Текст книги "Звездочка (Рассказы для маленьких детей)"

Автор книги: Людмила Шелгунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

ЗАЯЦ И КУЗНЕЧИКИ
Легенда

юдям с самого сотворения мира был дан табак. Но кузнечики любили его гораздо более, чем люди, и порешили отнять его совсем от людского рода.

Кузнечики жили в отдельной большой деревне и так громко стрекотали о своем злостном намерении, что разбудили волшебницу, жившую в пещере со своим племянником зайцем.

Волшебница, сама вышедшая из людской породы, конечно, стояла за людей и ненавидела кузнечиков, трескотнею своею не дававших ей спать. Утром она позвала косого зайца.

– Пойдем-ка, заинька, к кузнечикам в деревню. Они задумали сесть весь табак у людей. До этого допускать нельзя. Идем к ним.

Придя к деревне кузнечиков, волшебница обратилась к заиньке с такою речью:

– Ну, как же нам быть? Не крикнуть ли тебе прежде всего?

– Хорошо! – отвечал заинька и крикнул так, что вся земля затряслась.

– Ай! Ай! – взвизгнули кузнечики. – Беда! Беда! Всех нас передавят. Надо откупиться.

Староста кузнечный взял табаку и передал его заиньке, а тот передал волшебнице и она сложила табак в мешок.

Волшебница повернулась с заинькою и они сделали вид, будто уходят, в сущности же отошли шага два и заинька опять так гаркнул, что деревня покачнулась.

– Ну, пришел конец, – в один голос закричали кузнечики. – Давайте им скорее еще табаку.

Староста ухватил охапку табаку и побежал к заиньке. Заинька взял, отдал своей тетке, а та засунула в мешок, повернулась и пошла от деревни. Отойдя шага три, она приказала зайду опять крикнуть. Заяц понатужился и крикнул. От его крика деревья погнулись, речки всколыхнулись и все кузнечики повыскакали из домов.

– Ай! Ай! – кричали все наперерыв. – Несите табаку еще и скажите, что у нас больше нет.

– Ну, тетушка, довольно с нас? – сказал заяц, получив выкуп в третий раз засунув в мешок.

– Нет, племянничек, без четырех углов и дом не строится! – отвечала волшебница. – Теперь подбежим к самой деревне и крикни там.

Они побежали и заяц у самой деревни крикнул в четвертый раз. От этого крика, сделалось землетрясение и деревня повалилась, а кузнечики со страху ухватили себе в рот по листику табаку и побежали куда глаза глядят. С тех пор у всякого кузнечика изо рта идет слюна табачного цвета, если его взять в руки.

Волшебница, видя, что кузнечики разбежались, пошла домой. В мешке у нее оказалась дыра и табак посеялся. С тех пор он стал расти опять.

СТРАШНЫЙ ЧЕЛОВЕК И КОТ ВАСЬКА

очно ли он живой? А если он не живой, то как же он стоит на ногах? Вопрос этот занимал птиц целого квартала. Галка уверяла, что без совещания никакого вопроса решить нельзя, а сорока, всегда готовая потрещать, держалась мнения своего собрата галки. Они устроили заседание, чтобы решить раз на всегда вопрос: живой ли человек стоит в огороде?

В один прекрасный день все галки получили письма следующего содержания: «Г-жа сорока имеет честь просить к себе г-жу галку к пяти часам на червей и на музыку».

Сорока не надеялась, чтобы к ней пошел кто-нибудь только для разговора, а потому для приманки она приглашала на червей и на музыку. Червей-то она приготовила, а музыкою она называла их собственное пение. «Ведь поют же вороны грачи, когда собираются стаями», думала сорока.

Все явились по приглашению, чтобы поесть червей, собранных в углублении дупла, но сначала порешили потолковать и узнать мнение друг друга относительно вопроса, живой ли человек стоит в огороде.

Самая старая галка достала из кармана – а карман у нее был под крылом – бумагу и прочла свое мнение, изложенное на этой бумаге: «Мне совершенно ясно, что в огороде стоит живой человек, и на это я имею семь доказательств».

– Постойте, – сказала сорока, – мне надо это записать, а то мы все перезабудем.

