Текст книги "Путь воина: Неофит (СИ)"

Автор книги: Людмила Перова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Путь воина: Неофит

Глава 1

Часть 1. Мятежный дух.

Глава 1.

В году 6365 от сотворения мира стянулись темные тучи над Ладонежским княжеством, затуманили, заморочили они взор Великого Князя Зимовита Мирковича. Поселилась в сердце князя змея недоверия, пророчила измену, отравляла своими ночными нашёптываниями князю сон да так, что пошел он из стольного града Артоса войной на младшего брата своего Изибора. Содрогнулся славный город Орша, гнездо Изибора Мирковича, от новости, что признан младший брат Великого Князя изменником, да ничего поделать с тем не мог. Стало быть – войне быть между братьями! Было то в канун великой битвы, когда восток и запад схлестнулись не на жизнь, а на смерть.

Полдень выдался погожим – на синем-синем небе от горизонта до горизонта ни облачка, ни тучки.

По главной улице деревни Белые Липы, горделиво ехали ладные всадники на боевых конях, красных, что огонь в печи и черных, что обугленные головешки. В руках воинов, закованных в начищенные до блеска пластинчатые доспехи, на гладких древках развивались бело-зелёные флаги. Трепетало белое полотно, а на нем, как живой, резвился усатый зелёный сом с красными очами – то был личный знак князя Изибора Мирковича.

За прыткими конниками, выбивали из сухой землицы пыль окованными в железо носками, да каблуками крепких сапог дружинники. Вооруженные длинными копьями, луками и короткими щитами шли они бок-о-бок со своими конными побратимами. Их широкие и плоские, как у грибов шляпы были сплетены из золотистой соломы и берегли глаза воинов от палящих солнечных лучей. Месяц червень в этом году выдался на диву жарким и щедрым на сильные грозы. Но ни жаркая духота наступающего лета, ни промозглый ливень яростной грозы не мог остановить вражду между сыновьями Мирки Старого.

Со всех сторон к главной улице, по которой гордо шла дружина Изибора, стекался деревенский народ. И старый и малый, и простоволосая девка с конюшни и статная матрона с младенчиком на руках, спешили поглядеть на парад мужской красы и доблести.

Ребятня то и дело выскакивала прямо на дорогу под копыта всадников, всадники окриком и короткими кнутами пытались отогнать галдящих, словно стайка пёстрых воробушков, сорванцов. Да куда там! Каждому из вёртких мальцов хотелось прикоснуться к дорогой сбруе, к узорчатой попоне, к мечу спрятанному в окованных бронзой деревянных ножнах, выпросить медный грошик на счастье. Не легко было уследить как бы кого из сорванцов не зашибла тяжелой подковой лошадь, не задавило тяжело груженной оружием и припасами телегой, но никто серьёзно не гневался на мелюзгу.

Хмурились сурово дружинники, бранились отцы и братья, однако никто из взрослых не мог сдержать улыбки при виде этих шаловливых оболтусов. Все верили в воинскую удачу, все жаждали, что дружинники вернуться домой с победой.

Женщины бросали под ноги дружине окрашенное красным зерно, пусть они так же потопчут кровь врага, старики воздевали сухие руки в трёхперстном жесте благословения, призывая в свидетели троицу Старших Богов. Мужики громкими криками подбадривали, добрым словом поминая, князя Изибора и его бояр.

Князь ехал на белом могучем жеребце, длинная грива коня была убрана в косы переплетённые шелковыми зелёными лентами. На князе, как и на его ближниках, был посеребрённый доспех, сверкавший на солнце, как речная гладь, а под ним васильково-синий поддоспешник.

Молодое, скуластое лицо князя, обрамлённое рыжеватой бородкой, было светлым и спокойным. Его крупную вихрастую голову, охватывал чепец из тонкой кольчужной пряжи, а чело украшал широкий золотой обод, от которого по обе стороны щёк спускались жемчужные подвесы.

По обе стороны от князя Изибора ехали его лучшие друзья, бояре и братья близнецы Стоян и Полетай из рода Рарогов. В парчовых шапках с колышками из хвостов горностая, в высоких сапогах из мягкой лосиной кожи, на норовливых вороных конях, они везли на тяжелых кожаных перчатках своих кречетов. Изибор Миркович был страстный любитель соколиной охоты и не мог не взять своих лучших сокольничих и их питомцев на охоту за престолом Артоса.

