Текст книги "Личная жизнь Алевтины С (СИ)"

Автор книги: Людмила Мацкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

  Павел опять с трудом задышал, и они увидели, как чья-то рука осторожно взяла из его руки бокал. Изображение на экране исчезло.

  Артур и Аля еще какое-то время молчали, потом она сказала:

  – Спасибо, что так здорово подыграли. Давайте допьем шампанское...

   Он послушно допил и поморщился, шампанское все же всегда было ему не по вкусу.

  – Так ты из-за него каждый вечер бегала домой? – спросил он небрежно, по-прежнему делая вид, что не замечает ее выканья.

   Аля лишь кивнула головой.

  – И давно у вас... – он сделал небольшую паузу, подыскивая подходящее слово, – эта дружба? Он для тебя много значит? И обо мне, значит, рассказала. Зачем?

   Она не ответила, и Артур, сам не зная почему, начал злиться.

  – Ну, отвечай же, – поторопил он Алю.

   Она покачала головой.

  – Артур Михайлович, Вы сказали все, что хотели? Пора уходить. Я устала.

  Он, кипя от злости, поставил бокал на стол. И, действительно, какого черта притащился в чужую квартиру, что ему здесь надо? Артур стремительно прошел по коридору, подошел к двери, но потом вдруг обернулся и посмотрел на Алю. Взгляды их словно зацепились друг за друга, злость куда-то испарилась, и он уже ничего не понимал, когда услышал свой голос.

  – Алечка, не хочу никакой игры словами, ничего не хочу знать. Просто иди ко мне.

   Она медленно подошла, все еще не отводя взгляда, и, осторожно проведя кончиками пальцев по его лицу, почти прошептала:

  – Я так боялась, что ты не скажешь этого. У меня болят пальцы от желания прикоснуться к тебе.

  У него перехватило дыхание.

   ОНА

   Я проснулась под утро, ощущая спиной грудь Артура, и улыбнулась от того, что чувствовала себя легко и счастливо. Страшное напряжение последних дней исчезло. Его рука лежала на моей груди. Я осторожно приподняла ее и поцеловала косточки пальцев, потом так же тихо положила на то же самое место. По правде сказать, я почти ничего не помнила из нашей ночи, лишь какие-то отрывки. Помнила, как уже под утро, удерживая мои руки над головой, он шепотом просил, чтобы я не торопилась.

  – Остановись, Аленька, остановись... – шептал он, – лежи и наслаждайся... Это так просто, как слушать музыку. Ты слушай меня, а я – тебя...

   И почему мы все время шепчемся? Он сжал мою голову руками и поцеловал, а я подумала, что всегда хотела, чтоб меня целовали именно так. Если бы меня спросили как, то я бы не смогла ответить. Просто все, что он делал, было именно таким, как мне хотелось. Он перевел дыхание, снова поцеловал меня и слегка пошевелился. Я задохнулась, потому что никогда не испытывала ничего подобного. Все выглядело так, словно кто-то приоткрыл дверь и сказал:

  – Добро пожаловать в новую жизнь.

   И я без колебаний вошла туда. Пружина в груди и животе закручивалась все туже и туже, это становилось совершенно невыносимым. Я пыталась ему об этом сказать, но не смогла, потому что забыла все слова кроме его имени. Я не знаю, сколько времени мы лежали вот так, на каком я была свете, на том или на этом, пока не почувствовала, что не могу остановить дрожь. Я снова попыталась ему что-то сказать, или о чем-то попросить, я не знаю...

  – Я все понимаю, Аленька, – снова услышала я его шепот, – а теперь лети, сделай это для меня.

   Хорошо, что я успела схватить его за руку. Там мне не хотелось быть одной.

   Когда я вернулась на землю, он все еще лежал, уткнувшись лицом в мои волосы.

  – Аленька, – в его голосе послышалось отчаяние, – Аленька, а ведь я мог уйти...

  – Глупый, в том-то все и дело, что не мог, – ответила я и, успокаивая, погладила Артура по плечу, – я знаю, что ты сначала просто немного испугался.

  Возражений от него не услышала.