– «Прежде всего, – продолжала читать галка, – человек в огороде стоит на двух ногах. Это ясное доказательство, что он живой. Во-вторых: у него надета шляпа, следовательно, у него есть голова. В-третьих: на нем пальто с карманами. В-четвертых: он машет руками. В-пятых: он прикасается к какой-то вещи вроде бумажного змея, на котором болтаются бумажки. В-шестых: он живой, потому что стоит именно в таком месте огорода, где хорошая еда. В-седьмых…»

– Все это вздор! – грубо вскричала одна из галок со шляпою набекрень; она не имела терпения дослушать до конца дурацкие доказательства. – Этот человек в огороде – не живой!

– Почем же вы знаете?

Грубая галка с презрительным выражением повернула свой нос и крикнула:

– Потому что… потому что… он без сапог.

– И мы тоже без сапог, однако же мы живы! – смеясь, заметила молодая галка в круглой шляпе.

– Но ведь у него палки вместо ног, – продолжала грубая галка, – только дура может предполагать, что он живой.

– Вовсе нет, – возразила сорока. – Я видела, как по дороге шел один раз человек и у него была палка вместо ноги.

– Но ведь я была там в то время, когда его ставили! – вскричала галка. – Они в землю воткнули две палки и надели на них панталоны и пальто, а потом шляпу. Рукава у него болтаются от ветра и я уверена, что в них нет рук.

– О!.. о! – закричали птицы. – Что это за штуки! Какая подлость! Какой обман!

Черная галка не говорила ни слова. Это была мрачная птица и решительная особа. Она сидела несколько в стороне, но тут подпрыгнула к другим и замогильным голосом проговорила:

– Отправимтесь завтра в огород в половине четвертого и опрокинемте это пугало, если это не живой человек.

– Опрокинемте! Опрокинемте! – подхватили присутствующие.

Сорока поскакала за червями, а остальные принялись петь:

 
Чучело, ты, пугало!
Погоди, постой,
Зададим мы тебе.
Чу-чу-чу-чело!
Чижи, воробьи, снегири,
Не бойтесь ничего,
Своротим его.
Чу-чу-чу-чело!
Слетайтесь все в огород,
Изорвем мы его;
Будьте с нами в одно,
Чу-чу-чу-чело!
 

Они пели до того, что все охрипли. Сорока же вернулась со слезами на глазах.

Черви, приготовленные для угощения, все расползлись.

Но гости, чувствовавшие сильный голод, из вежливости заявили, что они не хотят есть и разошлись по домам.

Если бы они не кричали об этом так громко, то, конечно, кот Васька ничего и не знал бы, но Васька целый вечер слушал, как они, прилетевши домой, рассказывали всем, что завтра в половине четвертого они полетят клевать и опрокидывать страшного человека, который столько недель уже пугал их. Узнав это, кот Васька пошел домой, взобрался на мягкий диван и чуть не целый час точил свои когти, впуская их в обивку и потом вытаскивая оттуда. Васька был чудный громадный черный кот.

Васька сделал совершенно ту же ошибку, какую сделали и галки. Он никак не мог утерпеть, чтобы не разболтать о предприятии, имевшемся у него в виду. Всю ночь он бегал по заборам и крышам и рассказывал кошкам, что будет завтра. Когда взошла луна, они стали так громко распевать свои арии, что перебудили всех обитателей квартала. Многие отворили окна и кричали: «Брысь! Брысь»! Но ничто не помогало, и пение громко разносилось в ночной тиши.

Утром кошки чуть что не всего города точили свои когти о господскую мебель. Суеверные старухи в один голос говорили, что это к дождю, но никак не могли придумать, что могло обозначать беспрестанное беганье кошек к часам и посматривание на них. Одна нехорошая мать даже бросила своих котят и они все время пищали в кухне около плиты.

Поведение Васьки несколько испугало его хозяев. Он в этот день не притронулся к еде. Целое утро он ходил и мяукал.

– Папа, посмотри ты на Васькины глаза! – сказала наконец Катя.

– Нет, ты посмотри на его хвост! – заметил Гриша.

– Как мне ни жалко кота, – отвечал отец, – но я вижу, что его надо кому-нибудь отдать: он портит мебель.

