Текст книги "Личная жизнь Алевтины С (СИ)"

Автор книги: Людмила Мацкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

  – А, – махнул врач рукой, – молодые пусть едут, у них жизнь впереди, а таким как я остается только охранять могилы, кто-то же должен это делать.

  Наверно, старый черт был прав. А он продолжил:

  – Женился я не по любви. Очень любил русскую, но мама закатила такой скандал, что я и не заметил, как заимел правильную еврейскую жену. Ты не знаешь еврейских матерей и еврейскую родню, с ними бесполезно воевать. Розе я изменял всю жизнь. Наверно, был неплохим мужиком, если сестрички и санитарочки мне не отказывали. Роза умерла рано, а я был еще мужчиной в самом соку, но этот дурак, – он ткнул толстым, похожим на сосиску пальцем себе в пах, – с той поры даже ни разу не поднял голову. К чему я тебе это рассказываю? Не очень-то надейся, что врачи могут все исправить и подлатать. Я вот себе помочь не смог. А ты, если хочешь, чтобы с этим делом у тебя все и всегда было в порядке, должен научиться контролировать ситуацию.

  Надо ли говорить, что я сидел, открыв рот? В то время мы с ребятами часто говорили о женщинах, расписывали, явно и часто не в меру привирая, свои постельные подвиги, но каждый из нас в душе боялся, что после выхода отсюда все будет не так уж и хорошо.

  – Ты не должен усугублять неудачами свои болячки, – и он постучал пальцем по моей голове, – поэтому постарайся их избегать. Знаю, что вы, молодые, любите кидаться на все, что движется. Так вот, об этом придется забыть. Ложиться с женщиной будешь только на сто процентов уверенным, что ты ее хочешь. И все у тебя получится. Никогда ничего не пытайся женщине доказывать, не иди у нее на поводу, не реагируй на подначки. Для отмазки придумай пару причин. Ты умный парень, справишься. Береги себя, как моя Роза берегла свою любимую хрустальную вазу.

  Он еще долго развивал эту тему, а я старался не пропустить ни одного слова: быть неудачником еще и в этом – последнее дело. В конце концов его красноречие иссякло, и он предложил заглядывать, если будут проблемы.

  В то время мы с друзьями любили проводить время в компании с девицами, но я себя берег, следуя заветам старого мудрого еврея, как хрустальную вазу, я не хотел в постели никаких проблем. Я понимал, что нет ничего лучше хорошего секса, и нет ничего хуже плохого. Я стал осторожен, брезглив и привередлив. Женщину, с которой собирался провести ночь, я даже, стараясь не привлечь к этому внимания, мог и обнюхать: ничто не должно было выбить меня из колеи. Если по каким-то причинам я чувствовал, что сегодня не мой день или женщина просто-напросто не возбуждала меня, то без зазрения совести мог убрать пальчики со своей ширинки и спокойно сказать:

  – Извини, дорогая, но сегодняшнюю ночь я договорился провести в планетарии.

   Или так:

  – Жалко, но на сегодняшнюю ночь у меня несколько другие планы, и я не могу их менять.

  Я старался не повторяться, и хотя фразы чаще всего были совершенно дурацкими, но действовали на девиц безотказно, и меня оставляли в покое. А ребятам в те дни, когда меня никто не заинтересовал, мог задумчиво сказать следующее:

  – К сожалению, сегодня не вижу ни одной дамы, ради которой хотелось бы совершить пару – тройку подвигов.

  В этом месте следовало расхохотаться. Обычно мой смех подхватывали. Позднее я стал подозревать, что моими фразами стали пользоваться другие. В этом не было ничего удивительного, все мы тут были одинаковыми.

  – Эстет, мать вашу, – сказал бы старлей и ухмыльнулся, – истинный эстет...

  В эту ночь мое тело сошло с ума и не слушалось меня. Оно не хотело расставаться с Алей. Я никак не мог закончить того, что начал. Измучил ее, измучился сам, но все было бесполезно. Я никак не мог прекратить все это, и в какой-то момент мне показалось, что я обезумел. В конце концов мне удалось остановиться. Опустив дрожащие ноги с постели, встал, собираясь принять холодный душ. Аля вцепилась в мою руку и не отпускала, ей не хотелось ни на одну минуту остаться одной.

