Текст книги "Тайна племени голубых гор"

Автор книги: Людмила Шапошникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

деревня, где

«джентльмены вышивают, а леди делают горшки»

Курумба не единственные соседи тода. Небольшое и своеобразное племя кота расселено по склонам низких гор в районе Котагири. Отношения между кота и тода до последнего времени были довольно дружественными. Кота – дравиды, но их тип резко отличается от типа курумба. У кота светлая кожа, черты лица более европеоидные. Они говорят на одном из диалектов языка каннада. Мужчины носят длинные волосы, собранные на затылке в узел. По сравнению с другими племенами Нилгири кота довольно развиты в социальном и экономическом отношении. На смену родовой организации пришла деревенская община. Община называется "кери", что значит "улица". Браки внутри "кери" запрещены, жениться можно только на девушке из другой "кери". Кери по своему характеру строго патрилинейны. Такие пережиточные формы брака, как полиандрия или полигамия, у кота отсутствуют. Их семья моногамна. Среди кота распространены ранние обручения, но расторгнуть их не так легко, как у тода. Свадебная церемония довольно сложная. Она напоминает церемонию местного индусского населения. Завязывание тали[38] на шее невесты – обычай, широко распространенный в Южной Индии, – является важнейшим элементом такой церемонии. В далеком прошлом кота были пастухами, а потом перешли к оседлому земледелию. Большую роль стало играть ремесло. Среди кота вы найдете кузнецов, ювелиров, горшечников, ткачей и так далее. Кота – прекрасные музыканты и отличные танцоры.

Традиция свидетельствует о том, что кота пришли в Нилгири из долины. Видимо, тода в то время уже населяли Голубые горы. Они разрешили кота занять часть земель и за это взымали с них дань зерном. В последнее столетие эта дань стала чисто символической. Между племенами кота и тода существовал регулярный натуральный обмен. Тода приносили в деревни кота масло, а за это получали ткани, посуду, топоры, ножи и украшения. Вторжение утакамандского рынка в жизнь племен Нилгири нарушило эти связи. Когда-то в прошлом музыканты кота играли на погребальной церемонии тода и за это получали мясо принесенных в жертву буйволов. Кота не были вегетарианцами. Это давало основание тода считать все племя кота "нечистым" и "низким". Обычно при встрече с тода кота приветствовал его как старшего, склонялся перед ним и касался лбом его ступни. Так было. Но древние традиции отмирают и исчезают. Единственное племя Нилгири, которое не хочет с этим согласиться, это тода. На этой почве между кота и тода испортились отношения. Каждое племя избрало свой путь. И пути эти с каждым годом все более и более расходятся…

Я увидела Мутикена на рынке. Он стоял в окружении нескольких тода и о чем-то разглагольствовал. Заметив меня, он махнул рукой соплеменникам и решительно направился в мою сторону.

– Амма, – сказал он подойдя, – я иду сейчас в деревню.

– В какую?

– Там, где джентльмены вышивают, а леди делают горшки.

Это было интересно. И я тотчас же присоединилась к Мутикену. В деревне, куда мы пришли, жили кота. Она называлась Тричигади и находилась в нескольких милях от Котагири. В деревне стояло несколько десятков добротных каменных домов под красными черепичными крышами, чуть поодаль от них – два таких же каменных храма. Внизу по склону были разбросаны аккуратно возделанные террасированные поля. Я взглянула на пригорок, где сидело несколько мужчин, и остолбенела. Джентльмены вышивали. Они делали это старательно и сосредоточенно. Увидев нас, они бросили свое занятие, что-то закричали, и в следующее мгновение мы были окружены толпой мужчин и детей. Леди, которые делали горшки, почему-то не появлялись. На мужчинах были такие же путукхули, как и на тода. Только вышивка резко отличалась по стилю и по орнаменту. Старейшина деревни, лысый, с широким плоским лицом, по имени Канакакамбетан, направился ко мне и пригласил в гости. Но, узнав, что мне нужно, бросил на Мутикена быстрый взгляд и усадил всех на пригорке.