– Сегодня он чуть было не разбил мою чашку, – вмешалась мать.

– Его надо запереть, потому что он бесится, – порешил дядя Ваня.

Услыхав это, Васька отчаянно мяукнул, взглянул на часы и бросился куда глаза глядят.

Катя бросилась за ним, крича:

– Вася, милый котик, я никому тебя не отдам.

Но кот, увидав отворенное окно, выскочил в него на улицу. Катя выглянула в окно вслед за котом и увидала, что тот побежал догонять целое стадо кошек всевозможных цветов. А издали доносилось стрекотанье, чириканье, свист и карканье. Что это такое?

В то время, как Катя побежала за Ваською, вся семья уже услышала шум и выбежала вслед за Катею. Это было как раз половина четвертого.

Все птицы сидели на заборе кругом огорода. Тут были все породы птиц и маленьких птиц было более, чем больших. В эту ночь поднялся ветер, и пугало немного покачнулось в сторону. Маленькие птички, узнав, что это не живой человек, а просто пугало, щебетали от восторга. Бедняжки! Они и не подозревали, что в эту минуту к огороду подходили кошки целого города!

Народ же, увидав, что кошки куда-то идут, пошел за ними и, заметив такую гибель птиц, крикнул:

– Ах, сколько птиц! Ведь они склюют весь горох!

Этот крик спас птиц: они сразу все поднялися и улетели.

– Ведь я говорила вам, – трещала старая сорока, – что он жив, если у него карманы. Видите, как я была права, какой он опасный человек. Он призвал к себе на помощь целых пятьсот кошек. Не надо подлетать к этому человеку. Положим, что нам, сорокам и галкам, кошки неопасны, но маленькие птички сказать этого не могут, хотя теперь они все и успели улететь. Но ведь все таки пятьсот кошек могут и с нами справиться!

– Вздор какой! – сказала грубая галка. – В этом виноваты вы. Вы всем разболтали, оттого и кошки пришли сюда.

– А я так держусь такого мнения, – заметила черная галка, вообще, птица храбрая, – что если действительно хочешь что-нибудь сделать, так надо делать, а не болтать.

На следующую ночь опять никому в городе не было покоя. Кот Васька страшно злился.

– Какая досада, что я рассказал вам всем, – ворчал он. Если я задумаю опять какое-нибудь предприятие, то уже никому больше не расскажу. Криком и гамом вы привлекли народ, а он спугнул птиц.

– Так зачем же ты болтал? – возражали ему кошки, после чего мяуканье, споры и крики продолжались до утра.

Утром Васька спокойно пришел домой к немалой радости Кати и Гриши.

Утром же пугало оказалось поваленным; храбрая черная галка повалила его. Большие птицы говорили, что страшного человека свалил ветер, а маленькие птички уверяли, что они напугали его и он свалился от страха. Черная галка не возражала.

Огородник пришел и опять поставил пугало на место.

– Страшный человек в огороде, конечно, живой, – говорили птицы, – он опять стоит.

И до сих пор они все думают, что он живой.

– Ведь я с первого же раза говорила вам, – трещала старая, глупая сорока, – не будь он живой, так зачем бы ему карманы?

НОЧНОЕ ПОХОЖДЕНИЕ

акая вы, барышня, непослушная! Сколько раз я вас просила не раскрывать здесь окна, чтобы не простудить Наденьки. Ведь сами знаете, какая она слабенькая. На нее чуть пахнет, она и простудится и закашляет.

Это говорила почтенная няня, отводя от окна Люлю, белокурую девочку лет одиннадцати. За Люлею стояла бледная черноглазая девочка Надя и со страхом глядела на ворчавшую няню. Сестра ее Люля только неделю тому назад приехала на каникулы из института и девочка с восторгом смотрела на свою старшую сестру, девочку здоровую и бойкую.

– Ну, так пойдем искать Юру! – крикнула Люля, схватив за руку Надю.

– Сегодня шел дождик, без калош не выходите, – крикнула им вслед няня.

