Текст книги "Звездочка (Рассказы для маленьких детей)"

Автор книги: Людмила Шелгунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

КУДЛАШКА

I

Как я нашел ее

ерная речка. Берег Невы. На плоту толпа мальчишек оживленно прыгает и кричит от восторга, кто-то бросает камнями, – подхожу и что же вижу?.. Под градом мелких камней мечется из стороны в сторону черная собачонка. Мальчишки до того забросали несчастную, что она разом метнулась в воду. Я вбежал на ближайшую пристань и, в первом попавшемся ялике, поплыл ей навстречу. В это время прошел около собачонки маленький пароход, она скрылась в его волнах, через несколько минут выплыла, опять скрылась, показалась вновь. В это самое время мой ялик был уже близко. Мигом схватил я собачонку за мокрую шею и перебросил в лодку.

Собачонка была черная, мохнатая, не то пудель, не то дворняшка. Чуть живую принес я ее на дачу.

– Ах, ты бедная кудлашка! – качая головою, несколько раз повторила кухарка Марья.

И стали звать мы ее Кудлашкою. Через несколько минут Кудлашка ожила, преспокойно уселась на задние лапки, махала хвостом и так ласково смотрела нам в глаза, как смотрит только человек, которому вы оказали какую-нибудь важную услугу.

С того дня, куда бы я ни шел, Кудлашка следовала за мною. Когда я входил к кому-нибудь в квартиру, она терпеливо сидела у подъезда, у дверей, у ворот, поджидая меня. Ночью Кудлашка ложилась около моей комнаты, а за обедом сидела около моего стула. Первые дни она тихим визгом просила есть, но раз только я прикрикнул на нее и с тех пор Кудлашка, сидя у моего стула, только просительно заглядывала мне в глаза.

В августе месяце мне надо было «уходить в море»; сначала я уехал на две недели в Кронштадт, где стоял наш корвет. Жаль было расстаться с Кудлашкою и я взял ее с собою. В Кронштадте моя Кудлашка познакомилась с матросами, входила на суда, каталась на шлюпках. Прогулки эти она совершала обыкновенно после обеда, когда я ложился отдыхать.

Проснешься, бывало, утром, глядишь – она вертится у кровати:

– Кудлашка! Сапоги!

Бросится моя собака за дверь, минута – и сапоги передо мною. Природа не одарила ее красотою, но не обделила сметливостью.

– Кудлашка! Гулять! – визжит, скачет, но видит, что я не трогаюсь, оторопеет, смотрит на меня в недоумении, опустит хвост.

– Где же моя фуражка? – ищу я глазами, руками на столе, ближайших стульях. Кудлашка тоже начинает искать, скачет со стула на стул, обнюхивает один, другой угол. Вот нашла и радостно визжит.

II

Кудлашка в кругосветном плавании

В Кронштадте мы пробыли долее, чем предполагали. Кудлашка моя до такой степени свыклась с корветом, что не пропускала ни одного случая, чтобы не побывать на нем. Она очень полюбила воду и плавала превосходно. В половине августа мы снялись с якоря и вышли в открытое море. Кудлашка с нами. На корвете моя собака подружилась со всем экипажем; каждый чему-нибудь учил ее и она узнала много разных штучек: прикидываться мертвою, бросаться на вора, по утрам и вечерам протягивать лапу, прикладывать ее к уху. На море, в тихую погоду, делать нечего и я терпеливо занялся обучением Кудлашки. Целый месяц приучал ее различать спички от папирос.

– Кудлашка! Спички!

Собака тащит папиросы.

– Кудлашка! Папироску!

Собака тащит спички. Прикрикну, покачаю головою, бежит назад, глядишь – тащит в зубах то, что мне надобно. Случалось, спички или папиросы лежат высоко, Кудлашка не может достать их, растерянно подбегает ко мне и тянет за пальто… Заметит моя Кудлашка в голубой дали серую полоску и как будто уж чует, что там корабль, присядет и радостно взвизгивает. Присмотришься, взглянешь в морской бинокль или трубу – действительно, какое-нибудь судно.

Вблизи тропика, Кудлашка сделалась вяла, слегла и головы не поднимает. Мы думали, что не переживет она.