– Тода и кота? – переспросил он. – Сейчас расскажу, что об этом знаю. – И снова скосил глаза на Мутикена. – В прошлом тода и кота были братьями. (Я увидела, как беспокойно заерзал Мутикен. Но Канакакамбетан, казалось, не обратил на это внимания.) И тода и кота жили в этой деревне. Потом они поссорились. Я не помню почему. Тода ушли. Они забрали с собой буйволов. Кота тоже тогда были пастухами. Но без буйволов пастухами быть трудно. Кота однажды нашли чудесный камень, в котором было железо. Поэтому некоторые из них стали кузнецами. Потом они научились делать горшки. Какое-то время спустя они обнаружили, что из листьев дерева "торинуль" можно делать пряжу. До этого у них не было ткани. Они прикрывали свое тело листьями. Среди кота появились искусные ткачи. Поскольку в племени были кузнецы, они сделали плуг. С тех пор кота стали пахать землю и сеять чамай и ганджи. Так старшие братья тода, кота, стали ремесленниками…

– Кто старший?! – неожиданно крикнул Мутикен. Видимо, он долго крепился. – Это кота старшие? Вы, кота, всегда врете, что вы были первыми в Нилгири! Первыми были тода, поэтому мы старшие!

Вышивающие джентльмены немедленно набросились на Мутикена. Поднялся невообразимый шум. Среди этого гама можно было различить отдельные фразы:

– А вы кота…

– А вы тода…

Обвинения были взаимными. В этом странном споре мои симпатии были на стороне вышивающих джентльменов.

– Тода и кота равны! – кричали они. – Все племена равны, и нет старших и младших! Мы все всегда здесь жили. И тода, и кота, и курумба. Мы все были первые!

– Нет! – упрямился Мутикен. – Первые тода! Мы старшие. Вы ниже нас!

– Послушай, Мутикен! – вмешался старейшина. – Ты знаешь, почему испортились наши отношения?

– Потому что вы лгуны и недостойны касаться нашей ступни! – выпалил представитель "высшего" племени.

Я попала в центр политических страстей и была этому не рада. Все размахивали руками, кричали и надвигались на Мутикена. Кто-то принес топор на длинной ручке и бросил его на пригорок. Я решила, что этим топором могут зарубить Мутикена, и на всякий случай подвинула топор к себе.

– Нет, вы послушайте этого тода! – возмущались кота. – Они нас за людей не считают! Теперь же независимость и все равны. А тода продолжают поступать с нами, как делали их предки. Поэтому мы к ним и в гости не ходим, и на похоронах им не играем. Не нужно нам вашего масла!

– Не будет вам нашего масла! – разозлился Мутикен. – Мы вам его уже давно не носим! И ваших ножей и топоров нам не надо!

– Ну уж без этого вы не обойдетесь! – засмеялись кота. – Вы же не умеете ничего делать!

Мутикен открыл рот, и неизвестно, чем бы все кончилось, но тут из толпы вышел седой старик, тихо сказал:

– Посмотри, амма, как я хорошо вышил свою одежду, – и протянул мне путукхули.

Все сразу заулыбались и закивали головами. Профессиональная гордость вышивающих джентльменов была выше распрей с соседним племенем. Спор утих так же внезапно, как и возник. Топор на длинной ручке, оказывается, был принесен Мутикену в подарок. Кота до сих пор одаривают забредших к ним тода. Иногда люди родов Карш и Мельгарш приносят гхи для храмов кота. Но это делается теперь очень нерегулярно. Противоречия, возникшие между этими племенами, все более отдаляют их друг от друга.