   ОН

   Я почувствовал ее пробуждение и хотел сказать, что проснулся тоже, но не успел. Аля осторожно положила мою руку, обнимавшую ее, на край подушки, тихо встала и подошла к окну. Если бы я не догадался, что она хочет помолиться, честное слово, я бы окликнул ее, а так получилось, что подсматриваю. Губы Али едва шевелились, я не мог разобрать слов, но чувствовал, что она о чем-то просит Бога. Как у нее все просто, подумал я, она решила, что Бог за окном и все слышит. Мне стало ее жалко, уж о просьбах-то к нему я мог порассказать немало.

  Когда Аля вернулась в постель, я крепко прижал ее к себе. Мне хотелось, чтобы она отдохнула еще хоть немного. На душе было хорошо и тихо. Так не было уже давно. Я почти провалился в сон, но окончательно заснуть не смог, потому что вдруг почувствовал ее беспокойство. Так, подумал я, приплыли, и, сам не знаю почему, сразу решил, что это обычное женское желание «обсудить», как это теперь называется. Мне стало как-то неуютно, все эти мечты о будущем совместном рае надо было прекратить сразу, немедленно, поэтому я спокойно поцеловал Алю в щеку и спросил:

  – Ты молилась о нас? О чем просила?

   Казалось, она будет молчать вечность, однако все же со вздохом сожаления ответила:

  – Значит, ты все видел... Я этого не хотела...

  Мне оставалось только хмыкнуть. Я, правда, не думал ее обижать, но все было ясно, все было как на ладони, ведь любой мужик бы догадался, о чем может просить женщина после такой ночи. Видит Бог, мне не хотелось затрагивать эту тему, я боялся предсказуемости, боялся, что она может все испортить. Женщины это любят, хлебом их не корми, только дай поговорить о неземной любви. В их понятии любовь – это постель, а постель – любовь. Такое уж у них устройство мозгов, но ведь я-то уже сто лет назад знал, что все далеко не так.

  Да, меня к ней тянуло невыносимо, это сущая правда, но сюсюканья о чувствах я не хотел, я его просто не выносил, оно меня доводило до бешенства. И когда какая-нибудь дуреха, думая, что уж если осчастливила мужика, то отчего же и про любовь не поговорить, начинала с умным видом рассуждать о том, в чем не соображала ничего, я моментально приходил в ярость и просто-напросто приказывал ей закрыть рот.

  Лучше бы я Алю не спрашивал. Как говорится, меньше знаешь – лучше спишь. Может, и она бы промолчала. Но я со своим дурацким характером... От того, что услышал в ответ, у меня сумасшедше забилось сердце, и стало трудно дышать. Все оказалось не так, как я, умник хренов, думал... Оказывается, она все знала наперед, знала, что совсем скоро я уйду из ее жизни, и была с этим заранее согласна.

  – Я просила сделать так, чтобы, когда ты в последний раз выйдешь из моего дома, я думала о тебе не хуже, чем в эту минуту.

  Вот что я услышал! Если бы она знала, о чем просит! Что я сумею найти для нее в своей душе? Скорее всего, ничего, кроме обычного стандартного набора слов. Там уже давно пустыня...

   Я слегка прикусил кожу на ее плече, потом несколько раз провел по этому месту языком.

  – Алечка, – прошептал я, – немедленно повернись ко мне, иначе я просто умру.

  Такого я от себя не ожидал, и пальцы мои дрожали, а скулы сводило от желания. Еще я помню, как извинялся за то, что ничего не могу для нее сделать сейчас, потому что хотел ее немедленно.

  – Потом я буду другим, Аленька, – шептал я, – а пока просто лети и не бойся, я тебя догоню.

   Я себя не узнавал. Она опять держалась за мою руку.

  Там, куда мы стремились, было прекрасно.

   ОНА

   Когда я проснулась, был день. Я осторожно выскользнула из постели и направилась в душ, потом натянула на себя джинсы и свитерок. На кухне, стараясь не шуметь, приготовила нехитрый завтрак. Из спальни по-прежнему не доносилось ни звука. Я подошла к окну и стала смотреть на улицу. Было безлюдно, народ еще спал. Мне стало страшно. Мне стало очень страшно, что он уйдет. Хорошо, если сразу, без всяких слов, из спальни – в дверь. Ненужных пустых слов я боялась больше всего.