– Знаешь что, Николай Николаевич? – сказал мне товарищ Петров, – обстрижем Кудлашку по-солдатски, ей будет легче.

Позвали цирульника и обстригли гладко. Операция эта собаке не очень понравилась, но к концу, казалось, она поняла, в чем дело, и уже сама протягивала то одну, то другую лапу. Кудлашка ожила. Две-три ванны при мытье палубы – и собака стала повеселее. Кто-то из матросов-крикнул: «Снеси-ка, Кудлашка, швабру вниз!» и протянул ей древко швабры; она живо вцепилась в него и бросилась вниз, но, при входе в каюту, палка уперлась о косяки и дальше не проходила. Долго усилия и разные маневры не удавались собаке; она то отступала, то вновь напирала – палка не проходила в дверь. Наконец, Кудлашка сообразила: вцепилась зубами по середине палки, повернула морду и пронесла ее боком.

III

Грустные дни Кудлашки

Ровно через три года мы вернулись из плавания. Я вышел в отставку, купил на Васильевском острове дом и женился. Разумеется, во время свадьбы я мало обращал внимания на Кудлашку, чем, видимо, собака была недовольна; она, хотя и бегала в дом моей невесты справиться, там ли я или нет, но казалась грустною и озабоченною. Приехали мы от венца с Наташею, Кудлашка встретила нас, обрадовалась и, от излишнего усердия, неосторожно наступила на длинный шлейф белого подвенечного платья. Наташа нервно вздрогнула. Я, чтобы успокоить ее, резко крикнул и замахнулся на собаку. Обида, верно, была велика, так как Кудлашка скрылась и не показывалась весь вечер.

Проходили месяцы. Кудлашка жила по-прежнему: носила чистить мои сапоги, ходила с Наташею за провизиею и была очень довольна, когда молодая барыня давала ей что-нибудь нести с рынка. К Наташе она особенной любви не питала и ненавидела ее кота. Сядешь, бывало, возле Наташи, когда на коленях у нее лежит кот, а Кудлашка заворчит и вон из комнаты.

Сидим с женою за обедом.

– Что ты, сегодня, Наташа не в духе?

– Помилуй, совсем аппетит пропадает при виде твоей Кудлашки. Погляди, как нищий за душу тянет.

– Да ведь она голосу не подает.

– Не визжит, но глазами просит.

Встал, выгнал я Кудлашку и запер в кабинете.

Обед прошел молча. С этого дня Кудлашка была изгнана из столовой, после обеда я уже сам ходил за папиросами.

Через несколько дней слышу крик на дворе; кухарка Марья отчаянно бранится.

– Ах, негодный! Ах, негодный! Что ты наделал?

Наташа спрашивает с крыльца:

– Марья! Что там такое случилось?

– Да посмотрите, сударыня, кто-то поедом заел цыпленка, вон и перышки разлетелись по двору.

– На-вер-ное, Кудлашка. Про-тив-ная собака! Nicolas, Nicolas! Поди-ка, полюбуйся! – сердито, надув губы, звала меня Наташа.

Обвиняемый преспокойно спал на своем ковре в коридоре.

– Ну, Кудлашка, идем на расправу! – сказал я.

– Хо-ро-ша твоя собака, нечего сказать! – слышу голос жены издали. – Этого не доставало… Смотри, цыпленка загрызла! Про-тив-ная! Накажи ее хорошенько.

Приговор произнесен и надо ему подчиниться. Кудлашка подведен к истерзанному цыпленку, сунули его мордою в растрепанные перья, дали три-четыре удара веревкою…

– Но позволь, Наташа, – вдруг пришла мне мысль в голову и я возразил, – ведь цыпленок, может быть, загрызен и не Кудлашкою!

– Как не Кудлашкою? Кем же? Не мой же Васька тут виноват?!

Меня озарила новая мысль. Цыпленок был еще крошечный и его мог задушить кот Васька.

– А почему же и не Васька?

– Потому… мой Васька пре-лест-ный кот, а твоя Кудлашка про-тив-ная собака!

Наташа надулась, ушла в комнаты, а через пять минут я видел, как она проскользнула в парадное крыльцо противоположного дома к своим.

– Ну, Кудлашка, нечего делать, пойдем и мы в гости. Кудлашка, гулять! – сказал я.