Когда-то земля, где теперь стоит Тричигади, принадлежала тода. Там был их манд. Однажды тода погнали буйволов на летнее пастбище. По дороге они обнаружили, что забыли сбивалку для масла. Когда вернулись за сбивалкой, они увидели, что в их храме сидят несколько кота. Кота, как известно, были "низшими" и употребляли в пищу буйволиное мясо. Их присутствие "осквернило" храм тода, и жители манда решили покинуть эту землю. На ней кота построили деревню Тричигади. Теперь в деревне 82 дома, в них живет 300 человек. Жители деревни владеют 100 акрами земли, которая распределена крайне неравномерно. У них есть 150 буйволов и 200 коров. В Тричигади работают 12 кузнецов, 7 плотников, 9 ткачей и около 20 горшечниц. Да, это те самые леди, которые делают горшки. Практически все взрослое население занято культивацией и ремеслом.

На краю деревни стоят два храма. Перед одним из них изображение священного индусского знака "ом". Как и курумба, кота считают себя индусами. Их древние племенные боги мирно уживаются с Шивой и Вишну. Патриархальные отношения у кота довольно развиты и устойчивы. Их охранителями являются индусские боги Шива и Вишну. Что же касается племенных богов, то кота до сих пор не решили, кому принадлежит приоритет: богам или богиням. Первая богиня кота – Аманур. Аманур родила трех сыновей-богов: Комбатрайяна, Конашрайяна и Кадгалрайяна. Первый и второй сыновья стали жрецами, третий смотрел за семьей. У Комбатрайяна была жена Мади, дочь богини Котарвикен. У кота есть свои жрецы, должность которых передается по наследству от отца к сыну. Если мужская линия прерывается, жители деревни собираются в храме и ждут, на кого снизойдет "божье вдохновение". Тот, на чью долю выпала такая честь, становится жрецом. "Божье вдохновение" может снизойти не только на человека, но и на камень. На небольшой лужайке за деревней лежит серый четырехугольный валун. Когда кота подходит к нему, он обычно падает на колени и прижимается лбом к земле. В этом камне живет бог. Какой – точно еще не установлено. Некоторые утверждают, что Комбатрайян. Поэтому камень сам передвигается с места на место. Прыгает, как мне объяснили. На лужайке я увидела несколько следов от камня в разных местах. Жрец сказал, что камень столько напрыгал только за последнюю неделю. Лужайка не единственное место его пребывания. Камень-бог может подняться по склону горы, может спуститься к ручью, чтобы утолить жажду. Даже у тода нет такого камня. Боги кота несколько странные. Комбатрайян почему-то предпочитает жить в камне. А Кадгалдрайян поселился у тода в роде Карш и не хочет оттуда уходить. Живет он там тихо и скромно, и даже тода не подозревают о его существовании.

И все же то, что Комбатрайян нашел себе убежище в камне, не случайно. Кота – племя с довольно развитыми элементами мегалитической культуры. Если попадете в деревню Колималай, вам это сразу станет ясно. Посредине деревни на зеленой поляне, там, где построены три каменных храма, стоят ритуальные камни. Они плоские и в большинстве случаев врыты вертикально. Высокий камень перед одним из храмов служит подставкой для светильника, который зажигают в честь бога. В центре поляны около священного дерева "нерл" находятся еще два вертикальных камня. Они символизируют бога Комбатрайяна и богиню Аманур. Вокруг этих камней расположены камни поменьше. У трех других вертикальных камней обычно заседает совет деревни. Храмы тоже окружены циклической изгородью, сложенной из неотесанных камней. Она похожа на изгороди храмов тода. Каменная круглая платформа в конце деревни используется для церемонии прокалывания ушей. Буйволиный загон такой же круглой формы, как и у тода. Его изгородь сделана из вертикальных камней. Против платформы стоит памятный камень. О нем кота рассказывают такую историю. Когда-то здесь был врыт деревянный столб. К столбу были привязаны две коровы. Они ходили по кругу и, топча копытами зерно, очищали его от шелухи. Ночью пришли воры и украли зерно. Тогда кота призвали на помощь бога. Он на время покинул свой камень и нашел воров. Кота забрали зерно и поставили памятный камень в честь бога.