  – Тогда помоги мне, – устало сказал я.

  – Как? – спросила она одними губами.

  Я объяснил, и через пару минут все было кончено. Когда я, наконец-то, открыл глаза, то увидел, что она с тревогой всматривается в мое лицо.

  – Что это было?

  – Французы говорят, маленькая смерть, – ответил я как можно беспечнее, делая вид, что не понял вопроса.

  Затем прижал Алю к себе, и мы долго лежали, успокаиваясь, но ко мне успокоение не приходило – я по-прежнему дрожал.

  Что бы ты сказал обо всем этом, доктор? Но поговорить с ним возможности не было, если бы даже очень захотел: старик уже давно лежал на кладбище рядом со своей не Богом данной женой Розой.

   Некоторое время спустя мы с Алей стояли у окна, за которым, как она думала, находится Бог, и я держал ее за руку. Наверно, такими когда-то стояли перед ним Адам и Ева, нагие и смиренные.

  – Господи, – сказал я, – знаешь, я тебя никогда ни о чем не просил, но сегодня прошу. Сделай, пожалуйста, так, чтобы до конца жизни я не пожелал другой женщины.

  Она прижалась ко мне, я ее обнял. Ночь еще не кончилась, и я снова и снова умирал от невыносимо жгучего желания, сходил с ума от какого-то совершенно щенячьего обожания своей женщины и неконтролируемой всепоглощающей страсти.

  Утром я не разрешил Але встать и проводить меня, потому что боялся увидеть, что с ней сделал.

  – Алечка, – сказал я, присев на кровать и целуя ее ладошки, – все решено, подожди всего неделю, я приеду.

  Мне не хотелось расставаться с ней до конца жизни, и я верил, что так и будет.

   ОНА

   Семь ночей я провела в его постели, пользуясь вместо ночной рубашки его любимой серой футболкой. Это были прекрасные ночи, я словно купалась в его запахах, чувствовала себя восемнадцатилетней и делала то, на что, казалось, была уже неспособна: я мечтала.

   Он не приехал. Восьмую ночь и все последующие я провела дома.

   ОН

   Чем дальше я удалялся от Городка, тем больше меня терзали сомнения в правильности принятого решения. Я полюбил ее, чего скрывать, и уже это не давало мне права сделать Алю несчастной. Сколько мне еще было отпущено? Год, два, три? На большее я не надеялся. Она ничего не знала обо мне, моей жизни, и вряд ли было правильным взваливать хоть что-то на ее плечи. Она видела меня таким, каким, как мне казалось, я не был; знала обо мне то, чего я не знал о себе сам; вызывала во мне такие чувства, на которые я никогда не был способен ни в молодости, ни сейчас.

  Когда я был рядом с этой женщиной, то становился совершенно другим человеком, который, несомненно, был во много раз лучше меня настоящего. За эти дни я пережил и прочувствовал так много, что воспоминаний хватит до конца жизни. Я даже и не надеялся получить от судьбы такой подарок. Единственное, чего мне хотелось, так это встретиться еще раз и попробовать объяснить все. Дерьма в жизни Али было много, и я не хотел быть худшим из него. Короче говоря, сказка была прекрасной, но жаль, что ужасающе короткой.

   Правда, я не знал, как с этим жить дальше.

   ОНА

   Он появился через три месяца. За это время в моей жизни произошли большие перемены.

   ОН

   Я зашел в свою бывшую квартиру, оставил там сумку, потом позвонил Ивановне. На счастье, старушка была дома и впустила меня, но с таким видом, что я сразу понял, что век бы она меня не видела и от этого не заплакала. Я вежливо поздоровался, протянул ей довольно крупную купюру и поблагодарил за то, что присматривала за квартирой. Никто ее не просил этого делать, да она и не делала, но надо же было как-то начать разговор. Однако Ивановна молчала, и мне пришлось положить еще одну, потом еще. В своем воображении она, наверно, уже подсчитала, что сможет купить внукам на неожиданно свалившиеся немалые деньги, и уже не могла от них отказаться.