Кудлашка в один миг подбежала к этажерке, встала на задние лапы и несет мне фуражку.

Я пошел к Петрову и просидел у него целый вечер. Это был первый вечер, проведенный без жены.

С этого дня Наташа окончательно невзлюбила Кудлашку.

Утро. Уселись мы с Наташею за самовар.

– Марья, подайте сливок, – крикнула Наташа.

– Сейчас, матушка барыня, сбегаю за ними.

– Куда сбегаешь? Разве у нас нет сливок?

– Были, да кто-то их выпил… либо кот, либо собака.

Достаточно было одного намека на кота для того, чтобы Наташа изменилась в лице и вскочила с своего места.

– Васька не мог этого сделать! – крикнула Наташа.

– Не знаю, сударыня, только и собака ж кошка были в кухне.

– Что тут разговаривать, – вмешался я, – сходите, Марья, и купите сливок.

– Так… так! – заворчала Наташа, – твоя собака будет куралесить, а мы покупай, Бог знает, какие сливки…

– Не волнуйся, пожалуйста, еще нужно разобрать, кто тут виноват… Думаю, кошки блудливее собак.

– Только не мой Васька! Я требую, чтобы ты этой вины не оставлял без наказания.

Я позвал Кудлашку, привел ее в кухню и, уткнув мордою в разлитые сливки, ударил несколько раз веревкою и тотчас понял, что наказал несправедливо, потому что собака, повернув голову в сторону кота, заворчала и сердито залаяла.

– Ах ты гадкая! – крикнула Наташа, – как ты смеешь лаять на моего кота?

Кудлашка продолжала ворчать и, поджав хвост, ушла в коридор.

– Я уверен, что собака видела, как Васька сблудил и поняла, что наказана за него, – заметил я.

– Господи помилуй! Ты воображаешь, что собака умнее всех нас, – раздраженно говорила Наташа.

– Не всех, но многих, например… умнее твоего кота.

Такой обиды Наташа не могла мне простит и ушла к своим, сказав, что дома обедать не будет.

Я крикнул собаку и уехал с нею в Кронштадт. Там заигрался я в карты и опоздал на последний пароход. Меня всю ночь мучила мысль: Наташа может подумать, что я обиделся, а потому и не вернулся домой.

В девятом часу, не желая тревожить звонком, я прошел к себе во двор и задним крыльцом вошел в кухню, где очутился невольным свидетелем такой сцены.

– Не может быть! Не может быть! – со слезами в голосе говорила Наташа.

– Что не может быть! Кошка сблудила. Теперь Кудлашки нет, наказывать некого, накажите-ка лучше Ваську, оно будет вернее.

– Что случилось? – спросил я.

Наташа мне очень обрадовалась и сказала:

– Кудлашку вчера наказали напрасно.

Несколько дней историй никаких не было и мы с Наташею не ссорились. Жена моя была самолюбива очень и во многом неуступчива. Васька ее, действительно, был очень красивый кот, но и только, умом не отличался, точно также не отличался и благовоспитанностью. Мой Кудлашка не так был красив, но умен, находчив, все хвалили его, а Наташу это волновало.

Чтобы утешить жену, я стал было кое-чему учить и ее кота, но никакая наука ему не давалась. Я не мог даже достигнуть того, чтобы он не портил цветов, не играл с бахрамою от мебели, которую постоянно обрывал.

Занятия с Ваською кончились весьма плачевно. Кудлашка не мог выносить моего внимания к его естественному врагу, преследовал кота сначала лаем, потом началась у них постоянная грызня и к весне у нас пошли ежедневные побоища.

Однажды, вернувшись откуда-то, я был встречен таинственным шепотом кухарки Марьи.

– Ба-рин, у нас не все благополучно!

– Что такое? – с испугом спросил я.

– Барыня захворала, на Кудлашку рассердилась.

Иду в спальню; на пороге встретила меня с упреком Наташина мать.

– Ну-у уж, на месте Наташи не позволила бы я держать такую собаку!

Наташа лежала в постели бледная, с заплаканными глазами. Она рукою указала мне на лежавшего подле нее кота Ваську, закутанного в какую-то простыню, и истерически зарыдала.