Когда князь и его свита подъехал к раскидистому дубу на околице, процессия остановилась. Из под тенистых ветвей, из распахнутых ворот храма, на встречу князю вышел низенький плотный мужчина в тёмно-серых простых и просторных одеждах. Он был совершенно лысым, никакой растительности ни на голове, ни на лице ни на теле, босым и улыбчивым. Его круглые карие глаза были подведены сажей, а полноватые бёдра были опоясаны свитыми в широкий пояс ремнями из сыромятной кожи. На покрытую руническими татуировками оголённую грудь спускалось ожерелье из волчьих клыков и вороньих перьев, а в руках был крепкий, отполированный до зеркальной гладкости сотнями тысяч прикосновений, посох из дубовой ветки.

– Мир и почёт тебе князь! – мягким и зычным баритоном поприветствовал мужчина Изибора.

– И тебе долгих лет, Берендей! Благослови на ратное дело меня и дружину мою, волхв. – вежливо поклонившись и спешившись с коня, попросил князь.

– Не могу князь. – покачал головою волхв. – Ратное дело – славное дело, да только не тогда, когда брат на брата идёт.

Князь нахмурился, положил руку на рукоять меча, в звенящем от зноя воздухе повисла тонкой струною тишина. Напряглись, застыли все, кто слышал слова Берендея.

А волхв продолжал, будь-то ничего не произошло:

– Не моя то воля, но божья. Однако же видят боги и то, что нет твоей вины в развязанной сваре. Благословляют они тебя на принятие мудрого решения, на оборону земель твоих и охрану покоя людей на землях Ладонежских, на примирение со старшим братом. А что бы голову твою охладить и руку твою укрепить, испей князь воды из священного храмового источника.

За спиною у волхва засуетился народ, выкатили три больших бочки, выбили затычки липовые и полилась в широкие вёдра студёная вода из Дажбожьего источника.

Зачерпнул первый ковш ледяной воды Берендей, сам пригубил и протянул князю.

– Утоли жажду, княже, утоли с нею и обиду на брата своего Зимовита. А после, пусть каждый из дружины твоей, от боярина до гриди, изопьёт водицы этой. – мягко предложил волхв.

Дружинники, увидев полные живительной влаги вёдра, а в них ковши, тяжело сглотнули. Людям и коням хотелось пить.

Князь Изибор принял из рук Берендея резной ковш, влажное дерево приятно холодило ладони, потом посмотрел на своё отражение в воде, потом в глаза волхву и нарочито медленно вылил воду под ноги волхву, бросил на землю резной ковш.

Князь вскочил на своего своего белого жеребца и громко отдал приказ:

– Каждому, кто выпьет воды у волхва – тридцать ударов кнутом! Доберёмся до переправы через Высокие Броды, там утолите жажду и напоите коней. Вперёд!

Военная колонна двинулась дальше, с сожалением покидая гостеприимную деревеньку и изнемогая от жажды.

Берендей обождал пока князь и бояре удалятся, на его губах по прежнему играла мягкая, едва заметная улыбка. Он спокойно поднял с земли ковш, отряхнул влагу со своих одежд и удалился в направлении храмового двора.

За околицей деревни распростёрся засаженный люцерной луг, на котором мирно паслись пёстрые коровы. На краю луга стояла старая покосившаяся лачуга. Крыша её была из старой, местами прогнившей, соломы, а щербатое крыльцо скрипело ступенями при каждом шаге, так будь-то вот-вот было готово развалится. Крошечный дворик, по которому сонно слонялась одинокая хромая курица, украшала высокая и крепкая сосна. Зелёной стрелой устремилась она ввысь, по-матерински раскинув разлапистые, пушистые от длинных игл, ветви над убогим жилищем деревенского лаптевяза, вдовца и пьяницы Овсея и его сына семнадцатилетнего Гордея.

К сосне была приставлена грубо сколоченная лестница и не спроста. На крепкой нижней ветке, как две неугомонные белки, поджав ноги и вытянув шеи, сидели два юноши: Гордей и его друг детских забав, сын старосты Белых Лип, Любомир.