  – Чего надо-то? – спросила она хмуро.

  Вот ведьма! За такие деньги могла бы хоть выражение лица сменить. Но я терпел, потому что от нее зависело многое.

  – Запасные ключи от Алиной квартиры. Она ведь их здесь держит?

  Сил сопротивляться у старушки больше не было, счастливые лица внуков для нее были дороже, чем спокойствие соседки. Она молча протянула мне ключи. Все это я придумал давно, потому что боялся, что Аля меня не впустит. И была бы права.

  Но мне очень нужно было все объяснить Але, я и так собирался с духом целых три месяца.

   ОНА

   Я нисколько не удивилась, увидев Артура на пороге кухни. К встрече была готова давно и теперь смотрела на него во все глаза.

   – Я знала, что ты придешь. Заходи.

   Артур, не отвечая, лишь кивнул головой.

   ОН

   Умеет же Аля сбить меня с толку, наверно, я бы никогда к этому не привык.

   – Угостила бы я тебя кофе, но вот беда, забыла купить молоко.

  Все заготовленные слова вылетели у меня из головы, я вдруг почувствовал, что мне не хватает воздуха.

   – Сейчас схожу в магазин, – пробормотал я и выскочил в коридор.

   Хоть на минутку мне надо было остаться одному и отдышаться. Снимая куртку с вешалки, я задел ее сумку, и она с грохотом свалилась на пол.

  Говорят, если женщину отправить на Северный полюс с сумочкой, то она сможет там продержаться всю долгую зиму. Такая сумочка, видимо, была и у Али. Пришлось, чертыхаясь, подбирать с пола ключи, тетради, ручки, какие-то рисунки.

  Несколько бумажек почему-то заинтересовали меня. Я включил свет и стал внимательно их рассматривать. Это были направления на анализы. Меня словно окатило жаром. Алечка, почему же мне даже не пришло в голову, что это возможно? Я, всегда такой осторожный в этих делах, был осторожен и тогда. Или не был? Или не всегда? Гадание, однако, теперь не имело никакого смысла. Когда пришел в себя, то увидел, что Аля стоит рядом и улыбается.

   – Алечка, – прошептал я, – Алечка...

   – Успокойся, я напою тебя чаем, и мы поговорим, как взрослые люди, – услышал я в ответ.

   Пока она готовила чай, я пытался перевести дух и осмыслить то, о чем только что узнал.

   ОНА

   Я поставила перед Артуром чашку, села, как раньше, напротив и спросила:

   – Так кто же будет говорить первым?

   ОН

   По всей видимости, это должен был сделать я.

  – Алечка, когда говорил, что вернусь за тобой, то не врал, я действительно этого хотел и считал, что все возможно. Но потом понял, что не смогу сделать тебя счастливой, не смогу тебе дать то, чего ты от меня ждешь. И на это есть много причин. О них не стоит говорить, но они существуют, поверь. Случилось в моей жизни нечто такое, после чего я не знал, как жить дальше. Я всегда был немного авантюристом, может, поэтому и вошел, куда было не надо, легко, как нож в масло. Видишь, я от тебя ничего не скрываю.

  Полгода назад моя часть дела была закончена, надо было отдохнуть, хотелось тишины и покоя. Случайно узнал, что у одного из наших ребят родственники сдают квартиру в вашем Городке. Это было как раз то, что нужно, вот я и приехал. А потом наша встреча... Мне хочется, Алечка, чтобы ты поняла, что я не бросил тебя и по-прежнему люблю.

  Просто так сложилась жизнь, и ничего изменить нельзя.

   ОНА

   Он впервые сказал о своей любви, и я была счастлива. И хотелось мне лишь одного, чтобы он вышел отсюда спокойным.

  Нам обоим надо было жить дальше.

   ОН

   Эта была заготовленная часть речи, она далась мне довольно легко, потому что сложилась в голове во время воображаемых и бесконечно длинных ночных разговоров с Алечкой. Дальше было гораздо труднее.

  – То, что я узнал сегодня... Никогда об этом не думал... Не знаю, что делать, что говорить...