– Что, что случилось?

– Твоя Кудлашка взбесилась и искусала моего Ваську… мы все… все теперь умрем! – всхлипывая говорила Наташа.

– Да-а, теперь надо отложить нежность в сторону и, просто, напросто, застрелить бешеную собаку! – решительно сказала моя теща.

Я осмотрел кота, увидел, что он искусан во многих местах, раны большие, но не опасные.

– Где же Кудлашка? – спросил я.

– Мы заперли его в садовую беседку, – отвечала Наташа, – только ты пожалуйста не ходи туда, она тебя искусает… можешь застрелить ее в окно.

Я вышел в кухню. Марья рассказала мне, как Кудлашка подралась с котом, ни на кого не нападала, а в беседку пошла совершенно спокойно.

– Я ей поставила там воды и положила хлеба, – прибавила она.

Иду в сад. Кудлашка, заслышав мои шаги издали, положила передние лапы на подоконник, завизжала жалобно, печально оглядывая меня одним глазом, другой же был залит запекшеюся кровью.

Забыв наставления Наташи, я бросился в беседку прямо к своему бедному псу.

Вхожу, приласкал его, Кудлашка точно понимала невольно вырвавшееся у меня слово сожаления: «бедная, бедная»! жалобно визжала и крепко охватила меня передними лапами.

Осмотрев испорченный глаз, я опять запер беседку и пошел поспешно домой.

– Убили? – спросила меня теща.

– Надо обмыть ей глаз и перевязать, – отвечал я, – глаз испорчен, нет ли у вас тряпок?

Что тут произошло, я и вспомнить не могу. Наташе сделалось дурно, мать ее рыдала. Когда они несколько успокоились, я тихонько вышел в кухню, сунул Марье рубль и сказал:

– Снесите мне кувшин воды и старую простыню или что-нибудь из ветоши в беседку и оставьте там на лестнице.

Через полчаса или более, рыдания, вопли и охи прекратились, я исчез из комнаты и был в беседке. Промыл глаз Кудлашке, сделал холодную повязку, дал ей пить и, убедившись, что нет и следов бешенства, решился явиться защитником собаки.

– Ну, как ты себя чувствуешь, Наташа? – спросил я.

– Я успокоюсь только тогда, когда увижу ту противную собаку убитою, – отвечала жена.

– Убит здоровую собаку я не могу. Для твоего спокойствия, пожалуй, сведу ее к ветеринару, пусть он освидетельствует, – отвечал я.

– Говорю тебе, что я успокоюсь только тогда, когда увижу эту противную собаку убитою! – повторила жена.

IV

Скитания Кудлашки

Пошел я к тестю и объяснил ему, в чем дело… Добродушный старик с удовольствием согласился отправиться со мною к ветеринару.

Ветеринару я показал глаз Кудлашки, так как надеялся, что он может еще спасти его.

Заплатив за собаку, я оставил ее в лечебнице до выздоровления.

Наташа верить не хотела, что ветеринар не нашел ни малейших следов бешенства в Кудлашке; не верила и отцу.

– Папа добрый, он не скажет мне… не хочет огорчать тебя.

Наташа выздоровела, выздоровел и кот Васька. Я ходил каждый день в лечебницу и был рад, что глаз Кудлашка спасен.

– Куда это ты ходишь? – говорила мне Наташа.

– Навещаю Кудлашку, – отвечал я.

– Что?! Разве она в самом деле не сбесилась? – со страхом спросила Наташа.

– Нисколько… глаз у нее оцарапан и до сих пор не проходит.

Наташа осталась этим недовольна.

– Какие нежности!.. – проговорила она.

– Да-а-с!.. Но… ты жестокая и… мстительная!..

Через неделю Кудлашка была сдана мне с рук на руки и я привел ее домой. Она с радостью бросилась к Марье, несмело подошла к барыне, которая удостоила ее улыбки… даже погладила по голове. При виде Васьки, Кудлашка не мог совладать с чувством ненависти и неистово бросился на него. Драки не произошло, потому что я схватил за ошейник и вывел собаку. Наташа зарыдала и от испугу с нею сделалась истерика.

– Видеть не могу этой собаки! – кричала она. – Я не останусь тут, уйду жить к маме. Выбирай кого-нибудь из двух: или собака останется с тобою, или я.