Юноши восторженно наблюдали за проходом войска через деревню и спорили.

– Ну что, решился? Идёшь? – с азартом спросил друга Гордей.

– А ты? – ответил вопросом на вопрос Любомир.

– Конечно, иду! – воскликнул Гордей. – Я прославлюсь в первом же сражении. Посмотрим, как тогда заговорят старейшины!

– Что скажешь, Любомир, пойдём вместе?

Был Гордей высок и крепок. Из-за непутёвого отца пришлось Гордею работать батраком в полях односельчан с самого юного возраста. Много тяжелой работы, простая, но сытная пища, вылепили его тело мощным и мускулистым. Кожа от бесконечного пребывания на солнце задубела от солёного пота и приобрела бронзовый цвет. Вот только постоянные ссоры с отцом из-за пристрастия Овсея к браге, и снисходительно-презрительное отношение деревенских, сделало Гордея нелюдимым, вспыльчивым и грубым. Единственный кто мог рассчитывать его искреннюю улыбку, был Любомир.

Услышав предложение друга, Любомир скривил пухлые губы, скучающим взглядом он провожал отряд пеших воинов, огибавших поле. Всё его естество от лица, до белых холёны рук будто говорило "ну, не знааааю…"

Прочитав сомнения на лице друга, Гордей поник, начал ощипывать хвою с сосновой ветки под ногами. Вздохнул:

– Ясно, ты обязан помогать матери и жениться на Маженне.

– Ну… – попробовал возразить Любомир.

– Обо мне отец горевать не будет, а тебе не стоит идти. Отправлюсь один. – Гордей начал спускаться по лестнице вниз.

– Гордей! Постой, Гордей! – попытался остановить его друг.

В этот момент из лачуги вышел заспанный и лохматый Овсей.

– Вы только посмотрите на этого олуха! – брюзжание Овсея разнеслось по двору, вместе с крепким запахом перегара. – Опять взобрался на дерево, вместо того что бы работать? Видно мать твоя, в тайне, согрешила с диким котом, раз мой сын только и делает, что прохлаждается на ветке этой проклятой сосны, пока я умираю от жажды! Вот клянусь всеми богами, однажды я возьму свой топор и срублю это треклятое дерево!

Овсей замахнулся на сына тяжелым кулаком, но пьяные ноги не слушались его. Одна нога запнулась за другую, да и крыльцо, скрипнув, услужило – Овсей покатился по двору до смерти испугав хромую курицу. Оглушительно ругаясь на все лады, он попытался подняться, но хмель в голове сделал его неуклюжим, сдавшись, лаптевяз раскинул длинные жилистые ноги в пыли и удивлённо изрёк:

– Что? И белоручка Любомир здесь?

Стыдливо пряча лицо, сын старосты слез с дерева.

– Ну, я и Гордей, мы это… – промямлил парень, но оглядев двор он понял, что Гордея уже и след простыл. – Ладно, я пойду, дядька Овсей, меня наверное мать ищет.

– Увидишь этого негодника, Гордея, скажи, что домой может не заявляться! Увижу, удушу, щенка! – грозно рыкнул Освей поднимаясь на четвереньки.

Тем же вечером, когда жара немного спала, а мелкие компашки принялись роем виться над цветущими под окнами домов мальвами, Любомир встретился с Маженной. Девушка ждала его у ворот храма, под дубом.

Взявшись за руки, они медленно пошли по дороге вдоль поля.

– Послушай, Маженна, – начал Любомир. – Ты же моя невеста, так?

Маженна быстро взглянула на Любомира и опустила голову ещё ниже, на её круглых щёчках, как и всегда, когда речь заходила о предстоящей свадьбе, заиграл румянец.

– Да. – едва слышно произнесла девушка.

– А если, только представь, ну если я уйду на год, что ты будешь делать?

Любомир остановился выпустил девичью ладошку из своей, подбоченился.

– Будешь меня ждать?

– Маженна не понимая захлопала ресницами, они у неё были длинные и пушистые, и такие же золотые, как усики у спелого пшеничного колоска.

– Ждать? – переспросила девушка. – Куда ты уходишь, Любомир?