  Его шагов я не услышала.

   ОН

   Ночь есть ночь, а утро есть утро, и неправда, что одно плавно перетекает в другое. Между ними стена. Жаль, что нет серьезных научных исследований на тему «Утро в жизни мужчины». Я бы почитал, а, может, кое-чем и дополнил. Каждый мужчина знает, каково это просыпаться в чужой постели, если даже с вечера все прошло нормально: фигура оказалась неплохой, запах тоже не вызвал неприятных ассоциаций. Я говорю, конечно же, не о парфюме, а о естественном запахе женщины, который, собственно, лично для меня имеет большое значение и сразу настраивает или не настраивает на соответствующий лад. Просто моментально понимаешь, твое это или не твое.

  Не знаю, как для кого, а для меня пробуждение – сущее наказание, потому что не люблю я с самого утра ломать голову над серьезными вопросами. Сначала начинаешь мучительно вспоминать, а что там было вчера, и потом уже решать, нужно ли тебе хоть какое-то продолжение, иногда лишь в виде кружки кофе, или, разыграв с честными глазами невинную простоту и торопливо сообщив, что проспал, достаточно побыстрее выскочить из квартиры. Конечно, каждая женщина достойна секса, но не каждая – дважды, с этим я был полностью согласен.

  А иногда бывало и так, что пребывал я не в том настроении, чтобы что-либо предпринимать, поэтому просто-напросто отдавался на милость дамы и разрешал делать с собой все, что придет ей в голову. Пусть тешится, если так хочется, в конце концов, женщины всегда в лучшем положении: сымитировать оргазм легко, попробуй-ка сымитировать эрекцию.

  Не лучшим образом дело обстоит, если ты находишься у себя дома. Первым делом требуется осторожно приоткрыть глаза и скосить их в сторону соседней подушки. Тут тоже может быть несколько вариантов. Самый простой из них, когда женщина спит, и у тебя есть время решить, что же с ней делать дальше. Иногда хочется продолжения, но иногда – просто дать денег, как говорили в мое время, на трамвай и на булочку, и отправить ее досыпать домой. Сейчас это называется дать денег на такси.

  Следующий вариант труднее. Женщина может уже лежать рядом в полной боевой раскраске и поощрительно улыбаться, ожидая от мужчины новых подвигов в ее честь. Тут надо действовать быстро и с фантазией. Я не люблю обижать женщин, очень не люблю, но иногда без этого просто не обойтись. Иначе они не понимают, а я не терплю, чтобы мной хоть как-то манипулировали.

  Гораздо хуже, когда женщина, уже пробравшись на кухню, исследует недра холодильника в желании поразить мужчину кулинарными изысками. Посыл при этом такой: раз мне хорошо, пусть будет хорошо и тебе, согласна на отношения.

  Совсем продвинутая может накинуть твою рубашку, словно сообщая, что смотрела и она американские фильмы, знает, что мужик должен испытывать при созерцании такой красоты на своей кухне чувство глубокого удовлетворения. Да, вариантов сотни, и реакция у нашего брата должна быть на высоте. Конечно, женщины о нас думают не лучше, а порой и хуже, но это уж их дело.

  Не так давно пришлось мне почти двое суток ехать в поезде. В купе нас было двое. Попутчик, полковник в отставке, к обычным дорожным разговорам расположен не был, все время молча лежал, о чем-то раздумывая, или так же молча сидел, уставившись в окно. Я ему не мешал: мало ли какие обстоятельства бывают у людей. Было скучно, я почти все время спал, а когда спать надоело, то начал лениво листать оставленную каким-то забывчивым пассажиром книгу, сиротливо лежащую на столе. Кое-что в ней привлекло мое внимание, и я углубился в чтение. Интерес мой был вполне объясним: ни о чем подобном раньше читать не приходилось. Да и слышать тоже... Это как-то выбивалось из моего понимания ситуации.