Около этих камней и храмов-домиков в январе 1965 года происходил большой праздник племени, посвященный Комбатрайяну. Праздник больше напоминал деревенское торжество, чем племенную церемонию. На площади Тричигади развевались цветные флажки, реяли красные, зеленые и желтые воздушные шары. Местные торговцы разложили лотки с ядовито раскрашенными сластями, с детскими игрушками и дешевыми украшениями. На праздник пришли не только кота, но и жители окрестных деревень. Тем не менее традиционный порядок церемонии был соблюден.

Праздник в честь бога Комбатрайяна обычно длится четыре дня. В первый день в храме совершается пуджа и после захода солнца зажигают священный огонь – большой костер, разведенный в кругу камней рядом с храмом. Около священного огня до полуночи танцуют. На второй день устраивают пир. Вблизи трех камней, обозначающих место общих сборов, готовят угощение. После угощения вновь начинаются танцы. В них участвуют мужчины и женщины. Как только стемнеет, женщины уходят в дома, а мужчины продолжают веселиться. На третий день рано утром мужчины вновь начинают танцевать. С восходом солнца все совершают ритуальное омовение, затем одевают новую, чистую одежду и садятся завтракать. После завтрака мужчины и женщины опять танцуют, обычно до захода солнца. В последний, четвертый день не устраивают общих сборищ. Каждая семья собирается у своего дома. Музыканты ходят от дома к дому, играют, а остальные поют под их аккомпанемент.

Бог Комбатрайян, видимо, был веселым и добродушным, если в свой праздник велел людям много есть, много танцевать, петь и не подверг их тяжелым и трудным испытаниям. Я прибыла в Тричигади только к третьему дню торжества. Посредине площади перед храмом на каменном столбе горел светильник. Около костра жрец Путен сушил свои длинные волосы после ритуального омовения. На обочине центральной поляны сидели музыканты. Перед ними лежали барабаны, бубен и флейты. Вся поляна между храмами была запружена празднично одетыми кота и их соседями. Но тода я так нигде и не увидела. Кота, приготовившиеся принять участие в танцах, были одеты несколько по-иному, чем обычно. На мужчинах были длинные юбки, обернутые вокруг бедер на манер южноиндийского дхоти. На спину и грудь были наброшены короткие куски ткани, укрепленные на левом плече. Одежда женщин не отличалась от мужской, но на некоторых были тоги, напоминавшие путукхули.

Около трех центральных камней пять мужчин протрубили в медные изогнутые трубы. Их хрипловатый звук прокатился по зеленой поляне и замер где-то вдали за деревней. Яркое солнце дробилось на начищенной меди труб, и тысячи веселых зайчиков прыгали по лицам стоявших вокруг людей. Тонко и мелодично зазвучали флейты, им глухо вторили барабаны, звенел бубен. В центре площади развернулся круг танцующих мужчин. Они двигались легкой, грациозной походкой, поднимая кверху руки изящным движением. Танец вела за собой легкая и звонкая мелодия флейт. Движения танцующих были столь мягки и округлы, что танец напоминал женский. Медленно плыли танцоры: с носка на пятку, с носка на пятку. Все здесь имело свой смысл. Это был ритуальный танец. Кота посвящали свои ноги богу Комбатрайяну.

Затем музыка прекратилась и вновь протрубили изогнутые трубы. Полилась новая мелодия и застучали барабаны. Темп танца стал более быстрым. Танцоры сгибались в талии и распрямлялись. Отовсюду прибывали всё новые группы кота, которые включались в танец. Круг танцующих все рос и рос и наконец охватил всю площадь, оттеснив зрителей к ее обочинам. Танцевали юноши, пожилые мужчины, седобородые старцы. Они наклоняли тела, поднимали руки вверх и, казалось, почти не касались земли. Это значило, что они посвящают богу свое тело.

