Текст книги "Звездочка (Рассказы для маленьких детей)"

Автор книги: Людмила Шелгунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Придя в себя от испуга, все, стоявшие на палубе, невольно взглянули на капитана. Он стоял бледный и сосредоточенный, но каждый из пассажиров заметил как бы искорку радости, промелькнувшую в его глазах.

– Судьба наша, кажется, решена, – сказал он, – мы еще пока живы. Эта льдина оказывается не пловучею; вы видите, что о нее разбивается лед. Пойдем, посмотрим, в каком мы положении… Возьмите, впрочем, ружья, – добавил он. – Без ружей выходить опасно, хотя белых медведей на южном полюсе нет.

Ружья были приготовлены в каюте. Кроме капитана, превосходного стрелка, с ружьями никто почти не умел обходиться.

Капитан спустился на льдину первым. В коротком меховом пальто, в высоких сапогах, он казался еще выше, чем был в действительности. За поясом у него торчал топор, а в руках он нес ружье.

– Мэри, – крикнул он жене, – не спускайся, я осмотрю все сначала один. Скажи, что я пойду один.

Обойдя вокруг парохода, он только покачал головою. Нос парохода был совершенно разбит или, лучше сказать, отбит. Осмотрев тщательно судно, капитан пошел вперед. За сто сажен от парохода он остановился у темного возвышения, достал топор и стал осторожно отбивать лед.

Вернувшись к «Британии», он крикнул мужчинам:

– Мы или на острове или на материке, – сказал капитан, – во ста саженях от нас гранитная скала.

Несколько человек спустилось к капитану и целою партиею отправилось вперед на разведки.

Скала, действительно, была гранитная; чем дальше шли наши разведчики, тем скал этих было все больше и больше. Капитан принялся рубить снег между скалами и очень скоро убедился, что они стоят не на льдинах.

– На некоторое время мы обеспечены от произвола моря, а так как мы стоим на мели, то все-таки сегодня мы можем переночевать еще на «Британии», а завтра составим совет и решим, что нам потом делать.

Вернувшись назад, разведчики успокоили остальную компанию, развели огонь и вскоре на стол был подан горячий ужин.

Ночь прошла хотя спокойно, но из пассажиров спали немногие. Всякий, по своему, обдумывал свое положение. Часа в четыре утра капитан вышел из каюты и спустился на землю. Темза и Амур бежали около него. Небо было ровного серого цвета и солнца не было видно. Пройдя немного вдоль берега, капитан наткнулся на целую компанию тюленей. Собаки бросились было к ним, но Гиллон тотчас же отозвал их. Он не хотел пугать единственных обитателей земли, которая с настоящего времени должна была служить им пристанищем. Кроме тюленей, он увидел и пингвинов[4]4
  Пингвины – птицы из отряда плавающих, у которых крылья без перьев, вместо которых чешуйки; ноги почти у хвоста. Живут в южном полушарии.


[Закрыть]. Ледяной коры не было на тех местах, по которым бежала вода, таявшая от солнца и на пригорках. Но растительности не было и следов; не было не только никаких деревьев, но даже и малейшей травки. Капитан обошел довольно большое пространство и, взвесив все виденное, напряженно начал обдумывать свое положение.

– Могло быть и хуже этого, – раздумывал он, – могли ведь и просто потонуть…

Но размышления его были прерваны звоном на пароходе. Конечно, звук колокола в первый раз раздавался в этих пустынных местах. Капитан тотчас же отправился на призывный звук колокола.

В каюте все были налицо и, можно сказать, что молодежь была даже весела. Когда девушки начали перемывать посуду, капитан открыл заседание.

– Господа! – начал он, – нам следует теперь поблагодарить Бога, что Он провел нас через все опасности и невредимо допустил вступить на твердую землю.

Все тотчас же встали и горячо помолились.