Няня была очень недовольна приезду шалуньи Люли, но когда вчера она услыхала почтовый колокольчик и увидала, что со станции едут на почтовых брат барыни со своим сыном Юрою, то она всплеснула только руками и проговорила:

– Ну, не быть тут добру!

Девочки, между тем, конечно, позабыв надеть калоши, бежали по саду, а им на встречу из-за старинной каменной беседки вышел мальчик и нес что-то в руках.

– Ах, что это за гадость! – воскликнула Люля.

– Ну, институтка, сейчас и гадость, – наставительно возразил Юра, – никакой тут гадости нет. Видишь, мертвая сова.

Сова была тотчас же положена на скамейку и дети тщательно стали рассматривать ее.

– Теперь нам надо устроить ее похороны, – предложил Юра, – но только, пожалуйста, без институтских возгласов. Похороны должны быть самые торжественные, как хоронили когда-то рыцарей, знаете, ровно в полночь.

– Да что ты, Юра, нас не пустят! – в один голос сказали девочки.

– Сейчас видно, что девчонки! – гордо воскликнул десятилетний мальчик. – Кто же узнает, что вы спите или участвуете в торжественной церемонии?

Слово «девчонки» так задело Люлю, что она теперь готова была уже на все.

– Как же мы это сделаем! – нерешительно проговорила она.

– Уже предоставьте все это мне. Я приду и разбужу вас.

Вечером няня отвела девочек спать, уложила их и ушла.

– Смотри, Надя, не засни, – шептала Люля, – а то не попадешь с нами на церемонию. Юра велел принести коробку из-под твоей куклы.

– Ах, как я боюсь, что засну, – отвечала Надя, уже начинавшая дремать.

В полночь, когда весь дом спал, дверь в комнату девочек тихонько отворилась и Юра, прислушиваясь к храпу няни, спавшей в смежной комнате, вошел к кузинам.

– Люля, вставай, пора отправляться! – сказал он ей.

Люля сейчас же соскочила и начала будить Надю. Это оказалось делом не очень легким, но все-таки Надя была благополучно поставлена на ноги и дети, взяв с собою коробку, тихонько спустились с лестницы. Внизу они сняли с вешалки чьи-то мантильки, которые надели на себя, на подобие плащей. Сова была положена тут же в коробку, а коробка повешена на веревочку, чтобы нести ее.

– Мне жаль коробки, – чуть не со слезами проговорила Надя.

– Плакса! – прошептал Юра. – Мы вот не возьмем тебя с собою.

Надя тотчас же покорно взялась за веревочки и с Юрою понесла гроб. Люля торжественно шла вперед. Пройдя прихожую, они, тихо ступая голыми ножонками, прошли залу и гостиную. Оставалось только отворить дверь на террасу и, выйдя в сад, пойти к каменной беседке, но предатель ключ никак не хотел повернуться.

– Пусти, я отворю, – заявил Юра, опуская на пол гроб с совою.

Но и ему ключ также не повиновался.

– Пусти меня, – опять сказала Люля и, на этот раз, ключ повернулся и участники процессии торжественно выступили на каменный пол террасы; Люля, важно шагая, спустилась с лестницы, как вдруг случилось нечто ужасное… Надя тихо вскрикнула и присела, Юра, бросив картонку, убежал, а Люля окаменела от страха. Дядя, их строгий дядя, проговорил:

– Куда это вы собрались?

Никто ничего не отвечал.

– Идите спать!

Он взял на руки Надю и понес ее, Люля опустив голову, пошла за ним.

На другой день маленькие шалуны были призваны к верховному судье, дедушке, и со слезами на глазах они дали слово вперед не шалить.

Только одна бедная Надя, которая была виновата менее других, пострадала более всех: она простудилась и долго пролежала в постели.

МУХА
(Посвящается Инночке Ф-вой)

Глава I

нночка жила с бабушкою и мамою. Хотя ей было очень весело, но она нередко говорила своей маме:

– Ах, мама, какая Катя счастливая! Какая у нее хорошенькая собачка!

Инночке минуло восемь лет и она начала довольно серьезно заниматься и училась так хорошо, что учительница ее обещала подарить ей ко дню рождения что-нибудь очень хорошее.