– Я? Я никуда не ухожу! Я говорю "если". – стушевался юноша.

Маженна положила ему руку на плечо, заглянула в серые глаза.

– Я буду ждать. – её голос был полон нежности. – Год, два, а понадобиться то и вечность.

– Правда?! – воскликнул Любомир и обнял девушку.

– Ты, что, уходишь на войну? – Маженне только исполнилось пятнадцать, а она уже была проницательна не по годам.

– Нет! Никуда я не ухожу!

Конечно, это была ложь.

– Неправда! Гордей уговорил тебя! – воскликнула Маженна. – Не надо, Любомир, не уходи, прошу! А что будет со мной?

– Я просто проверял твою любовь, глупышка!

Любомир сделал вид, что всё сказанное не более чем шутка, но Маженна всё поняла. Она схватила юношу за руки и стала умолять:

– Любомир, милый, не уходи! Я так боюсь, что с тобою случиться, что-то плохое, если ты уйдешь! Я этого не переживу!

– Успокойся, глупенькая моя! – объятия их стали крепче, а голос Любомира мягче, он поцеловал Маженну в русую макушку. – Как я могу тебя оставить, бедная моя сиротка?! Ведь кроме меня и моей матери у тебя никого нет! Берендей не в счет.

Маженна подняла лицо, её глаза были влажными от слёз, милые веснушки покрывали курносый носик пуговку и Любомир опять подумал, что нет в деревне девок красивее его невесты.

Крепкий поцелуй примирил влюблённых и они заговорили о том, как здорово будет этой осенью сыграть свадьбу.

Ранним утром следующего дня, когда первые лучи рассвета позолотили листья орешника разросшегося вдоль берегов спускавшегося с гор ручья, над долиной пронесся гулкий звон храмового колокола.

– Бам– бам-бам.

Этот звук бередил сердце, заставляя его трепетать в груди Гордея. Не легко было юноше собрать необходимые для похода вещи. На Гордее была та же, что и вчера, старая рубаха, вся в разноцветных заплатах, отчего юноша был похож на скомороха. Длинная, остро заточенная и обожженная в костре палка, служила Гордею вместо копья и посоха. Балансируя ею, он резво прыгал с одного влажного камня на другой, преодолевая бурный поток. За спиною висела тощая котомка со скудной провизией, а на бедре добрый охотничий нож в кожаных ножнах и фляга для воды. Денег у Гордея было от силы несколько медяков, да серебряная полушка – всё, что не успел пропить его отец из оплаченного деревней за весеннюю страду. Но юноша не унывал, ведь главное богатство он носил с собой: сильное тело, горячее сердце и мечты.

Гордей был простого сословия, но мечты его были связаны с войной. Гордей мечтал стать гридем – воином на службе у князя.

Едва Гордей пересёк ручей, на встречу ему из зарослей орешника выступил хорошо экипированный пеший воин. Лук и колчан со стрелами за спиной, крепкая рубаха, на плечах и груди пластинчатый доспех, на боку короткий меч в ясеневых ножнах. Но ни на широкой шляпе, ни на самом доспехе никаких опознавательных знаков не было. Гордей насторожился, уж не промахнулся ли он, пытаясь настичь армию Изибора и срезая путь через предгорье? Вдруг воин стоящий у него на пути – это враг?

Но тут незнакомец приподнял шляпу и открылся, звонко и заливисто засмеялся в лицо Гордею.

– Ну, как я тебе? Не ожидал меня повстречать, братец Гордей? – потешался над остолбеневшим Гордеем Любомир.

Это был он: нежно лелеемый старостой деревни сыночек, белоручка и мечтатель Любомир. Гордей подхватил смех, словно заразу. Он был искренне рад видеть друга. Теперь, когда они вместе, их ждут великие подвиги, головокружительные приключения, честь и воинская слава!

Друзья крепко обнялись. Они пошли вверх по дороге, по которой день назад, прошла княжеская дружина. Шли бодро, шутя и беспрестанно смеясь. Гордей на радостях наподдал Любомиру коленом под зад, тот не остался в долгу и погнался за озорным другом, скрипя новыми кожаными сапогами и бряцая плохо подогнанными пластинами доспеха.