– Теперь позвольте мне высказать вам свой взгляд на наше положение. Оно вовсе не так безнадежно, как это вам, может быть, кажется. Прежде всего, нам надобно выстроить себе ледяные дома и безусловно все выгрузить с «Британии», которая может быть сдвинута с места сильною бурею. Из «Британии» же мы можем выстроить себе хорошее судно. Торопиться нам нечего, так как продовольствия нам хватит лет на десять. В числе разнообразного груза, мною взято много пшеницы, ржи, овса и всякого другого зерна. Есть у нас и консервы, и даже есть животные, как в Ноевом Ковчеге. Есть у нас и топливо, и спирт и сахар. Вообще, у нас найдется много полезного для нашего будущего хозяйства. С Божьего помощью, начнем выгружаться сегодня же. День мы, мужчины, должны распределить самым правильным образом, а наши дамы пусть занимаются хозяйством и колоколом призывают нас к еде. Вы, Шварц, сейчас же сведите скотину на землю и там напойте ее свежею водою. Скоро солнце обогреет и побегут ручейки снеговой воды.

Остальным мужчинам тоже распределены были занятия и через полчаса началась самая деятельная работа. По устроенным сходням сведены были все животные. Прежде всего, свели лошадь, потом осла, двух коров, трех свиней, трех овец и целое общество кур с двумя петухами.

Животные очень обрадовались, что могут поразмяться и прыжками выражали свою радость.

Рабочих было шесть человек; так как тяжести приходилось спускать только на берег, то, конечно, работа подвигалась быстро. Ровно в двенадцать часов колокол призвал рабочих к обеду. Уставшая компания весело села за стол и усердно принялась за обед.

– Однако, давно уже вы не ели с таким аппетитом, – указала капитанша, очень довольная, что стряпня ее быстро уничтожалась.

После обеда рабочие легли отдохнуть, а Марья Ивановна, покормив кур, взяла удочку и пошла вдоль берега. Она была страстною любительницею этого рода охоты и, нужно правду сказать, была опытным рыболовом. Выбрав удобное место в заливчике, она закинула удочку в полынью, и так как рыба в той местности не привыкла остерегаться приманок, то поплавок ее тотчас же заколыхался. Опытною и привычною рукою она выдернула удочку и вместе с нею рыбу, фунта в три весом. Поймав еще несколько рыб, она завернула их в платок и отнесла в кухню. Марья Ивановна рада была, что может сделать сюрприз мужу, который не далее как сегодня утром говорил, что он боится развития у них цынги, так как она развивается, между прочим, и от постоянного употребления соленой провизии.

Спрятав рыбу, она опять сошла вниз, позвав с собою Шарлотту. Анне же поручено было остаться с мистером Пализером.

– Пойдемте, Шарлотта, погулять и посмотреть на место нашего будущего поселения, – сказала она.

Шарлотта с радостью согласилась.

Берег шел отлого в гору и весь был засыпан гранитными скалами. В одном месте гранитные глыбы стояли целым рядом, точно солдаты, и, заваленные снегом с южной стороны, были совершенно чисты с северной, так как лучи солнца согнали, с этой стороны весь снег, оголив грунт, состоявший исключительно из крупного песку.

За обедом, отведав свежей рыбы, капитан и прочие пассажиры нашли ее прекрасною, почему и решено было, что по воскресеньям вся колония будет заниматься рыболовством.

Через неделю выгрузка была окончена. Рабочих рук у мужчин прибавилось, так как Шарлотта и Анна тоже заявили желание заняться разгрузкою и работали не хуже мужчин.

– Теперь мы примемся за постройку ледяного дома, – сказал капитан, – а там и за разборку «Британии». Дни, как видите, заметно убывают, и к наступлению вечной ночи нам надо быть совершенно готовыми, чтобы встретить это время во всеоружии.