  Автор писал: "Но иногда случается ночь... Иногда случается такая ночь, утро после которой покажется жестоким и немилосердным, потому что даст возможность узнать о себе то, о чем ты, возможно, боялся даже думать или не догадывался вовсе. Проснувшись, ты еще ничего не помнишь и несколько минут проводишь расслабленным в счастливом неведении, но потом... Потом в памяти начинают всплывать отдельные картины, и ты, потрясенный, отказываешься верить, что совершал все эти безумства, и не можешь понять, куда исчез тот невообразимый восторг ночи, который совсем недавно, кажется, переполнял тебя?

  Не понимаешь так много... Откуда, например, брались слова, которые были сказаны? Как и когда закрались в душу и поселились там необузданные желания, иногда довольно странные, от которых, казалось, вскипала кровь? И почему не появилось ни малейшего желания или возможности от них отказаться? Куда, наконец, пропал разум? И в какой момент сердце стало ощущаться тяжелым сгустком чего-то темного, непонятного, подчиненного только одному желанию?

  И ты еще долго будешь удивляться всему произошедшему, потому что безумцем себя, конечно же, никогда не считал и в дальнейшем считать таковым не собирался. Потом на душе станет тяжело и тревожно. Позднее придет время раскаяния и стыда. Но, черт возьми, после всех раздумий и переживаний ты еще ни один раз назовешь эту ночь прекрасной! И хорошо, что подобное случается очень и очень редко".

   Помню, я перечитал эти строки раз, потом второй и задумался. Мне было интересно, являлось ли описание такого утра только фантазией автора, или же он пытался поведать о том, что существует в реальности? И как назвать то, что произошло ночью? Ярчайшим взрывом эмоций? Невероятной страстью? Кратковременным помутнением сознания? Автор, как мне показалось сначала, имел в виду страсть, но тогда почему он ни разу не использовал этого слова, а лишь назвал поведение героя простым безумством? Не найдя однозначного ответа, отложил книгу, однако посмеяться и посчитать написанное чушью собачьей не смог, потому что знал, что на свете бывает все. А если это так, то оставалось только радоваться, что меня минула чаша сия. Нет, я, помешанный на контроле, не желал себе ничего подобного, даже если потом это можно будет назвать прекрасным. И сомнительных подарков от судьбы не ждал, не жду и ждать никогда не буду.

  Когда проснулся, то, не открывая глаз, понял, что Али нет рядом. И мне это не понравилось, очень не понравилось. Я быстро оделся и пошел ее искать. Она стояла на кухне у окна, спиной ко мне. Я подошел, обнял ее и поцеловал в макушку. Она была очень напряжена.

  – Доброе утро, – сказал я, целуя ее еще раз, – как спалось?

   Аля, пожав плечами, не ответила.

  – Знаешь что, – я провел пальцем по ее шее и легонько пощекотал за ухом, – знаешь что, я, конечно, ценю, что ты оставила для меня пути к отступлению, но не надейся на это: я не уйду, даже если будешь выгонять. Пойду, приведу себя в порядок, и через полчаса позавтракаем. Хорошо?

  Честное слово, я говорил правду, я этого хотел. Когда-то мой друг старлей говорил, что судьба, как и снайпер, бьет без промаха, и не следует убегать от них – умрешь уставшим. Я и не собирался убегать, пусть все идет так, как идет.

  Плечи ее наконец-то обмякли, и я услышал тихое:

  – Хорошо.

  Пиджак я на всякий случай оставил в спальне. Так мне было спокойнее.

   ОНА

   Странно, что он пьет слабый кофе с молоком. Хорошо, что молоко нашлось. Я смотрела, как Артур ест, и мне это очень нравилось. Пальцы у него были длинные нервные и гибкие с ухоженными красивой формы ногтями. Он ловко управлялся ножом и вилкой, не говорил с набитым ртом, был хорошо выбрит, красив, имел дорогой парфюм... Я могла бы перечислять еще долго. В общем, получалась какая-то картинка для подражания да и только. Потом я подумала, что не смогла бы сказать о нем ничего конкретного. Конечно, хорошо было бы знать несколько больше: кто он, откуда и зачем его занесло в наш Богом и властями забытый Городок, какая у него специальность, чем занимается, женат ли... Но отсутствие этих знаний меня почему-то меня абсолютно не беспокоило. Важно было лишь то, что он рядом.