– Что за вздор говоришь ты, Наташа! – старался я успокоить жену. – Ты моя жена, а Кудлашка… ну, Кудлашка – собака, которую я очень люблю, но она, помни, бессловесное, животное…

– Добрый мой… – ласково говорила Наташа. – Если хочешь, чтобы я была покойна, отдай кому-нибудь Кудлашку.

– Кому же отдать?

– Пошли его в деревню, завтра наши едут.

Я согласился и на другой день свез Кудлашку на пристань к Николаевскому мосту, где просил тестя отдать собаку какому-нибудь крестьянину, причем сказал ему, что за содержание буду платить.

Так простился я с Кудлашкою. Мне было грустно, что верной, умной собаки около меня не было, но что делать: не все делается по нашему…

Прошел месяц. Мы собирались ехать тоже месяца на два в деревню и, уложив вещи, сидели за вечерним чаем, толковали о предстоящей дороге, как вдруг услыхали возглас Марьи:

– Ты это откуда?

– Что такое? – крикнул я, но, вместо всякого ответа, в комнату влетел Кудлашка, исхудалый, и радостно бросился ко мне на грудь, потом приполз к Наташе, которая этим не тронулась, а только вопросительно посмотрела на меня.

– Что же теперь прикажешь с ним делать? – спросил я.

– Отправить его куда-нибудь подальше, – ответила она.

На другой день я отправил Наташу одну в деревню, а сам остался, чтобы снарядить своего друга куда-нибудь в дальний путь.

– Да, уж если его такая горькая судьбина, – говорил мне Петров, выслушав мой рассказ о бедствиях Кудлашки: – так дай его мне, я свезу за границу. Послезавтра мы выходим, а через три года я его тебе привезу.

– Нет, уже не привози, оставь где-нибудь в Америке, в Африке.

– Как тебе угодно!

На следующий день я свез Кудлашку в Кронштадт, посадил на корабль и запер его в каюту Петрова. Если бы Наташа знала, как мне больно было расставаться с собакою, может быть она и не потребовала бы такой жертвы, но она этого и не предполагала… Кудлашка был сослан. С Петрова я взял слово, что он мне напишет, как и где устроит Кудлашку.

V

Кудлашка в ссылке

Долго стоял я на кронштадской пристани и смотрел вслед за уходившим пароходом. Мне кажется, что у меня на глазах были слезы; в душе я горько упрекал себя за то, что не сумел отстоять собаку, так сильно ко мне привязанную. Но теперь, когда воротить собаку не было возможности, сожалеть было поздно.

Грустный уехал я в Петербург, грустный отправился в деревню. С Наташею я о Кудлашке не говорил, но она знала теперь, как мне тяжело было расстаться с ним.

– Как ты тревожно спишь, – сказала она однажды, – ты бредишь все Кудлашкою. Скажи мне, тебе очень было тяжело отправить собаку?

– Очень! – проговорил я.

– Мне досадно, что я настояла на этом. Заведи себе другую собаку.

– Я дал слово более не заводить собак, – сказал я.

– Отчего?

– Я уверен, что такого умного и верного пса нет на свете, а если я не сумел отстоять друга, столько лет не разлучавшегося со мною, то не удастся сделать это и потом…

Этот разговор подействовал на Наташу и с того дня она никогда не вспоминала лихом моей собаки.

Зимою, читая газетные объявления, Наташа несколько раз говорила мне:

– Вот продают пуделя, позволь мне подарить тебе щенка и мы назовем его опять Кудлашкою.

– Благодарю… не надо…

В апреле месяце почтальон принес письмо. Прочитав адрес, я не мало был удивлен, увидав, что письмо написано Петровым из Рио-Жанейро, но адресовано не мне, а Наташе.

Когда я подал письмо Наташе, то она вспыхнула так, что чуть-чуть не заплакала.

Она прочла письмо и, очевидно, огорчилась очень.

– Да что с тобою? О чем ты можешь переписываться с Петровым? – спросил я.

Наташа вдруг заплакала и подала мне письмо.

– Обрезав голову, я плачу по волосам! – сказала она.

Я прочел следующее:

«Милостивая государыня Наталья Петровна!