Место между скал, отысканное капитаном, было вполне одобрено колониею, а потому тотчас же принялись строить среднюю общую комнату. Прежде всего, в середине поставили печь, а затем начали выводить стены, из ровных глыб снега. Комнату сделали круглою, а потолок свели в виде палатки, к трубе от печки. Чтобы снег не подтаивал от жара трубы, ее обложили деревом и смазали цементом, оказавшимся на пароходе. Эта круглая гостиная была большая и светлая, потому что в окна вставили рамы со стеклами, взятыми из кают парохода. В ней было шесть дверей и шесть окон, на ровном расстоянии одно от другого. Пять дверей вело в пять небольших круглых спален, сделанных точно также в виде палаток, с небольшими окошечками. В каждой из спален поставлено было по две кровати, по два стула и стол. Шестая же дверь шла в такую же большую комнату, как и гостиная, но ход в нее шел через небольшой коридор. В этой круглой комнате была и кухня, и кладовая и баня, куда обязательно должны были каждое утро являться все и окачиваться водою.

Глыбы снега, лежавшие нетронутыми доселе целые века, теперь обделывались и подвозились на лошади, на сколоченных наскоро дровнях. Постройка эта заняла всего три дня, а на четвертый, тут же поблизости, принялись за постройку скотного двора. Его постройку повели так, чтобы в него можно было попасть прямо из кухни.

V

К половине марта все было уже готово и решено было перебраться на новоселье. В день переезда Марья Ивановна, за утренним кофе, объявила, что теперь у них уже не две собаки, а целый десяток, так как у Темзы родилось восемь щенят.

Известие это было встречено, как хорошее предзнаменование, означавшее, что жизнь в новом доме потечет счастливо. Так, по крайней мере, решил Шварц.

Позавтракав, вся колония принялась за переноску остальных вещей с парохода. В последние дни колония помещалась уже не в общей каюте, так как из нее были взяты камин и печка, а в каюте второго класса.

Когда вечером зажгли лампы в новой гостиной, то все были очень довольны, в особенности, когда Марья Ивановна подошла к фортепиано и спела хорошенькую народную песенку.

Каждая спальня имела дверь и могла запираться, но капитан советовал спать с открытыми дверями, для того, чтобы было теплее.

– Теперь у нас жарко, потому что на дворе не особенно холодно, но ведь здесь, под 68° 45′ южной шир. и 51° зап. долг., будет так холодно, что страшно будет высунуть даже нос. Вот тогда-то, пожалуй, придется нам поставить еще чугунку, или же топить ночью.

Кроме фортепиано, в гостиной стояли мягкие диваны, кресла, столы и стулья, так что наши путешественники иногда забывали даже, что живут в снежном доме.

На другой день после переезда опять началась работа. «Британия» понемногу разбиралась и лес, на лошади и осле, отвозился от берега, выше, к тому месту, где предполагали устроить мастерскую. Мастерскую сделали тоже из снеговых глыб, но так как ее надо было сделать очень высокою, то своды устроили из железных полос и толстых досок, которые положили на скалы. Так как вскоре должна была наступить многомесячная ночь, то в мастерской подвесили к потолку все лишние лампы, чтобы иметь возможность работать во время многомесячной тьмы.

Капитан работал с необыкновенною энергиею и своим рвением воодушевлял всех. Два раза в неделю, все мужское население отправлялось на охоту за тюленями и на тюленях училось стрелять.

– Куда нам такую массу тюленей? – спрашивал Шварц.

– Собак кормить, – отвечал Кархола.

– А шкуры их нужны нам для обуви, – прибавлял капитан.

К апрелю месяцу убито было до сотни тюленей и наловлена масса рыбы, которую зарыли в снег, около кухни.

В один вечер, Шварц, вернувшись из скотной, заявил, что сена осталось уже немного, хотя овса хватит еще надолго.

Решено было уничтожить лошадь и осла, которые теперь, с окончанием перевозки, оказались излишними, и сохранить оставшийся корм для коров, тем более, что они в то время давали молоко. К такому безжалостному решению пришли не только по необходимости, но даже и в том соображении, что животные не могли бы перенести периода постоянной ночи.

В тот день, когда началась постройка нового судна, которое предположено назвать «Ковчегом», работы в мастерской продолжались всего два часа, потому что поднялась такая метель, что переходить за лесом в крытый сарай не было никакой возможности. В этом же сарае хранились груз, уголь и провизия. Наши рабочие, все занесенные снегом, явились домой и порешили в дурную погоду не выходить из дома.