  Кофе был допит. Артур, вытащив из пачки сигарету, пересел в кресло и стал рассеянно смотреть в окно. Я чувствовала, что он чем-то обеспокоен, поэтому-то мы никак и не могли найти нужный тон. А утренние слова... Просто Артур сделал мне приятное, разрядил обстановку, так сказать... Ночь прошла, я ее запомню надолго, а, может, навсегда, потому что никогда не была столь женщиной, да уж, наверно, никогда и не буду. Как это говорят, дура средних лет – легкая добыча? Только вот охотящихся, добавляют при этом, мало. Кого искать в нашем спивающемся и вымирающем Городке? Да и стоит ли искать? У каждого своих проблем выше крыши, с ними бы разобраться. Нет, пазлы не сходились. Я стала собирать посуду и складывать ее в мойку, но он меня остановил.

   ОН

   Я понимал, что должен поговорить с ней, как-то успокоить, сказать, по крайней мере, сколько времени собираюсь здесь пробыть, ведь мы не дети, на одних эмоциях далеко не уедешь. Слова, которые ожидает женщина после совместно проведенной ночи, я, конечно, знал, не раз говорил, иногда даже веря в их искренность, но все они казались мне лживыми и не подходящими по отношению к Але, и я не мог произнести их.

   – Послушай, Алечка, – сказал я, – что-то ты совсем скисла, давай-ка поговорим. Мне очень хочется, чтобы ты поняла, что с того момента...

  Тут я запутался, но надо, так надо...

  – Словом так, ты должна понять, что все, что я сделаю или не сделаю, ни в коем случае не навредит тебе. Я просто этого не допущу.

   ОНА

   Артур говорил, а я смотрела в его глаза и понимала, как трудно ему что-то объяснить, почти так же, как трудно было прийти сюда. И я решила помочь ему, помочь себе, помочь нам. И пусть его тайны останутся вместе с ним, они мне не нужны, мне нужен он.

  – Остановись, – прервала я Артура, – хочу предложить тебе заключить договор. И называться он будет «Отдых от горестей жизни». Как тебе названьице? Так вот, мы живем здесь и отключаем телефоны, о прошлом друг друга не спрашиваем и по нему не плачем, будущее не загадываем и планов никаких не строим, ты ничем не обязан мне, а я – тебе, поэтому каждый волен разорвать договор, когда сочтет нужным, без объяснения причин. Кажется все, я ничего не пропустила? Что ты скажешь о таком предложении?

  Меня, видимо, занесло, потому что в конце своей речи я заявила торжественным голосом:

   – А теперь, если стороны согласны, они должны поцеловаться. Можно два раза...

   ОН

   Я, конечно, поцеловал ее не два раза. Какая же Аля умница! Я и впрямь начинал верить, что мне, наконец-то, повезло. Но ведь и я тоже не лыком шит, поэтому потребовал обсудить еще и дополнение, которое состояло из следующих пунктов: она забудет о ночных рубашках, будет вставать вместе со мной и, наконец, ходить дома только в халате. Я так хотел, и точка!

  Договор вместе с моим дополнением был принят без обсуждений, встречных предложений не поступало кроме одного, совсем маленького. Она спросила, что же ей делать, если я на несколько минут отойду, а ей будет холодно. И я торжественно пообещал подарить на такой случай свою любимую серую футболку. Договор мы заключили сроком на пять дней. Эту цифру назвал я. И, черт возьми, сделаю все, чтобы ничего не испортить. А там посмотрим.

  Торжественное празднование по случаю вступления договора в законную силу заняло довольно много времени, может, поэтому я забыл включить телефон.

   ОНА

   Пазлы сошлись. Нам не хотелось посвящать друг друга в прежнюю жизнь, хотелось жить сегодняшним днем. Кто бы нас за это осудил?