Уже с каким нетерпением ждала Инночка этого дня! Накануне она легла нарочно раньше спать, чтобы поскорее прошло время. Заснув ранее обыкновенного, она проснулась, когда, еще не начинало светать, и тотчас же села на свою кроватку. В комнате только слышалось дыхание ее няни, которая спала по другой стене. При свете тихо теплившейся лампадки Инночка пристально осмотрела всю комнату, но подарков еще около ее кроватки, не лежало. В это время в гостиной пробило пять часов.

– Как рано! – подумала она, – полежу еще и помечтаю о тетином подарке.

Учила ее тетя Варя, которая и обещала ей подарить что-то необыкновенное. Мечтать о неизвестном оказалось очень трудным и Инночка сладко заснула; проснулась же она, когда мама уже встала, а бабушка одевалась. Нянина же постель была убрана и покрыта белым покрывалом.

Подле кровати на стуле сидела большая кукла, рядом на столе стояла мебель, лежали книжки и коробки с другими игрушками.

– Ну, вставай скорее и одевайся! – сказала мама, – тетя Варя прислала тебе подарок, но ты его не можешь получить, лежа в постели.

Инночка мигом была одета, вымыта и с новою куклою на руках вышла в другую комнату.

На полу стояла корзинка, прикрытая бумагою и перевязанная веревочкою.

– Это верно виноград! – крикнула девочка, подбегая к корзинке.

– Этот виноград надо развязывать осторожнее, – заметила ей бабушка.

Инночка на полу же развязала корзинку и сняла бумагу. На дне корзинки на подушке лежал какой-то серый мохнатый клубочек. Инночка дотронулась до него рукою и увидела, что он мягкий, теплый.

– Мама, что это такое? – спросила она.

Но в эту минуту щеночек проснулся и, подняв свою мохнатую мордочку, потянулся.

– Ах, какая маленькая собачка, точно муха! – крикнула девочка.

– Ну, муха, так мухою ее и назови.

Собачка была роскошь, просто на диво! И такая маленькая, как только может быть мала собачка; мордочка у нее была серенькая, с черным носиком, мохнатая и с шерстью, торчавшею во все стороны.

Инночка осторожно достала ее из корзинки и поставила на пол. С этой минуты милее Мухи у нее не было игрушки. Муха росла очень тихо и через год была почти такою же Мухою, какою явилась к Инночке, но за то она была теперь умною и ученою Мухою. Она не только танцевала на задних лапках, но ходила за Инночкою на задних лапках, как лакей, и точно понимала все, что девочка ей говорила:

– Пойдем гулять, подай мне калоши! – говорила ей ее маленькая хозяйка и Муха со всех ног летела в прихожую.

– Подай маме папиросы! – приказывала ей Инночка и Муха в один момент вскакивала на диван, осматривала стол, вскакивала на стулья, осматривала туалет, этажерки и приносила папироски.

Бабушкин носовой платок она тоже знала отлично. Если же найти что-нибудь оказывалось ей не под силу, то она начинала неистово лаять и визжать.

Наступил май месяц. Инночка с мамою и с бабушкою собрались в деревню в Ладожский уезд. Накануне Инночка собрала и уложила своих кукол, а к десяти часам утра вся семья уже была на пароходной пристани. У дам всегда бывает много узелочков, и у Инночкиной бабушки было много корзинок и узелочков так что у няни и у девушки Елены были полны руки. Как на беду, Муха не хотела сидеть на руках и Инночка держала ее на веревочке.

– Скорее! скорее! – распоряжался капитан, пропуская на пароход публику.

Мама вела Инночку за руку, идя вслед за старою бабушкою. Они повернули направо и бабушка стала уже спускаться в каюту, когда раздалась команда:

– Убирай сходню! – и пароход, свистнув, тронулся с места.

– Мама! Мама! Ай! Ай! – вне себя закричала Инночка, стараясь вырвать от нее свою руку.

– Что такое? Что такое?

Вместо всякого ответа, Инночка подняла перерезанную веревку, на которой была привязана Муха.

Что делать? Вернуться на берег не было уже возможности.

– Ее, конечно, украли, – объяснила бабушка, – видишь, как разрезан шнурок – острым ножом.