– В самом деле, это завывание ветра наводит страшную тоску, – говорил мистер Пализер, – а когда мы все вместе, как-то легче на душе.

В два часа было уже совсем темно: поставив стол около камина, мужчины сели шить себе сапоги из тюленьих кож, а женщины принялись за приготовление к ужину пельменей из рыбы.

– Это сибирское кушанье, действительно, прекрасно и удобно, – заметил Пализер, – в короткое время наша дорогая хозяйка-капитанша заморозила уже целый мешок пельменей.

– Мы будем их делать каждый вечер, до тех пор, пока не наделаем на всю зиму, – отвечала капитанша на замечание Пализера.

В это время дверь из кухни отворилась и вошел Шварц. Сняв шубу, он торжественно сказал:

– Поздравляю с приращением нашей колонии! У нас шестнадцать поросят!..

– Сегодня я осматривал наших животных, – сказал капитан, – и нахожу, что необходимо зарезать овец, потому что они худеют; следовательно, если мы их не съедим, то их съедят наши собаки, а у них, кроме запаса тюленей, есть еще целая лошадь и осел.

Предложение капитана было принято, овцы зарезаны, а мясо отправлено в кладовую. Недели через две, когда дней вовсе не стало, участь овец разделили и свиньи; их тоже закололи, оставив только поросят.

Чтобы животным было теплее, в скотной поставили печку и изредка ее протапливали. Вообще же, все заметили, что с наступлением бесконечной ночи, животные как-то заскучали. Собаки, может быть, тоже заскучали бы, если бы целый день не были с людьми и только на ночь уходили спать в кухню.

В самый Светлый праздник, с утра, была вьюга и шел снег. Три дня сидела наша компания взаперти, потому что действительно нельзя было выйти.

– Надо бы рыбы и угля, – заявила капитанша на четвертый день, – да и скотину мы уже три дня кормим сухою рыбою и зерном.

Решено было добраться до кладовой.

Когда строили кухню, то, в виду того, что дверь могло занести снегом, ее привесили так, что она отворялась внутрь, и только благодаря этой предусмотрительности можно было пробраться из кухни под открытое небо. Снегу нанесло две сажени и хотя сарай и мастерская были тут же, недалеко, но все-таки добраться до них было трудно.

– Вот что надо нам делать, – сказал капитан, осмотрев насос, – чтобы не трудиться и на будущее время, надо рыть коридор в сараи, и по этому коридору мы будем ходить. Снег совсем рыхлый, а если где и обвалится, то это не важно. Сережа, приготовьте ночники, они нам понадобятся при рытье туннеля.

Отрыв выход из кухни на верх, мужчины принялись вырезать глыбы снега и наваливать их на сани, которые вывозили собаки. Коридорчик делался в полтора аршина ширины и два с половиною вышины. Ночники из тюленьего жира начали тотчас же нагревать коридорчик, освещая его в то же время, и стены от теплоты покрылись ледяною корою, сначала, впрочем, очень тоненькою.

– Завтра мы укрепим потолок палками и железом, чтобы не обвалился, – сказал капитан, – а теперь покуда достаточно и этого. Вы, Кархола, опытный человек, – обратился он к шкиперу, – так как бывали у эскимосов; выйдите на верх и определите поточнее: где находится дверь в сарай?..

Через несколько минут Кархола стал рыть сверху.

– Довольно, довольно, теперь знаем, – крикнули ему из коридора.

Через минуту Кархола был уже внизу и прямо пробежал в кухню. Он так озяб в эти несколько минут прогулки наверху, что даже испугался, не отморозил ли щеки или носа?

– Все цело, – успокоила его Марья Ивановна.

Скоро рабочие наткнулись на дверь и дело было слажено. Выбрав из сарая, что было нужно, они стали делать коридор и в мастерскую.