  -Тебе ничего не надо делать, только ждать. Когда увидишь нашу девочку, обязательно сразу полюбишь.

   – Почему девочку?

   – Просто знаю, что родится дочь. Я все продумала: фото ее будешь находить на моей страничке в интернете. Имеешь право.

   Ты так много мне даешь, Алечка, а я не могу сделать для тебя ничего.

   ОНА

   Артур согласно кивнул головой. Я-то давно осознала, что буду мамой, он осознавал будущее отцовство только сейчас и выглядел каким-то трогательным и немного смешным.

  – Не думай, что ты катком переехал через мою жизнь. Это не так. Если бы не ты, я никогда бы не узнала, что значит быть по-настоящему счастливой. Помнишь, раньше говорили: год за два идет. У нас, если посчитать день за десять лет, была длинная и счастливая жизнь. Другие живут вместе долго и при этом тихо ненавидят друг друга. Это лучше? Ты подарил мне дочь, о чем я еще могу мечтать? Думаешь, этого мало для счастья?

  – Алечка, ты видишь меня таким, каким я себя и сам не знаю. Я далеко не ангел...

  – Не смей этого говорить, – прервала я его. – Я так много думала о нас... Считаешь, что не поняла о тебе ничего? Ты – лучшее, что было в моей жизни.

   ОН

   Зачем она это говорит? Неужели не понимает, что мучает меня и себя? Что это лишнее?

   Надо было поскорее сменить тему, пока все снова не вышло из-под контроля.

   ОНА

   В какой-то момент по его напрягшемуся лицу я поняла, что сказала лишнее. Он не хотел ничего вспоминать и приехал лишь затем, чтобы все прояснить. Мне стало стыдно и захотелось заплакать.

   ОН

   – Алечка, ты разрешишь мне помогать?

   Уж это-то я, конечно, мог себе позволить. И это было бы правильно.

  – Спасибо, что предложил, но нет, я уже разрешила бывшему мужу, который живет в доме напротив, вернуться домой.

   Я еле сдержался, чтобы не поморщиться, мне это очень не понравилось, но что было делать?

  – Не бойся, – Аля, видимо, заметила это и тут же постаралась меня успокоить, – он очень хороший человек и никогда не обидит нашу дочь. Да и кому-то ведь надо рожать и растить детей, пока вы играете в свои мужские игры?

   Я не нашелся, что ответить.

   ОНА

   – Извини, чуть не забыл, – сказал Артур и вышел в коридор.

   Вернулся с небольшим пакетом, который, видимо, лежал в кармане его куртки.

   – Это тебе мой новогодний подарок.

   Духи, конечно же, были очень дорогими, и на его лице мелькнула растерянность, когда я отодвинула их в сторону.

  – Подумал, что тебе надо сменить духи, твои слишком холодные, а ты не такая. Эти, мне кажется, подойдут гораздо больше.

  – Глупый, – сказала я и улыбнулась, – какой же глупый. Только ты знал меня другой, и не факт, что об этом узнает кто-либо еще. Нет, не собираюсь ничего менять.

  Сказать-то сказала, но мне было очень приятно, что он понял обо мне все, поэтому и пододвинула духи поближе к себе.

  Он улыбнулся в ответ и протянул мне небольшую продолговатую деревянную коробочку.

   – Это, наверно, понравится тебе больше.

  Я осторожно открыла ее и ахнула. Коробочка была обшита внутри бордовым бархатом, а на подушечке лежало настоящее чудо из розового и желтого золота. Таких часов я не только никогда не видела, но даже и не представляла, что такая красота может существовать.

  – Спасибо, – сказала я, – спасибо, это подарок на все времена, они настолько красивы, что я, пожалуй, приберегу их для дочери. Это будет твой подарок для нее. А мне достаточно и тебя, ты мой самый лучший новогодний подарок.

   Вот теперь было действительно все. Артур встал и вышел в коридор, вытащил из кармана куртки ключи и положил их возле зеркала, потом обнял меня. Мы стояли так, как когда-то в первый день нашего знакомства.

  – Я не бросаю тебя, Алечка, – опять повторил он, – таких женщин не бросают. Прости.