Опять зазвучали трубы, взвизгнули флейты, дробно застучали барабаны. Какой-то сумасшедший вихрь подхватил танцоров, и в бешеном вращении замелькали лица, руки, ноги. Теперь уже нельзя было различить отдельных фигур танца, все смешалось и летело по этому бесконечному кругу. Но самым удивительным было то, что танцоры не утратили ни изящества, ни мягкости движений. Захлебывались флейты, гулко и тревожно стучали барабаны.

– Комбатрайян! – взмыло к самому небу. И снова: – Комбатрайян! Комбатрайян!..

Бога извещали о том, что теперь и души танцующих принадлежат ему.

Все это продолжалось несколько минут. Затем ритм барабанов замедлился, флейты стали затихать одна за другой и круг танцующих неожиданно распался. Площадь на какое-то мгновение опустела, но тотчас же снова наполнилась людьми. Это были леди, делающие горшки. Медные трубы возвестили начало их танцев. Хриплые звуки труб вплелись в тонкую мелодию оркестра. Она потеряла свою мягкость, стала более резкой. И в самих движениях женщин было много силы, порывистости и темперамента. Сверкали в солнечных лучах золотые ожерелья, поднимались и опускались обнаженные руки, покрытые татуировкой. Грохотали барабаны, надрывались трубы, и звуки флейт тонули в море быстрого ритма и движений. Женщины тоже посвящали себя великому богу…

В самый разгар празднества ко мне подошел человек. Он был завернут в клетчатое байковое одеяло, над низким лбом топорщился седой ежик, светло-карие глаза на узком, длинном лице смотрели пристально. В его осанке чувствовались заносчивость и важность. Остальные почтительно расступались перед ним, когда он двигался сквозь толпу.

– Мадам, – сказал человек на плохом английском языке, – разрешите представиться. Я мистер Сюлли, вождь этого племени, – последовал пренебрежительный жест в сторону собравшихся. – Отставной учитель и реформатор. Я первый образованный человек среди кота! – Он замолчал, ожидая того впечатления, которое должны были произвести на меня слово "мадам", английский язык и титул реформатора.

Поскольку выражений признательности и восторга с моей стороны не последовало, реформатор пустил в ход последний козырь.

– Мадам, не желаете ли вы пройти в мой офис? – Он указал на стоявший поблизости добротный дом.

Я оглянулась, боясь увидеть на доме вывеску: "Контора вождя племени кота, отставного учителя и реформатора". Но вывески, к счастью, не оказалось.

– Солнце такое яркое, – продолжал мистер Сюлли. – Зачем вам здесь стоять? У меня в офисе есть стул, можете сидеть сколько угодно. Тут так шумно, а эти примитивные танцы вряд ли могут заинтересовать образованного человека из Европы.

Я вежливо отклонила предложение странного вождя и объяснила, что меня интересуют танцы, а не его офис со стулом. Мистер Сюлли был явно разочарован. Недолгий разговор с ним убедил меня в том, что вождь не стоил своего племени. Этот чиновник в байковом одеяле, владелец офиса со стулом, явно стыдился родного племени и старался всячески показать, что только по иронии судьбы принадлежит к нему.

– Вы знаете, – доверительно сообщил он мне, – я всегда стараюсь говорить по-английски. Ведь язык кота – это язык варваров. Эти люди ничего, кроме своей земли, коров и ремесла, не хотят знать. Вот уж сколько лет я пытаюсь провести реформы. Я хочу заставить их стать образованными бизнесменами и плантаторами. Но они невежественны и упрямы. Я старался научить их торговать, но из этого тоже ничего не вышло. У них неразвитые и примитивные мозги. Они поклоняются своим выдуманным племенным богам, хотя каждому образованному человеку известно, что существуют только боги Вишну и Шива. Кота до сих пор пускают к себе в гости тода и имеют с ними всякие дела. Я говорю своему народу, что надо дружить не с тода, а с образованными людьми…

– Простите, мистер Сюлли, – прервала я его монолог, – давно вы стали вождем этого племени?