   ОН

   В двенадцатом часу ночи я настоял на прогулке. Народ веселился, значит, силы у него, как и у нас, еще были. Мы шли вдоль железной дороги, пока не очутились возле парка. И сколько бы Аля меня ни убеждала, что гуляние в парке в это время – большая глупость, потому что можно было найти приключение на свою голову, я все же с ней не согласился. Мне даже хотелось, чтобы кто-то помешал нашей прогулке. И неважно, сколько бы их было, пять или десять, они бы надолго запомнили эту ночь. По правде говоря, я чувствовал какой-то необычный подъем сил, и кулаки у меня чесались, чего не было уже давно, потому что я умел следовать железному правилу: сумеешь предотвратить неприятность – сделай это. Однако сегодня я бы с удовольствием повеселился, когда-то это у меня получалось очень хорошо. Но в парке никого не было. Ночь была лунная и морозная.

  – Встань так, – сказала Аля и повернулась спиной к сугробу.

  Я подчинился, и мы разом упали на снег. И почему она меня все время заставляет делать такие вещи, о существовании которых я давно забыл, а, может, и не знал совсем? Да, не повезло нашему поколению, было не до сентиментов. Но сейчас мне все нравилось, может, я помолодел?

  – Аленька, – сказал я строго, – девочки не должны лежать на снегу. Если хочешь, посиди или полежи на мне, я не против.

   Она засмеялась.

  – Одну минутку, дай мне еще одну минутку... Я хочу получше все запомнить: тебя, ночь, сосны... Через сто лет древней старушкой я приду на это место и буду вспоминать...

  Я не дал ей договорить, приподнял и положил на себя. Она целовала меня, я – ее. Наверно, мы оба хотели, чтоб воспоминаний было много.

  Честное слово, Алечка, я очень постараюсь не разочаровать тебя.

   ОНА

   Неожиданно для себя мне захотелось испечь свое любимое печенье. Мне казалось, что оно Артуру обязательно понравится. Он расположился в кресле у окна, а я занялась тестом. Мы молчали. Он смотрел в окно, и мне по-прежнему было страшно, что он может молча встать и уйти, но я очень постараюсь, чтобы этого не произошло.

   Когда в кухне запахло ванилью, Артур немного оживился.

  – Знаешь,– услышала я, – у мамы праздники тоже так вкусно пахли. А еще она любила угощать меня изюмом. С тех пор я его и люблю.

  У всех нас одинаковые воспоминания о праздниках: ожидаешь их, как манну небесную, а они почему-то очень быстро кончаются. Я достала изюм, помыла, высушила и подала ему на самой красивой тарелке. Артур положил несколько изюминок в рот, лениво пожевал, зажмурился от удовольствия, и лицо его стало таким, каким оно мне нравилось: простым и открытым. Оттаивай, мой дорогой, оттаивай, я ничего о тебе не знаю, но так чувствую твою боль...

  Я улыбнулась.

  – А моя мама в несколько печеньиц прятала клюковки. Это называлось печеньем с сюрпризом. Кому попадет – тот будет счастлив.

  – Попробуй, – немедленно откликнулся он. – Посмотрим, кто из нас счастливее.

   ОН

   Я сидел, смотрел в окно и думал, что поставить кресло на кухне – это здорово, ему тут самое место. В нем должен сидеть мужчина и смотреть на женщину, когда она в своей стихии. Наверно, так и живут счастливые люди: сидят на кухне, смотрят друг на друга, пекут печенье, пьют чай, разговаривают с детьми. Стоп, подумал я, стоп, подобные мысли до добра не доведут. Я тоже когда-то попытался стать таким счастливчиком, но увы... Как оказалось, не с моим свиным рылом в калашный ряд, ведь свиное рыло для того и создано, чтобы грядки рыло. Вдруг я почувствовал настороженный взгляд Али, сразу напрягся и приказал себе выбросить глупости из головы. Я до потери пульса боялся испортить то, что есть между нами. Пусть это скоро кончится, пусть, но теперь и сейчас все будет так, как в той жизни, которой у меня нет.