С этой поры, заживо погребенные целый месяц не выходили на мороз. Коридоры их держались отлично, а чтобы добыть себе воды, они брали глыбу снега и оттаивали ее в кухне.

День распределялся так, что плотничать уходили поутру и работали до трех часов, а в три часа уже все сидели вместе и не расходились. Мистер Пализер, живший в одной комнате с Сережею, вставал при его помощи только к трем часам и выходил в общую комнату.

К концу июня все сильно утомились этою подземною жизнью. На воздух выходил только капитан и когда видел южное сияние, то сейчас же оповещал всех.

– Девочки, идите гулять. – часто говорил он немкам, – вы ведь точно мертвые, в вас кровинки не видно…

Немки иногда слушались и выбегали минут на десять, но капитанша постоянно говорила, что ей нет времени, и действительно, дела у нее было не мало.

Однажды, вечером, капитан посмотрел на жену и заботливо заметил ей, что она страшно бледная.

– Мне сегодня нездоровится что-то, – отвечала Марья Ивановна.

У всех присутствующих как бы защемило в душе. На следующий день Марья Ивановна хотела было встать, но уже не могла и тут началась ужасная жизнь в подснежном дворце. Все суетились около больной, очень скоро лишившейся сознания, все смотрели друг на друга в тревожном страхе и боялись, что мысль их отгадана. Капитан забыл все, и еду и постройку, и не отходил от больной. Мистер Пализер взял аптеку в свое ведение и лечил больную как умел. Три недели капитанша, превратившаяся в скелет, боролась со смертью; она постоянно бредила.

– Сэрежэньки, – просил капитан, – послушайте, что она говорит, может быть ей надо чего-нибудь; с тех пор, как она потеряла сознание, она говорит только по-русски.

– Она постоянно говорит о лете и о цветах, – отвечал Сережа.

– Бедная женщина! – заметил Пализер. – Это на нее подействовал мрак!..

– Солнце выходило вчера на четверть часа, – сказал Шварц, – не разгрести ли нам около окошек?

– Непременно, непременно и как можно поскорее, – заговорили все и тотчас же все бросились за лопатами и кирками.

При больной остался только муж да Пализер.

Работа быстро закипела. Несмотря на сильный мороз, никто из мужчин не пришел погреться до тех пор, пока окошко в комнату Марьи Ивановны не было откопано.

Когда на горизонте показалось багровой солнышко, лучи его упали в комнату больной.

Марья Ивановна дышала как будто спокойнее. Капитан нагнулся к ней и тихо сказал:

– Мэри, посмотри, родная, вечный мрак кончился!..

Марья Ивановна открыла глаза и слабо улыбнулась.

На глазах капитана показались слезы: его жена пришла в сознание и у него явилась надежда на ее выздоровление.

Вечером, в тот же день, она тихо позвала мужа и спросила:

– Долго я была больна?

– Почти месяц, Мэри.

– И видела во сне или в самом деле, что солнышко всходило?

Капитан подтвердил, что это не сон.

– Ну, и слава Богу! – вздохнула она, – выпускайте наших животных на воздух в светлое время, – распорядилась она.

Болезнь Марьи Ивановны послужила уроком и капитан заставлял всех без исключения работать и гулять. Из старых полос железа были сделаны коньки и все мужское население ежедневно занималось катаньем на коньках, пока светило солнце. Оригинальнее всех был бедный Шварц: не умея кататься, но, в то же время, сознавая необходимость движения, он аккуратно каждый день выходил на лед, привязывал коньки, при первом же шаге падал и, сев на лед, глубокомысленно почесывал ушибленное место. Сережа сделал сани, заготовил хомуты и впрягал молодых собак, чтобы приучить их возить даже тяжести. Когда собаки были обучены, катанье на собаках сделалось любимым развлечением всей молодежи.

Когда Марья Ивановна встала в первый раз с постели, мужчины снова принялись за постройку «Ковчега». «Ковчег» строился на громадных полозьях, на которых его предполагали спустить в море. Дни стали прибывать очень быстро и в мастерской работали уже без огня. В первый же хороший, ясный день Марью Ивановну потеплее укутали, посадили в сани и Сережа прокатил ее на собаках. Это было в воскресенье. В три часа солнце село и все собрались в гостиную.