Деревня Белые Липы оставалась всё дальше и дальше позади их крепких молодых спин, а впереди Гордея и Любомира встречало поднявшееся над горами, ослепительно сияющее, солнце.

Глава 2

За Высокими Бродами, у подножья Синих Гор, раскинулось равнинное поле, не пахали его и не засевали трудолюбивые крестьянские руки уже очень давно. Но пришел злой день, когда землю его взрыхлили конские копыта и ноги тысячи сражающихся друг-с-другом людей. В тот день поле у подножья гор засеяла сама смерть.

С Востока к полю подошла дружина Зимовита, с Запада его брата Изибора.

Воевода Пястун Гневич приказал первой части зимовитовых воинов атаковать войска у подножья горы, где находилась ставка Изибора, а так же отряды напротив равнины.

Было это около полудня, вот только не светило с небес солнце, словно не желало оно смотреть как брат брата убивает. Стоило начаться бою, как загремели небеса громом и холодный ветер пригнал с Синих Гор тяжелые дождевые тучи. Тьма, холод и дождь обрушились на равнину.

В завязавшейся схватке приказал князь Изибор вступить сынам Рароговым в бой, но те отказались. Причиной тому стала досадная оплошность гонца князя. Гонец не спустился с лошади перед тем, как передать приказ князя братьям-близнецам. Он проскакал на взмыленном коне, рассекая клубы дыма, весь алый, покрытый свежей кровью своею и чужой. Серебряная молния прорезала почерневшие небеса, на миг залив поле боя ослепительным белым светом, и среди грома, среди криков умирающих и раненых, звона стали о сталь, треска раскалываемых щитов и черепов, огласил гонец приказ князя.

Сыновья Рароговы, не разобравшись толком, от кого гонец тот от князя Изибора или от Зимовита Мирковича, предпочли выждать время. Это была ужасная, гибельная ошибка.

Боги совсем не благоволили Изибору – к месту боя подтягивалась вторая часть войска Зимовита, численно было их куда как больше первой.

Увидев приближение главных войск, бояре Изибора, испугались, что не выиграть им битву. Не все из них желали сложить голову за князя и потому случился в рядах Изибора раскол. Трусливые бояре, в тайне от Изибора, уже давно державшие связь с Пястуном Гневичем, приказали своим солдатам атаковать правый фланг войск князя Изибора. Командиры и старшины правого фланга совершенно не ожидали такого предательского нападения.

Затем перешедшие не сторону Великого Князя бояре повели часть войска в тыл отряда у равнины и напав вырезали почти всех. Исход битвы ещё могла решить фланговая атака войск оставшихся под командованием Стояна и Полетая Рароговичей, но те все ещё колебались. В конце концов, подошедшая вторая часть войска Зимовита опрокинула деморализованные армии Изибора. С остатками верной ему дружины Изибору пришлось позорно бежать с поля боя.

Тем временем Гордей и Любомир, в тылу, вместе с другими простыми пехотинцами копали траншеи не далеко от переправы у Высоких Бродов.

Позади, на берегу ощетинились хищно деревянными остриями заградные ежи, а сверху грохотал, словно глумливо смеялся над бесполезностью людских стараний, гром. Оголённые торсы людей были мокры от дождя и пота. Но приказ был копать и они копали.

Под проливным дождём рыжая глинистая почва поддавалась плохо. Словно в жидкий камень вгрызалась мотыга Любомира, а деревянная лопата Гордея трещала в его руках не в силах поднять тяжелый ком. Сколько не выбрасывал Гордей глины из траншеи, дождевые потоки смывали рыжую грязь обратно.

От работы их отвлекли крики бегущих в их сторону людей и топот лошадиных копыт.

– Смотрите, братцы! – выкрикнул один из копателей траншеи. – Что происходит?

Один из всадников, с перебитой и окровавленной рукой, перелетел траншею на своём взмыленном коне. Конь едва не задел головы копальщика по соседству с Гордеем. Гордей заметил, что на всаднике и пробегавших мимо людях цвета князя Изибора. Отбросив лопату в сторону, он выскочил из траншеи и остановил очередного бегущего. У мужчины были белые от страха глаза на губах запеклась кровавая пена, он ладонью пытался прикрыть узкую рану на правом боку. – Стой, человек! Отчего бежите? Почему обратно?

