. Я не буду у вас работать.
– Что ж, видит бог, я хотел этого избежать, – мрачно сказал Развольский, доставая из кармана маленькую коробочку. – Потом не жалуйтесь. Сами напросились.
Наталья почувствовала, что у нее стало сухо в горле. – Не может же он меня сейчас просто взять и отравить, – мелькнуло у нее в голове. – Да и Ленчик дома.
– Вот, послушайте. Вы блюдете глупую, никому не нужную верность человеку, который недостоин целовать даже следы ваших шагов. Я думал, что вы будете упираться, поэтому подстраховался и записал свою с ним беседу на диктофон, – сказал Муромцев и щелкнул кнопкой. Наталья вздрогнула, услышав в своей кухне знакомый, до боли родной голос Развольского. Звучал он испуганно:
– Сергей Васильевич, я думаю, что это недоразумение можно уладить. Конечно, мы не хотели наносить ущерб вашей деловой репутации…
– И как ты предлагаешь это уладить? – голос Муромцева звучал с издевкой.
– Скидка на любые поездки в тридцать, нет, в пятьдесят процентов…
– Ты что, издеваешься надо мной, Стасик? Какие пятьдесят процентов? Ты должен мне 20 тонн баков, после чего я, может быть, и соглашусь никогда больше не переступать порог твоей вшивой конторы.
– Сколько?
– Сколько слышал… Нагадил – плати. Моя репутация – вещь дорогая.
– Сергей Васильевич, побойтесь бога, откуда у меня такие деньги?
– И впрямь, откуда… Тогда давай, увольняй эту свою девку, которая меня ментам заложила.
– Наталью?
– А что, у тебя еще стукачи в коллективе есть?
– Нет-нет, – торопливо заверил его Развольский, – только она одна. Но уволить? Вот так, сразу? Без повода?
– Тебе, значит, повода мало? – голос Муромцева зазвучал угрожающе.
– Что вы, что вы… Хорошо, я согласен, я ее уволю. Ее давно надо было уволить, я только сейчас понял свою ошибку.
– Давно надо было уволить? – голос бизнесмена опять зазвучал насмешливо. – Позволь узнать, за что?
– За что? Да она же тупая совсем. Половину путает, половину забывает. Ни в чем на нее положиться нельзя, подставит и не задумается. Вот как меня сейчас.
– Тебя, значит…
– Ну и вас, конечно. Вас, в первую очередь. Я все сделаю, Сергей Васильевич. Сегодня же. Я бы и раньше, сам, да замотался. Спасибо, что обратили мое внимание. Напомнили, так сказать.
– Нормально лижешь, в нужном темпе, – с чувством произнес баритон Муромцева, – далеко пойдешь, Стасик. Если не остановят.
– Как прикажете, – от угодливой покорности в голосе Развольского Наталью чуть не вырвало прямо на лакированные ботинки гостя.
– Прикажу-прикажу, не бойся. Насчет Натальи договорились, значит?
– Конечно. Сегодня же все будет сделано. Вот ведь зараза! Так подставить!
Диктофон выключился. Муромцев ласково посмотрел на сидящую перед ним бледную Наталью.
– Ну что, понравилось? – спросил он.
– Нет, не понравилось, – честно призналась Наталья, которой показалось, что она наелась свежих дождевых червей. Склизких, розовых, перепончатых, извивающихся.
– Он не только не встал на твою защиту, не пытался отстоять, он еще и ведро помоев тебе на голову вылил. И после этого ты не хочешь идти ко мне работать?
– Не хочу, – черви в животе извивались. Видимо, обустраивались на постоянное место жительства. – Вы ничем не лучше него. Так зачем же мне менять одного мерзавца на другого?
– Ладно, – крякнул Муромцев и встал, намереваясь прощаться. – Неделю сроку даю. К нему ведь ты не вернешься?
– Не вернусь, – согласилась Наталья.
– Ну, так значит придешь ко мне. Куда тебе еще деваться? В другом бизнесе ты ничего не понимаешь. К деньгам привыкла. Без работы не сможешь. Да и отомстить тебе ему захочется. Уж поверь мне.
– Отомстить… – задумчиво проговорила Наталья. – Отомстить – это можно. Это мы завсегда.
Закрыв за гостем дверь, она тщательно вымыла стул, на котором он сидел, а потом решительно набрала номер Алисы.
– Слушай, – сказала она торопливо, чтобы, не дай бог, не передумать, – я решила, что нужно отдать дневник Сашеньки Бунину. В конце концов, это улика, негоже ее скрывать. Только я телефона его не знаю.
– Я позвоню ему. У тебя что-то случилось?
– Случилось. С неделю назад. Точнее нет, пять лет назад. Но это не имеет отношения к делу.
Алиса перезвонила через три минуты.
– Иван сказал, что завтра утром заедет к тебе за дневником, – сообщила она. – И еще он сказал, что у него есть к тебе важный разговор.
– Это хорошо, – вздохнула Наталья, – со мной теперь почему-то все хотят важно поговорить. Пусть заезжает, сама понимаешь, я теперь по утрам никуда не тороплюсь.
Капитан Бунин приехал около десяти утра. Поджидавшая его Наталья извелась у окна. Всю ночь она не спала, думая, что своими руками отправляет Станислава в тюрьму. В его виновность она, наконец, поверила. Уж слишком много совпадений оказалось в трагических смертях, случившихся в последние месяцы. Слишком странным было поведение самого Развольского. Слишком многое вело напрямую к нему.
Глядя в окно, Наталья пыталась проанализировать свои чувства. Их не было. Только пустота, которая плескалась в ней, заливая душу черно-матовыми волнами безысходности.
– Наверное, я поступаю правильно, – вяло думала она. – Зло должно быть наказано, вот только почему мне так противно? Неужели оттого, что я поступаю так из банальной мести?
Когда она открыла дверь Бунину, он поразился, насколько она похудела. Почти ничего не напоминало в ней женщину, которая когда-то царственным жестом пригласила его в кожано-деревянный кабинет.
«Бедолага!» – невольно пожалел ее Бунин.
Получив дневник, он попросил разрешения прочитать его прямо здесь.
– Садитесь, – согласилась Наталья. – Я, чтобы не мешать, в комнате побуду.
– Наталья Петровна, можно вас? – позвал капитан минут через пять.
– Ну что? – спросила она, заходя на кухню, – поможет вам это раскрыть убийства?
– Да, поможет, – кивнул Иван. – Но мне бы очень хотелось, чтобы вы тоже мне помогли.
– Пожалуйста, – согласилась Наталья. Ей хотелось, чтобы все поскорее кончилось, капитан ушел, и она смогла бы без помех прислушиваться к гулкой пустоте внутри себя.
– То, о чем я вас хочу попросить, немного опасно, – нерешительно начал Бунин, – но этим путем мне проще всего добыть доказательства того, что этот человек совершил преступление. – Наталья непонимающе посмотрела на него. – Я хочу, чтобы вы дали знать убийце, что этот дневник у вас.