– Господа, – сказал Пализер, – болезнь нашей дорогой Марьи Ивановны не прошла для нас даром. Все мы теперь более прежнего стали заботиться о нашем здоровье. Я же в этой болезни усмотрел для себя указание. Я стар, мне уже семьдесят лет и я так слаб, что могу ежеминутно ждать смерти. Я богатый человек, но, к несчастью, совершенно одинокий. Это одиночество так тяготило меня, что я, кончив свои дела в Англии, поехал разыскивать своего племянника в Америку. В Венецуэле я узнал, что какие-то Пализеры живут в Новой Зеландии, и вот я отправился было туда, но, вместо Новой Зеландии, попал сюда и, вместо неизвестных мне Пализеров, нашел себе наследника, к которому от души привязался. Я говорю о Сереже, которому и хочу оставить все, что имею.

Сережа смутился и начал было говорить, что этого ничего не нужно, но капитан остановил его, сказав, что не его дело рассуждать.

– Из Англии, – продолжал старик, – я выехал с твердым намерением найти себе наследника и там же сделал четыре экземпляра завещания, которые все подписаны нотариусом, стряпчим и мною. По экземпляру я оставил у нотариуса и у стряпчего, а два остальных взял с собою, и вот теперь я впишу в них текст завещания, а вас, капитан, вас, Шварц, и вас, Кархола, прощу присутствовать в то время, когда я буду писать, а потом засвидетельствовать, что писал действительно я.

Все присутствующие были поражены неожиданностью, а Сережа сидел как ошпаренный.

Завещание было написано и прочитано во всеуслышание. В завещании значилось, что всем присутствующим оставляется по тысячи фунтов стерлингов, а Сергею Васильеву остальные пятьдесят тысяч фунтов деньгами и, кроме того, имения Пализера. Когда завещание было подписано, старик передал один конверт Сереже, а другой капитану, и затем попросил Сережу принести из спальни свой сундучок. Из сундучка он вынул разные бриллиантовые вещи и раздал их всем присутствующим.

– Когда меня не будет, носите эти вещи в память обо мне. Я уверен, что вы отсюда выберетесь, – сказал он с убеждением.

В этот вечер все были очень серьезны и разошлись спать раньше обыкновенного.

С выздоровлением капитанши, постройка «Ковчега» пошла гораздо скорее. Когда начался постоянный день, около мастерской устроена была кузница, так что судно строилось не только прочно, но даже красиво. Внизу, вместо балласта, были положены в ящиках все железные вещи, какие только были в наличности. Тут были гвозди, винты, петли, разные домовые приборы, оказавшиеся в числе груза, разные инструменты и полосы железа. Судно предполагалось сделать с палубою, для того, чтобы его не заливало волнами.

С наступлением лета, когда температура средним числом была на 5° ниже нуля, наши обитатели приходили домой только ночевать. С весны прилетели массы разной птицы и запасы дичи ежедневно пополнялись и зарывались в снег, который таял только в полдень. Один раз Сережа вбежал в мастерскую и заявил, что на льду появилось множество маленьких птичек, которые нисколько не боятся его. Тотчас же все мужчины побросали работу и, захватив несколько горстей зерен и ружья, отправились на лед, чтобы настрелять неожиданных гостей на паштет. Стрелять, впрочем, им не пришлось, потому что голодные птички, завидя брошенный корм, целыми стаями бросились на него, так что их просто брали руками. Скоро птичек наловлено было такое количество, что паштеты делались не только несколько дней сряду, но даже ими лакомились и потом, так как значительная часть зарыта была в снег.

Между тем снеговой дворец, обтаявший изнутри и даже несколько снаружи, стал казаться точно прозрачным и при солнечном освещении принимал фантастические формы. Лето наши затворники провели довольно сносно. Русские даже радовались постоянному дню, говоря, что в России еще привыкли к светлым ночам. Судно к лету, однако же, не совсем было готово, потому что настоящий плотник был только один Кархола, который и учил плотничать других. Судно строилось по чертежам, составленным капитаном, и всем непременно хотелось построить судно прочное и хорошее, хотя небольшое.