  – Мои пальцы всегда... – начала я, но не закончила, потому что не хватило сил притворяться спокойной и уверенной в себе женщиной.

   Артур, не сказав больше ни слова и не оглянувшись, вышел, а я, еле передвигая ноги, побрела на кухню, села на то место, где только что сидел он, и заплакала горько, навзрыд, как по покойнику.

  Не стоило этого делать, наверно, но я никак не могла остановиться...

   ОН

   Я зашел в свою квартиру и сел на диван. Признаться, устал от спектакля, который разыграли мы оба, но иного способа объясниться с Алей не было. Потом пошел в спальню и стал собирать оставленные вещи. Я очень привыкаю к своим вещам, поэтому не люблю ничего терять. Вот и пришел конец мечтам о другой жизни, подумал я, закрывая молнию сумки. Голова немного кружилась, стало трудно дышать, и это были плохие признаки.

  Моя боль – редкая по злобности и подлости стерва. Она всегда незаметно подкрадывается сзади и бьет кулаком по затылку с такой силой, что иногда даже пропадает желание жить. Было время, когда спокойно и по-хорошему я пытался с ней договориться, но проклятая стерва вдобавок ко всему оказалась еще и совершенно глухой. Она меня ни разу не услышала, или, что тоже вполне вероятно, не захотела слушать, и я, отчаявшись, перестал пытаться.

  Таблетки у меня всегда были под рукой, я поторопился их принять. Пришлось идти на кухню за водой, хотя мне этого очень не хотелось. Я знал, что стерва в конце концов натешится и, до следующего раза затаясь где-нибудь в темном углу, оставит меня в покое, но до этого момента еще надо было суметь дожить. Мне становилось все хуже и хуже. А боль вновь и вновь с упорством маньяка своими грязными костлявыми пальцами копалась в моем мозгу, а чтобы мне было еще больнее, не брезговала иногда вгрызаться в него острыми зубами, словно проверяя мой порог живучести и заставляя думать, что уж этот-то раз последний точно.

   Я осторожно повесил сумку на плечо, закрыл дверь и на ватных ногах вышел на улицу. Шофер, я знал, был из наших, но мне не знаком. Он стоял у машины и улыбался. Молодой и глупый, такой, каким был когда-то я. Увидев мое лицо, он громко выругался и пулей метнулся к багажнику. Проинструктировали и этого, видимо, дела мои становятся все хуже, вяло подумал я. Парень вытащил из полиэтиленового мешка большую подушку и положил на заднее сидение. Мне срочно надо было прилечь.

   – Давай помогу, – сказал он и снял с моего плеча сумку.

   – Погоди, – прохрипел я, – погоди.

  Потом повернулся в сторону окон Али и помахал рукой. Занавеска не шевельнулась, но я знал, знал точно, что она меня видит. Почему-то мне было очень важно показать, что я не такой, как тот проклятый кобель. Хотя, если разобраться, оказался ничем его не лучше.

   Шофер ехал очень осторожно, но все равно любая неровность на дороге причиняла мне невыносимую боль. Если бы я мог, то поговорил бы со старлеем. Я бы сказал ему:

   – Слушай, друг, оказывается, ты счастливее меня, у тебя, как у дятла, никогда не болит голова.

   Он бы разулыбался до ушей.

   – Что, от зависти жаба душит?

   – Не только душит, но еще и целует взасос, – признался бы я, – в последнее время все чаще и сильнее.

  И мы бы захохотали во всю глотку, просто так. Когда-то нам нравилось это делать.

   ОНА

   Я стояла у окна и смотрела, как Артур исчезает из моей жизни. По правде говоря, у меня теплилась надежда, что, узнав о ребенке, он захочет, чтобы мы были вместе, но ей, как оказалось, не суждено было сбыться. Хорошо, если он был абсолютно уверен в том, что делал.

  Был последний день августа. Муж c утра повез девочек на дачу за цветами, а жена осталась дома, чтобы все подготовить к завтрашнему дню. Годы бежали, вот и младшая дочь шла в первый класс.