– Спасайся, кто может! Бегите! Зимовит идёт! – заорал раненый прямо в лицо Гордея и вырвавшись бросился дальше.

– Бросайте копать! – донеслось слева от траншеи. – Бегите, животы свои спасайте, олухи!

Удивленные и напуганные люди побросали мотыги и лопаты, а мимо них опираясь на копья, словно на посохи, поспешно ковыляли прочь с поля брани новые и новые бойцы.

– Не могу поверить! А где наши отряды? – крикнул Любомир, перекрикивая раскат грома.

Он тоже отбросил в сторону бесполезную мотыгу и вслед за другом поспешил вылезти из траншеи.

– Враг переправился через реку, мы разбиты на голову! – был ответ отступающих.

– Как можно оставить это просто так? – разочарованно воскликнул один из людей, он был уже не молод, но копал на ровне с остальными.

Другой, гневно ответил ему:

– Они заставили нас копать эти траншеи, как рабов, а война проиграна! Мы покрыли себя позором даже не взяв в руки мечи!

Гордей обернулся к другу:

– Иди, Любомир, спасайся с остальными. – Гордей натянул влажную рубаху и уже крепил тонкими ремешками кожаные наручи на запястьях.

– А ты? – Любомир был встревожен.

– А я продолжу сражаться. – спокойно ответил Гордей.

– Тогда я пойду с тобой. – подхватил друг. – Одного я тебя не оставлю. Мы пойдем вместе и добудем голову Зимовита!

Гордей широко оскалился волчьей усмешкой и кивнул. Он не собирался отступать не обагрив меч кровью. Не даром же старшина снабдил его доспехами и оружием.

Жаркой была последняя битва. Гордей ревел, как медведь врубаясь в ряды противника, скашивал, как спелую рожь, головы, руки и ноги. Любомир вертелся как волчок, отражая удары и прикрывая спину друга. Славно сражались молодцы, не щадили ни себя ни врага. Но то была лебединая песня последних смельчаков.

Войска Зимовита только пребывали. Конники неслись с крутых холмов, врезаясь в строй смельчаков, как горячий нож в масло, выпускали смертельный рой стрел князевы лучники и вскоре некого было побеждать. Полегли последние дружинники Изибора и над равниной воцарилась мертвящая тишина.

Около двух пополудни война окончилась полной победой Зимовита. Над полем боя поднимался пар от остывающих мёртвых тел, дождь перестал и солнце снова стало припекать. В лужах смешалась дождевая вода и кровь, в жидкой грязи, в которую превратилась равнинная земля лежали мёртвые. Их изрубленные мечами, исколотые пиками и стрелами тела уже никогда не ощутят нежное тепло солнечных лучей.

По полю, вяло переставляя ноги, бродила ослепленная на один глаз лошадь. Среди павших с обеих сторон воинов, она безнадёжно кого-то искала и её жалобное тихое ржание звучало погребальной песней.

Ноздри и рот залепила грязь, ресницы склеились от крови натекшей из глубокой раны на голове. Бездыханное тело Гордея лежало без движение у корней поваленного сражением дерева. С прояснившегося неба на ствол этого дерева опустился чёрный, как безлунная ночь, ворон. Ворон с интересом оглядел тело юноши, спустился тому на грудь, опустил крупную голову, будь-то хотел услышать теплится ли в этом теле жизнь, стучит ли молодое сердце. Потом, словно решив что-то, расправил широкие крылья, пронзительно крикнул два раза и унесся в сторону Синих Гор.

Стоило ворону улететь, рука, сжимавшая мёртвой хваткой рукоять меча, дёрнулась, пальцы разжались, а тело Гордея выгнулось дугой.

– Хаааааааа – это лёгкие вновь наполнились воздухом, раздался надсадный кашель, вязкая, кровавая слюна потекла с губ.

Сначала он не понял что с ним произошло, где он находится, почему ничего не видит.

Единственное слово, которое птицей о стекло, билось в его сознании было "финист", но что или кто Илья Бочкарёв не мог вспомнить.