Но вот наступило 10-е марта, равноденствие на всем земном шаре, и после этого дни стали опять заметно убывать; с каждою неделею дни стали укорачиваться и это подавляющим образом подействовало на всех обитателей подсолнечного дворца; все как-то приуныли, так как впереди предстояло переживать время полной тьмы, страшного холода и снежных заносов.

VI

К концу апреля «Ковчег» был готов совершенно. Все на нем было приспособлено для долгого плавания.

– Ну, господа, – сказал капитан, придя однажды в общую комнату, – «Ковчег» наш готов. Нам остается только положить провиант, сесть самим и плыть. Я предлагаю выйти 10-го сентября, в равноденствие. Море наше будет тогда чисто ото льда и мы направимся к мысу Горн, а там-то уже не трудно будет пробраться на материк.

– Только бы нам пережить эту зиму, – со вздохом сказала капитанша.

– Отчего нам и не пережить ее? – возразил капитан, с тревогою смотря на жену.

– Да ты посмотри! на кого мы стали похожи? – продолжала Марья Ивановна, – ведь краше в гроб кладут! Мы точно мертвецы…

– Боже мой, Марья Ивановна! – вмешался Сережа, – как вы мрачно смотрите на нашу жизнь.

– Что же делать, Сережа!.. К сожалению, я говорю правду, – ответила Марья Ивановна.

Ровно через месяц после этого разговора, все наши знакомые сидели в общей комнате и занимались шитьем теплых сапогов и рукавиц. Мистер Пализер сидел тут же. На столе стоял самовар и Марья Ивановна разливала чай.

– Мистер Пализер, вот ваш чай, – сказала она, подавая ему стакан.

Старик ничего не ответил и продолжал сидеть неподвижно, по-прежнему смотря прямо перед собою.

– Мистер Пализер, – тихо сказал Сережа, – с вами говорит мистрисс Гиллон.

Старик не шелохнулся. Капитан быстро встал со своего места и, подойдя к старику, взял его за руку.

– Он умер! – глухо проговорил Гиллон.

Все вскочили со своих мест. Сережа стал было оттирать покойника, в надежде, что с ним только дурно.

– Оставьте ваши труды, Сережа, – сказал Шварц, – старики часто умирают без всякой болезни. Положите лучше его на кровать!..

Смерть Пализер страшно поразила всех. Старика подняли с кресла и отнесли на кровать; дверь в его комнату заперли для того, чтобы там стало холоднее.

Никто в эту ночь не ложился спать и все просидели вместе, не нарушая торжественной тишины.

Утром мужчины вышли с заступами и вместо могилы, сделали маленький снеговой дом; потом сколотили гроб, положили в него покойника и на крышке написали его имя. Капитан, прочитав над ним главу из евангелия и молитву, велел нести его в снеговой дом. Печальная процессия тронулась к последнему жилищу Пализера, в сопровождении всей колонии. Поставив гроб среди снегового дома, вся колония стала сначала на колени, а потом, после краткой молитвы, прочитанной капитаном, мужчины завалили дом снегом, а наверху поставили крест, с фамилиею мистера Пализера и днем его кончины.

После похорон, жизнь, по-видимому, пошла прежним порядком, но это было только по-видимому, потому что у всех на душе лежал как бы камень; даже девушки не шутили и не смеялись, как было прежде.

– Нельзя ли нам, не дожидаясь весны, поехать к мысу Горн? – несколько раз уже спрашивал Шварц.

Капитанша его поддерживала.

– Ведь судно наше на полозьях? – говорила она, – у нас двадцать здоровых собак, полуторагодовалые телка и бычок, да нас девять человек. Неужели же мы не свезем нашего «Ковчега»?

– Конечно свезем, – отвечали все.