  После возвращения мужа в семью, они оба приложили немало усилий, чтобы вернуть все в прежнее русло, и им это, кажется, удалось. Они, как и раньше, были прекрасной парой: он, застегнутый на все пуговицы чиновник, сухой и рациональный даже дома, и она, невозмутимая и рассудительная, со всегда холодными глазами. И трудно было поверить, что он, пьяненький, мог плакать у нее в коридоре, что она не сводила счастливых глаз с красивого мужчины, медленно целовавшего ей пальцы на глазах у всех.

  Ее устраивало в нынешней жизни все, она не хотела никаких перемен, удивлялась, что когда-то смогла своими руками отдать мужа молоденькой дурочке, честно пыталась как можно реже вспоминать об Артуре. Последнее ей удавалось не особенно хорошо, потому что постоянным напоминанием была худенькая темноволосая, так похожая на отца, девочка с серьезными серыми глазами, любящая стоять у окна, а на вопрос, что она там все время делает, коротко отвечавшая:

   – Думаю.

  Как-то через месяц после возвращения муж пришел домой несколько раньше. Он держал за руку маленькую девочку, такую же светловолосую, каким был сам. Оказалась, ЭТА, как он назвал мать девочки, решила уехать из Городка в поисках нового счастья, а ее мать, еще не старая женщина, отказалась воспитывать внучку.

   – Мойте руки, – внимательно выслушав его, сказала Аля, – скоро будем ужинать.

   Потом ногой осторожно подвинула пакет с вещами девочки поближе к двери и добавила:

   – Вынеси это, я куплю все новое.

  Муж был ей безмерно благодарен, но даже не показал этого, потому что, во-первых, не любил любую демонстрацию чувств, а во-вторых, знал, что она поступит именно так. И это было правильно. Она всегда поступала только правильно.

  И все-таки было что-то новое, не совсем ясное, еле уловимое в их отношениях, но оба делали вид, что не замечают этого.

   Развод он получил перед самыми родами жены и вечером за ужином спросил:

   – А не пора ли нам расписаться?

   – Это ничего не изменит, – ответила она странной фразой.

  Позднее он думал над тем, что же она хотела сказать, но так ничего и не придумал, поэтому о регистрации больше не напоминал.

  Второй случай был тоже странным. У них в доме существовало правило обсуждать все, даже цвет новых занавесок, и он безмерно удивился, когда однажды вечером не обнаружил на кухне обожаемого ей кресла: два внука Ивановны мигом нашли ему место в квартире бабушки. Все это что-то да значило, было ему непонятно, а значит, неприятно, но он не позволил даже дрогнуть брови, которая в минуты раздражения обычно поднималась вверх.

   И еще... Он был очень удивлен, когда она пожелала сама получить свидетельство о рождении дочери, и не смог промолчать, увидев в нем отчество незнакомого человека.

  – Алевтина, – убеждал он ее ровным голосом, – ты поступила крайне опрометчиво и неразумно. Ну, не захотела узаконить наши отношения, это твое право, если таким, далеко не лучшим, я думаю, способом ты решила меня наказать. В конце концов, у нас одна фамилия. Но это... Как ты не понимаешь, что пойдут лишние разговоры, и в них может быть втянут ребенок? Если позволишь, я завтра же все исправлю, для меня это не составит труда.

  – Так правильно, – она не захотела ничего обсуждать и вышла из комнаты.

  За исключением этих случаев, жизнь их протекала ровно и спокойно. В своих дочерях он души не чаял.

  Телефонный звонок отвлек Алевтину от дел. Мужской голос сообщил, что для нее есть посылка.

   – Я буду дома, можете подъехать.

   Она решила, что звонили с почты. Звонок в дверь раздался через минуту.

   На пороге стоял крепко сбитый ничем не примечательный мужчина с коротко остриженными довольно редкими волосами. Он снял темные очки и небрежно сунул их в карман рубашки, чтобы она могла лучше рассмотреть его лицо, потом похлопал рукой по, видимо, очень дорогой бордовой кожаной сумке, висевшей на ремне через плечо, и сказал:

   – Это я звонил. У меня кое-что для Вас есть.

  Типичный ВВЧ. Аля почему-то вспомнила, как таких называют ее ученицы: ВВЧ – вполне вменяемый чел. Она не знала его, она ничего ни от кого не ждала.