Адски ломило кости, голова гудела, как расколотый колокол. А когда он прикоснулся к макушке, оказалось, что там действительно рана. Ко всему прочему его голова была покрыта густыми и длинными волосами – Илья никогда не носил длинных волос, всегда подстригая их машинкой под нолик. Максимум чем он мог похвастать, за всю свою сорокалетнюю жизнь, это коротким "ёжиком" волос.

Мысли разбегались, как перепуганные занесённым тапком тараканы. В глазах двоилось и едкие слёзы мешали рассмотреть, что происходит вокруг. Утерев с лица грязь и проморгавшись, Илья обнаружил, что на нём дурацкая, вся в заплатах, как у скомороха, старая рубаха. На ногах лапти, да онучи, а на запястьях кожаные штуки, наручи, кажется так они назывались Пошарив вокруг, Илья нащупал в жидкой грязи под рукою короткий, покрытый спёкшейся кровью меч. Наверное это бред, подумал Илья. Со мною что-то приключилось, что-то плохое и вот теперь я брежу наяву.

И вдруг перед глазами вспыхнуло воспоминание: спецоперация по освобождению заложников, логово террористов. Он, вопреки приказу командира, открывает дверь в подвал, в котором мерзавцы, согласно наводке, прячут детей. Фатальная ошибка! Это была ловушка. Белый огонь в лицо, опаляющий жар плавит его плоть до кости, всё заглушает звук взрыва, в котором тонет его предсмертный крик.

Я умер?! Илья посмотрел по сторонам, сломанные копья, треснувшие щиты, вон лежит безголовый труп, какого-то мужика, а рядом труп лошади с выпущенными из брюха сизыми кишками. Похоже, что он действительно умер, причём не один раз. Первая смерть от взрыва, второй от удара по голове, иначе как он мог тут очутится, да к тому же не в своём теле. Тело, которое он занял, было юным, крепким и совершенно незнакомым.

Вдруг кто-то подошёл хромая, склонился, тронул его за плечо, горячо дохнув в лицо:

– Гордей? Живой! Я уже не надеялся отыскать тебя, друг.

Перед Ильёй встал юноша лет семнадцати, он опирался на копьё, как на палку. На парне странная одежда, словно парень ролевик и нарядился в былинного русича, но глубокая кровоточащая рана на ноге совсем как настоящая. Илья ткнул в эту рану пальцем, что бы окончательно убедится что это не сон или бред. Парень взвизгнул, замахнулся на Илью, но не ударил. Обижено засопел:

– Гордей ты совсем сдурел, что-ли? Это же больно, задери тебя медведь!

– Прости, я хотел убедиться, что ты мне не кажешся. – чужим и молодым голосом ответил Илья.

– Убедился, анчутка. Теперь вставай, давай. Нам нужно уходить с поля боя. Я слышал как сюда идут зимовитовы воины, они добивают выживших и раненых.

– Чьи воины? – переспросил тот кто теперь выглядел, как Гордей.

– О, братишка, я смотрю тебе знатно по голове прилетело. – протянул Любомир. – Поднимайся, я обопрусь на тебя, а ты на меня. Мне ещё хочеться пожить, а тебе? Если ты будешь мешкать твой друг Любомир никогда не вернёться домой и Маженна никогда не станет моей женой.

"Значит я умер и переродился? Этот мир очень похож на старую Русь. Здесь меня зовут Гордей, а этого малохольного Любомир. – отметил про себя Илья, – Но кто такая, чёрт возьми, Маженна?"

В памяти стали всплывать образы, имена и названия. Возможно не всё так плохо, как могло показаться сначала. Илья не раз, по долгу службы в войсках специального назначения, оказывался в затруднительной, на первый взгляд, безвыходной ситуации, но умудрялся выкрутиться и выжить. Теперь попав в похожий на народную былину мир, в тело подростка, он получит всю его память и второй шанс на жизнь. Подарок это или проклятие, Илья пока не решил, но он точно решил, что послушает Любомира и как можно скорее покинет полное мертвецов поле брани.

– Великий Князь Зимовит приказал, что бы в живых не оставили ни одного воина выступившего на стороне Изибора! – отдал приказ кто-то за высокими деревьями. Любомир встревоженно посмотрел на Гордея, они уже успели убраться с равнины и теперь поднимались по холмистым склонам.