  По кухне плыл запах ванили. Мне он всегда нравился, и я подумал, что к старости, наверно, стану сентиментальным. Хотелось бы только знать, будет ли у меня эта самая старость. Тут я вконец разозлился на себя за эти мысли. В кои-то веки мне так хорошо, а я не могу взять себя в руки.

  Вечером мы пили чай с печеньем. Я нахваливал ее умение, хотя мне понравилось бы любое, даже горькое, если бы оно было приготовлено для меня, потому что кроме мамы этого не делал никто и никогда. По правде сказать, мои отношения с женщинами всегда были несколько однобокими, и я с этим давно смирился.

   ОНА

  Он уверял, что варенье правильно есть из банки большой ложкой. Мне было смешно, когда Артур целовал меня сладкими губами, и совершенно безразлично, что на халате расползлись два пятна, потому что он пытался вареньем накормить и меня. Каждую вынутую из банки клубничку он сначала целовал, а потом подносил к моим губам. Могла ли я отказаться?

   ОН

  Что с нами было? Если бы меня видел кто-либо из друзей – товарищей, то круглым дураком в их глазах я бы выглядел до конца жизни. Но мне было наплевать на это, если сказать уж совсем вежливо. Честное слово, я не находил ничего смешного в том, что немолодой уже мужик с сединой в волосах кормит клубникой желанную женщину, не сводящую с него счастливых глаз. Я как-то упустил момент, когда она очутилась у меня на коленях. Потом я сцеловывал варенье с ее губ, а она мешала мне, потому что хотела делать с моими губами то же самое.

  Мне показалось, что прошла вечность. Когда Аля вернулась на землю, наконец-то открыла глаза и смогла дышать, то удивленно прошептала мне в губы:

  – Скажи, мы все время были на кухне?

  Мне очень понравился ее вопрос. Мой друг старлей был, как всегда, категоричен в своем утверждении, что если мужчина никогда не видел женских глаз, пьяных от страсти, значит, он только и умеет, что пачкать белье. Честное слово, я такие глаза видел, поэтому, не отвечая, еще крепче обнял Алю. Глупость, конечно, но в эту минуту мне показалось, что нежность к ней затопила меня с головой.

   Печенье с сюрпризом не попало никому.

   ОНА

   Сегодня я рассказала Артуру о том, почему так быстро ушла тогда от него, больного. Я призналась, что испугалась. Испугалась того, что не интересна ему. Испугалась того, что не видела себя в его глазах. Испугалась того, что вот-вот услышу фразу, сказанную ленивым безразличным голосом:

  – Спасибо, дорогуша, ты мне очень помогла.

   Я думала, Артур рассмеется, но он остался серьезным, а потом сказал:

  – Ты самая лучшая женщина в моей жизни, всегда помни об этом. Тогда я злился на себя. Я еще только начал тебя чувствовать.

  – Но ведь глупые страхи могут быть у каждого?

  – Да.

  – Даже у тебя?

  – Даже у меня.

  Мы долго, обнявшись, молчали, наверно, потому, что чувства от слов бледнеют. Мы прекрасно чувствовали друг друга и без них.

   В тишине комнаты громко тикали часы.

   ОН

  В душе мы были вместе. Я расстелил на кровати огромное банное бордовое полотенце. Чтобы она не замерзла, поставил на тумбочку старенький обогреватель, который уже давно заметил на кухне, а когда спираль накалилась, выключил свет. Можно, конечно, было зажечь и свечи, но и при свете, который давал обогреватель, она выглядела прекрасно. Об этом я думал целый день, я хотел этого каждую минуту. Она только улыбалась, когда я посвящал ее в свои планы, а потом слегка коснулась рукой моей щеки. Я целовал ее ладони. Я не помнил, когда это делал до нее, я не помнил, когда мне было так приятно. Я вообще не хотел никаких воспоминаний, важным было лишь то, что происходило сейчас. Я не помнил даже слова старлея о том, что не надо ни к кому привязываться, тогда и мундир, и сердце будут целы. Видит Бог, я пытался избежать этого, потому что моя жизнь – сплошное дерьмо, и в ней нет места кому-то еще, но ничего не мог с собой поделать. Я этого хотел.