   – Не бойтесь. Меня зовут Сергеем, – добавил он.

  Женщина внимательно посмотрела на посетителя своими холодными глазами и сказала медленно, четко, насмешливо, слегка растягивая слова:

  – Ну, если Сергеем, то, конечно, это многое объясняет. И скажите, почему я должна Вас бояться?

   ВВЧ шел за ней и злился, он не любил, когда его ставили в тупик.

   – Садитесь, – сказала она и указала рукой на кресло.

   Они сидели друг против друга, и он рассматривал ее: довольно темный коридор не дал такой возможности. Худенькая, невысокая, русоволосая, с бледноватым неулыбчивым лицом, светлыми и очень холодными глазами. Но... стрижка модная, лицо ухоженное, маникюр свежий, губы слегка тронуты помадой и легкий запах духов. Из украшений только тоненькая золотая цепочка вокруг запястья с одним брелком в виде какой-то экзотической птицы. В белых узких брючках, голубой футболке, словно, куда-то собралась. ... Нет, ничего особенного в женщине он не увидел. Так себе, совершенно обыкновенная, правда, довольно привлекательная. Знал он таких. Они живут, как ведро с водой несут, боятся пролить.

  – Я Вас внимательно слушаю, – прервала его размышления женщина невыразительным ровным голосом.

  – Вы куда-то собрались? Мы можем поговорить позднее, до вечера я свободен.

   Видит Бог, он старался быть любезным.

  – С чего Вы взяли? Я никуда не иду.

  Вот так, ни мятого халата, ни торчащих в разные стороны бигудей, ни стоптанных тапочек, наконец, а ведь всего девять утра. Однако...

  – Простите, можно мне стакан воды?

  Женщина без всякого раздражения встала и принесла на небольшом подносе стакан и маленькую враз запотевшую бутылку.

   – Такая устроит?

   – Вполне.

   Он подождал, пока она сядет, и сказал, внимательно вглядываясь в ее лицо:

   – Я по поручению Артура.

   В лице женщины ничего не дрогнуло.

   ВВЧ, несколько обескураженный этим, открыл сумку и протянул ей лист. Она осторожно взяла его двумя пальцами и прочитала. Это было свидетельство о смерти Глинарского Артура Михайловича. Место захоронения – Екатеринбург, датой смерти значилось восемнадцатое августа. Рука женщины слегка дрогнула, она осторожно положила лист и убрала руки так, чтоб он их не видел.

  – Вот, – сказал он, протягивая ей другой лист, – здесь все данные о месте захоронения, если Вас это интересует.

   – Интересует, – откликнулась она, но руку так и не протянула.

   Он немного подождал, потом положил лист рядом с первым.

  – Еще он просил передать вот это, – на стол лег небольшой пакет. – Он был закрыт, я не знаю, что там.

   – Не беспокойтесь, я знаю.

   ВВЧ был удивлен, но постарался не показать этого.

  – Здесь фотографии дочери, – он вынул из сумки большой желтый конверт.

   И она опять откликнулась:

   – Десять.

   – Да, десять, – подтвердил ВВЧ. – Артур также оставил значительную сумму денег, я бы мог сегодня же перевести их на Ваш счет.

   – Нет.

  – Вы могли бы позднее передать их дочери.

  – Нет, он уже оставил для нее подарок. Она получит его после окончания школы.

  – Артур говорил, что Вы откажетесь, но я должен был спросить. Прошу учесть, что передумать Вы не сможете.

   И опять едва слышно прошелестело:

   – Я знаю.

  Женщина становилась ему все более и более неприятной. Он не понимал, чем эта сушь господня могла так серьезно увлечь Артура. А тот еще говорил о любви, страсти, уж не привиделось ли ему?

  – Если хотите о чем-то спросить, то спрашивайте, другого случая не будет.

   ВВЧ постарался скрыть недовольство в голосе, и, кажется, ему это удалось.

   Женщина немного помолчала, собираясь с мыслями, потом осторожно спросила, по-прежнему не поднимая глаз:

   – Он не написал никакого письма, не просил ничего передать устно?

   ВВЧ улыбнулся.