– О, я был им еще при англичанах. Это люди великой европейской культуры.

– Ну а все-таки, почему вы против тода?

– О, это длинная история. Если хотите, я вам расскажу о ней, – важно сказал мистер Сюлли. – Двадцать лет назад тода еще посещали наши праздники. Потом они вместе с бадага написали письмо о том, что существуют брачные отношения между тода, кота и бадага. Это была ложь. Даже английские чиновники говорили, что все тода – лгуны. Мы написали письмо о том, что это неправда. Тогда губернатор попросил кота простить за это тода. Но мы не простили и теперь не хотим с ними иметь дело.

– А как насчет бадага? – спросила я. – Ведь они тоже писали письмо, но я вижу многих из них у вас на празднике.

Сюлли наморщил низкий лоб. Мысль реформатора, видимо, усиленно работала.

– Бадага? – переспросил он. – Они не были замешаны в этом письме.

– Вы, кажется, сказали обратное? Сюлли заморгал глазами и долго молчал.

– Губернатор и все чиновники говорили тогда мне, что виноваты только тода, а бадага ни при чем. Бадага ведь индусы и образованны.

Трудно было решить, что в рассказе вождя правда, а что вымысел. Но одно стало ясным: в разладе между кота и тода были повинны и английские власти. Они тонко играли на межплеменных противоречиях, стараясь оторвать одно племя от другого, пытались ослабить те связи, которые могли для них представлять ту или иную угрозу. К сожалению, эта игра продолжается и до сих пор. Только теперь новой ставкой в ней становится индуизм.

Бадага вряд ли можно считать племенем. Группа земледельцев, исповедующая индуизм и говорящая на одном из диалектов языка каннада, появилась в Нилгири сравнительно недавно – около шестисот лет тому назад. Бадага пришли с севера, со стороны Майсура. Феодальные неурядицы, охватившие этот район после падения империи Виджаянагар, заставляют предполагать, что какая-то группа местного населения, спасаясь от произвола, иммигрировала в Нилгири и нашла там безопасное убежище. Тода отдали им часть своих земель. Так же как и с кота, они брали с бадага за это дань зерном. Дань называлась "гуду".

Существуют весьма противоречивые свидетельства об этом. Одни утверждают, что гуду была чисто символической, другие – что она составляла восьмую часть урожая. Между бадага и тода существовал постоянный натуральный обмен. Тода давали им молоко и масло, а бадага приносили тода рис и чамай. Когда-то тода были частыми гостями в деревнях бадага и те ходили к тода. Бадага прибегали к помощи прорицателей тода, хотя и боялись их колдунов. Официальных брачных отношений между тода и бадага не существовало, однако единичные случаи таких отношений все же были.

История, которую я однажды слышала от тода, рассказывает о таком событии. Лет сто пятьдесят тому назад в селении бадага произошел пожар. Все жители погибли, уцелел только один мальчик. Тода забрали его к себе и вырастили. Потом он женился на девушке тода, и от них пошли бадага, в которых течет кровь тода. Когда встречаются тода и бадага, то обычно тода приветствует соседа, положив руку ему на голову. Так приветствуют тода тестя.

Нарушение традиционных экономических связей в период колониального режима, а также осуществляемая английскими властями политика противопоставления одного племени другому, одной общины другой привели к тому, что традиционные дружеские отношения между тода и бадага оказались в какой-то мере испорченными. Однако до сих пор тода обязательные и желанные гости на всех праздниках бадага. Споры между тода и бадага улаживаются на собственных советах и панчаятах. Традиционные отношения еще не до конца разрушены, но их подтачивают те новые социально-экономические условия, в которых оказалось теперь местное население Нилгири.