Инночка упала на лавку и рыдала неутешно. Никакие уговоры, никакие утешения не помогали, девочка рыдала все сильнее и сильнее.

– Кто же в этом виноват, барышня, – сказал какой-то пассажир, – ведь вы сами плохо смотрели за собачкою. За что же нас-то наказываете криком?

Инночка немножко сконфузилась и стала только иногда всхлипывать. Горе ее было действительно очень сильное, и она целый день ничего не ела и заснула, когда пароход остановился в Лаве, где ее пересадили в тарантас. Она продолжала тихо плакать и во сне.

Глава II

Муху действительно украли. На пристани подле Инночки стоял какой-то парень в серой жакетке и смотрел на разные штуки собачки. Девочка очень любила похвастаться своею собачкою и при всей собравшейся на пристани публике она заставляла Муху и танцевать и ходить на задних лапках. Эти-то таланты Мухи и зародили в серой жакетке мысль похитить ее. Когда к пристани подошел пароход, чтобы взять публику и идти дальше, он во время толкотни перерезал шнурок, схватил Муху на руки и, когда пароход отчалил, он уже завертывал с нею за угол, а через пять минут сидел на верху конки и ехал вдоль Литейной. Далеко, в Измайловском полку, он вошел во двор, где стоял покривившийся серый деревянный домишко, и прошел прямо в этот домишко. Тут жили два шарманщика, сидевшие в эту минуту за своим ранним обедом. Они видимо собрались уже выходить и торопились пообедать.

– Здорово, земляки! Хлеб да соль! – проговорил вошедший парень.

– Здравствуй, Павлуша. Не долг ли принес? – спросил его шарманщик постарше.

– Да, Василий Иванович! – ответил парень, – принес я вам за долг собачку, только прибавочки рублей пять попрошу.

– Что больно много захотел?

– Да много такое диво и стоит.

Спустил парень в серой жакетке Муху и стал ее заставлять плясать. Сначала испуганная Муха поджала хвост и забилась под скамью, но, в конце концов, ее таки заставили показать свое искусство в танцах.

– Да, собачка хороша, – сказал шарманщик, – теперь можно и поторговаться.

Долго спорили и кричали земляки, наконец парень, получив три рубля, ушел, очень довольный таким выгодным приобретением.

Муха была названа Мышью, вероятно, потому, что она была серого цвета; жизнь ее у шарманщика началась с ударов плеткою, о которой она прежде и понятия не имела.

Впрочем, Мухе немного доставалось: она очень скоро поняла ту роль, которую ей предназначалось играть в собачьей комедии. Одетая в красное платьице и соломенную шляпу с длинною лентою, она должна была, как барышня, грациозно присесть перед своим кавалером и пойти с ним кружиться. Могу вас уверить, что Муха делала реверанс лучше многих нынешних барышень и затем быстро начинала кружиться со своим другом Амишкою. Жизнь ее у шарманщика не совсем была лишена радостей, хотя она грустила о своей милой Инночке не меньше, чем та грустила о ней. Муха неистово радовалась, когда по утрам их выпускали на двор и она могла бегать и возиться со своими товарищами по искусству. Ровно через два года жизни ее в сереньком домике, их поутру выпустили гулять на двор. Калитка обыкновенно в это время запиралась. Но в этот день ее отворил какой-то мальчик, который заглянул во двор и опять отошел, оставив щель, по крайней, мере в четверть.

Чуткая Муха услыхала, что за воротами кто-то внятно говорил:

– Мышь! Мышь! Хочешь сахару? Те… те!

Этого было довольно. Муха вмиг перепрыгнула через порог калитки и выскочила на улицу.

Когда шарманщик вышел на двор, чтобы собрать своих собак, Мухи, лучшей актрисы его труппы, не было налицо.

С этого дна началось мыканье бедной собачки. Ее украл сын прачки для себя и очень полюбил ее, но мать продала собачку барыне, не сказав сыну. У барыни Муху прозвали Бижу, но только первый день хозяйка занималась ею. Вечером приехал какой-то господин и, взглянув на Муху, презрительно сказал:

– Фи, какая дрянная собачонка, только мала, а совсем не породиста.

Барыня стала спорить.