   – Артур знал, что Вы об этом спросите, и велел передать дословно следующее: Все по-прежнему, ничего не менялось, ничего не изменится. Он сказал, что Вы поймете.

  Женщина слегка кивнула головой, она поняла, что этими словами он напомнил ей о своей любви.

   -Как он... умер?

   – Артур просил не говорить об этом. Сказал, что того, что Вы знаете о нем, достаточно.

   Она и вправду знала о нем все и ничего.

  – У меня нет ни одной его фотографии, мне бы хотелось иметь несколько... для дочери.

   ВВЧ кивнул головой.

  – Артур позаботился об этом. Они лежат в конверте.

  – Он говорил что-либо о дочери?

  – Только то, что она очень красивая, такая, как он всегда хотел.

  Женщина долго молчала, ВВЧ в какой-то момент даже показалось, что она не дышит, потом сказала все таким же ровным голосом:

  – Спасибо. Я узнала все, что хотела.

  ВВЧ в последний раз внимательно посмотрел на нее, словно желая все же увидеть то, что видел в ней Артур, но почему-то не сумел разглядеть он, но, поняв всю тщетность своих усилий, лишь молча пожал плечами и встал. Ему хотелось как можно быстрее попрощаться и уйти, потому что разговаривать с этой женщиной было таким же сомнительным удовольствием, как беседы беседовать с бледной молью. Однако дело есть дело, и оно выполнено. Вот только ребята его не поймут, если, вернувшись, признается, что ни в чем не сумел разобраться.

  ВВЧ снова сел.

  – Простите, не могли бы Вы поговорить со мной об Артуре? Понимаете, мы живем довольно тесным кругом, все друг о друге знаем, и то, о чем он рассказал незадолго до смерти, явилось для всех неожиданностью. Я вместе с ним с самой войны, и то не был удостоен... – в голосе ВВП явственно прозвучали нотки обиды. – Вот я приеду, ребята будут спрашивать, а мне и сказать-то нечего.

  Он боялся, что женщина не согласится, с чего ей тратить на него время, и так еле рот открывает, со скуки, наверно.

  – Спрашивайте, я постараюсь ответить честно.

  – Это правда, что Вы не расписались с мужем? Почему?

  Женщина, казалось, совершенно не была удивлена этим вопросом.

  – А как бы я дала дочери его отчество? – не совсем вежливо, вопросом на вопрос, ответила она. – Можете передать своим ребятам, что дочь возьмет его фамилию, когда будет получать паспорт.

  – Знаете, – признался ВВЧ, – по правде говоря, я думал, что это его фантазии, ведь Вы не виделись много лет.

  Женщина ничего не ответила, лишь слегка пожала плечами. Ну не рассказывать же ему, что тот альбом на своей страничке в интернете, где она помещала фотографии дочери, был назван: Вера Артуровна. Он все правильно понял, он был далеко не дурак.

  – Зачем он приезжал к Вам еще раз? Сами знаете, что к женщинам не торопятся, если их...

  ВВЧ замялся, потому что в его планы вовсе не входило обидеть ее, даже если она и вобла сушеная. Однако закончил вполне вежливо:

   – ... если с ними расстаются.

   – Сказать, что он меня любит и что таких женщин, как я, не бросают, – ответила женщина все так же спокойно, словно и не заметила его заминки.

   Нет, тут было что-то не так. ВВЧ совсем разволновался. В голове не укладывалось, что Артур смог полюбить такую, которая за полчаса разговора и глаз не подняла. Но все же, сам от себя не ожидая, мягко сказал:

  – Артур был замкнутым, не очень-то счастливым человеком. После войны подолгу и часто болел. Сам он из Грозного, родители вовремя не успели выехать, погибли и были зарыты неизвестно где. Он очень переживал, что ничем не смог им помочь. Ему от жизни досталось, так что не обижайтесь на него.

  – Он думал, что я обижаюсь?

   Женщина, кажется, была искренне удивлена.

  – Нет, – смутился ВВЧ, – он этого не говорил, я так думаю. Вот если бы такое случилось со мной, я забрал бы женщину с собой. Пусть недолгим было бы счастье, но было бы.