Впереди вдруг послышались крики, мольбы о пощаде и треск веток, друзьям пришлось срочно спрятаться среди погибших в высоких зарослях. Лёжа в густой траве в обнимку с мертвецами, они старались затаить дыхание и молились всем богам, что бы рыскающие вокруг солдаты не нашли и не добили их.

Перебежками, помогая друг-другу Гордей и Любомир добрались до узкого, заболоченного рукава реки, здесь в самом глубоком месте вода доходила им до груди.

Любомир слабел с каждым шагом, его покрытое мелким бисером пота лицо было бледным, как снятые сливки:

– Любомир, держись, твоя рана просто царапина. – поддерживал друга Гордей-Илья.

– Думаешь я умру? – хрипло спросил Любомир. – Вот бы, на последок, увидеть Маженну перед смертью! Она сирота, у неё никого нет кроме меня. Обещай, Гордей, что если я умру, ты о ней позаботишся.

– Не говори так! – воскликнул Гордей. – Смотри там впереди, на горе, какое-то жилье. Надо пройти ещё совсем немного, там мы сможем обработать раны и отдохнуть. Обещаю, ты вернёшься в Белые Липы к своей Маженне.

Любомир покачал головой и опустился на влажную траву.

Пришлось Гордею остаток пути тащить Любомира на себе: выручило сильное молодое тело Гордея и сила духа выработанная военной дисциплиной у спецназовца Ильи за долгие годы на службе Родине.

С каждым шагом личность Илья всё больше растворялся в новом мире и новом теле, мозг Гордея и сознание Ильи объединились в едином волевом порыве выжить. Память, чувства, прошлая жизнь обоих как будь-то блекли, стирались с каждым новым шагом, а эти шаги требовали титанических усилий.

Наконец, под вечер, они добрались к хутору, вблизи он оказался совершенно не таким, как ожидал Гордей. Здесь давно хозяйничала разруха и запустение, из четырёх домов три были брошены, достаточно давно, что бы крыши провалились, а вместо дверей зияли дыры. Вокруг домов густо выросла крапива и лебеда, по стенам ползли плети дикого винограда и хмеля. Но в одном доме, центральном и самом большом, теплился очаг, струился над крышей дымок и в окнах мерцали золотистые отблески огня свечей. А ещё из окон жилого дома доносилось женское пение. Нежный тоненький голосок, пел что-то печальное про несчастную любовь.

Гордей встряхнул Любомира, тот едва смог открыть глаза, щёки Любомира теперь горели, а кожа стала горячей и сухой, юношу била крупная дрожь. Лихорадка! Любомиру срочно нужна помощь, догадался Гордей, иначе разговоры друга про смерть могут стать реальностью.

Гордей взобрался на широкое крыльцо жилого дома, без стука распахнул дверь. Ввалился за порог.

Внутри было просторно, на помосте из деревянных досок, на плетёных из тростника коврах, сидели две девушки: одна – совсем ребёнок, она крутила большое колесо прялки скручивая белую шерстяную нить и пела, другая – девица в самом соку, лет двадцати пяти, она склонилась над очагом и что-то готовила в подвешенном на потолочном крюке казане. Пахло мясом и у Гордея сразу свело желудок от голода. Утром, перед боем, они с Любомиром успели только скудно позавтракать ячменными лепёшками прежде чем их бросили рыть траншеи вокруг лагеря.

Сначала обитатели горной обители не заметили грязного и тощего юношу с бесчувственным другом на плече левой руки и сломанным копьём в правой. Но потом пение внезапно оборвалось, женщины подняли глаза, вскрикнули:

– Матушка! – молодая бросилась в объятия старшей.

Мелькнул цветастый подол синего, с вышитыми красной нитью маками, платья. Чёрные волосы перехваченные по лбу узорной лентой всколыхнулись и заструившись по обнаженным плечам младшей.

Обе женщины были напуганы до смерти, они прижались друг к другу и молча таращили глаза на Гордея. Страшен был его вид, грязные разводы на лице, кровавые пятна на порванной одежде, всклоченные, как пакля, волосы, в которых запутались репяхи. Гордей выглядел упырём восставшим из могилы. Особого сходства с кровососом добавляло, то, что пришел он не один, а с телом какого-то человека.