  Откуда же мне было знать, что за один раз можно и нужно использовать столько разных кремов? Аля что-то говорила еще о бровях, ресницах и ногтях, но это я пропустил мимо ушей, я не самоубийца. Сначала под ее руководством нанес ей крем на лицо и шею. Это было довольно сложно и совершенно не похоже на то, как это делают мужчины. Но я очень старался! При этом кое-что узнал о проблемных зонах. Ничего такого на ее коже я не заметил, но спорить не стал. Потом подошла очередь век. На губы крем я наносить не стал, не такой я эстет, чтобы балдеть от этого, я уж как-то попроще, по старинке. У нее стали темнеть глаза, когда я несколько раз обвел языком контур ее губ.

  – Знаешь, – сказала она, – я совсем не стесняюсь.

  – Не стесняешься чего? – мне хотелось уточнения.

  – Шрама от аппендицита. Он такой некрасивый.

  Что я, шрамов не видел, что ли? Она и понятия не имеет, какие они бывают, эти шрамы. И слава Богу.

  – Его совсем не заметно, – успокоил я Алю, – воспринимаю всю тебя я как-то ...

   Я сам удивился этому открытию, может, поэтому и не смог подобрать нужного слова.

  – Кругло? – спросила она и засмеялась. – Я тебя тоже.

   Мне оставалось только кивнуть головой.

  Каюсь, спине и попочке я уделил времени меньше, чем собирался. Я просто боялся, что не выдержу, потому что был уже порядком возбужден. Зато груди и всему остальному... Она уже не могла говорить, а только изредка вздыхала, прикусывая нижнюю губу, чтобы не застонать. Мне очень хотелось видеть ее глаза, я хотел ей об этом сказать, но не мог: в горле пересохло. Я водил и водил ладонями по ее телу, и мне казалось, что оно плавится под моими пальцами, и я уже не понимал, где кончается она и начинаюсь я.

  Для ног был другой крем, я не забыл. По правде сказать, я уже мало что соображал, когда втирал крем в пальчики, но я был очень горд собой, потому что сумел довести дело до конца. Когда я прикусил мизинец зубами, Аля вскрикнула и забилась. Я тут же догнал ее, едва успев накрыть своим телом.

  Потом мы долго лежали, тесно прижавшись друг к другу, и молчали.

  – Понимаешь, – сказала она, наконец, – я всегда думала, что словами можно выразить все, но только сегодня поняла, что молчанием – не меньше.

  И я в который раз поразился, как одинаково мы чувствуем.

   ОНА

   Вновь зазвучал серебряный голос певицы, грустно и нежно на чужом языке рассказывающий о любви. Я никогда не слышала ничего подобного и хотела спросить, кто же это поет, но не смогла, я засыпала.

   ОН

   Спокойных снов тебе, Алечка!

   ОНА

   Третьего ближе к вечеру оказалось, что кончились хлеб и молоко. Еще в первое наше утро он решил, что на приготовление пищи мы тратить времени не будем. На завтрак он согласен на какую-нибудь кашку или яичницу, на обед будут пельмени, потому что он закупил их много, а вечером... вечером, что Бог пошлет. Бог послал достаточно, в этом я убедилась, разбирая огромный пакет с продуктами, который он тут же принес из своей квартиры. Я тоже, как и все нормальные люди, кое-что прикупила к празднику, хотя могла бы этого и не делать, не для кого.

  Сегодня у нас были гости. Один, я знала, придет обязательно. Никита был другом моего сына и раньше часто бывал в нашем доме. Парень он был неплохой, только не очень счастливый: родители давно и много пили. Я его жалела, поэтому разрешала пару раз в неделю приходить и сидеть, закрывшись в кабинете, за компьютером. Он мне не мешал. Иногда мы вместе пили кофе и разговаривали, но это было редко, потому что он, во-первых, боялся мне надоесть, а во-вторых, был очень скрытным. Я знала, что он придет именно сегодня. Все было просто: первого – продолжение праздника, второго – отдых, третьего – поздравления друзей, а я, надеюсь, была его другом.