Я долго не отвечал вам, потому что хотел вполне добросовестно исполнить ваше поручение. В то время, как я получил ваше письмо, Кудлашки уже у меня не было: я его подарил детям одного из служащих при нашем посольстве в Нью-Иорке. Чиновник этот переведен был в Рио-Жанейро, вчера я был у него, узнал от детей, что Кудлашка у них пропал еще в Нью-Иорке; следовательно, исполнить ваше желание и привезти обратно Кудлашку в Петербург я не могу. Мне самому жаль собаку. Скучал Кудлашка по Николае Николаевиче очень. Первый месяц он едва прикасался к пище. Когда в Нью-Иорке он пошел со мною в одно русское семейство и там показал все штучки, которые умел делать, то произвел такой фурор, что я не мог отделаться и подарил его.

Я уверен, что теперь вы не изгнали бы такого верного пса, и очень порадовался, получив от вас письмо, так как оно меня убедило, что вами руководил просто маленький каприз, а не злое сердце. Признаться, я очень негодовал на вас, видя как огорчен Николай Николаевич».

Далее следовали разные приветствия и поклоны. Я подал письмо Наташе и крепко ее поцеловал. Отсутствие Кудлашки ее точно так же мучило, как и меня.

VI

Кудлашка счастлива

Наступило лето, стали мы собираться опять в деревню. Наташа хлопотала, укладывая вещи и путешествуя за покупками.

– Марья! Дуня! идите скорее сюда! – закричала Наташа, вбегая через двор в кухню.

Все они выбежали в калитку, дворник пошел за ними. Я подошел к окну и стал прислушиваться.

– Да это она, она! – говорила Наташа, стоя около забора. – Кудлашка! Кудлашенька милая!

– Глядит, глядит! – крикнула Марья.

– Павел! Беги скорее за барином! – кричала Наташа.

Я в один миг был уже за воротами и увидал там такую сцену: около нашего забора лежала собака, тень нашей Кудлашки, а подальше на коленях стояла Наташа, страшно взволнованная.

– Коля! Коля! Это наша Кудлашка! Я знаю, что она!

– Кудлашка! – сказал я.

Собака тихо завизжала, хотела приподняться, но не могла и опять упала.

– Это она! – задыхаясь, проговорил я.

Наташа приподняла под передние лапы, а я под задние и мы осторожно понесли ее вдвоем в дом, в мой кабинет, где и положили. Наташа побежала и принесла в блюдечке молока.

– Я уверена, что она умирает от голоду, – сказала она.

– Очень может быть!

Я разинул ей пасть, Наташа влила несколько ложек молока. Мы с таким трепетом следили за дыханием Кудлашки, что сами боялись перевести дух. Прошло четверть часа. Наконец, Кудлашка открыла глаза, посмотрела на меня и жену и слабо помахала хвостом.

Наташа, словно ребенок, бросилась мне на шею.

– Ах, если бы ты знал, как я буду рада, если она оживет. Если бы ты знал, как я мучилась весь этот год и как буду любить нашего верного песика.

Мы опять разжали пасть собаки и влили молока. Вечером Кудлашка лег спать на свое прежнее место, но ходил из комнаты в комнату худой и страшный. Поправился он только через месяц в деревне.

Каким образом Кудлашка добрался из Нью-Иорка до Петербурга, мы узнали только через год и то случайно. Я был с ним в Кронштадте и там удивился, что он бросился к одному матросу, точно к короткому знакомому.

– А ведь эта собака-то моя, ваше благородие, – сказал мне матрос.

– Как твоя?

– Да я ее привез из Америки, а в Ревеле она у меня пропала, – отвечал он.

Я щедро вознаградил матроса и, рассказав ему, что это за собака, спросил его, каким образом она к нему попала.

Оказалось, что в Нью-Иорке Кудлашка бегала на все пароходы, ласкалась ко всем русским матросам и попала на русский корвет. Каким же образом она прибежала из Ревеля, мы не узнали. Очевидно, что путешествие ее было тяжелое. С тех пор Кудлашка более с нами не расставалась. Она сделалась любимицею Наташи и верным хранителем и товарищем наших детей, которым, позволяла делать с собою все, что им было угодно.