– Дайте Брэма и вы увидите, что она неизвестной породы, – утвердительно сказал гость.

Бедная Бижу, разжалованная в дрянные собачонки, попала в девичью, где ее не очень любила горничная и всегда сердито дергала за шнурок, когда выводила на двор. Печально жилось тут собачке. Зачастую сидела она по целым суткам голодная, а когда прибегала в кухню, то кухарка кричала на нее:

– Не вертись под ногами, противная!

Но Муха не была ни противною, ни надоедливою собакою. Почтальон, приносивший утром газеты, часто гладил ее мимоходом и она никогда не пропускала случая выскочить к нему и поласкаться. Однажды она выскочила к почтальону, а торопившаяся девушка взяла газету и тотчас же заперла дверь, не дав собачке времени вбежать в прихожую.

Муха очутилась на улице и, обрадовавшись свободе, понеслась со всех ног куда глаза глядят. Дело было осенью. Она сейчас же выпачкалась, а дождик смочил ее мохнатую шерсть и она сразу из хорошенькой сделалась безобразною. Целый день бегала она, отыскивая себе пристанище, и к ночи забилась где-то под воротами и легла спать. Не что это был за сон? Она была страшно голодна и дрожала от холода. Много месяцев провела Муха под воротами и в помойных ямах. Шерсть местами у нее облезла, и она стала зябнуть еще более. Отыскивая себе пищу, она бегала и по глухим и по многолюдным улицам. Видит она, что из лавки выходит мальчик с нянею и мальчик ест пряник. Муха тотчас же вспомнила, как бывало Инночка кормила ее пряником и заставляла стоять на задних лапках; поэтому подойдя к мальчику, она вытянулась, как солдат, и присела, как барышня. Мальчик тотчас же отдал ей остаток пряника, а Муха, проглотив его, преважно пошла за ним на задних лапках.

– Няня! Няня! Что за собачка! – кричал мальчик.

– Что ты! Что ты, Боря! Не тронь ее, она точно больная.

Но мальчик не унимался и, лаская, привел Муху домой. Муху тотчас же накормили и она, показав в гостиной все штуки, которые умела делать, очень довольная теплом, забилась под детскую кроватку и заснула. Она проснулась среди ночи. В доме никто не спал. У Коли так заболело горло, что он задыхался, а призванный доктор объявил, что у него дифтерит.

– Где мог он заразиться? Где мог он заразиться? – ломая руки, говорила мать.

– Везде можно заразиться, – отвечал доктор, – каждая вещь может заразить, кошка, собака…

– Собака! – крикнула мать. – Он сегодня привел с улицы собачонку и ласкал ее.

– Ну, вот видите! А почему вы знаете, откуда эта собака?

И вот бедная Муха опять очутилась без приюта на улице.

Глава III

Прошло три с половиною года с тех пор, как у Инночки украли Муху. Перед Крещением был страшный мороз и Инночка возвращалась откуда-то с мамою, вечером, когда уже были зажжены фонари. Повернув на Бассейную, где они жили, они шли довольно скоро, но вдруг Иннина мама уронила сверток, который держала в руках, и им пришлось остановиться, чтобы поднять его, так как он откатился довольно далеко.

Когда Инночка нагибалась, чтобы поднять сверток, она услыхала за собою визг.

– Точно Муха, – проговорила она и оглянулась.

Бедная умирающая собачка при звуке голоса своей милой барышни собралась с последними силами и поднялась на задние лапки.

– Муха! Муха! – вне себя крикнула Инночка, но Муха стоят более не могла и, свалившись на сторону, вытянулась и закрыла глаза.

Иннина мать, боясь, чтобы с девочкою чего-нибудь не сделалось, быстро вынула из кармана газету, завернула в нее собаку и, взяв ее к себе под шубу, сказала:

– Идем, Инна, скорее домой!

Через пять минут они были уже у себя в прихожей и весь вечер провозились с дышавшею еще собачкою. Когда подали чай, она хотя еще и лежала, но глаза у нее были открыты и она иногда виляла хвостом. На другое утро она уже была на ногах и бегала как ни в чем не бывало.

Теперь Муха опять обросла шерстью и так же счастлива, как и ее хозяйка.