– Так едемте. Здесь теперь невыносимо! – восклицала Марья Ивановна.

– Мне самому очень тяжело, – говорил капитан, – но я боюсь, что мы поступим рискованно. Теперь так страшно холодно.

– Вот что я предложу, – сказал Шварц, воодушевившийся мыслью о возможности тронуться с места, – попробуемте отправиться. Если через неделю мы увидим, что это вещь невозможная мы всегда можем вернуться сюда. В каютке нашего «Ковчега» все девять человек могут улечься, следовательно, протащив судно верст двадцать, мы будем отдыхать не под открытым небом.

– Хорошо. В таком случае, начнемте готовиться, – сказал капитан, – съестного нам надо взять очень много. Кроме того, надо взять керосину, чтобы было на чем готовить кушанье. Да и вообще, надо прихватить все, что только возможно.

Через неделю все было уложено, сложено и капитанша, по русскому обычаю, посадила всех вокруг комнаты, потом все встали, помолились, потушили огонь и вышли из дома. Судно стояло вне мастерской. Замечательное сияние освещало путь нашим путникам. В гигантские полозья, на которых стоял «Ковчег», были запряжены бычок, телка и двадцать здоровенных собак. Мужчины стали впереди и дружно взялись за веревки, а женщины должны были помогать сзади. Каюта шла вдоль всего судна, но она была разделена на три части: в одной, самой большой, помещались цистерны для пресной воды, мука, зерно, консервы и все продовольствие; в другой было приготовлено место для двух животных, петуха и трех куриц, а в третьем отделении помещались люди. На верху, на палубе, навалены были мороженая рыба, тюленье мясо и жир.

Жизнь под снегом заставила думать о будущем путешествии и, по-видимому, ничего не было забыто.

Караван тронулся 1-го июля. Пройдя всего верст пять, он остановился отдохнуть. Для собак и скотины на этом привале ничего не устроили, потому что капитан заявил, что отдыхать будут недолго.

На этом привале капитан дал всем по рюмке коньяку и затем караван снова тронулся.

– Сережа, где у вас завещание? – спросил капитан.

– В сундучке, – отвечал Сережа.

– Когда приедем на ночлег, возьмите его и все свои документы, попросите Мэри зашить их в мешочек и наденьте на себя. С нами теперь может все случиться.

Проехав еще пять или шесть верст, капитан скомандовал остановиться на ночлег.

– Дамы, отправляйтесь в каюту и приготовьте чай и что-нибудь поесть. Я видел там у Мэри целые кули с пельменями.

Мужчины в какие-нибудь полчаса сделали снеговой дом и поместили в него скотину и собак.

– Теперь мы отдохнем часов восемь, а потом двинемся опять. Завтра мы пройдем верст двадцать, а послезавтра, если удастся, пройдем все тридцать, потому что полозья будут глаже, а следовательно, легче будут скользить по снегу. Тридцать верст мы примем за норму ежедневного нашего путешествия и постараемся не отступать от раз принятого решения.

Все согласились с капитаном, тем более, что каждая лишняя верста приближала путников к открытому морю.

Целую неделю шел караван таким образом. Надежда поддерживала их настолько, что они не чувствовали утомления. Через неделю капитан, выбрав удобную минуту, достал свои инструменты и определил, что они находятся на 66° 45′ южной широты и 50° западной долготы.

– Теперь мы едем уже по морю, а не по суше, – весело сказал капитан, окончив измерения.

О возвращении никто уже более не думал, а все бодро подвигались вперед. Неделю спустя, капитан снова сделал измерения и определил, что они находились на 64° ю. ш. и 70° з. д. Почему они отклонились на запад, в то время как он, по компасу, направлялся прямо на север, он постичь не мог.

Переночевав в каюте, как это делалось обыкновенно, утром все было опять принялись за веревки, но капитан остановил их и заявил, что, прежде чем тронуться, он опять сделает измерение. Каково же было его удивление, когда он увидал, что его сегодняшние измерения не сходятся со вчерашними, хотя измерения производились на том же месте.